Г. Манро Не-зверь

Г.Манро
Не-зверь
Октавиан Раттл принадлежал к числу тех весёлых неунывающих индивидуумов, на
которых привычное добродушие успело наложить неизгладимый отпечаток; душевное
спокойствие таковых в значительной степени зависит от безусловного расположения
ближних.Изатравитьнасмертьмаленькуюполосатуюкошечкуявилосьдлянегопоступком,
которомуонструдоммогнайтиоправдание;неудивительно,чтоонпочувствовалнекоторое
облегчениелишьтогда,когдасадовникпохоронилеёвнаспехвырытоймогилкеподросшим
налужайкеодинокимдубом,темсамым,кудазагнаннаяжертвавскарабкаласьвотчаянной
попыткеспастись.
Сколь бы неприятным и даже безжалостным ни было содеянное им, обстоятельства
требовалитого.Октавиандержалцыплят,носкаждымднемихчислоуменьшалось, тогда
как количество кровавых следов в курятнике всё возрастало, и это не оставляло никаких
сомнений относительно причин их исчезновения. Было также установлено, что полосатая
кошечка из большого серого дома, выходившего задней частью на лужайку, неоднократно
тайком посещала курятник, и после переговоров с хозяевами серого дома её судьба была
решена. «Дети расстроятся, но им совершенно не обязательно говорить», — таков был
окончательныйприговор.
Вышеупомянутые дети оставались для Октавиана загадкой; несколько месяцев,
размышлял он, — достаточный срок, чтобы узнать их имена, возраст, дни рождения и
познакомитьсясихлюбимымиигрушками.Однакоониоставалисьстольжеуклончивымив
ответах,какдлинныйглухойзабор,отделявшийихвладенияотлужайки;из-заэтогосамого
забора детские головы иногда появлялись в самые неподходящие моменты. Их родители
находилисьвИндии—этоОктавиансумелвыяснитьусоседей;судяпоодежде,двоебыли
мальчики, третий ребёнок — девочка, но этим доступная Октавиану информация о них
исчерпывались. Теперь же он совершил нечто такое, что не только имело к ним самое
непосредственноеотношение,ноидолжнобылобытьсокрытоотних.
Да,бедныебеззащитныецыплятаисчезалиодинзадругим,да,ихгубитель,какибыло
оговорено, понёс заслуженное наказание, однако Октавиан, когда всё было кончено,
испытывал некоторые угрызения совести. В поисках убежища кошечка отчаянно металась
по двору, и её гибель могла тронуть самое бесчувственное сердце. И неудивительно, что
Октавиан шёл по высокой траве через лужайку походкой менее беспечной, чем обычно.
Минуя высокий глухой забор, он поднял голову, и увидел трёх нежелательных свидетелей
егоохоты,суровыхипобледневших; если быхудожникузахотелось изобразитьнаполотне
утроеннуючеловеческуюненависть,бессильную,нонепримиримую,неистовую,новнешне
безучастную, ему трудно было бы найти лучшую модель, чем эти три пары глаз,
устремлённыенаОктавиана.
— Мне очень жаль, что это пришлось сделать, — с искренним чувством проговорил
Октавиан.
—Зверь!—спугающейсилойтриголосавыпалилипочтивунисон.
В поисках коробки конфет, по своим размерам и по качеству содержимого способной
искупитьвинузасодеянноеимподдубомналужайке,онедвалиневверхдномперевернул
лучшийкондитерскиймагазинвсоседнемгороде.Наследующееутро,когдаон,какобычно,
отправился своей привычной дорогой вдоль длинного глухого забора к курятнику и
свинарнику, которые находились на краю лужайки, ему в глаза бросились странные
изменения растительного покрова: траву вокруг покрывали какие-то коричневые пятна,
словно здесь, реализуя мечты некоего юного жадины-обжоры, выпал шоколадный град, а
кое-где общую картину оживляли яркие весёлые конфетные обертки; Октавиан понял, что
платазасмертькошкибыласпрезрениемотвергнута.
Дальнейшиесобытиятолькоспособствовалиусилениюегодушевногосмятения;цыплята
продолжали пропадать, а предполагаемая виновница их исчезновения, заплатившая за это
жизнью, видимо, наведывалась в курятник лишь для того, чтобы охотиться за обитавшими
там крысами. Слух о запоздалом изменении вердикта через слуг дошёл и до детей, и
однажды Октавиан подобрал на лужайке тетрадный листок, на котором было старательно
выведено:«Зверь.Твоихцыплятсъеликрысы».СтехпорОктавианещёболееискалслучая
избавиться от плохой репутации и заслужить у трёх беспощадных судей более пристойное
прозвище.
Однаждыемувголовупришлаблестящаямысль.
Сполуднядочасудня,поканяняпоглощалаипереваривалаобедидешёвыйлюбовный
романвпридачу,онобычногулялсосвоейдвухлетнейдочерьюОливией.Примерновтоже
времяглухаястенаоживляласьпоявлениемтрёхмаленькихнадзирателей.
ВодинпрекрасныйденьОктавиан,якобыслучайно,появилсяналужайкесОливией.С
самого начала он с тайным восторгом отметил проявление интереса там, где всегда
присутствовала только неприязнь. Что ж, подумал он, похоже, маленькая Оливия с её
невозмутимым спокойствием имела шанс преуспеть там, где все его неуклюжие мирные
инициативы потерпели крах. Он принёс ей большой жёлтый георгин, который она крепко
схватила своей ручкой и принялась рассматривать с той благосклонной скукой, какой
обычно удостаивается любительское исполнение классического балета на
благотворительномвечере.Октавианробкоповернулсякгруппе,устроившейсяназаборе,и
снаиграннойнепринужденностьюпроговорил:
—Вылюбитецветы?
Трикивкабылиемунаградойзасмелость.
—Акакиецветывамнравитсябольшевсего?—спросилон,инасейразвегоголосе
прозвучалиноткинетерпеливоговолнения.
— Вон те, разноцветные, — три пухлые ручки указали на росшие в отдалении заросли
душистогогорошка.Октавиансрадостьюбросилсяисполнятьдетскуюприхоть.Оннещадно
рвал цветы, стараясь не пропустить ни одного оттенка, и скоро букет у него в руке
превратилсявнастоящийсноп.Решив,чтопоравозвращаться,онповернулся—изамер,как
вкопанный:наблюдательныйпунктназабореопустел,иОливияисчезла.Авдалеке,усамой
границы лужайки, три маленькие фигурки катили детскую коляску в направлении
свинарникасовсейскоростью,накоторуюбылиспособны.
Мгновение Октавиан изумлённо взирал на беглецов, а затем со всех ног устремился за
нимивпогоню.Однакодетиуспелидобратьсядосвинарникараньше,ипрежде,чемимктолибо успел помешать, затащили на крышу ближайшего хлева Оливию, удивлённую, но не
протестующую.Этобылостароестроение,давнонуждавшеесявремонте,иегоподгнившая
крыша вряд ли бы выдержала вес Октавиана, рискни он последовать за похитителями
дочери.
—Чтовысобираетесьделатьсней?—струдомпереводядыхание,проговорилон.Судя
пораскрасневшимся,посуровевшимлицамдетей,ониявнозамышляличто-тонедоброе.
— Закуем её в цепи и подвесим над медленным огнём, — ответил один из мальчиков.
Детей,очевидно,познакомилисисториейАнглии.
—Сбросимвнизсвиньям,итесожрутеё,такчтотольколадошкиостанутся,—добавил
другоймальчик.Изучениебиблейскойисториитоже,видимо,вменялосьимвобязанность.
Последнее предложение особенно обеспокоило Октавиана, отчасти потому, что могло
быть немедленно приведено в исполнение, а, отчасти, потому, что, как он помнил,
действительнобылислучаи,когдасвиньисъедалидетей.
—НовыведьнесделаетеэтогосбедняжкойОливией,—взмолилсяон.
—Тыубилнашумаленькуюкошку,—водинголоснапомнилиемудети.
—Яоченьсожалеюобэтом,—сказалОктавиан;еслибызаправдуставилиоценки,он,
несомненно,получилбыжирнуюпятёрку.
— Мы тоже будем сожалеть, когда убьём Оливию, — ответила девочка. — Но чтобы
сожалеть,надосначалаубитьеё.
Октавиан почувствовал, что никакие его мольбы не сумеют преодолеть неприступный
бастион неумолимой детской логики. Ситуация требовала решительных действий, но
прежде, чем он смог придумать, что ему делать дальше, до его слуха долетел негромкий
приглушённый всплеск, — Оливия соскользнула с крыши и свалилась в глубокую яму с
навозом и гниющей соломой. Октавиан, спеша ей на помощь, перемахнул через стену
свинарникаитутжезавязпопоясвнавознойжиже.ПоначалуОливии,испытавшейлёгкое
потрясение после неожиданного полёта, явно понравилось пребывание в липкой
субстанции;впрочем,еёнастроениесразуизменилось,когдаонапоняла,чтоначалатонуть,
и,каквсякийнормальныйребенок,онаотреагироваланаэторобкимплачем.
—Янеуспеюкней!—задыхаясь,выкрикнулОктавиан,обращаяськдетям,следяным
спокойствием сестер Парок наблюдавшим за происходящим с крыши свинарника. — Она
утонетвнавозе.Помогитеей.
—Никтонепомогнашейкошке,—вновьуслышалоннапоминаниеосодеянномим.
— Я сделаю всё, чтобы доказать, как сильно я раскаиваюсь в этом, — отозвался
Октавиан,предпринимаяещёоднуотчаяннуюпопыткудобратьсядоОливии.
—Тывстанешьвбелойрубашкевозлееёмогилы?
—Да!—выпалилОктавиан.
—Держасвечувруке?
—Ипроизнося:«Яжалкийзверь»?
Октавианнемедленносогласилсяинато,инадругое.
—Ибудешьстоятьтакоченьдолго?
— Полчаса, — сказал Октавиан с явной обеспокоенностью в голосе; он вспомнил о
некомкороле,которыйпередРождеством,будучиодетподобнымобразом,нёсепитимьюна
открытом воздухе в течение нескольких дней и ночей. К счастью, дети, видимо, ещё не
добралисьдонемецкойисториииполчасапоказалисьимвполнеподходящимсроком.
— Хорошо, — донеслось с крыши, и в следующее мгновение Октавиану была спущена
короткая лестница. Не теряя ни секунды, Октавиан приставил её к невысокой стене
свинарника, проворно вскарабкался по перекладинам и, наклонившись над гниющей
массой,вытащилоттуда,словнонеподатливуюпробкуизбутылки,своемедленнотонущее
чадо. Несколько минут спустя он уже выслушивал причитания няни, жаловавшейся и
возмущавшейся одновременно, что ей никогда прежде не приходилось видеть на ребёнке
такогоколичествазловонноговещества…
Втотжевечер,когдасгустилисьсумерки,Октавианпоявилсяуназначенногоемуместа
покаяния под одиноким дубом на лужайке. Он был одет в лёгкую рубашку, в одной руке
держалсвечу,авдругой—часы,стрелкакоторых,казалось,прилиплакциферблату.
У его ног лежала коробка спичек, к помощи которых он прибегал всякий раз, когда
ночной ветер гасил свечу. Контуры дома неясно вырисовывались в темноте, однако
Октавиан, добросовестно повторявший раз за разом формулу покаяния, был уверен, что за
нимнаблюдаютнетольконочныемотыльки,ноитрипарысерьёзныхвнимательныхглаз.
На другое утро возле глухого забора он увидел на траве тетрадный листок. Он поднял
его, и сердце у него в груди радостно ёкнуло, — на листке было нацарапано одно
единственноеслово:«Не-зверь».
Перевёлсангл.АндрейКУЗЬМЕНКОВ