ОЛЬГА ШАБУРОВА МУЖИК НЕ СУЕТИТСЯ, ИЛИ ПИВО С

ОЛЬГА ШАБУРОВА
МУЖИК НЕ СУЕТИТСЯ, ИЛИ ПИВО С ХАРАКТЕРОМ
В потоках массовой культуры представлено большое разнообразие образов мужского. Культурный
плюрализм, соответствующий постмодерной мозаике, отражается в «богатом ассортименте» гендерных
маркировок мужского. Репрезентация мужского в российском шоу-бизнесе, например, предлагает широкий
диапазон для выбора предпочтений: от Кобзона до Б.Моисеева, от Лещенко до Децела, от «Доктора
Ватсона» до «Отпетых мошенников».
Но в мелькании этих образов есть, на наш взгляд, такая фигура-репрезентант, которая требует
особого внимания. Именно она, по нашему мнению, представлена наиболее полно и выразительно. Именно
в этом образе концентрируются некие базовые архетипические смыслы. Именно эта конструкция наиболее
идеологична и выстроена как норма современной русской мужественности. Фигура эта присутствует
повсеместно; она привычна и обыденна, и потому незамечаема. В соответствии с логикой современного
визуального дискурса власти – чем более явлена, тем менее понятна. Этакое видимое/невидимое. Явление
транслируется масштабно и тотально, но сознанием не схватывается – слишком оно очевидно. В качестве
такой «ловушки власти» предстает фигура Мужика. Современная российская маскулинность и в потоках
повседневности, и в зазеркалье симуляций массовой культуры, наиболее полно представлена этим образом.
Повседневная жизнь российского мужчины пропитана знаками и практиками «мужичизма».
«Мужик» - прежде всего это универсальное обращение в мужской среде, ключ к коммуникации среди
мужчин. Всякое закрытое мужское пространство строится на такой коммуникативной интонации, вне
зависимости от сфер. Во всех экстремальных ситуациях мужской жизни это обращение является
универсальным культурным кодом. Кто бы вы ни были, но оказавшись со сломавшейся машиной на трассе,
вы будете обращаться за помощью только на этом языке.
Поскольку мужское оформляется как коллективный мужской мир (для Росси это весьма значимый
компонент маскулинности), то обращение «мужик» становится общим знаменателем, и тогда оно звучит
уже как «мужики». Таким образом одной из базовых характеристик мужского является стремление к
оформлению локальных или длительных форм мужской коллективности. Внутри этой коллективности, в
момент эйфории приобщения к некоему мужскому целому происходит редукция всех оставшихся за кадром
ролей, статусов, сценариев, к образу Мужика.
«Мужик» является не только коммуникативным кодом, но и оценочной категорией. Когда говорят:
«Он мужик!» - сразу транслируется невербализуемый, но всеми понимаемый набор смыслов и качеств,
стоящих за этой оценкой. Иногда эта формула усиливается до фразы «настоящий мужик». Но постепенно
утверждающаяся самоценность категории «мужик» все меньше требует предикатов.
«Мужик» обязательно коррелирует с характеристиками этничности. Мужик – это значимая
маркировка русскости. Мужик по определению русский. Конструкция «русский мужик» тавтологична.
Взаимоопределяемость этих понятий, их взаимообусловленность – важнейший аспект понимания этого
образа. В других национальных культурах связь этнос – пол, конечно, также важна, имеет свою традицию
развития, но такого воплощения в одном понятии почти нигде нет ( джентльмен – он, конечно, англичанин и
мужчина, но …).
«Мужик» отражает и некую возрастную определенность. У В.Даля отмечено, что «мужик
происходит от слова «муж», а это – «человек рода он, в полных годах, возмужалый; возрастной человек
мужского пола.» (Даль, 1999, т.2, 356-357).Мужик – это зрелая мужественность, которая закреплена
достижениями, обретенными годами взросления в движении по жизненному пути. Соответственно
возрастной характеристике мужик должен достигнуть некоего положения, что-то обрести, оформить свой
социальный статус. Следовательно, категория «Мужик» выступает и как статусная характеристика. Мужик
– не пацан. Он занимает некое устойчивое положение в социальной сфере, в сообществе. Здесь мы
сталкиваемся с изменением содержания понятия в его эволюции к нынешнему восприятию. Изначально
«Мужик» определялся как простолюдин, человек низшего сословия; тягловый крестьянин, семьянин и
хозяин. При этом он был отмечен характеристиками необразованности, грубости. Мужик – это неуч, невежа.
«Становиться мужиком,- пишет В.Даль, - делаться грубым, мужиковатым». Любопытно, что в социальной
эволюции Мужик преодолел границы деревенского мира, стал рядовым участником городской жизни, но
некоторые изначальные характеристики сохранили свое значение. Например, хозяйственность; уже не
обязательно неуч, но грубоватый – пожалуй.
Мужик определяется и через противопоставление Бабе. Жесткая корреляция образов отражена в
естественной семантике. В русском языке диспозицию полов могут выражать две пары понятий: мужчина –
женщина, мужик – баба. Почему вторая пара оказалась более употребимой, точнее выражающей суть
данных гендерных образов? Может быть потому, что на «а» в русском языке обычно кончаются слова
женского рода, и соответственно «мужчин-а» больше проявляет некую протоженственность? «Мужик» –
жесткая фиксация смыслообраза. Взаимополагание в паре «мужик – баба» в последующем определяет
фигуру Бабы. Феномен «русской бабы» предопределен наличием такой фигуры как Мужик. Русские
женщины являются бабами потому, что они живут в мире мужиков.
Становление мужественности происходит в соответствии с логикой, выявленной Э. Бадентэр(См.
Бадентэр 1995). Мужское выстраивается через стратегию трех основных доказательств, требующих
отрицания в себе женского. Чтобы стать мужчиной, нужно доказать что ты не: а) женщина, б) ребенок, в)
гомосексуалист. Эти три отрицания воплощены в рассматриваемых нами линиях конструирования русской
мужественности. Чтобы быть настоящим мужчиной (не обнаружить свою женственность), он должен
обладать женщиной, отсюда описываемая секс-удаль, сексуальная экспансия. Это форма доказательства
себе и другим: если я обладаю женщиной, значит я не женщина (не «баба»). Доказательством выхода из
детства в попытке предстать мужиком становится алкогольный аргумент. Это в русской традиции
прослеживается довольно четко. Мальчики, стремясь во взрослый мужской мир, соревнуются на этом «поле
брани». И в-третьих, русское мужское традиционно гомофобно. Худшими оскорблениями для мужика,
которые могут быть озвучены в мужском сообществе, соответственно будут «баба», «пацан», «педик».
Это далеко не весь перечень возможного позиционирования фигуры Мужика. Отталкиваясь от
данного образа, поместив его в центр российского социального и ментального пространства, можно
нарисовать определенную картину этого мира. Мужик как центр этой композиции связывает разные
проявления социальности через линии соотношений: мужик и война, мужик и власть, мужик и дело, мужик
и Родина, мужик и женское (отдельная линия – мужик и мать), мужик и Дом, мужик и детство, мужик и
язык, мужик и юмор… Все эти грани образа Мужика высвечиваются в коллажах массовой культуры. Какието стороны отыгрываются четче, какие-то пока не очень заметны, но вглядываясь в мельтешение, мерцание
этой поверхности, можно увидеть, что перед нами довольно стройная и целостная идеологема.
О РУССКОМ НА РАДИО
Массовая культура выступает сегодня главной «фабрикой образов»; в пространстве тотальной
визуализации, в движении к видеократии она оказывается основным «конструктором» современных
мужских образов.
Но начнем с вербальных практик. В настоящий момент мы являемся свидетелями создания
огромного пространства радиоэфира. Среди множества станций, возникших в последнее время, особый
интерес для гендерных исследований представляет “Русское радио”.
“Русское радио” сегодня несомненный лидер радиоэфира. Это радио взлетело стремительно, быстро
оттеснив уже давно освоившихся на этом рынке конкурентов. Успех был обеспечен не столько
музыкальной политикой радио, сколько его опытами в использовании юмористических заставок-слоганов,
исполняемых известным шоуменом Н.Фоменко. Тематика представленного юмора четко задана - это
традиционный русский юмор “низа”. В этом проекте идеологи радио точно просчитали важные моменты
русской ментальности с ее гендерными особенностями и широко использовали фольклорные традиции
специфического российского сексистского юмора.
Главный герой представленного “Русским радио” жанра - русский мужик. Он же и основной
адресат-слушатель. Задача в том и состоит, чтобы слушатель идентифицировал себя с предложенным
героем, а значит, и принял соответствующую гендерную роль. Современный образ русского мужчины
выписывается через несколько традиционных составляющих :
а) алкоголь;
б) отношение к женщине как объекту сексуальных утех;
в) описание особой сексуальной удали русского мужчины.
Говоря этим же языком, можно употребить старую “ формулу” мужских приоритетов - “ лодка, водка и
молодка”.
Отметим сразу, что спекуляция на этих составляющих российского мужского сознания, была
осуществлена ранее в кинопроекте А.Рогожкина “Особенности национальной охоты” с их продолжениями.
Все эти проекты весьма успешны в коммерческом отношении. Анализ содержания слоганов “Русского
радио” позволяет выявить и образ мужчины, и образ современной русской женщины , представленный
через мужской взгляд. Так, женщина представлена только в одной ипостаси -как объект мужских
сексуальных утех. А поскольку сам герой представлен как “мужик”, то и женщина представлена как “ баба”
или “девка”. Вот несколько характерных слоганов: “Ложись, девка, большая и маленькая”; “Может, тебе и
ключ от квартиры, где девки лежат...”; “Крепче за шоферку держись, баран»; “Как много девушек
хороших.., но что-то тянет на плохих”. В этом отношении к женщине прорисовывается образ этакого
русского секс-удальца, выстраиваются контуры кодекса мужского поведения, которое по сути жестко задает
приоритетные гендерные ценности, втягивая мужчин в бесконечную гонку самоутверждения через секс
понятый как спорт, состязание, еще один из видов “русской национальной охоты”. Это отражается в таких,
например, слоганах: “Каждый мужчина имеет право налево”; “Глупый пингвин робко прячет...смелый сразу
достает”; “С Моникой Левински, мужики, надо кончать!”( ответ на злобу дня).
“Литературная” работа по созданию этих формул построена в основном на применении каламбура
(“Петя пошел на митинг, а Митя - на петтинг”); на неожиданном использовании устойчивых
фразеологических конструкций (фразы из сказок, песен, известных литературных произведений);
завуалированное, но сразу считываемое мужской аудиторией использование мата (“Не учи отца - и баста!”).
Технология создания такого юмора из области “острословия”,- так это определил Михаил Жванецкий в
беседе с Леонидом Парфеновым, отметив, что с интересом наблюдает за этой работой “Русского радио”.
Свою же линию он определил как линию “остроумия”.
Возможности юмора велики, а в нашей стране - особенно. Человек, чуткий к игре со словом, живо
откликается на новости “Русского радио”. И что лукавить, женская аудитория с удовольствием реагирует на
эти шутки. Оказывается в народе ( в основном в женской аудитории) ходят целые списки фразочек из
“Русского радио”, где больше половины слоганов в “Русском радио” не звучали, а приписываются ему. Это
говорит о том, что создан новый жанр современного русского сексистского фольклора. Мы вместе весело
посмеемся над “бабой-дурой”, снова и снова утверждая господство мужской морали современной
патриархатной культуры. Торжество этой культуры как раз и обеспечено тем, что она умело добивается
внутреннего согласия женщин со своими базовыми идеологемами. Юмор здесь, может быть, самый лучший
проводник позиций господствующей патриархатной культуры. Юмор используется как традиционная
техника “снижения”. В истории культуры существует целая ветвь мизогинистской литературы, которая
через осмеяние женщины жестко фиксирует ее место в границах “второго пола”. В этот ряд входят
известные комические и назидательные образцы и античной литературы, и яркие
произведения в
литературе Возрождения, богатый фольклорный пласт практически всех национальных культур. Российская
традиция дает “Русскому радио” богатейший ряд источников: заветные сказки., частушки, серии
сексистских анекдотов, жанр “нечестивого рассказа”, пословицы и поговорки и др.[1] “Русское радио” ловко
встраивается в ряд наследников этой культуры, но оно имеет одну важную современную особенность.
Технический прогресс, создавший огромное медиапространство, позволяет вывести эту сферу культуры из
тени, и при помощи новых технических носителей сделать ее открыто-публичной, массовизировать в
невиданных ранее масштабах. “Русское радио” в легких и веселых формах выражает русскую идеологию
мачизма, выступая широко и победно, под наш же веселый смех. Русская формула мачизма - мужичизм.
Под этими знаменами ширятся веселые ряды слушателей “Русского радио”.
ПРАВИЛЬНОЕ ПИВО
В рекламе фигура мужика появилась не сразу. Сначала она долго вообще не могла
репрезентировать русскую маскулинность. На экране сверкали чистотой и белозубыми улыбками абсолютно
не наши мужчины (тем более мужики). Вскоре осознали потребность в родном герое, простом мужике - и
появилась сага о Лене Голубкове. Но, правда, это был еще не мужик, а мужичок.
Сегодня Мужик в рекламе появился. Он не мог не появиться на этой площадке, потому что это
реклама очень мужского товара - пива. Помня об алкогольной составляющей образа Мужика, следует
считать появление этого героя абсолютно закономерным. Будь возможна сегодня на телевидении реклама
водки, мы имели бы, наверное, перед глазами визуализацию сущности мужской души. Но ее нет, и поэтому
пока центральный сюжет репрезентации мужского - "по пиву!". Рекламные ролики, посвященные пивным
брэндам, почти все работают по одному сценарию: пиво - эманация мужицкой коллективности в ее
душевности и свободе. Образы мужской коллективности, столь значимые для русского мужика,
представлены необыкновенно тепло и беззаботно. Четко обозначена отграниченность от внешнего мира.
Весьма характерна здесь реклама пива "Золотая бочка". Друзья, вырвавшись из суеты буден, уселись,
наконец, с пивом на песочке - и вот она, подлинная жизнь. Постепенно камера поднимается вверх - песочек
оказывается огромной песочной платформой товарняка, увозящего наших друзей в прекрасные дали. Звучит
слоган "Надо чаще встречаться...". Второй ролик с этим же слоганом рисует похожую картину. Мужики (в
образе деловых людей) опять на фоне весьма выразительного ландшафта собираются "посидеть", у одного
из них звонит мобильник. Он включает его, из телефона выбрасываются образы зачумленного города,
пробки, нервные люди, - герой выключает телефон,...образы исчезают, как черт в табакерке. Герой
освобожденно вздыхает, подальше отбрасывает телефон, радостно достает из машины ящик пива "Золотая
бочка".
Похожую идею транслируют ролики пива "Толстяк". Простодушный увалень, уставший от ремонта
старенькой машины, махнув рукой, бросает ее и идет с друзьями пить пиво. Следующий кадр - залитая
солнцем беседка, друзья за столом пьют пиво, на лицах - счастье полной свободы и взаимопонимания. Далее
герой снова появляется в своем дворе, где его машину превратили в клумбу с уже выросшими цветами (!).
Стоит дворовая "общественность". Все изумлены. К герою обращаются: "Ты где был?!". Он растерянно
отвечает :"Пиво пил". И дальше... с ужасом: "Мужики-то не знают!". Идет слоган "Внимание! В компании с
Толстяком время летит незаметно!". Во втором ролике пива "Толстяк" ситуация не менее комична. В
учреждении поздравляют женщин с Международным женским днем - 8 марта. Дверь открывается,
вваливается тот же Толстяк в костюме Деда Мороза с мешком, со сбившейся приклеенной бородой. Опять
немая сцена. Изумленный начальник спрашивает: "Ты где был?". Ответ: "Пиво пил". Транслируется тот же
слоган. И добавляется: "Толстяк - пиво для друзей".
В этих очень выразительных картинках рекламы "Золотой бочки" и "Толстяка" представлены не
только значимость мужского мира, оформляющегося в процедуре распития пива; не только качество
подлинной, неотчужденной жизни; не только "роскошь человеческого общения"; не только бегство от
проблем: жен, детей, работы, но и заявлен вообще какой-то "метафизический" масштаб данных напитков.
Через пиво происходит символизация возможности раздвигать границы пространства (в "Золотой бочке" безбрежность пространства как устойчивая метафора свободы; русская трактовка свободы как воли; а воля
как безбрежное пространство - "выйду на волю"; так вот благодаря пиву "Золотая бочка" обретается
экзистенциал свободы). Благодаря пиву покоряется и время. В рекламе пива "Толстяк" герои живут в ином
временном измерении, которое также позволяет ощутить свободу, вырваться за круг давящего,
спрессованного времени.
Мы видим, что ментальные основания мужичизма, его, если можно сказать, метафизика,
определены в тесной связке мужской коллективности и алкогольной составляющей.
Образы мужской коллективности, представленные в рекламных пивных стратегиях, транслируются
даже в молодежной модификации.Так, реклама пива "Клинское" сделана в рэповой стилистике, представляет
молодежную компанию (опять-таки без женского компонента) в соответствующем fashion-образе - главной
деталью становится бейсболка, у которой козырек развернут назад... оказывается, для того, чтобы удобнее
было пить пиво. Веселая компания энергично двигается по улице, озвучивая в ритме рэпа следующий
слоган: "Потому что мы так пьем наше пиво!". Заражаемая этой энергией улица тоже разворачивает свои
головные уборы (комизм в фигуре кавказца, разворачивающего так свою знаменитую кепку).
Заметим, что в рекламах зарубежных марок пива нет таких образов мужской коллективности
(кроме, пожалуй, рекламы пива Efes Pilsener - мушкетеры совершают побег из Бастилии ради возможности
выпить по кружке этого пива). В остальных роликах (а их очень много) подчеркнуто, что пиво
индивидуализирует потребителя. Почти все пьют в одиночестве, демонстрируя отдельность существования
героя западной культуры. Кое-где особенно подчеркивается эта индивидуализация, скажем, в рекламе пива
"Туборг" - "Мой начальник хотел бы видеть меня таким..., моя мать хотела бы видеть меня таким..., а я - вот
такой." В ролике звучит слоган: "Туборг - пиво с твоим характером". Следует заметить, что реклама этого
пива дана в двух вариантах - мужском и женском. Для нас это очень необычно. Традиционно в России пиво
- мужской напиток. Ситуация начинает меняться, сейчас на улицах часто можно встретить девушек с
бутылкой пива в руке, но органичным это не кажется, остается впечатление, что девушка здесь выступает
как "свой парень". Стремление представить российскую девушку как потребителя пива встречается только в
рекламной стратегии пива "Невское".
Подчеркнем еще раз, что образ мужской коллективности в рекламе русского пива абсолютно точно
отражает связку "мужское сообщество (мужики) - алкогольная компания". Мужская (мужицкая)
коллективность - суперценность, а оформляется она через ритуальное пьянство. В образе русского мужчины
(мужика) выпивка - опять-таки некий экзистенциал. Она есть не только форма столь необходимого
единения, но и способ доказательства своей мужской состоятельности. Мужик должен уметь пить, иначе он
не сможет стать членом данного сообщества, не может идентифицировать себя с коллективным позитивным
и социально значимым образом.
Ритуал мужской пьянки в России - это инициация, это церемония посвящения в "свои" ("наше" - это
мощная конструкция российской ментальности, активно отрабатываемая в потребительских стратегиях "Мы так пьем наше пиво"; "Наше радио", "НАШЕствие" и т.д.). Человек, не способный выполнить эту
задачу, оказывается за чертой мужского сообщества. Идеи мужской дружбы, единения в бою и труде,
стадии взросления - все отражается и реализуется в практиках русской пьянки. От ста грамм фронтовых до
ритуала "обмывания" новых звездочек у офицеров в сегодняшней жизни - традиция не исчезает, а только
крепнет. В студенческих строительных отрядах существовал ритуал посвящения молодых бойцов. После
череды всевозможных испытаний претендент приближался к цели - ему вручался стакан водки (часто туда
еще добавляются какие-нибудь жгучие компоненты, перец, например), он должен был выпить ее залпом, - и
на дне его ждал вожделенный предмет - значок бойца Всесоюзного студенческого строительного отряда.
Происходило это при жестком сухом законе в ССО.
Современный российский бизнес до сих пор строится на этих же основаниях. Деловое пьянство
символизирует не только сохранение ментальных структур и значимых жизненных практик. Оно через
посвящение в "свои" выступает ритуалом доверия. Правовые основания российского бизнеса по-прежнему
очень зыбки, требуется какая-то иная форма обеспечения надежности связей, договоренностей, - ею
остается ритуал совместной выпивки (к тому же, чаще всего это происходит в бане, как бы усиливая
русскость этого ритуала).
Быть может в высших сферах бизнеса и политики эта традиция начинает приглушаться (западные
экономические модели и культурные нормы, избранные как приоритет развития страны, диктуют иные
жизненные стратегии. Модно стало быть здоровым, например, и т.д.), но на провинциальных просторах
российского бизнеса все остается без изменений. В одном из свежих российских сериалов ("Остановка по
требованию") непьющий герой пытается начать карьеру в бизнесе. Представляясь предпринимателем, он
попадает в соответствующую ситуацию и получает следующую реакцию: "Предприниматель и не пьешь?
Так как же ты предпринимаешь?!".
Анализ данной ситуации выявляет еще одну особенность - потребление российских сортов пива
увеличивается, объемы продаж растут. Маркетинговая стратегия построена на идее патриотизма, но
проявлена она не грубо, не жестко.
Обращаясь к смыслам рекламы российского пива, которая, как оказывается, четко репрезентирует
героя и адресата - российского мужика (в формах его коллективности), следует отметить, что реклама эта
отражает и отношение его к женщине, задает место и границы ее присутствия в мужском мире. Во-первых,
практически вся реклама пива демонстрирует бегство мужчин от женщин в мир чистых мужских ценностей,
свободный от проблем (а проблемы, соответственно, ассоциируются с женщинами, ведь кто больше всех
"грузит" мужика - понятное дело, баба). Поэтому в счастливом пивном мире мужчины женщины нет. Но
там, где она есть, ее присутствие только усиливает эту идею - "от баб одни проблемы". Женщина постоянный фактор напряжения, усложнения мужской жизни, и лучшие моменты его существования все же
без нее. Рекламные ролики пива "Бочкарев" и "Старый мельник" как раз транслируют эту позицию мужика
по отношению к женщине. Сюжет о пиве "Бочкарев" построен опять-таки на идее глубокой релаксации
мужика в его "свидании" с пивом. Герой приходит на пляж, садится на песочек, ставит пиво рядышком и
предвкушает. В это момент его внимание отвлекается на роскошную девушку в бикини, шествующую по
кромке воды, а затем грациозно ныряющую в волны. Замечтавшийся герой тянется за пивом... ,а оно
исчезло. Досада. Он прокручивает пленку назад... и делает вывод: "Лучше пиво в руке, чем девица вдалеке"
(слоган). Он выбирает пиво: "Бочкарев" - правильное пиво".
В рекламе пива "Старый мельник" посыл также довольно прозрачный. В поле не грядках,
согнувшись в три погибели, двигаются навстречу горизонту два мужика и баба. Четкий и быстрый ритм
работы - ботва стремительно летит в стороны. Следующий кадр... Мужики вырвались и устраиваются,
чтобы насладиться пивом, но в обзоре фигура не останавливающейся труженицы - бабы. Она по-прежнему
не разогнулась, и, кажется, не заметила, что соратников рядом уже нет. Эта картинка мешает героям
наслаждаться пивом, и они закрывают обзор бутылкой пива "Старый мельник". Остается забавный крупный
план: огромная бутылка пива (за ней теперь скрыта женщина), а из-за бутылки летит ботва. Звучит слоган:
"Старый мельник" - душевное пиво!". Теперь становится ясно, что вообще должна делать баба, когда
мужики пьют пиво (и не только пиво, естественно) - она должна работать. Ситуация точно фиксирует
наполнение социальной роли русской женщины. Ведь реальность (особенно в деревне) так и определена.
Спивающееся мужское население и изнемогающая от непосильного труда и ответственности за детей
русская баба. Хорошо известно присловие, часто звучащее у "простых" русских женщин: "Я и лошадь, я и
бык, я и баба, и мужик". Ее идентификация с образом "рабочей лошади" была подтверждена в
исследованиях, которые проводились несколько лет назад в рамках проекта "Социально-политический
портрет
уральской
женщины"(См.Козловская,
Шабурова
1996).
Женщинам
предлагался
для
идентификации довольно широкий спектр метафор: "светская львица", "домашняя киска", "рабочая
лошадь", "курица-наседка", "мышка-норушка", "ночная бабочка", "золотая рыбка", "попрыгунья-стрекоза",
"рабочая пчелка". Результаты исследования показали, что такой веер образов не востребован, все уложилось
вокруг ключевого слова "рабочая". Абсолютное большинство женщин идентифицировало себя с "рабочей
лошадью" или "рабочей пчелкой".[2]
Ведя разговор о символизации мужских ценностей в рекламе спиртного, имеет смысл отметить
попытку проинтерпретировать мужские качества в репрезентации напитков другого ряда. Они весьма
показательны как неточные символизации, не совпавшие с базовыми смыслообразами. Речь идет о
мифологеме "доброй силы", реализованной в рекламе молока и сока. Так, образ доброй силы,
представленный в русской сказочной традиции богатырями, решили подкрепить в рекламе молока фигурой
Ивана Поддубного. А современная символизация доброго русского богатыря предстала в рекламной
стратегии сока "Чемпион" - на картонной коробке красуется, весь в медалях, знаменитый боец Александр
Карелин на фоне российского триколора, стоит подпись борца под слоганом "Наша сила в качестве!".
Но, как известно, сок "Чемпион" не стал чемпионом продаж, как и молоко "Иван Поддубный".
Думается, дело не в самом образе доброй силы - он весьма значим, и в других ситуациях часто используется
грамотно. Символ доброй силы в российской ментальности органичен традиционно значимому и
признаваемому всеми образу воина-освободителя. Фигура российского солдата-освободителя долго
олицетворяла у европейских народов после второй мировой войны национальный образ России. В
современной политической рекламе претенденты на избрание часто используют эту мифологему (например,
в слогане "Дорогой добрых дел", или "Забота, защита, зарплата"). Особенно выразительно этот образ
простраивается в конструкциях мужского, представленных в творчестве группы "Любэ" (см. об этом ниже).
Просчеты в рекламных стратегиях сока "Чемпион" и молока "Иван Поддубный" состоят в неорганичности
избранных символов мужским ценностям. Мужскому сознанию органичнее все же водка и пиво. Вспомним,
что как оценка недостаточной мужественности звучит уничижительное - "у него еще молоко на губах не
обсохло". Молоко выступает как фиксация принадлежности к детству, а мужское определяется в одном из
своих значимых критериев как выход из недифференцированного детства.
В русском образе мужика, представленном через рекламу пива, просматривается еще одна
интересная составляющая российской маскулинности. Потребление пива нагружается некими идейными
смыслами, выступает как "наш ответ Керзону", то есть заявлена некая антизападная позиция. Современная
пивоваренная промышленность России стремительно развивается, и на сегодня представлены такие данные:
на дешевые российские сорта пива приходится 50% потребления, 35 % выбирают недорогое российское,
12% - местные сорта премиум, 2% - лицензионные, и только 1% (!) пьет импортное пиво (См. Сагдиев 2000).
Российские марки пива выигрывают схватку западных брэндов за счет ярко выраженной "национальности",
коллективности героя, стилистики его подачи (рассмотренные нами образцы рекламы российского пива
отмечены хорошим национальным юмором, внятной репрезентацией героя). Но потребитель, "покупаясь" на
русский образ, идентифицируясь с ним из подсознательных патриотических установок, не очень хорошо
представляет, что за российским брэндом часто стоит западный инвестор или акционер, а 70% сырья в
отрасли является импортным. Так происходит сегодня со всеми значимыми потребительскими потоками
(например, шоколад "Россия"-"Нестле"). Все торгуют русскостью, начинается борьба за известные
советские брэнды ("Советское шампанское", шоколад "Аленка", даже папиросы "Беломорканал").
Становится понятно, что в глубине потребительских стратегий работает идеология. Объединяющаяся в
потребительских стратегиях постсоветская масса как будто реализует скрытую потребность в объединении
(на этом и играет рынок), но коллективность эта оказывается глубоко мнимой, что мы можем наблюдать на
симуляции коллективности в образах мужского пивного братства. Эти явления есть еще одно выразительное
воплощение мощи символической власти.
Заявленная схема репрезентации российского мужского образа через собирательную конструкцию
"Мужики" хорошо просматривается и в тенденциях развития национального кино. В попытках представить
нового героя отмечается весьма характерная особенность. Наряду с персонифицированными образами,
воплощающими традиционного для западного кино героя-одиночку (action hero) - в фильмах "Досье
детектива Дубровского", "Агент национальной безопасности", "Брат", "Бандитский Петербург" и др.
(берем наиболее массовую продукцию, в основном, так называемую, "петербургскую линию") - активно
разрабатывается специфический коллективный герой. Более того, наибольший зрительский успех получили
именно такие попытки - это уже упоминавшийся проект С.Рогожкина "Особенности национальной охоты" с
его продолжениями; "ДМБ", представляющий линию фильмов об армии; и, конечно же, самый характерный
в этом ряду и самый на сегодня успешный продукт "Улицы разбитых фонарей" ("Менты").
В анализе сериала "Менты" существуют попытки разложить его по схеме "мушкетеров".
Соответственно выделяются амплуа Арамиса, Атоса, Портоса и т.д. (Фомин 1999). Но, на наш взгляд, здесь
лучше просматривается конструкция тех самых черт "мужичизма", которые мы отмечали ранее. Так, в этом
собирательном образе есть тот, кто воплощает функцию секс-удальца (Казанова), простака-мужичка
(Дукалис), мужицкую хозяйственность и основательность (Мухомор и, быть может, Соловец), носителя
мужского "нравственного императива" (Ларин), и все вместе - "выпить не дураки". Обязательная картинка
для каждой, практически, серии - "сбросились, посидели". Есть и "классический вариант" - с пивом в бане
(Питер, кстати, именно благодаря этому сериалу все больше воспринимается как "пивная столица").
Скрепляет этот коллективный образ благородная функция "санитаров леса". Реализуясь в пространстве
насилия, криминальной грязи, герои при этом как раз и символизируют ту добрую силу, мифологема
которой так органична для русского сознания. Насилие, которое осуществляют "менты", морально
оправдано идеей справедливого наказания ("Мы не волки, мы - санитары леса"), но при этом функция
борцов за справедливость приглушена юмором и будничностью; образ коллективного героя принципиально
не пафосный. Успех сериала во многом определился благодаря интонации иронии и самоиронии героев,
созданием веселого антуража постоянных "приколов". По сути эта компания встраивается в ряд русских
балагуров-трикстеров: от Иванушки-дурачка ... к солдату Василию Теркину... к шоумену Н. Фоменко... к
"Ментам". Удивительное сочетание борьбы за справедливость с постоянными хохмами, превращение
боевика почти в лубок (с сохранением энергетики базового жанра) позволило закрепить линию русского
мужского кино. Потребность в этом кино обусловлена не исчезнувшей тягой к поиску героя, и после долгой
полосы социальной аномии, отразившейся в стилистике "чернушного" кино, появление такого героя
символизирует изменение социально-психологической ситуации в целом. Необходимость вернуть
самоуважение (обязательная составляющая мужественности) появилась чуть раньше в кино, а вслед за этим
и в новой политической линии. Характерной чертой коллективного образа Мужика, нигде напрямую
неоформленной, но всеми чувствуемой, получающей неотрефлексированный отклик, стала патриотичность.
Патриотизм, присутствующий эмоционально в рассматриваемых фильмах, приглушен и обрамлен хохмами.
Глеб Ситковский, анализируя фильм "ДМБ", отмечает, что счастливая судьба этих картин свидетельствует о
том, что в них удачно поймана та самая национальная идея или, если угодно, государственная идеология,
которую до этого тщетно пытались разработать мудрецы-чиновники. Сформулировать ее можно как
"иронический патриотизм": мы знаем, что в России пьют, но мы любим ее и такой, опухшей от похмелья;
мы знаем, что сотрудники органов милиции на самом деле никакие не милиционеры, а менты, но это наши
менты, и потому мы будем их любить и такими."(Ситковский 2000). Таким образом, мы можем отметить
еще одну обозначившуюся маркировку русского мужичизма - патриотизм, хотя и явленный в весьма
специфических формах. Пока мы выделили их две: "потребительский патриотизм" (мы рассматривали его в
"пивном" варианте) и "иронический патриотизм". Следует заметить, что они хорошо сочетаются.
МУЖСКАЯ ГРУППА
Полномасштабность и успешность политики репрезентации маскулинной нормы в России через
фигуру Мужика, рассмотренная нами на примере вербальных (Русское радио) и визуальных (реклама, кино)
практик получает свое завершение в интересных музыкальных имидж-стратегиях.
Головокружительно быстрая смена общественного строя потребовала немедленной культурной
реакции, и таким реактивным мобилем оказалась массовая песня и фигура певца. Именно певцам в
90-е годы предстояло определить отношение к жизни, олицетворять представления о прекрасном и
возвышенном, формировать иерархию ценностей, предлагать модели поведения и заполнять список
символов, причем не нормативно, как это делала заменившая идеологию реклама, а по любви,
отмечает Т.Москвина (Москвина 2000). Среди огромного потока имиджей поп-звезд попадают самые
разные модели мужского - аутоэротичные Нарциссы (Киркоров или Леонтьев), плейбои (Буйнов), мачо
(Сосо Павлиашвили,- вспомним, у А.Плахова (См. Плахов 1997) подмечено, что мачо в России, как правило,
грузин) и др. "Мужиками" в этой пестрой карусели стали "Любэ". Характерна история создания группы. Вопервых, интересно, что она сразу замышлялась как "идеологический продукт" - продюсеры хотели
продавать "русскость". Коллектив подбирался по внешним данным, его участники должны были
соответствовать идее группы русской по духу и содержанию. Во-вторых, проект был несомненно
коммерческим. Через десять лет существования группы стало ясно, что замысел превзошел все ожидания и
в коммерческом, и в идеологическом отношении. Более того, в заданной логике развития произошло
укрупнение масштаба образа. Как мы отмечали выше, настоящая "русскость" транслируется через
"мужичизм" и наоборот. Так и произошло с группой. Стремясь выразить национальную ментальность, она с
неизбежностью пришла к образу "Мужики". Самая русская группа стала и самой мужской. Н.Расторгуев
(солист группы, ее "лицо") отмечает: "Нас теперь так и называют - "мужская группа" или объявляют:
"Сейчас на сцену выйдут настоящие мужики".
В огромном репертуаре группы тематизированы все те компоненты, которые мы представили как
составляющие концепта "Мужики": идея мужской коллективности, абсолют мужской дружбы, секс-удаль,
ценность алкогольного фермента, символизация доброй силы, патриотизм, ядреный юморок, простота и
открытость, стойкость в испытаниях и т.д. Воплощение собирательного образа "Мужики" в имидже группы
стало возможным благодаря особому взгляду на историю России. "Любэ" удалось то, что не удавалось
никакому другому идеологически артикулированному проекту - связать всю историю России в одном
образе, хотя и предельно мифологизировав его. Образ Мужика у "Любэ" - константа русской истории и
стержень российской современности. От Емельяна Пугачева (крестьянин-мужик) к солдату Отечества (есть
все временные срезы военного образа), к простому трудяге (пролетарский фолк-рок города), к сегодняшним
"санитарам леса" (менты, опера).
Группа развивалась и взрослела, как и мужчина: от пацана к мужику. Поэтому тематизации
мужского даны в развитии. Как зрелая мужественность обретает социальные и гражданские краски, так и
"Любэ" двигалась чуть ли не от задорной анархии к высокой гражданственности, которую сегодня никто,
кроме них, не осмеливается достойно представлять. То же и в линии "сексуального" развития - от разудалой
молодой секс-энергии к суровой мужской нежности. Рассмотрим некоторые линии этого развития.
Воплощение русского духа, удали, размаха -"баня, водка, гармонь и лосось" или "бабы, кони, раздолье в
пути", "свадьба, эх... запотевший пузырь" - представлено в ранних циклах группы, где звучит мощный напор
витальной музыки и очень энергичные, стилизованные под фольклор тексты. Самоутверждение добра
молодца происходит в гульбе (а русская гульба вбирает в себя, как правило, секс, пьянку и драку). В песнях
типа "Бабу бы!" есть налет агрессии (правда, больше в музыке), что близко к трактовке русского секса как
лютой забавы. Но это не характерная позиция в данной теме у "Любэ". Все же сексуальные развлечения
больше поданы как некие русские "игры на воздухе".
Парень шел с девицей в лес / Он имел к ней интерес / А из леса шел и спал / Ох, как интерес упал /
Елки-палки, лес густой! / Разговор идет простой / Не ходите, девки, в лес / Коли у вас слабый / Ой
да интерес.
Фольклорный строй подчеркивает здесь опять-таки некий национальный колорит сексуальных игр. Еще
ярче это представлено в песне "А ну-ка, девушки! А ну-ка, парни!". Здесь появляется удивительный поворот
- утверждение национальной идеи в удалом сексе, где и "девчата" и "парни" призваны дать патриотическую
альтернативу красивой заграничной жизни.
Я за парней свой город славлю! / А за девчат, ну прям-таки люблю! / У девчат на ребят глазкиглазки горят / Губки-губки блестят / Щечки ласки хотят / У ребят на девчат / Зубки-зубки стучат
/ Холки колом стоят / Кровь играет в стократ / А за границею большей хлебопекарни / А за
границею вкуснее кренделя / А мы гуляем тут, а ну-ка, парни / А ну, девчата, до победного конца!
Вот такие "кровь и почва".
Гульба сменяется службой в армии или даже войной (у кого-то, быть может, тюрьмой). На этом
резком противопоставлении свободы и долга меняется окраска сексуального образа героя. Мечта о близости
с девушкой, женщиной становится концентрацией желания вернуться живым, в этих мечтах секс и жизнь
связываются в один образ. Я приду, ты не балуй! / Будет лентой пулеметною / Красоваться поцелуй
Повзрослевший герой суров и нежен. Появляются песни настоящего лирического накала - "Там, за
туманами", "Главное, что есть ты у меня" и др. Как-то молоденькая журналистка в телеинтервью задала Н.
Расторгуеву задала кокетливый вопрос: "А вы плейбой ?". На что он, покуривая "Беломор", спокойно
ответил: "Да я уже отплейбоил".
Интонация искренности, предельной открытости мужской души, соединенная с раздумьями о
жизни, транслируется в теме выпивки.[3] Алкогольная компонента присутствует в текстах и темах "Любэ"
широко. От бравого, лихого соревнования в молодости ("Давай наяривай" - А ну, налей-лей, не жалей /
Похмелье - штука тонкая ) до тяжелых раздумий о превратностях русской жизни ("Барин" - Огурчики
солены / А жизнь пошла хренова / Налей-ка, миленький / Накатим по второй / Выпьем, закусим / Да за
жизнь поговорим ). В "полном возрасте" мужика водка становится для него катализатором ностальгии,
совместного дружеского (обязательна коллективная форма) пере-живания прошлых подвигов и побед на
всех фронтах утверждения мужественности - от выпивки до войны. А ведь когда-то мы могли / Сидеть с
гитарами всю ночь / Серега, Колька и Витек / По кругу шел стакан с вином / ...Мои дворовые друзья / Мои
давнишние друзья ("Старые друзья"). Или ... Помнишь, пиво носили в бидоне / Ох, ругался на это весь двор /
И смолили тайком на балконе / А потом был с отцом разговор ("Ребята с нашего двора"). Ностальгия
открывает горизонт пройденных дорог. Дорог, где через всевозможные испытания оформлялась
мужественность. Испытания, жизнь у черты, непафосная героика составляют смысл этого пути. Внешняя
репрезентация данного мужского образа тоже не героична. Вспомним, в тех же "Ментах" будничность,
обыденность "героических свершений" делает образ достоверным. Так и у "Любэ" - внешняя сдержанность
при мощном внутреннем накале, обеспеченном соответствующей музыкальной разработкой и текстами,
принципиально негероические лица. Никаких красавчиков, они здесь были бы неуместны. Стилистика
образа определилась случайно. Пугачева как-то предложила им для выступления в "Рождественских
встречах" надеть галифе и гимнастерку. Попадание оказалось точным. Но в таком образе они теперь
выступают не всегда. Н.Расторгуев пытается "отодрать" эту шкуру образа, но это уже, видимо, невозможно.
Он как-то заметил, что уже больше десяти лет прошло, "пора и дембельнуться". В последнее время его
сценический образ подается в мужской аскетичной простоте - брюки и свитер. Пластическое решение
образа также выполнено [нет1]в соответствии с концептом спокойного мужского достоинства. Никаких
подтанцовок, солист просто стоит, символизируя устойчивость, надежность, стабильность. В подтексте этой
стилистики открывается смысл - "мужик не суетится". Здесь возможна одна из линий противопоставления
двух традиционных русских образов - мужика и интеллигента. Мужик не страдает бесконечной рефлексией
подобно мятущемуся интеллигенту (интеллектуал по М.Фуко способен различаться, а потому избегать
принудительной идентичности). Мужик в общем-то спокойно принимает жизнь "здесь и теперь". Это не
означает абсолютной покорности, скорее, это приятие жизни как самоценности. Отсюда, как правило,
привязанность к исходной точке пути. Сохранение связи с тем топосом, который задал истоки развития. Как
во всякой мужской стратегии происходит разрыв с отчим домом, выход в мир открытий и испытаний,
обязательных для мужика (армия, зона или война), но ментальная связь с домом, малой Родиной, матерью
оказывается весьма значимой для мужской духовности. И возвращение обязательно происходит, если не в
реальности, то хотя бы в стремлении, нацеленности на возвращение. Во многих песнях эта тема "Вернуться!" - становится энергетическим и смыслообразующим контрапунктом. И мы вернемся, мы,
конечно, доплывем! / И улыбнемся, и детей к груди прижмем. Или ... Да, я остался живой! / Да, я сумел
пройти! / Да, я приехал домой! И еще... Позови меня на закате дня / Позови меня, тихая Родина / Я
вернусь, я сдержу обещание. Апофеозом этой линии стала одна из лучших песен "Любэ" - "Дорога".
Метафора дороги разворачивается не просто как путь домой, а после испытаний, раздумий, ошибок - путь к
самому себе, дорога в российской электричке по бескрайнему захолустью - это путь к самотождественности,
к пониманию своего места и предназначения. Когда герой говорит Я скоро приеду домой! - это означает,
что он вернется к самому себе, завершив круг исканий и испытаний, а когда в песне невероятно
пронзительно звучит Да! Мы скоро вернемся домой! - открывается метафора общероссийского пути.
Страна сама скоро обретет смысл своего существования и развития. "Дорога" - не просто лирикопатриотический гимн. Это попытка главного героя русской жизни понять, кто он, и что есть его страна. Так
в современном творчестве "Любэ" открывается трансформация понятия "патриотизм", который, как мы уже
замечали, оказывается так или иначе встроен в конструкцию российской мужественности. И наряду с
отмеченными ранее формами "потребительского патриотизма" и "иронического патриотизма", можно
выделить "лирический патриотизм" группы "Любэ".
Наиболее сильно и выразительно патриотический подтекст звучит в военной теме "Любэ". (Об этом
направлении писали больше, с этой темой последнее время идентифицировали "Любэ" и, естественно,
спекулировали на этом выстроенном образе.) Мужик-солдат у "Любэ" показан в страшном огне испытаний
Огонь, огонь, агония , на пределе человеческих сил, в бесконечном преодолении себя и обстоятельств. Но
это опять-таки не железный герой, а обычный человек, порой еще мальчишка А на войне как на войне /
Солдаты видят мамку во сне Или... Шагом марш! В ногу! Шагом марш! / Мамочка родимая, больше не
могу! Школа взросления, школа мужественности - армия. Но где-то этот образ выражен в позитивных
линиях сопоставления с победами дедов и отцов Птенчики окраин поднялись / Полетели стройным клином
/ Прямо в поднебесье вознеслись / Как их деды над Берлином
, порой же в этой теме раскрывается
дегуманизирующая, расчеловечивающая реальность войны и армии. Война - смерть, а любовь - жизнь.
Время для любви после войны А сама война - Дурная тетка, стерва она! Кстати, заметим, что война
здесь - женский образ, наряду с другой женской маркировкой - старухой Смертью. Поэтому трактовка песни
"Комбат" у Т.Чередниченко (весьма глубокая и интересная в целом) в этом фрагменте кажется не совсем
точной. Она пишет, что "Комбат-батяня" становится аналогом смерти с косой, что страшная
разрушительность войны - это батяня, отец родной (Чередниченко 1999, 326). Вряд ли это так, ведь в песне
фигура Комбата, отца - позитивна, Он сердце не прятал за спины ребят. Вообще отец - фигура мужского
ряда, она скрепляет мужскую коллективность, задает преемственность мужественности. Так что война
репрезентирована как страшная женская стихия. Женское часто соотносится со смертью. "Мать-сыра земля"
- она рождает, но она и забирает (См. Бовуар 1997).
"Любэ" часто соотносят с их давней, географической маркировкой - Любера из Люберцов, тем
самым приписывая им криминальный образ. Но, во-первых, от Люберов они давно ушли, в традицию
уголовного шансона не встроились, пошли другим музыкальным и идеологическим путем (хотя
сентиментальная линия в творчестве присутствует, но она выполнена на совершенно другом уровне). Вовторых, "Любэ" имеет иную коннотацию - со словом "любо", то есть означает позитивное, принимаемое.
Сегодня образ "Любэ" работает на эту вторую составляющую - как "Бочкарев" - правильное пиво", так и
"Любэ" - правильная группа". Они представляют сегодня зрелую мужественность, наиболее полно
открывшуюся в последних альбомах "Песни о людях" и "Полустаночки". Сегодняшний герой «Любэ»
демонстрирует зрелую мужественность, ставшую итогом таких основных испытаний, как
- разрыва с домом и возвращение к нему;
- разрыва с матерью и возвращение к ней (как знак признания женского и в себе – подтверждено
несколькими песнями о матери);
-смена понимания ценности собственного детства; последовавшая за резким и
недифференцироыванным разрывом с ним; обретение и осознание статуса мудрого старшего
брата и отца (За руку сына водил/Правду ему говорил/Хоть да и не было сил);
- проявление гражданственности («прорастает» чувство патриотизма), которая приходит на смену
инфантилизму юности;
- завершение интенсивных сексуальных состязаний, преодоление комплекса Приапа.
Мужик самодостаточен. Он завершил гонку самоутверждения, хотя ситуации испытаний и доказательств
будут возникать в жизни еще не раз. Приходит время самоуважения, мужское во многом на нем и основано.
Если мужик не уважает себя, его не будут уважать и другие (отсюда знаменитое мужицкое вопрошание в
русском общении – «ты меня уважаешь?»). Отсутствие национального и социального самоуважения
разрушает и общее мужское.
Современная власть, идеологически бесплодная, спекулирует на «открытиях» массовой культуры.
Образ Мужика, отрабатываемый массовой культурой, остается ведущей маркировкой силы, укорененности,
русскости. Это наиболее архетипический и выразительный герой. И современная власть, с проявленной уже
сегодня стратегией «новой вертикали», разворачивающая идеи державности и сильного государства,
пытается инкорпорировать мифологему Мужика в отстраивающуюся идеологию. Опыт создания движения
«Единство» показал, что система символов Единство, Мужики, Медведь, весьма эффективная конструкция.
Удивляться успеху фантомной, созданной за каких-то два месяца организации, не приходится. Массовое
сознание было готово.
Движение «Единство» символизировало себя одновременно в образах Мужика и Медведя. Медведь
оказался достаточно наполненной конструкцией. До этого его пытались использовать для символизации
мужской основы нового среднего класса, артикулировав черты автономности, независимости этой
фигуры.[4] Но, как мы видим, этот образ был «перехвачен» властью и использован ею более эффективно.
Очевидно, он оказался более органичен для задач, решаемых властью. Работая с этим образом идеология
власти подчеркнула другие его качества – дикую силу, этническую краску и др. Кроме того, Медведь
хорошо коррелирует с Мужиком. Во внешнем мире русская этничность всегда воспринималась в образе
Медведя (ему, кстати, соответствовал имидж первого российского президента). Медведь/Мужик – очень
почвеннический конструкт, за ним стоит большая ментальная традиция. Думается, что идеологи
российского среднего класса не смогли отыграть эту мифологему, так как ценности, которые транслируются
данной идеологией в большей степени сориентированы на западный моральный и потребительский
стандарт.
Движение «Единство» нашло выразительную фигуру для визуального воплощения данного образа
– это знаменитый (до недавнего времени непобедимый) борец А.Карелин. В этой фигуре дополнительно
символический капитал усиливался благодаря преемственности в данном образе советского и
постсоветского (А.Карелин – знаменосец олимпийской сборной СССР, СНГ, России). Его поражение на
Олимпиаде в Сиднее стало идеологическим поражением. Сам А.Карелин, тяжело переживающий это
поражение, дал наконец первое интервью, где подчеркнул именно такую интерпретацию случившегося. Он
особенно тяжело переживает еще и потому, что никогда в жизни не проигрывал иностранцу (См. Карелин
2000).
Современному российскому мужчине жизнь предъявляет суровые требования. Криминализация
социального фона, депрофессионализация, нечеткость социальных и ценностных оснований российского
мира, - все это затрудняет выбор и построение личных стратегий. Своеобразным ответом на эти вызовы
трансформирующейся социальности стала попытка четче определить концепцию мужественности, увидеть
пути преодоления дегуманизации мужского. Пока можно подобно ключевой фразе из известного фильма –
«Он русский. Это многое объясняет» – сказать: «Он Мужик. Это многое объясняет».
[1]
Анализу сексистского юмора посвящено не так много работ. Недавно появилась работа О.Л.Лебедь «Социальный портрет семьи в
современном фольклоре» (Лебедь, 1999). Работая как социолог, она анализирует около 7000 анекдотов. Основной объект осмеяния –
плохая жена (примерно 50 % всех анекдотов на тему семьи) , про плохих мужей анекдотов в три раза меньше. То же и с ситуацией
супружеских измен: в три раза чаще речь идет об изменах жены. Соотношение представленных отрицательных качеств жены по
отношению к мужу 10:7. Отсутствует практически муж-ревнивец, а злой и жадный муж – вообще нонсенс, как и нонсенс примерная
жена. Только в 0,63 % говорится о злом муже (при такой-то статистике по домашнему насилию). Основные негативные краски в
образе мужа – «пьющий» (5,61 %), «глупый» (4,99 %). Соответствует базовым позициям и лингвистическая окраска анекдотов.
Женщина описывается более хлестко и грубо, чем мужчина.
[2]
Содержательное различие образов заключалось здесь в характере труда. Предполагалось, что "рабочая
лошадь" занимается более тяжелым трудом. Женщины с более высоким уровнем образования чаще
идентифицировали себя с "рабочими пчелками".
[3]
Специально тему русского пьянства отрабатывала другая группа - "Дюна". Стилистика была избрана почти клоунская, комедийная,
аналогично знаменитой алкогольной троице Л.Гайдая. Визитной карточкой группы стала песня с рефреном "Привет с Большого
Бодуна". Затем закономерно появилась и тема секс-удали. Известный шлягер "Наш Борька - бабник" был представлен в клипе в
антураже гаража или автопредприятия завода. Сомнений не оставалось,- это мужики.
[4]
См. статью Ушакина в этом сборнике.