Экспериментально-фонетическое исследование современной произносительной нормы русского языка

Экспериментально-фонетическое исследование современной произносительной нормы
русского языка
Необходимо остановиться на еще одном очень важном вопросе. Как же все-таки нужно
исследовать произносительную норму, на каком материале нужно работать лингвистам, кто
должен быть объектом исследования и какими методами можно исследовать, или, правильнее
сказать, нужно исследовать произносительную норму.
Нельзя не согласиться с тем, что результаты изучения нормы вообще и произносительной нормы
в частности в значительной мере зависят от того, речь какой группы испытуемых исследователь
анализирует. Конечно, очень важно, какой методикой он пользуется. Безусловно, результаты не
могут не зависеть и от материала исследования, от того, насколько этот материал представителен.
Естественно, что первый вопрос, который стоял перед всеми, кто занимался проблемой нормы,
где ее искать, как эту норму можно найти? Такой авторитетный в вопросах нормирования ученый,
как проф. Д. Н. Ушаков, считал, что, наверное, объектом исследования может быть достаточно
узкий круг носителей языка. Но большинство исследователей думали о том, что можно, отыскивая
эту норму, иметь дело с большим количеством носителей языка, а не с узким кругом.
Интересно то, что Лев Владимирович Щерба пытался найти образцы нормированного языка в
произведениях лучших писателей. Он говорил так: «Все хотят говорить правильным, хорошим
русским языком, а где найти его норму, не знают. Ответ, собственно, конечно, крайне прост.
Читайте произведения непререкаемых классиков нашей литературы: Горького, Чехова,
Короленко, Тургенева, Гончарова, и вы найдете у них искомую норму». Но вместе с тем, понимая
всю сложность исследования проблем нормы, он замечал: «Авторов, вовсе не отступающих от
нормы, конечно, не существует». И конечно, отбор писателями речевых средств не всегда бывает
безошибочным.
В наше время норму ищут чаще всего в речи образованных, высококультурных людей. Но если мы
конкретизируем задачу и будем разыскивать носителей не общеязыковой нормы вообще, а
произносительной нормы, то определить объект исследования будет еще сложнее. По существу,
каждый ученый устанавливает этот объект по-своему. Иногда даже читателю или слушателю не
сообщают, как он этот объект разыскивает. В ряде случаев некоторые авторы оговаривают
специально, кого же они изучают, речь какой группы носителей языка, иногда можно услышать,
что это речь городских жителей, для которых русский язык является родным. Некоторые считают
необходимым указать и образование носителей языка, речь которых исследуется или, во всяком
случае, признается нормативной.
Наверное, нельзя не согласиться с тем, что объектом изучения должны быть люди образованные,
речь которых лишена каких бы то ни было просторечных, диалектных, региональных или какихлибо ярких черт, указывающих на принадлежность к узкой социальной группе. Совершенно
очевидно, что для объектов исследования русского произношения русский язык должен быть
родным. Но специалист, который отыскивает объекты исследования, конечно, должен быть
знаком с диалектными, просторечными, социальными и другими языковыми особенностями. Всетаки, чтобы оценить речь человека, который станет диктором, чтобы отобрать объект
исследования, необходимо, наверное, знание определенного комплекса нормативных черт.
Нельзя не согласиться и с тем, что объект исследования должен специально отбираться после
предварительного слухового анализа произношения. В тех случаях, когда задача ученых — анализ
речи определенной группы людей в определенный момент развития языка и, например, нужно
сегодня проанализировать, как произносят те или иные слова, представляющие трудности,
петербуржцы или сегодняшние москвичи, в качестве объекта исследования выступают лица,
проживающие в данный момент в Москве или в Петербурге и имеющие среднее или высшее
образование. Естественно, сразу возникает вопрос о том, кто же использовался в работе в
качестве дикторов в экспериментальном исследовании современного русского литературного
произношения? В связи с тем, что в течение достаточно долгого времени существовали два
варианта произносительной нормы — московский и петербургский (ленинградский), варианты,
которые различались произнесением и гласных, и согласных, и сочетаний согласных, и даже
отдельных слов, то, конечно, нужно было обязательно записать произношение москвичей и
ленинградцев, если работа начиналась в тот момент, когда город еще свое прежнее имя не
получил и назывался Ленинградом, и петербуржцев, если речь идет уже о записях с 1991 г., когда
Петербург получил свое прежнее имя. Было выбрано 150 дикторов-ленинградцев и такая же
группа дикторов-москвичей, но весь материал, о котором пойдет речь, был записан в
произнесении 150 дикторов-москвичей. Надо сказать, что записан весь материал был в
произнесении этих дикторов без предварительного слухового анализа их произношения.
Объединяли всех следующие признаки: русский язык, безусловно, для всех был родным, у
каждого было среднее или высшее образование, и все эти люди проживали в Москве или
Ленинграде (Петербурге). Выборка в общем была случайна, но эта случайная выборка в известной
мере отражала реальный демографический состав жителей двух крупнейших городов России.
Были среди дикторов преподаватели вузов, студенты и люди, имеющие среднее образование, но
работающие в вузах. Среди тех, чья речь записывалась, были те, кто может называться
петербуржцем или москвичом в третьем или во втором поколении, но были и такие носители
языка, которые проживали в том или другом городе пять или более лет. Таким образом,
отобранный материал был записан в произнесении 150 дикторов-ленинградцев и 150 дикторовмосквичей. Впоследствии, когда был записан и проанализирован весь материал, из группы
ленинградцев и из группы москвичей была выбрана контрольная группа дикторов уже с
соответствующим предварительным анализом, с тем, чтобы посмотреть результаты отбора.
Остановимся на принципах такого отбора. Одним из лучших произносительных словарей был
словарь современного французского произношения, появившийся еще в 1973 г. Авторы этого
словаря, очень известный французский ученый лингвист Мартине и его помощница Вальтер,
подошли к его формированию совершенно по-новому, особенно для того времени. Безусловно,
общие критерии были те же — родной язык, в данном случае французский, обязателен для всех,
кто записывался, образование среднее или высшее, проживание в Париже. Но для дальнейшего
исследования, для записи уже непосредственно материала словаря были отобраны
предварительно дикторы на материале слухового анализа. Была прослушана речь или проведена
беседа со 100 парижанами, а были выбраны те 17, в речи которых Мартине, Вальтер и их коллеги,
участвующие в опытах, не обнаружили ни отклонений от нормы, которую они себе представляли,
ни социальных, ни региональных, ни индивидуальных черт. Позже, когда материал словаря был
записан в произнесении этих 17 отобранных таким образом на основании слухового анализа
дикторов или носителей языка, при более четком и тщательном анализе обнаружились какие-то
различия. Эти различия и были даны как варианты нормы. На первое место помещался тот
вариант, который встретился у большего числа дикторов, но даже если хотя бы у одного из
дикторов было какое-то свое произнесение звуков, то оно тоже было представлено в словаре.
Наши контрольные дикторы (10 из 150 ленинградцев и 10 из 150 москвичей) в общем были
отобраны на основе предварительного слухового анализа.
Второй важный вопрос — какой же материал нужно использовать. Естественно, что такой
материал должен быть совершенно разным, когда речь идет о норме разных языков. Достаточно
подробное исследование двух вариантов нормы, петербургского и московского, позволило
описать те различия, хотя были разные работы и использовались разные методы, которые
существовали между этими двумя вариантами нормы. Ясно совершенно, что таким ярким,
вокалическим признаком, отличающим речь петербуржца от москвича, было эканье: /v’esná/,
/p’ev’éts/ говорили в Петербурге в XIX в. до середины XX в. и /v’isná/, /p’iv’ets/, /p’it’órka/, т. е.
произносили /i/ в безударной позиции в этих случаях в Москве. Произносили мягкий согласный в
возвратных частицах /uchús’/, /b’irús’/, /str’iml’us’/ в Петербурге и твердый согласный /uchús/,
/b’irús/, /str’iml’ús/ в Москве. Или в сочетании двух согласных перед вторым мягким согласным в
Петербурге произносили твердый: /kanf`éti/, /stáfk’i/ и мягкий в Москве /kan’f`éti/, /stáf`k’i/. Вот
таких черт, различающих петербургское и московское произношение, было приблизительно 50.
Важно было найти, подобрать, подготовить такой материал, который бы все эти потенциальные
различия между старым петербургским и московским произношением обязательно включал,
потому что иначе трудно было найти ответ на вопрос, сохранились ли эти различия сегодня или
нет и в каком числе случаев.
Так ли легко сегодня речь москвича отличить от речи петербуржца? В фильме «Анна Каренина»
авторы, стремясь показать, что Каренин — потомственный петербуржец, старались, чтобы его
речь отражала эти петербургские черты, поэтому Каренин как раз обязательно произносит мягкий
согласный перед следующим мягким. Кроме того, яркой чертой было произнесение /chto/,
/chtóbi/ в Петербурге, в отличие от /shto/, /shtóbi/ в Москве, и так произносит Каренин. Вронский
как москвич произносит /shto/, /shtóbi/, как в Москве, и мягкий согласный в словах типа /kan’f’éti/,
/stáf’k`i/, так как в Петербурге это был обязательно твердый. Так вот, где же найти такой
материал? Ясно, что любой материал должен быть представителен, значит, мы используем какойто текст, мы его записываем, мы его анализируем. И важно, чтобы потом те результаты, которые
были получены на этом материале, оказались бы применимы и к любому другому тексту.
В свое время Юдиной и Елкиной (Новосибирск) были подготовлены, получены 200 наиболее
частотных слогов и на основании их был составлен специальный экспериментальный текст. И этот
текст, включающий все те различия, приблизительно 50, которые были описаны как различия
между петербургским и московским произношением, был записан в произнесении всех 150
дикторов-ленинградцев и 150 дикторов-москвичей. Слудует обратить внимание на то, что это всетаки своеобразный вид речи, не спонтанная речь, а чтение заранее подготовленного текста.
И конечно, возникло такое опасение, что, может быть, чтение текста, этот вид материала, может
каким-либо образом спровоцировать особенности, которые, может быть, в спонтанной речи
отсутствуют. Например, в слове певец мы имеем дело с орфографическим Е, не скажется ли это на
произнесении? Но следует сказать, что возникла необходимость получить какой-то вид
спонтанной речи, чтобы понять, вот эти результаты, которые получены при чтении текста,
отличаются от того материала, который никак не связан с чтением текста, имеющимся у каждого
диктора? Наверное, такой спонтанной речью мог бы быть рассказ каждого диктора о себе, тем
более что этот рассказ очень важен был для того, чтобы узнать, в течение всей ли своей жизни
каждый записанный ленинградец и москвич проживает в том или другом городе, были ли
периоды, когда он проводил время в других регионах России, может быть, за рубежом. Важно
было знать, какое образование он получил, где он учился, чем занимается сейчас. Эти анкетные
данные и давали возможность вот такой спонтанной речи. Этот материал был очень хорош, но все
дело в том, что не всегда нужные звуки или сочетания звуков несколько раз повторялись в таком
спонтанном рассказе. Конечно, встречалось: Родился в Ленинграде. Ясно, что это дает
возможность посмотреть, что же реализуется в заударной флексии, что произносится: родился в
Ленинград/e/ или в Ленинград/i/. Или был в Польш/i/ или в Польш/e/.
Для того чтобы иметь сопоставимый материал, было решено попросить дикторов пересказать
известную сказку «Курочка Ряба». Каждый, прочитав текст, сосчитав от одного до двадцати,
рассказывал о себе, а затем пересказывал сказку «Курочка Ряба». Оказалось, что эту сказку все
помнили, может быть, не всегда подробно, но все четко помнили, что было яичко, был дед, была
бабка, поэтому эти слова, особенно интересное с точки зрения произносительной нормы слово
яичко, реализовывалось у всех. Таким образом выглядел этот экспериментальный материал:
записанный специально подготовленный текст, счет от одного до двадцати (здесь было интересно
услышать, как произносится двенадцать, пятнадцать, четырнадцать, двадцать и т. д.), рассказ о
себе и пересказ сказки «Курочка Ряба».
Следующий вопрос касался исследования полученного материала. Понятно, как были выбраны
объекты исследования, ясно, какой был материал, но возникает следующий вопрос, как же
исследовать этот большой экспериментальный материал. Конечно, первым этапом такого анализа
является слуховой анализ. Экспериментаторы несколько раз, иногда много раз, прослушивали
этот экспериментальный материал, записанный с тем, чтобы отметить в тексте, заранее
подготовленном, те особенности, которые останавливали их внимание. Например, встретилось
слово жасмин, как произнесен гласный в первой предударной позиции ж/a/смин, ж/i/смин,
ж/e/смин. Здесь важно было, чтобы этот материал, записанный в произнесении каждого диктора,
анализировался не одним исследователем, а, как правило, двумя или тремя, и если возникали
какие-то спорные моменты, то привлекался более опытный эксперт. Исследователь может иногда
находиться под воздействием подсознательно, психологически той или иной гипотезы, которая у
него имеется. В общем, так и получилось, потому что, когда слуховой анализ был проведен,
оказалось, что в петербургском произнесении все-таки /е/ в безударной позиции сохранялось,
особенно еще и в позиции заударной флексии, в случаях типа в Ленинграде, в Киеве.
Был проведен второй этап анализа, так называемый аудиторский анализ, когда группе аудиторов,
не посвященных в существо эксперимента, были предъявлены гласные или парами согласные —
гласные звуки для опознания. Перед исследователями ставилась задача услышать, какой
изолированный звук, выделенный из нужного слова, произнесен. Оказалось, что исследователи
действительно слышали /е/ даже в тех случаях, где его и не было. Поэтому важен был и третий
этап анализа, что совершенно необходимо для исследования произношения, —
инструментальный анализ. Были сняты осциллограммы, спектрограммы вот таких случаев.
Объективный ответ на поставленные вопросы, что же в результате произнесено и кто прав —
аудиторы, которые даже не были посвящены в существо эксперимента, или исследователи,
опытные фонетисты, — мы нашли с помощью спектрального и осциллографического анализа.
Оказалось, что только в 20 % тех случаев, где исследователи услышали /е/ в безударной позиции,
оно действительно там было. Значит, экспериментальный анализ, спектральный,
осциллографический подтвердил справедливость аудиторского анализа, потому что
исследователи находились под впечатлением той гипотезы, которая у них была.
Таким образом, решение этих трех вопросов может дать не анкетный метод, не результат
самоанализа носителей языка, а серьезный экспериментально-фонетический анализ, только он
позволит ответить на вопрос, что действительно произнесено. И очень важно иметь в виду, что
для нормы кодифицированной, для любого автора словаря, справочника, пособия очень важно
иметь объективный материал, и если речь идет об исследовании произношения, то обойтись без
объективных экспериментально-фонетических методов невозможно. А в результате вот этой
большой работы и возникли все основания для того, чтобы подумать об основных чертах
современной русской орфоэпии и орфофонии.