Глава седьмая «Диалектическая» социология Ж. Гурвича
advertisement
Глава седьмая «Диалектическая» социология Ж. Гурвича Ж. Гурвич (1894-1965) - фигура в известном смысле нетипичная не только для французской, но и для всей западной социологии своего времени. Это с очевидностью обнаруживается при общем сопоставлении его творчества с типичными чертами современной ему буржуазной социологии. Если буржуазной социологии в целом, и в первую очередь американской, свойственна была чрезвычайная специализация и. отсутствие эффективной связи между специализированными ее частями, то Ж. Гурвич упорно стремился осуществить теоретический синтез различных отраслей социологического знания. Повсеместно распространенному эмпирическому изучению микрообъектов социального мира он противопоставил философское теоретизирование относительно социальной реальности в целом. В ответ на принципиальный антиисторизм и отсутствие внимания к истории, связанное с критикой старого эволюционизма, он проповедовал тесную связь с исторической наукой. В противовес структурному функционализму, который был объявлен некоторыми его представителями синонимом социологического метода вообще и который акцентировал, явно или неявно, роль статики и согласия в социальной жизни, Гурвич постоянно подчеркивал динамические и конфликтные аспекты социальной жизни. Наконец, абстрактным теориям, покоящимся на формально-логических основаниях (Т. Парсонс и др.), он стремился противопоставить социологию, основанную на специфически трактуемой диалектике. Творчество Гурвича стоит особняком и в истории французской буржуазной социологии после второй мировой войны (именно в этот период Гурвич формулирует основные положения своей теории). Многие представители послевоенного поколения французских 204 социологов, разочаровавшиеся в прежних теориях (в частности, в дюркгеймовском «социологизме»), увидели способ подлинного развития социологического знания в освобождении от всяких умозрительных конструкций. Так, известный философ и социолог Д. Кювийе в своей книге «Куда идет французская социология?» (1953) утверждал, что основной порок социологии Дюркгейма и источник последующего разочарования в ней состоит в том, что Дюркгейм слишком тесно связал социологию с философией. Перед французской социологией, по его мнению, стояла задача реализовать лозунг Ф. Симиана: «Ни идей без фактов, ни фактов без идей»1. Очевидно, что в этих условиях «философская» социология Гурвича воспринималась как интеллектуальный анахронизм. Несмотря на то, что Гурвич опубликовал более 30 книг и множество статей в области истории философии, общей теории морали и права, общей социологической теории, социологии права, морали, познания, стоял у истоков создания Центра социологических исследований (1946) и Международной ассоциации социологов франко-язычных стран, основал журнал «Международные тетради по социологии» (1946) и в 1948 г. возглавил кафедру социологии в Сорбонне, основанную Э. Дюркгеймом, а также явился инициатором и руководителем ряда коллективных трудов, реального успеха и влияния его теории не имели. Лишь в последние годы в связи с развитием леворадикальной социологии и проникновением диалектики в область социологического знания, идеи Гурвича начинают оказывать реальное влияние и приобретать популярность. Действительно, можно ли в наше время бурных социальных сдвигов и интенсивных контактов анализировать социальную жизнь как ряд статичных и замкнутых образований? Можно ли исследовать подвижную реальность с помощью неподвижного методологического инструментария, застывших понятий, ограниченных рамками формальной логики и с неизбежностью порождающих метафизическое конструирование? 1 Cuvillier A. Où va la sociologie française? Paris, 1953, p.175. 1 Сама социальная действительность подсказывает отрицательные ответы на эти вопросы и с очевидностью демонстрирует несоответствие между объектом социологического исследования и средствами его изучения в традиционной «академической» социологии. Одним из первых в рамках немарксистской социологии задачу ликвидации этого несоответствия поставил перед собой Ж. Гурвич. Удалось ли ему реализовать поставленную задачу, мы увидим в результате рассмотрения его концепций. 205 «Диалектический гиперэмпиризм» как социологическая метатеория Главное предназначение диалектики, согласно Гурвичу, состоит в борьбе против всякого догматизма, связанного с заранее принятой философской или научной позицией. «Диалектизация» диалектики может осуществиться лишь в том случае, если она предшествует любой доктрине. «Диалектика в наших глазах не представляла бы ни малейшего интереса, не только социологического, но и философского, если бы она должна была служить защите позиции, принятой заранее»2, - пишет Гурвич. Под этим углом зрения он оценивает все известные в истории концепции диалектики, которые, по его мнению, в той или иной степени служили обоснованию и защите определенной доктрины и, следовательно, заражены догматизмом и апологетикой. Особенно негативно оценивает Гурвич те концепции диалектики, которые из трех компонентов противоречивого диалектического движения: тезиса, антитезиса и синтеза, делали акцент на последнем. Именно поэтому теорию Гегеля он рассматривает как «смертный приговор диалектике»3. В качестве резкой и плодотворной реакции против гегелевской диалектики Гурвич рассматривает точку зрения Прудона. Следует подчеркнуть, что вообще идеи Прудона оказали очень сильное влияние на различные стороны «плюралистической» доктрины Гурвича. В диалектике Прудона Гурвича привлекает ее «антитетичность», отказ от признания роли синтеза в процессе разрешения противоречий. «Гегелевской диалектике он противопоставляет диалектику антиномическую, антитеологическую, антиэтатическую, антиконформистскую, революционную»4, - пишет Гурвич о Прудоне. Но и прудоновская диалектика его не устраивает, ибо конец, завершение ее есть «всеобщее примирение». За привлечение диалектики к обоснованию определенной философской доктрины и связанный с этим догматизм Гурвич критикует и Ж.-П. Сартра. Положительными сторонами его диалектической концепции он считает ограничение диалектики как реального движения сферой человеческого мира и исключение его из мира природы. Но, несмотря на эти и некоторые другие достоинства, концепция Сартра догматична еще в большей степени, чем многие концепции его предшественников, так как, с одной стороны, она направлена на апологию его доктрины индивидуального существования, с другой она апеллирует, вопреки намерениям ее автора, к универсальному «диалектическому разуму». Если Сартр квалифицирует диалектическую концепцию Гурвича как «неопозитивизм», то Гурвич в ответ характеризует диалектику Сартра как «неорационалистическую». В ходе дальнейшего изложения мы увидим, что в воззрениях Гурвича и Сартра гораздо больше общего, чем они это сами признают. Тем не менее в результате анализа сартровской диалектики Гурвич приходит к весьма критическому выводу, утверждая, что «усилие, предпринятое Сартром для синтеза экзистенциализма, Гегеля и Маркса, в его теории диалектического разума закончилось провалом...»5 Особое место в рассмотрении Гурвичем различных концепций диалектики занимает анализ диалектики К. Маркса. Гурвич считает диалектику Маркса «самой 2 Gurvitch G. Dialectique et sociologie. Paris, 1962, p.14. Ibid., p.86. 4 Ibid., p.97. 5 Ibid, p.176. 3 2 реалистической и самой конкретной из всех, созданных до настоящего времени 6. В отличие от весьма распространенного на Западе, и в частности во Франции, тезиса о том, что марксова диалектика не более чем вариация гегелевской, он подчеркивает глубокую оригинальность теории Маркса в сравнении с системой Гегеля. Однако, трактуя диалектику Маркса, Гурвич допускает серьезные ее искажения. Прежде всего это относится к утверждению, будто Маркс ограничивает сферу диалектики как реального движения социальной действительностью и не признает диалектику природы. Здесь Гурвич слово в слово повторяет Сартра, который рассматривает диалектику природы (отождествляемую со всем диалектическим материализмом) как позднейшую «экстраполяцию» Ф. Энгельсом социальной диалектики на природу. Та убедительная критика, которой подвергли этот тезис Сартра французские марксисты и советские исследователи, целиком применима и к позиции Гурвича7. Истолковывая Маркса в духе «плюрализма» и проецируя на его теорию свою собственную, Гурвич даже отрицает... материализм созданного Марксом материалистического понимания истории. С его точки зрения, только для того чтобы противопоставить себя спиритуализму Гегеля, Маркс «использует досадный термин «материализм», хотя этот термин отнюдь не выражает его 206 мысль»8. Гурвич одобряет «антидогматическую» ориентацию Маркса, связанную, по его мнению, со «стремлением исключить всякую изначальную философскую позицию: спиритуализм, материализм, скептицизм, даже морализм»9. Но и Маркс, полагает Гурвич, не избежал догматизма, так как его историческая диалектика якобы скрывает в себе эсхатологическую философию истории. Итак, все известные в истории концепции диалектики Гурвич объявляет «прирученными», зараженными в той или иной мере догматизмом и апологией заранее заданных позиций. Подлинная, верная себе и «непримиримая» диалектика характеризуется им прежде всего через ряд негативных определений: она не может вести ни к спасению, ни к отчаянию, ни к спасению через отчаяние; она не содержит в себе средства примирения человечества или божества с самими собой, ее нельзя назвать ни спиритуалистической, ни материалистической, ни мистической. Диалектика - это отрицание законов формальной логики, «мумифицированных» понятий, абстракций, не ведущих к конкретному в познании. Диалектика - это отрицание стабилизации и кристаллизации не только в познании, но и в действительности. Одним словом, «это борьба против искусственной стабильности в реальном, как и в концептуальном»10. Негативный пафос воззрений Гурвича чрезвычайно велик. Но как же в таком случае «диалектизировать» диалектику? Чем заменяет Гурвич «прирученные» диалектики, «мумифицированные» понятия и застывшие структуры? Какова его «беспредпосылочная» и «неутешающая» диалектика? Это - «диалектический гиперэмпиризм», или «эмпирико-реалистическая диалектика». Гурвич считает, что единственный способ дедогматизировать диалектику социологического познания и способствовать ее развитию в качестве методологии состоит в ее соединении с эмпиризмом, причем последний отнюдь не сводится к тем 6 Ibid, p.149. Грецкий М.Н. Существует ли диалектика в природе? (Из истории идеологической борьбы в современной Франции). - «Философские науки», 1964, №6; Стрельцова Г.Я. Критика экзистенциалистской концепции диалектики (Анализ философских взглядов Ж.-П. Сартра). М., 1974. 8 Gurvitch G. Dialectique..., p.123. 9 Ibid., p.150. 10 Ibid., p.26. 7 3 интерпретациям опыта, которые существовали в истории философии. Эмпиризм подобно диалектике искажался в различных теоретических системах. Наиболее характерные представители эмпиризма - сторонники «эмпирического исследования» в социологии (в особенности, американской), отвергающие всякую теорию и не отдающие себе отчета в том, что именно они исходят из предвзятой философской концепции. Они полагают, что «социальные факты» подобно цветам на лугу лишь ждут, чтобы их собрали, в то время 208 как всякая наука, согласно прекрасной формуле Гастона Башляра, «ищет скрытое». Как только пытаются создать однозначную теорию опыта с целью подчинить его определенной предвзятой концепции, его деформируют, останавливают, разрушают его непредвиденность и бесконечное разнообразие. С целью отделить свой эмпиризм от традиционного и подчеркнуть его «превосходную степень» Гурвич квалифицирует его как «гиперэмпиризм», или как «эмпирико-реалистическую диалектику». Но не будет ли противоречием соединение диалектики с эмпиризмом после того, как была отвергнута всякая философская позиция, предваряющая диалектику: в конце концов эмпиризм также представляет собой философскую позицию? Нет, отвечает Гурвич, и обосновывает это так: для диалектического гиперэмпиризма диалектический метод есть путь, ведущий к гиперэмпиризму в смысле какой-либо доктрины, но к бесконечно разнообразному опыту, рамки (cadres de référence) которого беспрёрывно обновляются. Диалектика и эмпиризм, говорит Гурвич, чрезвычайно близки друг другу. Диалектика как реальное движение есть феномен человеческой реальности; то же самое относится и к опыту. Всякий опыт предполагает бесчисленные опосредования между «непосредственным» и «конструируемым»; последние являются только крайними точками и предполагают множество промежуточных звеньев и переходов, что и делает всякий опыт диалектическим. Особенно сближает диалектику с опытом то, что он «непрерывно ломает свои собственные основополагающие рамки»11. Итак, диалектика, по Гурвичу, становится «подлинной» и верной себе только тогда, когда она становится «гиперэмпиристской», и, наоборот, «подлинный» эмпиризм - это «диалектический гиперэмпиризм», ибо опыт диалектичен по существу. Гурвич рассматривает диалектику в трех основополагающих аспектах12. Первый аспект имеет онтологический смысл: это диалектика как реальное движение. В качестве реальности диалектика есть путь, по которому движутся человеческие целостности (а человеческая реальность, согласно Гурвичу, является по преимуществу социальной реальностью) в процессе самосоздания и саморазрушения, во взаимном порождении целостностей и их частей, а также в борьбе, которую эти целостности ведут против внутренних и внешних препятствий. Диалектика как реальное Движение целиком ограничена рамками социального; она не при209 суща природному царству. Именно этим объясняется ее особая роль в социологии, главной науке об общественных явлениях. Нетрудно заметить, что онтологическая концепция Гурвича, по существу, совпадает с сартровским разделением «бытия-в-себе», которому свойственны неподвижность, непротиворечивость и самотождественность, и в корне противоположного ему «бытия-для-себя» (человеческого существования), которое диалектично, т.е. обладает такими характеристиками, как постоянное самоотрицание, противоречивость и развитие на основе собственных импульсов 13. Гурвич полностью солидаризируется с Сартром в отрицании диалектики природы. Ibid., p.8; см. также с.184 и далее. Ibid, p.179-188. 13 Стрельцова Г.Я. Критика экзистенциалистской концепции диалектики, с.25. 11 12 4 Второй аспект диалектики характеризует ее как метод. Это способ схватить, понять, познать движение реальных человеческих целостностей, причем не только через научные и философские виды познания, но и через действие и участие. Учитывая, что всякая реальность, которую мы познаем, диалектизируется уже самим фактом вторжения человеческого элемента, который делает диалектичным все, к чему он прикасается, диалектический метод в некоторых своих процедурах может применяться не только в изучении социальной реальности, но и в науках о «недиалектической» природе. Третий аспект диалектики - в диалектическом соотношении между сферами реального, операциональными рамками науки, включая сюда и применяемый ею метод, и конструируемым наукой объектом. Это диалектическое соотношение возникает как результат отсутствия строгого параллелизма между сферами реального и науками, которые их изучают. Особое место в концепции диалектики Гурвича занимает проблема целостности, что еще в одном пункте сближает ее с «теорией практических ансамблей» Сартра, развиваемой им в «Критике диалектического разума» (1960). Согласно Гурвичу, диалектика, идет ли речь о реальном движении или о методе, направлена одновременно на ансамбли и их конститутивные элементы, целостности и их части. Чтобы быть последовательной, диалектика должна изучать с такой же интенсивностью движение к плюральности целостностей, как и обратное движение к их объединениям. Ансамбли, или целостности, с которыми имеют дело науки, в особенности науки о человеке и, в частности, социология и история, - это ограниченные, конечные реальности, тогда как целостности, о которых говорит философия, бесконечны. Из этого Гурвич делает вывод, что «движение к плюральности це210 лостностей имеет больше шансов быть акцентировано в науках о человеке, а движение в направлении объединения целостностей - в философии»14. Исходя из признания диалектичности социальной реальности, Гурвич особую роль отводит диалектике в науке о социальной реальности – социологии. Без опоры на диалектику не могут быть решены проблемы связи между общей социологической теорией и эмпирическими исследованиями, проблемы отношений между описанием, пониманием и объяснением, между социологией, историей и другими социальными науками. Диалектика в социологии призвана также разрешить проблему соотношения ценностных и познавательных аспектов исследовательского процесса, борясь против «сознательных и бессознательных оценок»15. Однако Гурвич считает, что возможности диалектики небезграничны. По его мнению, она не дает и не может дать социологического объяснения. Вот почему в отношении диалектики Гурвич предпочитает говорить не об объяснении, а об «освещении». Диалектические процедуры осуществляют лишь подготовку объяснения; использование же диалектики с целью объяснения может, с точки зрения Гурвича, вести лишь к чистому описанию в социологии. Подведем итоги и сформулируем основные оценки «диалектического гиперэмпиризма» как метатеоретического обоснования социологической науки. Итак, диалектическая концепция Гурвича явилась реакцией на господствующее в академической социологии метафизическое мировоззрение, переоценку роли формализации, преобладание количественного анализа над качественным, подход к обществу как к статичному и бесконфликтному образованию. Опираясь на диалектику, Гурвич стремится сделать более подвижным понятийный аппарат социологии и тем самым приблизить его к конкретному человеческому опыту. Все эти устремления не могут не вызвать положительного отношения в марксистской диалектике. Принцип рассмотрения явлений в их становлении и динамике, в 14 15 Gurvitch G. Dialectique..., p.25. Ibid., p.183. 5 постоянном движении и смене форм бытия был четко сформулирован К. Марксом, который писал о диалектике, что «в позитивное понимание существующего она включает в то же время понимание его отрицания, его необходимой гибели, каждую осуществленную форму она рассматривает в движении, следовательно также и с ее преходящей стороны, она ни перед чем не преклоняется и по самому существу своему критична и революционна»16. В логическом плане 211 для эффективного исследования различных сторон бесконечной реальности в движении действительно требуется, по словам В.И. Ленина, «всесторонняя, универсальная гибкость понятий, гибкость, доходящая до тождества противоположностей...»17 Однако благие намерения Гурвича теряются в большом количестве фундаментальных пороков, что никак не позволяет видеть в «диалектическом гиперэмпиризме» методологическую базу социологического знания. Необходимо прежде всего подчеркнуть имеющее место в «диалектическом гиперэмпиризме» противоречие между онтологическим дуализмом и, шире, плюрализмом, и признанием универсальности диалектического метода, применяемого как в изучении природы, так и в изучении общества. Теоретические последствия этого противоречия чрезвычайно важны. Онтологический .дуализм Гурвича, который выражается в утверждении диалектичности общественного развития и отрицании диалектики Природы, сближает его в известном смысле (наряду с Сартром) со сторонниками «понимающей социологии», постулирующих коренное различие мира природы и мира «духа». Однако у Гурвича отсутствует свойственный «понимающей социологии» методологический дуализм, что проявляется в отказе от дилеммы «объяснение - понимание» и в признании возможности применения диалектики в познании природы. Но как возможно диалектическим методом познавать «недиалектическую» реальность, каковой, по мысли Гурвича, является природа? Ведь Гурвич обосновывает свою методологию не познавательными целями науки, а той реальностью, на которую методология направлена. К специфике социальной реальности он, в частности, апеллирует для обоснования большей значимости диалектики в социологии, чем в естествознании, реальность является для него критерием выбора той или иной диалектической процедуры, сложность социальной реальности лежит в основе множественности социальных наук и т.д. По существу ответ на поставленный вопрос в «диалектическом гиперэмпиризме» отсутствует. Чтобы выйти из создающегося затруднения, Гурвич выдвигает два тезиса: вопервых, отсутствие строгого «параллелизма» между методом и реальностью («диалектичность» отношений между ними), во-вторых, «вторжение» диалектики в природные объекты в процессе их познания, своеобразное их «заражение» диалектикой. В этих пунктах с очевидностью проявляется методологический субъективизм Гурвича, тесно связанный с его релятивизмом. Действительно, первый тезис отнюдь не снимает пробле212 му, он только вновь выявляет ее, ибо возникает законный вопрос: почему в одних исследовательских ситуациях реальность служит критерием выбора того или иного метода, а в других - нет (вследствие «диалектичности» отношений между методом и реальностью)? Остается лишь уповать на произвол познающего субъекта. Что касается второго тезиса, то что в нем может означать «заражение» диалектикой «недиалектической» природной реальности в процессе ее познания? Очевидно, речь может идти лишь о «диалектизации» познающей, но не познаваемой реальности, 16 17 Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т.23, с.22. Ленин В.И. Полное собрание сочинений, т.29, с.99. 6 поскольку имеется в виду познавательное вторжение в исследуемый объект. Получается, что познавательная «диалектизация» имеет дело с самой собой, а не с познаваемой реальностью, что явно граничит с солипсизмом. Другое проявление релятивизма теории Гурвича - это провозглашаемая под флагом борьбы с догматизмом беспредпосылочность его диалектики. Гурвич фактически отказывает диалектике в функции выработки теоретической позиции, рассматривая ее в качестве своего рода «санитарной службы» познавательного процесса. Но спрашивается, чем отличается такая позиция от точки зрения «нуль гипотезы», присущей критикуемой Гурвичем эмпирической социологии? Более того, в «диалектическом гиперэмпиризме» позиция «нуль гипотезы» выступает не просто как методическая рекомендация в эмпирическом исследовании, но как философский принцип. Естественно, что «нулевой гипотезы» быть не может, а идея полной беспредпосылочности знания утопична. Именно поэтому Гурвич в позитивном плане вынужден неустанно апеллировать к бесконечному многообразию непрерывно изменяющегося человеческого опыта. Но эта апелляция - лишь одно из выражений того же релятивизма. Порочный круг определения «подлинной» диалектики через «гиперэмпиризм», а эмпиризма через диалектику, приводит Гурвича к тавтологичности в основном постулате его теории. Сам термин «диалектический гиперэмпиризм» тавтологичен, ибо его изобретатель приписывает изначально одни и те же атрибуты и «диалектическому», и «гиперэмпиризму». Вот какой ценой Гурвичу приходится избавляться от «догматизма»! В концепции диалектики Гурвича имеет место своего рода «абсолютизация относительного», и в этом его фундаментальное отличие от объективной материалистской диалектики. «...В (объективной) диалектике относительно (релятивно) и различие между релятивным и абсолютным. Для объективной диалектики в релятивном есть абсолютное. Для субъективизма и софистики 213 релятивное только релятивно и исключает абсолютное»18, - писал В.И. Ленин. Диалектический подход отнюдь не отвергает формально-логического, как того требует Гурвич, подобное «отбрасывание» само по себе недиалектично. Задача состоит не в том, чтобы отвергать законы и принципы формальной логики, соединяя между собой, с одной стороны, диалектику, с другой - социологию, а в том, чтобы обнаруживать диалектическое в самом развитии социологического знания, ибо «всему познанию человека вообще свойственна диалектика»19. Диалектика Гурвича - хороший пример того, как абстрактные призывы к конкретности, к познанию всего и вся сразу и целиком, оборачиваются абстракциями худшего сорта. В результате мы встречаемся с большим количеством трюизмов, с утверждениями типа: «иногда бывает так, а иногда бывает иначе». Много ли подобные утверждения могут дать для развития научного знания? Полный релятивизм - это не способ познания, а способ разрушения познания; вот почему «диалектический гиперэмпиризм» не может претендовать на роль метатеоретического основания социологической науки. Проблема научного метода. Социология и история — «дуумвират» наук о человеке Диалектическая методология в трактовке Гурвича специфическим образом преломляется в методах различных социальных наук. Гурвич выделяет три метода изучения социальной реальности20. 1. Систематизирующий и аналитический метод обычно преследует практические Ленин В.И. Полное собрание сочинений, т.29, с.317. Там же, с.321. 20 Traité de sociologie, t.1. Sous la dir. de Gurvitch G. 2-ème éd. corr. Paris, 1962, p.21-27. 18 19 7 цели и, будучи направлен на единственный глубинный уровень социальной реальности, выхваченный более или менее искусственно из тотальности, стремится придать ему связность, чтобы достичь наибольшей эффективности в специфической социальной рамке, предпосылки которой, как правило, не осознаны. Таков метод большинства частных социальных наук. 2. Индивидуализирующий, или сингуляризирующий, метод применяется двумя частными социальными науками: историей и этнографией, которые подобно социологии изучают целостные социальные феномены в их ансамбле. Этнография изучает «непрометеевские» общества, т.е. общества, лишенные осознания изменений. Историография изучает «прометеевские», или исторические, общества в их неповторимых и уникальных аспектах. 214 3. Метод качественной и дискретной типологии - это метод социологической науки, который теснейшим образом связан с эмпиристской диалектикой. Конструирование типов отличается как от генерализирующего метода естественных наук, так и от аналитико-систематизирующего метода большинства частных наук и сингуляризирующего метода истории и этнографии; оно занимает промежуточное положение между указанными методами. Типологический метод генерализирует до определенной границы, но лишь для того чтобы лучше выявить специфичность типа; он сингуляризирует до определенного пункта, но для того чтобы лучше выявить рамки, которые могут повторяться. Само промежуточное положение типологических методов между генерализацией, сингуляризацией и систематизацией, между повторением и дискретностью, между объяснением и пониманием свидетельствует о том, что они не могут разрабатываться эффективно без опоры на диалектику. Это, в частности, наблюдается при различении Гурвичем трех основных видов типов: микросоциологических типов частных групп, типов социальных классов и глобальных обществ. Микросоциологические типы, по Гурвичу, самые абстрактные и самые общие, так как они допускают частное повторение внутри макросоциологических рамок. Типы частных групп более конкретны, чем микросоциологические, но менее - чем типы глобальных обществ и социальных классов. Это - абстрактно-конкретные типы. Наконец, типы социальных классов и глобальных обществ наиболее конкретны и близки к историческому существованию, т.е. встречаются чрезвычайно редко. Выделяемые три вида должны служить ориентировочными пунктами для последовательного конструирования типов, способствуя их взаимной верификации. Итак, метод социологии, согласно Гурвичу, — это типологический метод, которому он приписывает универсальную значимость. И действительно, «диалектикоэмпиристская социология» - это бесчисленное множество типологий, их критериев и определений различных типов. Какую бы проблему ни исследовал Гурвич, он, стремясь выразить бесконечное богатство и разнообразие социального феномена, конструирует квазибесконечное количество типов, подтипов и т.д. на основании множества критериев. При этом он, как правило, не забывает подчеркнуть, что это количество в принципе может быть увеличено, так как всякая классификация социологических типов «обладает главным образом прагматическим характером...»21 215 Какое же место в действительности занимает типологическая процедура в методологическом аппарате социологической науки? То, что она занимает в нем определенное место наряду с рядом других методов, несомненно. Но более чем сомнительна та роль, которую отводит ей Гурвич. Во-первых, вряд ли нужно специально 21 Gurvitch G. La vocation actuelle de la sociologie, t.I. Vers la sociologie différentielle. 4-ème éd. Paris, 1968, p.507. 8 доказывать, что типологизация в социологии не является привилегированным методом в сравнении, например, с систематизацией и анализом, которые Гурвич квалифицирует как методы исключительно частных социальных наук. Во-вторых, конструирование типов различного рода отнюдь не специфично для социологии; в такой же мере этот метод широко применяется в других социальных науках. Особое внимание Гурвич уделяет проблеме объяснения, ибо в нем, с его точки зрения, состоит одна из основных задач социологического исследования. В современной западной социологии Гурвич констатирует явный упадок и кризис объяснения, что грозит социологии стать прикладной наукой, неспособной дать объяснение наиболее значительным явлениям нашей эпохи. Каковы же причины упадка социологического объяснения? Гурвич называет пять таких причин22. Это: 1) общий кризис жестких формул детерминизма, 2) злоупотребление оппозицией между пониманием и объяснением, 3) тенденция каждой из отраслей социологии ограничиваться своими собственными рамками в отношении объяснения, 4) отсутствие диалектических процедур в социологии и, наконец, 5) кризис общей теории в социологии. Очевидно, что проблема объяснения у Гурвича находится в тесной связи с проблемой детерминизма, который в общем смысле он определяет так: «Детерминизм есть интеграция частных фактов в одну из многочисленных реальных конкретных рамок, или вселенных (переживаемых, познаваемых, конструируемых), которые всегда остаются случайными; он располагает эти факты, т.е. объясняет их в функции понимания рамки»23. Уже из этого определения явствует релятивизм и плюрализм в подходе к проблеме детерминизма. Действительно, Гурвич предпочитает говорить не о детерминизме, но о «социальных детерминизмах»; не случайно, одна из его основых работ носит название: «Детерминизмы и человеческая свобода». Основная цель этой книги - «доказать, что каждый уровень социальной реальности, каждая социальная группа, класс, глобальное общество обладают своим собственным детерминизмом, а относительности 216 и многоформности детерминизмов соответствуют различные степени человеческой свободы. Гурвич считает причинные объяснения «в высшей степени желательными в социологии»24, но причинность, по его мнению, может быть только индивидуальной и единичной. Из различных процедур прямого включения в целостности, установления функциональных корреляций, закономерностей-тенденций, единичной причинности, именно последняя трактуется как наиболее объясняющая. Поскольку она наиболее часто и плодотворно применяется в исторической науке, то «из всех наук о человеке только история объясняет лучше и более достоверно, чем социология»25. Отсюда и следует призыв к единству социологического и исторического объяснения и - шире - социологии и истории. Обе эти науки в трактовке Гурвича призваны осуществлять руководство ансамблем социальных наук. Интеграция последних не может быть реализована в рамках общей науки о человеке; эту задачу призван осуществить «дуумвират» социологии и исторической науки, которые обладают следующими общими чертами: 1) обе они изучают целостные социальные феномены; ,2) обе сталкиваются с проблемой структур и конъюнктур ; 3) и та и другая решают проблему множественных социальных времен; 4) обе они науки объясняющие26. В негативном плане этот «дуумвират» объединяет наличие «Cahiers internationaux de sociologie», 1956, v.XXI, juillet — déc., p.8-12. Gurvitch G. Déterminismes sociaux et liberté humaine. Paris, 1955, p.40. 24 Gurvitch G. La vocation..., t.II, p.475. 25 «Cahiers internationaux de sociologie», 1956, v.XXI, juillet — déc., p.14. 26 Gurvitch G. Dialectique..., p.223. 22 23 9 общего «врага» - философии истории, которая стремится выявить «смысл истории» и дать однозначное объяснение хода исторического процесса. Различия между социологией и историей коренятся прежде всего в их методах: хотя история и не отказывается от типологий, она ищет неповторимое и незаменимое в движении «прометеевских» обществ. В то время как история делает акцент на непрерывности перехода от одних структур к другим, на непрерывности их разрушений, непрерывности неповторимых событий, социология, напротив, акцентирует дискретность изучаемых ею типов. Чтобы прийти к плодотворному сотрудничеству социологии и истории, необходима опора на «эмпирикореалистическую» диалектику. Оценивая подход Гурвича к проблеме объяснения, необходимо отметить, что его призыв к единству социологического и исторического объяснения (и вообще социологии и истории) имеет положительное значение, учитывая в особенности принципиальный антиисторизм современной ему западной социологии. Но не вы217 держивает критики трактовка метода исторической науки как индивидуализирующего. Обобщение в истории так или иначе широко применяется, хотя удельный вес и масштабы обобщений в ней не столь велики, как в некоторых других науках. Если принять точку зрения «индивидуализирующей» истории, которую отстаивали Ранке, Риккерт, Виндельбанд и вслед за ними отстаивает Гурвич, то идеалом истории было бы издание исторических документов: история была бы в этом случае «индивидуализирована» до предела, а обобщение историка почти полностью элиминировано, но это означало бы, по существу, упразднение исторической науки. Что же касается трактовки Гурвичем проблемы объяснения и детерминизма в социологии, то она заслуживает самой серьезной критики. В противовес социологамэмпирикам, не стремящимся проникнуть в сущность социальных явлений, Гурвич часто повторяет слова Г. Башляра о том, что «наука ищет скрытое». Но что же он обнаруживает на «скрытом», сущностном уровне социальной реальности? Господство случайности. И это вполне логичное следствие и одно из проявлений релятивистской и плюралистской методологии. Сфера детерминизма оказывается замкнутой отдельными социальными рамками; каждая из них обладает своим собственным детерминизмом: сколько рамок столько и детерминизмов. Ограничивая причинность индивидуальной причинностью, Гурвич, по существу, изменяет своей точке зрения целостности; в противном случае индивидуальная причинность оказывалась бы включенной в более общую причинную детерминацию. Гурвич, таким образом, не отрицает детерминизм, но приписывает ему чрезвычайно ограниченный смыслу факты в его интерпретации детерминированы социальными рамками, которые сами случайны. Следовательно, признание ограниченной закономерности явлений сочетается с утверждением их фундаментальной случайности. Пафос марксистской концепции детерминизма состоит в отрицании жесткой детерминации социальных процессов. Но это отрицание отнюдь не тождественно принципиальному индетерминизму, к которому приводят релятивизм и плюрализм в социологии. Марксистская социология отвергает фатализм в трактовке общественного развития и исходит из статистического характера социальных закономерностей. Социальные законы «не имеют иной реальности, кроме как в приближении, в тенденции, в среднем, но не в непосредственной действительности»27. Социальные 218 закономерности специфическим образом действуют на различных уровнях, в различных сферах социальной реальности, а, следовательно, последние обладают определенной степенью внутренней детерминированности. Но марксистский материалистический 27 Маркс К. и Энгельс Ф. Сочинения, т.39, с.355. 10 монизм отстаивает принципиальную закономерность социальных процессов и этим противоположен плюрализму». Если «плюрализм» обнаруживает на сущностном уровне произвол случайности, то для марксистской социологии «отношение сущностей или между сущностями»28 - это сфера закономерности. Если «диалектический гиперэмпиризм» приводит к хаотическому нагромождению типологий, то марксизм дает стройную систему социологического знания, способного объяснять сущность социальных явлений и предвидеть их развитие. Проблемы социальной реальности 1. «Целостные социальные феномены» и проблемы социальной реальности. Одно из важнейших мест в системе социологических понятий «диалектического гиперэмпиризма» занимает понятие «целостных социальных феноменов». «Целостные социальные феномены» представляют собой, согласно Гурвичу, предмет социологической науки. Именно поэтому последнюю он определяет следующим образом: «Социология есть основанная на диалектике качественная и дискретная типология аструктурных, структурируемых и структурированных целостных социальных феноменов, которые она изучает одновременно на всех глубинных уровнях, во всех масштабах и во всех секторах с тем, чтобы прослеживать их движение структурации, деструктурации, реструктурации и разрушения, находя их объяснение - в сотрудничестве с историей»29. Понятие «целостных социальных феноменов» заимствовано Гурвичем у виднейшего представителя Французской социологической школы, последователя Э. Дюркгейма Марселя Мосса (1872-1950). Необходимо подчеркнуть, что в творчестве Мосса это понятие не было разработано в более или менее развернутом виде. Идея «целостных социальных феноменов» была выражена Моссом в форме неявных методологических установок и отдельных высказываний в различных произведениях, из которых наиболее значительным является «Опыт о даре. Форма и основание обмена в архаических обществах» (1925). Идея «целостных социальных феноменов» у ее автора выступала в двух аспектах: 219 методологическом и онтологическом. В первом аспекте она содержала в себе установку на рассмотрение определенных социальных явлений в тесной связи с другими социальными явлениями и с тем целым, в которое эти явления включены, ибо «понять что-либо можно только отнеся его к целому, ко всей общности, а не к изолированным частям»30. Во втором аспекте понятие «целостных социальных феноменов» у Мосса обозначает явления социальной реальности, которые пронизывают все стороны жизни социальной системы, фокусируют и сосредоточивают ее в себе. Эти феномены являются одновременно юридическими, религиозными, эстетическими, экономическими и т.д. Они «в определенных случаях приводят в движение целостность общества и его институтов»31. Гурвича привлекают оба аспекта идеи «целостных социальных феноменов». Но в интерпретации идей Мосса Гурвич не избежал проецирования своей собственной концепции на концепцию своего предшественника. В то же время он подвергает критике некоторые положения Мосса, в которых близость между обеими концепциями, по его мнению, отсутствует. В общем смысле Гурвич склонен трактовать «целостные социальные феномены» гораздо шире, чем Мосс. Это проявилось, в частности, во взгляде на них как на предмет социологии. Через «целостные социальные феномены», или целостности в движении, Ленин В.И. Полное собрание сочинений, т.29, с.138. Traité de sociologie, t.1, p.27. 30 Mauss M. Oeuvres, t.3. Cohésion sociale et divisions de la sociologie. Paris, 1969, p.274. 31 Mauss M. Sociologie et anthropologie. Paris, 1950, p.274. 28 29 11 прежде всего утверждается социальная реальность. «Целостные социальные феномены», по Гурвичу, никогда не идентичны ни одному из их конкретных содержаний и представляют всегда больше, чем их ансамбль, и тем более, чем их сумма. «Целостные социальные феномены», по Гурвичу, не просто «охватывают », различные аспекты социальной жизни, но и являются ее могучей движущей силой. Это «вулканический» элемент социальной реальности. «”Целостные социальные феномены”, и частичные, и глобальные, связаны с социальным витализмом...»32, - пишет Гурвич. Поистине, в его интерпретации социальная реальность обладает в лице «целостных феноменов» той импульсивной всепроникающей силой, которую А. Бергсон называл «жизненным порывом». Гурвич подчеркивает специфичность социальной реальности по отношению к индивидуально-психической и несводимость первой ко второй. В этом отношении он следует традиции школы Дюркгейма. Но он отказывается от «социального реализма» Дюркгей220 ма с его утверждением независимости социальной реальности от индивидуального сознания и действия: «целостные социальные феномены» и «целостные психические феномены» находятся, с его точки зрения, в состоянии диалектического взаимодействия. Гурвич подвергает резкой критике индивидуалистический номинализм в социологии, сводящий социальную реальность к процессу межличностного взаимодействия. За это он, в частности, критикует ряд американских социологических концепций и теорию М. Вебера. В то же время он против взгляда на общество как на совокупность застывших в неподвижности институтов. В частности, у Т. Парсонса термины «система», «структура», «институты» определяются друг через друга, что лишь скрывает его неспособность уловить социальную реальность как специфическую и динамическую целостность. Последняя, по Гурвичу, отнюдь не сводится к «системе», так как она есть непрерывное усилие, деятельность, борьба людей. «Общество есть прежде всего... коллективное творчество»33, - пишет он. «Волевой» фактор социальной жизни чрезвычайно импонирует Гурвичу, и он «извлекает» его из теорий самых различных мыслителей: Сен-Симона, Маркса, Прудона, Мосса. Ряд моментов изложенной концепции социальной реальности выгодно отличают ее от других концепций западных социологов и имеют положительное значение. Это относится, в частности, к постановке проблемы «целостных социальных Феноменов», к утверждению специфичности социальной реальности и ее диалектического соотношения с психической реальностью, к критике социального номинализма спиритуализмa. Гурвич справедливо подчеркивает противоречивый характер социальной действительности в противовес теориям, постулирующим господство социальной сплоченности и гармонического порядка. Наконец, положительной оценки заслуживает и акцент на роли социально-преобразующей деятельности человека, который является (индивидуально и коллективно не только продуктом, но и субъектом общественных отношений. Однако в трактовке Гурвичем социальной реальности сказываются и основные пороки общей методологии «диалектического гиперэмпиризма». Хотя сама постановка проблемы «целостных социальных феноменов» не может вызвать возражений, ее решение Гурвичем ни в коей мере нельзя считать удовлетворительным. Даваемая им характеристика «целостных социальных феноменов», как явствует из изложенного, чрезвычайно неопределенна, расплывчата и даже имеет оттенок некоторого мистицизма; эти «фе221 32 33 Gurvitch G. La vocation..., t.I, p.20. Ibid., t.II, p.444. 12 номены» выступают в его толковании как некая неуловимая, всесильная и мистическая субстанция с бесчисленным количеством атрибутов, трансцендентная по отношению к своим эмпирическим проявлениям. Гурвич совершенно игнорирует такой важнейший «целостный социальный феномен», как общественно-экономическая формация, сложная противоречивая целостность в движении, различные типы которой дают возможность понять те или иные факты социальной жизни. Гурвич подвергает критике спиритуализм в социологической теории, но не с позиций материалистического монизма, а с позиций своей плюралистической методологии. Проблема взаимодействия общественного бытия и общественного сознания растворяется им в проблеме взаимодействия между отдельными сторонами множественных социальных сфер, что лишает его критику спиритуализма твердого методологического основания. Плюрализм Гурвича явно доминирует над его стремлением к целостному рассмотрению социальной реальности и, по существу, подрывает идею «целостных социальных феноменов». Действительно, понятие целостности предполагает, во-первых, специфичность объекта, во-вторых, полноту всех его свойств, в-третьих, интегрированность свойств объекта. Плюралистическая методология разрушает прежде всего последний компонент идеи целостности. Напротив, марксистский материалистический монизм позволяет гармонически сочетать идею целостности социальной реальности с признанием ее многомерного, многоуровневого, противоречивого характера. Наконец, не выдерживает критики общий взгляд на социальную реальность как на «вулканический» поток спонтанного движения. Перекликаясь с экстатическим витализмом «философии жизни», такая точка зрения прямо ведет к иррационализму и весьма далека от диалектического подхода, синтезирующего в себе рассмотрение генезиса, функционирования, изменения и смены социальных систем и подсистем. Позиция Гурвича в данном отношении призвана служить обоснованием принципиальной непредсказуемости общественного развития, а это в свою очередь ведет к отрицанию научного статуса социологического знания. 2. «Глубинные уровни» социальной реальности. Социальная реальность, согласно Гурвичу, подразделяется на различные слои, этажи, или «глубинные уровни» (paliers en profondeur), которые призвана изучать особая отрасль социологии — «глубинная социология»34. Деление на «глубинные уровни» представляет собой «вертикальный» срез социальной реальности. Этапы изу222 чения «целостного социального феномена» должны осуществляться последовательно от наиболее доступного к наименее доступному из «глубинных уровней», т.е. от морфологической и экологической основы до коллективных умственных состояний и психических актов. Гурвич считает необходимым выделение десяти таких уровней, которые могут находиться между собой в состояниях различного рода диалектических взаимодействий. Общую картину «глубинных уровней» в представлении Гурвича можно нагляднее всего представить в следующей схеме.Гурвич дает более или менее подробное описание каждого «глубинного уровня», подчеркивая при этом, что предлагаемая им классификация является далеко не завершенной. Прежде всего необходимо подчеркнуть, что в связи с плюрализмом и релятивизмом общей методологии Гурвича в его концепции не ставится вопрос о детерминированности одного «глубинного уровня» другим: речь может идти лишь о взаимодействии различных уровней, где в зависимости от «конкретных» обстоятельств на первый план могут выступать то одни уровни, то другие, и вся их иерархия находится в 34 Traité de sociologie, t.1, p.155-171. 13 непрерывном движении. Подобный подход, в сущности, не дает никаких теоретически рамок, никакой «системы координат», которые бы позволяли оценить значимость, место и удельный вес тех или иных «глубинных уровней», а следовательно, и их совокупности. Отсылка к конкретным исследовательским ситуациям означает не что иное, как принципиальный отказ от теоретического решения вопроса. Что касается ценности подобной отсылки для эмпирических исследований, то она вообще нулевая, так как апелляция к конкретным и изменчивым ситуациям - это либо трюизм, который не нуждается ни в доказательстве, ни в опровержении, либо приглашение эмпирическому исследованию обратиться к самому себе. Сам метод классификации «глубинных уровней» заслуживает 223 серьезной критики. Прежде всего заслуживает критики полное растворение такого определяющего «глубинного уровня» социальной реальности, как экономический базис, в эколого-морфологическом слое. Критерии выделения тех или иных уровней в качестве самостоятельных у Гурвича крайне неопределенны. Можно согласиться с американским исследователем Ф. Боссерманом, который указывает, что «Гурвич не ясен в отношении того, что составляет значимые различия между уровнями»35. Действительно, отдельные элементы изложенного деления отнюдь не исключают друг друга, взаимопроникают и совпадают друг с другом. Между тем их взаимное исключение является необходимым условием; в противном случае отделение одних уровней от других теряет смысл. Последнее обстоятельство также свидетельствует о несостоятельности подхода Гурвича к «глубинным уровням» социальной реальности. 3. Микросоциальные типы, группы и глобальные общества Как уже отмечалось, Гурвич выделяет три основных вида типов в социологии, которые должны служить отправными пунктами для дальнейшего конструирования социологических типов. Это микросоциологические типы, типы частных группой типы социальных классов и глобальных обществ, которые представляют «горизонтальное» членение социальной реальности. Соответственно и социология подразделяется на микросоциологию (изучающую микросоциальные типы) и макросоциологию. Микросоциальные типы, или «формы социабельности», - это наиболее элементарные составляющие социальной реальности36. Они представляют собой «целостные социальные феномены», а это предполагает, что они содержат, по крайней мере, потенциально большинство «глубинных уровней». Однако эти уровни не могут быть иерархизированы вследствие аструктурности, чрезвычайной гибкости и неустойчивости «форм социабельности». Последние, согласно Гурвичу, распадаются на «Мы» и «Отношения с Другим». «Мы» рассматривается как «социабельность через частичное слияние», «Отношения с Другим» - как «социабельность через частичную оппозицию». В свою очередь «Мы» делится (по степени «частичного слияния») на «массу», «общину» и «коммуну». Гурвич подчеркивает онтологический примат глобальных обществ над микросоциальными типами, а также тесную связь микросоциологии и макросоциологии. В связи с этим он возражает 224 против сближения микросоциологии и социометрии Морено, так как последний, по его мнению, игнорирует онтологический примат глобального общества и несводимость социальных групп и классов к проявлениям «социабельности». 35 Bosserman P. Dialectical Sociology. An Analysis of the Sociology of Georges Gurvitch. Boston, 1968, p.275. 36 Gurvitch G. La vocation..., t.I, p.119-283; Traite de sociologie, t.1, p.172-184. 14 Социальные группы Гурвич трактует посредством описания их негативных (им неприсущих) и позитивных признаков, формально-логического определения (через род и видовые отличия) и чрезвычайно сложной типологии. Пристрастие автора «диалектического гиперэмпиризма» к типологическим упражнениям выражается в данном случае в классификации типов групп на основании пятнадцати критериев (масштаб, длительность существования, функции и т.д.). В итоге у Гурвича получается 49 типов групп. По-видимому, число критериев и основанных на них типов, можно было бы увеличить до бесконечности. Особое внимание в проблематике социальных групп Гурвич уделяет социальным классам, которые выступают в его концепции как один из основных объектов социологического исследования. Он выделяет и подробно описывает шесть кардинальных признаков социальных классов, которые затем объединяет в одной дефиниции37: 1) сверхфункциональность, которая состоит в осуществлении целостности различных видов деятельности, что отделяет классы от однофункциональных (клуб, производственное предприятие, оркестр и т.д.) и многофункциональных (политические партии, родственные и возрастные группы и т.д.) групп; 2) радикальная непримиримость между социальными классами; 3) сопротивление проникновению глобального общества, ибо каждый класс рассматривает себя как единственный центр глобального общества, основу его будущего, настоящего или прошлого существования; 4) тенденция к интенсивной структурации; 5) фактичность класса как группы, что отличает его от предписываемых (сословия, касты и т.д.) и добровольных групп; 6) «дистанционность» класса как группы; это означает, что составляющие класс люди не обязательно должны контактировать друг с другом постоянно «лицом к лицу». Что касается будущего социальных классов, то Гурвич отрицает возможность их исчезновения в индустриализованных обществах, но это отнюдь не означает, что «классы, существующие в настоящее время, вечны или еще менее, что организованный капитализм имеет серьезные шансы выжить». Могут быть найдены новые методы планирования, способные привести к определенному равновесию между новыми социальными классами, которое по край225 ней мере частично уничтожит экономическое неравенство между ними. Однако, с точки зрения Гурвича, «остается открытым вопрос о том, будет ли классовое равновесие в глобальной планируемой посткапиталистической структуре очень длительным или же его раньше или позже заменит острая борьба между классами, ни число которых, ни характер невозможно предвидеть»38. Трактовка Гурвичем глобального общества тесно связана с его пониманием социальной .структуры. Проблема социальной структуры выступает, с его точки зрения, в полной мере лишь на макросоциологическом уровне; только классы и глобальные общества в достаточной степени структурированы. Под структурой Гурвич понимает относительное равновесие между «глубинными уровнями», социальными регламентациями, детерминизмами, социальными группами и т.д., которое осуществляется через посредство моделей, знаков, символов, привычных социальных ролей, иными словами, продуктов культуры39. Социальные структуры никогда не являются статичными, они постоянно находятся в процессе структурации и деструктурации. Глобальная социальная структура является для Гурвича основанием типологии глобальных обществ. Как и многие другие типологии «плюралистской» социологии, она не представляет особого интереса. Гурвич выделяет четыре типа «архаических» 37 Gurvitch G. Le concept de classes sociales de Marx à nos jours. Paris, 1954, p.116-129. Gurvitch G. Le concept.., p.137. 39 Gurvitch G. Déterminismes sociaux et liberté humaine, p. 100; Traité da sociologie, t.1, p.214. 38 15 глобальных обществ, шесть типов «исторических» глобальных обществ и, наконец, четыре типа глобальных обществ, борющихся между собой в настоящее время: дирижистское общество, соответствующее организованному полностью развитому капитализму; фашистское общество на техно-бюрократической основе; общество, планируемое в соответствии с принципами коллективистского этатизма; общество, планируемое согласно принципам плюралистского коллективизма. Гурвич подвергает резкой критике современное капиталистическое общество, утверждая, что существует огромный разрыв между развитой техникой и очень отсталыми социальными, политическими и юридическими институтами. «Можно сказать, что если наша техника принадлежит второй половине XX века, то наши институты воспроизводят первую половину XIX»40, - пишет Гурвич. Поэтому он считает социальную революцию в капиталистических странах необходимой и неизбежной. Основную опасность он видит в росте технократической угрозы. Чтобы про226 тивостоять этой угрозе, необходима опора на рабочий класс, который «в настоящее время является подлинным гарантом политической и экономической демократии», и исчезновение «патронального элемента»41. Гурвич, однако, критикует капитализм не с позиций научного социализма, а с позиций «плюралистского коллективизма», воспроизводящего утопический анархистский идеал Прудона. Концепция типов социальной реальности Гурвича воспроизводит на более частном уровне фундаментальные пороки «диалектического гиперэмпиризма». Релятивизм и плюрализм общей методологии сочетаются в его концепции с абстрактным и формальным типологизированием различных проявлений «социабельности», групп и обществ. К бесчисленным типам того или иного феномена Гурвичу часто нечего добавить, кроме их формально-логической дефиниции, что дает почти нулевое знание об объекте. Бесчисленные типологии основаны на весьма туманных критериях, сами типы недифференцированы и перекрещиваются между собой. Гурвич подчеркивает единство микросоциологии и макросоциологии (и это правильно), но лишь после того, как он их основательно разделяет. Концепция социальных классов Гурвича подобно ряду других его концепций чрезвычайно эклектична. Очевидно, что ряд положений заимствован им в марксизме. Акцент на конфликте и непримиримости отношений между господствующим и угнетаемым классами делает подход Гурвича чрезвычайно нетипичным для западной социологии. Но эта казалось бы сильная сторона его концепции классов незаметно переходит в свою противоположность, так как социальные, в том числе классовые антагонизмы он считает вечными, неразрешимыми и неустранимыми. «...Каждое общество всегда было, является и будет жертвой самых различных антагонизмов»,42 — утверждает Гурвич. Как вялим, такая точка зрения чрезвычайно далека от марксистской и скорее воспроизводит социал-дарвинистскую концепцию групповой и классовой борьбы Л. Гумпловича. Это старая концепция. «войны всех против всех», перенесенная в плоскость проблематики социальных классов. Отрицательное отношение Гурвича к капитализму, признанием неизбежности социальной революции в капиталистических странах, оценка роли рабочего класса в современном обществе существенно и выгодно отличают его позицию от позиции преобладающего большинства современных ему западных социологов, исходящих из явной или неявной предпосылки о вечности фун227 40 Gurvitch G. (éd.). Industrialisation et technocratie. Paris, 1949, p.176. Gurvitch G. La vocation..., t.II, p.449, 451. 42 Gurvitch G. (éd.). Industrialisation..., p.209. 41 16 даментальных основ капиталистической системы. Тем не менее типология глобальных обществ Гурвича в целом в высшей степени абстрактна и схоластична: она не выдерживает ни теоретической критики, ни эмпирической проверки, будучи чрезвычайно далека от конкретной исторической действительности. Гурвич, по существу, отрицает коренную противоположность двух главных социальных систем современности, утверждая, что не только при капитализме, но и при социализме существует, хотя и в меньшей степени, угроза торжества техно-бюрократических элементов. Этот тезис Гурвича советские марксисты подвергли критике, показав его теоретическую и фактическую несостоятельность43. Хотя этот представитель «плюралистской» социологии и отказывается от научного предвидения исторической перспективы общественного развития под предлогом того, что социология «не способна пророчествовать», определенный взгляд на будущее у него, конечно, имеется. Но этот взгляд проникнут пессимизмом. «Плюралистский и децентрализованный коллективизм» для Гурвича - это только средство возможного спасения цивилизации. Гурвич не видит уже существующую в современном мире подлинную позитивную альтернативу капитализму, поскольку стремится заменить марксистскую теорию общественно-экономических формаций как этапов поступательного движения общества своей расплывчатой типологией глобальных обществ. В результате «неутешающая» диалектика Гурвича приходит к апокалиптическому видению будущего. В последние годы наблюдается усиление воздействия идей Гурвича на западную социологию. К ним все чаще обращаются в связи с ломкой ряда основополагающих понятий традиционной академической социологии. Сторонникам леворадикальной социологии импонирует критицизм Гурвича в отношении капиталистического общества и «академической» социологии. Созвучными этому направлению оказывается акцент Гурвича на антагонистическом характере общественного развития и констатация кризиса западной социологии, подчеркивание им необходимости и неизбежности «диалектизации» социологического знания. Анализ творчества Гурвича позволяет дать ответ на общий вопрос: удалось ли ему реализовать те замыслы и намерения, которые были сформулированы в его «диалектикоэмпиристской» социологии? Рассмотрение концепций Гурвича дает полное основание ответить на поставленный вопрос отрицательно. Гурвич ставит своей задачей «диалектизировать» диалектику, но в дей228 твительности эклектизирует ее. Он стремится «дедогматизировать» социологию, но взамен предлагает догматическую социологическую доктрину, в которой плюрализм есть лишь одно из выражений его догматизма. Гурвич хочет разрушить «мумифицированные» понятия, сделать подвижным понятийный аппарат социологии с тем, чтобы таким образом выразить бесконечно разнообразную и динамичную социальную реальность; в итоге же мы обнаруживаем у него бесчисленное множество застывших типологий и формально-логических определений типов. Выступая под лозунгом конкретности, Гурвич строит знание крайне абстрактного и схоластического толка. Стремясь познать «целостные социальные феномены», Гурвич хочет построить целостное социальное знание, целостное не только в смысле его специфичности и интегрированности, но главным образом в смысле его всеохватывающего характера. Если бы пришлось путем своеобразного «экстрагирования» понятийной системы «плюралистской» социологии, ее духа, выявлять ее основополагающее понятие, то им бы безусловно оказалось понятие «всё». Социология, по Гурвичу, должна охватывать одновременно всю социальную реальность, все ее аспекты и уровни, целее и части, 43 Какое будущее ожидает человечество? Прага, 1964. 17 аструктурные, структурируемые и структурированные и т.д. Но может ли наука строиться подобным образом? Попытка охватить все аспекты социальной жизни в социологическом знании (а именно таков замысел «диалектического гиперэмпиризма») при господстве принципиального релятивизма при отсутствии «системообразующего» принципа приводит Гурвича к множеству трюизмов и общих мест, к чрезвычайной усложненности описаний, причем сложность в данном случае выступает не как теоретическая, но как хаотическая. Именно о таком подходе В.И. Ленин писал: «И как характерна эта, столь модная в настоящее время, quasi-реалистическая, а на самом деле эклектическая погоня за полным перечнем всех отдельных признаков и отдельных «факторов». В результате, конечно, эта бессмысленная попытка внести в общее понятие все частные признаки единичных явлений, или, наоборот, «избегнуть столкновения с крайним разнообразием явлений», - попытка, свидетельствующая просто об элементарном непонимании того, что такое наука, - приводит «теоретика» к тому, что за деревьями он не видит леса»44. Гурвич бросил вызов современной ему западной социологии. Но он не смог предложить обоснованной альтернативы традиционной буржуазной социологии. Вот почему мы обнаруживаем в его творчестве не только констатацию кризиса западной социологии, но и проявление этого кризиса. 44 Ленин В.И. Полное собрание сочинений, т.5, с.142. 18