В сказке можно оказаться

ЕтоевАлександр
Всказкеможнооказаться
АлександрЕтоев
АлександрЕТОЕВ
ВСКАЗКЕМОЖНООКАЗАТЬСЯ...
На площади Дантеса посередине стоял высокий, метра под два; цельночугунный
красавец в кавалергардском мундире. Вокруг было пустынно, лишь стайка городских
голубей вспархивала лениво и, покружившись над выпуклой мостовой, с шумом шла на
посадку.Напамятникголубинесадились.
От площади мы пошли по неширокой улице, конец которой терялся в цыганской
пестротестен,визломахдалекихкрышипепельныхлохмахтекущегоснебатумана.
Я не смог прочитать название улицы - все таблички были густо замазаны черной
блестящейсмолой.Дома стояли по сторонамплотно-мышьнепроскочит,истранно- по
однойстороневсеонибыливысокие,дажепоройказалось,чтоихстенызагибаютсякнизу
и,наклоняясьнадулицей,высматриваютчто-тонамостовой.Надругойстороне,наоборот,
дома стояли как на подбор низенькие, двух-трехэтажные, и угодливо, по-человечьи
щурилисьмаленькимиоконцамивтенивысокихкаменныхпокровителей.
- Т-с-с! - сказала Маришка, когда мы проходили мимо большой темной громадины. Здесьопасно,молчи.
И словно в ответ на ее тихий голос из окна на втором этаже вылетела круглая
двухпудоваягиря.Онаупалавшагеотнас,иасфальттреснулипровалился,обнаживглину,
перемешаннуюспеском.Изтрещинвовсестороныпобежалимуравьи.
Отнеожиданностияподалсявсторону,прикрываясобойМаришку.
Ноизпустогопроемаокнаничегобольшеневылетало.
-Яжеговорила,скорее...
Мы припустили бегоми миновалиопасноеместо.Бежалимынедолго,ноязадыхался.
Воздухвгородебылкакой-тодругой-ипахпо-другому,ибылнепривычногуст.Ктакомуя
не привык. Он не проходил в глубину, а набивался в горле, и во рту после каждого вдоха
оставалась сухость и горький сернистый вкус. Мне все время хотелось сплюнуть, но при
девочкеянемог.
-Сюда,сюда,нучтоты,какмаленький,-сказалаМаришка,когдая,замедлившаг,хотел
былоотдышаться,иоттащиламенязарукавксамойстенедома,-невидишь,чтоли,тамдядька.
КудаМаришкапоказывала,стоялдлинныйхудойчеловек.Стоялчеловекнеестественно
прямо, старался тянуться вверх, и без того вытянутое его тело казалось натянутым, как
басоваяструна-вот-вотоборвется.
Человекбылвсолдатских,сильнопоношенныхсапогахиширокихштанах,затянутыхна
животе ремнем. Поверх расшитой косоворотки висел самый обыкновенный пиджак, а в
рукахдядькадержалбинокль,сильновдавливаяеговглаза.
-Пригнись,еслиувидит,придетсяуноситьноги.
-Маришка,ктоонтакой?Почемуунегобинокль?
-Т-с-с,молчи.Онможетуслышать.Это,-Маришкапонизилаголос,ГлазУлицы.
-Что?-Яничегонепонял.-Какойулицы?Этой?Апочему-ончеловек?
- Да не человек он, не человек. Не видишь, что ли, не человек, а дядька. Разве такие
человеки бывают?Насмешил...Я хотелприсмотретьсякнелепойфигуревнимательней, но
девочка не дала. И откуда взялась сила в ее слабой детской ручонке? Она тянула меня
вперед, подальше от уличного стража, и я видел, я чувствовал, как запястье ее руки
побелело, сделалось твердым и тонким от напряженья, а сама она как-то сгорбилась,
перегнуласьвпередибылапохожасейчаснамаленькуюиспуганнуюстарушку.
Дядька остался позади. Нас он не заметил. Хотя - или мне показалось но в блестящем
кольцеокулярараспухнамгновеньеитутжеопалиисчезчерный,какдуло,зрачок.
-Тывродеибольшой,акакмаленький.Всеучитьприходится.Нукудажеты,куда?Аи!
Она чуть не плача отталкивала меня от небольшой грязной лужицы, в которую я
случайно едва не ступил. Маришка сильно дышала и била меня своими маленькими
кулачками.Ябылвышеее,иударыприходилисьмненауровнепояса.Поэтомуяосторожно
удержалеерукивсвоих.
-Маришка,ятолькочтоприехал,тынаменянесердись.Яввашемгородепервыйрази
малочегознаю.
Кое-чтоявсе-такизнал.
И до встречи с девочкой, когда меня на какой-то из улиц оглушила, придавила к стене
лавина нечеловеческих звуков. Яростных, злых - словно сумасшедший оркестр по команде
безумного дирижера вдруг ударил не в лад, засвистел, затрубил, застучал ногами по
клавишам, дождавшись наконец первого случайного слушателя. Там, у стены, эта музыка
чутьсуманесвела.Онаказаласьстрашнеестократещепотому,чтозвукшелниоткуда.Он
билпрямоизвоздуха,изпыльнойвоздушнойкаши,котораядоверхунаполнялаулицу.
Ипосле-когдамышагалирядышком,иявздрагивалиоглядывалсябоязливоприкаждом
Маришкиномпредупреждении.
Потом-то я попривык, хотя бы внешне не открывая испуга, - все-таки неприлично,
взрослыйчеловек,атруситвприсутствиинезнакомойдевочки.
Носдерживатьсяполучалосьневсегда.
Рукидевочкивздрагивали.Ядержалихосторожно,боясьпричинитьейболь.
- У нас такой город. Он очень опасный, когда не знаешь. Видишь, - она показывала на
лужу.
Яприсмотрелся,ноничегонеувидел.Набежавшаяналужурябьзамутилаводяноепятно.
Я хотел подойти ближе, но Маришка вцепилась в меня, не давая этого сделать. Наконец я
разглядел.
"Нет, к таким сказкам я не привык. В детстве такие сказки мне не рассказывали", подумаля,сдерживаянаступающуюнасердцетошноту.
Излужицысквозькрасноватуюмутьводывверхикакбудтоненаменясмотрело...Лицо,
не лицо - что-то страшное, бледное, круглое, словно блин, и с красными немигающими
глазами.
"Зима... Ртуть... Иней в холодном погребе, - всплывали из темных углов памяти
непрошеные слова, - здесь не сожгут, костров здесь не бывает. Здесь утягивают на дно и
замораживаютживьем".
- Что... это? - спросил я трудно и тихо, и голос мой был чужой, потому что Маришка
взяламоюрукувсвоюисталагладитьтеплойладошкоймоюхолоднуюинеживую.
-Незнаю,янезнаю.Вшколенамнеговорили.Мальчишкиводворерассказывают,что
это Болотный Хозяин. Но ты не бойся, он из лужи не вылезает, ждет, когда кто-нибудь не
заметитипровалитсякнемусам.
-Итакойвкаждойлуже?
- Это не лужа, это его дом. Лужи бывают после дождя, они высыхают, и мальчишки
пускаютвнихореховуюскорлупу.Аэтаневысыхаетникогда,потомучтоОнвнейживет.
- Вообще-то я слышала, - говорила Маришка, когда мы отошли от лужи достаточно
далеко,-чтонашгородпостроилинаболоте.Этобылооченьдавно,менятогдаинасветене
было. И мамы не было... Был один старичок, он и сейчас живет в нашем дворе. От него
мальчишкиизнают.ИпроБолотногоХозяинаотнего.
Стал накрапывать дождь. Шел он нехотя, мелко, не набирая силу. С дождем сделалось
холоднее.
ЯпосмотрелналегкоеплатьеМаришкиисталстягиватьссебястаруюпоходнуюкуртку.
Снейянерасставалсявовсехсвоихпутешествиях.
-Надень,-сказаля,-надевай,надевай,простудишься.
-Непростужусь,спасибо.Дождьсейчасперестанет,видишь,тамнебоголое.
Поеевидуиголосуяпонял,чтокурткуонаневозьмет.Япосмотрелнанебо.Иправда,
сераямутьуходилазаребракрыш,инаулицепосветлело.Дождьперестал.
-Атыоткудатакой?
-Какой,Маришка?
Вопроспрозвучалнеожиданно.Отвечатьнанегонехотелось.
-Ну,неумелый,нескладный...Ничегонезнаешь.ЧутькБолотномуХозяинунепопал...
-Таким,наверное,родился.Авообщеэтооченьдолгорассказывать.И...трудно.
-Еслитрудно,нерассказывай.Намналево.
-Ачтотам?
-Ничего,простодругаяулица,Апрямониктонеходит.
Яужепересталудивляться,носпросил,показываявперед:
-Тамчто,что-нибудьвродеэтого...Глаза?илиХозяина?
-Нет,-ответилаМаришкаспокойно,-тамТрещина.
-Ага,-сказаляибольшеспрашиватьнестал.
"Трещина так трещина. Нельзя так нельзя". Спрашивать об очередных ужасах не
хотелось.Сердцеболело,иоченьхотелосьдомой.
Япосмотрелначасы.ДоНулевогоЧасаоставалсячасснебольшим.
"Такдолго",-подумаляивздохнул.
Об экспресс-возврате я и думать забыл. Просто не мог подумать, когда рядом со мной
Маришка.
-А?-спросиладевочка,поворачиваякомнелицо.-Чтотысказал?
-Ничего.Яхотелспросить,воттыговоришь,школа.Ачто,ввашемклассемногоребят?
Маришка задумалась. Она наморщила лоб и стала считать, выбрасывая из кулачка
пальцы.
-Четыре,три,два,один...Впервомклассе-четыре,унасвовтором-трое...
Удивившись,яоборвалеенепонятныйсчет.
-Такмалоребят?Маришка,сколькожевсегоувасвшколеклассов?
-Один.Тоесть,классов,ихпять,нопомещениеодно.Укаждогокласса-свояскамейка.
Первый-самаядлиннаяскамейка,начетверыхребят.Тридевочкиимальчик.Унас-трое.Я
кещедведевочки.
-Маришка,-янедослушал,-апочему?
-Чтопочему?
-Почемутакмалоребят?
-Почему-почему,яговорю,такойгород.Трудножить.Ачто,уваспо-другому?
-Где...унас?-кажется,япокраснел.
-Ну...увас.Ведьтыжесказал,чтоприехализдругогоместа.
Смущенный,япожалплечамииотвечатьнестал.
Чтоямогответитьэтоймаленькойнезнакомойдевочке?Чтоестьидругиеместа;гдевсе
не так и жизнь идет по-другому? Где не сидят, притаившись в лужах, жадные до живого
мертвецы?Гдеизокондомовнелетятвтвоюголовугири?Ну,скажу,ачтодальше?Ранана
маленькомсердце?Мечтаонесбыточном?Апочемуонесбыточном?Атыздесьначто?
Заразговоромимыслямипросебямысвернулинабоковуюулицу.
Она шла под уклон, была бугриста и косовата. Ноги все время норовили запутаться в
лабиринтах, сложенных из выпирающих невпопад булыжников. Идти было непривычно
трудно, а тротуарподстенамитянулсятакойузкойдоневозможностиполосой,чтоволейневолейприходилосьмучиться,идяпокамням.
Метрах в ста впереди виднелось что-то черное и большое. Я пригляделся: опять
памятник.Ужоченьсильнокого-тоодолевалатоскаповечности.Кого?Мертвецовизлуж?
Иливгородеестьидругиехозяева?
- Маришка, а эти памятники, там, на площади, теперь этот - впереди, давно их
поставили?
- Их поставили, когда строили город. Очень давно. У нас их много, не только эти. На
каждойплощади,вскверах,простонаулице,водворах.
-Дажеводворах?Атызнаешь,ктотакой,например,Дантес?Иливонтам,впереди?
- Конечно.Мыэтопроходилившколе,мама намговорила.Они-герои, те,ктостроил
нашгород.Мыдолжныимигордитьсяибратьснихпример.
Я внимательно посмотрел на Маришку. Лицо ее было серьезным. Я ничего не сказал,
перевел взгляд на ближайший дом и увидел на угловом ризалите табличку с названием
улицы.Онаоказаласьнезамазанной,чистой,лишьслегкапоблекшейотвремени.
"УлицаНеизвестногосолдата"-черныебуквыкрасиволожилисьнабелуюэмаль.
Мыдошлидосквераиостановилисьунизкихкустовкизильника,охватившихпамятник
плотнымколючимкольцом.Проходавкустахнебыло.
Ястоялисмотрел,Маришкасмотрелатоже,носкореенеизлюбопытства,апростоиз-за
меня.
Там, куда мы смотрели, за кизильником, за чугунными столбиками и цепью высился
постамент - глыба темного камня, а на глыбу, на ее тесаный верх, была посажена башня
танка.Люкбашниоткрыт,излюкасмотрит,косяглазами,простолицыйтанкистбезшлема.
Какживой.
Он-то, наверно, и есть тот неизвестный солдат, в честь которого названа улица. А на
башнекраснойпобеднойкраскойнаписано:"Прага-68".
Головамоязатекла.Маришка,которойнаскучилоэтозатянувшеесястояние,ужетянула
меня от памятника. Мы оставили солдата в покое и пошли. Пройдя с десяток шагов, я не
удержалсяиоглянулся.Мнепоказалось,чтодлинныйпушечныйстволнемногосдвинулсяв
сторону и смотрит как раз в самую мою спину, ближе к левой лопатке. И танкист уже не
коситглазами,асмотритпрямоипристально.
"Чепуха,-подумаля,унимаянервнуюдрожьиневольноубыстряяшаги,скольковэтом
городечепухи".
Маришкатеперьзамнойедвапоспевала.
-Кудатытак...Погоди...
Не мог же я ей сказать, что испугался памятника. Хорош бы ябыл после такого
признания.
-Разбежалсячего-то.Вродеиулицанеподуклон,аногисамибегут.
Улыбка,которуюяпопыталсявыжать,наверное,болеепоходиланагримасууличенногов
обманеученика.Новсежешагязамедлил.
-Смешнойты...Увастамвсетакиесмешные?
-Унасразные,-ответиля,уженегримасничая,аулыбаясьнормально.
Явспомнил,чтомыочем-тонедоговорили.Помешалпамятник.Ахда,разговоршело
школе,иМаришкаупомянуламаму.Мама...
-Апапа?Ктоон,твойпапа?
ГолосМаришкибылспокоен,авглазахяпрочиталудивление.
-Папа?Чтотакоепапа?
Я смутился и обругал себя за бестактность. Но все-таки Маришкин вопрос прозвучал
странно.
-Ну,папа,твойпапа...
-Мой?Ятебянепонимаю.Расскажи,чтотакоепапа.
Нуизадачкузадалясамсебе.НоМаришкасмотрелапристальноинадобылоотвечать.
-Папа...Этотакойчеловек,взрослыйчеловек,мужчина...
-Мальчик?
-Немальчик,мужчина.
Я по глазам видел, что Маришка не понимает. Но как можно не понимать таких
элементарныхвещей.Естьмама,естьпапа,чтотутнепонятного?АМаришканепонимала.
-Мужчина-этобольшоймальчик.Вотя-мужчина.
-Ты-папа?-вглазахМаришкигорелогонекинтереса.
-Да,уменяестьдети.
-Мойпапа?
-Нет,Маришка,-ясмутился,хотяМаришкинвопросбылпо-детскипростинаивен,-я
нетвойпапа.
-А...-кажется,девочкаразочаровалась.
-Большихмальчиковвнашемгороденет,-сказалаонавполнебезразличнымголосом,толькомаленькие.
-Почему?-яискреннеудивился.
Маришкаответилатакжебезразличноикак-тозаученно,словноотвечалавызубренный
урок.
-Всебольшиемальчикистроятдругойгород,ещебольше,чемнаш.Оченьдалеко.
Явспомнил:
-Астарики?Тыговорила,чтоувасживетодин.
Я хотел добавить про гирю. Не старик же ее бросил в нас из окна. Так легко, словно
пушинку. И не ребенок. Потом вспомнил этих, Болотного Хозяина и Глаз Улицы, и
спрашивать не стал. Мало ли какой нежити не дает покоя проходящий под окнами живой
человек.
Маришкаответила:
- Да, старики живут. Они очень старые, их мало. Мама говорила, что они никогда не
умирают.Маленькиеумирают,астарикинет.
-Амамаутебякто?
-Онамама.
"Странная у меня спутница. А город у них действительно паршивый. И даже не в
памятникахиневоживающихмертвецахдело.Что-тозавсемэтимстоит.Что-тобольшее,
чем видится глазами. И глубже, и страшнее. Какой-то излом, "Трещина", - вспомнил я и
повторилпросебя:"Трещина.Навсем,даженаэтойдевочке".
-Атвоямама,унеетолькотыилиутебяестьбратик,сестра?
-Чтоэто,братик,сестра?
Опятьтупик.Япопыталсяобойтиегостороной.
-Ввашемклассе,тыговорила,тридевочки,укаждойестьмама...
Маришка не дала мне договорить. Она даже рассмеялась от моей глупости. Я заметил,
что серебряный ее смех гаснет, едва начавшись. Словно бы маленький колокольчик после
первогоудараопустиливводу.
Словноонастесняласьсвоегосмехаи,недавнабратьемусилу,глушилаегонамеренно.
Илибоялась.
-Вклассеунасмамаодна.Увсеходна.
Маришка говорила, словно выговаривала мне, повторяя на редкость непонятливому
ученику само собой разумеющееся. Голос ее при этом сделался нарочито строгим, как у
взрослой.Онапыталасьнагнатьнасебястрогости,наверное,повторяяманерыкакой-нибудь
изсвоихвоспитательниц.Ноголосдевочкискороневыдержалэтоготона,потончал,иока
спросилаужекакобычно:-Ачто.Сысгетм?мнесколько?
-Нет,наверное,небмвгет.
Мненехотелосьейговорить,какбываетунас,втойсказке,изкоторойяпоявился.Ябы
могейрассказагьмногое,ноМаришканебылаособеннолюбопытной,даимнеговоритьне
хотелось."Вчужоймонастырьсосвоимуставомнелезут",-этоправилояпомнилтвердо.
Когда мы проходили вдоль квартала одинаковых, желтых, как зубы курильщика,
низкорослыхдомов,япочувствоваллегкийразрядэлектричествавпредплечьеправойруки.
"Первое предупреждение, - отметил я про себя, - до Нулевого Часа остается ровно 20
минут".
Время,отпущенноенапребываниевэтойсказкемне,праздномунаблюдателю,истекало.
Через20минуттеломоестанетпрозрачным,растворитсяввоздухе,словносахарвводе,и
меняздесьбольшенебудет.
Праздныйнаблюдательуйдетизчужойсказкивсвою,дверцазанимзахлопнетсяи...
Надо только что-то придумать, чтобы ке напугать ребенка. Куда-то спрятаться, за угол,
чтоли,уйтиилизаскочитьнаминутувближайшуюподворотню.Толькокакобъяснитьвсе
этодевочке?Илинеобъяснять?
Нет, сказать ей надо. Не то - ушел незнакомый дядя в подворотню и исчез. Так нельзя.
Навернякаонаподумаетчто-нибудьнехорошее.Испугается,решит,чтоменясожралакакаянибудьместнаягадина.Нонеобъяснятьжеей,чтовремямоенаисходе.Чтояневоленего
продлить.Тутивзрослому-тонеобъяснишь.Хотя,можетбыть,ребеноккакразипоймет?
Итутяпонял,чтодумаюнеотом.Причемздесья?Какаяразница,какяотсюдауйду-с
пушечнымгромомилибеззвучно,какпривидение.
Главное - я уйду. Нет, не так. Не зто главное... ОНА ЗДЕСЬ ОСТАНЕТСЯ. Вот самое
главное.ОДНА.ЗДЕСЬ.Вэтомстрашном,притворяющемсяживымгороде,построенномна
болоте,кажется,такговорилимстарикводзоре.
Я могу пожалеть о многом. О том, что оказался совсем не там, где хотел. Что в
программувкраласьошибка,иребята,Гена,Сашок,незнают,гдеясейчас.Впрочем,этоне
страшно, назад я вернусь в любом случае. Я могу пожалеть, что на свою голову
познакомился здесь со случайным маленьким человеком. Что взял Маришку себе в
провожатые.
Я мог обо всем этом жалеть, но я не мог одного: допустить, чтобы Я УШЕЛ, а ОНА
ЗДЕСЬОСТАЛАСЬ.
-Маришка,Маришка...-янезнал,чтоговоритьдальше,простоповторялееимя,почти
нескрываяболи.
Ивкакой-томоментмнепоказалось,чтонужноесловонайдено.
Стоиттолькопроизнестиеговслух,каквсепроблемырешатся.Всестанетясно,ияуже
протянулруки,чтобывзятьеерукивсвои.
Девочканаменянесмотрела.Онастояланавыпирающемизасфальтабугре,иголоваее
доставаламоегоплеча.Лицоеесделалосьбледным,онакак-тостранноприжималакулачки
к горлу, и вся была словно рыбка на высушенном неживом берегу, такая же жалкая,
одинокая,иплатьиценанейтрепеталоотмелкихнабеговветра.
-Чтостобой,девочка?Нучтоты?-спросиляосторожно,заглядываяейвлицо.Ивдруг
понял, что ветра не было. Что это страх живет в складках ее одежды, в ее побледневшем
лице,вплотносжатыхугорлакулачках.
Яподошелкнейвплотную.
-Маришка,чтослучилось?Яздесь.Посмотринаменя,немолчи...
Онамолчала,лишьвздрогнула,когдаяотнялеерукиотгорла.
- Там, - сказала она, и опять ее голос был чужой, наполненный страхом и какой-то
усталойпокорностью.
Страхеепередалсяимне,нотам,кудаонапоказала,ничегоособенногоянеувидел.Все
оставалось таким или почти таким, как было. В небе клубилась муть. Ее становилось
больше. Серые языки лизали стены домов, краски делались блеклыми, дома одинаковыми.
Пустые окна, казалось, начинали оживать, но только казалось - это дрожала в них мутная
воздушнаяпелена.Повсемпризнакам,приближалсявечер.
Ивдругязаметил,каквдалекепоулицебежитвнашусторонухудойодичалыйзверек.Я
догадался, что это кошка. Но очень худая, полуголая, жалкая. Она бежала зигзагами,
прихрамывая на переднюю лапу. Даже отсюда было заметно, как труден ей этот бег, как
мало сил остается, как сдирается ее шерсть о грубую плоть улицы. Рот зверька разевался
беззвучно, оскал рта был страшен и жалок одновременно. Она силилась прокричать о
помощи,нозвуки,видно,невылеталиизееобессилевшеготела.
На время я забыл о Маришке, так поразил меня вид приближающегося зверька. Я
оцепенелосмотрелвегосторону.Ногимоисловнопогрузилисьввязкуюуличнуютрясину.
Толькослабыйэлектрическийудар-сигналвторогопредупреждениядакакой-тозвукслева
заставилменявстряхнуться.
Звукоказалсячастымдыханиемдевочки.Онауженестоялапокорно.
Руки ее с силой вцепились в рукав моей куртки, глаза стали узкими, злыми, сквозь
дыханиепрорывалисьслова:
-Гадкий,гадкий...Воттыкакой.Гадкий.Янезнала,ядумала...
Оназаплакалаивыпустиларукав.
-Чтоты?Что?-ярастерялся,япозабылокошке.
-Всеты,тывиноват.Неяже...
-Что,Маришка?Почемутытак?
Заплаканныеглазадевочкисновасмотреливмутнуюуличнуюглубину.Губыеешептали:
-Невидимка...Там,там...Этоон...Этовсеты,ты...
Я видел лишь кошку, ее усталый, ее обреченный бег, странные петли, которые она
выделывала,приближаясь.
-Мыпропали...Тыпропал.Ты,ты,яневиновата,япослушная,менямамахвалила...
Голосееопятьзаходилсявстрахе.
-...Онубиваеттолькогадких,плохих...Находитиубивает.Аяпослушная,мамазнает...Нет, - она уронила голову, - я виновата. Я не верила маме, значит, я виновата. Я думала,
невидимкой просто пугают... А еще... Еще я сделала плохо мальчику из первого класса. Я
пожаловаласьнанегомаме,имаманатридняоставилаегобезеды.Нотолькояпоступила
правильно, мама сама велела так поступать. Ведь Сережка бросался землей в памятник и
ещепоказывалмнеязык.
Только теперь до меня стали доходить путаные слова Маришки. И петлистый кошачий
бегсделалсятожепонятен.
Потому что уличная тишина, в которой наши с Маришкой голоса тонули, как малые
капли в глухом бездонном колодце, стала рваться, трещать по швам, и сквозь прорехи в ее
гниломполотнеполезлиновыезвуки.
Такмнепоказалосьвначале.Ноужечерездолюминутыяпонял-звукбылодин.Сначала
онпрозвучалглухо,прорвавшисьсквозьгрязнуювоздушнуювату.Потом внемвыделилось
железо,ичемгромчеонстановился,темтяжелейиувереннейбылоеготягучеенарастание.
Шаги,этобылзвукшагов.Удар,четкийиклацающий,какзатвор.
Сменяющаяудартишина,полнаяожиданиемвыстрела.Ивыстрел-новыйудар.
Шаг-тишина,шаг-тишина...Громче,ближе,неумолимей.
Шаги приближались. Но это были не просто шаги. Человек, один, так не ходит. Такой
звук бывает, когда шагают шаг в шаг десять, пятьдесят, сто человек. Словно улица стала
огромным, вытянутым в длину плацем, а по нему чеканя шаг, в ногу - идет нам навстречу
невидимоедляглазавоинство.
Улицабылапуста.Лишьтуманзавивалсявихрями,дахромаякошка,дамысМаришкой,
жмущиеся к сырой стене. И - эти шаги. Невидимое многоногое чудище, которое
притворяетсяодиночкой.Ближе,ближе...
И тут до меня дошло, что кошка не просто бежит в нашу сторону. Она ищет у нас
спасения.Вотсейчас-ещекаких-тонесколькометров-ионаброситсякнашимногам,покошачьимоляопомощи.Атот,беспощадный,чтовот-вотнастигнетзверька,обрететвзамен
маленькогоникчемногокускаплотидвадругих,кудавесомееижеланней.
Я повернулся назад. Позади были узкие прищуренные глаза над башней и черная точка
ствола,нацеленногомневгрудь.Отступатьбылонекуда.
Улица вдруг стала узкой. Дома стояли плотно, безлико, с наглухо задраенными
парадными.Туманпадалнижеиниже.
Уженезвук,адробныйтяжелыйгрохотрастекалсяпотелуулицы.
Стеклавдомахдрожали,иявидел,какотстенырядомотваливаласьмелкимикрошками
облицовка.
Янапрягалзрение.Япыталсяхотьмысленнооблечьневидимкуплотью.Янезналчто,
нобылуверен-ещеполминуты,минута,ипроизойдетчто-тострашное.Янехотел,чтобы
этопроизошло.
Неиз-засебя,из-заМаришки.
И тут кошка что уже не бежала, а еле-еле ползла и находилась от нас в каких-то пяти-
шести метрах, захрипела страшно, не по-кошачьи, и, распластавшись на мостовой, начала
судорожноизвиватьсяивыпускатькогти.Ивдруг-ядажевздрогнутьнеуспел-каккошки
не стало. Я загородил улицу спиной, чтобы Маришха не видела того, что увидел я. Но,
кажется,онавидела.Вместокошкинамостовойрасплылосьширокоеярко-красноепяткос
торчащими из него клоками шерсти и черными бесформенными кусками. Это все, что от
нееосталось.
Рукавом куртки я отер со лба пот. Рукав потемнел от влаги. И тут я увидел след.
Отпечатокширокойподошвыскосымирубчикамиоткраевиквадратнойвмятинойкаблука,
больно входящего в землю. Четкий грязно-багровый след, словно бы ногой ступили не в
кровавоемесивоостанкираздавленнойкошки,авпролитуюслучайнокраску.
След повторился ближе. Четкости в нем поубавилось. Он был уже смазанный, кровь
оттираласьгрубымнаждакоммостовой.
- Вот тебе, вот... - я вздрогнул от крика Маришки и сначала ощутил лишь толчок несильный,потомещеодин-ужесильнее.
Японятьничегонемог.Потомпонял.
- Ты, ты... - задыхаясь, кричала Маришка. Глаза ее были сухими, и маленькие ладони
упиралисьмневпоясницуивыталкивалименявперед.
ЯпонялМаришку,нонанеенеобиделся.Девочканехотелаумирать.
Она хотела быть живой, заслониться моей смертью от этого страха, от кровавых этих
подошв.Виныеевэтомнебыло.Быласлабость,неподлость.
Я сделал полшага вперед и в этот самый момент почувствовал плечом и всем
напрягшимсятелом,какударытоказабиливменясчеткойразмереннойчастотой.Наступал
НулевойЧас.
"Черт возьми, немного бы пораньше. На каких-то десять минут. Поздно, поздно.
Маришка,какжеэто,девочкамоязолотая".
Время упущено. Спастись вдвоем уже невозможно. Слишком близок этот прозрачный
мясник,слишкомблизок...
"Маришка, Маришка, все будет хорошо, я тебя в обиду не дам, мы,,," Я уже кожей
чувствовал упругую тяжесть воздуха и кислый противный запах, напоминающий чем-то
казарму.Этоон,невидимка.
Иударытокастановилисьвсечаще.Ещесекундаи... Медлитьбылонельзя. Инезнаю,
как у меня вышло, но руки уже отжимали от тела легкий корсет со встроенными в него
аккумуляторами. А потом эти же руки с силой вонзили зацеп прибора в невидимую гору,
нависшуюнаднашимиголовамиигрозящуюсмертельнымобвалом.
Словно в бреду я услышал легкий хлопок, так вылетает пробка из бутылки с
шампанским. Нулевой Час пробил. Наступила пьянящая тишина. Улица снова была
пустынной, как будто ничего не случилось. Лишь кровавое пятно раздавленной кошки
напоминалооминовавшемнасужасе.
Сталотихо.Маришкамолчала.Нет,шепталачто-точутьслышно,словно бышелестели
листья в далеком саду. Да это я сам, не Маришка, мои губы повторяют, словно молитву: Ребята,проститеменя,Гена,Сашок...Выумные,выумелые.Вытамсправитесь,сможетеза
себяпостоять.Васмного,Гена,Сашок...
Как-то быстро стемнело. Туман прилипал к лицу. Дома молчали, как большие мертвые
рыбы,ивокнахнебылосвета.
Я обернулся. Неизвестный солдат слипся с клейкой уличной темнотой и был едва
различим. Смертельная точка танкового ствола вообще исчезла в тумане. Я погрозил
кулакомвнеясныйкомпозади.Потомсказалтихо;"Довстречи".Маришкаменяуслышала,
ноничегонесказала.Наверное,думает,глупая,чтоянанеевобиде.
- Ну что, Маришка, поздно уже. Веди меня к вашей маме. Мне очень надо с ней
познакомиться.Очень...
АЛЕКСАНДР ЕТОЕВ - ленинградец, профессия - электромеханик, место работы Эрмитаж. Занимается в семинаре Бориса Стругацкого. Пишет давно, но только теперь
начинаетпечататься.
FB2documentinfo
DocumentID:fb2-d1990f38-77b7-30d0-368f-3124785eb1fc
Documentversion:1.01
Documentcreationdate:2013-06-11
Createdusing:LibRusEckitsoftware
Documentauthors:
rusec
About
ThisbookwasgeneratedbyLordKiRon'sFB2EPUBconverterversion1.0.28.0.
Эта книга создана при помощи конвертера FB2EPUB версии 1.0.28.0 написанного Lord
KiRon