ИСПАНСКИЙ ЮРОДИВЫЙ НА РУССКОЙ СЦЕНЕ Первые мои

ИСПАНСКИЙ ЮРОДИВЫЙ НА РУССКОЙ СЦЕНЕ
Первые мои позывы к литературной деятельности
случились в эпоху недоразвитого еще социализма. Я стремился
соответствовать эпохе и сеять на ниве передового метода
соцреализма, поскольку другой нивы все равно не было.
У Гоголя рука дрожала написать комедию. У меня она
дрожала по поводу трагедии. Я считал, что нашему театру нужна
трагедия, и не "оптимистическая", а настоящая, пессимистическая, и
современная. Но какая?
Тут мне подвернулась пьеса У.Шекспира "Гамлет", и я
понял, какой должна быть советская трагедия. Я написал ее и отнес
в ближайший театр. Завлит сказал, чтобы я зашел за ответом
месяца через два, а позвонил сам через два дня.
Когда я вошел, он, не глядя на меня, произнес: -- Я прочел
первый акт. Там в конце у вас идет заседание парткома, и вот
ремарка: "входит призрак Ленина". Что вы имели в виду?
-- Ничего. Входит призрак Ленина. Как у Шекспира призрак
отца. Понимаете?
-- Понимаю. Спасибо. До свидания.
Конечно же, такого разговора не было. И не могло быть,
как и самой пьесы. Но если серьезно, этот призрак отца меня долго
мучил. И я не мог представить, что ответил бы Шекспир завлиту
театра "Глобус", будь в то время эта должность, на вопрос -- что вы
имели в виду?
Действительно, если Гамлет болен, то больны и Горацио,
и офицеры охраны, они тоже видели призрака. Если же Гамлет
здоров, значит призраки существуют, точнее Шекспир полагает, что
они существуют. Но в это трудно поверить, достаточно вспомнить
знаменитую сцену из "Макбета", где Макбет при появлении призрака
Банко спрашивает: " Кто это сделал?"
Разумеется, в театре возможно что угодно, все зависит от
жанра. Но театр Шекспира, несмотря на присутствие призраков,
ведьм и т.п., это театр реалистический. Это сегодня модная
мистическая пелена все чаще обволакивает сцену, прикрывая
творческое бессилие авторов, делая мелкие характеры крупными, а
пустые слова многозначительными. А в прозрачном воздухе
шекспировских пьес глубина человеческих чувств различима с
расстояния и в 200, и в 300, и в 400 лет. Шекспир современен
каждому времени. А самая современная нам пьеса, конечно,
"Гамлет", ее герой это первый интеллигент на мировой сцене. И не
только потому, что мучится сомнениями и чувством вины. Он
мыслит, действительно мыслит, а не просто "думает словами". Его
мысль это натянутый через все пространство трагедии стальной
трос, по которому он идет, поминутно рискуя сорваться, идет сквозь
туман лжи и ядовитые пары ненависти.
Однако, что мне было делать с призраком отца, который
сын несомненно видит? Это вправду не давало мне покоя, пока мой
пятилетний племянник мне не помог. Он рисовал, и я, не помню
почему, попросил его изобразить стол сверху, то есть столешницу.
Он нарисовал ее, а потом и все четыре ноги. Я говорю: -- Но ведь
ноги сверху не видно. Он молчит, и чувствую, не понимает меня.
-- Зачем ты нарисовал ноги?
-- Потому что они есть.
-- Но сверху их не видно.
-- Не видно, но они есть.
-- Откуда ты знаешь, что они есть, если не видишь?
-- Знаю.
-- Знаешь или веришь?
Это было, конечно, жестокое испытание для пятилетнего
ума. Мы часто путаем эти понятия: знать и верить. Строго говоря,
мы можем быть уверены лишь в том, что видим, и пока видим.
Уверенность в видимом называется знанием. Уверенность в
невидимом есть вера, это говорил еще апостол Павел. Увидеть
"глазами веры" означает увидеть невидимое.
Психологам известно, мы не видим того, чего, по нашему
мнению, не существует. Потому что "видим" на самом деле не
глазами, а мозгом. То есть только то, что мозг способен опознать.
Так, может быть, если нечто, по нашему мнению, существует, мы
способны его видеть, пусть и скрытое от глаз?
Призрак появляется не потому, что Шекспир верит в
призраки, а потому что в них верит Гамлет, точнее верит, что
встретит отца, и тот поможет понять, что произошло. Прямо об этом
не сказано, но ожиданием встречи буквально пропитана атмосфера,
призрак просто не может не появиться. Гамлет не верит
официальной версии смерти короля (неверие это та же вера, но с
обратным знаком). Он хочет знать правду. Но узнать ее он может
только от отца, а чтобы его увидеть, он должен поверить, что это
возможно. Почему ему необходимо знать правду? -- Чтобы начать
действовать. В этом отличие знания от веры: вера оставляет нам
свободу выбора, знание обязывает действовать.
Существует ли в драматургии и вообще в литературе
подобный пример такой же модели поведения: от веры к знанию, от
знания к действию? Да -- это Дон Кихот.
Начитавшись рыцарских романов, он живет в
заколдованном мире. И это не плод больного воображения, у него
возвышенная душа и ясный, порой даже насмешливый ум. Просто
он видит то, чего не видят другие. Именно видит (а значит, знает),
что перед ним не крестьянские девки, а, происками злого
волшебника, на самом деле -- знатные дамы; не пастухи и
погонщики, а заколдованные рыцари. Видит и потому, не
раздумывая, бросается в бой. Когда на сцене или на экране мне
предъявляют Дон Кихота, который этого не ВИДИТ, я понимаю, что
передо мной притворщик или записной дурак, или кто-то еще, но
только не герой Сервантеса.
Не скрою, с интересом, но и с опаской шел я на спектакль
Молодежного театра "Дон Кихот". Но я даже вообразить не мог того,
что увидел.
Некто, с тазиком на голове, в солдатском исподнем,
выдаваемом в казенных домах, в том числе и в домах
умалишенных, странной походкой двигался по сцене, а окружающие
обращались с ним, как с Дон Кихотом. Какой-нибудь крутой
авангард, решил я, или "театр в театре", или модное когда-то (кто бы
объяснил!) "остранение". Ничего подобного. Текст играли, как в
Малом театре, по Сервантесу, "в духе и букве" романа, без
претензий на новизну. Издеваются они что ли над зрителем? А клоун
в белом расхаживает по сцене, произносит душеспасительные
монологи, но как бы при этом подмигивает. Нет, этот точно
издевается!
Но постепенно, очень медленно что-то начинает
происходить. Что-то неуловимо знакомое начинает мерещиться в
этой нелепой фигуре. Неужели? Нет, не может быть! И все же это он,
наш родной, наш российский юродивый. Но при чем тут Испания?
Некоторое время сопротивляюсь, но уже понимаю, что хитрый
Семен Яковлевич Спивак меня опять перехитрил.
Что общего у странствующего рыцаря с юродивым? -Отказ от дома, от быта, от семьи, от имени, а в случае с героем
Сервантеса, отказ (в глазах окружающих) от ума.
С кем ведет бой Дон Кихот? Вы замечали, как человек
пытается на ветру сложить газету? Это выглядит немного комично.
Но это перестает быть комичным, как только вы понимаете, что он
борется не с газетой, он борется с ветром. Дон Кихот сражается не c
мельницами, не с пастухами, даже не с заколдованными злым
волшебником рыцарями. Он сражается по сути с самим этим
волшебником, ведет битву со Злом.
Русский юродивый тоже сражается, тоже ведет
непрерывную "духовную брань" с невидимым для посторонних
противником, с самим сатаной. Но поскольку противник невидим,
для окружающих это кажется безумием.
Наконец, эта история с Дульсинеей, ради которой сломано
столько копий. Считается, что рыцарский культ Прекрасной Дамы в
католичестве это, скорее всего, трансформированный культ
Богоматери. А почитание Богоматери для юродствующих, как и для
всей Руси, было свято. Помните вопль юродивого в "Борисе
Годунове"? -- Богородица не велит!
Нет, он не убогий дурачок, наш русский юродивый, а
фигура сравнимая с героем Сервантеса -- он заступник, воин,
рыцарь без страха и упрека. В его честь я и позволил себе
поюродствовать в начале статьи.
Что же касается самого спектакля, то выстроен он
профессионально: где надо зал смеется, где надо затихает. В конце
он даже замирает, когда герой прощается со своим безумием и
становится вполне нормален. Надо бы радоваться, а охота почемуто плакать. Может быть, оттого что человек перестал быть самим
собой, потерял больше, чем обрел? Не важно, в конце концов, как и
на каком языке звучит его имя. Но ясно, что о таком, исправленном,
человеке не стал бы Сервантес писать свой бессмертный роман.
------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------------
Справка:
Газета "Просцениум", 6 марта(64), 2009г.