история империй xix – начала хх вв. в сравнительной перспективе

n.a. kеон2ье"а∗
ИСТОРИЯ ИМПЕРИЙ XIX – НАЧАЛА ХХ вв. В СРАВНИТЕЛЬНОЙ
ПЕРСПЕКТИВЕ1
Кризис империй в ХХ столетии вызвал закономерный интерес исторической науки к изучению истории сложных геополитических образований, факторов их устойчивости и распада.
Предметом рассмотрения в настоящей статье являются системный, компаративный и ситуационный подходы к истории империй, сформировавшиеся в современной отечественной и зарубежной исторической науке. Применение этих подходов, как
показывает автор, открывает путь к переосмыслению традиционных сюжетов имперской и национальной истории.
Двадцатый век по праву вошел в историю как век краха империй. В начале
века, в результате Первой мировой войны, были разрушены Австро-Венгерская,
Российская и Османская империи (хотя через несколько лет большую часть утраченных владений Российской империи заново собрал и цементировал Советский Союз). Середина ХХ столетия стала временем распада морских колониальных империй – Британской и Французской. Наконец, последнее десятилетие
ушедшего века ознаменовалось кризисом и деструкцией грандиозных федеративных образований, созданных по национально-территориальному признаку, –
СССР и Югославии, за которыми в политическом арго давно закрепилось название «империй».
Мировая историческая наука отреагировала на крах империй стремительным
формированием в последние десятилетия ХХ века нового научного направления – истории империй как сложных политических образований, многонациональных и поликонфессиональных. Актуальность этого научного направления
определяется не просто закономерным ретроспективным интересом к имперскому опыту, но и, в первую очередь, стремлением непредвзято сопоставить
∗
© Леонтьева О.Б., 2007
Леонтьева Ольга Борисовна – кафедра российской истории Самарского государственного университета
1
Статья подготовлена в рамках проекта «История Российской империи: преодолевая недостатки
национальных и региональных нарративов. Сравнительный подход в исследованиях и преподавании», осуществлявшегося Саратовским Межрегиональным институтом общественных наук в сотрудничестве с Институтом «Открытое общество» и Центрально-Европейским университетом
(Будапешт) в 2003-2006 гг.
124
Вестник СамГУ. 2007. №5/3 (55)
альтернативные принципы государственно-политической организации: национальный и имперский.
Новые независимые государства, возникшие на обломках прежних империй,
казалось, въявь воплотили мечту о национальном самоопределении и национальном суверенитете. Со времен Великой Французской революции на протяжении длительного периода времени понятия «свобода» и «нация» звучали едва
ли не как синонимичные, тогда как термин «империя», напротив, превратился в
синоним угнетения. Привлекательность идеи национальной независимости (согласно которой политические границы должны совпадать с культурно-этническими) выглядела неоспоримой; общим местом стало убеждение, что неизбежная
судьба империй – распад под напором национальных движений, и что эту судьбу империи заслужили.
Но ХХ век преподнес человечеству важный урок, смысл которого состоит в
том, что достижение национального суверенитета не сулит автоматического решения политических и социальных проблем. Более того, реализация на практике
принципа «одна нация – одно государство» на протяжении всего ХХ века зачастую влекла за собой цепочку новых кровоточащих проблем: спорных исторических прав на ту или иную «национальную» территорию, политических прав национальных меньшинств, этнических конфликтов, наконец, этнических чисток –
от депортаций до геноцида, цель которых состоит в том, чтобы сделать то или
иное политическое пространство этнически однородным, унифицированным,
каких бы человеческих жертв это ни стоило.
Осмысление проблем национальных государств позволило современной науке частично реабилитировать имперскую практику государственного строительства, осознать не только репрессивность империи, но и ее конструктивный потенциал. Один из крупнейших современных теоретиков, исследующих проблемы национализма – Бенедикт Андерсон, – в статье, написанной в 1996 году, сочувственно цитировал высказывание лорда Актона, видного политического деятеля Британской империи середины XIX в.: «Государства, которые, подобно
британской или австрийской империям, включают в себя множество различных
национальностей, не угнетая их, по существу своему наиболее совершенны…
Государство, неспособное удовлетворять запросам различных племен, ставит
себя в положение обреченного; государство, действующее в направлении ослабления, поглощения или изгнания, уничтожает свою жизнеспособность; государство, не обладающее ими, лишено важнейшей основы самоуправления» [7. C.9,
49-50]. Историки по-прежнему исследуют причины распада империй; но теперь
в фокусе их внимания находятся и факторы, обусловливавшие жизнеспособность империй в течение длительного исторического периода.
Термин «история империй» довольно нехарактерен и для советской, и для
постсоветской историографической традиции. Парадоксально, но факт: история
российского государства как империи – гетерогенной, многонациональной и поликультурной целостности – чаще становится предметом исследований в Запад-
История империй XIX – начала ХХ вв. в сравнительной перспективе
125
ной Европе и США, чем в самой России или в других странах, возникших в результате распада СССР [3; 5; 14; 17]. Для советской историографии скорее был
типичен централистский подход, при котором акценты в исследованиях ставились на историю европейского «ядра» Российской империи и его русского населения. Историей отдельных народов СССР и отдельных имперских «окраин» – в
соответствии с негласным, но строго соблюдавшимся принципом, – занимались
ученые, представлявшие соответствующие национально-территориальные образования; этот принцип практически исключал возможность появления широких
сравнительных исследований. В современной российской историографии централистский подход сохраняет свои позиции, но серьезную конкуренцию ему
составил региональный подход, то есть изучение истории «своего» региона как
самодостаточного целого. Наконец, в странах ближнего зарубежья по понятным
причинам наиболее востребованной формой историографии стали национальные
нарративы, в самом упрощенном варианте строящиеся как история национального сопротивления имперскому гнету.
С точки зрения видного исследователя истории Центральной и Восточной
Европы А.Миллера, недостаток каждого из этих подходов – централистского,
регионального, национального, – состоит в том, что их приверженцы обычно
чересчур жестко и однозначно проецируют реалии сегодняшнего дня на прошлое, «ретроспективно используя границы современных государств, которых
тогда не существовало» [6. C.18]. Так, при централистском подходе история регионов, которые ныне не входят в состав Российской Федерации, попросту «вычеркивается» или отдается на откуп специалистам по зарубежной истории; в некоторых случаях историю Российской империи задним числом превращают в
историю русского национального государства. При региональном подходе, напротив, выносится за скобки история имперского центра и его политики. Наконец, национальный подход зачастую предполагает «этнизацию региона», то есть
сведение истории региона к истории его «титульной» нации при игнорировании
историй соседних этнических групп и межэтнических взаимодействий. Все это
так или иначе приводит к упрощению и искажению исторической картины.
Современная историческая наука предлагает несколько возможных принципов преодоления односторонности централистского, регионального и национального подходов. В их числе – системный подход к империи как к гетерогенной целостности; компаративный подход (сопоставление различных империй);
ситуационный подход (изучение политической ситуации в конкретном имперском регионе с учетом сложного переплетения интересов всех взаимодействовавших сторон).
Системный подход основан на представлении об империи как сложном (гетерогенном) политическом образовании, возникшем в результате завоеваний, основанном на иерархических отношениях между ядром и периферией и сочетавшем прямой и непрямой контроль над подвластными территориями [11. C.12-17]
(прямое управление осуществляется имперской элитой по законам имперского
126
Вестник СамГУ. 2007. №5/3 (55)
«ядра», непрямое – при посредничестве местных элит с учетом местных законов
и обычаев). Этот подход предполагает изучение форм управления, институтов
политического контроля, взаимоотношений общеимперских и местных элит;
такой анализ позволяет проследить взаимосвязь и взаимообусловленность имперской политики в самых разных регионах. Империя предстает как сложная, но
внутренне целостная система, где событие в одном из регионов могло отозваться целой цепочкой политических последствий на всем имперском пространстве:
так, например, Польское восстание 1863 года заставило Российскую империю
коренным образом изменить принципы своей политики на имперских окраинах,
вступив на путь превентивного подавления национальных движений [3. C.182203].
Компаративный подход к истории империй позволяет одновременно фокусировать внимание на типических и своеобразных чертах имперского опыта как в
синхроническом (империи-современницы), так и в диахроническом (империипреемницы) измерениях. Параметры сравнительного анализа империй разнообразны: сопоставляться могут ресурсы империй и эффективность их использования; методы интеграции новых территорий; стратегия и техника управления;
взаимоотношения власти и элит; способы обеспечения лояльности подданных;
наконец, имперская культура и идеология.
Долгое время историки не считали возможным применять компаративный
подход при изучении истории Российской империи. Зарубежным историкам
мешали трудности доступа в советские архивы, отечественным историкам –
идеологические запреты: советская идеология настойчиво отрицала любое сходство российского государства с колониальными империями, а имперские завоевания обычно интерпретировала как добровольные присоединения. Кроме того,
и зарубежным, и отечественным историкам было свойственно убеждение, что
российский опыт не соответствует классической модели империй, поскольку у
России не было заморских владений за исключением утраченной Аляски
[12. С.211].
Только со временем пришло понимание того, что имперский опыт бесконечно многообразен и в принципе не сводим к единой модели. Современные исследователи предлагают выделять различные типы империй: по территориальногеографическому признаку – морские (Испанская, Британская, Французская) и
континентальные (Австро-Венгерская, Германская, Османская); по типу правления – авторитарные и либеральные; по социальному облику господствующей
элиты – аристократические (Британская, Австро-Венгерская) и бюрократические
(Китай) и так далее [5. С.39-74]. В этом спектре оказалось возможным отыскать
место и для Российской империи: с 2000-х годов отечественные и зарубежные
историки-русисты активно разрабатывают историю Российской империи в сравнительном контексте [8; 9; 10; 15]. Особый интерес для специалистов по отечественной истории представляет синхроническое сопоставление империй XIX –
начала ХХ вв.: не только потому, что именно на этот период приходится время
История империй XIX – начала ХХ вв. в сравнительной перспективе
127
расцвета и кризиса Российской империи, но и потому, что все существовавшие
тогда империи были вынуждены искать решения сходных проблем, оказавшись
перед вызовом модернизации и национализма.
Компаративный подход закономерно способствует развитию и обогащению
теоретико-методологического арсенала исторических исследований: так, концепция «фронтира» (пограничья), предложенная американским историком
Ф.Тернером при изучении колонизации Дикого Запада, в настоящее время успешно применяется в истории континентальных империй, в том числе и Российской империи [1. C.163-194; 8. C.199-223].
Применение компаративного подхода открывает путь к переосмыслению
традиционных сюжетов отечественной истории. Например, этот подход позволяет оценить сравнительный масштаб экономических достижений и своеобразие
«догоняющей» стратегии экономического развития Российской империи в эпоху
индустриализации [13. С.43-68, 430-432]. Сопоставление социального облика
наследственных элит европейских империй, стратегий адаптации элит к менявшимся историческим условиям дает возможность пересмотреть устоявшиеся
представления о кризисе российского дворянства в пореформенный период
(«именно русская аристократия менее всех других противостояла модернизации
и более всех других имела шанс выжить», – утверждают американские историки
Д.Ливен и С.Беккер) [2; 4. C.301]. В ином свете предстает консервативнонационалистическая идеология правления последних российских императоров –
Александра III и Николая II, если рассматривать ее в контексте общеевропейского процесса «национализации империй»: обращение династических монархий к национальной риторике и символике свидетельствовало о поиске новых
источников легитимности, о стремлении использовать конструктивный потенциал национализма для консолидации подданных [16. C. 1-11].
Объектом компаративных исследований становились также практика управления покоренными территориями и примеры прямого «обмена опытом» между
империями; методы решения национального вопроса и обеспечения лояльности
этнических меньшинств; способы кооптации представителей местных элит в
состав имперской элиты; возникновение пан-этнических идеологий (пангерманизма, панславизма, пантюркизма и т.д.), выступавших как обоснование «собирания» своих этнических собратий и их земель под властью одной империи;
изучение культурно-антропологического измерения империй, воображаемых
границ между «своим» и «чужим».
Наконец, развитие сравнительно-исторических исследований обеспечило базис для формирования еще одного подхода к имперской истории: ситуационного
(этот подход подробно обоснован в монографии А. Миллера «Империя Романовых и национализм»). В данном случае в фокусе внимания исследователя оказываются империи, имевшие общие границы (например, «макросистема континентальных империй Романовых, Габсбургов, Гогенцоллернов и Османов»), чьи
128
Вестник СамГУ. 2007. №5/3 (55)
«сложные пограничья» пересекались, создавая возможность борьбы за сердца и
души чужих подданных [6. С.33].
Особенность ситуационного подхода состоит в том, чтобы учитывать, что на
имперских окраинах взаимодействовали разнообразные политические силы и
группы; выявлять участвовавших в этом взаимодействии «акторов», подробно
реконструировать логику поведения каждого из них, прослеживать сложное переплетение их интересов, конфликтов и временных союзов. В числе таких акторов можно выделять, например, соседние континентальные империи и этноконфессиональные группы пограничья, за лояльность которых боролись эти империи (как боролись, например, империя Габсбургов и империя Романовых за лояльность галицийских русинов); можно выделять различные этнические группы
с различным «ассимилирующим потенциалом» и своими соперничающими проектами национального строительства (так, белорусы-католики в XIX веке оказались на пересечении соперничающих польского и русского ассимиляционных
проектов); можно, наконец, выделить имперский центр и имперскую бюрократию на местах, местные элиты и местных уроженцев в составе имперской бюрократии и так далее, с каждым следующим шагом эта панорама делается все более детальной и сложной.
Таким образом, системный, компаративный и ситуационный подходы к истории империй концептуально и генетически связаны друг с другом; каждый из
них предполагает сопоставление различных политических культур, анализ
«встречных», конкурирующих стратегий, способность оценить внутриполитические шаги в контексте геополитической ситуации.
Современные исследования по истории империй приглашают нас к серьезным размышлениям не только о факторах имперской политики и методологии
исторического исследования по данной проблематике, но и о структуре преподавания истории и культуре историописания. Речь идет о сложившихся академических принципах разделения труда между историками, о закрепленных и
освященных традицией границах между различными историческими дисциплинами, отраслями исторического знания: между отечественной и зарубежной историей; историей внутренней и внешней политики; историей государственного
управления и историей общественной мысли и общественных движений.
На наш взгляд, излишне жесткое соблюдение этих «демаркационных линий»
препятствует поиску новых ракурсов исторического анализа. Хотелось бы подчеркнуть, что способность историков подняться над условностями территориальных, хронологических и дисциплинарных рамок – одна из составляющих
продуктивного научного поиска и научного диалога. Она дает возможность увидеть неизбежную ограниченность любой историографической традиции, понять
причины возникновения стереотипов и исторических мифов, оценить эвристический потенциал подхода, предложенного в другой отрасли гуманитарного
знания. Она, наконец, дает ощущение континуитета, непрерывности исторического времени и исторического пространства.
История империй XIX – начала ХХ вв. в сравнительной перспективе
129
В конечном счете, всем этим определяется жизнеспособность истории и как
науки, и как части гуманитарной культуры читающего общества.
Библиографический список
1. Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Императорский период. – Самара: Изд-во «Самарский университет», 2000.
2. Беккер, С. Миф о русском дворянстве: Дворянство и привилегии последнего периода императорской России / С. Беккер; пер. с англ. – М.: Новое литературное обозрение,
2004.
3. Каппелер, А. Россия – многонациональная империя: Возникновение, история, распад / А.Каппелер; пер. с нем. – М.: Прогресс-Традиция, 1997.
4. Ливен, Д. Аристократия в Европе. 1815 – 1914 / Д. Ливен; пер. с англ. – СПб.: Академический проект, 2000.
5. Ливен, Д. Российская империя и ее враги с XVI века до наших дней / Д. Ливен; пер.
с англ. – М.: Европа, 2007.
6. Миллер, А.И. Империя Романовых и национализм: Эссе по методологии исторического исследования / А.И. Миллер. – М.: Новое литературное обозрение, 2006.
7. Нации и национализм / Б. Андерсон, О. Бауэр, М. Хрох [и др.]; пер. с англ. и нем. –
М.: Праксис, 2002.
8. Новая имперская история постсоветского пространства: сборник статей (Библиотека
журнала «Ab Imperio») / И.В. Герасимов, С.В. Глебов, А.П. Каплуновский [и др.]. – Казань: «Центр исследований национализма и империи», 2004.
9. Российская империя в зарубежной историографии: Работы последних лет. Антология / сост П. Верт, П. Кабытов, А. Миллер. – М.: Новое издательство, 2005.
10. Российская империя в сравнительной перспективе: сб. статей / ред. А.И. Миллер. –
М.: Новое издательство, 2004.
11. Суни, Р. Империя как она есть: Имперская Россия, «национальное» самосознание и
теории империи / Р.Суни // Ab Imperio. – 2001. – № 1-2.
12. Схиммелпеннинк ван дер Ойе, Д. Идеологии империи в России имперского периода / Д. Схиммелпеннинк ван дер Ойе // Ab Imperio. – 2001. – № 1-2.
13. Хобсбаум, Э. Век капитала. 1848 – 1875 / Э. Хобсбаум. – Ростов н/Д.: Феникс, 1999.
14. Хоскинг, Дж. Россия: народ и империя / Дж. Хоскинг. – Смоленск, 2000
15. Imperial Rule / A. Miller, A.J. Rieber, eds. – Budapest; New York: Central European University Press, 2004.
16. The Invention of Tradition / E.Hobsbawm, T.Ranger, eds. – Cambridge: Cambridge Univ.
Press, 2004.
17. Martin, T. The Affirmative Action Empire: Nations and Nationalism in the Soviet Union,
1923-1939 / T.Martin. – Ithaca and London: Cornell Univ. Press, 2001.
Статья принята в печать в окончательном варианте 26.12.2006 г.
130
Вестник СамГУ. 2007. №5/3 (55)
n.B. Leontieva
THE COMPARATIVE HISTORY OF EMPIRES IN XIX – ХХ CENTURIES
The collapse of empires in the XX century induces historians to
study the history of heterogeneous geopolitical formations and the
factors of their stability or disintegration. The article is devoted to
three possible ways to study the history of empires in present Russian and foreign historiography: the structural, comparative and situational approaches to the imperial history. As the author argues, the
complex using of these approaches would lead to reconsideration of
traditional imperial and national narratives.