Св. Равноапостольный Константин Великий
реклама
Георгий Орлов ЦЕРКОВЬ ХРИСТОВА Рассказы из истории христианской Церкви Св. Равноапостольный Константин Великий Константин родился в городе Ниссе в верхней Мизии в 274 году по Р. Х., десятью годами .ранее того, как Диоклетиан призвал отца его, Констанция, разделить с собою верховную власть. Констанций состоял в родстве с императором Клавдием и даже носил его имя; при всем том, во время рождения Константина, он был не более, как заслуженный военачальник. За свою бедность он даже получил от своих товарищей прозвание бедняка. Еще в молодых летах Констанций вступил в брак с девицею плебейского происхождения, дочерью содержателя гостиницы, по имени Еленою. Плодом того брака был Константин. После раздела империи Констанций вошел в виды политики Диоклетиана, надеявшегося узами родства скрепить союз между императорами. Мать Константина была удалена от двора, и Констанций женился на падчерице августа Максимиана Геркулия. Сам Константин должен был остаться в Никомидии в качестве заложника. Здесь он пользовался почестями императорскими. Вместе с императором он посещал Палестину в 296 году и участвовал в походе в Египте против возмутителя Ахилла. Он всегда находился по правую руку императора; любопытные замечали в нем его высокий рост, прекрасные черты лица, силу его членов и какой-то царственный вид во всей его наружности. Диоклетиан, оценивая высокие его качества, рано почтил его достоинством трибуна первого разряда. Константин находился еще при дворе Диоклетиана, когда кесарь Галерий, родственник Диоклетиана, настаивал на преследовании христиан, и когда последовало кровавое решение, которое привело в оцепенение всю империю. Но ни одна мера, предложенная Галерием, не нравилась Константину. Сам Галерий был врагом его отца и его собственным. Эта вражда скоро обнаружилась по следующему случаю. Вследствие добровольного или вынужденного отречения обоих августов от власти, их места заняли кесари: Галерий и Констанций Хлор (305 г.). Возвышение кесарей оставляло в императорской иерархии два свободных места. Казалось естественным, что одно из этих мест будет предоставлено сыну Констанция. Но Галерий воспользовался отдаленностию своего товарища, дабы предупредить выбор, который мог бы дать Констанцию более весу в совете императорском. По совету Галерия, или, лучше, вследствие угроз его, вздумали искать новых кесарей вне царствующих фамилий. Константин увидел, что ему предпочли людей, совершенно неизвестных: Флавия Севера, человека низкого происхождения и грубого нравом, и Максимина Дайя, сына сестры Галерия – пастуха, полуварвара, "который только что вышел из лесов и оставил стада скота, чтобы повелевать народами". Когда этот выбор был объявлен пред армиею и гражданами, собравшимися у ворот Никомидии, удивление и неудовольствие были всеобщи. Вся толпа обратила свои взоры на Константина, бывшего тогда в полном цвете сил, хорошо известного народу и искренно любимого войсками. Сначала думали, что, вероятно, ошиблись в имени; но Галерий, устраняя рукою Константина, представил народу своего избранника, который в ту же минуту облечен был в пурпур. Это было оскорблением не для одного Константина, которого законные надежды были обмануты, но и для императора Констанция, с глубоким неудовольствием узнавшего в своем галльском уединении, что судьбою империи распоряжаются без его ведома. Константин пылал негодованием за нанесенную ему обиду, но должен был скрывать свои чувства. Его отец был далеко и притом имел много дел в Галлии, а потому не мог явиться к нему на помощь. Притом врожденная кротость Констанция, столь несогласная с грубостию тогдашних нравов, делала его мало страшным в глазах его свирепого товарища. Константин остался при дворе преследователя христиан предметом мрачных подозрений и нередко почестей насмешливых и опасных. Не осмеливаясь лишить его жизни, Галерий беспрестанно подвергал его опасностям, из которых, под покровительством Промысла, Константин всегда выходил с отличием. На публичных играх его подстрекали вступать в борьбу с дикими зверями. Во время войны с сарматами ему поручали посты самые опасные. Однажды Константин вступил в борьбу с варваром огромного роста и силы и за волосы притащил его к ногам Галерия; в другой раз он первый на коне вступил в глубокое болото, и вся армия за ним последовала. В этих событиях современники-язычники удивлялись только силе и ловкости Константина; но впоследствии христиане не могли не видеть в них руку Божию, которая чудесно спасала от опасностей своего избранника. Между тем, здоровье Констанция ослабевало; он постоянно звал к себе своего сына. Галерий не мог, наконец, отказать своему товарищу в справедливом его желании. Константин получил позволение ехать к отцу и вместе с тем за подписью самого императора подорожную, без которой никто не имел права пользоваться почтовыми лошадьми. Галерий прислал ему этот документ вечером, очень поздно, с строгим повелением отправиться не ранее, как на другой день, предварительно явившись к нему за получением последних приказаний. Но на другой день Галерий, нарочно проспавший долее обыкновенного, до самого полудня, с удивлением узнал, что Константин оставил Никомидию еще накануне, в ночи. Разгневанный Галерий немедленно послал за ним погоню. Но на почтовых станциях не нашлось для этого способных лошадей: Константин, из благоразумной осторожности, увел их со станций, как можно далее, а те, которые еще там оставались, были изуродованы по его приказанию. Рассказывают, что Галерий, узнав об этом, даже плакал от досады. Путешествие Константина из Никомидии в Галлию должно было произвести сильное впечатление на юношу, готовившегося вступить на поприще политической деятельности. Он оставил столицу Галерия в то самое время, когда там раздавались вопли христиан, влекомых на казнь. На всем протяжении пути его взорам представлялись расставленные длинными рядами кресты, дымящиеся костры и всевозможные роды пыток и казней. Во многих местах селения оставались пустыми: христиане скрывались в горах и пещерах. Среди насильственного переворота, волновавшего империю, великолепная провинция Галлия, благодаря кротости своего повелителя, наслаждалась совершенным спокойствием. Человеколюбивый от природы и вместе мудрый политик Констанций, получив из Никомидии бесчеловечные эдикты против христиан, всеми мерами старался, сколько от него зависело, ослабить их исполнение в своей провинции. Некоторые церкви закрыв, а у других разрушив какую-либо стену, он уж считал себя свободным от упрека в прямом и открытом неповиновении государственным постановлениям. Но он уважал, – говорит Лактанций, – истинный храм Божий, находящийся внутри человека; христиан он оставил даже при своем дворе. Все его управление было проникнуто характером кротости и умеренности. Его владения были единственные, не терпящие от тяжких налогов, которыми обложены были прочие части империи. Под его свободным правлением Галлия не видела отвратительных сцен убийства и разрушения, которые часто совершались по другую сторону Альпов, и возбуждала невольно удивление: и цветущим земледелием и нравственным развитием народонаселения. В Галлии Константин был принимаем всюду с восторгом. Ему нужно было проехать всю провинцию, чтобы найти своего отца, который, несмотря на свою старость и расстроенное здоровье, в это время находился в Гессариане (в Булони), чтобы оттуда еще раз предпринять поход в непокорную Британию. Констанций не мог вынести утомления этого последнего похода и скончался в Эборакуме (Иорке) 25 июля 306 года, окруженный всеми своими детьми. Кроме Константина, у него было шесть сыновей от второй его супруги; но все они были еще малолетние и умирающим отцом поручены были попечению Константина. Едва Констанций только закрыл глаза, как войска добровольно собрались и единодушно провозгласили императором Константина. Согласно с римским обычаем, Константин тогда же послал к прочим правителям империи свое изображение в лавровом венке. Интересна была минута, когда посол Константина, достигнув Никомидии, был представлен Галерию. Престарелому августу сильно хотелось бросить в огонь и портрет, и посланника; но ему представили, что в таком случае Константин не замедлит лично явиться в Никомидию на защиту своих прав, и тогда вся восточная армия, сохранившая о нем доброе воспоминание, с радостию перейдет на его сторону. Благоразумие восторжествовало над ненавистью, и портрет Константина был принят по наружности благосклонно. Впрочем, Галерий выразил свое неудовольствие на Константина тем, что предоставил ему звание только второго кесаря; в достоинство же августа возвел Севера. Но Константин, сколько решительный, столько же терпеливый и умеренный, не возражал и удовольствовался последнею ступенью императорского трона. Достигнув престола, Константин с жаром предался управлению вверенной ему страны. Прежде всего он позаботился о том, чтобы довершить умирение Галлии, предоставив христианам полную свободу вероисповедания. Затем он отправился в поход против франков, которые, пользуясь междуцарствием, нарушали договоры и делали нападения на римские владения. Константин нанес им два поражения на берегах Рейна и в числе пленных овладел двумя франкскими царями. Благодаря попечениям Константина, все течение Рейна было ограждено довольно сильными крепостями. Подобные благоразумные меры, внушая варварам страх, привлекали к Константину народную любовь, а войску внушали справедливую гордость. Целый год прошел в подобных занятиях, когда в Галлию явился неожиданный гость, обративший внимание Константина на дела, касавшиеся всей империи. Константин не был единственною жертвою ревнивого честолюбия Галерия. Был и другой принц, Максентий, сын Максимиана Геркулия, находивший крайнюю себе обиду в том, что был удален от трона Галерием. С горестию в сердце Максентий должен был подчиняться условиям частной жизни. Но в его душе снова пробудились честолюбивые надежды, когда он увидел, как легко Константин заставил Галерия оказать себе справедливость. Скоро представился и благоприятный случай для честолюбивых планов Максентия. Город Рим, у ворот которого он жил, и в котором царствовало глухое неудовольствие еще со времени введения монархических и финансовых преобразований Диоклетиана, дошел до последней степени раздражения, когда в нем явились агенты Галерия, чтобы произвести оценку имущества граждан. Для предупреждения готовившегося восстания, обыкновенно производимого в Риме преторианцами, им дано было повеление удалиться из города. Часть гвардии повиновалась этому распоряжению; во главе же другой, более значительной, явился Максентий, который, находя себе опору в сочувствии народонаселения, помог преторианцам умертвить римского префекта и затем провозгласить себя императором. Но потом, как бы испугавшись собственной смелости и не желая один нести ответственность за свой поступок, Максентий послал отыскивать в Кампании своего престарелого отца Геркулия, печально переносившего свое унижение, или, точнее, насильственное удаление от власти. Отец и сын не любили друг друга; но честолюбие их соединило, и Галерий с ужасом узнал, что Рим, без его согласия, добровольно признал двух повелителей, прежнего августа и третьего кесаря. Такая смелость, по мнению Галерия, не должна была остаться безнаказанною. Эти поколения императоров, из которых одни возникали вновь, а другие, после своего отречения от власти, снова восходили на императорский престол, оставляли Галерию только тень власти и господство по имени. Галерий решился защищать свои права силою и отправил в Италию своего соправителя и орудие своей воли, Севера, с многочисленною армиею. Но эта армия, прежде служившая под начальством старого Геркулия, не захотела с ним сражаться и вся рассеялась, оставив своего вождя. Север, принужденный бежать в Равенну и затем сдавшийся на волю победителя, имел только одно утешение: умереть легкою, немучительною смертию. Теперь нельзя было думать, чтобы Галерий оставил такую обиду без отмщения. Между противниками могла возгореться самая ожесточенная борьба, и чтобы к ней приготовиться, оба правителя Рима, отец и сын, решились обратиться к молодому герою, которого слава перешла уже за Альпы, Геркулий лично отправился в Галлию с предложением тесного союза Константину. Геркулий предлагал Константину достоинство августа и руку своей младшей дочери Фавсты: в семействах императорских молодые совершеннолетние девицы весьма часто служили орудиями для политических союзов. Для Константина, которого происхождение не отличалось знаменитостию, и который провел свою молодость в браке не блистательном, подобный царский союз был важен. Притом Фавста была красоты необыкновенной. Константин с нею познакомился еще в Никомидии. Кажется, еще во время ранней их молодости существовал проект их брачного союза. Брак отпразднован был великолепно; поэты усердно сочиняли панегирики, в которых прославлялись добродетели и дружба обоих государей; алтари богов обременены были щедрыми дарами и почестями. Но когда Геркулий завел речь о снабжении его войска и об участии Константина в войне против Галерия, старик, при всех своих настояниях, не мог получить от Константина никакого положительного ответа и оставил его, нисколько не успев в своих намерениях. События вполне оправдали благоразумие Константина. Предприятие Геркулия кончилось безуспешно. Правда поход Галерия в Италию был так же неудачен, как и поход его товарища, и следовательно, с этой стороны Геркулий и Максентий были совершенно безопасны; но, к несчастию своему, отец и сын не могли никоим образом поладить между собою и постоянно строили один другому ковы. Геркулий пытался вооружить народ против своего сына и однажды в многолюдном собрании сорвал с него порфиру. Максентий, более хитрый, бросился к войску, которое и изгнало Геркулия из Рима. Старый честолюбец блуждал по империи, пытаясь возбудить в ком-либо участие к своему положению и составляя планы мщения своему сыну. Он обращался к Галерию, даже к самому Диоклетиану, убеждая его последовать своему примеру и снова возвратиться к политической деятельности; но никто не хотел уже его слушать. Отовсюду изгнанный, он принужден был с унижением возвратиться в Галлию, прося у своего зятя только одного убежища. Это был гость беспокойный и опасный, неисправимый честолюбец и коварный интриган. Константин в отношении к нему был сначала великодушен, а потом строг. Он принял его с почетом, поместил в своем дворце, где престарелый император с царскими почестями мог пользоваться всеми удобствами частной жизни. Константин советовался с своим тестем о делах военных, в которых Максимиан Геркулий имел большую опытность. Несмотря на эти нежные заботы своего зятя, Геркулий думал об одном, как бы погубить его. Однажды он посоветовал Константину с небольшим войском сделать нападение на сильные непокорные франкские племена; сам даже сопутствовал ему в походе; но дойдя до Трира, вдруг вернулся назад, овладел в Арлесе всеми сокровищами Константина, роздал солдатам много денег и заставил их провозгласить себя императором в третий раз. Константин, вовремя извещенный об опасности, поспешно возвратился из похода и осадил мятежника в Марсели. Город добровольно открыл ворота своему законному и любимому государю. Геркулий был выдан своему зятю, который, вместо всякого наказания, только приказал снять с него царскую порфиру. Но такое великодушие, беспримерное в летописях римских императоров, нисколько не образумило закоренелого честолюбца. Не успев достигнуть своей цели посредством возмущения, Геркулий решился прибегнуть к средству еще более низкому – к убийству. Он не устыдился уговаривать свою дочь Фавсту, чтобы она ночью оставила открытою дверь в комнату своего мужа, обещая ей устроить судьбу ее несравненно лучше, если ему удастся умертвить Константина. Фавста, испуганная предложением своего отца, обещала ему все, а между тем, сама обо всем поспешила уведомить мужа. На этот раз мера терпения Константина истощилась, и он решился выказать примерную строгость. Желая обличить Геркулия на самом месте преступления, Константин не затруднился принести в жертву своему мщению презренную, по понятиям язычников, жизнь раба. Несчастный евнух низшего разряда был положен в постель Константина и оставлены открытыми все двери императорской опочивальни. Геркулий в урочный час отправляется в комнаты Константина под тем предлогом, что он видел необыкновенный сон. Свободно пробравшись в спальню Константина, Геркулий, не подозревая обмана, вонзает меч в грудь евнуха и с криком торжества выбегает из комнаты, объявляя всем, что он умертвил тирана. Когда он объявлял это изумленным придворным, с противоположной стороны внезапно является сам Константин с отрядом вооруженных людей. Несчастный убийца обезумел от удивления и ужаса; его схватили, заставили во всем признаться и предоставили ему на выбор род смерти. Геркулий повесился на одной из перекладин своей темницы. Между тем, иные заботы занимали ум Константина. Галерий умер от своей ужасной болезни. После его смерти в империи оставались еще четыре императора: Ликиний и Максимин Дайя на востоке, Константин и Максентий на западе. Все они носили теперь титул августов. С этим титулом соединялась мысль о полной независимости, и потому присвоение его себе всеми императорами уничтожало всякую тень подчиненности, которую Диоклетиан хотел установить между соправителями. Четыре императора были равны, следовательно, в основании – враги и соперники. Скоро, действительно, между правителями начались недоразумения. Прежде всего вспыхнула ссора между Ликинием и Максимином Дайею, но на этот раз вражду удалось прекратить довольно скоро; не так дело обстояло между Максентием и Константином. Притворившись, будто сильно огорчен смертию Геркулия, который, как известно, затем и удалился в Галлию, чтобы искать там защиты против ненависти сына, Максентий задумал устремить свои войска на владения Константина и отомстить последнему за смерть отца. Константин решил предупредить своего соперника и сам предпринял поход против Рима. Дело, предпринятое Константином, представляло трудности неодолимые: самому популярному полководцу, любимому войсками, не легко было заставить римскую армию войти с мечом в сердце Италии, внести войну на священную для язычников почву Рима, сделать нападение на Капитолий. Подобное предприятие обыкновенно производило в римских войсках глубокий ропот неудовольствия. Случалось, что армии рассеивались под тем предлогом, что они не могут сражаться против Рима. Константин не мог освободиться от чувства невольного страха, предпринимая поход на Италию. Притом же Константин никогда не был и не видал Рима, который потому ему казался каким-то грозным исполином. Наконец, Константину было известно, что войско, которым располагал его противник Максентий, было многочисленнее его войска. Поход на Италию представлялся делом очень смелым и рискованным. Надеяться на одни человеческие силы и средства было недостаточно. В Константине являлось искреннее желание помощи сверхъестественной. Вот как Евсевий описывает состояние духа Константинова в виду грозных обстоятельств, в каких находился он теперь. Константин стал думать, какого Бога призвать бы себе на помощь. При решении этого вопроса ему пришло на мысль, что немалое число прежних державных лиц, возложив свою надежду на многих богов и служа им жертвами и дарами, были вводимы в обман льстивыми оракулами, обольщались благоприятными предсказаниями и оканчивали свое дело неблагоприятно. Константин основательно рассуждал, что полагавшиеся на многих богов подвергались и многим бедствиям. В этих размышлениях Константина уже высказалось полное неверие в языческих богов; сердце его далеко отстояло от них. Язычество представлялось ему ложью, сплетением обманов. Тогда его мысли переносились к политическим переворотам, которых он был свидетелем; ему живо представлялось, что в самое короткое время погибли уже трое из лиц, разделявших вместе с ним верховную власть в империи. Все они имели постыдный конец. После этих размышлений, по словам Евсевия, Константин решил, что не следует "попусту держаться богов несуществующих и после стольких доказательств оставаться в заблуждении".Евсевий. "Жизнь Константина", кн. 1, гл. 27.> Мысль Константина искала в небесах истинного Бога, верного помощника в бранях. Константину тем необходимее было противопоставить силе Максентия какую-либо новую силу, что этот последний употребил все меры, чтобы заручиться покровительством богов языческих; он советовался с сивиллиными книгами, гадал по внутренностям беременных женщин, приносил в жертву львов: "этими способами он надеялся на одержание победы". Чем более Максентий обставлял себя религиозными церемониями, тем более и Константин, со своей стороны, потеряв веру в силу языческих богов, однако же, религиозным упованиям своего врага должен был противопоставить тоже религиозные. Но мысленный взор Константина, отвращаясь от веры в язычество и не имея веры в христианского Бога, тщетно блуждал по сторонам. Единственно, на чем мог Константин остановиться мыслию, это был Бог отца его Констанция, единый и верховный Владыка всего. Но это было представление мало определенное, не ясное, которое не доставляло спокойствия духу. И вот, среди недоумений Константин возносит молитву Тому Богу, Который был бы в силах помочь ему, подать ему мужество, даровать победу. Ответом на молитву этому всесильному Богу было чудесное видение Константину, о котором он сам с клятвою рассказывал, спустя несколько лет, историку Евсевию. "Однажды, в полуденные часы дня, – говорил Константин, – когда солнце начало уже склоняться к западу, я собственными очами видел составившееся из света и лежавшее на солнце знамение, с надписью: сим побеждай". Это зрелище объяло ужасом как его самого, так и все войско, которое, само не зная куда, следовало за ним и продолжало созерцать явившееся чудо. Константин находился, однако же, в недоумении, и говорил сам себе: что бы значило такое явление? Но между тем, как он думал и долго размышлял о нем, наступила ночь. Тогда во сне явился ему Христос с виденным на небе знамением и повелел, сделав знамя, подобное этому виденному на небе, употреблять его для защиты от нападения врагов. Встав вместе с наступлением дня, Константин рассказал друзьям своим тайну и потом, созвав мастеров, умевших обращаться с золотом и драгоценными камнями, сел между ними и, описав им образ знамени, приказал, по подражанию ему, сделать такое же из золота и драгоценных камней. Евсевий сам видел это знамя и описывает его таким образом: "на длинном, покрытом золотом копье была поперечная рея, образовавшая с копьем знак креста. Вверху на конце копья неподвижно лежал венок из драгоценных камней и золота, а на нем две первые греческие буквы имени Христа. Потом на поперечной рее, прибитой к копью, висел тонкий белый плат, царская ткань, покрытая различными драгоценными камнями и искрившаяся лучами света. Часто вышитый золотом, этот плат казался зрителям невыразимо красивым, и, вися на рее, имел одинаковую широту и долготу. На прямом копье, которого нижний конец был весьма длинен, под знаком креста, при самой верхней части описанной ткани, висело сделанное из золота грудное изображение боголюбезного царя и детей его". После нескольких битв овладев Турином, Миланом и Вероною, где сосредоточены были значительные силы Максентия, Константин сделался повелителем почти всей Италии. Между победителем и столицею оставались только провинции, худо защищенные, и несколько дней пути. Тогда в Риме смущение сделалось всеобщим. Известия об успехах Константина, как ни старались скрывать их, начали распространяться в народе и производить всеобщую тревогу. Обычное спокойствие долго не нарушалось только в императорском дворце. Максентий, вследствие ли природной беспечности или по причине слепой своей уверенности в таинственную силу Рима, уже дважды спасавшую его от нападения врагов, не прерывал своих обычных удовольствий. Иногда он даже говорил, с истинным или притворным самохвальством, будто ему очень приятно, что Константин осмеливается своим нападением оскорбить величие вечного города. Из своей крайней беспечности он был, наконец, извлечен открытым негодованием народной толпы, которая в публичных собраниях преследовала его криками своего неудовольствия. Тогда, вместо прежней самоуверенности, им овладело крайнее беспокойство, лишавшее его всякого благоразумия в распоряжениях. Константин, между тем, быстро приближался. При его приближении безопаснее было бы заключиться в Риме и выжидать там осады; для осады требовалось и большее количество войска, нежели какое было у Константина, и притом во время осады, которая могла затянуться надолго, легко могли вкрасться в армию осаждающих и утомление, и упадок мужества. Преторианская гвардия, очень преданная Максентию, имела все средства для продолжительной и упорной защиты. Этого-то Константин и страшился всего более; но Максентий, вопреки всем правилам военного искусства, решился вывести все свои войска из города и дать противнику сражение. Константин, обрадованный тем, что противник его добровольно предавал себя в его руки, раскинул свой лагерь на берегу реки Тибра. Сражение произошло 28 октября 312 года. По свидетельству Лактанция, Максентий даже в этот роковой для него день находился в цирке, и вышел из него только по требованию народной толпы, пришедшей в негодование от его беспечности. Но прежде, чем отправиться к сражающемуся войску, он послал посоветоваться с сивиллиными книгами о судьбе настоящего дня. Жрецы отвечали ему, что враг Рима должен будет погибнуть самым несчастным образом, – ответ двусмысленный, который не мог ни поколебать, ни укрепить заподозренный уже авторитет оракулов. Истолковав это предсказание в благоприятном для себя смысле, Максентий сел на коня и выехал из Рима чрез мильвийский мост. Сражение кончилось поражением Максентия. Войска его были совершенно разбиты и обращены в бегство; деревянный мильвийский мост не мог вынести тяжести в беспорядке бежавшего и столпившегося на нем войска, и обрушился; целые тысячи упали на волны Тибра. Та же участь постигла самого Максентия. Он упал в реку вместе со своею лошадью и в полном вооружении. Беспорядок был ужасный; тонущие люди и животные, стоны и крики умирающих представляли то поразительное зрелище, которое невольно напоминало одно из славнейших чудес ветхозаветного мира, – потопление Фараона с его воинством и колесницами в волнах Чермного моря. При этом случае не один христианин из армии Константина, напитанный чтением слова Божия и понимавший великую важность настоящего дня, должен был повторить песнь Моисея: коня и всадника вверже в море... Погрязоша, яко олово в воде зельней... Кто подобен Тебе в бозех, Господи, кто подобен Тебе; прославлен во святых, дивен в славе творяй чудеса (Исх. 15, 2; 10, 11). 29 октября с торжеством вступил в Рим Константин, сопровождаемый сенатом, вышедшим к нему навстречу, и своими победоносными войсками. Толпы народа наполняли улицы, площади, окна и даже кровли домов, потрясая воздух своими восклицаниями. Глаза всех обращены были на героя. Со всех частей Италии стекался народ в Рим, чтобы только взглянуть на первого великого человека, которого, наконец, небо послало империи после многих лет унижения и бедствий. Овладев Римом, Константин хотел быть справедливым. Только не многие из лиц, наиболее преданных Максентию, были осуждены на смерть, и, вероятно, в том числе осужден и малолетний сын Максентия, Ромул, бывший кесарем только несколько часов. К народу же император был благосклонен и щедр; но его щедрость резко отличалась от той суетной расточительности, которой обыкновенно предавались новые властители, желавшие льстить черни удовлетворением грубой ее чувственности. По свидетельству Евсевия, "Константин раздавал бедным деньги, нищих и отверженных, собирающих милостыню на площадях, приказал снабжать не только деньгами и необходимою пищею, но и приличною одеждою, а тем, которые, прежде жив хорошо, впоследствии испытали неблагоприятную перемену обстоятельств, помогал еще с большею щедростию, оказывал великие, истинно царские благодеяния; одним дарил земли, других отличал различными знаками чести. О детях, подвергшихся несчастию сиротства, заботился он вместо отца; участь жен, узнавших беспомощное вдовство, облегчал собственным покровительством; а дев, лишившихся родителей и осиротевших, даже выдавал замуж за известных себе и богатых людей, и делал это, дав наперед невестам все, что должны были они принести лицам, вступившим с ними в брак". Все это показывало, что или в душе Константина произошла перемена, или что его стали окружать совсем иные советники. Памятником признательности Константина к христианскому Богу служила статуя, поставленная им на открытом и весьма многолюдном месте. Эта статуя, по словам Евсевия, держала в руке копье в форме креста. На верху ее была следующая надпись: "Этим спасительным знамением, истинным доказательством мужества, я спас и освободил ваш город от ига тирана и, по освобождении его, возвратил римскому сенату и народу прежний блеск знаменитости". В этой надписи не упомянуты ни крест, ни Распятый на нем, тем не менее, невозможно не видеть в ней выражения признательности благодарного сердца, которую Константин хотел воздать христианскому Богу, не оскорбляло явно язычников. Несколько месяцев после этого, Константин, празднуя в Милане свадьбу сестры своей с Ликинием, уговорил сего последнего с ним вместе подписать указ, которым признавалось за христианами право исповедывать веру Христову, и возвращалось им все отнятое во время гонения. Ликиний не очень охотно подписал этот указ, ибо он терпеть не мог христиан, но не решился воспротивиться Константину. Послали указ и Максимину, прося и его подписи; но Максимин не согласился и продолжал мучить христиан в своих областях. Впрочем, власть его уже подходила к концу. В 313 году возгорелась война между ним и Ликинием, и войско Максимина было совершенно разбито. Максимин в гневе на жрецов и гадальщиков, которые предрекали ему победу, предал их казни и велел прекратить гонение на христиан. Но победитель преследовал и теснил его, Максимин заперся в городе Тарсе и издал в пользу христиан указ, вполне признававший за ними право свободно исповедывать веру их. Казалось теперь, что от христиан зависят временное счастие и успехи правителей, один перед другим старался заслужить их благоволение, как будто от них зависела победа. Но Господь не оказал милости Своей жестокому гонителю, которому один страх внушал меры справедливости; страшная кара ожидала его. Окруженный со всех сторон неприятелем, он впал в отчаяние, и некоторые предполагают, что он отравил себя, чтобы не попасть в руки врагов. Яд произвел страшную, мучительную болезнь; пламенный огонь пожирал его внутренность; от невыносимой боли глаза его лопнули и выкатились. Терзаемый и страшною болью и угрызениями совести, он воображал себе, что стоит уже перед судом Господним, и наказывается за жестокость свою против христиан; то он восклицал в ужасе: "Не я это сделал, а другие"; то сознавал себя преступником и умолял Бога вышнего простить ему. Он умер в 313 году. За несколько времени до этого прекратилось гонение, продолжавшееся десять лет. Ликиний после победы своей предал смерти детей Максимина, Галерия и Севера, опасаясь их притязаний на престол. Диоклетиан умер за год до этих событий. Последние годы его жизни были полны скорби. Жена и дочь его были во власти Ликиния, который обращался с ними жестоко и впоследствии предал их смерти; сам он страдал от продолжительной, изнурительной болезни. Некоторые писатели утверждают, что он уморил себя голодом. С 313 года власть осталась в руках Константина и Ликиния; первый правил западными областями империи; второй – восточною частью. Указ, изданный в Милане, провозглашал полную веротерпимость; язычникам представлялось право совершать обряды своего богопочитания и христианам также свободно поклоняться единому истинному Богу; дозволялось им строить храмы; возвращалось им все отнятое во время гонения; а кто через дар или куплю приобрел эти имущества, того вознаграждала казна. Но Константин еще не ограничился этим: он при всяком случае открыто доказывал свое расположение к христианам, и за всякий успех свой воздавал Богу славу и благодарение. Частые сношения с христианами убедили его, что они люди добродетельные и честные, верные и покорные подданные; с другой стороны, страшная участь гонителей их, чудесное видение, бывшее ему, и собственное его торжество под знаменем креста – все это доказывало ему несомненно силу и величие Бога христиан. Однако, он сам еще не принял крещения; но он тщательно изучал священное писание, часто беседовал с епископами, во многом слушался их советов; воспитание старшего сына поручили христианину, Лактанцию. В указах, изданных в эту пору, нельзя не признать влияния христианского учения. Константин запретил крестную казнь, отменил кровавые игрища в цирке, велел праздновать день воскресный, принял под свое попечительство сирот и детей, брошенных родителями, облегчил участь рабов. Он был крайне милосерд к бедным и увечным, оставляемым языческим обществом без помощи и призрения. Отдохнули христиане после тяжких гонений; по всем городам начались праздники обновления и освящения церквей; везде слышались хвалебные песни и благодарственные молитвы Богу; епископы свободно собирались, чтобы толковать о делах и нуждах церкви. Сам Константин иногда присутствовал на этих соборах, вникал в вопросы, касающиеся веры, и с готовностию делал все, что требовалось для пользы христиан. Кроме того, он щедро помогал христианам при постройке церквей, и во многих местах воздвигались великолепные храмы. Но между тем, как на западе христиане благоденствовали под покровительством Константина, совсем иное было на востоке, где царствовал Ликиний. В Милане Ликиний не решился воспротивиться желанию Константина, и вместе с ним подписал указ о свободе вероисповедания; но в душе он ненавидел христиан; и, сделавшись полновластным государем на востоке, стал теснить и угнетать их. С каждым годом положение христиан в его областях делалось тяжелее. Он опять стал требовать языческой присяги от всех служащих при дворе и в войсках его; запрещал епископам съезжаться на соборы, захватывал имущество христиан; потом, под предлогом, будто бы в церквах молятся о Константине, стал закрывать и в иных местах разрушать церкви, а епископов предавать заточению и казни. Опять пустыни и ущелья гор заселились христианами; опять начались допросы, пытки и казни. Много мучеников прославили Бога своею твердостию и непоколебимою верою. В городе Севастии сорок воинов, которые не захотели отречься от веры Христа, по требованию правителя, претерпели истязания и мученическую смерть. В холодную, морозную ночь они были поставлены в замерзшее озеро; на берегу же озера топилась баня; правитель надеялся, что они не устоят против этой приманки, и отречением от веры купят право выйти из воды и войти в теплую баню. Один из них действительно не устоял; но сторож, пораженный верою и твердостию мучеников, окончательно уверовал, когда увидал над головою каждого из них лучезарные венцы. Он добровольно присоединился к ним, и вместе с ними сподобился мученической кончины. В Кесарии прославился молодой воин, по имени Гордий. Ни увещания судии не могли склонить его к отречению ни мольбы родственников и друзей убедить его, чтобы он спас жизнь свою притворным отречением. "Отвергнем всякую ложь, – говорил он, – и исповедуем истину". Он был казнен мечом после жестоких истязаний. Гонение было особенно сильно в Понтийской области; самые уважаемые епископы были предаваемы казни; тела их рассекали на мелкие части и бросали в море. Епископ амасийский, св. Василий, исповедывал перед Ликинием веру свою; его жестоко замучили; но твердое упование на Христа и на жизнь вечную дало ему силу спокойно перенести самые ужасные истязания. "Делайте со мною, что хотите, – говорил он мучителям, – пока есть во мне дыхание, не отрекусь от Создателя моего. Ни скорбь, ни теснота, ни муки, ни огонь, ни смерть не могут отлучить меня от любви Христовой". Радостно предал он душу Богу. Ликиний был жесток не к одним христианам; все подданные его терпели от его несправедливости и корыстолюбия; он разорял их тяжкими податями, часто осуждал людей невинных для того, чтобы присвоить себе их имущества. "Римская империя, – писал Евсевий, – разделенная на две части, кажется всем разделенною на день и ночь: населяющие восток объяты мраком ночи, а жители другой половины государства озарены светом самого ясного дня". Сношения Ликиния с Константином не могли быть приязненны; Ликиний в них являл коварство и двоедушие; он уверял Константина в дружбе, а втайне, ненавидя его, старался делать ему всякое зло; козни его не удавались, и не раз между ними начиналась война. Константин оставался победителем, но, обманутый лживыми уверениями Ликиния, заключал с ним мир. Однако, дела между ними шли все хуже и хуже; угнетенные подданные Ликиния и гонимые христиане страдали под тяжким игом; сам Ликиний уже не скрывал своих замыслов против Константина; и, наконец, в 323 году возгорелась жестокая война. Оба противника собрали значительные силы; Константин готовился к делу молитвою; перед его полками неслось спасительное знамя креста; Ликиний же окружил себя гадателями и жрецами, допрашивал богов об успехе войны, совершал жертвоприношения. Казалось, что война шла между христианством и язычеством. Накануне сражения Ликиний собрал отборных воинов и лучших друзей своих в тенистую рощу, в которой стояли идолы богов; совершив торжественно языческий обряд, он сказал всем бывшим тут: "Друзья, вот наши отечественные боги, перед которыми нам надо благоговеть, как нас тому учили предки наши. Начальник же враждебного нам войска, отвергнув отеческие обычаи, принял лживые мнения и прославляет какого-то иностранного, неизвестного бога. Постыдным знамением его он срамит свое войско; доверившись ему, он поднимает оружие не столько против нас, сколько против богов. Само дело откроет, кто прав и кто заблуждается; если мы победим, то ясно, что наши боги – боги истинные; если же одержит верх Бог Константина, нами осмеянный, чужестранный бог, то пусть чтут Его, и нам надо будет тогда Его признать. Если же наши боги победят, что несомненно, тогда устремимся войною на безбожников!" Между тем, какие-то странные предзнаменования волновали и тревожили язычников; во многих городах Ликиниевых областей среди дня видели призраки Константиновых войск, идущих будто бы победителями. Константиновы же воины были полны отваги и одушевлены надеждою на небесную помощь. Перед сражением император удалялся в свою палатку, где молитвою и постом готовился к бою; священное знамя неслось среди полков, и в самом жарком сражении оставалось не тронутым вражьими стрелами. С благоговением смотрели войска его на это победное знамя; враги смотрели на него со страхом. Ликиний убеждал воинов своих не заглядываться на неприятельскую хоругвь, "ибо, – говорил он, – и она страшна своею силою и враждебна нам". Во всех сражениях победа осталась за Константином; Ликиний спасался бегством, просил мира, притворяясь кающимся, а втайне снаряжал новые силы, призывал себе на помощь варваров. Наконец, морская победа Криспа, сына Константина, близ Византии, и сражение при Адрианополе окончательно решили успехи войны. Ликиний покорился, и чрез несколько времени был казнен в Фессалониках за то, что составил заговор против Константина. Константин сделался единым самодержавным государем всей Римской империи. Итак, теперь, по низложении людей нечестивых, лучи солнца не озаряли уже тиранского владычества: все части Римской империи соединились в одно, все народы востока слились с другою половиною государства, и целое украсилось единством власти, как бы единою главою; все начало жить под владычеством единодержавия. Исчез всякий страх бедствий, которые пред тем всех удручали, и люди, до того времени поникшие взором, теперь смотрели друг на друга с улыбающимися лицами и светлыми глазами. Человеколюбивейшие распоряжения царя распространялись на Церкви Божии; именно – прежде всего вызвали людей, областными правителями осужденных на изгнание и переселение за то, что не служили идолам; потом освободили от общественного служения находившихся за эту же вину под судом, а потерявших имение чрез конфискацию приглашали снова принять его. Равным образом лица, во время борьбы, при помощи Божией, прославившиеся твердостию души и по той причине сосланные на мучения в рудокопни, или осужденные жить на островах, или обязанные служить при местах общественных, – эти лица вдруг освобождены были от всех подобных наказаний. Царская милость избавила от обиды и тех, которые за постоянство в благочестии изгнаны были из воинского сословия; царь оставил им на волю – или воспринять свои обязанности и отличаться прежними достоинствами, или, когда им нравится жизнь спокойная, оставаться в ней, нимало не стесняясь общественною службою. Подобно прочим, освободил он и тех, которые, в знак унижения и бесчестия, осуждены были на работы в гинекеях. Царь повелевал еще имение святых Божиих мучеников, положивших свою жизнь за исповедание веры, получать ближайшим в роде, если же таких не окажется, – вступать в наследство церквам. Дарственная грамота предписывала также возвратить прежним владельцам все, что пред тем передано было казною другим лицам чрез продажу ли, или в виде дара, и что осталось в казне. Вот сколькими благами осыпали Божию Церковь разосланные царем грамоты. Созидая и украшая храмы Богу истинному, благочестивый царь старался разрушать капища, служившие убежищами гнусных пороков, и запрещать празднества языческие, охранять мир Церкви и смирять мятежных лжеучителей. Опасаясь возникновения споров еретических, император в 330 году постановил против лжеучителей закон, которым запретил им богослужебные собрания, – и в местах общественных и в домах частных, которыми они владели, повелев места их собраний отдать Церкви или обществу. Константин Великий проповедал истинного Бога и Христа не только в своей империи, но даже персидским язычникам и свою отеческую всеобщую заботливость простер на тамошних христиан, о коих просил царя персидского не притеснять и любить их. Вера Константина была так глубока и жива, что он повелел изображать себя на монетах и портретах молящимся с распростертыми к небесам руками и запретил иметь подобные изображения в языческих требищах. Установил во дворце своем чтения молитв и священного Писания. Жизнь иноческую считал высоким христианским подвигом, и посему отменил древние языческие законы против безбрачия. Особенно он удостаивал великой чести людей, предавших всю свою жизнь любомудрию по Боге; благоговел пред сонмом святых девственниц Божиих, будучи убежден, что в душах их живет Сам Бог, Которому они себя посвятили. Запретил христианам быть в служении у евреев: ибо неприлично, – говорил он, – избившим пророков и распявшим Самого Господа иметь у себя рабами искупленных кровию Спасителя; запретил наказывать смертию на кресте, бывшею в употреблении у древних римлян. Питая свой ум истинами божественными, равноапостольный царь проводил целые ночи без сна, созывал собрания, и когда в продолжение речи ему представлялся случай богословствовать, он вставал и с поникшим лицом, тихим голосом, весьма благоговейно посвящал предстоящих в тайны божественного учения. Скорбны были последние годы великого императора. Вокруг своего трона Константин видел трех сыновей уже взрослых, но плохо между собою ладивших, которые только ожидали смерти отца, чтобы завести спор из-за владений; ни один из них не обнаруживал талантов довольно замечательных для того, чтобы на нем могли успокоиться отцовские надежды. К семейству императора, кроме сыновей его, принадлежали еще два его племянника, один, по имени Далматий, а другой Аннибалиан, последний уже успел приобрести военную славу; народ и армия ставили его в своем мнении выше сыновей императора. Теряя надежду предупредить спор своих наследников, он решился, по крайней мере, смягчить его, произведя между ними преждевременный раздел империи. Все трое уже имели одинаковый титул кесарей. Константин разделил им империю на три различных царства. Константин, старший сын его, должен был получить Галлию, Испанию и Англию; Констансу, младшему сыну, назначался центр империи, Иллирия, Италия и Африка; наконец, к несчастию Церкви и мира, второй сын императора, Констанций, получил Восток, т. е. Азию, Сирию и Египет. К общему удивлению, Константин отделил от империи два небольших государства: одно, состоявшее из Фракии, Македонии и Ахаии, для своего племянника Далматия, другое, из Армении и Понта, для Аннибалиана, который, в память Митридата, принял титул царя и учредил свою столицу в Кесарии. Семейные браки были назначены для скрепления этого полюбовного раздела. Дочь императора Константина была предназначена в супружество Аннибалиану, а одну из своих племянниц Константин сочетал со своим сыном Констанцием. Такие распоряжения Константина ясно показывали, что его великое царствование приближалось к концу. Хотя здоровье императора, по-видимому, еще не изменялось, хотя его видели еще по нескольку часов на коне для осмотра войск, но мысль о смерти более не оставляла Константина. Он даже назначил место для своего погребения – в церкви святых апостолов. Среди двенадцати саркофагов, представлявших гробницы апостолов, он устроил свою собственную гробницу, дабы после своей смерти окружить себя молитвами тех, труды которых он старался довершить в пределах римского мира. Освящение храма последовало в тридцатую годовщину царствования Константина. Во время этого торжества не было недостатка в речах и панигириках императору. Константин выслушивал их с чувством глубокого смирения. Когда один из ораторов назвал его блаженным, сказав, что он и в настоящей жизни удостоился самодержавного над всеми владычества и в будущей станет царствовать с Сыном Божиим, – то Константин выслушал это с неудовольствием и просил вперед не произносить подобных похвал, а лучше молиться о нем, чтобы он и в сей и в будущей жизни удостоился быть рабом Божиим. Домашние замечали, что предметом для своих бесед Константин стал чаще выбирать бессмертие человеческой души, награду добрых и наказание злых. Так прошел весь 336 год. В начале следующего мирные занятия императора были прерваны важным событием. Персидский царь Сапор, ободренный старостью Константина, решился нарушить сорокалетний мир с Римскою империею. Сапор отправил в Константинополь посольство с дерзким требованием, чтобы Константин возвратил персидской монархии пять провинций, расположенных по ту сторону Тигра, которые некогда судьба оружия передала во власть римлян. Подобное требование равнялось объявлению войны, и, действительно, в то самое время, как послы Сапора въезжали в Константинополь, персидские войска внезапно вторглись в Месопотамию, где командовал второй сын императора – Констанций. Вероломство персов и опасность любимого сына пробудили на мгновение в Константине прежнюю энергию. Последнею искрою вспыхнул в нем военный гений. Константин поспешно собрал большую армию и сам принял над нею начальство. Своим приближенным престарелый император шутливо говорил, что для славы его царствования недоставало только торжества над персами, и что он очень рад восполнить этот недостаток пред своею смертию. Военные приготовления были окончены быстро. В числе палаток, предназначенных для похода, замечали одну, обширную и богато убранную, устроенную наподобие церкви. Палатка назначалась для совершения ежедневного богослужения во время похода; с этой же целью и некоторые из епископов, окружавших императора, приглашены были сопутствовать ему и во время похода. Персы не рассчитывали на такую быстроту действия императора. При первом известии о выступлении в поход римской армии они поспешно отправили к Константину новых посланников с предложениями мира. Константин, не любивший более войны, принял послов благосклонно и охотно вступил с ними в мирные переговоры. Среди этих переговоров наступил праздник Пасхи 337 года. Константин праздновал его с особенным благоговением. В церкви свв. апостолов целая ночь была проведена им в молитвах. Спустя несколько дней, император почувствовал себя нездоровым, ему советовали принять несколько натуральных теплых ванн в городе Геленополисе – в Сицилии. Константин отправился. Во время пути болезнь его быстро усилилась, так что, по прибытии в Геленополис, он чувствовал себя до такой степени слабым, что не решился употребить водолечение. В Геленополисе, на родине своей матери св. Елены, почти все свое время Константин проводил в храме мучеников. Там благочестивый император преклонял колени, со слезами молился, громко исповедывал свои грехи – и, наконец, изъявил желание креститься. Перевезенный из Геленополиса, где ему не было удобного помещения, в свой дворец Асхирон, находившийся в одном из предместий Никомидии, Константин пригласил к себе епископов и сказал им следующую речь: "Пришло то желанное время, которого я давно жажду и о котором молюсь, как о времени спасения в Боге. Пора и нам принять печать бессмертия, приобщиться спасительной благодати. Я думал сделать это в водах реки Иордана, где в образе нашем, как повествуется, принял крещение Сам Спаситель; но Бог, ведающий полезное, удостаивает меня этого здесь. Итак, не станем более колебаться; ибо если Господу жизни и смерти угодно будет продлить мое существование, если однажды определено, что отныне я присоединился к народу Божию, и, как член Церкви, участвовал в молитвах вместе со всеми, то чрез это я подчиню себя правилам жизни, сообразным с волею Божиею". По окончании этой речи епископы приступили к священным обрядам. Крещение совершал Евсевий Никомидийский. Радость Константина, по совершении над ним таинства, была беспредельна. По окончании крещения он облекся в торжественную царскую одежду, блиставшую подобно свету, а багряницы не хотел уже касаться. Самое ложе свое Константин повелел покрыть белыми покровами. Эти символы чистоты и возвращенной невинности возбуждали в Константине чувства удивления и благодарности к Богу. Император молился вслух, и слышно было, как он говорил: "Вот день, в который я сознаю себя истинно блаженным; теперь я достоин жизни бессмертной; теперь я верую, что приобщился божественного света. Несчастливы, истинно несчастливы те, которые лишены этих благ". Сыновья Константина были далеко и не могли присутствовать при смерти своего отца. К умирающему были допущены трибуны и предводители войск. Константин со всеми ими ласково простился и потребовал с них клятвы, что они ничего не предпримут ни против его детей, ни против Христовой Церкви. Сподвижники великого императора рыдали и громко молились о продолжении его жизни. Но Константин спокойно сказал им, что отныне он удостоен жизни истинной, и теперь только он понимает, каких сподобился благ, а потому спешит и не умедлит отойти к своему Богу. Затем умирающим было сделано еще несколько распоряжений. Наконец, 21 мая 337 года, в день Пятидесятницы, равноапостольный император с миром предал дух свой Господу. Тело венценосного усопшего, одетое в пурпур и украшенное диадемою, было положено в золотой гроб и с обычными почестями перевезено в Никомидию. Там оно было поставлено на высоком катафалке, в большой зале дворца, освещенной тысячами свечей, вставленных в золотые подсвечники. Вокруг гроба стояла днем и ночью многочисленная военная стража. Все полководцы, секретари, все знатные люди ежедневно являлись для поклонения праху в Бозе почившего императора. Все слуги приходили в обычном порядке, как бы для того, чтобы принять приказания от своего господина. Этот церемониал продолжался довольно долго, ибо к погребению ожидали Констанция, спешившего из Месопотамии при первой вести о болезни своего отца. Когда прибыл Констанций, прах Константина, среди бесчисленных рядов войска и народа, был перенесен из Никомидии в Константинополь. Процессиею распоряжался сам Констанций. Гроб был внесен в церковь свв. апостолов и там поставлен на особо приготовленное возвышение. Констанций и другие оглашенные, не имевшие права присутствовать при совершении таинств, удалились из храма. Тогда началась божественная литургия и затем отпевание тела. По свидетельству Евсевия, "весь народ вместе со священнослужителями, не без слез и глубоких воздыханий, возносил к Богу молитвы о душе царя и этим исполнял желание боголюбезного". Щедрые милостыни, розданные народу Констанцием, закончили церемонию погребения императора. Константин жил около шестидесяти пяти лет и царствовал тридцать один год. Он пользовался народною любовию, и его кончина произвела всюду в империи непритворную скорбь. В минуту смерти императора, по свидетельству Евсевия, телохранители и вся стража, разодрав одежды и повергшись на землю, огласили дворец плачем, рыданиями и воплями и именовали Константина своим владыкою, господином, царем, и не только владыкою, сколько отцом как бы кровных детей. Трибуны и сотники называли его своим спасителем, хранителем и благодетелем, а прочие войска, не нарушая должного порядка, скорбели, как бы покинутые стада, о своем добром пастыре; народ, блуждая по городу, выражал душевную скорбь криками и воплями; многие от печали, казалось, объяты были ужасом, каждый считал это несчастие собственным и оплакивал свою долю так, как бы у всех отнято было общее благо. Говоря о жизни равноапостольного Константина, не можем умолчать и о матери его св. царице Елене, много потрудившейся для славы имени Христова. Святая царица Елена была дочь содержателя гостиницы. Не за одну красивую наружность, но и за высокие душевные качества император Констанций Хлор, будучи еще военачальником, избрал ее своею супругою. Но впоследствии времени политические обстоятельства империи были причиною семейного несчастия Елены. Император Диоклетиан, разделив империю между двумя императорами и двумя кесарями, хотел, чтобы эти правители были соединены между собою родственными узами. Констанцию Хлору с титулом кесаря предложена была и новая супруга из царского рода – падчерица императора Максимиана Геркулия. Елена была принесена в жертву расчетам политики и удалена от двора. С потерею любимого супруга, она должна была разлучиться и с единственным своим сыном, одиннадцатилетним Константином, который, в качестве заложника, отправлен был на Восток ко двору Диоклетиана. Пятнадцать лет провела Елена в удалении от двора, в глубоком уединении, лишенная радостей семейных, и, весьма вероятно, это несчастие, между прочим, расположило ее душу к принятию Христова учения, столь отрадного для несчастных, обремененных тяжкими горестями. С воцарением Константина Елена снова является при дворе, пользуется императорскими почестями и приобретает влияние на сына. Не вмешиваясь в дела политические, она посвящает свое время воспитанию пасынков – детей Констанция Хлора от второй супруги. Но особенную любовь свою она сосредоточила на внуке своем Криспе, старшем сыне Константина, рожденном от 1-го его брака, который, подобно браку Констанция Хлора, был также расторгнут по политическим причинам. В несчастной судьбе матери Криспа Елена видела совершенное сходство с своею судьбою; это, вероятно, и было причиною, что сын первой супруги Константина сделался предметом особенной любви Елены. Но и этой глубокой сердечной привязанности Елены нанесен был жестокий удар. Любимец ее Крисп, одаренный блистательными качествами, успевший приобрести славу искусного полководца, по интригам второй супруги Константина, Фавсты, был осужден на смерть. Это последнее несчастие глубоко поразило душу императрицы Елены. Скорбящая душа ее нуждалась в утешениях веры; и вот она решается, несмотря на зимнее время и свою глубокую старость, отправиться из Рима в Иерусалим. Невозможно представить ничего печальнее и безотраднее того состояния, в котором последнее римское завоевание оставило Палестину. На развалинах города Давида был восстановлен новый город, украшенный языческими храмами и другими памятниками идолослужения. Алтарь Юпитера помещен бы на том самом месте, где прежде стоял храм Соломона. С намерением или случайно, места, освященные рождением и смертию Спасителя, были осквернены капищами, посвященными гнусным мистериям. Над главными городскими воротами поставлено было изображение свиньи, дабы этою ненавистною израильтянам эмблемой заставить их еще более удаляться от своего священного города. По прибытии в Иерусалим, первым желанием императрицы было посетить место погребения Спасителя. "Пойдем, – говорила она, – пойдем почтить то место, где священные стопы Его перестали шествовать". Но, к великому ее удивлению, не могли в точности указать это место. Уже с давнего времени язычники завалили пещеру, в которой погребен был Иисус Христос, дабы лишить ее почтения, какое оказывали ей христиане. Мало-помалу и сами христиане перестали посещать ее, дабы не оказать какого-либо почтения предметам идолослужения, намеренно поставленным язычниками на святом месте. Затем, вследствие совершившихся в Иерусалиме политических переворотов, пожаров и опустошений, самое расположение города много изменилось. Новое поколение, населявшее город, почти утратило предания о святых местах. От всеобщего забвения сохранилось только место рождения Спасителя – вифлеемская пещера. Но Елена не отступила пред такими препятствиями. По ее приглашению, к ней собрались образованнейшие из христиан и иудеев, и в ее личном присутствии произвели топографическое исследование о месте страданий Иисуса Христа. Рассказывают, что в этом случае оказал большие услуги один иудей, наследовавший от своих предков тайну о святых местах христианских. Едва только определено было место страдания Иисуса Христа, как сама Елена, во главе работников и воинов, поспешила на указанное место и повелела копать почву. Работа представляла большие затруднения; нужно было разрушить большое число построек, возвышавшихся на холме голгофском и его окрестностях. Но Елена имела повеление от Константина не отступать ни пред какими затруднениями. Разрушали и дома, и храмы языческие, выкапывали глубокие ямы, и притом заботились как можно дальше уносить выкопанные материалы, дабы очистить святое место от всего, что было сделано руками язычников. Святая Елена побуждала всех к труду горячими убеждениями. "Вот, – говорила она, – место сражения, но где же знамение победы? Я ищу этого знамения нашего спасения, и не нахожу его. Как! Я царствую, а крест моего Спасителя лежит в прахе!.. Как вы хотите, чтобы я считала себя спасенною, когда я не вижу знамения моего искупления?" Наконец, чрезвычайные усилия св. Елены Господь благословил полным успехом: под развалинами капища Венеры открыта была пещера св. гроба и, по свидетельству всех историков, за исключением Евсевия, найдены три деревянных креста, сохранившихся совершенно невредимыми. Никто не сомневался, что эти кресты были орудиями казни Иисуса Христа и двух разбойников, с Ним распятых. Затруднение состояло только в определении, на котором из трех крестов пострадал Богочеловек. К месту, где лежали кресты, принесена была женщина, одержимая неисцелимою болезнию; вынуты были из пещеры три найденные креста. Затем епископ Иерусалимский Макарий, императрица Елена и все присутствующие пали на колени, прося Господа указать им древо спасения. Затем на больную по очереди были положены два креста, но безуспешно. Но едва только третий крест коснулся членов умирающей, как она открыла глаза, встала на ноги и начала ходить, прославляя Господа. Едва только Господь силою чуда засвидетельствовал истинный крест Христов, как св. Елена, с сердцем, исполненным радости и вместе страха, спешила приблизиться к священному древу. Она желала и вместе с тем считала себя недостойною прикоснуться и облобызать столь великую святыню. С чувствами глубочайшего благоговения преклонилась она пред крестом Христовым. До отъезда из Палестины царица очень деятельно занялась сооружением церкви Воскресения и креста Христова, которую предположено было устроить над святою гробницею. Кроме этого храма, Елена начала строить еще другие два – над пещерою Вифлеемскою, где родился Спаситель, и на горе Елеонской – откуда Он вознесся на небо. Среди всеобщего торжества, окруженная любовию и уважением всех христиан, Елена почувствовала приближение смерти, и скончалась, имея от рождения около 80 лет. Она умерла в начале 328 года на руках своего сына и внука Констанция, она увещевала управлять вверенными ему Богом народами справедливо, делать добро, не превозноситься, а служить Господу со страхом и трепетом.
