С ОД Е РЖ А Н И Е
advertisement
21-й ВЕК ЖУРНАЛ ФОНДА «НОРАВАНК» 21st CENTURY JOURNAL OF «NORAVANK» FOUNDATION 2( 4 ) ЕРЕВАН – YEREVAN 2006 21-й ВЕК информационно-аналитический журнал 2 (4), 2006 РЕДАКТОР Гагик Арутюнян С ОД Е РЖ А Н И Е ЗАМЕСТИТЕЛЬ РЕДАКТОРА Гагик Арутюнян Севак Саруханян «Промежуточная» война ......................................................... 3 ОТВЕТСТВЕННЫЙ СЕКРЕТАРЬ Игорь Мурадян Лилит Меликсетян Проблемы расширения НАТО и развития европейской оборонной инициативы ........................................................ 17 РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ Георгий Дерлугьян Левон Абраамян Мушег Лалаян Рубен Сафрастян Саргис Арутюнян Спартак Сейранян Тамара Варданян EDITOR Gagik Harutyunyan DEPUTY EDITOR Sevak Sarukhanyan EXECUTIVE SECRETARY Lilit Meliksetyan EDITORIAL COUNCIL Georgy Derlugyan Levon Abrahamyan Mushegh Lalayan Ruben Safrastyan Sargis Harutyunyan Spartak Seyranyan Tamara Vardanyan ELECTRONIC TYPESETTING Lusine Baghramyan Рачья Арзуманян Континуум войны и западная военная культура .............. 35 Сергей Минасян Мировой опыт принятия концепции национальной безопасности ................................................ 78 Сергей Сумленный Армянская диаспора Германии: от непризнания к интеграции ........................................................................ 112 Михаил Агаджанян Политико-правовые аспекты положения национальных меньшинств Азербайджанской Республики ................... 124 Нвард Мелконян Президентские выборы 2003г.: имидж лидера в политической рекламе ..................................................... 154 Артак Мовсисян Ашхаражохов: высшее совещательное собрание Армении .............................................................. 171 Памятка автору ..................................................................... 178 «ПРОМЕЖУТОЧНАЯ» ВОЙНА Гагик Арутюнян Последняя война в регионе Ближнего и Среднего Востока (БСВ) определена как «промежуточная», так как подчиняется закономерностям, характерным для перехода от монополярной системы к многополярной. Представлены те стратегические и информационные мотивы, которые неизбежно должны были привести к развертыванию военных действий на территории БСВ. Проанализированы действия США, Израиля и Ирана по ходу войны и последствия войны для этих стран, а также России, РА и НКР. Рассмотрены осуществленные в ходе войны информационно-психологические операции и их результаты. Представлены также прогнозы относительно возможных развитий в регионе. В 50-60 гг. прошлого века Соединенные Штаты избегали активной роли в регионе Ближнего и Среднего Востока (БСВ), т.к. считали, что тем самым они продолжат не оправдавшую себя европейскую традицию колониальной политики [1]. Распад биполярной системы изменил эту стратегию. Подобные системные изменения происходят в течение определенного переходного периода, когда в политической плоскости уже действует новая логика мышления и действий, однако старые стереотипы еще не вполне изжиты. В этом аспекте знаменательна первая иракская кампания – так называемая Война в Заливе. В 1990г. СССР был на грани развала и уже не играл заметной роли в регионе БСВ, европейские державы традиционно представляли единый «антисоветский блок» Запада, а США еще окончательно не сформировали собственную «сверхдержавную» стратегию. В итоге Война в Заливе осталась как бы незавершенной, так как в тот «переходный» период все еще действовала инерция мышления, свойственного биполярному миропорядку, а к формированию концептов новой однополярной системы еще только приступали. В этом смысле первая иракская война занимает «промежуточное» место, поскольку в ней использовались стратегии, характерные и для прежней, и для новой систем. 3 Г.Арутюнян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Ситуация принципиально изменилась после 11 сентября 2001г., когда была объявлена «антитеррористическая война» и США приступили к военным операциям против Афганистана и Ирака. Впрочем, период абсолютной «однополярности» был недолог1. В настоящее время происходит очередное системное изменение, позволяющее оценивать создавшуюся ситуацию как «переходную», когда доминирование США уже не абсолютно, а потенциал их геополитических конкурентов еще недостаточен для формирования полноценной многополярной системы [2]. Последний арабо-израильский конфликт в БСВ также необходимо рассматривать в этом контексте, так как этот конфликт, как и Война в Заливе (несмотря на известные отличия), подчиняется логике «переходного» периода и поэтому может быть охарактеризован как «промежуточный». Примечательно, что у этой «промежуточной» войны пока нет общепринятого названия. Называть ее, как это иногда делается, израильско-ливанской войной - не совсем корректно: часть военных действий проходила на территории Ливана, но эта страна не являлась воюющей стороной. Кроме Израиля и шиитской организации Хизбалла полноценными участниками войны были США, Иран и, с некоторыми оговорками, Сирия. Политическое участие России, Китая и некоторых европейских стран было опосредованным, но более чем заметным. Закономерно также, что основным актором этих развитий продолжали оставаться США. 1. Цели и задачи Соединенных Штатов в регионе БСВ Согласно доминирующим в среде ультранационалистов (терминология редактора журнала «The National Interest» Дмитри Саймса [3]) и неоконсерваторов представлениям, национальные интересы США требуют реформации и «перекройки» региона БСВ. Другими словами, необходимо: • Завоевать в Евразии выгодные для США позиции и тем самым добиться геополитического доминирования по отношению к Китаю, России и другим политическим акторам; То, что в нынешнюю эпоху «жизненный цикл» империй сократился, отмечают многие (об этой и других проблемах, связанных с империями, смотри, в частности, последние публикации: Найэлл Фергюсон, «Империя: срок годности ограничен», Foreign Policy, http://www.inosmi.ru/translation/230004html; Дж. Икенберри, «Химеры империи։ что такое новый американский империализм», Foreign Affairs, http:// www.inosmi.ru/stories/01/06/28/3008/209587.html). Вместе с тем в данном вопросе необходимо учитывать способность некоторых империй к трансформации и тем самым сохранению собственной геополитической миссии. Нечто подобное происходило в случае с Британо-Американской, Российско-Советской империями, об этом говорит и эволюция ведущих средневековых европейских государств в ЕС. 1 4 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Г.Арутюнян • Обеспечить энергетическую безопасность США, установив силовой контроль над энергетическими ресурсами БСВ и таким образом достигнуть преимущества над Китаем, Индией, Европой и Японией, испытывающих дефицит энергоресурсов; • Гарантировать безопасность Израиля, уменьшив военно-политическое значение Ирака, Ирана, Сирии, Ливии, а в дальнейшем – Саудовской Аравии и Египта, и расчленить эти страны по этно-конфессиональному признаку. Эти задачи являются ключевыми для неоконсерваторов; • Сменить правящие режимы в странах БСВ и внедрить в регионе соответствующую американским представлениям демократическую систему: это должно обеспечить долгосрочность завоеванных достижений. США сумели решить в БСВ часть поставленных перед собой задач: Ирак утратил свое стратегическое значение и фактически раздроблен1, руководство Ливии, во избежание возможных нежелательных развитий, предпочло сменить свои ориентиры и тем самым выбыло из «оси зла», Сирия вынуждена была сдать свои позиции в Ливане. Одновременно американским стратегическим проектам присущи упущения. Характерно, что в политическоэкспертном сообществе Соединенных Штатов сегодня часто озвучивается мысль о том, что эти программы были приняты без необходимых обсуждений [3, 4]. В частности, не были в полной мере учтены следующие факторы: • В глобальной плоскости действия США воспринимаются как стремление установить абсолютно однополюсный миропорядок. Это вызвало сопротивление «остального мира», выражающееся в определенных шагах Китая, России, Европы и некоторых стран Южной Америки, направленных против монополистских устремлений США: на начальном этапе действия этих стран были неупорядочены и несколько напоминали акции «гражданского неповиновения», однако постепенно они приобретают более скоординированный характер [5]; Создавшуюся в Ираке хаотическую ситуацию можно оценивать двояко. Она, несомненно, далеко не в полной мере контролируется американскими войсками, что служит поводом для констатации военно-политического провала США. Однако если рассматривать положение дел с точки зрения раздробления Ирака и переноса создавшейся нестабильности в другие страны региона (что может создать предпосылки для расширения американского контроля), то не исключено, что таким образом американцы пытаются решить поставленные перед собой задачи на более высоком уровне стратегического мышления, исходя из концепции так называемого управляемого хаоса. Вместе с тем такая стратегия содержит в себе известную долю риска для США (и Израиля). «Экспорт» нестабильности может выйти из-под контроля, а экстремизм – по многим параметрам весьма уязвимая категория – может трансформироваться в систему национальной идеологии, бороться с которой намного труднее. Подобная тенденция наблюдается в случае с Ираном: эта страна после относительно недавнего революционно-радикального этапа своей истории избрала путь национального развития, что и обусловило повышение степени ее «неуязвимости». 1 5 Г.Арутюнян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. • Прогресс Ирана в военно-политической, экономически-технологичес- кой и информационной сферах изменил соотношение сил в регионе БСВ. Эта страна оказывает значительное влияние на политическую жизнь стран БСВ (особенно Ирака, Сирии и Ливана) и сегодня как лидер региона символизирует сопротивление шиитско-исламского мира против США и Израиля. Характерно, что развития вокруг ядерной программы Ирана привели не к изоляции этой страны (как предполагалось), а способствовали определенному сближению этой страны с Россией, Китаем, а частично – с Францией и Германией. В результате вышеупомянутых обстоятельств в БСВ сложилось положение, когда американские проекты остались незавершенными, а в глобальной и региональной плоскостях наметилась тенденция ухудшения позиций США. Исходя из этого, аналитики прогнозировали развертывание в регионе военных действий, имея в виду конфронтацию США-Иран (см., например, [6]). Однако на нынешнем этапе Соединенные Штаты, адекватно оценив создавшуюся ситуацию, не прибегли к прямому нападению на Иран, а сочли целесообразным предпринять с помощью Израиля «маленькую победоносную войну». Она позволила бы США пресечь невыгодные для себя региональные тенденции, улучшить в глазах мирового сообщества свой пошатнувшийся имидж «сверхдержавы», а также повысить престиж республиканской администрации во внутриполитическом поле. О том, что инициатором войны выступили США, свидетельствует целый ряд источников. По мнению авторитетного американского журналиста Сеймура Херша, нападение на Ливан было запланировано до 12 июля, когда был захвачен в плен израильский капрал [7]. Нападение на Ливан и уничтожение ракетно-бомбовыми ударами опорных пунктов и боевой инфраструктуры Хизбаллы, по словам С.Херша, является частью общих планов, разработанных против Ирана1. Предполагалось также, что боевые действия должны были закончиться не позже 7-дневного срока2, то есть по представлениям американцев это действительно должна была быть «маленькая победоносная война», имеющая особое значение в информационно-политическом аспекте. Особенно на начальном этапе боевых действий ЦАХАЛ использовал преимущественно воздушно-ракетные удары, то есть применял бесконтактную тактику, которая ранее использовалась против Югославии, а теперь ее планируется применить при нападении на Иран. Таким образом, информация С.Херша соответствует логике разработанных антииранских планов и свидетельствует о «тренировочном» значении войны. 2 Мнения в США: семь дней на израильскую операцию, http://news.bbc.co.uk/go/pr/fr/-/hi/russian/news/ newsid_5197000/5197134.stm 1 6 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Г.Арутюнян 2. Информационно-политическая тактика США Согласно руководителю Ближневосточной программы вашингтонского Центра стратегических и международных исследований (CSIS) Джону Алтерману, основным оружием в ходе последней войны в БСВ были информация, пропаганда и политические технологии, и Запад утратил свое привилегированное положение в этой области1. Подобное утверждение (с которым трудно не согласиться) предполагает, что обсуждать последние военно-политические развития в БСВ без анализа информационных операций – как минимум непродуктивно. В частности, множество факторов свидетельствует о том, что сама дата начала войны несет в себе информационно-дипломатическую смысловую нагрузку. В пользу этой версии свидетельствует, например, заявление одного из руководителей Хизбаллы Наима Кассема о том, что, по их сведениям, Израиль планировал атаковать в сентябре, однако под давлением администрации США ЦАХАЛ начал активные боевые действия на два месяца раньше2. Это позволяет предположить, что совпадение по времени начала войны и состоявшегося 15-17 июля петербургского саммита «Восьмерки» не случайно. Заметим, что акцентирование террористической угрозы и, соответственно, легитимизация антитеррористической стратегии США на разного рода саммитах стали своеобразной традицией: состоявшаяся в 2005г. в Шотландии встреча G-8 началась с лондонских терактов, что также следует воспринимать в контексте информационно-политических операций. Можно предположить, что гипотетические успешные действия Израиля против Хамаса и Хизбаллы должны были создать в Петербурге «положительный» политический и информационный фон для президента США. Уже в ходе войны, 10 августа, была предпринята другая широкомасштабная «информационно-политическая» акция: была выявлена «сеть воздушных террористов». Не исключая существования этой сети и возможности терактов, заметим, что муссирование этой темы приняло тотальный характер и осуществлялось в определенном контексте, выгодном для США и Израиля3. См. «Перевод как оружие пропагандистской войны», The Financial Times, http://www.inosmi.ru/print/ 229515.html 2 Хизбалла удивилась отпору Израиля, http://lenta.ru/news/2006/08/26/surprise/ 3 Заметим, что на сегодня только США обладают необходимыми ресурсами для тотального «заполнения» глобального информационного поля. В частности, с 1953г. при Совете национальной безопасности действует Информационное агентство США (USIA), возглавляемое главным советником президента по информационным вопросам. Агентство располагает примерно 10000 сотрудников, 200 отделениями в 120 странах мира и выпускает информационные программы на более чем 60 языках. Указом президента США в 1999г. была создана другая структура – Группа по международной общественной информации (IPI), призванная воздействовать на «чувства и поведение» иностранных правительств, организаций и отдельных граждан на основании сведений, полученных от спецслужб [8]. При этом в настоящее время информационные операции США в БСВ недостаточно эффективны. Об этом, в частности, свидетельствует тот факт, что американское командование в Ираке решило выделить $20 млн на изучение распространяемой СМИ в США и БСВ информации о данном регионе. Цель мониторинга – создать единую базу данных и улучшить имидж США в БСВ. В рамках программы предусмотрено ежемесячно создавать по 4-8 «положительных» событий и представлять их в выгодном для американцев свете (http://lenta.ru/news/2006/08/31/positive/). 1 7 Г.Арутюнян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Информационный поток о террористах, а также обсуждение многочисленных вопросов, связанных с авиарейсами, вытеснили из информационного поля вести о текущем конфликте, которые на тот момент были уже неблагоприятны для Израиля: в Ливане гибли женщины и дети, а израильская бронетехника несла большие потери на поле боя. Сюжет с авиатеррористами отвлек внимание международного сообщества от событий в БСВ. Особенно четко эта тенденция проявилась в американских СМИ, в которых освещение ближневосточных событий свелось к минимуму. Это стало поводом для беспрецедентной для США демонстрации протеста в Вашингтоне, направленной против нехватки информации о войне в БСВ. 3. Последствия войны для США Связанный с этой войной американский проект был реализован частично. Военная кампания продлилась больше месяца, и ее трудно назвать «победоносной». В результате позиции США ухудшились и в политической, и в информационной плоскостях. Несмотря на имеющийся у Соединенных Штатов потенциал в информационной сфере и примененные тактические ухищрения, международное сообщество восприняло войну в БСВ как продолжение американской политики в Ираке, в отношении которой уже сложилось стабильно негативное отношение. Военные действия лишь упрочили этот подход. Пострадал и имидж республиканской администрации: согласно American Reasearch Group, в сентябре рейтинг президента Буша опустился до рекордно низкой отметки – лишь 35% граждан США считают, что Дж.Буш справляется со своими обязанностями. Тем самым противники правящей администрации получили дополнительные аргументы для критики нынешней политики. Положительным итогом этой войны для США может считаться: • Дислокация миротворческих сил ООН в Ливане: участие в их составе стран–членов НАТО открывает для действий Соединенных Штатов в этом регионе дополнительные оперативные возможности; • Боевой опыт, приобретенный в конфликте с Хизбаллой: в настоящее время американские военные эксперты изучают эффективность боевых действий ЦАХАЛа, что позволит впредь избежать допущенных ошибок. 4. Тактика Израиля Непосредственной задачей израильтян были деструкция пришедшего к власти в Палестине движения Хамас и уничтожение военной инфраструктуры, особенно ракетных огневых точек, Хизбаллы. В качестве более концеп8 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Г.Арутюнян туальной задачи руководством Израиля рассматривалось внесение максимального раскола между шиитской и суннитской общинами. Действия против Хамаса носили традиционный карательный характер, и израильтянам удалось в основном решить поставленные задачи. Однако в случае с Хизбаллой они натолкнулись на более чем серьезное сопротивление – достаточно отметить, что Израиль подвергался ракетному обстрелу вплоть до последнего дня боевых действий, а около миллиона его граждан вынуждены были покинуть свои дома или же сутками прятаться в бомбоубежищах. Ущерб экономики Израиля, согласно экспертным оценкам, составил $2.6 млрд. Не была решена и стратегическая задача войны: отношения суннитов и шиитов не только не обострились, но и наоборот – ливанцы самых разных конфессий и палестинцы в той или иной степени консолидировались вокруг Хизбаллы. Характерно также, что в результате несколько смягчились ставшие традиционными противоречия в арабском мире. В итоге сильно пошатнулись позиции Израиля в международном сообществе: характерной иллюстрацией этому является то, что правительства Германии, Италии и Великобритании запретили авиакомпании EI AI, транспортирующей из США грузы для ЦАХАЛа, использовать их аэропорты1. Вместе с тем политическо-дипломатические итоги войны трудно назвать неблагоприятными для израильтян: введение миротворческого контингента ограничивает возможности Хизбаллы и тем самым повышает военную безопасность Израиля. Заметим, что в ходе войны израильская сторона предлагала более благоприятный для себя вариант: разместить в зоне конфликта войска НАТО, а не ООН. Однако это предложение не нашло развития. 5. Информационные операции Израиля и психологические последствия войны В информационно-психологической плоскости планировалась быстрая «победоносная война»2, призванная укрепить имидж Израиля как региональной «сверхдержавы» и улучшить позиции премьер-министра Ольмерта внутри страны. Уже само начало боевых действий содержало в себе элемент PR-a. Не пользующийся популярностью Эхуд Ольмерт, инициировав боевые http://www.lenta.ru/news/2006/09/04/land1/ Перед началом войны многие в Тель-Авиве и в Вашингтоне были уверены, что она продлится несколько дней (Коммерсантъ Власть, #32, (686) с.38, 2006). Эйфория охватила даже военных: после первого обстрела позиций Хизбаллы авиацией Израиля начальник генштаба Дан Халуц связался с премьер-министром Ольмертом и доложил, что «все дальнобойные ракеты уничтожены, мы выиграли войну» (http:/lenta.ru/ articles/2006/08/28/halutz/). 1 2 9 Г.Арутюнян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. действия под предлогом освобождения пленных солдат, хотел продемонстрировать свою решимость защищать израильских граждан. Выражение «операция по освобождению капрала Гилада Шалита» должно было стать слоганом и символом победоносной войны. Некоторые эксперты прокомментировали решение Ольмерта и как чисто психологически-«тренировочную» акцию, в ходе которой новое поколение израильтян, еще не видевших войны, должно было «научиться побеждать арабов». Дальнейшие события девальвировали лозунги «освобождения капрала» и «учебы побеждать», и они утратили свое пропагандистское значение. Информационная тактика Израиля в отношении непосредственного противника была более чем активна. В первый же день начала боевых действий израильская авиация попыталась уничтожить главную антенну телекомпании Хизбаллы Аль-Масар, но безуспешно. В связи с этой бомбардировкой «Всемирная федерация журналистов» осудила Израиль: последний в знак протеста вышел из этой организации, однако прекратил попытки обстрела Аль-Масар. Одновременно ЦАХАЛ не отказывался от попыток электронными средствами помешать работе этой телекомпании, пытаясь воспрепятствовать передаче новостных блоков. Не менее активны израильтяне были и в интернете. «Международный союз еврейских студентов» разработал специальную программу (www.giys.org), позволяющую связать всех членов этого союза в единую сеть. Таким образом, если кто-то из членов союза замечал в интернете какие-либо антиизраильские публикации или опросы на тему войны, то об этом немедленно оповещались остальные участники «сети» (примерно 15 тысяч человек), которые реагировали соответствующим образом. В ходе войны израильтяне широко использовали провокационно-пропагандистские телефонные звонки и SMS-сообщения, основной целью которых было оказание психологического давления на арабов и формирование отрицательного отношения к Хизбалле – последняя представлялась в качестве источника несчастья арабов. Заметим, что с какого-то момента арабская сторона стала применять аналогичные технологии против Израиля. На первом этапе войны инициатива в информационной сфере принадлежала израильтянам, однако дальнейшие развития изменили ситуацию. Формированию отрицательного общественного мнения об Израиле значительно способствовало распространение информации о гибели мирных жителей, женщин и детей, а также о разрушениях. Организация Amnesty International даже обвинила Израиль в военных преступлениях. Журналисты отмечали израильскую жесткую военную цензуру (запрещалось сообщать о 10 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Г.Арутюнян потерях Израиля и последствиях ракетных обстрелов), что создавало дополнительный отрицательный информационный фон вокруг образа этой страны (власти же Ливана и Хизбалла предоставили на подконтрольных им территориях практически полную свободу журналистам и, тем самым, завоевали их симпатии). Можно констатировать, что в информационно-психологической сфере Израиль потерпел поражение. Особенно остро это проявилось во внутриполитическом поле: в непривычном к военным неудачам израильском обществе возникло недовольство и ряд психологических проблем. В адрес администрации Ольмерта, президента Кацава и командования ЦАХАЛа прозвучали самые разные обвинения. По мнению некоторых наблюдателей создавшаяся ситуация близка к системному кризису, вследствие чего пострадала сама идея государства Израиль1. В экспертной среде звучат мнения о том, что сложившаяся в Палестине еще в тридцатые годы прошлого века исключительно конфронтационная тактика и цивилизационная нетерпимость израильтян в долгосрочной перспективе уязвима и нуждается в переосмыслении. 6. Политика Ирана Как мы уже отмечали, для США (и Израиля) основной мишенью этой войны был Иран с его растущими амбициями. Примечательно, что из общего информационного потока можно заключить, что развертывание боевых действий совпадает с планами не только США и Израиля, но и Ирана. Эта страна, учитывая возможность нападения США и сформировав обладающую значительными военно-политическими ресурсами сетевую структуру Хизбалла, должна была стремиться «сместить» эпицентр возможных событий подальше от собственных границ – в Ливан и Палестину. Пожалуй, Иран был не против и, как минимум, готов к началу боевых действий (возможно, не в тех масштабах, в которых они произошли). В любом случае, «маленький военный успех» был столь же необходим Ирану, сколь и США и Израилю. В ходе войны Иран был предельно активен. Используя возможности Хизбаллы, сочетая дипломатическое лавирование с силовыми и экономическими угрозами (военные учения с использованием новых видов вооружений, обещания в ответ на возможные санкции прекратить поставки нефти и довести цену за баррель до $100-150), эта страна добилась впечатляющих результатов. Можно утверждать, что в среднесрочной перспективе политическую победу в этой войне одержал Тегеран: с большой долей вероятности См., например, «Кто проиграл эту войну», Эксперт, # 29(523), с. 13, 2006; Михаил Чернов, «Спасибо Хезболле за эту войну», Эксперт, # 32(526), с. 68, 2006. 1 11 Г.Арутюнян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. можно предположить, что результаты войны охладили намерения США относительно непосредственного военного нападения на Иран. Этой стране удалось также в известной мере легитимизировать свою ядерную программу1: Европа и даже США стали реагировать на нее несколько мягче, а отношение России и Китая обрело однозначность и четкость. Наконец, результаты войны способствовали тому, что Иран упрочил свое лидирующее положение в БСВ и стал символом сопротивления Исламского мира. В информационной сфере Иран действовал в одном русле с СМИ других стран региона. В частности, ими были решены следующие основные задачи: • Исламскому миру и частично международному сообществу была внушена иллюзия одержанной арабами бесспорной победы в этой войне: тем самым была развенчана более чем полувековая легенда о непобедимости Израиля; • В глазах мирового сообщества был изменен имидж исламского мира: вместо неорганизованной орущей толпы было представлено общество, умеющее упорно сражаться и использующее новейшие технологии. Во время войны президент Ахмадинежад открыл в интернете собственный сайт (на фарси, арабском, английском и французском языках), где публиковались его подходы к общественным и политическим явлениям. Логике информационной войны подчиняется также предложение иранского президента провести теледебаты с Джорджем Бушем. Военно-политические успехи улучшили позиции Ахмадинежада и во внутриполитическом поле, где против него формировалась серьезная оппозиция. О рейтинге этого политического деятеля в аналитическом сообществе свидетельствуют слова директора московского «Института Израиля и Ближнего Востока» Евгения Сатановского о том, что Ахмадинежад проявил себя как «хладнокровный и талантливый политик». Развития в БСВ имели значение и для других стран, из которых выделим Россию – как «ядерного» партнера Ирана, и сопредельную Армению. 7. Россия и война в БСВ В ходе войны эта страна демонстрировала ставшую для нее в последние годы традиционной сдержанную позицию. Вместе с тем в информационном пространстве российские СМИ были благосклоннее к арабам: по данным службы «Медиалогия», телекомпании РТР, «Первый канал» и НТВ передавали пропаХарактерно, что вслед за Ираном Египет, Турция, ЮАР и Аргентина стали активнее высказываться по поводу собственных ядерных программ. 1 12 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Г.Арутюнян гандистские материалы Хизбаллы 253 раза, а Израиля – всего 36 раз. В целом у России есть все основания не испытывать недовольства в связи с ближневосточными развитиями, так как: 1. Относительные неудачи американцев несколько укрепили позиции России в приобретших логику «холодной войны» отношениях с США. Характерно, что в ходе состоявшейся на Аляске встрече Сергея Иванова и Дональда Рамсфельда, пожалуй, впервые за последние 15 лет американская сторона продемонстрировала терпимость и посчитала возможным смягчить санкции в отношении предприятий военно-промышленного комплекса (ВПК) России. Вдобавок Россия ужесточила свои позиции относительно импорта американской сельхозпродукции и проблем, связанных со вступлением во «Всемирную торговую организацию». 2. Последние развития послужили основой для большего развития отношений с Ираном, Сирией и Ливаном. Тем самым Россия создает предпосылки для того, чтобы вновь утвердиться в регионе БСВ. 3. Война послужила рекламой российского оружия (особенно противотанковых систем) и представители российского ВПК прогнозируют заключение ряда выгодных контрактов. Вместе с тем благоприятные итоги войны могут усилить среди российского руководства идущую еще из советских времен тенденцию: в конкуренции с Западом опираться на исламский фактор. Это обстоятельство в перспективе может стать источником определенных рисков не только для России, но и для ее стратегического партнера и одновременно сопредельного с БСВ государства – Армении. 8. Влияние войны на Республику Армения Как известно, у РА и армянства есть четко выраженные национальные интересы в регионе БСВ. Между тем живущие там армянские общины страдают от перманентных боевых действий и последняя война в этом смысле не исключение. Независимо от того, бомбили или нет армянский квартал Бейрута, разрушение инфраструктуры Ливана вынуждает армян покидать эту страну, в которой они компактно проживают уже около века. Но следует также учесть, что в Иерусалиме, помимо армянской общины, находится и определенная часть армянского национального богатства, что делает необходимой уравновешенность подходов к развитиям в БСВ. Общественность РА обсуждает также идею отправки миротворцев в Ливан. Такая точка зрения небезосновательна: в любом случае, она не менее 13 Г.Арутюнян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. оправдана, нежели отправка военного контингента в Ирак. Вместе с тем известно, что подобные вопросы решаются в контексте позиций ведущих держав. Поэтому представляются более актуальными проблемы политического, информационно-аналитического присутствия РА в БСВ: в частности, в ходе конфликта в РА практически отсутствовала собственная информация относительно ситуации в регионе. Развития в БСВ косвенно связаны также с проблемой НКР, и в этом контексте нужно учесть следующие соображения: • Как отмечалось выше, в краткосрочной перспективе возможность американской военной операции против Ирана уменьшилась (что уже является положительном элементом). Данный фактор, возможно, уменьшит актуальность размещения международных сил на сопредельных с Ираном освобожденных территориях НКР; • Последовавшее в результате войны укрепление позиций России и Ирана способствует установлению в вопросе НКР относительного баланса сил между США и этими странами: такая ситуация увеличивает возможности дипломатического лавирования РА; • Официальный Баку стал с большим энтузиазмом использовать фактор исламской солидарности в урегулировании проблемы НКР. Вышеупомянутые тенденции в российском руководстве также нужно рассматривать в этом аспекте. Учитывая нестабильность региона БСВ, необходимо попытаться «просчитать» возможные сценарии в долгосрочной перспективе. В частности, стоит рассмотреть последствия возможной реализации того несколько экстремального сценария, согласно которому Соединенные Штаты уходят из региона БСВ1, в политике России начинают превалировать «восточно-исламские» ориентации, а Иран превращается в региональную ядерную сверхдержаву. Выводы Результаты недавней «промежуточной» войны в регионе БСВ неоднозначны и отражают характерное для нынешнего «переходного» этапа подобие равновесия между геополитическими конкурентами. США еще сохраняют лидерство, однако уже ощутимы максимализм и недостатки их стратегических проектов, особенно относящихся к БСВ. В частности, США и их стратегичесВ американском истеблишменте этот сценарий все больше рассматривается как наиболее вероятный (см. например, Richard N. Haass, «The New Middle East», Foreign Affairs, http://www.foreignaffairs.org/20061101 1 faessay85601/richard-n-haass/the-new-middle-east.html). 14 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Г.Арутюнян кий союзник Израиль в своих действиях в этом регионе впервые после Холодной войны столкнулись с более или менее системным сопротивлением остального мира. Подобное развитие событий приводит к «стратегической усталости» сверхдержавы (согласно терминологии экс-председателя Национального совета по разведке США Грехема Фуллера [4]), уменьшению политической воли и локальным неудачам. Создавшаяся вследствие войны новая ситуация в регионе (в первую очередь имея в виду достижения Ирана и Хизбаллы) в краткосрочной перспективе не предполагает развертывания новых широкомасштабных военных операций. Вместе с тем, эта новая ситуация еще достаточно аморфна и нуждается в «кристаллизации», которая может произойти в будущем как следствие новых, возможно более масштабных конфликтов. При этом следует учесть, что БСВ является наиболее чувствительным и «болевым» сегментом в глобальном политическом пространстве, в котором сосредоточены интересы крупных геополитических игроков. Поэтому не исключено, что процесс «кристаллизации» в этом регионе совпадет с очередным изменением баланса сил в мире и тем самым завершит «переходной этап». Сентябрь, 2006г. Источники и литература 1. Генри Киссинджер, «Дипломатия», с. 472-475, Научно-издательский центр «Ладомир», Москва, 1997. 2. Гагик Арутюнян, «Переходное состояние. Геоидеологический фактор в глобальных развитиях», 21-й Век, # 2, с. 3, 2005; Gagik Harutyunyan, «Geoideological factor in global and regional trends», Abstracts of 13th International Conference on Central Asia and Caucausus, The Institute of Political and International Studies, November 78, p.5, 2005,Tehran. 3. Дмитри К. Саймс , «Нереалисты», http://www.russ.ru/docs/125481293? user_session=a4a4a8b6395cde95de935bf9c8340226 4. Graham E.Fuller, «Strategic Fatigue», The National Interest, #84, p.37, Summer, 2006. 5. Գագիկ Հարությունյան, «ԱՄՆ ռազմավարության որոշ դրույթները Իրաքյան հիմնախնդրի համատեքստում», «21 Դար», #3(5), էջ 105, 2004; (Гагик Арутюнян, «Некоторые установки стратегии США в контексте иракской проблемы», 21 Дар, #3(5), с. 105, 2004). 6. Гагик Тер-Арутюнянц, «Кризис бренда "Америка": Вызов "исламского предводителя" Ахмадинежада "воинствующему евангелисту" Бушу», http://www.regnum.ru/ news/625523.html 15 Г.Арутюнян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. 7. Семур Херш, «Бомбить нельзя помиловать», http://lenta.ru/articles/2006/08/15/hersh/ 8. Сергей Гриняев, Поле битвы – киберпространство, Харвест, Минск, 2004, с. 291; И.Н.Панарин, Информационная война и дипломатия, с. 286, Городец, Москва, 2004. «INTERMEDIATE» WAR Gagik Harutyunyan Resume The developments in the Middle East are liable to the logic of «transitional period», when the US domination is not absolute any more and the potential of its geopolitical competitors is not enough to form a full multi-polar system. Uncertain results of the latest war in the Middle East are conditioned by the above mentioned fact: they resemble the instable balance between the US and «the rest of the world». It is well known that during that war the US and its strategic partner Israel for the first time after the Cold War, clashed with system resistance of the countries discordant with their policy. It looks as if the US hasn’t well calculate the extent of that resistance while working out maximalistic strategic plans for the Middle East. The new situation in the Middle East resulted by the war, taking into account well known achievements of Iran and Hezbollah, don’t imply a new war in short range perspective. Besides, under the circumstances of the confrontation, this new situation is quite amorphous and needs «crystallization» which is more likely to happen in the face of larger scaled conflict. In that context the last war in the region may be characterized as a kind of «intermediate». 16 ПРОБЛЕМЫ РАСШИРЕНИЯ НАТО И РАЗВИТИЯ ЕВРОПЕЙСКОЙ ОБОРОННОЙ ИНИЦИАТИВЫ Игорь Мурадян В статье анализируются позиции ведущих европейских государств в вопросе расширения НАТО. Рассматриваются также некоторые аспекты развития Европейской оборонной инициативы и намерения ведущих европейских государств в отношении региональных этнополитических конфликтов. В этом же контексте представлены перспективы внешнего базирования европейских вооруженных сил и некоторые проблемы, связанные с региональными локальными конфликтами в Восточной Европе. 1. Позиция ведущих европейских государств в вопросе расширения НАТО Одной из основных проблем, касающихся безопасности государств Черноморского, Кавказско-Каспийского и Центральноазиатского регионов, является расширение состава, функций и зоны ответственности НАТО и развитие Европейской оборонной инициативы. В частности, данный вопрос непосредственно касается урегулирования локальных и региональных конфликтов. Расширение НАТО как глобальный политический процесс по-разному оценивается ведущими европейскими государствами-членами НАТО. Франция (а также Италия, Испания, Бельгия) совершенно не заинтересованы в расширении состава, функций и зоны ответственности НАТО, так как политика Франции в целом направлена на свертывание Атлантического блока, фактическое ограничение его деятельности. Но Франция не демонстрирует эту позицию и не препятствует расширению состава НАТО, рассматривая данный процесс как способ ускорения развала блока. Она занимает позицию, предполагающую предоставление минимальной военно-экономической помощи новым членам альянса с одновременным сокращением или не увеличением военных затрат в рамках задач НАТО. Франция считает, что расширение состава НАТО не имеет никакого отношения к проблемам безопасности в Европе и в других регионах и к боеспособности альянса, рассматривая дан17 И.Мурадян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. ный процесс как инструментарий американской политики, стремящейся к увеличению своих стратегических партнеров в НАТО. Франция считает, что участие НАТО в операциях в Афганистане нельзя рассматривать как некую модель действий сил НАТО и как исключение из общей политики альянса. Франция заинтересована в усилении аморфности, дезорганизованности и – де-факто – расколе НАТО. Франция не сумела, даже в незначительной мере, обеспечить свой патронаж в Восточной Европе. Она не пыталась распространить свое влияние на Восточную Европу и не стремилась осуществлять существенные затраты в этом геополитическом направлении. Кроме того, она не имеет никаких особых обязательств перед государствами Восточной Европы, кроме Румынии, с которой Францию связывают особые отношения. Вместе с тем, Франция не исключает Восточную Европу из своей политики и делает ставку на общеевропейскую доктрину, то есть на вовлечение данных государств в Европейское сообщество, как главную конкурентную политику в противовес политике США. Франция хотела бы, чтобы расширение НАТО продемонстрировало усиление конфликтности и проблематичности в отношениях с Россией, другими государствами Восточной Европы, а также внутри самого альянса. Германия, напротив, была и остается заинтересованной в расширении НАТО, включении в нее государств Центральной и Восточной Европы, рассматривая данный процесс в качестве способствующего усилению ее политического и экономического влияния в этом обширном соседнем с ней регионе. Германия является «генеральным лоббистом» включения государств Центральной и Восточной Европы в НАТО, что объективно сближает эту ее позицию с позицией США. Германия рассматривает данные задачи США в Европе как ограниченные во времени, тогда как свои собственные цели и задачи – как стратегические и рассчитанные на долгосрочную перспективу. Государства Центральной и Восточной Европы также понимают, что политика Германии в данном регионе носит более фундаментальный характер. По оценке некоторых европейских политологов, расширение состава НАТО для Германии носит не только «оборонительный» характер, но и направлено на обеспечение безопасности в пространстве, находящемся к востоку от Германии. Для Германии данный процесс носит интеграционный характер, то есть направлен на создание «новой германской империи», следовательно, ориентирован на усиление ее позиций на континенте в противовес позициям России, США, Великобритании и Франции. При этом в германской внешней политике достаточно четко проявляются различные составляющие ее конкурентной политики в отношении названных держав. Германия имеет 18 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. И.Мурадян несомненные приоритеты в инвестициях и в освоении экономического пространства в Центральной и Восточной Европе, в России и в Центральной Азии, поэтому интеграция ближних государств в Европе, посредством включения их в НАТО, является важной составляющей германской внешней политики. В перспективе Германия намерена усилить военно-экономическую и военно-техническую помощь некоторым государствам – Литве, Латвии, Эстонии, Хорватии, Словении, Болгарии, Словакии – не только в рамках планов НАТО, но и непосредственно в рамках двухсторонних отношений. В этом смысле Германия, как и Франция, стремится избежать продвижения НАТО на востоке Европы и, возможно, предпочтет развитие параллельных военно-политических отношений с данными государствами в рамках Европейской оборонной инициативы. Например, германские военные эксперты не раз говорили о целесообразности создания Балтийского и Адриатического корпусов с участием стран Балтии и Балкан, при ведущем участии вооруженных сил Германии. Вместе с тем Германия совершенно не испытывает энтузиазма по поводу дальнейшего расширения НАТО с вовлечением в блок Украины и, тем более, государств Южного Кавказа. Это никак не вмещается в актуальные задачи Германии и приведет к созданию «буфера» между Германией и Россией, что не входит в планы германской политики. Германия пытается вырваться из состояния «политического карлика», что предполагает тесное и даже стратегическое сотрудничество с Россией. Таким образом, несмотря на различие некоторых целей и взглядов на расширение НАТО, в позициях Франции и Германии нет особых противоречий. Оба ведущих европейских государства рассматривают расширение НАТО как девиантный, подчиненный процесс, имеющий ограниченное политическое и военное значение и призванный продемонстрировать исторический кризис доктрины атлантизма. Великобритания также критически рассматривает расширение НАТО и считает этот процесс исключительно политическим. Великобритания не имеет серьезных интересов в Центральной и Восточной Европе, не нуждается в защите своих стратегических инвестиций, которые здесь отсутствуют, и стремится избежать каких-либо обязательств и гарантий перед государствами данного региона. Она даже сейчас рассматривает НАТО как инструментарий осуществления контроля над Германией и ограничения политических амбиций Франции (одна из стратегических задач американо-британского неформального союза). Политические и военные круги Великобритании рассматривают последствия расширения НАТО следующим образом. 19 И.Мурадян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Этот процесс никак не связан с усилением глобальной и региональной безопасности, не отражает задач по повышению боеспособности альянса. Данный процесс привел к перемещению американских войск из Германии в страны Центральной и Восточной Европы, что еще более дистанцирует США от европейских проблем, прежде всего – ослаблением задач США по сохранению контроля над Германией. Адаптация новых членов НАТО приведет к поглощению значительной части роста военных затрат, на что большинство европейских государств соглашается с трудом. Британцы убеждены, что расширение НАТО, несомненно, приведет к опасности вовлечения государств альянса в локальные и региональные конфликты. Вместе с тем Великобритания не проявляет своего негативного отношения к расширению НАТО, так как опасается оказаться в политической изоляции не только в отношении Европы, но и США. Великобритания – единственное из ведущих государств Европы (если не включать в этот ряд ведущих Италию и Испанию), которое действительно заинтересовано в сохранении НАТО не только в качестве политического, но и военного альянса. Британские политики пока не представляют себе глобальной системы безопасности и способов проведения глобальной политики без Атлантического союза или при существенном снижении его значимости. В связи с этим Великобритания опасается не только предпринимать активные инициативы по проблемам НАТО, пытаясь затянуть время распада Альянса, но и старается выработать новые коллективные решения относительно политики НАТО. Принимая во внимание, что данные процессы не могут не отразиться на реальной политике ведущих европейских государств и США, необходимо определить основные тенденции непубличной политики, которые выглядят следующим образом: ведущие европейские государства – Франция, Великобритания, Германия и Италия – имеют определенные договоренности не предпринимать серьезных усилий по реконструкции вооруженных сил новых членов НАТО, применяя метод «остаточных затрат», предоставляя новым членам НАТО военную технику, уже бывшую в употреблении, принуждая их увеличивать военные затраты и возлагая на них до 85-90% затрат на реконструкцию оборонной инфраструктуры. Позиция этих стран основывается на следующих установках: • Принимать минимальное участие в проектах США по дислокации военного базирования из Германии в Восточную Европу. Проводить в НАТО политику соответствия между реальными задачами альянса и 20 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. И.Мурадян затратами, что, по существу, означает дистанцирование от военных проектов США в Европе. • Остановить или сделать значительную паузу в дальнейшем расширении НАТО в Европе до полной абсорбции новых членов альянса. • Пересмотреть позицию НАТО, предполагающую отсутствие ограничений во включении в состав блока новых членов. В соответствии с данной позицией расширение НАТО должно ограничиваться Балканами и не «форсировать» бассейн Черного моря. Расширение НАТО входит в серьезное противоречие с доктриной создания европейских вооруженных сил, которые все более становятся реальностью. Европейская оборонная инициатива реально создает внутри НАТО дистанцированный военно-политический блок, который возглавляют Франция, Германия, Великобритания. Данное условие и явно более тесные отношения новых членов НАТО с США приводят к возникновению на Востоке Европы новой оборонной реальности, в результате чего может сформироваться «обособленный», неформальный военно-политический союз данных государств и США. Получив в составе НАТО новых и более или менее надежных партнеров, обеспечивающих проведение соответствующего курса Вашингтона, США во многом достигли своей цели и более не нуждаются во включении в НАТО новых членов, например, государств Южного Кавказа и Украины (исключением может стать Молдова). Это стало важным ориентиром политики европейских держав по вопросу о расширении НАТО. Франция, Великобритания и Германия пытаются избежать обострения отношений с Россией в связи с процессом расширения НАТО, одновременно рассматривая данный процесс как фактор обострения российско-американских отношений. Ведущие европейские государства весьма заинтересованы в усилении конфронтации между Россией и США, рассчитывая сохранить важнейшие позиции на российском экономическом рынке, особенно в энергетическом, сырьевом и финансовом секторах. 2. Проблемы развития Европейской оборонной инициативы С проблемами расширения НАТО тесно связаны проблемы развития Европейской оборонной инициативы. Следует отметить, что в конце 2003 – начале 2004 гг. сложились новые неформальные (негласные) договоренности между Францией, Германией, Великобританией, с одной стороны, и с США – с другой. Последний этап формирования доктрины Европейской оборонной ини21 И.Мурадян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. циативы, сложившийся в конце 2003г., позволил выработать относительно компромиссное решение, которое предполагает создание вполне самостоятельных структур и порядка принятия решений в рамках европейских вооруженных сил с соблюдением интересов НАТО. Европейские вооруженные силы согласуют с НАТО свои намерения. Данный компромисс стал ключевым условием полноценного участия Великобритании в функционировании европейских вооруженных сил. Наряду с компромиссами в части устава и доктрины европейских вооруженных сил, имеются определенные концептуальные договоренности относительно их целей и задач. Британские военные эксперты отмечают, что именно данные концептуальные договоренности между основными европейскими участниками оборонной инициативы и США позволили заметно снизить уровень напряженности в атлантическом сообществе, сделали эти задачи и цели более конкретными и содержательными, позволили в определенной мере соотнести задачи НАТО и европейских вооруженных сил. Данные договоренности предполагают следующее. США и ведущие европейские государства сходятся во мнении, что НАТО более не обладает политическим потенциалом для согласованного проведения боевых и миротворческих операций на Балканах, Кавказе, в Центральной Азии, Афганистане и, тем более, на Ближнем Востоке, в Западной Африке и других регионах. Участие НАТО становится неэффективным из-за невозможности дальнейшего своевременного согласования решений. Интересы Франции и Германии, а также средних европейских государств стали настолько отличны от интересов США, что это делает невозможным их совместное участие в военных операциях. В ходе негласных переговоров между Францией, Германией, Великобританией и США в конце 2003 – начале 2004 гг. практически были сделаны выводы о последовательном свертывании НАТО как военного альянса и превращении его в политическую организацию по проблемам глобальной безопасности. При этом решения НАТО будут приниматься государствами-участниками Европейской оборонной инициативы как важные ориентиры в проведении внешней и военной политики. США выдвинули инициативу по разделению сфер ответственности по проблемам безопасности. Например, США предложили европейским государствам рассматривать Западную Африку как зону их ответственности, так как сами США не имеют важных интересов в этом регионе. Это очень важный принцип, тем более что он касается и Балкан, Черноморского и Каспийского бассейнов, Кавказа и Центральной Азии. США в рамках данных переговоров согласились с тем, что их военное присутствие в Кавказско-Каспий22 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. И.Мурадян ском и Центрально-азиатском регионах носит временный характер и может рассматриваться как стратегически-продолжительное. Европейские вооруженные силы под эгидой ОБСЕ призваны участвовать в операциях по урегулированию этнополитических конфликтов, в предотвращении действий исламских радикалов, в недопущении силовых действий отдельных государств в регионах, в защите энергетических и иных коммуникаций. То есть США согласны передать европейцам те задачи, которые они рассматривали как приоритетные в ряде регионов, в том числе в Кавказско-Каспийском и Центрально-азиатском. Ведущие европейские государства весьма настороженно воспринимают данные «уступки» США, так как при этом возникают серьезные проблемы, связанные с реальными возможностями для осуществления данных операций. США хотели бы убедить европейцев в том, что их вооруженные силы не способны осуществлять данные операции самостоятельно и нуждаются в помощи и содействии США. То есть американцы намерены стать действующим звеном в европейских вооруженных силах или принимать участие в согласовании соответствующих операций. Следует отметить, что, если на протяжении последних 15 лет США предпринимали усилия по блокированию и девальвации деятельности ОБСЕ – как организации, все более выходящей из под контроля Вашингтона, – то в последние месяцы они пытаются «реанимировать» ОБСЕ, под эгидой которой будут осуществляться операции европейских вооруженных сил. То есть участие США в ОБСЕ в какой-то мере ставит под их контроль действия европейцев, так как в уставных документах Европейской оборонной инициативы ОБСЕ рассматривается как институциональная основа деятельности европейских вооруженных сил. Однако помимо желания США поставить под контроль деятельность европейских вооруженных сил, имеются вполне практические задачи, которые можно решить при участии европейцев и которые вполне соответствуют интересам США. Эти задачи связаны с военным присутствием США в Кавказско-Каспийском и Центрально-азиатском бассейне. США не располагают сколько-нибудь стройной концепцией своего военного присутствия в данном регионе. Отсутствуют также определенные цели и задачи. Военное командование США продолжительное время не получало достаточно обоснованных политических указаний относительно базирования американских вооруженных сил в Центральной Азии. По оценкам американских и европейских экспертов, после завершения основной части операции в Афганистане военное присутствие США и европейских государств в Центральной Азии носит «профилактический» характер и скорее может рассматриваться 23 И.Мурадян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. как действия на полигоне, где разрабатываются различные приемы и подходы в части военного базирования в данном специфичном регионе. По оценкам данных экспертов, правящие режимы в странах Центральной Азии вполне способны обеспечивать внутриполитическую стабильность и внешнюю безопасность, а также бороться с исламскими радикалами. Признается, что участие России в обеспечении безопасности данных государств имеет неизмеримо большее значение, чем военное присутствие США и европейцев. Однако для США представляется принципиально важным определенное военное противодействие России и, возможно, Китаю в Центральной Азии. Вместе с тем эту задачу могут выполнять европейские вооруженные силы. По признанию британских экспертов, занимающихся разработкой рекомендаций по рискам и угрозам для ведущих нефтяных компаний и специализирующихся на Кавказско-Каспийском и Центрально-азиатском регионах, данные нефтяные компании никогда не обращались к США с просьбой или требованием обеспечить безопасность нефтепроводов и нефтепромысловых объектов. Заинтересованность нефтяных компаний, прежде всего «Бритиш-Петролеум», «Шелл», «Мобил», «Шеврон» и других, в военном присутствии США является выдумкой Пентагона и не имеет ничего общего с действительными задачами по обеспечению безопасности энергокоммуникаций. В настоящее время, по оценкам этих экспертов, государства упомянутых регионов заинтересованы в поддержании стабильности и безопасности. В связи с этим США не могут и далее обосновывать свое военное присутствие на Южном Кавказе только потребностями обеспечения безопасности энергетических коммуникаций и нефтяных промыслов. По оценкам британских экспертов, за последние месяцы США не наращивают присутствия своих военных сил в Азербайджане и в Грузии, а также в Узбекистане. Наблюдается некоторое сокращение числа инструкторов и офицеров, занимающихся подготовкой аэродромов в Азербайджане. В целом можно утверждать, что США пересмотрели свои планы военного присутствия на Южном Кавказе в сторону некоторого ограничения, однако предыдущие планы и намерения в сфере военного сотрудничества с данными государствами будут осуществляться. Территория Азербайджана будет приобретать большее значение по части осуществления транзита военных грузов и контингентов, размещения объектов слежения, причем не только локального, но и стратегического направления (по признанию экспертов, предоставляющих консультации «Бритиш Петролеум», компания не нуждается в военном присутствии США на Южном Кавказе и готова сама обеспечить безопасность нефтепроводов при содействии правительств Азербайджана и Грузии). 24 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. И.Мурадян Наряду с евразийскими проблемами, заинтересованность США в развертывании европейских вооруженных сил заключается в двух факторах: • США не в состоянии свернуть или ограничить развитие Европейской оборонной инициативы и вынуждены считаться с реальностью, пытаясь получить выгоды от данной перспективы. США заинтересованы в разделении геополитических зон военного присутствия, что отчасти обеспечивает легитимность их военных операций в различных регионах; • НАТО в своем нынешнем состоянии утратило ценность для США как организация, неспособная принимать оперативные, эффективные решения. Таким образом, в условиях заинтересованности США в углублении раскола НАТО и демилитаризации альянса, налицо переосмысление американцами Европейской оборонной инициативы. Встав перед перспективой распада НАТО, США пытаются поставить под контроль Европейское сообщество, используя европейские вооруженные силы. Принимая во внимание данные проблемы и задачи США, заинтересованность Вашингтона в присутствии европейских вооруженных сил в регионах Внутренней Евразии следует рассматривать как серьезную. Внутренняя Евразия, помимо ряда других задач в стратегии США, призвана стать «ареной» для развертывания новой военно-политической парадигмы сотрудничества США с европейскими государствами. События в Грузии и Украине, декларируемые «революционные» намерения в отношении Восточной Европы, являются частью стратегического проекта сотрудничества с данными государствами в сфере обороны и безопасности, что направленно не только на сдерживание стратегий России и Китая, но и ведущих государств Европы. По существу, одной из задач, которые ставят США в Восточной Европе и во Внутренней Евразии, является геополитическая и геоэкономическая изоляция западноевропейских держав и, одновременно, привязка их к некоторым задачам данного обширного региона. 3. Намерения ведущих европейских государств в отношении региональных этнополитических конфликтов В связи с расширением НАТО и Европейского Союза европейцы вынуждены принять во внимание необходимость обеспечить урегулирование проблем на Южном Кавказе как в наиболее близкорасположенном регионе, который рассматривается как часть Европы. Европейские структуры приняли решение о 25 И.Мурадян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. своем участии в урегулировании конфликтов на Южном Кавказе. По свидетельству ведущих экспертов Центра европейских реформ Клауса Бекера и Стивена Эвертса (Лондон), Европейский Союз, видимо, никогда не будет в состоянии вырабатывать и проводить единую внешнюю политику. Это отнюдь не оригинальное мнение, которое традиционно разделяет европейская политическая и аналитическая элита, но характерно, что новое поколение европейских экспертов вносит в рассмотрение данного вопроса еще больший пессимизм. Неудачи в принятии европейской конституции также подтверждают данный тезис. Вместе с тем, единая европейская внешняя политика является реальностью, так как ведущие европейские государства – Франция, Великобритания, Германия и Италия – в значительной мере способны согласовывать действия во внешней политике, в том числе по важнейшим направлениям – США, Ближний Восток, Турция, Иран, Россия, Китай, Африка и другим. Именно эти четыре государства проводили и будут проводить европейскую внешнюю политику. В определенной мере, данных государств устраивает отсутствие практики и институциональных основ общеевропейской внешней политики, так как значительная часть членов Европейского Союза примиряет свои внешнеполитические интересы с США. Располагая негласными договоренностями с США, ведущие европейские государства намерены применить европейские вооруженные силы в урегулировании региональных конфликтов. Это отвечает их следующим интересам: • По мнению французских политиков и военных, европейские вооруженные силы не могут полноценно состояться, если они не участвуют в операциях; • Французские политики пытаются ускорить раздел геополитических зон влияния с США, а также ускорить дистанцирование Евросоюза от США, в том числе привязкой Великобритании на европейскую политику; • Британские политики стремятся усилить активность британской политики в различных регионах путем проведения локальных военных операций, с опорой на британские военные базы, что соответствует амбициям британских военных; • Британские политики и военные в новых политических реалиях стремятся продемонстрировать США возможности их страны на европейской политической арене; • Германские политики имеют вполне конкретные геополитические задачи, включающие усиление германских позиций на Балканах, что является приоритетом германской внешней политики; 26 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. И.Мурадян • Германские политические круги пытаются закрепить влияние Герма- нии в Центральной и Восточной Европе, что предполагает наличие реальных европейских вооруженных сил и институциональных основ их действия; • Италия (так же, как Испания) весьма заинтересована в наличии мобильных европейских вооруженных сил в противостоянии арабскому политическому экстремизму. Ведущие европейские государства заинтересованы в участии своих вооруженных сил в урегулировании этнополитических конфликтов на Балканах, Южном Кавказе и в Палестине, однако не в качестве сил, осуществляющих боевые операции, а в качестве миротворческих войск. Данные положения имеют место в уставных документах Европейской оборонной инициативы. Однако именно имеющиеся договоренности с США ускорили стремление европейцев применить свои оборонные возможности в этом направлении. Участие вооруженных сил европейцев в какой-либо боевой операции или в операции силового принуждения по-прежнему остается неприемлемым для европейских политиков. Вместе с тем данная позиция несколько дифференцируется по регионам. В отношении Западной и Центральной Африки европейцы считают вполне приемлемым применение своих вооруженных сил в предотвращении или в приостановке вооруженных конфликтов, а также в предотвращении геноцидных действий. В то же время европейцы не допускают применения способов силового принуждения на Южном Кавказе, что не вызывает сомнений. Однако именно в связи с этим структуры Европейского Союза пытаются активизировать усилия по урегулированию этнополитических конфликтов на Южном Кавказе, включая Карабахский и Абхазский. Некоторые предложения по вводу миротворческих сил в зоны конфликтов на Южном Кавказе носят весьма неопределенный и сомнительный характер, учитывая представления непризнанных государств о безопасности. В этом также не заинтересована Россия. В настоящее время одним из основных направлений применения европейских вооруженных сил является Косово. Европейские политики столкнулись с готовностью США и Великобритании признать политическую независимость Косово, за что выступают правые политики в этих странах. Это не может устраивать Францию, Германию и большинство европейских государств. По этой причине в Косово сочетаются следующие различные интересы европейцев: • Недопущение возникновения албанского суверенного государства; 27 И.Мурадян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. • Вытеснение США с Балкан; • Применение и утверждение европейских вооруженных сил; • Закрепление практики применения европейских вооруженных сил в очагах конфликтов (хотя затягивание вывода американских войск из Косово может в действительности устраивать некоторых политических сил в Европе). Многих европейских политиков привлекает в этой позиции совпадение целей по провалу американской (в определенной степени американобританской) политики и утверждение принципов европейской политики. Становится совершенно очевидным, что если США пытаются создать новые государственные образования в очагах конфликтов и тем самым обеспечить стабильность в регионах в рамках принципов «реальной политики», то европейцы стремятся сохранить формальные государственные границы, что, несомненно, становится фактором продолжения конфронтации. В таких условиях применение европейских вооруженных сил предполагается только после использования методов политического и экономического принуждения. Данные намерения уже достаточно четко выражены в отношении проблемы НКР и угрожают сохранению стабильности в регионе Южного Кавказа. Следует отметить следующее. Фактически, британские и французские эксперты по проблемам европейской и региональной безопасности категорически отвергают возможность участия европейских вооруженных сил и НАТО в применении силового принуждения, а также в миротворческих операциях на Южном Кавказе и в Центральной Азии. При этом они ссылаются на абсолютную невозможность применения существующих политических процедур по выработке соответствующих решений. Таким образом, в политике ведущих европейских государств наблюдается непоследовательность, несогласованность и отсутствие понимания реальной перспективы. В связи с этим возникает вопрос об адекватной оценке вышеуказанных намерений европейцев. Европейские политические круги имеют данные намерения и амбициозные планы, но их реализация представляется крайне проблематичной. 4. Некоторые военно-технические решения в рамках Европейской оборонной инициативы Политические и военные круги Франции, Германии и Великобритании, хотя и по разным причинам, приняли согласованное решение о полном дистанцировании от военно-технического потенциала США. Признано, что евро28 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. И.Мурадян пейские вооруженные силы не могут участвовать в операциях, не располагая всеми необходимыми компонентами вооружений. Прежде всего, речь идет о трех компонентах: • Космической разведке; • Крупных военно-транспортных самолетах дальнего действия; • Военно-морских силах, способных решать масштабные задачи за пределами Средиземного моря и Северной Атлантики. Признано, что 100% лидерного вооружения необходимо производить в странах-участницах Европейской оборонной инициативы, при этом по основным компонентам другого вооружения доля европейских государств не должна быть ниже 90%. Приоритетными задачами создания новых вооружений является производство: • Транспортной авиации дальнего действия; • Нового класса ударных вертолетов, в том числе для морской авиации; • Новых видов ракет среднего радиуса действия типа «земля-земля»; • Высокоточного оружия, прежде всего авиационных бомб и ракет. Особое внимание уделяется оснащению ВМС и ВВС новым оборудованием слежения и обнаружения и ускорению создания профессиональных вооруженных сил. 5. Перспективы внешнего базирования европейских вооруженных сил Этот вопрос пока остается дискуссионным, но активно обсуждается в политических и военных кругах Франции, Великобритании и Германии. Франция придерживается мнения, что было бы целесообразным использовать временное и постоянное базирование на новых объектах в Сирии, Алжире и Ливане. Великобритания считает, что существующая конфигурация британских и французских военных баз в Средиземноморском бассейне, на Западе Африки и в Персидском заливе вполне достаточна для выполнения функций европейских вооруженных сил. В связи с этим Великобритания заинтересована в использовании военных бюджетов европейских государств для усовершенствования своих баз на Кипре и в Персидском заливе. В европейском аналитическом сообществе имеются предположения о намерениях создания или использования объектов военного назначения в Иракском Курдистане. Вместе с тем обсуждается возможность использования европейских вооруженных сил в качестве миротворческих, при условии урегулирования палестинской проблемы. В связи с этим рассматривается возможность постоянного воен29 И.Мурадян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. ного базирования в Иордании и Ливане или непосредственно на территории Палестины. Великобритания рассматривает данные предложения как конкурентные в отношении США и выступает против преждевременных решений. В кругах политических «проектировщиков» США имеются два мнения относительно способов глобального контроля над «Большим Ближним Востоком». Одна группа «проектировщиков» ссылается на британский опыт создания «малых опорных площадок» военного базирования и контроля региона, хотя те же примеры из британской имперской истории приводятся противниками этого способа контроля как недолговременного. Другая группа настаивает на развитии опыта, берущего свое начало в 1950-х гг., когда США инициировали создание Багдадского Пакта и проводили политику поддержки проамериканских режимов в странах региона. Скорее всего, в стратегии США в обозримой перспективе будут сочетаться оба способа контроля региона. Но нынешняя конструкция военного базирования на Ближнем Востоке уже не удовлетворяет требованиям актуального периода. Поэтому развитие военного базирования станет важнейшим направлением стратегии США. Это, несомненно, затронет и Внутреннюю Евразию, в том числе Южный Кавказ. Характерно, что в европейской политической дискуссии по проблемам внешней политики, безопасности и обороны все более просматриваются некие инициативы, «экзотические» для традиционных европейских традиций в этих сферах. Тем самым европейцы пытаются выйти из рамок представлений о военно-стратегических задачах, которые бытовали после Второй мировой войны в соответствии с Ялтинско-Потсдамской системой. Возникают весьма смелые, нестандартные идеи, предложения, которые, однако, либо признаются преждевременными, либо временно забываются. Данное положение сохранится и в обозримой перспективе, пока будет происходить процесс дальнейшего раскола в НАТО и снятия глобального противоречия Западного сообщества. 6. Проблема локальных региональных конфликтов в Восточной Европе Вопрос о вступлении государств Восточной Европы в НАТО все еще находится в состоянии неопределенности. Вместе с тем в рассмотрении данного вопроса произошли заметные, быть может, существенные изменения. Если ранее, по крайней мере на протяжении 90-х гг. и до прихода в Белый дом Дж.Буша, данный вопрос вполне определенно связывался с такими задачами, как достижение странами Восточной Европы достаточного уровня вооруженных сил, экономического развития, установление правового порядка, урегулирование 30 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. И.Мурадян конфликтов и т.д., то в настоящее время все эти условия стали более чем относительными. Пример принятия в НАТО Румынии и Болгарии говорит о возможности подобного решения абсолютно для всех государств Восточной Европы, даже относящихся к «категории» несостоявшихся. Сложнее обстоит дело с интеграцией в Европейское сообщество, где необходимы более чем определенные экономические и правовые стандарты. Уже не только англосаксонское, но и континентально-европейское аналитическое сообщество допускает вступление в НАТО государств с совершенно разваленной экономикой, с сомнительным правовым порядком и малоэффективными вооруженными силами. Наряду с этим заявляется, что, например, Грузия могла бы вступить в НАТО и Евросоюз, отказавшись от борьбы за возвращение контроля над Абхазией и Южной Осетией. В отличие от Болгарии, которая располагает боеспособными вооруженными силами, ни одно государство из бывших советских республик не обладает таковыми. Следовательно, приоритетом НАТО становится не оборона, а некие околооборонные политические задачи геополитического и геоэкономического свойства. Молдова рассматривается европейскими политическими кругами как страна, которая должна стать со временем членом Европейского Союза и НАТО. В связи с этим европейцы заинтересованы в урегулировании Приднестровского конфликта, однако не на любых условиях и не по любому сценарию. Европейцы заинтересованы в вытеснении военного и политического присутствия России. Заинтересованность в Молдове в значительной мере вызвана также позицией Румынии, которую поддерживают Франция, Италия и Германия. Урегулирование Приднестровского конфликта может быть осуществлено только при полном выводе российских войск и подчинении Приднестровской Республики Молдове в рамках унитарного государства (то есть, исключая федеративные или конфедеративные условия). Европейскому Союзу не удается выработать реалистическую позицию в отношении Молдовы, и европейцы вынуждены пока занимать выжидательную позицию. Тем не менее, по имеющимся сведениям, в структурах Евросоюза предпринимаются попытки разработать тактику поведения в отношении Молдовы и Приднестровской проблемы. Аналитики, работающие на Европейскую комиссию, то есть на «правительство» Европы, предлагают начать продолжительное и последовательное давление на Россию по данному вопросу, применяя пропагандистские, экономические и политические способы. Наряду с этим, предлагается вовлечение в данную проблему Украины: в целях экономического блокирования Приднестровской Республики на основе решения, выработанного ОБСЕ. Вместе с тем достаточно влиятельные круги в Европе возражают против 31 И.Мурадян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. подобных инициатив, которые могут привести к серьезному конфликту между Европой и Россией, а также к эскалации конфликта непосредственно в Приднестровье. На примере Молдовы можно продемонстрировать дифференциацию подходов Западного сообщества в рассмотрении локальных конфликтов в регионах Восточной Европы. Если Косово и Нагорный Карабах не могут рассматриваться как части бывших «метрополий» и имеют несомненную перспективу международного признания их суверенитета, а Абхазия и Южная Осетия практически признаны, как минимум, протекторатами России, то Молдова рассматривается как особая проблема. Молдова полностью должна быть под контролем Запада, а Приднестровская Республика должна быть ликвидирована. Если на Балканах и Южном Кавказе политика США и Европейского сообщества весьма отличается, то в отношении Молдовы и возможных аналогичных проблем Запад солидарен. Руководство НАТО неоднократно заявляло, что не предусматривает никакого участия в урегулировании локальных региональных конфликтов в Восточной Европе, прежде всего на Южном Кавказе. Иные подходы чреваты не только серьезной дестабилизацией в регионе, но и противоречат приоритетам США, рассматривающим Южный Кавказ почти исключительно в аспекте добычи и транспортировки нефти как генеральной цели, что предполагает стабильность. Кроме того, конфликты на Южном Кавказе не представляют серьезной угрозы геополитическим и геоэкономическим планам США. Данные подходы разделяет и Великобритания, которая тесно сотрудничает в нефтяной сфере не только с Азербайджаном, но и с Россией, имеющей свои приоритеты в регионе. США вполне устраивает статус-кво в части конфликтов на Южном Кавказе, что обусловило их критику политики Грузии, пытающейся решить вопросы Южной Осетии и Абхазии силовым способом. Европейское сообщество предпочитает иные пути влияния на Южном Кавказе, которые, несмотря на применение различных, далеко не адекватных политических способов давления, не предусматривают использование вооруженных сил. Дискуссии о возможности миротворческих сил на Южном Кавказе носят демагогический, пропагандистский характер. Выводы Анализ процесса расширения НАТО и развития Европейской оборонной инициативы приводит к следующим выводам и результатам. США, столкнувшись с реальной перспективой дальнейшего раскола НАТО и формирования полноценных европейских вооруженных сил, предпочли сотрудничество с ведущими государствами Европы по данной проб32 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. И.Мурадян леме. Это сотрудничество предполагает разделение зон геополитической ответственности и предоставление европейцам возможности обеспечить безопасность на Балканах, Кавказе и в Центральной Азии (по прошествии определенного времени, когда Вашингтону удастся решить некоторые проблемы безопасности). Ведущие европейские государства пытаются решить в перспективе вопросы внешнего военного базирования, принять участие в миротворческих акциях в прилегающих к Европе или более отдаленных регионах. Европейские государства приняли солидарное решение о полном дистанцировании от военно-промышленного комплекса США и самостоятельном решении проблем вооружений, создании всех компонентов вооруженных сил, позволяющих проводить операции в отдаленных регионах. США и ведущие европейские державы по различным причинам пришли к выводу о целесообразности ограничения расширения состава НАТО. Если США уже решили свои задачи путем расширения НАТО, то ведущие европейские державы пытаются сделать акцент на развитии Европейской оборонной инициативы и Европейского сообщества в целом. В британских вооруженных силах проявляют все больше заинтересованности в участии страны в Европейской оборонной инициативе, усиливаются антиамериканские настроения. Европейские вооруженные силы стали одним из ориентиров внешней политики Великобритании. Причем этой позиции придерживаются не только лейбористские, но и консервативные политики, которые ранее категорически возражали против ослабления НАТО. США и ведущие европейские государства рассматривают военное присутствие США в Кавказско-Каспийском и Центрально-азиатском регионах как временное явление, которое недостаточно обосновано и не имеет четкой концепции, целей и задач. США пытаются переложить задачи по обеспечению безопасности на пространстве от Балкан до Центральной Азии на европейские вооруженные силы, но только после решения некоторых политических задач, видимо, связанных с политикой государств данных регионов. Ведущие нефтяные компании выражают непонимание военного присутствия США в Кавказско-Каспийском бассейне, которое связывается с проблемами безопасности энергетических проектов. Эта позиция, несомненно, обоснованна. Нефтяные компании считают, что некоторые незначительные угрозы на Южном Кавказе и в Каспийском море существуют, но они компенсируются выгодами, которые компании получают при реализации нефтяных проектов. Компании сами способны обеспечить безопасность данных коммуникаций при помощи заинтересованных государств. Август, 2006г. 33 И.Мурадян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. THE PROBLEMS OF NATO’S EXPANSION AND THE DEVELOPMENT OF EUROPEAN DEFENSE INITIATIVE Igor Muradyan Resume Facing real perspective of NATO’s further splitting and the formation of European full military forces, the United States preferred cooperating with the European leading countries, which supposes division of zones of geopolitical responsibility and offering the Europeans opportunity to ensure security in Balkans, Caucasia and Central Asia. The European countries have made a united decision on complete distancing from the US military-industrial complex and independent solution of the problem of arming, making all the components of armed forces which would allow to carry out operations in distant regions. Together with it, the leading European countries try to solve in the prospective the problems of foreign military deployment, to take part in peace making actions in the regions contiguous to Europe or more distant ones. As for the US-Europe relations in the context of problems connected with NATO, one should take into account Great Britain’s evolving position. In that country’s armed forces more and more strengthen anti-American moods, raises interest in taking part in the European defense initiative. The European armed forces became one of the guiding lines of Great Britain’s foreign policy, at that, not only Laborites keep to that position, but also Conservatives in the past categorically rejecting NATO’s weakening. 34 КОНТИНУУМ ВОЙНЫ И ЗАПАДНАЯ ВОЕННАЯ КУЛЬТУРА1 Рачья Арзуманян В настоящей работе обосновывается критическая важность военной культуры и рассматриваются основные проблемы западной военной культуры. Присущие этой разрывы становятся источником серьезных проблем в стратегическом мышлении и понимании войны, преодоление которых требует разработки новой культурной парадигмы и нового видения войны. Поэтому в статье дается общее представление о современных интерпретациях понятий логики и грамматики войны, континуума войны и его эволюции. Показывается, что возросшая сложность и нелинейность войны в 21 веке делают актуальным ввод адаптабельности в современные военные теории в качестве принципа войны и разработку теории сложных конфликтов. В общих чертах обсуждается проблема восстановления армянской военной культуры и стратегии. Тема военной культуры и стратегии в армянском обществе воспринимается как достаточно абстрактная, оторванная от реалий текущей социальной и политической жизни, как тема для узких специалистов. К сожалению, в армянской политической и интеллектуальной элите на сегодняшний день не сформировалось ясное понимание и осознание того факта, что в 21 веке не только геополитические, но и цивилизационные и культурные аспекты стали неотъемлемой частью реальной политики. Вызовы нового времени не позволяют обществам оставаться в стороне от разворачивающегося на наших глазах процесса «глобализации» политической сферы, уже уверенно и однозначно включающего в себя не только информационное, но и цивилизационное и культурное пространство. Появляющиеся в последнее время работы (смотри, например, [1]) по данной теме, тем не менее, не смогли перебороть общую инерционность, свойственную политическом пространству, и армянская политическая мысль на сегодняшний день остается в рамках стремительно устаревающих Вторая часть работы Р.Арзуманяна «Военная культура и стратегия» будет опубликована в следующем номере журнала «21-й век». 1 35 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. концепций и подходов. Однако уже сегодня должно появиться понимание того, что к проблемам успешного развития Армении1 в 21 веке, планирования и реализации реальной армянской политики невозможно подступиться, не сформулировав базисные ценности Армянского мира и армянской цивилизации. Каким образом Армения смотрит на мир, регион, каким она видит свое место в разворачивающихся глобальных процессах? Эти вопросы требуют глубокого осмысления со стороны творческой и интеллектуальной элиты армянства. К сожалению, столь тонкие процессы не поддаются ускорению и не терпят принуждения. Армянство должно созреть для нового осмысления своего места в качественно меняющемся 21 веке. В условиях отсутствия целостного и гармоничного взгляда и с учетом сложности цивилизационного и геополитического контекстов армянских государств, крайне важно представлять хотя бы контуры военного пространства Армении. В силу объективных и субъективных причин, Армения сегодня не в состоянии разработать весь необходимый теоретический и концептуальный базис военно-политического пространства армянских государств и вынуждена импортировать идеи, стратегии и концепции, развиваемые в иной культурной и социальной среде. Осознавая необходимость и вынужденность такого шага, элита армянства обязана отнестись к нему ответственно, избегая эклектичности и строго следуя принципу соответствия новых идей как основополагающим, базисным ценностям Армянского мира и цивилизации, так и реальной социально-политической обстановке в армянских государствах. Сам процесс такого заимствования нельзя однозначно квалифицировать как отрицательный, так как мир идей и стратегий достаточно многообразен и универсален и крайне важно иметь как можно более широкий диапазон для выбора. Это повышает шансы отобрать и адаптировать к армянской реальности наиболее близкие и адекватные ей идеи и концепции. При таком отборе критически важным становится понимание места Армении и Армянского Нагорья в мировом цивилизационном, культурном и идеологическом пространстве. Армения, безусловно, принадлежит к общей европейской духовной Традиции. Именно поэтому в работе рассматриваются идеи и теории европейского мира, военная культура которого оказалась наиболее успешной на протяжении последних веков. Принадлежность к европейскому миру позволяет Армении относительно безболезненно адаптировать современные за1 Здесь и далее под Арменией понимаются два армянских государства – Республика Армения и Нагорно-Карабахская Республика, составляющие единое целое в культурном и военно-стратегическом пространствах. 36 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян падные идеи и стратегические концепции, восстанавливая тем самым прерванные веками отсутствия государственности армянские военные культуру и традиции. Без сомнения, успешность такого рода «переноса» идей в армянскую реальность требует интенсивной работы всей интеллектуальной элиты Армении. 1. Западная военная культура Критичность военных идей и военной культуры. Рассмотрение некоторых аспектов западной военной культуры и стратегии требует осознания того факта, что в данной сфере практически невозможно сказать что-то новое. Культура и стратегия опираются на устойчивые во времени паттерны мышления, изменение которых происходит достаточно редко и связано со сменой эпох в истории человечества. Это означает, что философские системы, теории и концепции, лежащие в основе современной западной военной культуры и стратегической мысли, разрабатывались на протяжении последних двух тысячелетий и аккумулируют в себе опыт многих поколений. Такое отношение к рассматриваемой теме следует признать объективным и во многом оправданным, так как война и стратегия, меняя формы и способы выражения, сохраняют свою природу неизменной. Новые теоретики войны и стратегии (стратегисты) в своих попытках понять и интерпретировать наблюдаемые ими явления обращаются к тысячелетнему наследию военной мысли, пытаясь там найти ответы на новые вызовы, с которыми сталкивается общество в своем развитии [2, p. 3]. Попытки понять окружающую военную реальность, наряду с необходимостью изучать противника, требуют познания самого себя, своего общества, являющегося важнейшим элементом победы. Данная истина была осознана уже в Древнем Китае и сформулирована Сунь-Цзы (Sun Tzu), великим китайским военным мыслителем [3, p. 84]. Несмотря на постоянство интеллектуального багажа в обществе, тем не менее, существует своего рода «мода» на те или иные идеи, которые оказываются наиболее востребованными на конкретном отрезке общественного развития. Очевидно, что интеллектуальная мода, как и любая другая, изменчива по самой своей сути и рано или поздно приходит время, когда очередная «большая идея» уступает место новой [2, p. 3]. Устойчивое развитие и безопасность общества во многом зависят от способности его элиты эффективно работать с новыми идеями, его умения разглядеть за новыми формами и интерпретациями старые идеи и подходы, облегчая тем самым задачу формирования адекватного отклика на новые вызовы. При этом важно понимать, 37 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. что новые идеи часто получают неожиданное даже для их авторов развитие и, как писал Джон Грей (John Gray), «история идей подчиняется закону иронии. Идеи имеют последствия, и никогда или редко только те, которые ожидали или желали их авторы. Очень часто они противоположны ожиданиям» [4, p. 27]. Понимание того, какие именно идеи являются «модными» сегодня и какие, вероятнее всего, будут наиболее актуальны завтра, является важнейшим элементом внутренней интеллектуальной «кухни» общества. Незрелость и инфантильность элиты приводит к тому, что общество застается врасплох, сталкиваясь с новыми, набирающими силу и вес идеями, что приводит к его неадекватности и, в лучшем случае, временному параличу. Армянство на протяжении последних веков фатально опаздывало с пониманием новых тенденций и идей, которые становились затем движущими силами наступающих новых времен. Как заметил еще Айк Асатрян, «Армянин как мыслитель, интеллектуал давно стал последователем, следуя уже изношенным, исчерпанным истинам. Для армянского мышления наступает весна, когда в Европе позднее лето и уже собран урожай» [5, p. 157]. Не будет преувеличением сказать, что именно в таком отставании духовной, интеллектуальной и политической элиты армянства кроется одна из причин катастрофы начала 20 века. Мир идей и основополагающих понятий должен находиться под пристальным контролем общества и его элиты, так как неартикулированные или непонятые идеи и тенденции делают общество уязвимыми перед ними [2, pp. 7-8]. Военные идеи играют критически важную роль, так как недопонимание или неправильная их интерпретация может иметь катастрофические последствия для общества. Как отмечает Пол Хирш (Paul Hirst), «война ведется (направляется) идеями о том, как использовать оружие и военные системы, почти в той же мере, что и сами технические и организационные изменения. Идеи, таким образом, имеют критическое значение». Также большое значение и роль приобретает культура, которая «продолжает оформлять развитие и распространение (диффузию) военных знаний, осуществляя естественные адаптации, которые будет трудно предсказать» [6, p. 9]. То есть критичность военной культуры и идей объясняется также принципиальной сложностью контроля мира идей и процессов распространения новых военных знаний и технологий. Внедрение новой идеи в общество проходит ряд фаз. На первом этапе она формулируется генераторами и усваивается так называемыми ранними последователями идеи. На следующем этапе она распространяется среди группы влиятельных лидеров, способных повлиять на ее внедрение в ткань 38 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян общества, что способствует иницированию процесса адаптации. Возникающая при этом положительная обратная связь приводит к взрыву и распространению идеи во всем обществе, за исключением наиболее консервативной ее части. Идея становится естественной и неотъемлемой частью интеллектуального багажа общества [7, pp. 233-234]. К сожалению, оформление армянского видения пространства военных идей в конце 20 и начале 21 века сталкивается с рядом объективных трудностей. В основном это связано с потерей Арменией на протяжении веков государственности, что не могло не привести к постепенной деградации, а затем и практически полному прерыванию армянской военной традиции. Сохранение «осколков» государственности в ряде провинций в некоторой степени помогло сохранить в реликтовом состоянии ряда традиций и идей, что, тем не менее, являлось совершенно недостаточным для того, чтобы можно было говорить об осознанной преемственности. Без сомнения, страна, которая на протяжении многих веков до и в начале нашей эры имела статус ведущей военной державы, контролировала Армянское Нагорье, обладала соответствующей военной культурой, элитой и традициями [8]. Восстановление в 20 веке армянской государственности и одержанные победы создали необходимые предпосылки для осмысления нового военного опыта и восстановления прерванных традиций армянского военного мышления. Данные усилия, безусловно, требуют глубокого знания общемировой сокровищницы военных идей, а также армянской истории и культуры. Технологичность и разрывы в западной военной культуры. Важнейшей функцией военной культуры является исключение эффекта неожиданности, когда общество застается врасплох при столкновении с новой реальностью [2, p. 28]. Очевидно, что количество факторов как внутри общества, так и вне его, которые могут инициировать неожиданное и непредвиденное развитие событий, огромно. Тем не менее, важнейшим элементом военной культуры является анализ возможных сценариев развития общества с выявлением наиболее опасных из них. Одной из черт западной военной культуры является ее технологичность, позволяющая говорить о ней как о машинно-ориентированной [9]. С наступлением информационной эпохи данные тенденции только усилились. Технологии проникают практически во все страты западного общества, которое пока не в состоянии сформировать адекватный отклик на происходящие изменения [10, pp. 14-26]. Склонность западной культуры абсолютизировать место и роль технологий была замечена достаточно давно и, в том числе, ис39 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. следовалась в рамках других культур. В настоящее время наиболее рьяными критиками попыток оформления данных тенденций в военной культуре как новой, качественно иной реальности являются китайские исследователи. В частности, они утверждают, что «высокие технологии в целом, включая и информационные технологии, не могут стать синонимом будущей войны. Последние, являясь одним из видов высоких технологий современной эпохи, заняли, на первый взгляд, важные позиции в современных системах вооружения. Однако этого совершенно недостаточно, чтобы данное явление получило название войны» [11, p. 2]. Другой важной чертой западной и, в частности, американской военной культуры является проведение четкой границы между военной и политической сферами общества. Американской культуре глубоко чуждо какое-либо размывание границы между политикой и военной сферой, когда мирная жизнь есть забота «гражданских», а ведение войны – это задача и обязанности военных профессионалов [12, ch. 1]. Очевидно, что такое строгое разделение имеет свои плюсы, однако война и политика тесно взаимосвязаны, непрерывно взаимодействуют и взаимовлияют друг на друга, что делает такое разделение достаточно искусственным [13, pp. 109-149]. Получается, что военный истеблишмент США, особенно в действующей армии, воспитан в духе Гельмута фон Мольтке (Helmuth Graf von Moltke), начальника германского генерального штаба в 1857-88 гг., согласно которому война должна вестись в рамках требований военной науки и искусства, а не политики [14, p. 17]. Мольтке, приравнивая политику к национальной (гранд) стратегии, утверждает, что, хотя политика и определяет цели войны и даже может менять их в течение военной кампании, тем не менее, она не имеет права вмешиваться в ее проведение [15, pp. 287-293, английский перевод см. [16]]. Тем самым происходит своего рода абсолютизация роли военного профессионала, который «в очередной раз становится мастером военной профессии» [17, pp. XIII-XIV], а проведение военной кампании диктуется скорее закономерностями войны, нежели чего-то другого. Ирония заключается в том, что в свое время именно Мольтке выступал за сохранение гражданского контроля над военными, что должно было предохранить общество от приобретения последними доминирующего влияния при принятии политических решений и ведении войны. Понимая всю опасность милитаризации общества, подчиняющей своей логике все общественные процессы, Мольтке говорил о необходимости создания противовеса военной машине [14, p. 17]. Отметим, что, в отличие от действующей армии, у военных теоретиков и аналитиков США принято ориентироваться на «мне40 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян ние» политических кругов, которое, в свою очередь, диктуется логикой политических событий, а не требованиями военной науки [2, p. 1]. Традиция сохранения гражданского контроля над военной сферой и проведения четкого разграничения между военной силой и политикой является яркой иллюстрацией проблемы двойственности в западном обществе. Анализируя американское общество, достаточно сложно понять, кто формирует в нем лицо войны – политические лидеры или военные профессионалы, владеющие военным искусством и принимающие участие в боевых действиях [2, pp. 12-13]. По мнению ряда историков и политологов, результатом такой раздвоенности становится неэффективность военной машины, что рассматривается как неизбежная плата за сохранение гражданского контроля над армией. Причем необходимости контроля придается абсолютный статус, позволяющий избежать эрозии с течением времени [18, pp. 9-60]. Таким образом, логика проведения войны оказывается под контролем политиков, а значит – гражданских лиц, которые получают право вмешиваться в ход боевых действий, механизм организации и проведения войны, что может привести к выработке неэффективных военных решений и, соответственно, негативным последствиям [19, pp. 429-458]. Тем не менее, за «гражданскими» сохраняется право на ошибку, незнание и неправильное понимание армии, являющееся естественным следствием военного непрофессионализма [20, p. 154]. В своих крайних выражениях «подозрительность» политиков по отношению к военным, их частое и неоправданное вмешательство в процесс выработки и принятия военных решений ставит под вопрос необходимость военной профессии как таковой. Критерием профессионализма в любой сфере деятельности выступают знания и опыт. Общество, выказывая доверие знаниям и опыту конкретных профессионалов, распространяет его на всю профессию. Если политические лидеры вмешиваются в проведение военной кампании, это означает, что необходимое доверие к военным как профессионалам отсутствует, или оно недостаточно глубоко. То есть, по мнению политиков, объем знаний, на который опирается военная профессиональная деятельность, недостаточен для принятия решений, касающихся войны и, значит, военной профессии нельзя предоставлять соответствующие полномочия. Доведение до логического конца цепочки рассуждений приводит к выводу, что говорить о военном профессионализме и военных профессионалах становится некорректным и, следовательно, военная деятельность может осуществляться любителями и дилетантами [21, p. 3-18]. Другим негативным результатом искусственного и сознательного раз41 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. деления военной сферы и политики становится тот факт, что война перестает рассматриваться холистически – как некая целостность и неотъемлемая часть общественной жизни, а военная мысль избегает рассмотрения задач трансформирования военной победы в стратегический и политический успех. Это приводит к появлению разрывов, преодоление которых превращается в отдельную и не только академическую проблему [14, pp. VI-VII]. Разрывы распространяются на область западного стратегического мышления, когда политики сосредотачивают свое внимание на процессах, предшествующих войне, и оформлении ее результатов, в то время как военные концентрируются на проведении военных кампаний и боевых действиях [14, p. 7]. Результатом становится различное видение войны политическими и военными лидерами, что отражатеся на принимаемых решениях в области стратегического планирования, формирования бюджета и пр. Ярким примером данной проблемы может служить Германия, потерпевшая на протяжении 30 лет поражение в двух мировых войнах, что уже трудно квалифицировать как случайность [2, p. 15]. И это несмотря на старый афоризм, что «пока ты не воевал с немцами, ты не знаешь, что такое война на самом деле» [10, p. 19]. Правильное видение проблемы является первым шагом на пути ее преодоления, и интеллектуальная элита западного мира считает, что таковым должно стать признание наличия у западного общества системных трудностей в трансформации военной победы в стратегический и политический успех. На следующем этапе данное понимание должно оформиться в соответствующую политику по трансформации всей военной сферы [2, p. 17]. Проблемами западной военной культуры занимался и Виктор Девис Гансон (Victor Davis Hanson), также пришедший к выводу о доминирования в ней идеи «лобового сражения, уничтожающего противника», когда война рассматривается в качестве инструмента, позволяющего «сделать то, что не в состоянии сделать политика»1 [22, pp. 20-22]. В большинстве своем западная стратегическая мысль исходит из того, что именно политика инициирует войну, которая, однако, становится скорее искаженной альтернативой политики, нежели ее логическим продолжением [24, pp. 23-40], вынуждая Гансона согласиться с германским девизом, что война «есть нечто большее, чем кажется»2. Тот факт, что на протяжении еще достаточно долго периода времени Армения будет решать задачу выживания в крайне сложной внешнеполитической обстановке, приводит к тому, что проблема упорядочения взаимоотЭто развитие идей, изложенных в его более ранней работе [23]. Девиз звучит как «Mehr sein als scheinen» и переводится «Стараться быть больше, нежели выглядишь на самом деле». Он появился в немецкой литературе в конце 18 века и относился к Пруссии. Позднее он стал популярным в германском генеральном штабе благодаря Мольтке. Этот девиз уместен и для армян. 1 2 42 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян ношений между политической и военной сферами общества не рассматривается в качестве первоочередной задачи. Тем не менее, надо понимать, что чем раньше в обществе начнутся дискуссии по данному поводу, тем больше шансов, что армянству удастся найти адекватное «армянское видение» данной проблемы. Очевидно, что в таких важных вопросах попытки необдуманного использования чужого опыта является недопустимым. Это тем актуальнее, что западная военная элита в настоящее время пытается решить проблему разрывов в стратегическом мышлении, с которыми неизбежно столкнется и армянская государственность, если она выберет путь необдуманного заимствования чужих схем и решений. С другой стороны, Армянский мир в свое время успешно справился с проблемами, приведшими к разрывам в европейском духовном пространстве, и сумел сохранить свою целостность и гармонию1. Это означает, что Армения имеет все необходимые предпосылки и для сохранения целостности армянского идейного и интеллектуального пространства и успешного преодоления пока что потенциальной проблемы разрывов между политикой и сферой войны. Американское видение войны (American way of war) редко выходит за пределы задачи достижения военной победы и успеха в военной кампании и вынуждает согласиться с точкой зрения Рассела Уигли (Russell Weigley), что это скорее видение сражения, нежели войны, и мы сталкиваемся с незрелостью и определенным несоответствием между термином и его реальным содержанием [14, p. 1]. События последних лет показывают, что США остаются в общем контексте западной военной культуры, а американская военная машина продолжает вести боевые действия и кампании, но не войну. И это несмотря на то, что США имеют достаточно нелицеприятный исторический опыт неспособности трансформировать военную победу в политический успех, а затем и желаемое послевоенное устройство. США как и прежде застаются врасплох, когда сталкиваются с необходимостью вести войну после окончания военной кампании. На первый взгляд представляется, что эффект неожиданности может быть достаточно легко преодолен через соответствующее стратегическое образование, правильную кадровую политику и пр. Однако проблема намного глубже и уходит корнями в военную культуру и проведение чрезмерно четкой грани между войной и политикой [2, pp. 16-17]. 1 О целостности Армянского мира и армянском пути достижения гармонии см. [26]. С некоторыми из наиболее важных идей Заряна, касающихся идеи Армянского мира, как особой самобытной реальности см. [27, pp. 16-21]. 43 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Видение войны в западной военной культуре. Хотя принято проводить различия в видении войны у различных европейских государств и США, тем не менее, все они находятся в общем контексте западной военной культуры. Военный истеблишмент каждой из западных стран, разрабатывая собственные военные доктрины, стратегию и тактику, тем не менее, весьма схоже реагирует на вызовы в области геополитики, социально-политической сфере. Основной целью войны для западных обществ по-прежнему остается разгром вооруженных сил противника, и если данная цель сегодня открыто не артикулируется, то она присутствует в той или иной форме в мышлении, образовании и пр. [25]. Западная военная культура рассматривает факт разгрома вооруженных сил противника, захват его столицы как признак окончания войны и начала процесса послевоенных переговоров. То есть боевые действия и война, вопреки точке зрения того же Клаузевица, рассматриваются скорее как альтернатива последующему переговорному процессу, нежели как их органичная часть [14, p. 1]. Серьезные дискуссии вокруг американского видения войны начались в начале 70-х годов 20 века после публикации монографии Рассела Уигли «Американское видение войны» (The American Way of War) [28]. Исследовав, каким образом велись войны на протяжении американской истории, Уигли пришел к выводу, что США придерживаются стратегии нанесения сокрушительного военного поражения противнику через его изнурение или уничтожение [28, p. 475]. Результаты, полученные Уигли в рамках исследования американской истории, в целом применимы ко всей западной военной культуры, и германское видение войны, сформулированное Мольтке, во многом совпадает с американским [15] (английский перевод см. [16]). В монографии «Свирепые войны за мир» (Savage Wars of Peace), опубликованной в 2002, Макс Бут (Max Boot), исследуя историю проведения США так называемых малых войн на протяжении всей американской истории, приходит к выводу, что США обладают несколькими видениями войны [29]. Бут показывает, что малые войны, которые он называет «империалистическими», не воздействуя непосредственно на жизненные интересы страны, тем не менее, внесли большой вклад в становление США в качестве мировой силы. В заключительном анализе Бут, рассматривая и комбинируя оба видения войны, скорее подтверждает тезис Уигли, нежели опровергает его [29, p. XVI]. Очевидно, что пока что рано говорить об армянском видении войны, однако анализ результатов арцахской войны 1988-1994гг. показывает, что Армения остается в рамках западного видения войны и культуры, что не могло не привести к объективным для данного пути проблемам поствоенного мира. 44 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян Демилитаризация западной культуры. В настоящее время налицо явные симптомы того, что культура старых европейских государств становится все более и более «демилитаризованной» [30]. Данное явление вписывается в попытки реализации одного из утопических проектов европейской мысли, связанного с избавлением общества от армии, когда «социальный прогресс», разрешение всех социальных противоречий и пр. делает армию ненужной. Общество преодолевает «внутреннюю дикость» и больше не нуждается в социальных институтах, являющихся инструментом и источником насилия [31]. Ярким примером данной традиции является кантовский трактат «К вечному миру», где описывается федерация просвещенных республик, в которой «постоянные армии (miles perpetuus) со временем должны полностью исчезнуть», так как, созданные для войны, они провоцируют ее [32, pp. 257-347]. Демилитаризация культуры «Старой Европы» является также следствием сложившегося геополитического контекста, когда европейцы не испытывают необходимости серьезно относиться к собственной обороне. На протяжении последних 50 лет западноевропейское общество предпочитает находиться под защитой стратегического зонтика США и игнорирует сигналы о происходящих изменениях [2, pp. 211-222]. Отношение к войне как к неприемлемому социальному явлению и инструменту должно быть признано временным и неустойчивым, и «наложенное табу на войну испарится как утренний туман, если или, скорее всего, когда начнут возвращаться плохие времена стратегической ненадежности» [10, p. 24]. В течение 90-х гг. 20 века в США появились мифы об отвращении американцев к насилию, вступлении мира в период пост-героических войн, когда фактор личности, человеческая воля на войне начинают играть подчиненную, второстепенную роль [33, pp. 109-222]. Некоторые ученые высказывали точку зрения, что на фоне происходящих глубоких изменений в военной сфере и обществе в целом, формирующихся новых культурных табу, работающих в глобальном домейне, война перестает быть практическим инструментом политики и становится морально неприемлемой [34, pp. 275-297]. Одним из важных факторов, оказывающих влияние на делигитимизацию войны, являются глобальные масс-медиа. Прямые «он-лайн» включения в боевые действия позволяют донести нелицеприятное, жестокое лицо войны буквально до каждого дома. Однако отвращение к войне и военному насилию становится результатом не столько морального осуждения, сколько возмущения тем фактом, что она становится медиа-бизнесом и своего рода спортом, что приводит к размыванию традиционного образа военного и военной профессии в обществе [35]. 45 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Проблемы «трансформации» западной военной культуры. Современный мир, стремительно меняясь, усложняется и становится все более непредсказуемым, что приводит к несоответствию сферы безопасности общества появляющимся новым угрозам [7, p. 2]. Мир обретает все большую нелинейность, в то время как в обществе в целом, его силовых структурах, продолжает господствовать линейные культура, мышление и образование [36, pp. 123-153]. Тем не менее, в военном истеблишменте Запада зреет понимание, что адекватный отклик на вызовы новой эпохи, включая и трансформацию военной сферы, должен происходить на основе терминологии и понятийного аппарата парадигмы нелинейности [37, pp. 48-49]. С другой стороны, при реализации рекомендаций о необходимости изменений в военной культуре, связанных с трансформацией военной сферы и сферы безопасности, следует избегать крайностей. Должно быть понимание того, что культура по своей природе более инерционна, нежели политика, и исключает прямые воздействия на себя. Проекты непосредственного воздействия на культуру во все времена относились к утопиям, и, признавая несоответствие культуры новым временам, необходимо понимать, что она в исторически обозримое время останется таковой. Призывы «трансформировать культуру» следует признать неадекватными и все, что остается, – констатировать это и учитывать ее несоответствие требованиям новой эпохи [38]. Культура и культурный базис, отражая глубинные паттерны социального поведения, являются первичными по отношению к политике и войне. Это означает, что способность западного общества и его вооруженных сил адаптироваться к происходящим изменениям в любом случае оказывается ограниченной лабильностью и адекватностью его культуры. С другой стороны, западная культура в высшей степени пластична и, сохраняя ряд фундаментальных параметров, разрешает широкий спектр заимствований и влияний из других культур [2, p. 22]. Хотя военные мыслители всех времен и народов едины во мнении, что природа войны универсальна и неизменна, тем не менее, конкретная война является культурным феноменом, зависящим от контекста, большого числа факторов и социальных норм, принятых в данном обществе. Война имеет несколько контекстов, важнейшими из которых являются технологический, политический, социальный и культурный, причем серьезные исследователи и стратегисты всегда подчеркивали важнейшую роль культуры, в том числе стратегической культуры [39, ch. 5]. В ряде исследований отмечается, что в последнее время определяющая роль в формировании военной стратегии США, ее видения войны играет 46 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян скорее геополитический контекст, нежели культура. Это связывается с нелинейными тектоническими сдвигами в мировой политической системе и геополитической революцией последних десятилетий и, следовательно, носит временный характер [40]. Тем не менее, уже очевидно, что выводы ряда теоретиков, утверждавших, что в информационную эпоху география и, соответственно, геополитика перестают быть решающим фактором мировой политики, оказались не соответствующими действительности. Территория, как и прежде, продолжает играть ведущую роль в истории, а афоризм «информационные технологии не выращивают картофеля» по-прежнему остается справедливым, выполняя роль обратной стороны медали глобального информационного общества [10, p. 23]. Прерывание традиций армянской военной культуры, будучи безусловно отрицательным фактом, с другой стороны создало уникальную возможность их возрождения «с чистого листа». Армянская государственность имеет редкий шанс, выстраивая военную сферу, не принимать во внимание фактор инерционности военной культуры и традций. Очевидно, что при этом имеется опасность своего рода «релятивизма», когда общество, дезориентируясь, отрывается от социального, исторического и прочих контекстов эпохи. В случае Армении гарантом стабильности и успешности такого строительства становится армянская культура, ее целостность и неразрывность на протяжении всей истории Армянского мира1. Новая культурная парадигма западного мира. Следствием безусловной победы США в Холодной войне, а также понимания ее культурной основы стала новая мировая парадигма западного полушария (The Western Hemisphere New World Paradigm), выстроенная на основе феномена «американской исключительности». Исключительность США обосновывалась, в частности, их моральным превосходством, способностью успешно решать задачу создания новой идентичности и нации, а также интеграции иммигрантов в американское общество [43, p. 7]. «Фундаментальная вера США в свою исключительность зиждется на их справедливости и моральном превосходстве над другими нациями» [44, p. 8]. Опирающаяся на культуру подавляющая военная мощь США и возникающая вследствие этого неизбежная эйфория приводили к выводу о безусловном культурном превосходстве. В мире не осталось «достойного соперника», и американская культура провозглашалась самой могущественной в истории человечества. Рано или поздно она разрушит все соперничающие тра1 О целостности пространства армянской культуры на протяжении всей ее истории см. [41]. Монография является развитием идей, отраженных ранее в [42]. 47 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. диционные культуры, которые не в состоянии выдержать конкуренции. Попытки прямого сопротивления культурному натиску должны только приветствоваться, так как, будучи обречены на провал, они отвлекают внимание и энергию обществ, не позволяя им сосредоточиться на формировании адекватного отклика на американский вызов. С данной точки зрения все фундаменталистские, авторитарные методы сопротивления должны быть признаны способствующими увеличению американского культурного, а значит и военного превосходства [45, pp. 4-14]. Очевидно, что такая прямая и неприкрытая культурная агрессия США натолкнулась на адекватный отпор со стороны традиционных обществ, результатом чего стало резкое падение притягательности американской культуры [43, p. 1] и рост антиамериканизма: «Антиамериканизм в настоящее время похож на мировую религию» [46]. Надо отдать должное американской элите, достаточно быстро оценившей, что источником враждебности являются попытки прямой трансплантации в глобальном масштабе американской культуры в другие общества. В настоящее время наблюдаются попытки переориентации США на использование непрямых стратегий, которые, однако, вступают в противоречие с глубинными паттернами и «инстинктами» американской культуры [47, p. 185]. США пытаются разработать и внедрить новые методы культурной экспансии, опирающиеся на дух и максиму полковника Лоуренса: «Не делай и не старайся делать много собственными руками. Лучше арабы сделают это сносно, нежели ты блестяще. Это их война, и ты помогаешь им одержать победу, а не выигрываешь ее за них» [48]. Тем самым ключевым элементом конструктивной национальной стратегии объявляется видение «мира таким, каков он есть, а не таким, каким он должен быть, или таким, каким мы его хотим видеть» [49, p. 2]. Это означает, что западная военная и стратегическая мысль на очередном витке своего развития вновь пришла к пониманию критической важности культуры и культурного контекста, которые не есть нечто абстрактное или нейтральное при рассмотрении проблем войны [50, p. 588]. В этом смысле безусловный вес армянской культуры, ее принадлежность западной духовной Традиции создает благоприятные предпосылки для становления и развития военной сферы Армении. На фоне изменяющихся оценок роли и места культуры наработанный в течение тысячелетий культурный базис армянства становится своего рода гарантом его состоятельности. Армения, сделав заявку на возрождение военных традиций и культуры, являющихся базисом армянской государственности, вне сомнений, получит необходимый кредит доверия со стороны духовной и интеллектуальной элиты Запада. Проблема заключается в способности армянской элиты сформировать адекватный отклик на брошенный ей вызов. 48 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян 2. Видение, логика и грамматика войны в западной военной культуре. Видение войны. Понятие «видение войны» (way of war) в западной военной культуре включает в себя общие тенденции в организации и проведении войны, а также основные положения военной мысли, свойственные тому или иному обществу. Видение войны определяет те фундаментальные идеи военных и политических лидеров о войне, которые, в конечном счете, определяют стратегическое планирование, военные расходы, концепции и доктрины развития вооруженных сил [51, p. 1]. Очевидно, что видение войны того или иного государства является элементом более широкой парадигмы – в данном случае западного видения войны и западной военной культуры. Гансон в монографии «Резня и Культура» (Carnage and Culture) говорит о том, что ряд базисных ценностей западной культуры – таких как традиции рационализма, индивидуализм, гражданский долг – приводят к безусловному превосходству Запада в военной «организации, дисциплине, морали, интуиции, гибкости и командовании». Он не утверждает, что западная военная культура имеет преимущество над прочими, но констатирует, что на протяжении последних 5 веков при столкновении армий различных культур победа оставалась за Западом [22, pp. 2022]. Ряд исследователей, например, Антулио Эчеваррия (Antulio J. Echevarria), рассматривая проблемы американского видения войны, приходит к выводу, что данный термин в военном истеблишменте США трактуется слишком узко и в настоящее время надо говорить скорее об американском «видении сражения», нежели «видении войны» [14, p. 1]. Решая задачу формирования нового видения войны, американская военная мысль сталкивается с двумя большими и взаимосвязанными проблемами. Во-первых, она обязана четко определить область применения, функцию и роль размытых и неопределенных на сегодняшний день понятий логики и грамматики войны, раскрываемых ниже. Это должно уменьшить бифуркацию в стратегическом мышлении, являющуюся, как пишет один из ведущих теоретиков ограниченной войны Роберт Осгуд (Robert Osgood), следствием созданной дистанции между военной силой и политикой [52]. Характерной чертой традиционного американского видения войны является ошибочная недооценка политической силы, «долгая» антивоенная традиция и недостаточный опыт комбинирования военной силы и внешней политики [52, pp. 28-42]. История показывает, что хотя во время войны военные и политики работают вместе, на личностном уровне между ними возникает определенная дистанция и конкуренция, которая становится незначительной 49 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. лишь при ведении тотальной войны. Вторая большая проблема, которая должна быть решена в рамках нового видения войны, связана с неумением военных и политических лидеров смотреть на войну как на целостное явление и, соответственно, задумываться над тем, как трансформировать военную победу в стратегический и политический успех. Существование проблемы разрывов в военном и политическом сознании было зафиксировано достаточно давно (еще в начале 70-х 20 века), однако до сих пор нельзя говорить о том, что она получила свое решение, и целостный взгляд на войну стал общепринятым и привычным [53]. Более того, уже есть понимание того, что именно разрывы в сознании стали одним из факторов, помешавших США трансформировать военные победы в Афганистане и Ираке в стратегический, а затем и политический успех [54, pp. 8594]. Решение данной проблемы неизбежно потребует пересмотра некоторых фундаментальных отношений между военной и гражданской частями общества [55, pp. 47-54], а также уточнения того, с привлечением каких ресурсов решается задача, названная Энтони Кордсмэном (Anthony Cordesman) «вооруженным строительством нации» [56, p. 5]. На сегодняшний день между военными интеллектуалами и Секретариатом министра обороны (Office of the Secretary of Defense (OSD)) США существует определенная разница во взглядах на новое видение войны. В то время как первые рассматривают новое видение в терминах и рамках современного конфликта, Секретариат выстраивает свое понимание, исходя из тех будущих военных возможностей, которые это видение гипотетически должно обеспечивать [56, pp. 9-10]. Тем не менее, оба подхода страдают общими недугами отсутствия системного мышления и понимания проблемы трансформации военной победы в стратегический и политический успех. Как и прежде, американское видение войны фокусируется скорее на быстром разгроме противника в сражении, нежели на поиске путей применения военной силы для достижения более широких стратегических и политических целей [14, p. 16]. Как замечает генерал в отставке Энтони Зинни (Anthony Zinni), военные США становятся все более эффективными в «убивании и разрушении», что обеспечивает победу в сражении, но не войне [57]. Гарри Саммерс (Harry Summers) приводит яркий пример, демонстрирующий актуальность рассматриваемой проблемы для американского военного мышления. Во время дискуссии с полковником Северного Вьетнама он доказывал, что вооруженные силы США не проиграли ни одного сражения, на что последний ответил: «Возможно это так, но в то же время это не имеет значения» [17, p.1]. Саммерс хотел сказать, что американские военные выполнили все задачи, поставлен50 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян ные перед ними, и проигрыш во вьетнамской войне есть результат поражения политического руководства и яркий пример того, как при правильной грамматике ошибочная логика войны неизбежно приводит к поражению. Логика и грамматика войны. Западная военная мысль использует термины грамматика и логика войны начиная с 19 века. Они активно использовались Клаузевицем и Мольтке, встречаются в военной литературе Франции и Англии того времени и вновь стали актуальны уже в конце 20 века [58]. Мольтке, признавая безусловную важность логики войны, тем не менее, настаивал на том, что с началом боевых действий именно грамматика войны приобретает главенствующую роль и должна определять ход войны. Американскому и шире западному видению войны, за некоторыми исключениями, гораздо ближе «грамматический» подход Мольтке, нежели точка зрения Клаузевица на политику и войну как единый логический континуум [14, p. 2]. Роберт Осгуд утверждает, что даже в условиях глобального ядерного противостояния использование военной силы оставалось рациональным продолжением политики, обеспечивая ощутимый успех «только в политических терминах, но не в терминах уничтожения противника» [52, p. 22]. Однако тот же Осгуд констатирует, что такой подход к военной силе является нетипичным для американского видения войны, которому свойственно разделять сферы политики и военной силы. Томас Шеллинг (Thomas C. Schelling) – ведущий теоретик концепции дипломатии принуждения (coercive diplomacy) – также говорит о том, что цели применения вооруженных сил должны быть более ограниченными и заключаться в сдерживании, запугивании, принуждении противника. В большинстве случаев такое использование силы, позволяющее достичь промежуточных целей, оказывается более эффективным, нежели полный разгром и окончательная военная победа [59, pp. 474-475]. Осгуд и Шеллинг, будучи сторонниками постановки и решения задачи достижения стратегического успеха, а не только военной победы, пытались изменить существующее видение войны в американском военном истеблишменте, смещая фокус и акценты с грамматики войны на ее логику. Адмирал Уайли (Joseph C. Wylie) утверждает, что война, инициируя новую политическую динамику, радикально меняет предвоенную политику, которая перестает соответствовать новым реалиям, становится «негодной». В книге «Военная стратегия» (Military Strategy) он разграничивает термины «политика» и «политическая жизнь» («policy» and «politics»). Уайли утверждает, что Клаузевиц в своей знаменитой формуле о примате политики над 51 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. войной и войне как «продолжении политики» имел в виду политическую жизнь, процесс непрерывной борьбы за власть, а не политику. И если война проигрывается, то это означает, что реализуемая политика оказалась несостоятельной, и ее место должна занять другая. Попытки и далее применять к изменившимся условиям неадекватную старую политику могут привести к фатальным последствиям [60, pp. 67-69]. Тем самым центральным вопросом войны становится не точное соблюдение и адекватное использование грамматики, но то, насколько хорошо была проработана и обеспечена ее логика. Доктрина Пауэлла, появившаяся на свет в 1991-92гг. и являющаяся продолжением доктрины Уайнбергера (Casper Weinberger)1 [61, pp.1-11], пытается ограничить и четко определить, когда и при каких условиях политические лидеры могут применять военную силу [62, p. B-2]. Ряд исследователей считает, что тем самым грамматика войны начинает диктовать свою собственную логику. Это входит в противоречие с сформулированным еще Клаузевицем и ставшим классическим западным подходом, когда во взаимоотношениях между военной сферой и политикой определяющая роль принадлежит последней. Однако приверженцы доктрины утверждают, что предлагаемый подход позволяет разработать совершенную грамматику, тем самым исключая возможные искажения и коррозию логики войны. Задача грамматики – обеспечить адекватность и инвариантность понимания и интерпретации логики. Другое дело, насколько грамматика воспринимается именно в таком ключе политическими лидерами, определяющими логику войны [14, p. 6]. В работе, опубликованной в «Foreign Affairs» в 2003г., Макс Бут развивает идеи монографии «Свирепые войны за мир» (Savage Wars of Peace), позиционируя себя в качестве ведущего представителя нового американского видения войны [63, pp. 41-58]. Бут утверждает, что новое видение позволит США гораздо эффективнее вести «свирепые войны за мир», расширяющие «империю свободы», под которой он понимает «семью демократических капиталистических наций». В качестве морального обоснования такой политики выступает огромная военная и экономическая мощь США [64, p. 5]. Американское видение войны Бута в корне отличается от точки зрения Доктрина была разработана министром обороны Каспаром Уайбергером (Casper Weinberger) в 1984г. и состоит из шести пунктов: 1) вступление вооруженных сил (ВС) США в конфликт возможно только для защиты жизненных интересов США; 2) США должны вступать в конфликт с четким намерением победить; 3) вступление ВС США в конфликт за пределами американского континента требует четкого определения военных и политических целей и задач; 4) вступление в конфликт должно постоянно переоцениваться и выверяться на основе непрерывно меняющихся условий конфликта; 5) действия ВС США должно поддерживаться общественным мнением страны; 6) вступление ВС США в конфликт должно происходить только в крайнем случае. 1 52 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян Пауэлла. В своих свирепых войнах за мир США оказываются втянутыми в войну без четкого понимания своих жизненных интересов и ясных политических целей, что приводит к необходимости военного присутствия в других странах на протяжении длительных периодов времени [29, pp. 318-319]. Подход Бута может служить примером другой крайности, когда игнорирование логикой войны ее грамматики оборачивается неэффективной войной или просто провалом. В целом военные США, проходящие службу в вооруженных силах, весьма скептически относятся к концепциям, в которых главенствующая роль отводится логике войны и с возмущением встречают попытки политиков применить их к военной реальности [17, pp. XIII-XIV]. Вооруженным силам США и американскому военному истеблишменту за редким исключением гораздо ближе взгляд Уигли, согласно которому основной целью войны является уничтожение вооруженных сил противника, а не достижение тех или иных политических целей [28]. Тезисы Уигли критикует Брайн Линн (Brian M. Linn), считающий что последний злоупотребляет термином «уничтожение» и не рассматривает американскую традицию устрашения и «склонность к импровизации и использованию практического опыта». Линн считает, что если американское видение войны и существует, то оно представляет собой утилитарную смесь оперативного искусства, национальной стратегии и военной теории [65, pp. 501-530]. Уигли в ответной статье в той или иной мере соглашается с доводами Линна [66, pp. 531-533]. Разрабатываемые в настоящее время Управлением реформирования ВС США (Office of Force Transformation (OFT)) и Секретариатом министра обороны модели американского видения войны страдают теми же недостатками, что и концепции Бута и Уигли. Во всех случаях война рассматривается как изолированный от сферы политики акт, а достижение победы смешивается с выигрышем военной кампании [14, p. 8]. Тем не менее в военной элите США уже возникло понимание, что правильная идентификация проблемы, ее источников является важнейшим этапом на пути ее решения, и четкое определение логики и грамматики войны, выработка привычки думать о войне как о целостном явлении является необходимым шагом на пути формирования действительно нового видения войны, которое будет существовать не только на бумаге, но и в реальности [14, p. 18]. 53 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. 3. Эволюция стратегии и континуума войны Попытки дать краткую формулировку основного вопроса политики так или иначе сводятся к власти. Так как война является неотъемлемой частью и продолжением политики, то основным вопросом всей военной деятельности также является вопрос власти. Как следствие, если тот или иной вид организованного насилия не является политически мотивированным и не ставит вопрос власти, то его нельзя называть войной [2, pp. 19-20]. Итак, война есть орудие политики; она неизбежно должна носить характер последней; ее следует мерить политической меркой. Поэтому ведение войны в своих главных очертаниях есть сама политика, сменившая перо на меч, но от этого не переставшая мыслить по своим собственным законам [67, p. 438]. Качественные изменения в обществе и мире в целом не затронули остающиеся неизменной природу войны и вслед за Фукидидом (Thucydides) и Дональдом Каганом (Donald Kagan) можно повторить, что вечной и справедливой остается также триада мотивов, инициирующих войны, – «страх, гордость и выгода» [68, p. 43]. Преобладание в 90-е годы 20 века внутригосударственных войн не есть что-то уникальное в истории человечества, и на сегодняшний день нет никаких симптомов, что данная тенденция останется главенствующей в будущем. Несмотря на то, что такие авторитетные военные исследователи как Стивен Мец (Steven Metz) и Раймонд Миллен (Raymond Millen) утверждают, что «большинство военных конфликтов грядущих десятилетий будут носить внутренний характер» [69, p. 13] и «решающие войны между большими государствами быстро уходят в мусорную корзину истории» [69, p. 7], когда уже не осталось проблем, которые решались бы непосредственно вооруженным конфликтом, данные утверждения вряд ли можно назвать соответствующими действительности. Более того, рост количества внутренних конфликтов не означает, что межгосударственные войны становятся частью истории [10, p. 22]. Последние войны США в очередной раз продемонстрировали, что военные победы американской военной машины по-прежнему оказываются неоформленными в политическом пространстве. И это несмотря на то, что использование военного инструментария в США как и прежде является прерогативой политиков и определяется гражданскими лицами [70]. Однако, как уже отмечалось ранее, конечной целью войны остается не военная победа, но стратегический и политический успех. Более того, как пишет Лиддел Гарт (Basil H. Liddell Hart), целью войны является «лучший мир» [71, p. 192], и она обуславливается миром, который приходит после нее. Военная победа 54 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян всегда важна, но она не является гарантом политического успеха, и, ведя войну, всегда надо иметь в виду характер послевоенного обустройства. История полна примеров выигранных сражений и проигранных войны и мира. Ярким примерами могут служить Ганнибал, выигравший все сражения второй Пунической войне, за исключением досадного поражения при Карфагене [72, pp. 80-86], и Сталин, решавший последние 18 месяцев Второй мировой войны задачу послевоенного обустройства, а не максимально эффективного разрушения немецкой военной машины [2, p. 29]. Стратегия и континуум войны. В проведении войны критически важным представляется учет взаимоотношений между политиками и командующими, командующими и штабистами и командующими и военными теоретиками [72, p. 85], формирующими, вертикальный континуум войны Клаузевица (Рис. 1). Клаузевиц предупреждал, что после наполеоновских войн и усложнения стратегии «не может быть вопроса о чисто военной оценке больших стратегических проблем, не чисто военных схем их решения» [73, p. 9]. И если для тактического уровня «средством служат обученные вооруженные силы, которые должны вести бой. Цель - это победа», то стратегия есть «увязка отдельных боев с общей целью войны» [74, p. 122]. Такую цель «…в последней инстанции составляют те обстоятельства, которые должны непосредственно вести к заключению мира» [74, pp. 150-151 ]. Рис. 1. Вертикальный континуум войны СФЕРА ПОЛИТИКИ ВОЕННАЯ СФЕРА СТРАТЕГИЯ ОПЕРАТИВНОЕ ИСКУССТВО ТАКТИКА Таким образом, на стратегическом уровне военные победы бессмысленны, пока они не преследуют политические цели, которые, согласно Клаузевицу, определяет сфера политики. «Для того, чтобы довести всю 55 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. войну или хотя бы большой ее отрезок, называемый походом, до блестящего конца, необходимо глубоко вникнуть в высшие государственные соотношения», – пишет он. На этом уровне «стратегия и политика сливаются воедино, и полководец делается одновременно и государственным человеком» [74, p. 100]. «Различие между политикой и стратегией, - писал Уинстон Черчилль, усваивая эти уроки в ходе Первой мировой войны, - уменьшается с повышением уровня дискуссий. На высшем уровне (саммите) истинная политика и стратегия являются одним целым» [75, p. 6]. Эволюция стратегии и континуума войны. Своим внешне обманчивым и простым описанием вертикального континуума войны, а также введенным им «удивительным триединством» политики (правительства), военной сферы и народа [13] Клаузевиц произвел переворот в стратегии, сходный с переворотом Коперника в астрономии. Война оказывалась связанной с политической сферой и становилась продолжением политических отношений [76, p. 115]. Во времена Клаузевица стратегические решения базировались на Realpolitik, государственных интересах и практически не учитывали внутриполитические аспекты жизни общества. Стратегическая мысль не видела необходимости учитывать социальные аспекты, разрабатывать и реализовывать государственную внутреннюю политику. Армию как формообразующий институт государства пытались изолировать от эрозии либеральных и социалистических идей. «Армия теперь наше отечество, – писал генерал фон Рун (Albrecht Theodor Emil von Roon) своей жене во время революции 1848 года. – Только туда не внедрились нечистые и разрушающие элементы, которые повергают в беспорядок все, во что они проникают» [77, p. 107]. В настоящее время такого рода изоляционизм выглядит наивным, однако ни Клаузевиц, ни его современники не могли предполагать, к каким глубоким и необратимым изменениям в обществе приведут индустриальная и социальная революции, изменившие взаимоотношения между элементами триады. Уже к концу 19 века революционные изменения распространились по всей Европе, потребовав от правительств достижения консенсуса внутри общества при реализации стратегических проектов развития государства и общества [78, p. 82]. Другим следствием революций стало появление сложной и специализированной армии, управление которой потребовало создания отдельного управляющего органа – штаба. Вершиной развития данной тенденции, безусловно, является германский Генеральный штаб, структуру и функции которого пыталось копировать большинство европейский государств [76, p. 73]. 56 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян Объясняя успехи Германии в военном строительстве, генерал Вейвел (Archibald Percival Wavell) говорит о культурных и исторических предпосылках, утверждая, что «взаимозаменяемость между государственным деятелем и воином непрерывно совершенствовалась… в 11 веке. Немцы стали профессионалами военного дела, а современные изобретения, увеличивая их технические возможности, специализировали эту черту» [79, pp. 33-34]. В 20 веке с нарастающей скоростью появлялись все более сложные типы вооружения и техники, для обслуживания которых требовалось соответствующее обеспечение. Новые технологии размывали прежде четкую границу между мирным гражданским населением и вооруженными силами, ведущими боевые действия, а возрастающий и усложняющийся объем военных знаний делали проблематичным контроль политических лидеров и общества над военными профессионалами и военной сферой [78, p. 79]. Теперь для достижения победы государство должно было быть в состоянии концентрировать практически все национальные ресурсы – от сельского хозяйства и индустрии до научного потенциала и пропаганды. Результатом становится возрастание роли и значения правительства в организации войны. Интересно, что Клаузевиц, рассматривая проблему военного гения, в свое время проигнорировал Карно (Lazare Nicolas Marguerite Carnot) – «организатора побед» Наполеона. Новый век показал, что «военно-организационный гений», беря на себя организацию взаимодействия между военными сферой и гражданским правительством, становится одним из решающих факторов победы [78, p. 60]. Чтобы справиться с новыми вызовами и быть в состоянии вести тотальные войны, правительства были вынуждены трансформировать общественную жизнь своих стран, разрабатывая все более и более развернутые и сложные концепции. Как заметил Уильям Джеймс, (William James) «интенсивно жесткая (острая) и перманентно возрастающая конкурентная подготовка к войне и становится реальной войной, когда сражения начинают играть роль своего рода публичной проверки мастерства, достигнутого в течение «мирного времени» [80, pp. 273-274]. Тем самым сфера стратегии распространяется практически на все общество, делая необходимостью формулировку и реализацию не только военной, но и национальной стратегии. Оценивая произошедшие в результате Первой мировой войны кардинальные изменения в сфере политики и стратегии, адмирал Эклс (Henry E. Eccles) определил национальную стратегию как «всеохватывающее направление всех элементов национальной мощи на достижение национальных целей» [81, p. 70]. 57 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. 4. Понятия сложности, нелинейности и адаптаптабельности и современные теории войны Война – это в высшей степени целостное явление и особая реальность, важнейшими атрибутами которой являются сложность и нелинейность [13]. Очевидная сложность войн информационной эпохи сделала необходимым внесение данных категорий в описание боевых действий, деятельность военных структур, доктрины, концепции и военную культуру [82, p. 2]. В некоторых военных документах сложность и нелинейность уже являются обязательными категориями, что является следствием ряда объективных факторов. В первую очередь, это связано с усложнением характера войны, внедрением новых технологий и, как следствие, увеличением количества опций и параметров, которые должен учитывать военный. Кроме того, развитие науки позволило создать необходимую теоретическую базу и разработать понятийный аппарат, позволяющий рассматривать войну и военный конфликт с холистических позиций. Изменение характера современных войн, не отразилось на ее природе, и она, как и прежде, остается противоборством живых, думающих и реагирующих личностей – военных. Качественно вырос объем знаний и информации, которым должен владеть современный военный, а скоротечность боя сделала критически важными способность к быстрой оценке боевой ситуации и адекватную реакцию на происходящие изменения. Это неизбежно приводит к возрастанию роли и значения процессов адаптации и делает очевидной даже для неспециалистов справедливость старой истины, что война является скорее искусством, нежели чем-то другим [37, pp. 197-198]. Война – это человеческая деятельность, которая не отвечает детерминистическим правилам. Действительно, быстрое развитие технологии и многообразие угроз национальным интересам ускоряют и усиливают эффекты традиционных препятствий для проведения военных операций, – трения, случайности и неопределенности. Кумулятивный эффект этих препятствий часто описывается как «туман войны» и возлагает на командиров обязанность (бремя) оставаться чуткими, гибкими и быть в состоянии приспосабливаться в режиме реального времени, чтобы воспользоваться благоприятными возможностями и уменьшить уязвимость. Именно это и есть искусство войны [83, pp. 213-215]. В настоящее время остро стоит задача разработки новой холистической теории и «объединенной» грамматики войны, учитывающей как взаимодействия внутри военной машины, так и взаимоотношения с другими элементами национальной мощи. Очевидно, что новая теория повлияет на все элементы 58 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян военной деятельности, включая культуру, подготовку кадров и образование, доктрины и концепции. Однако, как предупреждает Колин Грей (Colin Gray), «изменения в форме постоянно путается с изменением в природе. Возможные революции в характере войны ошибочно путают с революцией в природе войны или даже вытекающей из войны (т.е. являющейся следствием войны – прим. пер.)» [39, p. 364]. То есть происходящие и будущие изменения в военной сфере затрагивают грамматику войны, но не ее логику. Традиционные и сложные войны. Традиционная война представляет собой конфликт большого масштаба, в котором с каждой из сторон участвуют большие воинские соединения (силы большого масштаба). В конечном счете, в боевом столкновении побеждает та сторона, у которого вооруженные силы имеют больший масштаб, то есть более многочисленны и лучше обеспечены вооружением и техникой. Причем подразумевается, что победа становится результатом открытого столкновения вооруженных сил на простой местности. Очевидно, что такие войны не есть часть истории, и «Буря в пустыне» была организована и проведена по сценарию традиционной войны. Организация и проведение сложных войн имеет другую специфику. Наиболее хорошо изученными примерами сложных войн являются война США во Вьетнаме и война СССР в Афганистане. Существует множество факторов, обусловивших поражение в обеих войнах, но одним из важнейших следует признать их сложность. На обеих войнах было невозможно провести четкую границу между своими войсками и вооруженными формированиями противника, надежно идентифицировать своих и чужих. Вооруженные силы противника были рассредоточены и разделены на множество практически несвязанных между собой боевых подразделений, что делало невозможным точное определение их местонахождения [82, p. 19]. В обоих случаях традиционные вооруженные силы большого масштаба, созданные для участия в боевых действиях большого масштаба и на простой местности, сталкивались на сложной местности с противником, который, имея меньший масштаб вооруженных сил, тем не менее, обладал большей сложностью. Один из главных уроков, который извлекла военная мысль из данных войн, заключается в том, что сложные войны не могут быть выиграны на основе стратегий традиционной войны. Чтобы добиться победы в военной операции, протекающей на сложной местности и против рассредоточенного противника, организация собственных вооруженных сил, их боевая подготовка и обеспечение также должны быть сложными. Вооруженные силы должны быть в состоянии проводить наступательные и оборонительные 59 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. операции на основе рассредоточенных, слабо координируемых воинских частей и подразделений. Причем слабая связанность и координация войск имеет место не только на оперативном, но и на тактическом уровнях. Боевые подразделения всех уровней должны быть в состоянии организовывать и проводить боевые действия в условиях слабой координации, а ключевым элементом успеха становится способность малых подразделений действовать самостоятельно. Такое построение вооруженных сил позволяет добиться не только нужного масштаба, но и необходимой сложности. Победа в сложном конфликте достигается в том случае, если сложность и масштаб собственных вооруженных сил превышают аналогичные показатели войск противника. Вооруженные силы, способные вести сложные войны, характеризуются высокой степенью автономности отдельных их соединений и частей, которые способны вести независимые боевые действия при относительно слабой координации. Классическим примером таких сил являются силы специального назначения (special force operations), которым свойственна тактическая мобильность общевойсковых соединений и способность проводить операции против иррегулярных сил. Современный рост доверия к войскам специального назначения отражает появляющееся понимание необходимости сложных и адаптабельных сил при организации и проведении сложных конфликтов [82, p. 24]. Эффективность вооруженных сил в сложном конфликте зависит от способности адаптироваться к специфическим вызовам среды или войск противника. Условия местности во Вьетнаме отличаются от Афганистана, однако войска специального назначения, их организация и управление должны быть готовы вести боевые действия в обоих случаях. Способность адаптироваться к специфичным требованиям климата, местности или психосоцио-культурному контексту противника и гражданского населения должна обеспечиваться за счет соответствующей подготовки личного состава, организации управления и экипировки войск [82, p. 20]. Современные военные должны быть готовы вести боевые действия как с регулярными, так и иррегулярными противниками. Более того, в будущем регулярный противник может придерживаться иррегулярной, асимметричной тактики и стратегии организации и проведения войны [2, p. 29]. Это означает, что профессиональным военным необходимо отказываться от точки зрения, что войны малой интенсивности, повстанческие и партизанские войны являются «незаконными», «неправильными» видами войны, которые необходимо обходить. Большие войсковые соединения общего назначения, сталкивающиеся с противником на простой местности, по хорошо опреде60 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян ляемой линии столкновения, четким огневым целям, уничтожение которых позволяет нанести противнику наибольший урон, контрастируют с плохо координируемыми войсками специального назначения и операциями, проводимыми в гористой местности или в черте города. Тем не менее, в обоих случаях речь идет о войне, и, значит, соответствующей грамматике и логике войны [82, p. 1]. Таким образом, масштаб и огневую мощь войсковых соединений нельзя рассматривать в качестве единственных критериев оценки эффективности вооруженных сил в сложном конфликте на сложной местности, и потеря войсками боеспособности становится скорее следствием уменьшения их сложности, нежели огневой мощи. Роль и значение сложности наиболее очевидны при столкновении сложных сил малого масштаба с общевойсковыми соединениями большого масштаба на сложной местности: например, в условиях гористой местности или в черте города, когда тяжелые системы вооружения не позволяют обеспечить подавляющего преимущества. Сложность, без учета которой невозможно дать адекватную оценку боевым возможностям воинских частей и соединений, непосредственно связана со способностью войск осуществлять независимые и координированные действия, что, в свою очередь, зависит от организации командования и управления, системы коммуникаций, способности обрабатывать информацию, а также социо-культурного контекста. Уменьшение сложности может стать результатом уничтожения коммуникаций, изменения психологического контекста, потери управляемости и пр. Повышение сложности требует пересмотра структуры вооруженных сил, организации командования и управления, а также изменений в системе подготовки и военной культуре [82, p. 2]. Адаптабельность в теории войны. Введение понятий сложности, нелинейности и адаптабельности в современную теорию войны, позволяя справиться с вызовами новой эпохи, делает необходимым пересмотр векового багажа военной теории и внесение изменений в систему военного образования, боевой подготовки, структуру воруженных сил [37, p. 49]. Военная организация государства обладает определенной сложностью, которая является, в том числе, результатом исторического развития. Это позволяет государству соответствовать требованиям международной обстановки, сохранять паритет или превосходить вооруженные силы потенциального противника [82, p. 11]. Адаптабельность всегда являлась неотъемлемой частью военной культуры, и такие понятия, как «инициатива» и «изобретательность, афоризм, что «ни один план не выживает после первого столкновения с противником», 61 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. отражают различные аспекты адаптации в военной сфере [84, p. 216]. Повышенный интерес к адаптабельности в 21 веке является симптомом качественных изменений в интерпретации данного понятия на современном этапе развития военной теории. Вероятно, одним из первых военных теоретиков, призывающих быть адаптабельными, был китайский философ Сунь-цзы, который говорил о необходимости адаптации к текущей обстановке как самих армий, так и военачальников. «Как вода не имеет постоянной формы, так и на войне нет постоянных форм. И так же, как вода приноравливает свое течение к земле, так и армия управляет своей победой в соответствии с ситуацией противника» [3, p. 96]. Непрерывные взаимодействия и взаимовлияния в континууме войны приводят к изменениям как в военной сфере, так и в политике, и «ей (политической цели) приходится считаться с природой средства, которым она пользуется, и соответственно самой часто подвергаться коренному изменению…» [74, p. 15]. С изменением политических целей войны неизбежно меняется и стратегия, и, следовательно, способность к стратегическим оценкам и переоценкам становится необходимым элементом победы. Изменения в характере войны могут стать результатом пересмотра противником своей стратегии и его адаптации к изменившимся условиям. Неспособность своевременно адаптироваться к непрерывно изменяющемуся контексту войны может иметь фатальные последствия для «запаздывающей» стороны. «Огромной ошибкой поколения военных лидеров Первой мировой войны был их отказ (за известными исключениями) быстро адаптироваться к изменениям [85, p. 5]. И как заметил генерал Джулио Дуэ (Giulio Douhet): «Победа улыбается тем, кто предвосхищает изменения в характере войны, а не тем, кто выжидает и адаптируется к ним уже после того, как они происходят» [86, p. 21]. Лиддел Гарт, говоря об адаптабельных планах, писал: «Чтобы быть практичным, любой план должен принимать во внимание способность противника сорвать его; наилучшим способом преодоления такой возможности является разработка плана, который может легко варьироваться, чтобы соответствовать формирующейся обстановке; наилучшим средством поддержания такой адаптабельности, предполагающей инициативу, является оперирование согласно линии, которая предлагает альтернативные цели (задачи)» [87, p. 338]. Адаптабельность фундаментальным образом отличается от гибкости [88]. Гибкость по своей природе является реактивным и оборонительным свойством, что получило свое отражение как в ее определении, так и в се62 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян мантике. Быть гибким, изгибаться означает изменяться под воздействием внешних сил, в качестве каковых в военном противоборстве выступает противник. Именно он инициирует и направляет происходящие изменения, и гибкость не подразумевает такие активные действия, как наступление, прорыв, но только реактивные и оборонительные. Адаптабельность является активным, атакующим свойством, что получило свое отражение в ряде уставов США. Например, определение адаптабельности в Боевом уставе ВМС США (Fleet Marine Field Manual 1-0, Leading Marines.) выглядит следующим образом: «Адаптабельность является нашим ключом преодоления эффектов трения и его компонентов. Хотя она является синонимом гибкости, она включает в себя дух инновации. ВМС постоянно стремятся адаптировать новую тактику, организацию и процедуры к реалиям среды. Идентифицируются недостатки в существующих порядках, производится отказ от устарелых структур и осуществляется модификация для поддержки функциональности и полезности. Способность адаптироваться позволяет ВМФ чувствовать себя комфортно в среде, в которой доминирует трение. Опыт, здравый смысл и критическое применение суждения – все это помогает военно-морскому руководству быть стойкими» [89, p. 66]. В Боевом уставе сухопутных сил США (The Army, Field Manual 1) дается определение адаптабельного лидера: «Неопределенная природа оперативной обстановки требует от руководства сухопутных сил способности к самоанализу и адаптивности. Руководители, способные к самоанализу, понимают оперативную обстановку, могут оценить свои возможности, определить свои сильные и слабые стороны и активно учатся, чтобы преодолеть свои слабости. Адаптабельные руководители должны, в первую очередь, обладать способностью к самоанализу, затем дополнительной способностью распознавать изменения в оперативной среде, идентифицировать эти изменения и учиться – каким образом они могут адаптироваться к ним для достижения успеха в новой среде» [90, pp. 12-13]. Таким образом, адаптация в военной сфере означает способность менять элементы военной организации государства с изменением оперативной, стратегической или политической обстановки. Адаптивные организации: а) вместе с изменениями в операционной среде изменяют способы обработки и распространения информации и включают новых участников в процесс планирования, выработки решения и ее реализации; б) создают новые коалиции, способы взаимодействия с другими организациями; в) сглаживают организационные структуры; г) разрабатывают и адаптируют новые методы работы, опирающиеся на приобретенный опыт [7, p. 153]. 63 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. США рассматривает способность к адаптации в качестве важнейшего требования к объединенным вооруженным силам: «Объединенные силы США должны быть в состоянии адаптировать свои боевые возможности к разрешению кризисных ситуаций без потери своей оперативной эффективности» [91, pp. 5-6]. Объединенное определение адаптабельности для принципов войны представлено в формате существующего «Совместного издания 1, Объединенной войны Сухопутных Сил США» (Joint Publication 1, Joint Warfare of the Armed Forces of the United States). Адаптабельность. a. Целью адаптабельности является активное поддерживание необходимых изменений или модификаций боевых операций, которые агрессивно находят, форсируют и/или используют возможности в качестве реакции на локальные условия на всех уровнях поля боя. b. Адаптабельность требует, чтобы военные кадры всех уровней понимали стратегические, оперативные и тактические задачи намерений командира (командующего). Адаптабельность признает природу войны, характеризуемую хаосом, непостоянством, насилием, случайностью, трением и туманом при достижении этих целей. Она поощряет изменение и модификацию запланированных действий в свете текущей боевой ситуации для действенного и эффективного выполнения миссии и поддержания намерений командира (командующего). Это применимо для всех других принципов войны, кроме боевой задачи. Адаптабельность представляет изобретательность, находчивость, новаторство и воображение личности и группы. Она является как ментальным так и физическим феноменом. Ментальная способность это способность найти, идентифицировать и использовать нелинейные паттерны в стратегической, оперативной или тактической обстановке (среде). Она зависит от физической способности действовать по этим паттернам или создавать (навязывать) новые гораздо быстрее, нежели противник и делать это при помощи только тех сил и возможностей, которые имеются в распоряжении. Адаптабельность – это культура, состояние разума и характеристика американских объединенных вооруженных сил [92, pp. B1-B2]. Конвергенция ряда факторов, основными их которых являются неопределенность будущей стратегической среды, увеличение темпа операций, размывание границы между стратегическими, оперативными и тактическими событиями, возросшее разнообразие миссий, все более убыстряющиеся 64 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян технологические изменения, появление адаптабельных противников, приводит к размыванию будущего и, соответственно, требований к вооруженным силам. Нарождающаяся эпоха, делая необходимой трансформацию военной сферы, использует адаптабельность в качестве механизма, посредством которого военная сфера приводится в соответствие с новыми реалиями, когда «основным требованием является умение адаптироваться к изменяющимся временам и различным противникам» [93]. В контексте военной организации, обладающей инерционностью и сопротивляющейся изменениям, именно адаптабельность, как часть военной культуры, становится мостом между современными вооруженными силами и будущими [84, pp. 201-202]. Подготовка к будущему потребует от нас думать разнообразно и развивать такие типы сил и средств, которые могут быстро адаптироваться к новым вызовам и неожиданной обстановке. Способность адаптироваться будет критичным в мире, в котором неожиданность и неопределенность являются определяющими характеристиками нашей новой среды безопасности [94]. Адаптабельность является императивом, который позволяет справиться с неопределенностью будущего, расширенным использованием военной силы, диверсифицированными и адаптивными угрозами и войнами. Несмотря на достаточно глубокую проработанность понятия адаптации в военной теории, имеется настоятельная необходимость в пересмотре устоявшихся подходов и рассмотрении адаптабельности в качестве принципа войны [84, p. 217]. «Власть к кромке». Широкое внедрение информационных технологий во все сферы общественной жизни и новые реалии постиндустриального общества потребовали пересмотра таких фунадментальных понятий как осуществление власти, процесс управления, методы построения организационных структур и пр. Концепцию «власть к кромке» (power to the edge), изучающую, каким образом работают и взаимодействуют личности и организации в постиндустриальном обществе, можно рассматривать в качестве отклика на вызовы новой эпохи. В последующих работах, при рассмотрении современных теорий войны, концепции «власть к кромке» будет отведено соответствующее место. В рамках данной статьи ограничимся лишь кратким рассмотрением основных, наиболее важных для военной сферы элементов. Концепция наделяет полномочиями и властью личностей, работающих на кромке организации, где происходит взаимодействие с операционной средой. Перемещение власти и полномочий к кромке требует глубокой трансформации самой природы организаций и приводит к появлению нового типа организаций – краевых ор65 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. ганизаций (edge organizations). Менеджеры высшего звена в краевой организации, перемещаясь к кромке организации, делают ненужной большое количество менеджеров среднего звена, а иерархия в процессах управления начинает играть подчиненную роль [7, p. 5]. Разрабатываемая в настоящее время теория сетецентричных войн (СЦВ) (network-centric war) включает в себя концепцию «власть к кромке» в качестве важнейшего элемента системы командования и управления [95]. Без внедрения принципов «власть к кромке» невозможно достичь эффекта самосинхронизации, являющегося важнейшим атрибутом СЦВ. Самосинхронизация, в свою очередь, позволяет достичь стремительности (agility) вооруженных сил, обеспечить их живучесть и эффективное выполнение миссии, превращая в реальность сетецентричные операции. Ряд ведущих американских военных теоретиков считают, что адаптация концепции «власть к кромке» и ее использование в качестве организационного и оперативного принципа военной организации США является абсолютно необходимым шагом, позволяющим сохранить военного превосходство США в 21 веке [7, p. 6]. Таким образом, концепция «власть к кромке», разрабатываемая в рамках новой военной теории СЦВ, принципы которой только начинают артикулироваться, представляет собой появляющееся понимание того, каким образом и на каких путях будет происходить адаптация военной организации государства к вызовам информационной эпохи [96]. «Власть к кромке» представляет собой новый тип мышления и новые организационные технологии, определяющие, каким образом новые системы командования и управления должны встраиваться в общую архитектуру военной организации. Так как именно культура определяет ценности и поведение в обществе и организации, а также регламентирующего их властного субъекта, «власть к кромке» требует фундаментальных изменений как в культуре, так и в стиле мышления, что неизбежно приводит к пересмотру отношений между личностью, военной организацией и обществом в информационную эпоху [7, p. 181]. 5. Принципы войны Прежде чем приступить к краткому обзору принципов войны, необходимо определиться, что понимается под данным термином. Принципы – это не готовые рецепты и не методическое руководство по применению вооруженных сил для достижения победы. Их невозможно использовать в изоляции и они требуют присутствия исторической перспективы у личности, их применяющей [97, pp. 23-27]. Являясь квинтэссенцией теории войны, принципы войны, тем не менее, представляют собой нечто большее, чем просто теория, 66 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян и выполняют роль моста между теорией и ее применением. Они «руководят ведением войны на стратегическом, оперативном и тактическом уровнях» [92, p. B-1] и, будучи проверенными временем, представляют собой «руководящие принципы, которые должны использовать командиры при выработке решения и непосредственном применении войск» [98, p. 12]. Таким образом, принципы являются важнейшим элементом военной стратегической культуры и во многом определяют то, каким образом страна смотрит на мир, своих врагов и саму себя, тем самым становясь базисом для принятия большинства решений в военной сфере [84, pp. 190-195]. Через военный истеблишмент принципы войны прямо или косвенно влияют на широкий круг вопросов, непосредственно не касающихся боевых действий, включая развитие вооруженных сил, военно-промышленного комплекса, закупки вооружений, систему военного образование и пр. Принципы войны Сунь-цзы. В известном труде «Трактат о военном искусстве» Сунь-цзы утверждает, что «Война - это великое дело для государства, это почва жизни и смерти, это путь существования и гибели. Это нужно понять. Поэтому в ее основу кладут пять явлений, (ее взвешивают семью расчетами и этим определяют положение)». Пять явлений и семь расчетов Суньцзы являются теми принципами, которые позволяют достичь победы на войне. Сунь-цзы рекомендует держать только тех генералов, которые следуют его стратегии, и верил, что в состоянии предсказать победителя и побежденного на основе того, кто придерживается его наставлений [3, pp. 67-68]. Принципы войны Макиавелли. В работе «Искусство войны» (Arte della Guerra) опубликованной в 1521г. Николо Макиавелли говорит о том, что существуют определенные фундаментальные принципы, неизменные во времени, которые можно обнаружить во всех трактатах о войне. Он вводит ряд правил, которые должны помочь командующему в проведении войны [99, pp. 6-7]. Многие из общепринятых сегодня принципов войны нашли свое отражение в его работе, включая и важность адаптабельности: «Нет ничего важнее во время войны, чем знать, как наилучшим образом использовать благоприятную возможность, когда она случается» [100, pp. 270-272]. Принципы войны Жомини. Историки связывают современные принципы войны с именем Антуан-Генри Жомини (Antoine-Henri Jomini). Швейцарский теоретик 19 века утверждал, что принципы должны быть четкими и недвусмысленными, а их количество ограниченным, так как они выполняют роль руководства для командиров при организации и проведении войны [99, 67 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. pp. 18-19]. В 1807г. Жомини опубликовал работу, в которой в 10 параграфах дается список, «общих истин, применение которых вносит вклад в успех на войне». Джон Алгерс (John Algers) утверждает, что список Жомини является прототипом современных принципов войны [99, pp. 21-23]. Принципы войны Клаузевица. Некоторые исследователи связывают современные принципы войны с именем Клаузевица [99, p. 28], в то время как другие утверждают, что «он в особенности отрицал само понятие, что возможно существование хорошо определенного свода определенных правил или принципов, которые всюду и везде диктуют выбор одной формы поведения, а не другой» [97, pp. 446]. Тем не менее, Клаузевиц подготовил меморандум для прусского кронпринца, озаглавленный «Наиболее важные принципы ведения войны» (The Most Important Principles for the Conduct of War), который начинается со следующего определения: «Эти принципы, являющиеся результатом долгих размышлений и постоянных исследований истории войны, были, тем не менее, записаны поспешно и поэтому не выдержат критики относительно формы. Кроме того, из большого числа тем были затронуты только наиболее важные, так как была необходима определенная краткость. Эти принципы, поэтому, не являются полным наставлением Вашему Королевскому Высочеству, а побуждают и служат руководством для ваших размышлений» [101, p. 11]. Меморандум содержал список общих, наступательных и оборонительных принципов, и, несмотря на оговорки самого Клаущевица, в нем, а также в основной работе Клаузевица «О войне», нетрудно обнаружить все современные принципы войны. Сказанное легко проверить, сравнив определение термина «принципы» у Клаузевица с определением, которое дается в вооруженных силах США1. «Принцип также является законом для действия, но не в его формальном, безусловным значении; он представляет только дух и сознание закона; в случаях когда разнообразие реального мира не может быть втиснуто в жесткую форму закона, применение принципов позволяет обеспечить широкую свободу суждений. Случаи, к которым не могут быть применены принципы, должны регулироваться суждениями; принцип, таким образом, становится, по существу опорой, путеводной звездой для человека, ответственного за действие» [74, pp. 166-167]. В качестве примера: в «Основной доктрине военно-воздушных сил» (Air Force Basic Doctrine) утверждается, что принципы «представляют собой поддающиеся оценке наставления, при помощи которых можно оценить потенциальные направления действий. Принципы … служат базисом для вынесения решения о применении вооруженных сил. Он служат руководством для планирования, обучения, оценки и действий и не должны приниматься в качестве абсолюта» [98, p. 12]. 1 68 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян Основные и руководящие принципы сетецентричных войн. Формирующаяся в настоящее время теория сетецентричных войн (СЦВ) сформулировала базисные и руководящие принципы, которые должны дополнить проверенные временем принципы войны, – массу, цель, наступление, безопасность, экономию сил, маневр, единство командования, внезапность, простоту [102, p. 8]. Новые принципы, создавая рабочую гипотезу СЦВ, не конкурируют с классическими, но дополняют их, помогая понять, каким образом должна повышаться боевая мощь «сетевых сил» (networked forces). В теории СЦВ базисными признаются следующие 4 принципа: • Устойчивые силы с сетевой структурой (устойчивые сетевые силы) улучшают обмен информацией. (A robustly networked force improves information sharing); • Обмен информацией улучшает качество информации и ситуационную осведомленность. (Information sharing enhances the quality of information and shared situational awareness); • Обмен ситуационной осведомленностью делает возможными взаимодействие (совместное выполнение задачи) и самосинхронизацию, а также повышает боевую устойчивость и скорость командования. (Sha- red situational awareness enables collaboration and self-synchronization, and enhances sustainability and speed of command); • Это, в свою очередь, драматически повышает эффективность миссии1 [102, p. 7]. • • • • • • • • • 1 Руководящими принципами СЦВ являются: Сражайся первым для получения информационного превосходства. (Fight First for Information Superiority); Обмен осведомленностью. (Shared Awareness) Скорость командования и принятия решений. (Speed of Command and Decision Making) Самосинхронизация. (Self-Synchronization). Рассредоточенные войска. (Dispersed Forces). Демассификация. (Demassification). Глубокий сенсорный доступ. (Deep Sensor Reach). Изменяй начальные условия при высокой частоте изменений. (Alter Initial Conditions at Higher Rates of Change). Сжимай операции и уровни войны. (Compressed Operations and Levels of War) [102, pp. 8-10]. Впервые данные принципы были озвучены в докладе Конгрессу США [103]. 69 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Очевидно, что с развитием теории СЦВ руководящие принципы будут уточняться и, возможно, дополняться новыми, создавая все более полную картину того, как должны строиться, обучаться, тренироваться и оперировать сетевые силы. В последующих работах планируется дать развернутую концепцию теории СЦВ. В рамках данной статьи ограничимся краткой характеристикой каждого из принципов. • Сражайся первым для получения информационного превосходства. Инициировать боевые действия, атаковать для достижения информационного превосходства. Добиваться информационного преимущества через лучшую по времени, точности и релевантности обработку информации. • Обмен осведомленностью. Регулярно преобразовывать информацию и знания в требуемый уровень общего понимания и ситуационной осведомленности через весь спектр участников объединенных или совместных операций. • Скорость командования и принятия решений. Признавать информационное преимущество и конвертировать его в конкурирующее преимущество через открытие процессов и процедур, невозможных в противном случае (в рамках приемлемого риска). • Самосинхронизация. Увеличивать способность сил нижнего уровня оперировать практически автономно и самостоятельно перегруппировываться и ставить задачи, используя обмен осведомленностью и знание намерений командира (командующего). • Рассредоточенные силы. Перемещать боевую силу от линейного поля боя к операциям без линии соприкосновения. • Демассификация. Двигаться от подхода базирующегося на географически непрерывных массированных сил к силам, базирующихся на достижении эффекта (цели). • Глубокий сенсорный доступ. Расширить как дистанционное так и непосредственное использование развертываемых, распределенных и сетевых сенсоров, которые обнаруживали бы необходимую информацию, представляющую интерес на оперативно релевантном диапазоне для достижения решающего эффекта. • Сжимай операции и уровни войны. Для достижения быстрого и решающего эффекта исключать процедурные границы между службами и внутри процессов таким образом, чтобы объединенные операции могли бы проводиться на возможно низком организационном уровне. • Изменяй начальные условия при высокой частоте изменений. Изменять начальные условия на широком диапазоне изменений. Использо70 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян вать принципы обмена осведомленностью высокой степени, динамическую самосинхронизацию, рассредоточенные и демассированные силы, глубокий сенсорный доступ, сжатые операции и уровни войны и быструю скорость командования, позволяющие объединенным силам быстро адаптироваться, изменяя оперативный контекст противника и достигая преимущества. Война в высокой степени зависит от контекста и динамики ее протекания; отсюда императив контролирования как можно жестче её начальных условий. История показывает, что высокая связность во времени критических событий оказывает глубокое воздействие, – как психологически, так и через блокирование потенциального ответа противника. Октябрь, 2006г. Источники и литература 1. Тер-Арутюнян Г., Цивилизационный фактор в контексте проблем информа- ционной безопаности, «21-й век», № 1, Ер., 2006, с. 3-15. Gray C., Transformation and Strategy Surprise. Strategic Studies Institute (SSI), U.S. Army War College, Carlisle Barracks, April 2005. 1 September 2006.http:// www.strategicstudiesinstitute.army.mil/pdffiles/PUB602.pdf 3. Sun Tzu, The Art of War, London, Oxford University Press, 1963 (translated by S B Griffith with a foreword by B. H. Liddell Hart; accepted in the Chinese Translations Series of UNESCO). 4. Gray J., Al Qaeda and What It Means to be Modern, London, 2003. 5. Ասատրյան Հ., Հատընտիր, Եր., 2004։ 6. Hirst P., War and Power in the 21st Century: The State, Military Conflict and the International System, Cambridge: Polity Press, 2001. 7. Alberts D., Richard E., Power to the Edge: Command and Control in the Information Age. Washington, DC: DoD Command and Control Research Program (CCRP) Publication Series, 2003. 1 September 2006. http://www.dodccrp.org/publications/ pdf/Alberts_Power.pdf. 8. Այվազյան Ա., Հայ զինվորականության պատվո վարքականոնը (4-5-րդ դարեր), Եր., 2000. 9. Parker G., Military Revolution: Military Innovation and the Rise of the West, 15001800, New York: Cambridge University Press, 1996. 10. Gray Colin S., «How Has War Changed Since the End of the ColdWar?» Parameters, U.S. Army War College, Spring 2005. 1 September 2006. http:// www.carlisle.army.mil/USAWC/Parameters/05spring/gray.pdf 11. Qiao Liang, Wang Xiangsui, Unrestricted Warfare: Assumptions on War and Tactics in the Age of Globalization, FBIS trans., Beijing: PLA Literature Arts Publishing 2. 71 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. House, 1999. 12. Huntington Samuel P., The Soldier and the State: The Theory and Politics of CivilMilitary Relations, New York: Vintage Books, 1964. 13. Арзуманян Р., Нелинейная природа войны, «21-й век», № 1, Ер., 2005, с. 109-149. 14. Echevarria II, Antulio J., Toward an American Way of War. Strategic Studies Institute (SSI), U.S. Army War College, Carlisle Barracks, March 2004. 1 September 2006. http://www.strategicstudiesinstitute.army.mil/pdffiles/PUB374.pdf. 15. Moltke Helmuth von, «Über Strategie, 1871», in Großer Generalstab, ed., Moltkes Militärisches Werke, 14 Vols., Berlin: E. S. Mittler, 1892-1912. 16. Hughes Daniel, Moltke on the Art of War: Selected Writings, Novato, CA: Presidio, 1993. 17. Summers Harry G. Jr., On Strategy: A Critical Analysis of the Vietnam War. Novato, CA: Presidio, 1995. 18. Kohn Richard H., «The Erosion of Civilian Control of the Military in the United States Today», Naval War College Review, Vol. 45, No. 3, Summer 2002. 19. Cohen Eliot A., Supreme Command: Soldiers, Statesmen, and Leadership in Wartime, New York: Free Press, 2002. 20. Feaver Peter D., «The Civil-Military Problematique: Huntington, Janowitz, and the Question of Civilian Control», Armed Forces & Society, Vol. 23, 1996. 21. Snider Don M., Gayle L. Watkins, «Introduction», in Matthews Lloyd J. ed., The Future of the Army Profession, New York: McGraw Hill, 2002. 22. Hanson V. D., Carnage and Culture: Landmark Battles in the Rise of Western Power, New York: Doubleday, 2001. 23. Hanson V. D., The Western Way of War: The Infantry Battle in Classical Greece, New York: Knopf, 1989. 24. Echevarria II, Antulio J., «On the Brink of the Abyss: The Warrior Identity before the Great War», War & Society, Vol 13, No. 2, October 1995. 25. Posen B., The Sources of Military Doctrine: France, Germany, and Britain between the World Wars, Ithaca, NY: Cornell University Press, 1984. 26. Զարյան Կ., Դեպի Արարատ, 2001: 27. Арзуманян Р., Странник. Костан Зарян и Армянская Духовная Традиция, «Анив», армянский журнал № 4 (7), Минск/Москва, 2006, c. 16-21. 28. Weigley Russell F., The American Way of War: A History of U.S. Military Strategy and Policy, Bloomington, IN: Indiana University Press, 1973. 29. Boot M., Savage Wars of Peace: Small Wars and the Rise of American Power, New York: Basic Books, 2002. 30. Kagan R., Paradise and Power: America and Europe in the New World Order, London: Atlantic Books, 2003. 31. Крылов К., К философии армии, Отечественные Записки, № 8, 2002, 1 Сентября 2006. http://traditio.ru/krylov/army.htm. 32. Кант И., Сочинения в шести томах. М., 1966., т. 6, с. 257-347. 72 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян 33. Luttwak Edward N., «Towards Post-Heroic Warfare», Foreign Affairs, vol. 74, No. 3, May/June 1995, pp. 109-222. 34. Kurth James C., «Clausewitz and the Two Contemporary Military Revolutions: RMA and RAM», in Strategic Logic and Political Rationality: Essays in Honour of Michael I. Handel, ed. Bradford A. Lee and Karl F.Walling, London: Frank Cass, 2003. 35. McInnes Colin., Spectator-Sport War: The West and Contemporary Conflict, Boulder, Colo.: Lynne Rienner Publishers, 2002. 36. Арзуманян Р., Метафора нелинейности в социальных системах, «21-й век», № 2 (4), Ер., 2004, с. 123-153. 37. Whitehead Stuart A., «Balancing Tyche: Nonlinearity and Joint Operations» in Williamson, Murray (ed). National Security Challenges for the 21st Century. Strategic Studies Institute (SSI), U.S. Army War College, Carlisle Barracks, October 2003. 1 September 2006. http://www.strategicstudiesinstitute.army.mil/pdffiles/PUB4.pdf 38. U.S. Army, 2004 Army Transformation Roadmap, Washington, DC: Office of the Deputy Chief of Staff, U.S. Army Operations, Army Transformation Office, July 2004. 39. Graye Colin S., Modern Strategy, Oxford: Oxford University Press, 1999. 40. Friedman Norman, The Fifty-Year War: Conflict and Strategy in the Cold War, Annapolis: Naval Institute Press, 2000. 41. Գեւոգյան Համլետ Ա. Տեր., Փիլոսոփայություն, պատմություն, մշակույթ. ՀՀ ԳԱԱ. Փիլոսոփայության, սոցիոլոգիայի և իրավունքի ինստիտուտ, Երևան, 2005: 42. Геворкян Гамлет А., Национальная культура с точки зрения философии истории, АН Армении, Институт философии и права, Ер., 1992. 43. Stewart Andrew W., Friction in U.S. Foreign Policy: Cultural Difficulties with the world. Strategic Studies Institute (SSI), U.S. Army War College, Carlisle Barracks, June 2006. 1 September 2006. http://www.strategicstudiesinstitute.army.mil/pdffiles/ PUB706.pdf . 44. Browning Susan A., Understanding Non-Western Cultures: A Strategic Intelligence Perspective, Strategy Research Project, Carlisle Barracks, PA: U.S. Army War College, 1997. 45. Peters Ralph, «Constant Conflict», Parameters, U.S. Army War College Quarterly, Summer 1997. 1 September 2006. http://www.carlisle.army.mil/USAWC/parameters/97summer/peters.htm. 46. Levy Bernard Henri, «American Vertigo, Traveling America in the Footsteps of Tocqueville», interview on live national television by Fox News, March 6, 2006/1745hrs EST. 47. Kurth James, «The American Way of Victory», The National Interest, Summer 2000. 1 September 2006. <http://www.ciaonet.org/olj/ni/ni_00kuj01.html >. 48. Lawrence Т.Е., «The 27 Articles of T.E. Lawrence», The Arab Bulletin, 20 August, 1917. 1 September 2006. <http://www.d-n-i.net/fcs/lawrence_27_articles.htm>. 49. Wunderle William, «Through the Lens of Cultural Awareness; Planning Requirements in Wielding the Instruments of National Power», in a Microsoft Power Point 73 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. presentation with scripted commentary, April 21, 2005, slide 15. 50. Gray Colin S., «Strategy in the Nuclear Age: The United States, 1945-1991», in The Making of Strategy: Rulers, States and War, Williamson Murray, Macgregor Knox, and Alvin Berstein, eds., New York: Cambridge University Press, 1994. 51. Hoffman F.G., Decisive Force: The New American Way of War, Westport: Praeger, 1996. 52. Osgood Robert E., Limited War: The Challenge to American Strategy, Chicago: University of Chicago Press, 1957. 53. Iklé Fred Charles, Every War Must End, New York: Columbia University Press, 1971. 54. Schadlow Nadia, «War and the Art of Governance», Parameters, Vol. 33, No. 3, Autumn 2003, pp. 85-94. 1 September 2006. <http://www.carlisle.army.mil/usawc/ parameters/03autumn/schadlow.pdf>. 55. Snider Don M., «America’s Postmodern Military», World Policy Journal, Vol. 17, No. 1, Spring 2000. 56. Cordesman Anthony, «What is Next in Iraq? Military Developments, Military Requirements and Armed Nation Building», Washington, DC: Center for Strategic and International Studies (CSIS), August 2003. 1 September 2006. <http://www.csis.org/ media/csis/pubs/iraq_whatsnext.pdf>. 57. Zinni Anthony, «How Do We Overhaul the Nation’s Defense to Win the Next War?» Special transcript of a presentation delivered at the U.S. Naval Institute, September 4, 2003. 1 September 2006. http://www.mca-usniforum.org/forum03zinni.htm. 58. Echevarria II, Antulio J., After Clausewitz: German Military Thinkers before the Great War, Lawrence, KS: University Press of Kansas, 2000. 59. Schelling Thomas C., Arms and Influence, New Haven: Yale University Press, 1966. 60. Wylie Joseph C., Military Strategy: A General Theory of Power Control, Annapolis, MD: U.S. Naval Institute Press, 1989. 61. Weinberger Casper, Speech delivered at the National Press Club, on November 28, 1984, reprinted in Defense, January 1985, pp. 1-11. 62. Powell’s Doctrine, in Powell’s Words, The Washington Post, October 7, 2001, p. B2, transcript of an interview with Tim Russert. 63. Boot Max, «The New American Way of War», Foreign Affairs, Vol. 82, No. 4, July/ August 2003, pp. 41-58. 64. Boot Max, «Everything You Think You Know About the American Way of War Is Wrong», Foreign Policy Research Institute, September 12, 2002. 1 September 2006. http://www.fpri.org/enotes/americawar.20020912.boot.americanwayofwar.html. 65. Linn Brian M., «The American Way of War Revisited», The Journal of Military History, Vol. 66, No. 2, April 2002, pp. 501-530. 66. Weigley Russell F., «Response to Brian McAllister Linn», Journal of Military History, Vol. 66, No. 2, April 2002, pp. 531-533. 67. Clausewitz Carl von, On War, Michael Howard and Peter Paret, trans., Princeton: 74 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян Princeton University Press, 1976. 68. Strassler Robert B., ed., The Landmark Thucydides: A Comprehensive Guide to «The Peloponnesian War», trans. Richard Crawley, New York: Free Press, 1996. 69. Metz Steven, Raymond Millen., Future War/Future Battlespace: The Strategic Role of American Landpower, Carlisle, Pa.: US Army War College, Strategic Studies Institute, March 2003. 70. Coram Robert, Boyd: The Fighter Pilot Who Changed the Art of War, Boston: Little, Brown, 2002. 71. Liddell Hart, Basil H., The Strategy of Indirect Approach, London: Faber and Faber, 1941. 72. Gray Colin S., "Why Strategy is Difficult", JFQ, Summer, 1999, USA, pp. 80-86. 73. Clausewitz Carl von, Two Letters on Strategy, Peter Paret and Daniel Moran, eds. and trans., Carlisle, PA: U.S. Army War College, 1984. 74. Clausewitz Carl von, On War, Michael Howard and Peter Paret, trans., Princeton: Princeton University Press, 1976. 75. Churchill Winston S., The World Crisis 1915, New York: Charles Scribner’s Sons, 1929. 76. Jablonsky David, «Why Is Strategy Difficult» in Bartholomees, J. Boone Jr., (ed.) U.S. Army War College Guide to National Security Policy and Strategy Revisited, Strategic Studies Institute (SSI), U.S. Army War College, Carlisle Barracks, June 2006. 1 September 2006. http://www.strategicstudiesinstitute.army.mil/pdffiles/PUB708.pdf. 77. Craig Gordon A., The Politics of the Prussian Army 1640-1945, New York: Oxford University Press, 1956. 78. Handel Michael L., War, Strategy and Intelligence, London: Frank Cass, 1989. 79. Wavell Archibald, Generals and Generalship, London: Macmillan, 1941. 80. James William, "The Moral Equivalent of War". Lecture 11 in Memories and Studies, New York: Longman Green and Co., 1911. 81. Eccles Henry E., Military Power in a Free Society, Newport, RI: Naval War College Press, 1979. 82. Bar-Yam Yanner, Complexity of Military Conflict: Multiscale Complex Systems Analysis of Littoral Warfare, Multiscale Representation Phase II, Task 2: Multiscale Analysis of Littoral Warfare. Report to Chief of Naval Operations Strategic Studies Group, April 21, 2003. 1 September 2006. http://necsi.org/projects/yaneer/ SSG_NECSI_3_Litt.pdf. 83. Scott-Kakures Dion, History of Philosophy, New York, 1993. 84. Dickerson Brian, «Adaptability: A New Principle of War», in Williamson, Murray (ed). National Security Challenges for the 21st Century. Strategic Studies Institute (SSI), U.S. Army War College, Carlisle Barracks, October 2003. 1 September 2006.http://www.strategicstudiesinstitute.army.mil/pdffiles/PUB4.pdf. 85. Leonard Robert R., The Principles of War for the Information Age, Novato, CA, 1998. 75 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. 86. Tsouras Peter G., Warrior's Words: A Quotation Book: From Sesostris III to Schwarzkopf, 1871 B.C. to A.D. 1991, London: Cassell Arms and Armour, 1992. 87. Liddell Hart Basil H., Strategy, 2nd edition, 1954, reprint, New York: Frederick A. Praeger, 1967. 88. Frost Robert S., «The Growing Imperative to Adopt ‘Flexibility’ as an American Principle of War», Strategic Research Project, Carlisle Barracks, PA, 1999. 89. U.S. Department of the Navy, «Leading Marines», Fleet Marine Field Manual 1-0, Washington, DC, 1995. 90. U.S. Department of the Army, «The Army» Field Manual 1, Washington, DC, 2001. 91. U.S. Joint Staff, Directorate for Operational Plans and Joint Force Development, «Evolving Joint Perspective: US Joint Warfare and Crisis Resolution in the 21st Century», White Paper, Washington, DC: United States Department of Defense, 2003. 92. U.S. Joint Chiefs of Staff, «Joint Warfare of the Armed Forces of the United States: Joint Publication 1», Washington, DC: United States Department of Defense, 2000. 1 September 2006. https://www.dtic.mil/doctrine/jel/new_pubs/jp1.pdf. 93. Myers Richard B., «We Can Not Rest On Our Success», interview by Gerry J. Gilmore, Defense Link, September 13, 2002. 1 September 2006. http:// www.defenselink.mil/news/Sep2002/n09132002_200209135.html 94. Rumsfeld Donald H., «21st Century Transformation of U.S. Armed Forces», speech, National Defense University, Ft McNair, Washington, DC, January 31, 2002. 1 September. http://www.defenselink.mil/speeches/2002/s20020131-secdef.html. 95. Alberts David S., John Garstka, Richard E. Hayes, David T. Signori, Understanding Information Age Warfare. Washington, DC: DoD Command and Control Research Program (CCRP) Publication Series, 2001. 1 September 2006. http://www.dodccrp.org/publications/pdf/Alberts_UIAW.pdf. 96. Robertson Bruce, Valentin Sribar, The Adaptive Enterprise: IT Infrastructure Strategies to Manage Change and Enable Growth, Santa Clara, CA: Intel Press, 2001. 97. Brodie Bernard, Strategy in the Missile Age, Princeton, NJ, 1959. 98. U.S. Department of the Air Force, «Air Force Basic Doctrine», Air Force Doctrine Document (AFDD)1, Washington, DC, 1997. 1 September 2006. http://www.globalsecurity.org/military/library/policy/usaf/afdd/afdd1.pdf. 99. Algers I. John, The Quest for Victory: The History of the Principles of War, Westport, Conn.: Greenwood Press, 1982. 100. Machiavelli Niccolo, The Art of War, Ellis Farneworth, trans., Cambridge, MA, 2001. 101. Clausewitz Carl von, Principles of War, Hans W. Gatzke, trans., Harrisburg, PA, 1942. 102. Cebrowski A.K., "The Implementation of Network-Centric Warfare", Washington DC: Office of the. Secretary of Defense, 2005. 1 September 2006. http:// www.oft.osd.mil/library/library_files/document_387_NCW_Book_LowRes.pdf. 103. Department of Defense, Network-Centric Warfare Report to Congress. Washington, DC, 2001. 1 September 2006. http://www.dod.mil/nii/NCW/ncw_sense.doc. 76 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Р.Арзуманян CONTINUUM OF WAR AND THE WESTERN MILITARY CULTURE Hrachya Arzumanyan Resume Appearance of the Armenian vision of war at the end of the 21st century faced a number of objective difficulties mainly connected with loss of Armenia’s statehood over the centuries. Revival of the statehood and the victories won made all the necessary preconditions to comprehend the new military experience and restore the interrupted traditions of Armenian military thought. Undoubtedly, the given conditions demand thorough knowledge of global treasury of military ideas as well as Armenian history and culture. The attempts of making hasty use of foreign experience are inadmissible. It’s an issue of current impotence because at present the western military elite try to solve the problem of variance in strategic thought and military culture, which the Armenian statehood is sure to confront with if it chooses the way of borrowing foreign schemes and decisions. In its time Armenia successfully solved problems causing variance in the European spiritual field and managed to preserve its integrity and harmony. It means that Armenia has all the necessary preconditions both for preserving integrity of ideological and intellectual field and successfully overcoming potential problems of variance between the policy and the war for the time being. There is no doubt that interruption of the traditions of the Armenian military culture is a very negative factor, but from the other hand a unique opportunity was provided for their revival «from the white page». The Armenian statehood has a unique chance of drawing up a military sphere taking no notice of the factor of inertance of military culture and traditions. It is obvious that at the same time there is a danger of so called «relativity», when the society becomes disoriented and diverts from social, historical and other contexts of the epoch. In case of Armenia the guarantor of stability and success of such construction is the Armenian culture, its integrity and continuity during the whole Armenian history. 77 МИРОВОЙ ОПЫТ ПРИНЯТИЯ КОНЦЕПЦИИ НАЦИОНАЛЬНОЙ БЕЗОПАСНОСТИ Сергей Минасян В статье дается анализ имеющегося мирового опыта системы обеспечения, механизмов подготовки и принятия решений и концептуальных документов в сфере национальной безопасности; определение основных теоретических подходов, дефиниций и терминов, а также общая характеристика системы обеспечения и принятия концептуальных документов по национальной безопасности на примере США, ФРГ, России, Турции и Грузии. Особое внимание обращено на процессы подготовки и структуру важнейших официальных документов – Стратегии и Концепции национальной безопасности. Исходя из мирового опыта и практики отдельных стран, в работе предпринята попытка выработки соответствующих рекомендаций применительно к условиям Республики Армения по формированию органов обеспечения, механизмов принятия и реализации политических решений в сфере национальной безопасности, а также структуре Стратегии национальной безопасности и других релевантных отраслевых документов. Введение Общее понимание национальной безопасности любой страны как состояния общественных отношений и в теоретическом и в практическом плане подводит к необходимости выделения во всей системе этих отношений проблем политической, экономической, военной, научно-технической, социальной, экологической и иной безопасности, которые выступают как виды безопасности. Страна представляет собой единый общественный организм, состоящий из ряда подсистем – политической, экономической, социальной, духовной, в каждой из которых зарождаются и развиваются противоречия вокруг основных ценностей (материальных и духовных). Именно эти противоречия, а точнее некоторые из них, ведут в случае их обострения к формированию источников опасности не только и даже не столько для самой этой сферы отношений, сколько для безопасности страны в целом, для всей суммы жизненных интересов общества. Для того, чтобы иметь объективную возмож78 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян ность отслеживать процессы возникновения и развития противоречий, эффективно управлять этими процессами и воздействовать на них, общество и государство вынуждены классифицировать всю сумму отношений, имеющих свою сущностную характеристику, свои закономерности развития и поддающихся системному и проблемному анализу. Отсюда и возникает острая необходимость классификации всей суммы отношений в сфере безопасности. Следует различать понятия «государственная безопасность» и «национальная безопасность». Они соотносятся как часть и целое. Из встречающихся в мировой научной литературе определений этого феномена наиболее убедительным представляется понимание государственной безопасности как такого состояния государства, которое позволяет сохранить национальногосударственную целостность, суверенно решать политические, экономические, социальные и культурные проблемы развития общества и личности и выступать самостоятельным субъектом системы международных отношений. Необходимо также отметить, что в западной политико-философской традиции понятия «государственная безопасность» и «национальная безопасность» зачастую употребляются как синонимы. Это обусловлено иной системой ценностей, ставящей во главу угла интересы индивида, а не государства. Государство призвано служить интересам гражданского общества, а не общество – интересам государства. Эти положения получили дальнейшее развитие в научно-политологическом дискурсе на Западе уже к концу 1970-х гг. в ряде работ, где обосновывалось значение человеческого измерения в проблемах национальной безопасности и ее соотношения с государственной. Начало теоретических споров по «общей безопасности» было заложено статьей американского профессора Ричарда Ульмана из Принстонского университета «Заново определяя понятие безопасности», где он отметил, что узкое определение безопасности (когда акцент делается только на военные или силовые аспекты безопасности) уводит от невоенных угроз, а некоторые из наиболее опасных угроз для национальной безопасности страны могут исходить изнутри самого государства [1]. В том же году была опубликована работа английского ученого Бэрри Бузана под названием «Народ, государство и страх». В этой работе в качестве точки отсчета для понятия безопасности уже рассматривается личность. Автор также подводил к мысли о том, что в некоторых случаях само государство может быть основным источником опасности для отдельного человека, и интересы безопасности личности и государства могут не только не совпадать, но иногда даже противоречить друг другу [2]. Эти идеи легли в основу нового (его еще называют поствестфальским) подхода к изучению проблем безопасности, который получил известность 79 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. как «безопасность человека». Этот термин получил прописку в политическом словаре благодаря «Отчету в развитии человечества», подготовленному в 1994г. Программой развития ООН, а также в Хартии европейской безопасности, принятой на саммите ОБСЕ в Стамбуле 19 ноября 1999г.1 Впоследствии эти положения, где определялись новые соотношения между национальной и человеческой безопасностью, были закреплены в концептуальных документах многих стран, в первую очередь – посткоммунистических государств Восточной Европы и бывшего СССР. В структуре политики обеспечения национальной безопасности и процесса принятия решений любой страны особое значение имеют концептуальные политические документы, к наиболее важнейшим из которых надо отнести Концепцию национальной безопасности или равнозначный ей по своим функциям документ, который может в силу исторической специфики страны иметь иное название: например, в США – «Стратегия национальной безопасности США», а в Турции – «Политический документ о национальной безопасности». Концепция национальной безопасности – это политический документ, излагающий систему официальных взглядов на место и роль государства в современном мире, его национальные ценности, интересы и цели, силы, средства и способы предупреждения и отражения внешних и внутренних угроз, а также на основы организации и принципы функционирования системы обеспечения национальной безопасности. Положения Концепции обычно являются базой для формирования и осуществления единой общегосударственной политики реализации и защиты национальных интересов, разработки частных концепций и доктрин обеспечения национальной безопасности в международной, военной, экономической, социальной, экологической, информационной и других сферах. Концепции национальной безопасности сегодня достаточно распространены и взяты на вооружение практически всеми государствами в современном мире. Любая концепция национальной безопасности направлена в первую и последнюю очередь на реализацию интересов государства, даже если в ее преамбуле или положениях говорится о национальных интересах как совокупности сбалансированных интересов личности, общества и государства (как, например, в России и ряде других постсоветских стран). В официальных документах СБСЕ/ОБСЕ с 1990г. также активно используется термин «человеческое измерение» (например, Документ Копенгагенского Совещания Конференции по Человеческому Измерению СБСЕ 1990г.). 1 80 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян 1. Общая характеристика системы обеспечения национальной безопасности и принятия концептуальных документов Наиболее развитой структурой системы обеспечения национальной безопасности в настоящее время обладают США. Эта система основывается во многом на положениях Закона «О национальной безопасности США» (The National Security Act) от 1947г. Это было следствием опыта ведения внешней и оборонной политики руководством США в ходе второй мировой войны, а также особенностей, определяющих американские подходы к обеспечению безопасности в конкретных исторических условиях. В последующие десятилетия отдельные институты были реформированы, появились новые, но в целом эта система сохраняла свою преемственность, что во многом сказалось на многочисленных заимствованиях другими странами. В силу консервативности мышления, либо ввиду отсутствия возможностей и ресурсов, многие государства не пошли на такую коренную переделку системы обеспечения национальной безопасности, а предпочли путь постепенной эволюционной переделки этого механизма, хотя за основу был взят американский подход к политике обеспечения и создания концептуальных документов по проблемам национальной безопасности [3]. Во всех развитых странах высшим должностным лицом, ответственным за обеспечение национальной безопасности, является глава исполнительной власти (например, президент в США), даже если, согласно конституции, он не имеет статуса верховного главнокомандующего (в мирное время) или же главы государства (федеральный канцлер в ФРГ, премьер-министры в Великобритании, Японии и т.д.). В США, исходя из положений конституции, президент является главным действующим лицом в принятии решений в сфере национальной безопасности. Хотя предпринималось несколько попыток ограничить власть президента в данной сфере (наиболее серьезная из них связывается с принятием закона «О военных полномочиях» 1973г.), тем не менее, в США в руках главы исполнительной власти сконцентрированы основные полномочия в реализации политики и принятии концептуальных документов по национальной безопасности. При главе исполнительной власти функционирует высший орган, консультирующий его по вопросам национальной безопасности, координирующий политику ведомств, отвечающих за ее обеспечение, готовящий аналитические материалы и т.д. В США это Совет Национальной Безопасности (СНБ), созданный согласно Закону 1947г. а с 1949г. входящий в состав администрации американского президента со специальным статусом. Совет Национальной Безопасности – главный координационный инструмент в 81 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. президентских руках в сфере внешней политики и международных отношений. В реальности это своего рода коллегия по управлению вопросами внешними аспектами национальной безопасности США. В Великобритании аналогичный орган называется Советом обороны, в Японии – Советом национальной обороны, в ФРГ – Федеральным советом безопасности. Несколько отличная структура у аналогичного органа во Франции. Он подчинен премьер-министру, называется Генеральным секретариатом национальной обороны и также отвечает за межведомственную координацию вопросов обороны и внешней политики (с учетом того, что согласно Ордонансу от 07.01.1957г. во Франции к сфере обороны относятся, кроме военных аспектов, также проблемы экономики, гражданской обороны, научно-технических исследований и т.д.). ГСНО во Франции осуществляет также и аналитическую работу в интересах высшего руководства страны. Состав СНБ или аналогичных структур, как правило, невелик. Постоянными членами ФСБ в ФРГ являются федеральный канцлер, вице-канцлер (он же министр иностранных дел), министр обороны, внутренних дел, финансов, экономики, транспорта, почты и связи, генеральный инспектор бундесвера. В Японии в СНО входит премьер-министр, министры иностранных дел, финансов, начальник управления национальной обороны (выполняющего функции министерства обороны), секретарь кабинета министров, начальник управления полиции. В США в СНБ входят президент, вицепрезидент, государственный секретарь, министр обороны, начальник управления мобилизации. Кроме того, на заседаниях СНБ США обычно присутствуют постоянные советники – директор ЦРУ и председатель Объединенного комитета начальников штабов, советник президента по национальной безопасности, а также министры финансов, юстиции, энергетики и др. В России в состав СБ входят (на правах постоянных членов) президент, секретарь СБ, председатель правительства РФ, директор ФСБ, министры обороны и иностранных дел. Кроме этого, членами СБ РФ могут являться руководители федеральных министерств и ведомств: экономики, финансов, внутренних дел, МЧС, СВР и др., назначаемые президентом страны [4]. В большинстве постсоветских стран состав СНБ или аналогичных структур в целом идентичен российскому варианту, с некоторыми национальными особенностями. Практически во всех развитых странах официально новые подходы или важнейшие концептуальные документы в сфере безопасности (стратегии или концепции национальной безопасности; послания законодательному органу по внешней или оборонной политике; официальное выступление, носящее доктринальный характер; и т.д.) представляются главой исполни82 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян тельной власти. Провозглашенный концептуальный документ или доктрина, как правило, содержит оценку ситуации в целом, формулирует общие задачи, программы и мероприятия, возможные изменения в структуре органов, отвечающих за их выполнение. В соответствии с новой доктриной, если это необходимо, от имени правительства в высший законодательный орган страны вносятся предложения о финансировании намеченных программ, изменениях в структуре органов государственного управления, ответственных за обеспечение национальной безопасности страны и т.д. В некоторых странах законодательный орган страны также принимает или одобряет важнейшие концептуальные политические документы в сфере национальной безопасности, представляемые главой государства или исполнительной власти. Конкретные задачи ведомствам формулируются в директивах (которые могут быть полностью или частично секретными) высшего органа, отвечающего за национальную безопасность страны (например, СНБ США). На основании доктрины или концептуального документа по национальной безопасности, а также конкретных директив, отраслевые ведомства, ответственные за политику обеспечения национальной безопасности, определяют задачи, распределение сил и средств, принимают частные концепции и доктрины в международной (внешнеполитическая доктрина), военной (военная доктрина), экономической, информационной и иных сферах. 2. Опыт США по принятию решений и концептуальных документов по национальной безопасности Понятие «национальная безопасность» широко вошло в международную практику с 1947г., когда в США был принят Закон №257 от 26 июля 1947г. «О национальной безопасности». В законе США от 1947г. не дается однозначного определения понятия «национальная безопасность»: видимо предполагается, что этот вопрос достаточно проработан в политологических исследованиях. В период Холодной войны жесткая конфронтация в военной и идеологической областях определила приоритет внешнеполитического и военно-политического подхода к проблемам национальной безопасности в США, поэтому стратегия национальной безопасности США (и, соответственно, принимаемые в этой сфере концептуальные документы) во все эти годы касалась исключительно внешней безопасности, практически не затрагивая внутренних проблем. В период после окончания Второй мировой войны и вплоть до окончания Холодной войны концептуальные документы по национальной безопасности США определялись следующими принципами: 83 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. • При разработке политики и стратегии национальной безопасности ос- новное внимание уделялось отражению военных угроз США и их союзникам; • Устрашение и сдерживание противника в концептуальных документах США базировалось на разработке самых смертоносных видов оружия (в первую очередь ОМП) и их применении; • При реализации политики и стратегии национальной безопасности предпочтение отдавалось применению жестких военных мер, а не использованию более «мягких» политических, экономических и иных действий; • В концептуальных документах обеспечение национальной безопасности США увязывалось, прежде всего, с защитой их внешнеполитических и военно-политических позиций, и при проведении конкретных мероприятий по выработке таких документов правительственные структуры США опирались на мнения практически исключительно экспертов по внешней политике и обороне. После распада СССР и ликвидации биполярной системы США стали единственной сверхдержавой. Вместе с тем, концепции национальной безопасности в ведущих странах мира начали подвергаться серьезным изменениям. На первый план к началу 1990-х гг. стали выдвигаться такие виды безопасности, как экономическая, экологическая и т.д. Это также способствовало появлению новых подходов к разработке политики и концептуальных документов в сфере национальной безопасности США. Это стало проявляться уже в последнем докладе президента Дж.Буша-старшего Конгрессу, а окончательный отказ от доктринальных установок периода Холодной войны (например, стратегии «сдерживания коммунизма», берущей начало еще с конца 1940-х гг.), определяющих политику национальной безопасности США, произошел уже при администрации Б.Клинтона. В настоящее время в американских подходах к проблемам национальной безопасности намечаются определенные изменения, внутренним проблемам уделяется больше внимания, однако и сейчас в концептуальных документах США они определяются лишь как общие императивы, без конкретной детализации. Начиная с администрации Б.Клинтона, в концептуальных документах, например, в «Стратегии национальной безопасности США», появляются разделы по проблемам экономической и энергетической безопасности, а события 11 сентября 2001г. заставили уделять большее внимание в этих документах проблемам терроризма, распространения ОМП, техноген84 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян ных катастроф и т.д. Это сказывается и на эволюции американских подходов по принятию решений и концептуальных документов в сфере национальной безопасности [5]. Принятию решений в сфере национальной безопасности в США предшествует подготовка соответствующими органами (военными ведомством, разведывательными организациями, госдепартаментом и т.д.) аналитических материалов сообразно ситуации и перечень рекомендуемых мер, а также их обоснование. Эти меры и рекомендации представляются членам СНБ (иногда в список рассылки включаются руководители правительственных ведомств, члены Конгресса и др.) в виде развернутых научных или аналитических докладов, к которым обычно прилагаются сопроводительные краткие обзоры их содержания с основными выводами. В то же время, в США периодически создаются группы экспертов или органы, которые занимаются исследованием вариантов и типологии основных концептуальных документов в этой сфере на долгосрочную перспективу. Например, в июле 1998г. Конгрессом США по инициативе министерства обороны была создана двухпартийная Комиссия по национальной безопасности в XXI веке, под сопредседательством отставных сенаторов – демократа Гэри Харта и республиканца Уоррена Радмэна, в составе 14 представителей академических, аналитических, деловых и военных кругов страны. Она готовила доклады как по национальной стратегии США на предстоящие 25 лет, так и структур аппарата национальной безопасности США на этот срок. Комиссия Харта-Радмэна в 1999-2001 гг. опубликовала три доклада [6]. Комиссия полемизировала со «стратегией Клинтона», предлагая перенести акцент с военного противостояния на террористическую угрозу (в частности, отказавшись от принципа готовности вооруженных сил США к ведению одновременно двух войн на двух удаленных друг от друга театрах военных действий). Уже в первом докладе, опубликованном в августе 1999г., Комиссия Харта-Радмэна в числе главных опасностей выделяла возможность крупномасштабных террористических актов на территории США. Эти доклады некоторые обозреватели рассматривали как базу для стратегии национальной безопасности новой администрации [7]. Высший консультативный орган при президенте – СНБ, обеспечивает как принятие стратегических концептуальных решений в сфере национальной безопасности, так и подготавливает рекомендации для решения текущих или требующих оперативного вмешательства проблем во внешней и оборонной политике. Тем самым, на уровне СНБ формируются основные направления внешней, внутренней и оборонной политики государства как текущего характера, так и рассчитанные на долговременный характер, рассматривают85 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. ся конкретные позиции и подходы, так и подготавливаются документы и решения стратегического, концептуального характера. В штате Белого дома обеспечением работы СНБ на уровне руководящего состава занимаются: помощник президента по национальной безопасности, исполнительный секретарь СНБ (ему подчинены четыре члена директората СНБ, имеющие статус помощников министра, отвечающих за отдельные направления работы и назначаемые президентом) и директор группы «ситуационного анализа». Группа ситуационного анализа включает примерно 30-70 сотрудников, откомандированных на 2 года разведывательными ведомствами. Она предназначена для: • мониторинга и результирующей оценки обстановки в различных зонах и сферах интересов США, подготовки оценочно-прогнозной документации для президента и членов СНБ; • подготовки проекта возможных вариантов комплексной стратегической (специальной, экономической, пропагандистской, информационной, дипломатической, военной и др.) реакции США на развитие ситуации, угрожающей интересам и безопасности страны; • селекции всех материалов, докладываемых президенту и СНБ. Административное управление деятельностью группы осуществляют директор, а оперативное – помощник президента США по национальной безопасности. Базовый элемент группы – «Ситуационная комната», созданная в 1962г. президентом США Д.Кеннеди, когда Карибский кризис проявил отсутствие единого органа экстренного аналитико-прогнозного обобщения текущей информации и оперативной координации действий различных ведомств США в чрезвычайных ситуациях. С начала 1980-х гг. с приходом к власти администрации Р.Рейгана в подземных этажах Белого дома круглосуточно работают дежурные смены оперативного слежения за обстановкой, а в надземных помещениях – группы комплексного анализа информации и технического обеспечения. В чрезвычайных ситуациях на базе «Ситуационной комнаты» под руководством вице-президента США развертывается Центр по действиям в кризисных ситуациях, к работе которого оперативно подключаются, в том числе по телекоммуникационным каналам, специалисты и информационные ресурсы других подразделений и ведомств. Группа готовит «утренний доклад» по национальной безопасности для президента (ему также вручается доклад ЦРУ), других членов СНБ, содержащий обобщенную информацию о положении дел в кризисных точках, эффективности работы ведомств, отвечающих за безопасность страны, реакцию СМИ и общественности на эту деятельность и т.п. [8] 86 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян Вместе с тем, аппаратом СНБ для президента готовятся конкретные доклады или концептуальные подходы по отдельным проблемам (или, наоборот, по совокупности проблем) национальной безопасности, внешней и оборонной политики. После обсуждения докладов и рекомендаций на заседаниях СНБ (а иногда и до этого, если есть необходимость) новая концепция или позиция администрации по отдельным ключевым проблемам в общих чертах представляется широкой общественности в виде статей ведущих экспертов в сфере безопасности в академических изданиях, ведущих СМИ и т.д., причем упор делается на слабости прежней позиции, преимуществах новой, новых развитиях в сфере национальной безопасности и т.д. Особое внимание уделяется представлению широкой общественности и экспертным кругам таких важнейших концептуальных документов, как «Стратегия национальной безопасности США» (она излагается в США ежегодно, в посланиях президента Конгрессу) и «Национальная военная стратегия» (разрабатываемая ОКНШ США каждые 2-3 года и являющаяся, фактически, американской военной доктриной). Важно отметить, что «Стратегия национальной безопасности США» является важнейшей концептуальной базой для создания документов, регулирующих военную политику США и весь блок стратегических вопросов, связанных конкретно с обороной страны. Американская военная стратегия формируется как составная часть «Стратегии национальной безопасности США», разработка которой сопровождается формированием или корректировкой ее военного компонента – «Национальной военной стратегии». Этот документ, по существу, является американской военной доктриной и содержит: • трактовку предназначения вооруженных сил США в современных условиях; • обобщенный анализ военно-стратегической обстановки в мире; • формулировку военных целей национальной безопасности США; • пути достижения военных целей национальной безопасности (элементы стратегии, стратегические концепции строительства и боевого применения вооруженных сил США); • состав сил, требуемый для достижения целей национальной безопасности при приемлемой степени риска. Структурно «Национальная военная стратегия», помимо целей и задач, решаемых для их достижения, включает три компонента: строительство, развертывание и использование вооруженных сил США. В системе обеспечения руководства национальной безопасности США 87 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. важную роль играет советник президента по национальной безопасности. Советник президента по национальной безопасности является центральной фигурой всего механизма разработки, принятия и реализации ключевых внешнеполитических решений, включая решения по вопросам обеспечения внешней безопасности. Советник назначается президентом из числа наиболее авторитетных специалистов в этой области. Он имеет непосредственный доступ к президенту для доклада по любому из этих вопросов и представления своей собственной точки зрения относительно наиболее целесообразного решения. Члены СНБ не должны руководствоваться личными эмоциями при решении проблем, затрагивающих интересы страны. Кроме того, общим правилом, которое они неукоснительно соблюдают, является сохранение конфиденциальности при обсуждении этих проблем [9]. Представители Конгресса не входят в СНБ. Вообще, законодательная ветвь власти в США непосредственно не участвует в механизме выработки, принятия и реализации внешнеполитических решений. Однако Конгресс серьезно влияет на этот процесс косвенным образом: через бюджетную политику; организацию различных слушаний «в порядке надзора» с участием представителей исполнительной власти; запросы в органы этой власти; ратификацию международных соглашений и договоров; консультации с президентом, госсекретарем, министром обороны, советником президента по национальной безопасности; утверждение назначений на должности послов и других высокопоставленных должностных лиц внешнеполитического ведомства и т.д. Отношения обеих ветвей власти строятся на основе взаимного уважения и взаимопомощи. Органы исполнительной власти неизменно ориентированы на то, чтобы информировать Конгресс о своей работе, узнать мнения конгрессменов и своевременно учесть их в дальнейшем [10]. Особенность механизма принятия решений и концептуальных документов в сфере национальной безопасности в США определяется: сочетанием полномочий главы государства и главы правительства в одном высшем должностном лице – президенте; принципом разделения властей, предполагающим тесное взаимодействие исполнительной и законодательной властей при принятии важнейших государственных решений; широкими полномочиями президента в вопросах обеспечения стратегических национальных интересов и в принятии важнейших государственных решений в общем законодательном процессе. В этом контексте решения главы исполнительной власти США (президента) в сфере национальной безопасности, пройдя многоступенчатую предварительную экспертизу специалистов, оформляются в виде президентских директив, фактически имеющих силу закона. Вместе с 88 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян тем, Конгресс США сохраняет важные и весьма эффективные рычаги воздействия на исполнительную власть и корректировку решений администрации. Важнейшей формой влияния Конгресса на решения и политику администрации в сфере национальной безопасности является процедура регулярных слушаний, в ходе которых члены Конгресса могут обсуждать и запрашивать детальные обоснования принятых решений или положений концептуальных документов, что требует от администрации постоянного привлечения на заседания представителей министерств, ведомств, экспертных и академических кругов и подготовки соответствующих докладов, отчетов, объяснительных записок и других материалов по всему спектру внешней и оборонной политики и проблемам национальной безопасности государства [3, с. 48-54]. В зависимости от важности и срочности рассматриваемых проблем решения президента США в сфере национальной безопасности можно квалифицировать следующим образом: • Решения, принимаемые в чрезвычайных условиях и требующие незамедлительных действий. Это, прежде всего, решения о применении стратегических ядерных сил в случае внезапного ядерного удара по территории США. Президент США имеет право принимать незамедлительные и самостоятельные решения на использование вооруженных сил при нападении на США или американские объекты за рубежом. К этой же категории относятся решения президента в случае стихийных бедствий, массовых беспорядков и т.д. • Решения, определяющие формирование внешнеполитического курса и политики в сфере безопасности страны, с учетом изменения ситуации внутри страны и во всем мире. Такие решения отражаются в ежегодном (согласно закону) докладе президента Конгрессу «Стратегия национальной безопасности США», где формируются цели, интересы и задачи государства на международной арене и в обеспечении безопасности. • Военно-политические и экономические решения по внутригосударственным проблемам, строительству и направлению развития вооруженных сил, военно-промышленного комплекса и т.д. • Текущие решения по актуальным внутриполитическим или внешнеполитическим проблемам. Данные решения направлены на обеспечение нормальной жизнедеятельности государства, отлаженной работы ведомств, ответственных за реализацию политики в сфере национальной безопасности. Подобные решения принимаются оперативно, с учетом складывающейся в данный момент политической, военной, экономической ситуации. 89 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Существующая в США система принятия решений на высшем уровне в сфере национальной безопасности является достаточно гибкой и одновременно стабильной, однако с приходом к власти новой администрации в эту систему вносятся определенные изменения, обуславливаемые конкретно складывающейся обстановкой. В последние годы в США в процессе принятия решений в сфере национальной безопасности все шире реализуется концепция конкурирующих стратегий, предусматривающая разработку альтернативных путей решений важнейших проблем, их детальную экспертную проработку, обоснование принимаемых решений и т.д. Этому способствует то, что органы исполнительной (президент) и законодательной (Конгресс) властей США при принятии решений или концептуальных документов в сфере национальной безопасности опираются на развитую систему информационно-аналитического и экспертного обеспечения. При этом в США активно используются не только разведывательные или иные правительственные ведомства, обладающие мощными информационно-аналитическими возможностями, но и независимые (или частично независимые) многочисленные научно-исследовательские институты («мозговые тресты»). В результате руководство страны получает конечный информационно-аналитический продукт, содержащий как обобщенные сведения и оценки по ситуации, так и рекомендации и меры по конкретному реагированию, т.е. совмещающий в себе функции информирования и консультирования [11]. В соответствии с Законом «О реорганизации обороны» или Законом «Голдуотера-Николса» (Goldwater-Nichols Act) 1986г. президент Соединенных Штатов обязан ежегодно публиковать Декларацию стратегии национальной безопасности США, т.е. документ с изложением как текущего состояния национальной безопасности, так и своего концептуального видения проблемы. Начало этой традиции положил подготовленный президентом Гарри С. Трумэном в 1950г. доклад «СНБ-68», в котором основное внимание уделялось Соединенным Штатам и тогдашнему Советскому Союзу, а также выдвигалась «доктрина сдерживания», определившая ход последующей Холодной войны. С тех пор каждый президент вносил в Конгресс подобный документ в той или иной форме и с различной степенью конкретизации. Принимая Закон «Голдуотера-Николса», Конгресс стремился дополнить систему регулярных президентских обращений к законодателям документом по проблемам безопасности, однако достиг лишь частичного успеха. Только администрация Б.Клинтона действительно представляла Конгрессу стратегические документы ежегодно. Интенсивность работы демократической администрации объяснялась как необходимостью серьезного переосмысления 90 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян проблематики после окончания Холодной войны, так и неудовлетворенностью Конгресса представляемыми документами. Администрация Дж.Бушамладшего не отличается такой «плодовитостью» при подготовке концептуальных документов по национальной безопасности. Только события 11 сентября 2001г. заставили администрацию Буша в максимально короткие сроки пересмотреть уже подготовленную Стратегию в 2001г. и представить ее уже в 2002г. Публикацию своей «Стратегии национальной безопасности США» администрация Дж.Буша-младшего приурочила к годовщине террористической атаки и анонсировала более чем за месяц. Анализ различных редакций этого основного концептуального документа (как при республиканской, так и при демократической администрациях) в сфере национальной безопасности позволяет характеризовать его как интеллектуальный продукт со следующей структурой: • фундаментальные (постоянные) интересы, которые заключаются в обеспечении безопасности, процветания и свободы американского народа и т.д.; • миссия страны на данном этапе (это и есть доктрина, отражающая национальные интересы в конкретном понимании действующего президента США); • конкретные целевые установки, разрабатываемые и достигаемые конкретной президентской администрацией, государственными структурами, группами влияния, коммерческими и неправительственными организациями, т.е. субъектами национальной безопасности страны [5, p.10-14]. Отметим, что обычно само заглавие документа должно как-то подчеркнуть те основные задачи или проблемы, которые действующая администрация США видит в сфере национальной безопасности. Так, последняя «Стратегия национальной безопасности» администрации Б.Клинтона, датированная 1999г., называлась «Стратегия национальной безопасности США для нового столетия» и была призвана подчеркнуть готовность противостоять новым вызовам в наступающем столетии. Ныне действующая Стратегия национальной безопасности, опубликованная в марте 2006г., призвана дать новое видение стратегической обстановки администрацией Дж.Буша, где основные аспекты угроз, вызовов и обеспечения национальной безопасности США особо подчеркиваются во вводной части этого документа [12]. Вместе с тем, надо отметить, что в США с определенной периодичностью (раз в 3-4 года, или даже реже) принимается так называемая «Большая 91 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. стратегия», в которой очерчиваются основные вызовы, угрозы и проблемы для национальной безопасности США и пути их преодоления на более долгосрочную перспективу. Можно утверждать, что «Стратегия национальной безопасности США» является, по существу, теоретической основой американской политики. Эта концепция вырабатывается общими усилиями правящей политической элиты США и широким кругом ученых (политологов, социальных философов и др.) и отражает в концентрированном виде взгляды на сущность, содержание и пути обеспечения (защиты) национальных интересов государства. Следует подчеркнуть, что прояснение вопроса о том, в чем, собственно, состоят национальные интересы, равно как и согласование мнений по поводу сущности национальной безопасности США (особенно ее внешнеполитических и военно-стратегических аспектов), не носят плебисцитарного характера и не могут рассматриваться как своего рода консенсус всех слоев американского общества относительно тех положений, которые нашли отражение в документах, излагающих концепцию национальной безопасности. Находящаяся в каждый данный момент у власти политическая группировка разрабатывает концепцию национальной безопасности как доктрину, выражающую ее политическую волю и имеющую конкретную идеологическую направленность. Готовность исполнительной ветви власти в США придерживаться положений концепции в своей практической деятельности предусматривает и готовность этого правительства нести ответственность как за частные результаты ее реализации, так и за выполнение в полном объеме взятых на себя перед нацией обязательств в области обеспечения безопасности. 3. Специфика ФРГ по принятию решений в сфере национальной безопасности Структура и функционирование механизма принятия решений в сфере национальной безопасности в ФРГ определяется государственным устройством и нормативно-правовыми положениями Конституции федеративного государства. Глава государства – федеральный президент, принимает весьма ограниченное участие в формировании решений в сфере национальной безопасности и их реализации. Исполняя весьма ограниченные, в основном представительские функции, президент ФРГ только скрепляет своей подписью правительственные и парламентские акты и другие важные государственные документы. В связи с этим в ФРГ значительное влияние в выработке политики и принятия документов в сфере национальной безопасности имеют парламент (законодательная власть) и глава исполнительной власти (федеральный канцлер). 92 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян Законодательная власть в ФРГ представлена федеральным парламентом, состоящим из двух палат: бундесрата и бундестага. Бундесрат состоит из представителей федеральных земель, и эта палата, фактически, не принимает участия в разработке и принятии решений в сфере национальной безопасности и занимается в основном внутрифедеральными проблемами. В соответствии с Конституцией, высшим законодательным органом в ФРГ является бундестаг. Особым влиянием при выработке законопроектов и решений в сфере национальной безопасности обладают внешнеполитический, бюджетный и правовой комитеты бундестага, которые участвуют в обсуждении практически всех проектов и решений в данной сфере, а также военный комитет, который при необходимости выполняет также функции парламентского комитета по расследованиям. Постоянные комитеты бундестага являются центрами тщательной работы над законопроектами, которые неоднократно выносятся на обсуждение с участием представителей правительства. Одновременно законопроекты обсуждаются также в партийных фракциях парламента. Как фракции, так и постоянные комитеты бундестага при обсуждении проектов в данной сфере обычно работают за закрытыми дверями. Несмотря на важную роль бундестага в процессе выработки и принятия решений в сфере национальной безопасности, главным звеном данного механизма в ФРГ является правительство и федеральный канцлер. Правительство имеет в своем распоряжении специальный аппарат (ни глава государства, ни парламент таким аппаратом не располагают), на который возложены управленческие функции, анализ и практическая реализация решений в сфере национальной безопасности. Этот аппарат состоит из многочисленных специализированных органов, находящихся в непосредственном распоряжении главы правительства (в том числе ведомство федерального канцлера, служба печати и информации и др.). Особо важная роль в выработке правительством решений в сфере национальной безопасности принадлежит федеральному канцлеру. Таким образом, в ФРГ, как и в большинстве других развитых западных государств, парламент не играет решающей роли в формировании политики национальной безопасности. Решающая роль в принятии и осуществлении решений в этой сфере, а также ответственность за планирование и осуществление политики национальной безопасности принадлежит федеральному правительству, в состав которого входит как особый механизм Федеральный совет безопасности. Этот орган, возглавляемый федеральным канцлером, разрабатывает предложения по важнейшим вопросам национальной безопасности страны и координирует деятельность военных и гражданских органов в данной сфере. Он собирается по мере необходимос93 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. ти, его заседания подготавливает специальная группа ведомства федерального канцлера. Предусмотренный Положением в ведомстве федерального канцлера межведомственный секретариат, состоящий из руководителей отделов министерств, участвующих в работе Федерального совета безопасности, играет вспомогательную роль, предоставляя необходимые данные и материалы этой группе. Важные решения по политике национальной безопасности принимаются, как правило, коллективно советом безопасности, правительством или же (по оперативным проблемам) на уровне двух-трех компетентных министров [13]. Таким образом, главная роль в принятии и осуществлении решений в сфере национальной безопасности в ФРГ отводится не законодательной, а исполнительной власти, и прежде всего федеральному канцлеру, который формирует правительство, является руководителем Федерального совета безопасности, во время войны выполняет функции верховного главнокомандующего и представляет концепцию национальной безопасности страны, которая максимально полно вырисовывается в особом документе – «Белой книге о безопасности Федеративной Республики Германия», где основной упор традиционно делается на внешнеполитических и военных аспектах [13, c. 22-29]. 4. Российский подход к принятию решений и концептуальных документов в сфере национальной безопасности В России политика государства по обеспечению национальной безопасности страны определяется федеральными законами «О безопасности», «Об обороне», «Концепцией национальной безопасности», ежегодными «Посланиями президента к Федеральному собранию», а также «Военной доктриной РФ», «Внешнеполитической доктриной РФ» и другими аналогичными отраслевыми документами [14]. В России практика принятия важнейших концептуальных документов в сфере безопасности частично основывается на опыте бывшего СССР, в последние годы существования которого предпринимались попытки реформирования устаревшей системы обеспечения безопасности страны и принятия ряда правовых и политических документов для регулирования этой сферы. Еще в декабре 1990г. были внесены изменения в Конституцию СССР в интересах совершенствования государственного управления, предусматривавшие создание Совета Безопасности СССР. Его функции были значительно скромнее, чем у нынешнего Совета Безопасности РФ. Они ограничивались вопросами государственной, экономической, экологической безопасности, преодоления последствий стихийных бедствий и других чрезвычайных си94 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян туаций, обеспечения стабильности и правового порядка в обществе. До августа 1991г. успел начаться процесс образования Советов Безопасности и в ряде союзных республик СССР [4, c. 27; 9, c. 61-62]1. В РСФСР первое упоминание Совета Безопасности появилось в принятом в апреле 1991г. Законе «О Президенте РСФСР», а в мае 1991г. были внесены изменения в Конституцию РСФСР, предусматривавшие создание такого органа. В июле 1991г. при президенте РСФСР была создана комиссия, которой была поручена подготовка проекта закона «О безопасности». Сравнительно немногочисленный аппарат Совета Безопасности проработал под руководством Ю.Скокова около года. За это время был подготовлен и проведен через Верховный Совет РСФСР Закон «О безопасности», в котором устанавливались функции, полномочия и компетенция Совета Безопасности как основного координирующего органа в области национальной безопасности, были подготовлены основные положения военной доктрины и первый проект «Концепции по национальной безопасности». Первые попытки создать концепцию безопасности РСФСР, которая первоначально называлась «Концепция системы безопасности РСФСР», относятся еще к лету 1990г., когда под воздействием ряда политических сил стали превалировать идеи построения нового государственного образования («обновленного Союза»). Насколько известно, каких-либо решений по данному проекту принято не было, а после известных событий августа 1991г. и Беловежского совещания работы группы, готовившей этот проект, были прекращены. Следующий этап связан с летом 1992г., когда был поставлен вопрос о выработке «новой концепции безопасности России» и был принят подготовленный к этому времени проект, требовавший дальнейшей доработки. Сам проект опубликован не был, и о его дальнейшей судьбе неизвестно. Через год, летом 1993г., новый секретарь Совета Безопасности Е.Шапошников обнародовал основные положения подготовленного к тому моменту варианта концепции безопасности и заявил о начале ее реализации. После известных событий октября 1993г. к этому варианту проекта уже не возвращались [15]. Следующий этап усилий по созданию концепции безопасности относится к началу 1994г., когда было принято решение о глубоком академическом обеспечении процесса разработки «Концепции национальной безопас1 Совет Безопасности РФ, в отличие, например, от Совета Национальной безопасности США, является более разнопрофильным органом. При этом в отличие от СНБ США, который является скорее консультативным органом и окончательное решение по рассматриваемым вопросам принимает единолично президент США, СБ РФ является координирующим органом. Решения СБ РФ, как и его рекомендации президенту РФ, принимаются на заседаниях СБ его постоянными членами простым большинством голосовом и вступают в силу после утверждения их председателей СБ РФ. 95 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. ности» в рамках Совета Безопасности Российской Федерации. Организационно этот процесс должен был обеспечить специально созданный Научный совет Совета Безопасности под руководством контр-адмирала В.С.Пирумова [16]. Научный совет предпринял масштабные усилия, объединив возможности различных академических и ведомственных исследовательских центров, общественных и политических организаций. Был накоплен огромный материал, содержащий различные подходы и методики разработки Концепции национальной безопасности. В рамках осуществления научно-исследовательской и информационной программы была проведена серия семинаров и научных конференций. Однако сам проект функциональной Концепции национальной безопасности подготовлен не был. Возможно, что одна из главных проблем состояла в том, что представленные в Научный совет материалы очень сильно различались по своим методикам, исходным посылкам, политическим взглядам и т.д. Не случайно в октябре 1995г. тогдашний помощник президента РФ по вопросам национальной безопасности Ю.Батурин выступил с заявлением, из которого следовало, что концепция вряд ли появится в ближайшее время из-за отсутствия общенационального консенсуса по целому ряду принципиальных вопросов. Ожидалось, что очередной шаг в этом направлении может быть предпринят после президентских выборов 1996г. Но лишь в 1997г. первая «Концепция национальной безопасности РФ» была принята указом президента Б.Ельцина. В январе 2000г. в России указом и.о. президента РФ В.Путина была утверждена новая редакция «Концепции национальной безопасности», принятой в декабре 1997г. Под национальной безопасностью Российской Федерации понимается «безопасность ее многонационального народа как носителя суверенитета и единственного источника власти в России». «Концепция национальной безопасности Российской Федерации» представляет собой систему взглядов на обеспечение в РФ безопасности личности, общества и государства от внешних и внутренних угроз во всех сферах жизнедеятельности, в том числе и от терроризма. В настоящее время в России продолжаются работы по подготовке новой, обновленной редакции «Концепции национальной безопасности РФ», которую, по некоторым сведениям, первоначально предполагалось опубликовать еще в 2005г. Особенность российской «Концепции национальной безопасности» в том, что основными объектами национальной безопасности России являются: личность – ее конституционные права и свободы; общество – его духовные и материальные ценности, права и свободы всех групп населения; государство – его конституционный строй, суверенитет, территориальная целостность, национальное достояние и другие национальные интересы. От 96 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян самого определения понятия национальная безопасность, от объектов и субъектов безопасности и зависит структура самой концепции национальной безопасности. Так, например, если российская теория национальной безопасности предусматривает определение как национальной безопасности в триединстве – личность, общество и государство, то, следовательно, это нашло отражение и в российских концептуальных документах в сфере национальной безопасности. «Концепция национальной безопасности» по своей сути есть политический документ, в котором сформулированы важнейшие направления государственной политики России. На основе этого документа министерства, ведомства, государственные и общественные организации России формируют или корректируют свою концептуальную базу, а также нормативные правовые документы в части, касающейся их деятельности по обеспечению национальной безопасности России (например, «Военная доктрина Российской Федерации» или «Концепция внешней политики Российской Федерации», которые фактически являются конкретизацией положений Концепции применительно к соответствующим сферам деятельности органов государственной власти) [3, 55-66]. Что касается текущей ситуации, то на основе Концепции ежегодно в администрации президента РФ готовится «Доклад Президента РФ о внутренней и внешней обстановке», а также «Послание Президента Российской Федерации Федеральному Собранию». В докладе и Послании уточняются текущие цели и задачи государства, а также планы министерств, ведомств и организаций, составляющих систему обеспечения безопасности России. Таким образом, Концепция определяет в принципе два направления деятельности государственных структур. Первое – обеспечение национальных интересов и целей при исполнении своих обычных функций, и второе – обеспечение национальной безопасности путем выявления и нейтрализации внутренних и внешних угроз силами и средствами обеспечения безопасности. При этом понятно, что два упомянутых направления работы взаимосвязаны и взаимозависимы. Как полагают российские эксперты, одним из принципиальных отличий «Концепции национальной безопасности РФ» от аналогичных документов ряда других стран (а они действуют в довольно значительном числе стран под различными названиями: доктрина, стратегия и пр., в которых речь идет почти исключительно о внешних аспектах интересов и безопасности), является то, что в ней национальные интересы и безопасность во внутренней и внешней областях рассматриваются в совокупности и во взаимосвязи [15, c. 495-505, 518-519]. Причем, доминирующим (особенно в первой 97 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. редакции от 1997г.) являлось рассмотрение именно внутренних факторов. В последующем этот подход – тесная взаимосвязь внутренних и внешних аспектов национальной безопасности, нашел довольно широкое применение и во многих других постсоветских странах, где при принятии концептуальных документов учитывалась и российская практика определения национальной безопасности через триединство – безопасность личности, общества и государства. Однако надо отметить, что данный подход к определению безопасности, где делается значительный уклон в сторону «человеческой безопасности», не является чисто российским научно-теоретическим достижением, а как уже отмечалось, был сформирован также на Западе, где еще с конца 1970-х – начала 1980-х гг. стали проявляться работы по проблемам общей и человеческой безопасности и ее соотношения с национальной и государственной. Однако в мировой практике, пожалуй, впервые именно в российских концептуальных документах в сфере национальной безопасности данный подход был официально закреплен. В частности, это проявилось в «Законе о безопасности РФ» 1992г., «Концепции национальной безопасности РФ» 1997г. и во всех последующих документах. Во многом это объясняется тем, что в отличие от многих развитых западных стран, где уже имелась налаженная практика, традиция и даже инерционность в принятии концепций национальной безопасности, в России (и в большинстве постсоветских стран) этот процесс начинался буквально «с чистого листа», и было легче выдвинуть указанный подход и закрепить его в процессе принятия концептуальных документов в данной сфере. 5. «Концепция национальной безопасности» Грузии и процесс ее принятия 8 июля 2005г. парламент Грузии единогласно утвердил «Концепцию национальной безопасности» страны. По утверждениям представителей Совета национальной безопасности Грузии, которые представляли проект Концепции, подготовка этого документа велась почти 10 лет, а в течение последнего года по поручению президента М.Саакашвили специальной группой экспертов в составе СНБ Грузии был подготовлен окончательный вариант этого документа [17]. Надо отметить, что за последние 10 лет некоторые силовые ведомства (например, в 1997г. Государственный департамент охраны государственной границы во главе с генералом В.Чхеидзе [18]) или исследовательские неправительственные организации [19] представляли свои проекты концепций национальной безопасности, однако в силу различных причин 98 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян они так и не были взяты в основу единого документа, который должен был представить взгляды руководства страны на проблемы национальной безопасности Грузии. Кроме этого, институциональная и кадровая слабость главного органа, который функционально должен был осуществлять эту работу – СНБ Грузии, а также кризис самой системы управления в масштабах всей Грузии и неопределенность в выработке основных приоритетов в сфере безопасности, внешней и оборонной политики также не позволили подготовить единый проект концепции. Лишь после «розовой революции» 2003г. и избрания в 2004г. президентом М.Саакашвили работы в данном направлении активизировались. После подготовки проекта Концепции он должен был быть представлен на утверждение парламентом страны и подписан президентом Грузии. Проект Концепции был представлен 13 мая 2005г. на объединенном заседании комитетов парламента страны по обороне и безопасности, по внешним связям и по европейской интеграции. Предполагалось, что примерно в течение двух недель проект должен был обсуждаться парламентскими комитетами и фракциями, и лишь затем представлен на одобрение парламентом. Параллельно происходило обсуждение проекта рядом грузинских неправительственных организаций и независимыми (или формально независимыми) экспертами в сфере безопасности. Известно также, что консультативную помощь в подготовке Концепции, равно как по многим другим ключевым аспектам политики в сфере безопасности и обороны, осуществляли весьма авторитетные западные эксперты, в частности, в рамках созданного еще в 1998г. по инициативе грузинского правительства специального органа – ISAB (International Security Advisors Board). По оценкам ряда грузинских неправительственных экспертов, проект Концепции страдал излишней детализацией и одновременно декларативностью, чересчур красочным идеологизированным «оформлением», восхвалением результатов «розовой революции», недостаточно внимания уделялось этно-религиозным проблемам внутри самой Грузии, проблемам энергетической безопасности, недостаточно адекватно оценивались положения документа, касающиеся Абхазии и Южной Осетии [20]. Тем не менее, с незначительными изменениями и корректировками (в частности, были объединены третья и четвертая главы проекта, где говорилось об угрозах и вызовах национальной безопасности), парламент страны принял Концепцию, после чего она была подписана президентом и вступила в силу. «Концепция национальной безопасности» Грузии начинается эпиграфом из преамбулы Конституции Грузии и состоит из 6 глав: 99 С.Минасян 1. 2. 3. 4. 5. 6. «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Введение. Фундаментальные национальные интересы Грузии. Национальные интересы Грузии. Угрозы, риски и вызовы национальной безопасности. Основные направления политики национальной безопасности Грузии. Заключение. Введение начинается словами: «Грузия находится на важном этапе своей вековой истории». Во введении также есть ссылки на важность и значение «розовой революции» 2003г. и принадлежности страны к европейским традициям и ценностям. Отмечается, что «Концепция национальной безопасности Грузии является ключевым документом, который представляет взгляды на развитие безопасности страны и фундаментальные национальные цели и интересы. Она указывает на угрозы, риски и вызовы для национальной безопасности и отмечает основные направления политики национальной безопасности». По замыслу авторов, Концепция также должна показать стремления Грузии к полноправной интеграции в НАТО и ЕС, а также к «установлению безопасности в Черноморском регионе, как составной части евро-атлантической системы безопасности». Отмечается также, что правительство Грузии будет реализовывать Концепцию посредством «долговременных мероприятий для защиты фундаментальных национальных ценностей и интересов». Как подчеркивается в документе, «Концепция национальной безопасности должна служить основой для всех стратегий и планов. В случае любого пересмотра Концепции, в соответствующие стратегии и планы также должны быть внесены изменения». Вторая глава Концепции посвящена фундаментальным национальным ценностям Грузии, которые основаны на следующих принципах: суверенитет, безопасность, мир, демократия и верховенство закона, уважение прав и основных свобод человека и благополучие страны. Согласно документу, защита этих ценностей жизненно необходима для существования и безопасности Грузии. Третья глава касается национальных интересов Грузии. Это принципы территориальной целостности, национального единства, региональной стабильности, утверждение свободы и демократии в соседних странах и регионах, утверждение транзитных функций страны и обеспечение альтернативных источников подачи энергии, а также экологическая безопасность. Как утверждает документ, восстановление территориальной целостности страны является жизненно важным национальным интересом Грузии. 100 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян Четвертая глава отведена угрозам, рискам и вызовам национальной безопасности. Под угрозами подразумеваются нарушение целостности территорий страны, военная интервенция, прорыв существующих конфликтов с территорий соседних стран, международный терроризм, российские военные базы, контрабанда и транснациональная организованная преступность. Под вызовами национальной безопасности Грузии в тексте Концепции понимаются: коррупция и неэффективная система государственного управления, экологические, социальные, энергетические, информационные и экономические вызовы. В документе также говорится, что возможности открытой агрессии против Грузии очень ограничены, но трансграничные нападения со стороны государственных и негосударственных действующих лиц вполне реальны. Пятая глава определяет основные направления политики национальной безопасности Грузии, которые основываются на принципах усиления государственного правления и утверждения демократических институтов, усиления обороноспособности страны, восстановления конституционного порядка на всей территории страны, интеграции и вступления в Евросоюз и в НАТО, утверждения внешних связей. В этой главе (пункт 5.5. – «Усиление внешних отношений») в качестве стратегических партнеров Грузии называются США, Украина и Турция. Пункт 5.5.4. озаглавлен «Партнерство с Арменией и Азербайджаном». Первоначально складывается впечатление, что авторы Концепции попытались скоординировано представить отношения с Арменией и с Азербайджаном на одном уровне, особенно в части, касающейся таких общих определений, как экономическое сотрудничество, стабильность и благосостояние в регионе. Отмечается также важность мирного разрешения нагорнокарабахского конфликта и «более активного вовлечения международного сообщества в мирный процесс». Однако в части, касающейся Азербайджана, уже указывается, что «отношения Грузии с Азербайджаном развиваются как стратегическое сотрудничество». Наряду с подчеркнутой важностью совместных энергетических, транспортных и коммуникационных проектов, говорится также о тесном взаимодействии двух стран в сфере безопасности и политики, а также процессов евро-атлантической интеграции. «Сотрудничество Грузии и Азербайджана в рамках ГУАМ и участие в программах ЕС ENP и НАТО PfP способствует гармонизации интересов безопасности и выработке совместной позиции по различным стратегическим вопросам». В то же время в Концепции говорится лишь о «тесном партнерстве с Арменией во всех сферах двусторонних взаимоотношений», подчеркивается, что «Грузия надеется, что Армения будет получать выгоду от транзитного расположения Грузии для транспорти101 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. ровки армянских товаров через ее территорию». Вместе с тем, авторы Концепции указывают, что Грузия «приветствует усиливающееся сотрудничество Армении с НАТО». В пункте 5.5.6. говорится о партнерстве с Российской Федерацией, указывается, что «Грузия стремится к установлению добрососедских отношений с РФ, основанных на принципах взаимного уважения», а полное выполнение положений Стамбульского саммита ОБСЕ 1999г. относительно вывода российских баз «несомненно, будет способствовать отношениям между Грузией и Российской Федерацией». В этой главе указывается также на взаимодействие и сотрудничество Грузии со странами Черноморского региона, ГУАМ, Балтии и Центральной Азии, многосторонним отношениям в рамках ОБСЕ, ООН и других организаций, а также вкладе Грузии в борьбу с международным терроризмом. Заключение предусматривает разработку каждым министерством и ведомством Грузии отраслевой стратегии в рамках Концепции для своей сферы деятельности. 6. Особенности концептуального документа в сфере национальной безопасности Турции В Турции существует весьма развития система как руководства политикой национальной безопасности страны, так и принятия концептуальных документов в этой сфере. Вместе с тем, надо отметить, что с учетом исторически громадного влияния военного руководства на весь процесс управления страной за все годы существования Турецкой республики, вполне естественно, что они играли и огромную роль в подготовке важнейших концептуальных документов в сфере национальной безопасности [21]. Традиционно концепция национальной безопасности делала основной упор исключительно на вопросы внешней и оборонной политики Турции, а также на ее взаимоотношения с соседями, ведущими мировыми державами, роль страны в структуре НАТО и т.д. Однако в последние годы, с активизацией стремления Турции вступить в ЕС и связанных с ним реформ государственного управления (в частности, принятие решений по снижению роли Совета национальной безопасности в системе руководства страной), а также хотя бы формального уменьшения роли военных в общественно-политической жизни государства, намечаются некоторые изменения в процессе принятия решений и концептуальных документов в сфере национальной безопасности. Это получило свое подтверждение и в тексте новой концепции национальной безопасности Турции. 102 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян Проект новой концепции национальной безопасности получил название «Политический документ о национальной безопасности» (Milli Gövenlik siyaseti belgesi). Подготовка проекта документа продолжалась около года. В подготовке проекта были задействованы: аналитическое управление Совета национальной безопасности Турции, аппараты президента и главы правительства, МИД, Генеральный штаб ВС страны, спецслужбы, независимые центры стратегических исследований, ряд университетов. О напряженности работы говорит, в частности, тот факт, что окончательный проект документа объемом 90 страниц был отправлен на доработку, после которой он был сокращен до 25 страниц [22]. Особенностью нынешней концепции национальной безопасности Турции является тот факт, что впервые в его подготовке принимали участие и военные, и гражданские ведомства. Все предыдущие документы подобного рода готовились военными, а гражданские руководители их подписывали. Отличительной чертой новой концепции можно считать также и то, что теперь вопросы безопасности Турции рассматриваются не столько через призму ее межгосударственных отношений с другими странами, сколько с точки зрения наличия потенциально опасных регионов, региональных конфликтов и деятельности различных радикальных организаций, представляющих опасность для безопасности Турции и ее интересов. Это важные особенности, которые, с одной стороны, свидетельствуют о некотором демократическом процессе, несмотря на все трудности развивающемся в Турции, а с другой – демонстрируют рост значимости Турции как региональной державы, которая располагает экономическими, военными и политическими возможностями для активного участия в политических процессах в регионе. Другими словами, в проекте документа отсутствует перечень стран (ранее он имел место), которые могут представлять угрозу для Турции, но названы «регионы с потенциальными рисками». В частности, к таким регионам отнесен район Эгейского моря, в котором Греция объявила о своей 12-мильной территориальной зоне, что, по мнению турецкой стороны, может стать основанием для военных действий. В связи с этим в проекте документа отмечается, что по вопросу о территориальной принадлежности более ста островов в Эгейском море необходимо проводить решительную и жесткую политику и не делать никаких уступок. Примечательно, что Греция как страна в данном контексте в качестве угрозы не фигурирует, хотя понятно, что спор по поводу островов в Эгейском море – это давняя проблема в турецко-греческих отношениях. Еще одним районом с потенциальными военными рисками в проекте назван Северный Ирак. Интерес представляет тот факт, что в документе сама 103 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. возможность образования курдского государства не отождествляется с мотивом для начала военных действий. Вместе с тем в новой концепции подчеркивается, что действия курдских группировок, в том числе в отношении туркмен в Северном Ираке, могут создать серьезную проблему, которая представляет угрозу для стабильности и безопасности всего ближневосточного региона. Обращает на себя внимание то, что в проекте впервые особо выделены новые угрозы и вызовы, которые представляют опасность для Турции. Это сепаратистская и клерикальная деятельность, международные террористические и радикальные религиозно-экстремистские организации, наркотраффик, незаконная миграция и похищение людей. Большое внимание в проекте новой концепции безопасности Турции уделено и вопросам укрепления внутренней стабильности. Здесь на первом плане указаны проблемы неравномерного распределения доходов в стране, роста преступности, безработицы, некоторые направления общественно-государственных взаимоотношений. Отдельным параграфом в документе прописана социальная политика в отношении молодежи (для Турции очень важный вопрос, учитывая высокий процент молодежи в стране), а также подчеркнута жизненная необходимость увеличения капиталовложений в сельские районы страны и кардинального решения проблем крупных турецких городов [23]. Анализ некоторых положений проекта нового «Политического документа о национальной безопасности Турции» говорит о его важности не только для самой Турции, но и для других стран, прежде всего – ее соседей. Он подготовлен с учетом кардинальных изменений, происшедших в мире, и определяет основные направления внутренней и внешней политики Турции на ближайшие десятилетия. Вместе с тем, его содержание позволяет утверждать, что он подготовлен в основном в традиционном, «классическом» стиле, с упором на военную и внешнеполитическую составляющие. 7. Рекомендации применительно к условиям Республики Армения Хотя будущая Концепция/Стратегия национальной безопасности1 Армении должна рассматриваться как второй по значимости документ после Конституции, тем не менее, она должна являться в первую очередь политическим документом и, соответственно, разрабатываться и координироваться в первую очередь экспертами-политологами, а не только военными специалистаВ Республики Армения данный концептуальный документ будет называться «Стратегией Национальной безопасности Республики Армения». 1 104 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян ми или представителями спецслужб, или, тем более, парламентскими комитетами, фракциями и политическими партиями. Эффективный мировой (особенно американский) опыт показывает, что ни одно государственное ведомство, какими бы формальными правами оно ни наделялось, не может быть лидером в сфере обеспечения политики национальной безопасности и, тем более, быть монополистом в принятии концептуальных документов в этой сфере. Исходя из имеющегося мирового опыта [24], основным органом, ответственным за разработку концептуального документа в сфере национальной безопасности, должен являться Совет национальной безопасности или аппарат советника президента по национальной безопасности. Вместе с тем, для эффективной работы и максимального учета мнения отраслевых ведомств, ответственных за обеспечение национальной безопасности, необходимо создание особой межведомственной экспертной группы по разработке проекта данного документа, а общее руководство должно осуществляться на самом высоком, т.е. на президентском уровне1. Хотя работа данной группы, естественно, должна иметь сугубо закрытый характер, но по мере реализации и подготовки проекта необходимо начать общественное обсуждение и апробацию некоторых ее элементов, с широким участием неправительственных организаций, независимых и зарубежных экспертов, академических структур. Для этого основные положения будущей концепции могут быть представлены в виде научных статей экспертов (предпочтительно строго академического свойства), озвучены в рамках проведения научных конференций, семинаров и т.д. Вместе с тем, привлечение широкой общественности, экспертных кругов и политических сил должно несколько дозироваться, так как, хотя необходимо достижение определенного общественного консенсуса по содержанию Стратегии национальной безопасности, тем не менее, не надо забывать, что этот документ также должен являться выражением позиции конкретной части политической элиты Армении, которая в настоящее время находится у власти и несет ответственность за руководство страной и обеспечение ее национальной безопасности. Широкое привлечение Национального Собрания Армении к обсуждению Стратегии представляется целесообразным лишь на конечной стадии представления окончательного текста, чтобы исключить различного рода Как показывает практика работ в данной сфере в Республике Армения, здесь несколько изменили и синтезировали этот подход (создав единую межведомственную комиссию по разработке проекта документа под руководством секретаря Совета национальной безопасности, министра обороны С.Саркисяна). Анализ проведенной работы позволяет надеяться, что в результате будет подготовлен действующий и серьезный документ, совмещающий взгляды и подходы всех заинтересованных и ответственных за обеспечение национальной безопасности Армении ведомств. 1 105 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. попытки использовать проект Стратегии в политических спекуляциях. Вместе с тем, парламент должен по ходу работы над проектом разрабатывать и постоянно совершенствовать законодательную базу по сферам, которые касаются национальной безопасности, на основе которой должны функционировать и взаимодействовать все субъекты, так или иначе вовлеченные в деятельность по обеспечению национальной безопасности страны. Это должно составить правовую базу будущей Стратегии. Причем эта система законов должна охватывать как обеспечение интересов, прав и свобод отдельных граждан, так и регламентацию деятельности общественных организаций и государственных институтов, прежде всего силовых структур. Формирование первоочередных законодательных актов Национального Собрания Армении в сфере безопасности будет во многом определяться тем содержанием понятия национальная безопасность, которое декларируется на высшем политическом уровне. Они отнюдь не должны ограничиваться чисто военно-силовыми вопросами. Не менее важно включение в состав первоочередных пакетов законов, обеспечивающих неукоснительную реализацию прав и свобод граждан, включая право частной собственности, свободу предпринимательской деятельности, защиту гражданина и т.д. Надо также учитывать, что при любой попытке оптимизировать работу Парламента по законотворчеству в области безопасности мы столкнемся с проблемой способности его депутатов принять профессиональное решение относительно состава пакетов законодательных актов, очередности их рассмотрения и содержания, так как ясно, что публичные политики и депутатский состав парламента, как правило, порой не обладают достаточной компетенцией в данной сфере. Параллельно с разработкой Стратегии национальной безопасности экспертная группа должна также разработать конкретную методику и механизмы (или скорее, как отмечают российские исследователи, – своеобразный «алгоритм») принятия не только концептуальных документов, но и политических решений по конкретным проблемам в сфере национальной безопасности, когда это необходимо делать в различные сроки и в различном формате [15]. Например, долгосрочное (год-два) решение (скажем, политика Армении в сфере евро-атлантической интеграции, принятие и реализация программы IPAP с НАТО); среднесрочная (месяц-два) ситуация (например, реагирование на новые инициативы по карабахскому урегулированию Минской группы ОБСЕ и т.п.); срочное (сутки) решение (например, вероятность внезапного резкого обострения ситуации или даже возобновления боевых действий с Азербайджаном). Этот «алгоритм» должен состоять из ряда блоков: механизма выработки концептуальных стратегических планов и доку106 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян ментов, механизма достижения тактических целей, механизма оперативного и срочного реагирования на изменение ситуации в чрезвычайных ситуациях, механизма финансового планирования, механизма контроля и подведения итогов и т. д. Данный «алгоритм» функционирования механизма реализации и принятия концептуальных решений и документов в сфере национальной безопасности в Армении мог бы в кратком изложении выглядеть следующим образом: • На основании развернутых на постоянной основе научных исследований и экспертных оценок осуществляется анализ ситуации и конкретизация на данный момент жизненно важных интересов в сфере национальной безопасности; • Вырабатываются рекомендации по основным направлениям деятельности государства в интересах обеспечения безопасности во всех сферах жизнедеятельности; • Результаты исследований в сжатом виде излагаются в ежегодных Посланиях президента и в регулярных Посланиях по национальной безопасности (с периодичностью раз в 5 лет, в соответствии с имеющейся американской и российской практикой в данной сфере, где излагается политика национальной безопасности на очередной президентский срок) Национальному Собранию; • Окончательное оформление эта деятельность получает в принятии важнейшего политического документа – Стратегии национальной безопасности Республики Армения; • На основе Стратегии вырабатываются более детальные отраслевые документы в каждой сфере национальной безопасности (внешнеполитической, экономической, военной, информационной, экологической и др.); • Разрабатываются также долгосрочные и среднесрочные программы и планы, четко привязанные к целям и обеспечивающим ресурсам, или вносятся изменения в ранее принятые программы и планы. Таким образом, цикличность всего оперативного процесса может привязываться к ежегодному Посланию президента, а концептуальная часть – к Стратегии национальной безопасности Армении и Посланию президента по национальной безопасности Национальному Собранию на предстоящие пять лет. В мировой практике существует, как минимум, два возможных варианта выработки конечного продукта процесса стратегического планирования и принятия концептуальных документов или решений в сфере национальной 107 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. безопасности. Первый из них предусматривает, что в результате работы планирующего органа (например, Совета национальной безопасности при президенте Республики Армения) вырабатывается некий единый, приемлемый для всех участников процесса принятия решений подход, который и рекомендуется от имени этого органа ответственным за принятие решения ведомствам. Положительной стороной такого подхода является то, что такая рекомендация получает поддержку всех заинтересованных государственных структур. Но, с другой стороны, чтобы добиться такого единодушия, требуется серия межведомственных компромиссов, в результате которых может быть предложен не самый оптимальный вариант решения, к тому же без альтернативы. Другой вариант, который успешно использовали некоторые президенты США, предусматривает с самого начала работы планирующего органа (например, СНБ США, а в оперативных вопросах также Госдепартамента или министерства обороны) подготовку двух, трех и более альтернативных вариантов действий с детальным просчетом требуемых ресурсов и всех их возможных последствий. В этом случае у лица или органа, принимающего решение, существует выбор, который должен быть им сделан. В этом случае предлагаемые решения могут быть весьма различными, возможно даже противоположными, и от политического опыта и интуиции принимающего решение зависит выбор. Поскольку формирование альтернатив является необходимым элементом принятия решений, различие между охарактеризованными вариантами сводится, в сущности, к тому, на каком уровне осуществляется их сопоставление и выбор окончательного решения. Конечно, такой механизм не может быть механизмом выработки, принятия и реализации всех решений или документов. Речь идет лишь о ключевых решениях, которые связаны непосредственно с важнейшими проблемами национальной безопасности Республики Армения. Следовательно, основная методологическая сложность состоит здесь в том, чтобы отделить ключевые проблемы от текущих и оперативных, которыми занимаются в плановом режиме МИД, министерство обороны или другие ведомства. Надо исходить из того, что ключевые решения – это решения, непосредственно связанные с национальной безопасностью, как она будет определена в принятых соответствующих официальных документах – Стратегии национальной безопасности, внешнеполитических и военных доктрин, а также в других подобного рода отраслевых документах – концепциях экономической, информационной, продовольственной безопасности и т.д. Июль, 2006г. 108 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян Источники и литература 1. Ulman R., Redefining Security // International Security, Vol. 8, N.1, 1983, p. 133. 2. Buzan B., People, State and Fear: The National Security Problem in International Relations. Chapel Hill, 1983. 3. Общая теория национальной безопасности / Под ред. Прохожева А.А., М., 2002, c. 41-47. 4. Мирошниченко В.М., Организация управления и обеспечение национальной безопасности Российской Федерации. М., 2002, c. 14-22. 5. Snider D.S., The National Security Strategy: Documenting Strategic Vision // Strategic Studies Institute, U.S. Army War College. Carlisle Barracks, March 15, 1995. p. 2-9. 6. www.nssg.gov 7. Seeking a National Strategy: A Concept for Preserving Security and Promoting Freedom // The Phase II Report on a U.S. National Security Strategy for 21st Century. The United States Commission on National Security / 21st Century. April 2000. 8. Молчанов В., Шаламберидзе Е., В интересах национальной безопасности: стратегическое предвидение невозможно без качественной аналитики // Военнопромышленный курьер, №18 (35), 19-15.05.2004. 9. Кортунов С., Принятие внешнеполитических решений в России и США // Международные процессы, Т. 2, №2 (5), май – август 2004, c. 60-61. 10. Домисиевич Р., Назаркин Ю., Советы национальной безопасности в секторе безопасности // Гражданский контроль национальной политики безопасности: опыт стран СНГ. М., 2004, c. 23-31. 11. Возженников А.В., Национальная безопасность России: Методология комплексного исследования и политика обеспечения. М., 2002, c. 374-383. 12. The National Security Strategy of the United States of America. Washington, March, 2006. 13. Скурихин С.В., Национальная безопасность Германии: Концептуальные основы и определяющие факторы. М., 1999, c. 19-20. 14. Шуберт Т.Э., Национальная безопасность России: конституционно-правовые аспекты. М., 2001, c. 15-44. 15. Кортунов С., Становление политики безопасности. М., 2003, c. 493. 16. Интервью с ведущим разработчиком научной концепции национальной безопасности России академиком Владимиром Пирумовым // Трибуна, 27.10.1999. 17. В парламент Грузии представлена Концепция национальной безопасности страны // ИА «Новости - Грузия», 13.05.2005. 18. Security Conception of Georgia (Theoretical and methodological basis of administrative and legislative activity) // The Materials Prepared by the State Department of Georgian State Border Defense and Edited by Major-General B.Chkheidze. Tbilisi, 1997. 19. National Security Concept of Georgia // The Strategic Research Centre. Tbilisi, November 1998. 109 С.Минасян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. 20. Представители гражданской общественности отрицательно оценивают проект Концепции национальной безопасности // Civil.Ge, 28.05.2005. 21. Гурьев А.А., Новая Концепция национальной безопасности Турции. ИИИБВ, 07.11.2005. 22. Гурьев А.А., О ситуации в Турции (октябрь 2005). ИИИБВ, 04.11.2005. 23. Гурьев А.А., Региональный аспект национальной безопасности Турции. ИИИБВ, 27.12.2005. 24. Домисиевич Р., Назаркин Ю., Участие гражданских лиц в разработке концептуальных документов по вопросам политики национальной безопасности // Гражданский контроль национальной политики безопасности: опыт стран СНГ. c. 42-54. WORLD EXPERIENCE OF THE SYSTEM OF NATIONAL SECURITY CONCEPTIONS ACCEPTING Sergey Minasyan Resume Many developed countries have worked out quite effective mechanisms on functioning national security ensuring as well as decision making and conceptual document preparing systems. Analysis of world experience in the given sphere show that this problem is better worked out and practically more efficiently used in the United States and the West European countries. Some attempts have being made recently to project American/Western approaches in the sphere of national security as well as in some post Soviet countries, particularly Russian Federation. As practice shows, in many countries effectiveness of national security ensuring system mostly depends on the role and function of such advisorycoordinating bodies as National Security Councils (or organs equipollent to them with their competence and structure). The given bodies gain special importance in connection with that fact that they are often responsible for preparing and adopting the most important documents in the sphere of national security. In national security ensuring policy and decision making process of any country the 110 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Минасян given conceptual political documents have big importance. The most important of them is the conception of national security or a document equipollent to it which, in accordance with historical specificity, may have another name, for example - «National Security Strategy» as in the US. It is supposed that the balanced accounting of the world experience will be used for forming ensuring organs, making decisions or adopting conceptual documents in Republic of Armenia. Detailed analysis or implementation of the experience of other countries will be useful not only for preparing of optimal structures of Republic of Armenia’s National security strategy and official branch documents, but also for working out and functioning with certain periodicity and format of corresponding mechanism («algorithm») of political decisions on concrete problems in the sphere of national security. 111 АРМЯНСКАЯ ДИАСПОРА ГЕРМАНИИ: ОТ НЕПРИЗНАНИЯ К ИНТЕГРАЦИИ Сергей Сумленный Армянская община Германии представляет собой конгломерат мигрантов из самых разных стран мира, в основном – выходцев из постсоветского пространства и стран Ближнего Востока. Несмотря на свою немногочисленность, в последние годы немецким армянам удалось превратиться в достаточно мощную общественно-политическую силу, способную на равных конкурировать с самой многочисленной группой иностранцев – немецкими турками. Взаимоотношения армян с властями ФРГ переживают период подъема. Хотя до сих пор одним из наиболее острых вопросов этих взаимоотношений остается вопрос признания Германией Геноцида армян, армянская община Германии и на этом сложном поле достигла существенных успехов. Несмотря на то, что Германия, в отличие от США, стран Латинской Америки или Австралии, не является страной, традиционно привлекавшей к себе миграционные потоки, она располагает богатой историей приема армянских мигрантов. Первыми армянами, поселившимися в Германии в новое время, были студенты, приехавшие еще в кайзеровскую Германию на учебу и основавшие в Лейпциге в 1885г. первый на территории Германии союз армянских студентов. Тем не менее, о собственно миграции армян в Германию можно говорить лишь в контексте XXв., когда после Геноцида армян в Турции, а также после Первой мировой войны в Германию потянулась действительно значительная масса армян. Особо нужно подчеркнуть, что миграционный поток мог бы быть гораздо большим, если бы кайзеровская Германия не выступила в тех событиях на стороне Турции, явно способствуя как подготовке, так и сокрытию последствий Геноцида. Тем не менее, в 1914г. в Берлине было основано некоммерческое объединение «Немецко-армянское общество» (DeutschArmenische Gesellschaft e.V.), а в 1923г. – первая формально зарегистрированная армянская община под названием «Армянская колония в Берлине» (Armenische Kolonie zu Berlin) [1]. Первая массовая волна армян-переселенцев в Германию после Второй 112 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Сумленный мировой войны (подчеркнем, что в данном контексте речь идет о Западной Германии) пришлась на конец 1940-х гг. Преимущественно это были армяне из различных стран Ближнего Востока. В 1950–1960 гг. основную массу переселенцев в Германию составляла армянская молодежь, выехавшая из Ирана, Турции и Ливана в Германию на обучение и оставшаяся здесь на постоянное жительство. Именно эти мигранты долгое время составляли костяк армянской диаспоры в ФРГ. Самая же массовая в послевоенное время волна миграции армян в ФРГ пришлась на 1970-е гг. и была вызвана как войной в Ливане, так и фундаменталистской революцией в Иране. В 1980-е гг., вследствие ирано-иракской войны, миграция армян из Ирана продолжилась. Всего в рамках этой миграционной волны в ФРГ переселилось около 20 тысяч армян. Последний мощный стимул миграции армян в Германию придал распад Советского Союза и, особенно, события в Баку, Сумгаите и Нагорном Карабахе. Последнее стоит подчеркнуть особо, т.к. основную часть мигрантов в Германию в 1990-е гг. составили не столько армяне из Армении, сколько из других бывших республик СССР, в первую очередь – из Азербайджана. Всего, по данным Центрального совета армян в Германии (Zentralrat der Armenier in Deutschland, ZAD, веб-сайт http://www.d-armenier.de), из стран бывшего СССР в Германию переселилось около 15 тысяч человек, из которых около 10 тысяч бежало из Азербайджана. Миграция из стран бывшего СССР в начале 1990-х гг. оказалась последним массовым переселением армян в ФРГ. В результате, на сегодняшний день, по данным Центрального совета армян в Германии, на территории страны проживает от 40 до 42 тысяч армян, из которых около двух третей имеют немецкое гражданство (и примерно половина из этих армян родилась уже на территории ФРГ). Отсутствие точных оценок количества этнических армян, проживающих в Германии, вызвано тем, что значительная их доля имеет паспорта третьих стран: Ирана, Азербайджана, Узбекистана, Ливана, Турции и т.д. Поэтому в официальной статистике немецкого МВД, где национальность приравнивается к гражданству, они проходят как иранцы, азербайджанцы, узбеки, ливанцы или турки. Соответственно, те данные, которыми располагает Центральный совет армян в Германии, – это предположительные цифры, основанные на анализе числа обращений этнических армян в Совет, а также на анализе миграционных потоков из стран Ближнего Востока и СНГ. Основная масса армян, проживающих на территории Германии, сконцентрирована в экономически развитой федеральной земле Северный Рейн – 113 С.Сумленный «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Вестфалия, между городами Кельн и Дюссельдорф. Другими центрами армянской диаспоры в Германии является федеральная земля Гессен (здесь большинство армян проживает во Франкфурте-на-Майне) и Гамбург. Достаточно сильны армянские общины в Берлине (около 2000 человек) [2] и Мюнхене, которые также являются достаточно типичными местами проживания иммигрантов. Главной особенностью армянской общины, проживающей в Германии, является то, что ее членами являются армяне, приехавшие в страну из самых разных стран и потому имеющие совершенно различные культурные особенности. Грубый анализ армянской общины в Германии по странам первоначального проживания, принятый среди немецких социологов, выделяет три основные группы немецких армян: т.н. «западных армян» (Westarmenier), приехавших в страну из Турции; «восточных армян» (Ostarmenier), переселившихся в Германию из Ирана; а также армян собственно из Армении. Между тем, как уже говорилось выше, немалую долю немецких армян составляют выходцы из Ливана, Ирака и других стран Ближнего Востока, составляющих отдельную «арабскую» группу. Особо стоит указать на значительную (по разным оценкам до 15 тысяч человек) группу армян, эмигрировавших в Германию не из Армении, но из других стран бывшего Советского Союза (в основном, из Азербайджана). Для многих армян из этой категории языком общения является русский, что выделят их из общей массы немецких армян. По мнению представителей Центрального совета армян в Германии, именно армяне из стран бывшего СССР являются наименее активными участниками деятельности армянской диаспоры, предпочитая членство в профессиональных (часто немецких) организациях членству в организациях, создаваемых по этническим и культурным принципам. Именно различными культурными традициями переселившихся в Германию армян объясняется тот факт, что представители армянских организаций предпочитают говорить о «двухступенчатой интеграции» немецких армян: параллельно с интеграцией мигрантов в немецкое общество (притом, что проблема обучения немецкому языку старшего поколения, иммигрировавшего в Германию в зрелом возрасте, постепенно отходит на второй план – в первую очередь, это связано с тем, что последняя массовая волна миграции произошла 15 лет назад), культурным союзам армян приходится интегрировать достаточно разнородные группы армян в единую армянскую общину, что не всегда является легкой задачей. В целом, Центральный союз армян в Германии видит свою задачу в поддержке трех основных составляющих национальной идентичности армян 114 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Сумленный Германии: культурной, языковой и религиозной. Особый упор при этом делается на работу с детьми и молодежью (в первую очередь – в виде субботних языковых и культурных школ), т.е. с теми членами общины, которые родились и выросли в Германии, в чуждой культурной и языковой среде. Основной проблемой для таких интеграционных проектов является полное отсутствие финансовой помощи немецких властей культурно-образовательным программам армянских национальных организаций. Так, если Центральный союз евреев Германии получил в 2005г. от федерального правительства ФРГ финансовую поддержку для своих культурно-образовательных программ в размере €3 млн, то аналогичные армянские организации не получили вообще никакой помощи. В итоге, армянская община Германии, не столь многочисленная, как, например, в США, предоставлена сама себе и часто не находит средств даже для организации языковых и культурных школ для детей, а сотрудники армянских культурных организаций работают на своих должностях бесплатно. С другой стороны, именно в силу пребывания на немецкой территории, т.е. на территории экономически развитой страны, немецким армянам невозможно рассчитывать на помощь тех же американских благотворительных армянских организаций, которые (что совершенно объяснимо) с гораздо большим интересом работают с проектами поддержки Армении, нежели с проектами поддержки немецких армян. В итоге, по словам председателя Центрального совета армян Германии доктора Овасапяна, по иронии судьбы, самой существенной помощью для проживающих в Германии армян является программа правительства Армении по поддержке студентов, желающих изучать армянский язык на родине: студенты и преподаватели, изъявившие желание, могут пройти на родине четырехнедельные курсы армянского языка. Тем не менее, по словам доктора Овасапяна, подобные трудности практически не стимулируют процесс возвращения немецких армян на историческую родину. По его мнению, основная причина этого заключается в том, что, после падения железного занавеса немецкие армяне не считают себя оторванными от родины – сегодня съездить в Армению может любой желающий. Экономические же перспективы немецкие армяне, несмотря на трудности, которые переживает немецкая экономика, связывают именно с Германией. «В Армении проживает три миллиона армян, – говорит доктор Овасапян, – а за ее пределами – в два раза больше. Жить в отрыве от родины – это, можно сказать, наша судьба. Кроме того, вспомните, что Армения – очень небольшая страна, по площади она сравнима с тем же Гессеном. Если все армяне решат вернуться на родину, где на всех найдется место?» 115 С.Сумленный «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Крайне важным элементом культурного объединения армян в Германии остается Армянская Апостольская Церковь, немецкая епархия которой была основана в 1990г. с центром в Кельне. Тем не менее, для полноценной работы церковных институтов не хватает двух весьма важных вещей: вопервых, на территории Германии отсутствует достаточное количество священников Армянской Апостольской Церкви, необходимое для окормления всех верующих; во-вторых, имеются серьезные проблемы с постройкой церковных зданий даже в крупных городах, где количество верующих позволяло бы проводить регулярные богослужения. Тем не менее, именно церковная епархия выступила в начале 1990-х гг. той организационной структурой, на базе которой был создан общегерманский Центральный совет армян Германии, координирующий сегодня деятельность местных национальных армянских союзов. Главной проблемой, омрачающей отношения армянской общины с официальными властями Германии, является проблема признания Геноцида армян. Официальный Берлин до сих пор не только не осудил осуществленный турками Геноцид армян, но даже не признал его таковым. До сих пор в официальных документах немецкого правительства Геноцид армян называется лишь обтекаемыми формулировками наподобие «массового убийства» и «преследований», что вызывает откровенное недоумение у ведущих немецких специалистов по праву, например, профессора Отто Лухтерхандта (Otto Luchterhandt) из университета Гамбурга. В своей докладной записке «Определение Геноцида армян – не «спор историков», а задача юриста» [3], подготовленной для рабочей группы немецкого Бундестага, профессор Лухтерхандт отмечает, что, с одной стороны, особое отношение немцев к вопросам массовых убийств по национальному признаку обусловлено самой историей Германии. Именно поэтому Германия не только уделяет особое внимание вопросам Холокоста, но и, например, геноциду немецкими колонизаторами народности хереро в Намибии (1904г.), а также недавним геноцидам в Конго и Судане. Кроме того, именно Германия была одним из главных инициаторов создания международного уголовного суда и внесения в статус этого суда (ст. 5) положения о том, что геноцид является самым тяжким преступлением из существующих. Тем не менее, по вопросу Геноцида армян Германия до сих пор занимает крайне сдержанную позицию: «На фоне значительных сви- детельств морально-политической чувствительности (Германии) к феномену геноцида еще более странным и удивительным предстает тот факт, как сложно Германии найти в себе политические силы признать факт Геноцида 116 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Сумленный в Османской империи. Вопреки всему, что можно ожидать, вместо твердой, недвусмысленной солидарности с народом-жертвой, официальные заявления являются в своем большинстве осторожно-отстраненными высказываниями, сделанными, несомненно, с оглядкой на чувствительность как турецкого государства и турецкого общества, так и с крайне редко встречающейся трусливой оглядкой на легкоранимые чувства проживающих в Германии граждан Турции и граждан Германии турецкого происхождения, как будто от признания факта Геноцида, совершенного режимом младотурков, может пострадать их чувство национальной гордости и, как следствие, их готовность интегрироваться в немецкое общество. Несомненно, позицию Германии в первую очередь определяют внешнеполитические, внешнеэкономические, а также внутриполитические и, в особенности, предвыборные интересы. Невнятное, дряблое и оппортунистское поведение Германии по вопросу армянского Геноцида – удручающе и постыдно. Оно недостойно нашей страны» [3, S. 3]. Оценивая позицию Германии по отношению к Геноциду армян, следует различать два уровня проблемы: «внутренний» уровень, т.е. официальное признание либо непризнание Геноцида в учебниках истории, на уровне памятных дат и т.д., и «внешний» уровень, т.е. участие Германии в международных исследованиях Геноцида армян (которое может быть тем более важным, что на территории страны находятся архивы, отражающие поддержку кайзеровской Германией Османской империи), определение места темы Геноцида во взаимоотношениях с Турцией, особенно важных в свете возможного вступления Турции в Евросоюз, и т.д. На внутреннем уровне на протяжении долгих лет в политическом истеблишменте Германии господствовало мнение (обусловленное, по меткому определению профессора Лухтерхандта, внутриполитическими и, в особенности, предвыборными интересами партий), что признание Геноцида армян совершенно излишне для Германии и обернется, с одной стороны интеграционными проблемами с турецкой диаспорой, а с другой – еще и проблемами на ближайших выборах в Бундестаг для партии, инициировавшей такой процесс (турецкая община является крупнейшей в стране и насчитывает около 7-8 миллионов человек, из которых около 6 миллионов являются гражданами Германии, т.е. имеют право голоса). Именно поэтому многочисленные официальные запросы как Центрального совета армян Германии, так и других общественных организаций (например, Союза противников геноцида, Verein Völkermordgegner e.V, или выступающих в данном случае союзниками армян курдских организаций) 117 С.Сумленный «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. получали неизменно отрицательные ответы со стороны рабочих комиссий Бундестага. Так, 5 апреля 2001г. немецкий Бундестаг в ответ на собравшую свыше шестнадцати тысяч подписей петицию с требованием признать Геноцид армян и квалифицировать его как преступление против человечества принял заявление, в котором, в частности, говорилось следующее: «Комис- сия по рассмотрению петиций приветствует все инициативы, служащие рассмотрению подобных исторических событий. При этом, однако, необходимо особо стремиться к тому, чтобы подобные исследования не тревожили исторические раны, а способствовали их излечению. На этом основании инициативы, с которыми выступает петиция, невозможно считать приемлемыми, особенно потому, что задачи преодоления наследия прошлого лежат в первую очередь на самих странах, затронутых этими событиями, а именно на Армении и Турции»[4]. Таким расплывчатым и аморфным заявлением немецкие власти фактически самоустранялись от вынесения каких бы то ни было решений по вопросу Геноцида армян, исключая его из сферы внутренней политики и перенося на уровень внешней политики, одновременно объявляя его исключительно делом двусторонних взаимоотношений Армения-Турция. На уровне же внешней политики позиция Германии по вопросу Геноцида долгие годы состояла из причудливого сочетания уверенности о том, что признание или непризнание Турцией Геноцида является делом двусторонних взаимоотношений Армении и Турции (именно поэтому Германия поддерживала турецкое предложение по созданию двусторонней армянотурецкой комиссии по изучению исторической ситуации, «как будто одних архивных данных, находящихся на территории Германии, недостаточно для того, чтобы прийти к заключению, что это был именно геноцид, а не чтолибо другое» [3, S. 2]), и неофициальных, но достаточно четко проартикулированных надежд на то, что перед вступлением в Евросоюз Турция все-таки признает факт Геноцида и отменит уголовные статьи, по которым осуществляется преследование ученых и журналистов, работающих над объективным изучением этой темы. Тем не менее, еще в 2005г., во время правления коалиции СДПГ и «Зеленых», немецкие политики, являвшиеся одними из главнейших лоббистов вступления Турции в Евросоюз, с удивлением осознали, что позиция Турции по вопросу Геноцида армян если и смягчается, то только на словах. Именно чрезмерно самоуверенная (и выставляющая Германию в неприглядном свете) политика Турции привела к тому, что 16 июня 2005г. немецкий Бундестаг рассмотрел проект резолюции по Геноциду армян, предложенный 22 118 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Сумленный февраля 2005г. тогда еще оппозиционной фракцией ХДС/ХСС, и выступил с резолюцией, осуждающей события 1915г. и роль в них Турции. В резолюции также признавалась вина кайзеровской Германии в смерти полутора миллионов армян. Несмотря на то, что в тексте резолюции резня армян не называется напрямую Геноцидом (применительно к событиям 1915г. этот термин до сих пор является табу для немецких официальных лиц), слово «Геноцид», тем не менее, употреблено в тексте резолюции в виде косвенной речи. «Жертвами депортаций и массовых убийств стали, по независимым оценкам, свыше одного миллиона армян. Многочисленные независимые историки, члены парламентов и международные организации называют изгнание и уничтожение армян геноцидом», – говорится в резолюции [5]. Уже один этот факт является значительным шагом на пути к признанию немецкими властями факта Геноцида армян, что было отмечено в официальном заявлении Центрального совета армян в Германии от 8 августа 2005г., в котором приветствовалась резолюция Бундестага и содержались призывы не останавливаться на полпути к признанию Геноцида [6]. После парламентских выборов осенью 2005г., приведших к власти христианских демократов, настроенных несколько более сдержано по отношению к членству Турции в Евросоюзе, позиция Германии по вопросу Геноцида армян стала еще более жесткой. В частности, признание Геноцида было объявлено одним из обязательных условий вступления Турции в ЕС. Тем не менее, до таких важных для армянской общины событий, как, например, возможное внесение информации о Геноциде в учебники истории, еще очень далеко. «Мы обращались с подобными просьбами в министерства образования ряда федеральных земель, – рассказал в интервью автору председатель Центрального совета армян Германии доктор Шаварш Овасапян. – Однако все они остались без ответа». Единственная федеральная земля, в которой упоминание о Геноциде было включено в школьную программу (вопросы образования находятся в Германии в ведении отдельных федеральных земель, а не федерации в целом) была восточногерманская земля Бранденбург, где Геноцид упоминался в школьном учебнике истории одним предложением в теме «Войны и их последствия». Это упоминание было введено в 2002г., однако в начале 2005г. было изъято из учебных пособий после протеста посольства Турции. Помимо сильного турецкого лобби, одной из главных причин отказа федеральных земель вносить в учебники по истории упоминание Геноцида армян является, по мнению многих экспертов, и нежелание немецких чи119 С.Сумленный «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. новников рассказывать в курсе истории о каком-либо ином Геноциде, кроме Холокоста. Несмотря на то, что информация о Геноциде армян включена в общеобразовательные учебники истории Израиля, а, например, лауреат нобелевской премии мира Эли Визель назвала сам Геноцид «Холокостом, случившимся прежде Холокоста», сами немецкие власти предпочитают в данном вопросе перестраховаться. «Это крайне неприятное решение властей, – негодует доктор Овасапян, – если бы информация о Геноциде была внесена в школьные программы, то память о Холокосте от этого бы явно не пострадала. Мы ни в коей мере не претендуем на то, чтобы Геноцид был объявлен чем-то большим, чем Холокост, да это и не нужно. Однако власти упустили отличный шанс рассказать школьникам, многие из которых имеют турецкое происхождение, о том, что было на самом деле. Когда потом власти удивляются, откуда в Германии столько людей, отрицающих сам факт Геноцида, им следует подумать об отказе от преподавания в школе истории Геноцида – как истории одного из массовых убийств по национальному признаку, случившихся в ХХ веке». Особого накала тема Геноцида достигла весной 2006г., когда в Берлине в рамках «Операции Талаат Паша»1 готовилась демонстрация турецких националистов, протестующих против признания Германией Геноцида армян. Многочисленные протесты армянских и курдских общественных организаций с требованиями запретить проведение шествия турецких националистов, отрицающих сам факт Геноцида, не увенчались успехом. Берлинский суд, рассматривавший дело, постановил разрешить шествие, обязав, впрочем, организаторов воздержаться от использования плакатов с текстами, отрицающими Геноцид. Демонстрация состоялась 18 марта 2006г., в ней приняло участие от 1700 до 2000 человек (ранее организаторы заявляли о готовности мобилизовать до пяти миллионов человек, что было явным преувеличением их возможностей). Несмотря на недвусмысленный судебный запрет, участники несли плакаты с лозунгами «Мы не совершали геноцида, а защищали родину». Также на демонстрации были массово представлены лозунги «Долой американский империализм», «Все для родины» и «Да здравствует турецко-германская дружба» [7]. Организаторы демонстрации получили официальный протест властей Берлина, однако других санкций против них не последовало. В контексте дискуссии о признании Геноцида немецкими властями необходимо еще раз подчеркнуть тот факт, что одними из основных союзников немецких армян в этой борьбе являются немецкие курды, также стремя1 Комплекс пропагандистских мероприятий, организованный турецкой лево-националистической партии Isci Partisi в рамках кампании против процесса признания Германией Геноцида армян. 120 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Сумленный щиеся обратить внимание немецкого правительства на притеснения со стороны Турции. Именно курды являются наиболее последовательными после армян сторонниками признания Геноцида, и именно курдские объединения помогают своим армянским коллегам организовывать акции протеста против турецкого отрицания Геноцида. В свою очередь, армянские организации поддерживают политические акции немецких курдов. В целом, сегодня можно говорить о значительной стабилизации положения армянской общины в Германии. Немецкими армянами достигнуты серьезные успехи в выстраивании единой организационной структуры, координирующей и объединяющей усилия армянских общин на местах. В случае отсутствия в обозримом будущем масштабных военно-политических катаклизмов на Ближнем Востоке ожидать массовой миграции армян в Германию также не приходится, а следовательно, немецкая армянская диаспора будет сохранять стабильность и сможет и дальше концентрировать свои усилия исключительно на взаимоотношениях с немецким обществом. На сегодняшний момент позиции армянской общины внутри немецкого государства, хотя и требуют значительного развития, находятся в стадии усиления. Разумеется, влияние армянской общины невозможно сравнить с влиянием той же турецкой общины, однако по ключевым для армян вопросам – как, например, вопрос признания Германией Геноцида армян, – силы сторон почти сравнялись. Особо необходимо подчеркнуть, что в сложившейся ситуации немецкие армяне умело используют обстановку на международной арене, объективно ослабляющую позиции Турции как страны, жизненно заинтересованной во вступлении в Евросоюз, и, следовательно, готовой идти на уступки. Таким образом, можно смело говорить о том, что армянская община в Германии переживает период подъема, который, при удачном стечении обстоятельств, может оказаться длительным и безоблачным. Август, 2006г. Источники и литература 1. Tauber A., Armenier in Hamburg. Ethnographie einer Gemeinde in der Diaspora. – http://www1.uni-hamburg.de/Ethnologie-Kaukasus/html/texte/k_at.html 2. Hofmann T., Armenier und Berlin – Berlin und Armenien. – Berlin, 2005. S. 4. 3. Luchterhandt O., Die Feststellung des Völkermords an den Armeniern – kein «Historikerstreit», sondern Sache und Aufgabe des Juristen. – см. http://www.darmenier.de/cms/html/modules/Downloads/download/V% F6lkermord.HistorikerLuchterhandt.pdf 121 С.Сумленный «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. 4. http://aga-online.org/downloads/de/document/aga_07.pdf 5. http://aga-online.org/downloads/de/document/BundestagResolution.pdf Текст резолюции на армянском: http://aga-online.org/downloads/de/document/ BundestagResolution_am.pdf 6. h t t p : / / w w w . d - a r m e n i e r . d e / c m s / h t m l / i n d e x . p h p ? module=pagesetter&func=printpub&tid=4&pid=12 7. Ruhige Demos von Türken und der NPD. Weniger Nationalisten als von der Polizei erwartet. – Tagesspiegel, 19.3.2006; Demonstrieren ohne Leugnen. – taz Berlin lokal, 18.3.2006; Akyol C. – Pleite für Demo zu Armenier-Völkermord. Vor einem Protestmarsch gegen die Verurteilung des Völkermords an Armeniern seilen sich immer mehr Türken ab. – taz, 18.3.2006. THE ARMENIAN DIASPORA OF GERMANY: FROM NOT-RECOGNITION TO INTEGRATION Sergey Sumlennyy Resume Migration of Armenians to Germany during XX was conditioned by political and military cataclysms: Armenian Genocide in Turkey, World War II, the civil war in Lebanon, Islamic revolution in Iran as well as the collapse of the Soviet Union. Up-to-date Armenian community may be divided into four main parts: emigrants from Turkey, emigrants from Iran, emigrants from Armenia and emigrants from the Post Soviet countries as a result of which the Armenian Diaspora of Germany, consisting of about 40 thousand people, is quite a heterogeneous formation, which sometimes makes it difficult for its representatives to communicate. The main difficulties the Armenian community in Germany face are of financial character – the German government shows no support to Armenians in teaching native language and culture, and all the activities in this direction are carried out on a voluntary basis. The attempt of Armenians to be provided by government subsidies per sample the support offered to Jewish cultural projects are still a poor success. The main problem of political character overshadowing relations between the Armenian and German authorities is the latter’s unwillingness to recognize Armenian Genocide by the Ottoman Empire. The course adopted by German 122 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. С.Сумленный government on coaxing the Turks inhabited in the country as well as German authorities’ unwillingness «to belittle» the significance of Holocaust have led to the problem that up till now the word «genocide» is not used in official documents reflecting Germany’s position to Armenian Genocide. Only in 2005 one could notice certain softening in Germany’s position, when Bundestag adopted a resolution condemning «mass massacre» of Armenians in Turkey, however, final settlement of this problem is still far to be reached. However, the perspective of Turkey’s membership to the EU, and accordingly, its readiness to compromise in this issue, provides Germany considerable freedom to maneuver and in case of the Armenian community’s skillful actions, the Germany is quite probable to change its position to satisfy the Armenian party, and the influence of the Armenian community (at least in some important issues for it) may be compared with the influence of multimillion Turkish population in Germany. 123 ПОЛИТИКО-ПРАВОВЫЕ АСПЕКТЫ ПОЛОЖЕНИЯ НАЦИОНАЛЬНЫХ МЕНЬШИНСТВ АЗЕРБАЙДЖАНСКОЙ РЕСПУБЛИКИ Михаил Агаджанян Защита прав меньшинств является одним из самых актуальных вопросов политического и правового свойства на пространстве бывшего Союза ССР. Из всех 15 союзных республик, входивших в состав СССР, только единицы были мононациональными государственными образованиями, где количественно-качественные характеристики преобладания титульной нации имели более чем значительный характер. Азербайджанская ССР в составе своего населения имела крупные национальные меньшинства, общественно-политическая роль и культурная самобытность которых в рамках данной союзной республики всячески затушевывалась, фальсифицировались количественно-качественные параметры этих этносов на фоне титульной нации советского Азербайджана. За рамками статьи остаются многие вопросы, которые мы относим к сферам этнографического исследования, и некоторые вопросы политико-правового свойства (например, вопрос трансформации «кавказских татар» в «азербайджанцев» в 20-х годах XX века или вопросы политико-правовой абсурдности придания армянам бывшей НКАО статуса национального меньшинства на территории нынешней Азербайджанской Республики). Работа посвящена нынешнему положению национальных меньшинств Азербайджана с позиций исследования правовой действительности защиты их прав, действенности и эффективности организационно-правовых механизмов гарантий прав национальных меньшинств в Азербайджанской Республике. 1. Количественно-качественные характеристики нынешнего положения национальных меньшинств Азербайджана и политико-правовые комментарии Жесткая рука советской партийной номенклатуры в вопросах проведения сталинско-ленинской национальной политики была вместе с тем и «неразборчивой» рукой, мало учитывающей этнополитические реалии на пространстве только образуемого Союза ССР. Некоторые реалии в дальнейшем были осознаны, и советскому руководству удалось погасить и на время 124 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян нейтрализовать национальные вопросы. Однако вопросы этнополитического свойства настолько значительны, особенно в масштабе столь крупной федерации, что нерешенность хотя бы одной проблемы или ее замораживание может реанимировать все остальные, казавшиеся урегулированными, национальные конфликты. Специфика советского государства как образования, построенного по этническому признаку, как и вытекающая из этого принципа «разрядность» этносов и этнических групп, подчеркивается многими исследователями [1]. Нынешняя Азербайджанская Республика (АР) является многонациональным государством, на территории которого, после распада СССР и политико-правового упразднения Азербайджанской ССР (АзССР), проживает несколько различных этнокультурных общностей. Последние должны рассматриваться как национальные меньшинства Азербайджана, отличающиеся по своим национальным, этнокультурным, религиозным и другим качествам от титульной нации в лице азербайджанцев. Азербайджанские и близкие к ним источники указывают, что в общей сложности из почти 8.5 миллионов человек, проживающих в Азербайджане, чуть более 90% составляют этнические азербайджанцы. Вместе с тем, в стране существует около 20 национальных меньшинств. Крупнейшими являются лезгины, талыши, русские, турки-месхетинцы и курды. К коренным народам Азербайджана относятся только лезгины, талыши и курды. Они компактно проживают в районах своего исторического обитания, составляя в некоторых областях большинство населения [2]. Таким образом, проводится определенное различие между понятиями «национальное меньшинство» и «коренной народ». В отношении причисленных к коренным лезгин, курдов и талышей приводятся следующие общие данные. Лезгины сконцентрированы на северо-востоке республики. Район их обитания прилегает к границе с российским Кавказом, где проживает большая часть лезгинского народа. Число его представителей в Азербайджане, по оценкам демографов, достигает около 260 тысяч (согласно официальным данным 1999г. – 178 тысяч), компактно проживают в северных районах Азербайджана (Хачмазский и Гусарский районы). Язык общения – лезгинский, относящийся к дагестанской ветви кавказских языков, а также азербайджанский и русский языки. По утверждению лидеров национального лезгинского движения, их численность в Азербайджане превышает 800 тысяч. Курды сконцентрированы на западе Азербайджана вдоль границы с Арменией. По оценкам демографов, их в республике около 60 тысяч человек (по официальным данным 1999г. – 13 тысяч; столь заметная разница объяс125 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. няется высоким уровнем ассимиляции). Талыши представляют собой коренное иранское население Азербайджана, что отличает их от большинства современных жителей республики, имеющих тюркское происхождение. Талыши сконцентрированы на юговостоке Азербайджана близ границы с Ираном, где проживает большая часть этой народности. Согласно официальной переписи 1999 года, в Азербайджане было почти 77 тысяч талышей. По оценкам демографов реальная цифра достигает приблизительно 250 тысяч человек. Однако по утверждению лидеров талышского национального движения в республике проживает около 1-1.5 млн представителей этой народности. Большинство из них вследствие дискриминационной политики Баку или утратили национальное самосознание или опасаются открыто признавать себя талышами. Летом 1993г. на фоне дестабилизации политической обстановки в Азербайджане лидеры национального движения объявили о создании Талышской республики. Она просуществовала всего лишь два месяца и по указанию президента Алиева была упразднена с участием силовых структур [2]. Как отмечают специалисты, множество проблем, стоящих перед меньшинствами, одинаковы по всему миру, но в приоритетах существуют значительные различия. К числу приоритетных задач относятся: предотвращение нападений и других форм дурного обращения с отдельными членами меньшинств; предотвращение систематической дискриминации против них и принятие мер против исключения представителей меньшинств из принятия политических решений на национальном и локальном уровнях [3]. Диверсификация прав национальных меньшинств и прав коренного народа важна не только в отношении Азербайджана, но и является актуальным вопросом европейской и иной региональной действительности. С момента своего основания Совет Европы играет ведущую роль в развитии стандартов прав меньшинств. Однако эффективность работы Совета Европы была ограничена до принятия в 1992г. Европейской хартии о региональных языках и языках меньшинств и в 1995г. Рамочной конвенции по защите национальных меньшинств. До принятия указанных конвенций подход к правам меньшинств преимущественно оставался в соответствии со старой концепцией прав меньшинств, которая рассматривала их как особую привилегию, которая могла быть дарована государством по его собственному выбору некоторым группам: как правило, под давлением соседнего родственного государства [4]. Ныне права меньшинств являются неотъемлемой составной частью 126 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян основных прав человека, а не особыми привилегиями, которые государство может даровать по своему выбору. Особенностью прав меньшинств является то, что они, как правило, понимаются как индивидуальные права, которыми, однако, можно пользоваться совместно с другими лицами. Права меньшинств, по сути, не являются групповыми правами. В сравнении с этим понятие «права коренного народа» и терминологически и содержательно больше указывает на коллективную составляющую их реализации и защиты. Например, если сравнивать Декларацию о правах лиц, принадлежащих к национальным или этническим, религиозным и языковым меньшинствам (принята резолюцией Генеральной Ассамблеи ООН в 1992 г.), и Конвенцию о коренных народах и народах, ведущих племенной образ жизни в независимых странах (принята Международной организацией труда (МОТ) в 1989 г.), то первая оперирует понятием «лица, принадлежащие к национальным или этническим ... меньшинствам имеют право», а вторая «распространяется на народы» и «коренные народы ... в полной мере беспрепятственно и без дискриминации пользуются правами человека и основными свободами» (статья 3). Несмотря на различия в аспектах индивидуальности и коллективности защиты прав национального меньшинства и коренного народа, существует четкая позиция о необходимости коллективной защиты лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам. В своей рекомендации 1735 (2006) от 1 января 2006г. Парламентская Ассамблея Совета Европы отметила, что национальные меньшинства должны быть объектами коллективной защиты, и аргументировала это следующим образом: «поскольку национальные меньшинства как таковые не имеют правосубъектности, они не могут быть сторонами в договорах или пактах. Однако они должны быть объектами коллективной защиты, а их члены должны обладать правомочностью либо в качестве индивидуальных субъектов права, либо в качестве членов различных структур, обладающих юридическим лицом, для защиты национальной самобытности меньшинств и соответствующих культурных прав. Эти права не носят территориального характера и не имеют территориальной привязки, а их признание и защита должны быть юридически организованы как на уровне каждого заинтересованного национального государства, так и на транснациональном (международном) уровне» (пункт 10 рекомендации). Внутри ООН было сделано четкое разграничение между правами лиц, принадлежащих к меньшинствам, и правами коренных народов. Рамочная конвенция 1995г. не делает различий между коренными народами и меньшинствами. Конвенция МОТ 1989г. предоставляет большую защиту коренным народам тех государств, которые ее приняли, нежели Рамочная конвен127 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. ция. Саами, живущие в Норвегии, настояли на том, что Рамочная конвенция к ним не применима. В других странах, где живут коренные народы, таких как Швеция, Финляндия и Россия, Рамочная конвенция применима к ним так же, как и к другим меньшинствам [3, с. 38]. Для некоторых территориально локализованных меньшинств огромную важность представляет эффективное контролирование своей земли и природных ресурсов, а также эффективное влияние на проекты или деятельность по развитию [3, с. 37]. Современная юридическая антропология тоже подтверждает, что любая «коренная или местная» этническая группа, независимо от своего образа жизни и культуры, имеет право на использование природных ресурсов тех земель, которые необходимы для сохранения традиционного хозяйства членов данной группы и которые реально использовались их непосредственными предками. Признание этого права — автоматическое следствие признания права любой этнокультурной группы населения на жизнь и на сохранение своей традиционной культуры, образа жизни и хозяйства; последнее в настоящее время активно проникает в международное и в национальное право большинства государств мира [5]. В связи с этим будет полезным сослаться на мнение самих азербайджанских экспертов, комментирующих «демократизацию» Азербайджана в начале XXI века. Согласно статье 7 Закона АР о земельной реформе, часть земель была передана во владение муниципалитетов с тем, чтобы на доходы от этих земель они смогли финансировать свои программы. Однако в последующем был принят Земельный кодекс, согласно статье 46 которого те же земли были отняты у муниципалитетов. Благодаря этому Кодексу законодательная и исполнительная власти (надо ли повторять, что в условиях азербайджанского «неофеодализма» обе ветви власти – составные части единой вертикали власти) существенно ограничили финансовые источники местных органов «самоуправления» (Рахман Бадалов, ведущий научный сотрудник Института философии, социологии и права НАН Азербайджана) [6]. В отношении трех упомянутых меньшинств (лезгины, курды и талыши), которые могут рассматриваться как коренные народы на территориях своего нынешнего расселения в АР, азербайджанские эксперты приводят следующие данные. Лезгины являются самым крупным из дагестаноязычных этносов, проживающих в Азербайджане. По данным переписей советского времени, удельный вес лезгин в составе населения страны постоянно снижался с 3,5% (111 тысяч человек) в 1939г. до 2,4% в 1989г. (171 тысяч человек). Как видим, 128 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян при падении удельного веса лезгин одновременно наблюдался рост их численности в абсолютном выражении. Следовательно, ассимиляционные процессы, хотя и имели место, но не являлись столь уж интенсивными. По предварительным данным переписи 1999г., численность лезгин составила около 180 тысяч человек. Несмотря на то, что удельный вес лезгин снизился до 2,2%, в результате сокращения удельного веса армянского и русского населения они в настоящее время стали вторым по численности, после азербайджанцев, этносом в стране. Кроме Кусарского района, где лезгины составляют более 80% населения, они также расселены в Хачмасском, Губинском, Габалинском и других районах Азербайджана. Лезгины являются безусловными аборигенами Кавказа. Исторически расселенные на левобережье Самура, в современном южном Дагестане, лезгинские племена на протяжении столетий постепенно продвигались в южные, предгорные и прикаспийские зоны. Российские власти при осуществлении административной реформы вновь завоеванного края разделили Бакинскую губернию и Дагестанскую область по реке Самур (1860г.). Эта линия была принята в качестве пограничной между РСФСР и АзССР после установления советской власти. Однако распад СССР превратил эту границу из административной в межгосударственную. В результате разделенными оказались и лезгины, и азербайджанцы, часть которых проживает в городе Дербент и прилегающих к нему районах. По данным переписи 1989г. 47,5% местных лезгин назвали азербайджанский язык в качестве второго языка, которым они свободно владеют. Сегодня в Азербайджане на лезгинском языке ведется преподавание в начальных классах, издаются газеты, транслируются радиопередачи. Функционирует лезгинский национально-культурный центр «Самур». В 1998г. открыт Государственный лезгинский театр в Кусарах [7]. На крайнем западе Азербайджана в приграничных Лачинском и Кельбаджарском районах, а также в Нахичеванской АР живут курды. С численностью этой этнической группы в Азербайджане произошла метаморфоза, аналогичная случившейся с талышами. По переписи 1926г. было зафиксировано более 40 тысяч курдов, или 1,8% от общей численности населения республики. Далее «официальное» количество курдов сократилось более чем в десять раз. В 1989г. численность курдов составила немногим более 12 тысяч человек. Исторические свидетельства и ряд топонимов позволяют предположить, что курды появились на территории Азербайджана еще в XI веке. Соприкосновение Азербайджана с историческим ареалом расселения курдов на Ближнем Востоке предопределило возможность миграции сюда как отдельных групп курдов, так и целых курдских племен. Язык курдов принадлежит к северо129 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. западной иранской ветви. Большинство исповедует ислам суннитского и шиитского толка. Среди азербайджанских курдов преобладают шииты. Процесс ассимиляции курдов в азербайджанской среде шел весьма интенсивно как в советский период, так и ранее. Подавляющее большинство местных курдов получили образование в азербайджанских школах и широко используют азербайджанский язык даже в общении между собой. По-курдски сегодня могут разговаривать лишь немногие представители старшего поколения. Предпринимаемые усилия по сохранению и развитию курдского языка, духовной культуры курдского народа не отличаются эффективностью. В настоящее время при республиканском Фонде культуры функционирует курдский национально-культурный центр «Ронаи», эпизодически издается газета «Курдун сасы» [7]. Талыши расселены на юго-востоке Азербайджана, преимущественно в Ленкоранском, Астаринском и отчасти в Масаллинском и Лерикском районах. Много их ныне проживает в Баку и Сумгаите. По первой советской переписи 1926г. было взято на учет 77,3 тысячи талышей, что составило 3,3% тогдашнего населения Азербайджана. В переписи же 1939г. зафиксировано только 3 тысячи талышей, а в последующем эта графа вовсе отсутствовала в опросных листах. Лишь в ходе переписи 1989г. 21 тысяч человек указали в графе национальность – талыш. А самую большую неожиданность преподнесла перепись 1999г., по данным которой численность талышей составила уже около 80 тысяч человек, или около 1% всего населения страны. Но можно предположить, что даже эта цифра является заниженной и не отражает действительного количества носителей талышской идентичности. Подобный перепад в численности талышей в Азербайджане требует своего объяснения. Никакого массового переселения и возвращения талышей в Азербайджане за весь советско-коммунистический период и в период независимости не происходило. Но в соответствии с шедшим в СССР повсеместно процессом укрупнения «титульных» наций за счет «лишних» маленьких этносов местные талыши также были взяты на учет в качестве азербайджанцев. После распада СССР в условиях независимого Азербайджана значительная часть талышей воспользовалась открывшейся возможностью и восстановила свою прежнюю этническую идентичность. Талыши глубоко интегрированы в азербайджанскую нацию. Традиции, культура и быт талышей и азербайджанцев мало чем отличаются. Многие десятилетия талыши обучаются в азербайджанских школах и прекрасно владеют азербайджанским языком, используя талышский в быту (конечно, преимущественно в сельской местности, нежели в городах). В настоящее 130 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян время в школах, расположенных в зоне компактного расселения талышей, введены уроки талышского языка. Издается газета «Талыш седо», ведется трансляция радиопередач на талышском языке. В Баку и Ленкорани действуют талышские культурные центры. Между азербайджанцами и талышами исторически не наблюдалось столкновений на этнической почве. Однако восстановление талышской идентичности на фоне растущего тюркского национализма в период борьбы за независимость Азербайджанской Республики создали определенную почву для напряженности в этом регионе страны. Было провозглашено создание Талышской народной партии. Позднее, чтобы не выпячивать этнический фактор и не быть обвиненными в разжигании азербайджано-талышского противостояния, ее лидеры переименовали ее в Партию равноправия народов1. Процесс обособления и противостояния с республиканским центром в южном регионе республики достиг кульминации в 1993г. Начальник одного из управлений министерства обороны полковник Алиакрам Гумбатов в августе 1993г., подчинив себе дислоцированные на юге воинские части, администрацию и правоохранительные органы южных районов, объявил о создании Талыш-Муганской республики (ТМР) в составе Азербайджана. В настоящее время, несмотря на тяжелейшую социально-экономическую ситуацию, положение на юге Азербайджана вполне стабильно и полностью контролируется властями. Наблюдается, правда, стремление Ирана, на сопредельной территории которого проживает более 100 тысяч талышей, использовать ревностный шиизм и языковую близость талышей для укрепления своего влияния на Азербайджан. Традиционно талыши, и в целом выходцы из южных районов страны, преобладают в сфере торговли. Их довольно много в правоохранительных органах и среди офицерского корпуса вооруженных сил. Немаловажное значение имеет то, что духовный лидер мусульман Азербайджана и Кавказа – шейх-уль-ислам Аллахшукюр Пашазаде (выходец из Астаринского района) и многие другие религиозные деятели страны являются талышами по происхождению. Таким образом, вероятность возникновения очага этнического напряжения на юге республики в ближайшей перспективе незначительна [7]. Указанное выше «стремление Ирана, на сопредельной территории которого проживает более 100 тысяч талышей, использовать ревностный шиизм и языковую близость талышей для укрепления своего влияния на 1 «В связи с деятельностью национальных меньшинств следует обратить внимание на то, что один из путей к сепаратизму – создание политических партий и движений по национальному признаку. Однако подобных тенденций в Азербайджане в основном нет». – Оруджев Г., Национальные меньшинства Азербайджана сегодня // Центральная Азия и Кавказ, 2003, № 4 (28), с. 163. 131 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Азербайджан» интересно сравнить с заявлениями, прозвучавшими 16 марта 2006г. на Втором съезде азербайджанцев мира. Делегаты в невыгодном для Тегерана ключе ссылались на Туркманчайский договор 1828г. с упоминанием об Азербайджане как о разделенной стране. На это последовала жесткая реакция иранской стороны, возмущенной «провокационными заявлениями антииранских элементов». В ноте протеста иранского посольства, переданной азербайджанским властям, содержалось требование немедленно остановить подобные действия, пресечь деятельность «антииранских элементов» и соблюдать положения Договора о дружественных отношениях и принципах сотрудничества от 2002г.» [8]. В контексте языковой общности азербайджанцев и трех отмеченных коренных народов азербайджанские эксперты отмечают, что «в соответствии с данными переписей 1970, 1979 и 1989 гг. представители одних национальных меньшинств свободно владели русским (армяне, украинцы, татары, таты, удины и другие), другие – азербайджанским языками (лезгины, авары, талыши, курды и другие)» [9]. Закон АР «О государственном языке Азербайджанской Республики» 2002г. содержит положение о юридическом статусе государственного языка: «В органах государственной власти и местного самоуправления, государственных структурах, политических партиях, в негосударственных организациях (в общественных объединениях и фондах), профсоюзных организациях, другими юридическими лицами, их представительствами и филиалами, учреждениями осуществляется деятельность по применению государственного языка согласно этому закону, в том числе делопроизводство ведется на государственном языке» (часть 4 статья 1). Учитывая, что Азербайджан при вступлении в Совет Европы в 2001г. в соответствии с пунктом 13(е) Заключения № 222 (2000) Парламентской Ассамблеи обязался «подписать и ратифицировать (подчеркнуто автором)1 в течение одного года после вступления Европейскую хартию региональных языков и языков меньшинств», можно было бы ожидать более конкретную и предметную информацию со стороны республики относительно реальной подготовки к имплементации норм указанной Хартии во внутригосударственную практику страны, в особенности в том, что касается прав компактно проживающих национальных меньшинств на пользование родным языком в сфере осуществления «Судебной власти» и деятельности «Административных органов и государственной службы» (соответственно статьи 8 и 9 Европейской хартии 1992г.). Информа1 21 декабря 2001г. Азербайджан подписал Европейскую хартию региональных языков и языков меньшинств, но до сих пор ее не ратифицировал. 132 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян ция, представленная Азербайджаном в последнем докладе об осуществлении положений Рамочной конвенции во внутригосударственной практике (июнь 2002г.), лишена какой-либо конкретики по рассматриваемому вопросу. Так, в докладе относительно имплементации норм статьи 10 Рамочной конвенции приводятся общие формулировки, отсылающие в основном к процессуальному законодательству Республики (уголовному и гражданскому). Предоставляемые официальным Баку сведения о реальном осуществлении своих обязательств по защите национальных меньшинств мало чем отличаются от пропагандистских тезисов его научных кругов, которые переводят предмет исследования с конкретного политико-правового поля в сферу отвлеченных общих рассуждений: «Что касается языков национальных и этнических меньшинств, их статуса и сферы употребления, то в Азербайджане имеются все возможности для развития и адекватного применения региональных языков. Декларируя «свободное использование и развитие других языков, на которых говорит население», азербайджанское государство создает всевозможные условия для функционирования региональных языков в системе образования, средствах массовой информации, в суде, органах исполнительной власти. В регионах с лезгинским, курдским, талышским, грузинским, русским населением функционируют школы с языками национальных меньшинств, большое внимание уделяется изучению языков и культур этих народов. По первому каналу государственного радио транслируются передачи на языках национальных меньшинств, часть региональных СМИ полностью или частично издаются на языках местного населения. В регионах с талышским, лезгинским и татским населением даже (подчеркнуто автором) функционируют филиалы Союза писателей Азербайджана, издаются их литературные органы. Представители данных национальных меньшинств хорошо понимают всю важность уважительного отношения к государственному языку республики и в этом видят перспективу проживания здесь» [10]. Возникает вполне обоснованный вопрос: «Почему Совет Европы принимает такого рода политизированный доклад, не имеющий никакой связи с реальностью?» [11]. Отмечая положение других национальных меньшинств современного Азербайджана, можно привести следующие общие данные (использованы материалы азербайджанских экспертов). Первые поселения русских в Азербайджане возникли в 30-50-х гг. XIX века в результате переселения сюда религиозных диссидентов из Тамбовской, Саратовской, Воронежской и других губерний. Последующее резкое увеличение численности русского населения приходится на конец XIX – начало XX 133 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. веков и связано с ростом городов и развитием промышленности, главным образом нефтяной. Приток русского населения продолжался и в первые десятилетия советской власти. Со второй половины ХХ века, однако, отмечается стабилизация численности русского населения в Азербайджане, а затем и его сокращение. Если по переписи 1939г. количество русских достигло максимума, составив 530 тысяч человек, или 16,5% от общей численности населения республики, то к 1989г. их число уменьшилось до 392 тысяч, или 5,6%. В последующем процесс сокращения численности русских в Азербайджане стал еще более интенсивным. Согласно предварительным данным переписи 1999г., русское население уменьшилось более чем в два с половиной раза, составив всего 160-170 тысяч, а его удельный вес упал до 2%. В своем докладе о выполнении положений Рамочной конвенции по защите национальных меньшинств (июнь 2002г.) Азербайджан указал количество русской общины числом 141,7 тыс. человек, которые «компактно проживают в промышленных городах (Баку, Сумгаит), а также ряде сельских районов (Исмаиллинский и Кедабекский районы)»1. Сегодня подавляющее большинство местных русских проживает в столице страны – Баку2, а также крупных городах: Гяндже, Сумгаите, Мингечауре и др. В городах советского Азербайджана, особенно в Баку, рождаемость была ниже из-за наличия большого количества некоренного населения, прежде всего русских, у которых данный показатель был ниже, чем у азербайджанцев. Если в 1970г. последние составляли 73,8% всего населения республики, то среди горожан – 60,8%. Вместе с тем в том же году доля городского населения среди собственно азербайджанцев составляла лишь 41,3 %, к 1979му увеличившись до 44,5 %. В то время русские, составлявшие одно из основных этнических меньшинств республики, жили главным образом в городах, прежде всего в Баку (до 75 % всех русских Азербайджана) [12]. Русские села, преимущественно состоящие из духовных христиан – молокан и евангелистских христиан-баптистов, сохранились в Бейлаганском, Джалилабадском, Исмаилинском, Кедабекском районах. С распадом СССР местные русские не только расстались с привычным статусом державReport Submitted by Azerbaijan Pursuant to Article 25, Paragraph 1 of the Framework Convention For The Protection of National Minorities, Received on 4 June 2002. 2 «Баку – город, который Сергей Киров в свое время хотел передать из советской республики Азербайджан в Россию потому, что это был фактически русский город, в котором в годы после Второй мировой войны до такой степени тон задавали русскоговорящие бакинцы, что его азербайджаноговорящие жители стеснялись говорить на родном языке» (Свентоховский Т., Русское правление, модернизаторские элиты и становление национальной идентичности в Азербайджане // Азербайджан и Россия: общество и государства (отв. ред. и сост. Фурман Д.), М.,2001, с. 48. 1 134 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян ной нации, но и утратили положение крупнейшего по численности этнического меньшинства в Азербайджане. Однако в абсолютных цифрах численность русских в стране все еще значительна, а их политическое и культурное значение в силу сложившихся традиций, географической близости и реальной политической роли России, а еще более – из-за сохраняющихся в сознании местного населения преувеличенных представлений об этой роли, весьма велико. После распада СССР русское население оказалась в определенной мере отстраненным от политической жизни страны, участие в ней представителей русской общины в этот период приобрело эпизодический характер. Даже сейчас общественная активность русских, проживающих в Азербайджане, все еще невысока. Имеются несколько общественных и культурных объединений («Содружество», Центр славянской культуры и др.). Интересы и требования русского населения публично не заявляются. До сведения властей и политических сил они доводятся скорее конфиденциально, в форме пожеланий. Их можно свести к предложениям установить максимально тесный союз между Азербайджаном и Россией в рамках СНГ, признать за русским языком официальный статус наравне с азербайджанским, допустить двойное гражданство и др. В середине 90-х гг. решением Священного Синода Русской Православной Церкви воссоздана самостоятельная Каспийская епархия, с центром в Баку. В Азербайджане издается около десятка газет и несколько журналов на русском языке. В городах и даже некоторых сельских районах сохранилась широкая сеть школ (около двух сотен), в которых обучение осуществляется на русском языке. Многочисленные русские отделения функционируют более чем в двадцати высших учебных заведениях. По данным переписи 1989г., в Азербайджане насчитывается 6,1 тысяч представителей удин, большая часть которого сосредоточена в селении Нидж Габалинского района. Остальные населяют райцентр Огуз. Язык удин близок к лезгинскому. Происхождение удин (самоназвание - уты) восходит к древнему албанскому племени утиев, что говорит об их автохтонности. Удины исповедуют христианство, причем армяно-григорианского толка. Это привело у удин к арменизации многих имен и фамилий, быта и некоторых обрядов. Функционирует удинский национально-культурный центр, который проводит работу по созданию учебников удинского языка, переводу на удинский произведений классиков азербайджанской и мировой литературы. Удинская религиозная община поддерживает связь с Северо-Кавказской армянской епархией в Ростове-на-Дону. Показательный пример этнического симбиоза представляют инги135 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. лойцы. Они проживают в северо-западной части Азербайджана, в селах Белоканского, Закатальского (мусульмане) и Кахского районов (христиане). Если обратиться к официальной статистике советских времен, то такого народа как будто бы и нет вовсе. Дело в том, что ингилойцы-мусульмане в переписях идентифицировали себя как азербайджанцы, а ингилойцы-христиане представлялись грузинами. Согласно переписи 1989г., численность последних составила 14,2 тысячи человек1. Говорят они на одном из восточных диалектов грузинского языка. На северо-востоке Азербайджана издавна проживает большая группа дагестаноязычных этносов: лезгины, аварцы, цахуры и другие. Многие из них расселились в Баку и других городах страны. Лезгины, аварцы и цахуры относятся к суннитской ветви ислама2, как и проживающие рядом с ними на севере страны азербайджанцы. Подавляющее большинство представителей дагестаноязычных этносов свободно владеют азербайджанским языком. Широко распространены смешанные браки с азербайджанцами. Аварцы – это вторая по численности, после лезгин, дагестаноязычная этническая общность в Азербайджане. По переписи 1989г. их количество составило 44,1 тысяч человек, или 0,6%, от всего состава населения страны. По данным переписи 1999г., удельный вес аварцев не изменился, а численность приблизилась к 50 тысячам человек. Они расселены главным образом в двух районах страны – Белоканском и Закатальском, где расположены крупные и имеющие богатую историю аварские села – Джар, Цилибан, Мацех и др. Почти 90% всех аварцев населяют Дагестанскую Республику РФ, в которой они вместе с даргинцами играют преобладающую роль в политической и экономической жизни. Вопрос о времени появления аварцев в Белокано-Закатальской зоне наукой до конца не решен. Исторические сведения не дают возможности говорить о каком-либо одноразовом массовом их переселении. Как бы там ни было, но окончательное утверждение аварцев на этой территории относится к началу XVI века. Именно к этому времени отдельные аварские общины стали объединяться в так называемые джамааты, которые представляли собой своеобразную федерацию вольных общин, управлявшихся советом старейшин и военачальниками. Джаро-Белоканские джамааты как военно-политические единицы просуществовали вплоть до русского завоевания в 1830г. Для выражения интересов аварской общины было создано Общество 1 В докладе Совету Европе (июнь 2002г.) указана цифра 14,9 тыс. человек, причем в документе говорится не об ингилойцах, а о грузинах. 2 Среди указанных народов есть приверженцы и шиитского направления. 136 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян им. Шейха Шамиля, которое в последнее время не отличается заметной активностью. Рядом с аварцами в Закатальском районе проживает еще один дагестаноязычный этнос - цахуры. По данным переписи 1989г., здесь их насчитывается 13,3 тысяч человек. Удельный вес этой этнической группы в составе населения страны снизился с 0,7% в 1926г. до 0,2% в 1989г. По переписи 1999г. их около 15 тыс., они компактно проживают в Загатальском районе. Язык общения – цахурский, относящийся к юго-восточной группе дагестанской ветви Кавказских языков. Свободно владеют также азербайджанским. Об этногенезе цахур существуют различные мнения. По одной из версий их происхождение восходит к одному из албанских племен – джигбам, ареал расселения которых включал современную территорию не только северного Азербайджана, но и южного Дагестана. Из исторических источников известно, что более четырех веков назад выходцы из селения Цахур, расположенного в одном из ущелий у реки Самур, перейдя на западные склоны Кавказского хребта, основали село Сарыбаш. Позднее они основали также село Илису, ставшее центром Илисуйского султаната. Связи между цахурами и азербайджанцами исключительно тесны и прочны, а интеграция в азербайджанское общество так велика, что выделять специфические политические, социальные и культурные проблемы данной этнической группы весьма сложно. Имеющиеся проблемы носят местный, а не общереспубликанский характер. В северо-восточной зоне Азербайджана, на территории Апшеронского, Хызынского, Дивичинского, Губинского районов проживают группы небольшого по численности народа – татов. Татов около 11 тыс., они компактно проживают в Хачмазском и Дивичинском районах (по данным переписи 1989г. татов было чуть больше 10 тысяч человек.). Язык общения – татский, относящийся к иранской группе языков, а также азербайджанский. Они являются прямыми потомками ираноязычного населения, переселенного еще в IV веке Сасанидами в прикаспийские области Азербайджана. По общепринятому в настоящее время мнению, понятие «тат» изначально не являлось конкретным этнонимом, а использовалось кочевыми тюрками применительно к оседлому земледельческому населению Ирана и всего Среднего Востока. Отдельные группы татов в Азербайджане и сегодня предпочитают называть себя даглинцами, парсами, лахиджами и др. Следует отметить, что «тат» – обобщенное тюркское название покоренного оседлого населения, главным образом иранцев, причем этот термин не столько этнический, сколько социальный. Именно в таком качестве он известен в Центральной Азии, в Крыму, на северо-западе Ирана и Восточном 137 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Кавказе. Тюрки-азербайджанцы называли татами иранцев Восточного Кавказа, предков которых правители Ирана переселяли на эти земли с VI века. Они проживали компактными группами – от Апшерона на юге до Дербента на севере. В начале XX века таковых насчитывалось несколько сот тысяч [13]. Татами они себя не называли, считая этот термин оскорбительным, свой язык именовали парси, порси или форси [14]. Под этнонимом «тат» переписи советского времени фиксировали главным образом татов-мусульман. Тюркизация кавказских татов началась в конце XIX века. В наше время этот процесс практически завершен, а потомки проживающих в Азербайджане и в Дагестане татов практически полностью утратили родной персидский язык и перешли на азербайджанский. К тому же идентифицируют они себя в качестве азербайджанцев [14, с. 195]. Таты-мусульмане – в особенности те, которые давно переехали на постоянное жительство в города республики, – подвержены интенсивной ассимиляции. Большинство из них ныне считает себя азербайджанцами и во многом утратило татский язык. Уровень консолидированности данной этнической группы чрезвычайно низок. Созданное еще в конце 80-х - начале 90х гг. при азербайджанском Фонде культуры общественное объединение татов «Азери» не отличается активностью. Интересно, что в Восточном Закавказье жила также группа татоязычных армян, предками которых являлись обосновавшиеся здесь еще в раннем средневековье армянские военные переселенцы. Последние представители этой группы, живущие на своем исторически сложившемся ареале, были депортированы из Азербайджана в 1988г. и сейчас в основном живут в Армении и на Северном Кавказе1. Заметное место в этнической мозаике Азербайджана занимают евреи. Эта группа дифференцируется на горских евреев (поскольку они говорят на татском языке, их называют иногда и татами-иудеями), живущих в стране с незапамятных времен, и европейских евреев, ашкенази, появление которых связывается с началом колонизации Кавказа Россией. Переписи советского времени фиксировали в отдельности горских евреев и всех остальных евреев (включая грузинских, среднеазиатских и крымчаков). Относительно истории происхождения и появления горских евреев на территории Азербайджана у специалистов имеются разные версии. Одни полагают их ираноязычным племенем, много веков назад принявшим иудаизм от хазар, а другие – евреями, долгое время проживавшими в ирано1 См. подробнее А.Акопян, «Татоязычные армяне (историко-этнографическое исследование)», Ереван, 2002, диссертация на соискание ученой степени кандидата исторических наук. 138 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян язычной среде и перенявшими иранскую речь. Понятие горские евреи ввела в оборот русская военная администрация в XIX веке, что объяснялось необходимостью отличать восточнокавказских евреев от европейских. Причем определение «горский» связано с тем, что в тот период в официальной номенклатуре русской военной администрации все кавказские народы, независимо от зоны своего традиционного проживания, именовались горскими. Тогда же словосочетание «горские евреи» вошло в этнографическую литературу и при советской власти долгое время было официальным названием этого народа [14, с. 193]. Как и на всем постсоветском пространстве, в Азербайджане в последние несколько десятилетий наблюдалась тенденция к сокращению числа евреев вследствие их большого миграционного оттока в Израиль и западные страны. Численность евреев в Азербайджане с максимальных 41,2 тысяч человек в 1939г. сократилась до 25,3 тысяч человек в 1989г. Их удельный вес в населении страны снизился соответственно с 1,3 до 0,4%. По данным переписи 1999г., количество евреев еще уменьшилось более чем вдвое и исчисляется около 9 тыс. человек. Хотя сравнение данных переписи 1979 и 1989 гг. неожиданно показывает более чем двукратное увеличение численности горских евреев (с 2,1 тысяч человек до 6,1 тысяч человек), в действительности это всего лишь парадоксы несовершенной статистики, так как ранее горских евреев, проживавших в городах, вопреки их воле часто учитывали как просто евреев. Поселок Красная Слобода, расположенный вблизи города Куба на северо-востоке Азербайджана, где проживает основная масса горских евреев, в последнее время заметно благоустроился. Однако большая часть его взрослого населения работает за пределами страны и наведывается на родину лишь в праздники, отпуск и на семейные торжества. В отличие от своих живущих в Баку европейских собратьев, которые являются преимущественно русскоязычными, почти все горские евреи свободно владеют и часто пользуются в общении азербайджанским языком. Несмотря на небольшую численность, местные евреи оставили заметный след в культуре, развитии науки и образования в Азербайджане. В 1990г. создается общество дружбы «Азербайджан – Израиль», а также общество «Сохнут». В вузах Азербайджана вводится спецкурс «язык Танаха». Отделение иврита открывается на факультете востоковедения Бакинского государственного университета им. Расулзаде. В 1989г. по инициативе группы еврейской молодежи открывается клуб «Алеф». Там начинают действовать постоянные курсы иврита, создается ассоциация иудаики и еврейской культу139 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. ры, центр репатриации. Клуб «Алеф» поддерживал еврейскую воскресную школу «Алеф». Однако из-за нехватки финансирования в начале 1999г. школа была закрыта. Таким образом, в результате демократизации в Азербайджане евреи получили практически неограниченные возможности для самореализации. Однако нестабильная политическая обстановка и экономический спад, возникший в результате перестройки и распада СССР, привели к оттоку еврейского населения в более благополучные страны [15]. Сильное сокращение численности еврейских общин отрицательно сказывается на их влиянии в культурной, экономической и общественной жизни страны. В деятельности политических партий они практически не участвуют. Исключением явилось избрание председателя правления общины евреев-ашкенази Моше Беккера в состав исполкома правящей партии «Ени Азербайджан». В Азербайджане проживает также заметное количество татар. Среди них имеются представители как крымской, так и казанской, ногайской и астраханской линий. По итогам переписи 1989г. их общая численность (данные переписи не дифференцируют отдельные татарские этносы и этнические группы) составила 28,6 тысяч человек, и эта цифра практически не изменилась ко времени переписи 1999г. Появление татар в Азербайджане первоначально связано с сефевидско-османскими войнами XVI-XVII веков, в которых на стороне турок участвовали крымские Гиреи. Впоследствии численность татар увеличилась в результате их экономической миграции в переживавший нефтяной бум Баку. Почти все местные татары сегодня являются горожанами. Подвергаясь сильному ассимиляционному давлению, татары все же в достаточной мере сохранили этническое самосознание. В настоящее время в Баку функционирует национально-культурный центр «Туган тел», действует ансамбль татарской народной песни и танца, ежегодно отмечается национальный праздник «Сабантуй» [7]. До 1941г. на территории Азербайджанской ССР было широко представлено и немецкое национальное меньшинство, хотя количество лиц, принадлежащих к этому этносу, в относительных величинах не превышало одного процента в общем национальном составе республики: «Последней и довольно трагической страницей истории немцев нашей республики, прервавшей их существование, развитие и жизнедеятельность на территории Азербайджана, стала депортация. Здесь уместно отметить, что, по итогам последней довоенной переписи 1939г., в Азербайджане проживало 23 133 немцев (0,7 % общей численности его населения). Депортация была проведена следующим образом. 8 октября 1941г. Государственный Комитет Обо140 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян роны принял постановление (№ 744 сс) «О переселении немцев из Грузинской, Азербайджанской и Армянской ССР», в котором указывалось: «Переселить немецкое население из Грузинской ССР – 23 580 чел., из Азербайджанской ССР – 22 741 чел., из Армянской ССР – 212 чел.» [16]. При этом занижение численности национальных меньшинств, представление их беспроблемного или практически беспроблемного положения в Азербайджане стало привычным делом и унаследовано нынешней АР от бывшей АзССР. Так, в отношении лезгин неофициозные эксперты Азербайджана отмечают, что «по официальной статистике1, в стране проживает 178 тысяч лезгин, что составляет 2% населения. Однако в действительности их численность может быть намного выше. С этим согласен и эксперт Ариф Юнусов, который считает, что численность лезгин в Азербайджане колеблется в пределах 250-260 тысяч человек. В советское время многие лезгины скрывали свои этнические корни в попытке извлечь пользу из образовательных и социальных программ, к которым, как они считали, лезгины не допускались. Некоторые проблемы, стоящие перед лезгинской общиной, характерны и для других отдаленных районов Азербайджана: недостаточно развитая инфраструктура и промышленность, нехватка рабочих мест. Однако есть и проблемы, связанные с сохранением собственной культуры, истории и языка. Родной лезгинский не родствен языку национального большинства страны – азербайджанскому. Обучение лезгинскому в школах проходит на уровне иностранных языков – английского или русского, к тому же по учебникам, привезенным из России и вовсе не адаптированным к местным условиям. Поэтому все меньше лезгин говорят на родном языке, а ведь это устная история и культура. Седагет Керимова, народная поэтесса и главный редактор лезгиноязычной газеты «Самур», говорит, что эта традиция исчезает прямо на глазах» [17]. Без решения проблем национальных меньшинств Азербайджан никогда не сможет стать демократическим государством. Такое мнение было высказано в обращении Талышского национального движения (ТНД) в связи с прошедшим 21 февраля 2006г. Международным днем родного языка, который ежегодно отмечается ООН по инициативе ЮНЕСКО. «Азербайджан – это многонациональная страна, и борьба за демократию в ней естественным образом подразумевает восстановление и защиту прав каждого из проживающих здесь народов», – говорится в обращении. Однако, по мнению представителей «Вообще статистика по Азербайджану всегда страдала необъективностью, противоречивостью и запутанностью» . – Абасов А., Демографические процессы и анализ гендерной ситуации в Азербайджане // Центральная Азия и Кавказ, 2001, № 2 (14), с. 210. 1 141 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. ТНД, за годы независимости в Азербайджане в области реализации прав нацменьшинств накопилось много нерешенных проблем. В обращении указывается на то, что сегодня талышский народ лишен в Азербайджане возможности учиться и получать образование на своем родном языке: «Несмотря на многочисленные требования талышской интеллигенции по принятию конкретных шагов в решении данной проблемы, только в начальных - во 2-м и 4м классах, на факультативной основе ведется преподавание талышского языка. Ни одно высшее или среднеспециальное учебное заведение в стране не занимается подготовкой учителей и специалистов по талышской филологии», – подчеркивается в документе. Авторы обращения сетуют и на то, что талыши в Азербайджане не имеют доступа к электронным и печатным СМИ на родном языке. Как следует из документа, сегодня в стране на талышском языке издается только одна газета с периодичностью ежемесячника, а радиопередачи на талышском языке транслируются дважды в неделю по 15 минут. Активисты ТНД требуют включить преподавание талышского языка в качестве официального предмета в общеобразовательную программу средних школ в Талышском регионе и в других местах компактного проживания талышей; организовать в вузах и в среднеспециальных учебных заведениях страны подготовку преподавателей талышского языка; подготовить и издать учебники на талышском языке для общеобразовательных школ и вузов страны. Предлагается также открытие в Лянкяранском и Бакинском государственных университетах кафедр талышского языка и истории талышского народа. В обращении высказывается также пожелание об открытии теле- и радиоканалов на талышском языке с трансляцией в Талышском регионе [18]. Активисты талышской диаспоры настаивают на проведении переписи населения страны. По мнению подписавшихся под обращением, все это позволит талышскому народу более активно участвовать в культурно-экономической и политической жизни региона. «Даже приняв на веру смехотворную цифру в 76,8 тыс. талышей, все равно осатается непонятным, почему азербайджанские грузины (14,9 тыс.) или евреи (8,9 тыс.) имеют свои средние школы, а превосходящие их по официальному количеству талыши – нет. Русских в Азербайджане – 141,7 тыс., и они имеют даже высшее образование на своем языке, а лезгины (опять же берем официальную цифру), которых 178 000, не имеют даже среднего образования в Азербайджане. Неужели такая справедливость обуславливается только тем, что за какими-то нациями, проживающими на территории Азербайджана, стоят те или иные государства, а за спиной талышей такого государства нет?» [18]. Представители русской общины Азербайджана также не вполне удов142 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян летворены своим положением и в целом положением с национальными меньшинствами в стране. В 2005г. были предприняты первые попытки увеличить количество мест для национальных меньшинств в парламенте Азербайджана, однако правительство страны посчитало эти изменения ненужными. По мнению депутата Владимира Тимошенко, русского по национальности1, предлагаемые изменения могли бы реально помочь улучшить положение национальных меньшинств в Азербайджане: «Ни для кого не секрет, что права меньшинств ущемляются, хотя это и пытаются прикрыть общими для всех социально-бытовыми проблемами» [17]. По официальным данным, в 1990-1992 гг., в период нестабильности политического положения, из республики выехали 169 000 русских, 150 000 украинцев, 3 000 белорусов. А позже стали уезжать вследствие экономического кризиса [19]. Критические оценки, звучавшие совсем недавно со стороны России по поводу защиты прав русских и других национальных меньшинств в Азербайджане, теперь практически не представлены. 23 января 1998г. Госдумой России был ратифицирован Договор о дружбе, сотрудничестве и взаимной безопасности между Российской Федерацией и Азербайджанской Республикой. До ратификации договора приводились следующие российские экспертные оценки и заключения, некоторые из которых непосредственно касаются нашего исследования. В целом высказывались мысли об имеющихся «основаниях полагать, что его принятие Госдумой проходило при давлении со стороны российской исполнительной власти и при пристальном внимании заинтересованных лоббистских структур, как этнических, так и представляющих дельцов, «присосавшихся» к нефтяной трубе» [20]. Комитет Госдумы РФ по делам СНГ и связям с соотечественниками выразил свое мнение, что «декларированная в преамбуле Договора преисполненность решимости построить на своей территории демократическое правовое государство заставляет обратиться к комплексу проблем, существующих в отношениях между нашими странами. Прежде всего к ним можно отнести проблему национальных меньшинств и проблему разделенных народов (аварского и лезгинского), проблему граждан Российской Федерации и Другие эксперты Азербайджана указывают на украинскую идентичность В.Тимошенко: «... в то время как подавляющее большинство русских офицеров, служивших в частях советских вооруженных сил, дислоцированных в Азербайджане, предпочли уехать из страны, многие офицеры-украинцы остались и помогали в формировании азербайджанской национальной армии. Один из них, генерал Тимошенко, избран депутатом Милли Меджлиса». – Мусабеков Р., Становление независимого азербайджанского государства и этнические меньшинства, http://www.sakharov-center.ru/azrus/az_012.htm. 1 143 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. российских соотечественников, постоянно проживающих в Азербайджане, а также проблему русского языка. Азербайджанская сторона уже при подписании Конвенции об обеспечении прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, сделала оговорку об ее участии в Конвенции в том объеме и в тех пределах, которые не противоречат Конституции и национальному законодательству Азербайджанской Республики1, но даже с этой оговоркой Конвенция до сих пор не прошла всех внутригосударственных процедур и не вступила в силу. Декларированные в Договоре (статья 10) права национальных меньшинств, увязанные с внутренним законодательством Азербайджана, на практике не выходят за рамки культурной автономии. По официальным данным, в правительстве Азербайджанской Республики представлены только лица азербайджанской национальности. Обеспечение защиты прав российских граждан, включая право приобретения гражданства (статьи 9 и 11 Договора), отнесено к сфере действия соглашений, которые еще только будут заключены, что ставит вопрос о целесообразности такого шага со стороны России, учитывая правоприменительную практику в Азербайджане. Практика вытеснения российских граждан из Азербайджана и постепенного выдавливания русского языка из всех сфер жизни общества диктует необходимость концентрации внешнеполитических усилий России в отношениях с Азербайджаном именно в этом направлении. Для предотвращения усугубления существующего положения в российско-азербайджанских отношениях ратификации настоящего Договора должна предшествовать разработка Протокола, в котором в юридически обязывающей форме должны быть зафиксированы позиции России и Азербайджана хотя бы по вопросам: 1. предоставления русскому языку статуса государственного языка Азербайджанской Республики; 2. пропорционального представительства национальных меньшинств Азербайджанской Республики в органах власти; 3. обеспечения гражданам Азербайджанской Республики права на приобретение ими гражданства другой Стороны или двойного гражданства» [20]. При подписании Конвенции об обеспечении прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам 1994г. (СНГ), Азербайджан сделал следующие оговорки: 1. «Азербайджанская Республика принимает участие в Конвенции «Об обеспечении прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам» в том объеме и в тех пределах, которые не противоречат Конституции и национальному законодательству Азербайджанской Республики»; 2. «Азербайджанская Республика не считает для себя юридически обязательными положения статьи 13 Конвенции об обеспечении прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам» (статья 13 Конвенции закрепила, что «Наблюдение за выполнением настоящей Конвенции возлагается на Комиссию по правам человека, учрежденную в соответствии со статьей 33 Устава Содружества Независимых Государств»). 1 144 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян Высказывались также мнения о том, что «договор не решает проблемы правового статуса граждан Российской Федерации в Азербайджане, положения русскоязычных средств массовой информации в этой республике, что значительно ухудшает положение русской диаспоры в Азербайджане - самой многочисленной из всех закавказских государств» (С.Константинов, независимый эксперт по геополитике Комитета Госдумы РФ по делам СНГ и связям с соотечественниками) [20]. В Московской декларации Российской Федерации и Азербайджанской Республики от 6 февраля 2004 г., подписанной президентами двух стран, Стороны, кроме прочего, согласились, что «будут способствовать обеспечению благоприятных условий для сохранения и развития этнической, языковой, культурной и религиозной самобытности национальных меньшинств». В своем интервью Временный поверенный в делах Российской Федерации в Азербайджанской Республике П.Бурдыкин выразил мнение о возможности и необходимости превращения «наших диаспор в активный фактор народной дипломатии, способствующий развитию и улучшению межгосударственных отношений». Он также сообщил о предусмотренной «в ближайшей перспективе трансляции передач Азербайджанского телевидения на Дагестан (Дербент), где проживает много этнических азербайджанцев» [21]. 2. Нарушение Азербайджаном прав национальных меньшинств в информационной сфере Политика Азербайджана в отношении обеспечения прав лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, на свободный доступ к информации на родном языке, в частности, путем так называемого трансграничного вещания, носит ограничительный характер. Указывая на наличие «армянского национального меньшинства» в Азербайджане1 официальные власти страны полностью препятствуют приему трансграничного вещания армянских каналов на Азербайджан, исходя, по всей видимости, из аргументации обеспечения интересов национальной безопасности и территориальной целостности азербайджанского государства. Тем самым нарушаются положения 1 В своем последнем докладе о выполнении положений Рамочной конвенции по защите национальных меньшинств официальный Баку отметил наличие на территории страны более 120 тысяч армян, которые «компактно проживают в основном в нагорно-карабахском регионе Азербайджана. Несмотря на вооруженный конфликт с Арменией и продолжающуюся оккупацию ею части территории Азербайджана, по имеющимся данным, вне нагорно-карабахского региона, в том числе в г. Баку, проживают от 30 до 50 тыс. армян. Язык общения – армянский, относящийся к индоевропейской семье языков» (Report Submitted by Azerbaijan Pursuant to Article 25, Paragraph 1 of the Framework Convention For The Protection of National Minorities, Received on 4 June 2002). 145 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Рамочной конвенции 1995г., а также специальные рекомендации, сформулированные в рамках Совета Европы – Рекомендации по использованию языков меньшинств в телерадиовещании (октябрь 2003). Статья 9 Рамочной конвенции устанавливает обязанность государств «признавать, что право каждого лица, принадлежащего к национальному меньшинству, на свободу выражения включает свободу придерживаться какого-либо мнения и получать и обмениваться информацией и идеями на языке меньшинства без вмешательства со стороны государственных органов и независимо от границ». Рамочная конвенция также устанавливает принцип недискриминации при предоставлении доступа к средствам массовой информации: «Участники обеспечивают в рамках своих правовых систем, чтобы лица, принадлежащие к национальным меньшинствам, не подвергались дискриминации в их доступе к средствам массовой информации». Рекомендации по использованию языков меньшинств в телерадиовещании 2003г. предусматривают «свободный прием трансграничного вещания как прямого, так и посредством повторной передачи или ретрансляции», который «не должен ограничиваться по языковому принципу». Как на вытекающее отсюда положение Рекомендации указывают на то, что «доступность иностранного телерадиовещания на языке меньшинства не отменяет обязанности государства по содействию развитию вещания внутри страны на этом языке, равно как и не оправдывает сокращения времени вещания на этом языке» (пункт 13). Часть 4 статьи 9 Рамочной конвенции требует от государств-участников «принимать надлежащие меры для облегчения доступа лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, к средствам информации в целях поощрения терпимости и обеспечения культурного плюрализма». Согласно одной из рекомендаций Комитета министров Совета Европы, «в то время как на общественных вещателей возложено особое обязательство по развитию культуры терпимости и понимания, телерадиовещание в целом является мощной силой в создании атмосферы, в которой можно бороться с нетерпимостью»1. Свободный прием трансграничного вещания является аспектом права лиц, принадлежащих к национальным меньшинствам, устанавливать и поддерживать свободные и мирные трансграничные контакты, в особенности, с лицами, с которыми они разделяют общее этническое, культурное, языковое или религиозное наследие, как указано в статье 17 Рамочной конвенции. Приложение к Рекомендации № R (97) 21 Комитета министров Совета Европы государствам-членам «О средствах массовой информации и развитии атмосферы терпимости» (пункт 5). 1 146 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян Статья 4 Европейской конвенции о трансграничном телевидении 1989г. предусматривает, что государства-участники «обеспечивают свободу приема и не ограничивают ретрансляцию на своей территории программ, соответствующих положениям настоящей Конвенции». В дополнение к этому часть 2 статьи 11 Европейской хартии региональных языков и языков меньшинств 1992г., разрешая регулирование, устанавливает, что «участники обязуются гарантировать свободу прямого приема радио- и телевизионных передач из соседних стран на языке, используемом в форме, идентичной или близкой региональному языку или языку меньшинства, и не препятствовать ретрансляции радио- и телевизионных передач на таком языке из соседних стран». В своем втором докладе Комитету по правам человека1 [22] относительно выполнения взятых обязательств по указанному Международному пакту в отношении защиты национальных меньшинств2 Азербайджан отметил, что на территории страны «ведутся радио- и телевизионные передачи, издаются книги, журналы и газеты на языках различных меньшинств, населяющих республику. Так, на курдском, лезгинском, талышском, грузинском, русском, армянском языках3 на республиканском радио организованы регулярные радиопередачи, финансируемые из государственного бюджета. В полном объеме транслируются российские программы ОРТ, РТР, НТВ, турецкие программы ТРТ1, Наргиз ТВ, ТГРТ, СТВ. В Азербайджане также существуют несколько частных телерадиокомпаний, имеется на государственном телеканале программа на английском языке»4 (пункт 651 доклада). При вступлении в Совет Европы Азербайджанская Республика взяла на себя целый ряд обязательств, среди которых можно упомянуть следующие: 1. гарантировать свободу выражения мнений и независимость средств массовой информации и журналистов и, в частности, исключить при1 Комитет создан в соответствии с Факультативным протоколом к Международному пакту о гражданских и политических правах от 19 декабря 1966г. 2 Статья 27 Международного пакта о гражданских и политических правах 1966г. 3 Любопытно, как это соотносится и «уживается» с абсолютной нетолерантностью азербайджанского государства и азербайджанской общественности ко всему армянскому? «С уверенностью можно говорить о том, что фальсифицируются цифры, а также иные сведения об армянах. По имеющимся у нас сведениям, армянки в Баку не только не говорят на армянском, но и стараются вести максимально незаметный образ жизни. Если бы они имели возможность, они даже бы от соседей скрывали свое армянское происхождение. Более того, известны отдельные случаи, когда их семьи хотели переехать, поменять квартиры для того, чтобы на новом месте скрыть национальную принадлежность своей матери или жены». – Грануш Харатян, Проблемы этнического выживания национальных меньшинств Азербайджана // «Спектр», Вопросы региональной безопасности, 2005, № 2, с. 100. 4 «По информации, полученной из Национального совета по телерадиовещанию, в Азербайджане 5 общереспубликанских телекомпаний (из них 4 частных и одна государственная) и 12 региональных телекомпаний. Выходят в эфир 7 частных радиокомпаний (практически все – музыкально-развлекательные)». – Мамедли З., СМИ Азербайджана: пять горьких истин и одна надежда // Диаспора, нефть и розы. Чем живут страны Южного Кавказа, Ер., 2005, с. 67. 147 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. менение административных мер для ограничения свободы СМИ; 2. преобразовать национальный телевизионный канал в общественный канал, управление которым осуществляет независимый совет управляющих; 3. принять в течение трех лет после вступления в Совет Европы закон о меньшинствах, который бы дополнил положения о недопустимости дискриминации, содержащиеся в Конституции и уголовном кодексе, и заменил бы собой президентский указ о национальных меньшинствах. В отношении первого обязательства политика Азербайджана известна и удостоена критических оценок со стороны международных правительственных и неправительственных организаций. Второе обязательство, корреспондирующее первому, было выполнено формально, но содержательная сторона оставляет желать лучшего: «... в конце 2003г. под прессингом Совета Европы Милли Меджлис (парламент Азербайджана) принял Закон об Общественном телевидении. В законе, в числе прочего, сказано, что «официальная информация должна передаваться без промедления и без купюр». К этому можно добавить, что в Милли Меджлис внесен также проект Закона «О свободе информации», который должен способствовать журналистам в получении информации из правительственных кругов без промедления. Однако, согласно тому же Закону об Общественном телевидении, членов Совета управления Общественным телевидением будет определять Конкурсная комиссия, которая создается соответствующим органом исполнительной власти. Круг замкнулся: «общественное» превратилось в «зависимое от политической власти»; в сущности «общественного» как не было, так и нет» [23]. В отношении третьего обязательства, непосредственно затрагивавшего права национальных меньшинств, отметим, что на субрегиональном семинаре по правам меньшинств «Культурное разнообразие и развитие в Центральной Азии» (Бишкек, 27-30 октября 2004 г.) Н.Камаладдинов, представлявший Международный кавказский фонд по проблемам меньшинств, проинформировал участников, что Азербайджан является государством-участником Европейской рамочной конвенции о защите национальных меньшинств. Хотя никакого национального закона о меньшинствах в Азербайджане не принято, проект закона, включавший девять статей, действительно существовал. По мнению Н.Камаладдинова, подобный закон, возможно, будет принят в будущем, хотя это необязательно приведет к улучшению или усилению защиты меньшинств на практике. Отвечая на вопрос об участии выходцев из числа национальных меньшинств в работе государственных служб, Н.Камаладдинов заявил, что в парламенте Азербайджана нет квот на представленность этнических групп [24]. 148 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян 3. Пропаганда и ее проявления в сфере защиты н ациональных меньшинств Азербайджана При ратификации Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств 1995г. со стороны Азербайджана было продекларировано, что «ратификация рамочной Конвенции и осуществление ее положений исключают любые действия, направленные против территориальной целостности и суверенитета Азербайджанской Республики, ее внутренней и внешней безопасности»1. В упоминаемом выше докладе об осуществлении положений Рамочной конвенции (2002г.) в своих «комментариях» к статье 21 Конвенции Азербайджан не упустил возможности (в очередной раз) отвлечься от конкретики и полностью сконцентрироваться на близкой для себя теме – защита территориальной целостности государства как приоритет современного Азербайджана во всех вопросах его внутренней и внешней политики. В докладе было упомянуто, что «Азербайджанская Республика исходит из того, что наибольшие проблемы возникают в тех случаях, когда национальное или этническое меньшинство, подталкиваемое внешними силами, главным образом «материнской страной», требует самоопределения путем отделения или изменения границ. При этом практически неизбежным в таких случаях последствием политики этнического национализма со стороны меньшинств является попытка последних избавиться от представителей других этнических групп, проживающих в их регионе, в целях достижения «чистого» этнического состава, и добиться пересмотра границ, с тем чтобы присоединиться к соседнему государству, большинство населения которого принадлежит к той же самой этнической группе. ...Урегулирование конфликтов, в которые вовлечены национальные меньшинства, должно основываться прежде всего на восстановлении и неукоснительном соблюдении территориальной целостности государства и сохранении и поощрении самобытности проживающего на его территории национального меньшинства». Складывается впечатление, что о чем бы ни шла речь устами нынешнего Азербайджана, в особенности если у него появляется лишняя возможность выступить с трибуны международной организации, в конце концов все сводится к приоритету защиты территориальной целостности страны и, так или иначе, делаются прозрачные намеки на сепаратизм армянского «национального меньшинства» в составе «демократического» Азербайджана. Ссылка Declaration contained in the instrument of accession deposited on 26 June 2000: «The Republic of Azerbaijan, confirming its adherence to the universal values and respecting human rights and fundamental freedoms, declares that the ratification of the Framework Convention for the Protection of National Minorities and implementation of its provisions do not imply any right to engage in any activity violating the territorial integrity and sovereignty, or internal and international security of the Republic of Azerbaijan» (www.coe.int) 1 149 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. на «пересмотр границ, с тем чтобы присоединиться к соседнему государству, большинство населения которого принадлежит к той же самой этнической группе» также прозрачно обнаруживает излюбленную тему азербайджанского руководства – «агрессия» со стороны Республики Армения. Азербайджанской Республике следует понять всю бесперспективность и вредность в первую очередь для себя подхода к нынешним национальным меньшинствам на своей территории как к потенциально сепаратистским этнокультурным общностям, подозреваемым в излишней тяге к «материнской стране». Для лезгин, аварцев и цахуров такой «материнской страной» выступает Республика Дагестан в составе Российской Федерации, для ингилойцев (грузин) – суверенная и независимая Грузия, для талышей возможно, что Иран более «материнская страна», чем ассимилирующая, а не интегрирующая их Азербайджанская Республика. Если последняя будет рассматривать свои национальные меньшинства, имеющие непосредственный территориальный контакт с «материнскими странами», в таком ключе, то взятие на себя международно-правовых обязательств будет носить формальный характер, без реальной и кропотливой работы по восприятию и осуществлению на своей территории европейских правовых принципов и норм. Отсюда национальные меньшинства Азербайджана будут стремиться к своим «материнским странам», ставя в приоритетное положение свою этническую идентичность, а не гражданскую принадлежность к государству, формально относящемуся к реализации международно-правовых стандартов в сфере защиты прав национальных меньшинств. Только сознание национальной идентичности, которое формируется на основе общей истории, общих языка и культуры, только сознание принадлежности к одной нации заставляет далеких друг от друга людей, рассеянных по бескрайним пространствам, чувствовать взаимную политическую ответственность. Только так граждане начинают видеть себя частями общего целого, в сколь бы абстрактных юридических терминах оно ни выражалось [25]. Неприемлема ситуация, когда национальное меньшинство ставится перед выбором (или «материнская страна» или страна гражданской принадлежности), перед диллемой (или «сепаратизм» - или «пассивная ассимиляция»). В политико-правовых условиях, которые сложились в постсоветском пространстве, коллективная идентичность диаспоры1 приобретает новый смысл, в котором можно выделить несколько ориентиров: а) культуру материнского этноса и соответствующей республики или государства; б) культу1 Здесь под диаспорой понимается этнокультурная общность, к которой приложимы все характеристики национального меньшинства. 150 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян ру собственного этнокультурного сообщества, которая так или иначе близка материнской. На наш взгляд, для диаспоры важнейшей является не проблема выбора альтернативного направления в сфере культурного самоопределения, а проблема совмещения отмеченных культурных ориентиров и создания особого синкретического типа диаспорной культуры» [1, с. 186]. К сказанному можно добавить, что синкретичность должна быть с необходимостью представлена не только в культурном измерении, но и вести к политико-правовой интегрированности национальных меньшинств в демократическое общественно-политическое поле страны гражданской принадлежности. Май, 2006г. Источники и литература Аствацатурова М. А., Диаспоры: этнокультурная идентичность национальных меньшинств (возможные теоретические модели) // Диаспора, 2003, № 2, с. 184. 2. Асим Оку, Иран может взорвать Азербайджан изнутри. http://www.axisgloberu.com. 30.06.2005. 3. Асбьерн Эйде, Глобальный и региональный подходы к ситуациям, включающим меньшинства // Заполняя рамки (пять лет мониторинга Рамочной конвенции по защите национальных меньшинств) - Тб., 2004, с. 37. 4. Борис Цилевич, Рамочная конвенция в контексте Совета Европы // Заполняя рамки (пять лет мониторинга Рамочной конвенции о защите национальных меньшинств) – Тб., 2004, с. 14. 5. Ямсков А., Традиционное землепользование кочевников исторического Карабаха и современный армяно-азербайджанский конфликт // Фактор этноконфессиональной самобытности в постсоветском пространстве, М., 1998, с. 175-176. 6. Бадалов Р., Демократия в Азербайджане: начало XXI века // Диаспора, нефть и розы... Чем живут страны Южного Кавказа, Ер., 2005, с. 24. 7. Расим Мусабеков, Становление независимого азербайджанского государства и этнические меньшинства. http://www.sakharov-center.ru/azrus/az_012.htm. 8. Вартанян А., Ирано-азербайджанские отношения: диалог с переменным успехом. http://www.iimes.ru. 27.03.2006. 9. Пашаева Г., Вопросы языковой политики в независимом Азербайджане http:// www.cidcm.umd.edu/partners/159.htm. 10. Джафаров Т., Джарчиева И., Решение языковых проблем в современном Азербайджане. http://www.ostu.ru/conf/ruslang2005/trend5/jafarov.htm. 11. Харатян Г., Проблемы этнического выживания национальных меньшинств 1. 151 М.Агаджанян 12. 13. 14. 15. 16. 17. 18. 19. 20. 21. 22. 23. 24. 25. «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Азербайджана // «Спектр», Вопросы региональной безопасности, 2005, № 2, с. 99. Румянцев С., Влияние урбанизации на становление социальной структуры азербайджанского общества // Центральная Азия и Кавказ, 2004, № 3 (33), с. 126. Миллер Б., Таты, их расселение и говоры (материалы и вопросы). Баку, 1929, с. 7. Семенов И., Горские евреи Кавказа. Некоторые аспекты этнической идентификации // Центральная Азия и Кавказ, 2003, № 3 (27), с. 194 – 195. Беккер М., Евреи в Азербайджане: история и перспективы // Центральная Азия и Кавказ, 2000, № 2 (8), с. 270. Зейналова С., Немцы в Азербайджане: ретроспективный анализ // Центральная Азия и Кавказ, 2005, № 6 (42), с. 170. Лейла Амирова, Азербайджанские лезгины равнодушны к выборам // Институт по освещению проблем войны и мира (IWPR), № 307, 6 октября, 2005. http:// www.iwpr.net. http://tolishpress.com/index.php/ 14.03.2006. Абасов А., Демографические процессы и анализ гендерной ситуации в Азербайджане // Центральная Азия и Кавказ, 2001, № 2 (14), с. 211. Из экспертных оценок и заключений по договору между Российской Федерацией и Азербайджанской Республикой http://www.slavmir.ru/arhiv98/sib03jan.htm#1. Газета «Право выбора» (Азербайджан), № 4, апрель 2005. http://www.embrus-az.com/rus-az.html. Комитет по правам человека, рассмотрение докладов, представленных государствами-участниками в соответствии со статьей 40 Международного пакта о гражданских и политических правах, Азербайджан (2000), CCPR/C/AZE/99/2. http://www1.umn.edu/humanrts/russian/hrcommittee /Rhrcrprtazerbaijan2000.html. Мамедли З., СМИ Азербайджана: пять горьких истин и одна надежда // Диаспора, нефть и розы. Чем живут страны Южного Кавказа, Ер., 2005, с. 64. http://www.ohchr.org/english/issues/minorities/docs/2005-wp.2-rus.doc. Юрген Хабермас, Европейское национальное государство: его достижения и пределы. О прошлом и будущем суверенитета и гражданства // Нации и национализм. Сборник статей, М., 2002, с. 369. 152 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. М.Агаджанян POLITICAL AND LEGAL ASPECTS OF THE SITUATION WITH NATIONAL MINORITIES IN REPUBLIC OF AZERBAIJAN Mikhail Aghajanyan Resume One of the main showings of the post-Soviet multinational countries’ aspiration of establishing a democratic state may be considered to be well thought and effectively carried out policy aiming at ensuring worthy representation for their citizens in all the spheres of social and political life. One has to state as a fact that in today’s Azerbaijan the principles of the national minorities’ assimilation prevails over the principles of their integration, nationalistic moods of the political elite tell on the people, the principle of territorial integrity is considered to be a panacea, when the norms on national minorities, instead of turning into legal-political talks, are not preserved and are substituted by propagandistic rhetoric instead, obliging to nothing. 153 ПРЕЗИДЕНТСКИЕ ВЫБОРЫ 2003г.: ИМИДЖ ЛИДЕРА В ПОЛИТИЧЕСКОЙ РЕКЛАМЕ Нвард Мелконян В статье представлен социологический анализ имиджей некоторых видных политических лидеров Армении: Роберта Кочаряна, Степана Демирчяна, Арташеса Гегамяна и Арама Карапетяна, которые принимали участие в выборах 2003 года. Анализ политической рекламы позволил выявить, какой имидж конструировался тем или иным политиком, какие символы использовались при этом, насколько эффективным был процесс самопрезентации политических лидеров с точки зрения соответствия имиджа социальным ожиданиям избирателей и его конгруэнтности текущей социально-политической ситуации. Было изучено, какие стереотипы и представления относительно личностей политических лидеров существовали в общественном сознании в предвыборный период, позитивные и негативные характеристики политических лидеров со стороны избирателей. Введение Для Армении 2003 год был довольно щедрым на политические события: в феврале – марте состоялись выборы Президента, в первом туре которых участвовало 9 кандидатов, а в мае были проведены выборы в Национальное Собрание, в которое по пропорциональному принципу баллотировалась 21 партия и общественно-политическая организация. В Армении прошлые выборы прошли достаточно бурно и драматично. В результате с новой остротой перед учеными встал ряд вопросов, связанных с отношением граждан к власти. На основании чего избиратели делают свой политический выбор? В какой мере их решение является результатом доверия, а в какой — диктуется рациональным выбором? Насколько избиратели доверяют СМИ? Каково воздействие политической рекламы на избирателей? Какие методы и приемы используют кандидаты при создании собственного имиджа? Как этот созданный имидж соотносится с ожиданиями избирателей, как воспринимается электоратом? Какие стереотипы относительно имиджей политических партий и лидеров превалируют в обществен154 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Н.Мелконян ном сознании сегодня? В преддверие новых выборов перечисленные проблемы нуждаются в детальном изучении и осмыслении. Данная статья является попыткой качественного анализа имиджей политических лидеров Армении, основанного на результатах проведенного в мае – июне 2003 года комплексного социологического исследования. С одной стороны, были изучены особенности самопрезентации лидеров и партий в политической рекламе, с другой – исследовались реакции и оценки избирателей на предложенные имиджи и символы, а также были выявлены сформированные и распространенные в обществе стереотипы относительно образов того или иного политического лидера или партии. Для исследования целенаправленно была выбрана телевизионная реклама, поскольку именно электронные СМИ являются наиболее эффективной формой общения с аудиторией (83% населения назвали телевидение основным источником информации) [1, стр. 215-216], так как тираж печатных изданий в Армении мал, цена для многих недоступна, и в провинцию они поступают в ограниченном количестве. К тому же, говоря о возможностях конструирования и распространения имиджформирующей информации, необходимо отметить следующие особенности. И радио, и пресса участвуют в формировании только вербального имиджа, тогда как телевидение формирует и распространяет информацию относительно габитарного, кинетического, средового, а также, конечно, и вербального имиджа, что повышает его эффективность. Результаты проведенного социологического исследования представляют интересный фактический материал для описания и анализа имиджей политических лидеров и партий. Целесообразным представляется изложение материала согласно вышеприведенной структуре политического имиджа. Многоуровневый анализ политической рекламы (традиционный, контент и дискурс-анализ) позволил выявить, какой имидж конструировался тем или иным политиком, какие символы использовались при этом, насколько эффективным был процесс самопрезентации политических лидеров с точки зрения соответствия имиджа социальным ожиданиям избирателей и его конгруэнтности текущей социально-политической ситуации. Далее методом фокус-групп было изучено, какие стереотипы и представления, какие позитивные и негативные характеристики относительно личностей политических лидеров существовали в общественном сознании в предвыборный период, насколько в имидже политических лидеров и партий были отражены ожидания и стереотипы, существующие в общественном сознании, какие политические мифы и символы превалируют сегодня в общественном сознании. 155 Н.Мелконян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Комплексный анализ особенностей восприятия имиджа политических лидеров со стороны потенциальных избирателей в Армении довольно широк. Мы остановимся лишь на самых ярких примерах конструирования имиджа некоторых политических лидеров, которые являлись главными акторами в предвыборной борьбе, основными фигурантами, вокруг которых крутилось все политическое действо. Целью данной статьи является описание проблем, связанных с процессом формирования политического имиджа, а никоим образом не его оценка. 1. Особенности восприятия имиджа политического лидера в Армении. Согласно исследованиям специалистов по предвыборным технологиям, существует две стратегии восприятия политического лидера. Согласно первой из них, политический лидер должен быть своего рода «сверхчеловеком» (принцип: «он лучше, чем я»), способным найти и предложить неординарные решения насущным проблемам, человеком выдающихся способностей и силы воли [2]. Вторая стратегия оценки предполагает, что поддержкой масс будет пользоваться тот политический деятель, который воспринимается населением как «один из нас», как обычный, простой человек со всеми его недостатками и достоинствами. Это положение вполне можно применить и к армянской политической мозаике, тем более что можно найти этому историческое обоснование: • потеря независимости и государства как такового стала основой идеализации Армянского государства, в котором правит справедливый и мудрый правитель; • республика, как форма организации общества и демократический режим правления, в Армении не имели исторических возможностей укорениться и стать традицией. Это привело к тому, что такой путь самоорганизации общества остался «незамеченным и неосмысленным» со стороны общества; • более того, в условиях отсутствия государства, главным способом самоорганизации армянского общества стали общины, кланы, семьи. Таким образом, исходя из специфики национальной истории, две известные тактики самопрезентации лидера находят свое осмысление следующим образом: 156 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Н.Мелконян 1. национальный лидер – это тот мудрый правитель, спаситель, мессия, который сможет возродить великое Армянское государство и вернуть армянам достойное существование, «свое место» в ряду других стран. 2. общинный лидер – тип, который исторически сложился в современных условиях. Тип лидера – «своего парня», «брата», «хорошего парня», который несет ответственность не за нацию или страну в целом, а за вверенную ему территорию, общину, клан. В предвыборной борьбе 2003 года политическая ситуация в нашей стране значительно изменилась, и сконструированный 4 года назад имидж некоторых политиков (за последние 4 года политическая сцена в Армении отличалась высоким уровнем мобильности) претерпел существенные изменения. Практически все кандидаты пытались показать свою близость народу, свое понимание и знание проблем общества. Президентские выборы, исходя из своих задач, уже предполагают у кандидатов создание преимущественно первой модели имиджа, однако на практике мы имели довольно интересные симбиозы, гибриды первой и второй моделей. Приведем примеры. 2. Актуализация имиджа в политической рекламе: проблема самопрезентации. 2.1. Имидж Роберта Кочаряна Действующий президент Республики Армения баллотировался на второй срок. В процессе предвыборной борьбы применялся достаточно широкий арсенал технологий формирования политического имиджа. Активно внедрялся миф о лидере, который не понаслышке знаком со всеми проблемами республики, кроме того, он не только готов их решать, а уже их решает. Всячески подчеркивалась компетентность кандидата во всех сферах общественной жизни. В рекламных роликах активно применялся метод сравнения и контраста. В данном случае эта технология проявлялась в трех направлениях: • сравнение периода правления Р.Кочаряна и периода правления Л.ТерПетросяна, с целью показать значительные позитивные сдвиги; • сравнение Республики Армения с другими республиками региона, акцентирующие преимущества РА, в частности экономическую, политическую стабильность, значительный рост в деле достижения демократии; • сравнение личности политического лидера Р.Кочаряна с другими кандидатами и с феноменом оппозиции в целом. 157 Н.Мелконян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Рекламные клипы сами призывают к сравнению. Яркий пример: один из клипов политической рекламы начинается со слов «Все познается в сравнении» и в таблице визуально сравниваются Кочарян, Гегамян, Демирчян по следующим параметрам: • Опыт политического управления (Кочарян – опытный и эффективный политический деятель в отличие от остальных). • Внешняя политика, дипломатический опыт (достижения Кочаряна в международной политике, о чем наглядно свидетельствуют встречи с лидерами и известными персонами из разных стран, успехи в переговорах, и полное отсутствие перечисленного у остальных). • Успехи в переговорном процессе по проблематике Карабахского конфликта. • Опыт военного (Кочарян участвовал в военных действиях в Карабахе, остальные не имеют подобного опыта). Деятельность во время Карабахского конфликта. • Восприятие международным сообществом. • Восприятие диаспорой. • Основные символы, которые использовались при конструировании подобного имиджа: • рукопожатия – Кочарян с иностранными лидерами; • строительство (причем Кочарян сам либо в роли строителя, с каской на голове, или же, что особенно характерно и символично, в такой позе, которая ассоциируется с памятником архитектору Таманяну, склонившемуся над макетом г.Еревана); • армейский контекст, где президент, появляется в военной форме, с оружием в руках, или в окружении солдат, а также министра обороны Сержа Саркисяна; • разрезание красных лент, посещения вновь открывшихся заводов и различных новостроек. Активно внедрялся имидж «лидера-практика», который не понаслышке знаком со всеми проблемами республики и на деле предпринимает попытки их разрешения. На подкрепление имиджа «Практика» направлен и слоган «Будем работать вместе!» В результате конструируется имидж опытного политика Кочаряна, заслуги которого отмечают и ценят и на родине, и за рубежом, по сравнению с которым его политические конкуренты (А.Гегамян и С.Демирчян) даже не могут рассматриваться в качестве альтернативы. Тем самым формируется 158 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Н.Мелконян «периферийный» имидж кандидата, которому не может быть альтернативы1. Этот имидж наряду с имиджем опытного руководителя значительно усиливается в предвыборной кампании второго тура. Например, рекламный ролик Кочаряна начинался с риторического вопроса: «Кому вы бы доверили жизнь своих родных – опытному врачу или сыну опытного врача, который не умеет даже держать в своих руках скальпель?» Или: «…таких директоров недействующих заводов, как Демирчян – много в Армении, более того, многие из них опытнее Демирчяна». Образ «Безальтернативного лидера» подкрепляется и рекламами-опросами, где те личности, с которыми, по мнению рекламных технологов, у избирателя возникнет желание идентифицировать себя (исходя их внешних характеристик, манеры поведения, обдуманности ответа) говорят, что будут голосовать за Кочаряна, а так называемые «несерьезные» или «непрезентабельные» актеры роликов говорят, что будут голосовать за других кандидатов, при этом часто оговариваются, путают их имена (С.Демирчяна называют К.Демирчяном). Таким образом создается «эффект успеха», что усиливает имидж «безальтернативности» Кочаряна. Если в основной части роликов Р.Кочаряна конструируется образ национального лидера, то в тех рекламных клипах, где президент общается с избирателями, логика построения данного типа имиджа резко нарушается. Здесь на первый план выходит образ «хорошего парня», «свойского мужика», который доступен, прост в общении, может говорить на простонародном диалекте. Однако, поскольку в целостной композиции имиджа превалирует в основном первый тип стратегии самопрезентации, то здесь нет явного конфликта при восприятии образа. По данным фокус-групп, в восприятии избирателей имидж Кочаряна позиционируется с образом президента РФ В.Путина. Кочаряну приписываются различные положительные качества Путина (респонденты отметили даже внешнее сходство). По мнению респондентов, именно такой человек, как В.Путин, нужен Армении в качестве президента (имеется в виду жесткая политика и дисциплина). А Р.Кочарян в целом соответствует этим требованиям. По мнению участников фокус-групп, президентская власть в Армении должна быть главной ветвью власти. Президент должен обладать «твердой 1 Структура имиджа (как роли) предполагает ядро (доминанту) и периферию (факультативные микророли). Ядро может быть представлено блоком ролей: например, Патриот, Избранник народа и Простой человек. На наш взгляд, модель имиджа может быть изображена в виде «древа», где ствол – это доминанта имиджа, крупные ветви – сопутствующие доминанте роли, мелкие ветки – факультативные микророли. Крону «древа имиджа» образуют отдельные качества личности лидера: честность, работоспособность, скромность, образованность, порядочность и т. д. (О.С. Иссерс. Что говорят политики, чтобы нравиться своему народу // Вестник Омского университета, 1996, Вып. 1., с. 71-74). 159 Н.Мелконян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. рукой» и проводить жесткую политику. Можно выделить несколько основных качеств, приписываемых Р.Кочаряну: умный, твердая рука, хладнокровный, сдержанный, злой гений, сильный лидер, настоящий мужчина. «У армян азиатский характер, поэтому нам больше подходят цари. Не надо недооценивать президента: он очень гибок, умен, он силен, особенно во внешней политике, это злой гений, и если он выглядит слабым и управляемым, то лишь потому, что ему выгодно таким казаться!» (Фокус-группа: экономическая и научная элита, мужчина, 48 лет). Можно сказать, что образ президента и собирательный контекст образовали некое пространство терпимости, характеризуемое: «Относимся с прощением» (мнение, выраженное участниками фокус-группы с молодежью), которое в свою очередь приводит скорее к полупозитивному восприятию: «За этого президента хотя бы не стыдно, когда он представляет твою страну» (Фокус-группа: молодежь, мужчина, 24 года). Примечательно, что как пережиток советской эпохи в общественном сознании все еще присутствует стереотип, что в актуальных проблемах республики виновен не правитель – в данном случае президент, а его подчиненные, его окружение. Здесь вперед выходит феномен «несведущего (непроинформированного) лидера» (пример Сталина, который «не знал» о репрессиях, его «не информировали» о произволе чиновников). В нашем обществе этот стереотип имеет достаточно четкие очертания: образ президента Кочаряна, который объективно не имеет возможности быть проинформированным о насущных проблемах армянского народа: «Беда в том, что от народа к президенту ведет длинная цепочка чиновников, которые не позволяют людям обращаться со своими проблемами непосредственно к нему» (Фокус-группа: г.Капан, мужчина, 35 лет); «Мы приписываем президенту и хорошее, и плохое, но ведь между ним и нами столько чиновников, что пока наш голос доходит до президента, либо бывает слишком поздно, либо он вообще не доходит…» (Фокус-группа: с.Ширакамут, женщина, 63 года); «Президент хороший, у него окружение плохое» (Фокус-группа: бюджетники, женщина, 53 года). 2.2. Имидж Степана Демирчяна Степан Демирчян баллотировался и на пост президента и в Национальное Собрание как лидер общественно-политического блока «Справедливость». При построении имиджа С.Демирчяна была выбрана довольно интересная стратегия. Так как противниками Демирчяна интенсивно создавался 160 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Н.Мелконян образ «сына своего отца», который не обладает никакими другими достоинствами, кроме родственных связей с безусловным авторитетом К.Демирчяном. Штаб Демирчяна предпринял попытку реконструировать этот образ в благоприятном для себя контексте: «достойный сын достойного отца». Причем этот образ развивается, обрастая множеством различных микроролей, в конечном итоге находит свое окончательное воплощение в имидже «Наследного принца», при этом подчеркивается как высокое происхождение, так и идея наследственности, преемственности отцовского дела: сын как продолжатель дела К.Демирчяна. В одном из рекламных роликов производится попытка конструирования персонального имиджа С.Демирчяна вне контекста персоны отца (ролик – ответ на антиролик Р.Кочяряна), в котором представлен следующий комментарий к видеоряду: « …тогда, когда К. Демирчян уже не был первым секрета- рем ЦК КП Армянской ССР, работники завода избрали С.Демирчяна директором завода, и в трудные времена, при отсутствии центрального финансирования, когда все остальные заводы были разграблены, строился завод «Марс». Этому способствовала только воля и решительность С.Демирчяна». В другом рекламном клипе Демирчян представлен в кругу своей семьи, показывают его жену, детей и мать, рассказывается о традициях семьи Демирчянов. С.Демирчян сам рассказывает о том, что он унаследовал от отца великодушие, лояльность, и т.д. Мать Степана Демирчяна рассказывает о том, что ее муж и сын были лучшими друзьями. Практически в каждом из роликом подчеркивается идея преемственности. При этом используются следующие символы: дерево, после спиливания которого на стволе вырастает новый росток, как символ продолжения жизни и преемственности. При анализе восприятия имиджа С.Демирчяна избирателями на основе данных фокус-групп, на первый план выходит проблема несоответствия социальных ожиданий и персонификацией лидера. Конфликт здесь проявляется в том, что ожидания избирателей связываются с Кареном Демирчяном, сконструированный имидж свидетельствует практически об идентичности этих двух персон, а в действительности избиратель оказывается перед фактом нереализованности ожиданий. Отношение респондентов к образу Степана Демирчяна строится в двух различных измерениях, что обусловлено разными ракурсами его имиджа: • в контексте персоны отца, • в контексте сильной оппозиции, претендующей на объединение. 161 Н.Мелконян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Рассмотрим как позитивные, так и негативные ассоциации в первом контексте: Положительные: «а у меня была надежда, что, если он будет избран, – будет хорошо, так как при его отце мы замечательно жили»; «если бы он стал президентом, он хоть бы расследовал дело об убийстве отца»; «он достойный сын своего отца»; «хороший сын хорошего человека» (Фокус-группа: работники частного сектора, женщина, 43 года). Негативные: «яблоко от яблони может и в яму скатиться» (Фокусгруппа: бюджетники, женщина, 56 лет); «бледная тень своего отца» (Фокусгруппа: молодежь, мужчина, 25 лет), «всего лишь сын Карена Демирчяна, а я сын Гарегина, но никогда Гарегином не стану» (Фокус-группа: г.Ванадзор, мужчина, 48 лет); «из жажды мести не должна рождаться политика» (Фокусгруппа: бюджетники, женщина, 34 года). Рассмотрим восприятие имиджа Демирчяна как главного кандидата от оппозиции, что предполагает оценку его личностных качеств, также в контексте позитивных и негативных ассоциаций. Позитивные: «новый, молодой участник политической жизни»; «хороший человек, так как он только вошел в политику, он все же честнее» (здесь присутствует также позитивно-нейтральное отношение – «с чего-то нужно начать?» – Прим. автора); «он культурный и порядочный человек, о чем свидетельствует его поведение во время дискуссии с Кочаряном»; (Фокусгруппа: г.Масис, женщина, 62 года) , «умный, через пять лет мог бы стать замечательным политиком» (Фокус-группа: работники частного сектора, мужчина, 46 лет). Негативные: «неопытный, несведущий в политике» (Фокус-группа: молодежь, женщина, 23 года); «лживый (т.к. постоянно прячет глаза, не смотрит прямо) (Фокус-группа: бюджетники, мужчина, 50 лет); «сомнительный человек, на политической арене ничего из себя не представляет» (Фокус-группа: г.Севан, мужчина, 32 года); «не готов для большой политики» (Фокус-группа: частный сектор, женщина, 52 года). 2.3.Имидж Арташеса Гегамяна Арташес Гегамян также баллотировался и на пост президента и в Национальное Собрание как лидер политической партии «Национальное Единение». Гегамян в предвыборной кампании часто использовал библейские мотивы. Более того, и в символике его партии центральное место занимает крест. «Придет час расплаты», – говорит он в роликах, подобно мессии. Интересно, что религиозный мотив в роликах часто смешивается с чисто нацио162 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Н.Мелконян нальными сюжетами. Например, в одном из его роликов презентация Гегамяна идет на фоне цитат и метафор из армянского эпоса «Давид Сасунский». Таким образом, он позиционируется как чисто национальный лидер, народный герой, с функциональной ролью «Спасителя» – мессии. Предвыборная кампания Гегамяна имеет четкую структуру: • наведение паники посредством рассказов о тяжелых реалиях, об узурпировавшей власть группировке чужаков, которая чинит «беспредел» в его родной стране. • пробуждение веры в пришествие «Спасителя». • в роли «Спасителя» выступает А.Гегамян – образованный, опытный политик, который проходил службу в армии (а не на военной кафедре), который местный, а не чужак и т.д. В роликах наблюдается тенденция использования светлых цветов, с целью создать впечатление света. Даже название партии – «Национальное Единение» – трактуется Гегамяном как заветная мечта всех поколений армян, национальная потребность. То есть вырисовывается портрет национального лидера. На усиление образа «Спасителя нации» работает также и слоган: «Спасем Армению!». Однако, с другой стороны, в роликах-репортажах из разных районов Армении Гегамян очень часто «борется» с местными чиновниками и органами местного самоуправления, бичуя их, общается с избирателями на простонародном наречье, да и габитарный имидж кандидата (кожаная куртка или короткая дубленка, кепка) способствуют формированию имиджа «своего парня», «драчуна и задиры». Объявив бойкот СМИ, Гегамян фактически создает иллюзию непосредственного контакта между ним и его потенциальным электоратом, что тоже соотносится с библейскими мотивами: Христос общался со своими последователями не через СМИ. Таким образом, имидж Гегамян представляется как симбиоз элитарного и народного лидера. Он образован, умен, имеет опыт государственного управления (был председателем горисполкома г.Еревана) с одной стороны, и с другой – он использует технологию «я один из вас». Причем, если в случае с имиджем Кочаряна конфликт между этими двумя стратегиями самопрезентации не наблюдается, т.к. имидж «Практика» уже предполагает сочетание этих двух имиджей, то в случае с Гегамяном конфликт возможен, т.к. первый образ сконструирован на основе высокопарных, напыщенных фраз и жестов, которые не соотносятся с обыденным поведением кандидата. 163 Н.Мелконян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Гегамян ведет тактику идеализации своего образа, показывая, что он в комплексе обладает всеми теми положительными качествами, которые другие кандидаты презентуют как исключительные: например, свое участие в Карабахском движении (столкновение у Вокзальной площади), служба в армии, опыт в государственном управлении и даже происхождение, не уступающее С.Демирчяну: «Я сын Мамикона, которого все любили и уважали». Образ А.Гегамяна в восприятии избирателей. Результаты фокус-групп свидетельствуют о том, что нет выраженного, обоснованного отношения к Арташесу Гегамяну. Некоторые воспринимают его как образованного, человечного, честного, опытного человека, который полон новых интересных идей. С ним связывают определенные надежды (имидж спасителя, мессии). Однако о нем же и говорят, что он на протяжении своей политической карьеры слишком часто менял убеждения, а во втором туре президентских выборов занял вообще непонятную позицию, поэтому респонденты его назвали: «ни рыба, ни мясо» и «так себе». Персона Гегамяна пользуется авторитетом. Он безусловный символ своей партии. Сами респонденты, хоть и знают соратников Гегамяна (в основном А.Ованесяна), однако считают, что «приоритет за лидером партии». Партию «Национальное Единение» можно назвать партией одной личности. Здесь и вовсе нет партии, а есть исключительно Гегамян – полубог-получеловек, наиболее приемлемый на фоне других оппозиционных кандидатов (хотя здесь необходимо сделать оговорку, так как Гегамян не воспринимается как радикальный оппозиционер (хотя и представляется таковым)). Если партия Демирчяна оппозиционная, то партия Гегамяна, в первую очередь, гегамяновская. 2.4. Имидж Арама Карапетяна На выборах 2003г. ставка на «новые имена» была беспроигрышной. После выборов 1999г. Армения постоянно ждет своего героя. Поэтому новое лицо в политической мозаике появилось как нельзя вовремя. А.Карапетян выступает в роли «чистой доски» (tabula rasa), «незапятнанного» на политической кухне лидера. В его «героическом» образе выделяются следующие микророли: «Жесткий политик» – этому способствуют также его довольно агрессивные жесты и обещания наказать всех виновных в проблемах народа. Изучая ролики Карапетяна, можно заметить, что и здесь много общего с имиджем российских политиков: имиджем, конструировавшимся для Путина в 1999г., и имиджем Жириновского. По сравнению с другими оппозиционными лидерами, чьи речи довольно предсказуемы, 164 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Н.Мелконян А.Карапетян не появляется так часто на экранах, не повторяется, тем самым не становится привычным. Его громкие заявления о наказуемости виновных, с использованием обыденной лексики («Сейчас пальцем буду грозить, а потом чем-то другим», «Надо будет, и Паракяр закроем!» и т.д.) очень похожи на путинское обещание «замочим в сортире». Рекламные заставки А.Карапетяна динамичны, они включают символы с конкретными значениями. К примеру, в ролике показано: при комментарии – когда «настают новые времена» и приближаемся к «Перспективе», большая и малая вершины Арарата меняются местами (вид со стороны Западной Армении). Используется символ бьющих часов, скрип часовых меха- низмов и т.д. А.Карапетян в рекламной заставке вышагивает на фоне голубей и под руку со своей супругой, подчеркивая значимость одной из высших ценностей армянского общества – семьи. Важным фактором построения имиджа Карапетяна стал инцидент 4ого февраля (его соратника Г.Бабуханяна на встрече с избирателями ранили ножом), что позволило построить их команде «миф о заговоре»: если его преследуют, значит – боятся, так как его рейтинг растет с каждым днем. Сам Карапетян строит для себя имидж героя-храбреца: «Говорю без страха и спокойно… говорю открыто»; «я объявляю – ничего не боюсь, кроме заражения гриппом», «обещаю, что не буду во власти, если власть не изменится». Речь Карапетяна содержательна, обоснованна, жесты – агрессивны и одновременно эмоционально-насыщены, что придает решительность лидеру. Он строит имидж востребованного лидера. «Мне было тяжело принять решение перейти от теории к практике, но если мы сами не построим наш дом, мы будем вынуждены окончательно покинуть страну». В некоторых рекламных клипах А.Карапетяна можно заметить и элементы формирования мифа об антигерое. Хоть в большинстве роликов антигерой и не персонифицирован – он чаще всего «порочная и преступная система власти», все же в некоторых клипах можно заметить противопоставление А.Карапетяна и Р.Кочаряна. Например, в одном из рекламных роликов показано, как молния поражает баскетбольные мячи, на которых написаны числа 1999-2003 (годы президентства Р.Кочаряна): ссылка на имидж действующего президента как спортсмена-баскетболиста. Одним из основных акцентов имиджа А.Карапетяна является тот факт, что он приезжий, причем приезжий из Москвы. Это содержит в себе апелляцию на поддержку Кремля, что в армянской реальности достаточно веский аргумент. С другой стороны, этим обосновывается и подчеркивается его отдаленность и невовлеченность в армянскую политику. 165 Н.Мелконян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. В целом создается образ лидера «Интеллигента», с элементами имиджа «Бескомпромисного». 3. Армянская современная политическая мифология: герои и антигерои С позиций драматургического подхода предвыборную кампанию можно рассматривать как спектакль, который развивается по законам драматического зрелища. В нем есть главный герой (протагонист) и антигерой (антагонист), есть критические обстоятельства и осложнения, которые герой постоянно преодолевает, при этом демонстрируя свои положительные качества и противопоставляясь отрицательным характеристикам антигероя. В политическом спектакле есть и свои декорации – символика, используемая при самопрезентации лидеров. То есть, согласно известному российскому психологу Д.Ольшанскому, имидж есть функционирующий миф, закрепленный в различных текстах, и построение мифов – составная часть процесса конструирования имиджа [3, с. 553]. Мифы – это содержание, идея той формы, которая получает название имиджа. Как отмечает Г.Почепцов, «миф предстает перед нами как сценарий развертывания имиджа, в котором сразу заполняются до этого пустые роли друзей и врагов главного героя» [4, с. 168]. Из всех возможных сюжетов политического мифа можно выделить четыре основные темы: о заговоре, о золотом веке, о герое-спасителе, о единстве. 1) Миф о заговоре истолковывает негативно воспринимаемые явления, как результат тайного действия сил тьмы. 2) Миф о золотом веке либо призывает вернуться к «истокам» в светлое прошлое, где царили любовь, равенство, братство, где мир был прост и понятен, либо зовет в светлое будущее, рассматривая предыдущие периоды как «предысторию», существование которой оправдано лишь в той мере, в какой она подготавливала это идеальное будущее. 3) Миф о герое-спасителе наделяет конкретные персонажи харизматическими чертами. Герой должен обладать даром пророка, непревзойденным талантом полководца-воителя, высочайшими моральными качествами и т.п. 4) Миф о единстве основан на противопоставлении «друзья» – «враги», «свои» – «чужие», «мы» – «они». Они или, иначе, враги – причина всех наших бедствий и несчастий. «Они» стремятся отобрать «наши» ценности и потому спасение в единстве и противостоянии «им» [5, с. 231]. Результаты комплексного анализа документов позволяют выделить и типологизировать те функциональные роли, которые играли политики в процессе самопрезентации, их мифы, а также описать ситуационный контекст, который в данном случае будет играть роль опытного фрейма для каждого конкретного политика. 166 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Н.Мелконян Таблица 1 Герой Роберт Кочарян Антигерой Золотой век Единство (Свойчужой) • Опытный Оппозиция в целом политик, на деле доказавший эффективность своего лидерства. • Национальный лидер. • Гарант стабильности, мира и развития. • Политики без Общество, достигшее экономического благополучия, стабильности и мира в годы правления Кочаряна с перспективой интенсивного прогресса в будущем. Опытный политик – политики с отсутствием опыта. Воевавшие за Карабах – не воевавшие за Карабах. • Время правления • Оппозиция К.Демирчяна и новая эра С.Демирчяна - продолжение дела отца. • Период восстановления справедливости после наказания виновных в расстреле Парламента 27 октября 1999 года и в фальсификации результатов выборов. Наступление эры возрожденной, восстановленной страны (շեն երկիր). (единственная альтернатива власти) – власти. • Оппозиция, справедливая, достойная доверия народа – власть, какого-либо опыта управления. Обобщенная характеристика оппозиционеров случайные люди, самозванцы, против которых надо бороться, чтобы они не пришли к власти. Персонифицирован ная оппозиция • Гегамян - провокатор, клиент определенных медицинских учреждений. • Демирчян никто, марионетка. • Карапетян неизвестное лицо, который посмел угрожать властям. Степан Демирчян «Достойный сын достойного отца», которому сегодня доверяет народ. Кандидат от объединенной оппозиции, которая озвучивает проблемы и ожидания народа. Фальсифицировавш ая итоги выборов 1998 года и незаконно отнявшая победу К.Демирчяна преступная власть, готовая снова сфальсифицировать итоги этих выборов. 167 «приватизировавшая Армению», антинародная, авторитарная, «отчужденная от народа, нашей истории и наших ценностей». Н.Мелконян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Герой Арташес Гегамаян • Спаситель («Спасем Арме- нию»), • Патриот. • Коренной армя- нин (айастанец). • Бескомпромис- сный борец с несправедливостью. • Честный, порядочный («мы чисты, не оставили после себя следов крови, грабежей»). Арам Карапетян • Интеллигент, теоретик-профессионал. • Жесткий политик. • Храбрец. • Патриот («он вернулся из Москвы, хотя у него там были и деньги, и должности»). Антигерой Персонифициров анный антигерой • Серж Саркисян («автор грязной политики»), Р.Кочарян («провинциал») и их окружение. Обобщенный враг - власть • Антинародная власть – страшный, сильный враг, («…который пытается заставить молчать героя»). • Президент и правительство, (причем открытой оппозиции к самому Кочаряну нет, только латентная). Обобщенный враг • Виновные в проблемах народа. Золотой век • Золотой век наступит после пришествия Гегамяна к власти, когда он «превратит Единство (Свой-чужой) • Гегамян и его последо- ватели – карабахский клан, • народ Армении приезжие из Карабаха. Армению в Гегашен». Золотой век наступит • После наказа- Карапетян – его преследователи из президентского клана. ния всех виновных. • После смены преступной, порочной власти. • Смены коррумпированной системы. • Воссоединения Западной и Восточной Армении (проявляется в роликах латентно). Заключение В Армении произошла персонификация политических движений и партий. За редким исключением не сами политические движения и партии выдвигают лидера, а конкретные яркие личности создают партии, возглавляют их, или присоединяются к ним. Практически невозможно представить партию «Национальное Единение» без Арташеса Гегамяна или «Оринац Еркир» без Артура Багдасаряна и т.д. Свой выбор значительная часть общества и населения страны осуществляют не на основе рациональной оценки программ определенных политических движений и их лидеров или их решений и 168 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Н.Мелконян деятельности, а на эмоциональном уровне, на основе сложившегося соотношения симпатий и антипатий, степени доверия и недоверия к конкретным лидерам и организациям. Голосуют за лидера как личность, а не за те политические силы, которые его поддерживают и продвигают на политической арене. Практически не учитывается, чьи интересы он выражает и, соответственно, будет защищать, придя к власти. Персонификация носит гипертрофированный характер: при отсутствии ясных политических программ и последовательно осуществляющих их партий избирателю приходится ориентироваться на отдельных деятелей. В таких условиях актуализируется проблема формирования имиджа. Развитие и распространение технологий создания имиджа, профессиональное имидж-конструирование может оказать благоприятное воздействие на снижение негативного отношения населения к политике и привести к нивелированию существующего сегодня в Армении уровня поляризации между политиками и обществом. Октябрь, 2006г. Источники и литература 1. Погосян Г.А. Армянское общество в трансформации. Ер., 2003. 2. Имидж лидера. Психологическое пособие для политиков. Под ред.В.ЕгоровойГантман. М., 1994. 3. Ольшанский Д.В. Политическая психология. СП., 2002. 4. Шомова С. «Политические шахматы. Паблик рилейшнз как интеллектуальная игра». М., 2003. 5. Политология. Учебник под редакцией Василика М.А. Глава 12, М., 2001г. 169 Н.Мелконян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. PRESIDENTIAL ELECTIONS 2003: IMAGE OF THE LEADER IN POLITICAL ADVERTISING Nvard Melqonyan Resume In the article is presented sociological analysis of image of a number of Armenian political leaders who ran for the post of president in 2003. The analysis of political advertising allowed revealing what kind of policy was adopted by this or that politician, which symbols were being used at the same time, how effective was the process of the political leaders’ self-presentation from the standpoint of its conformity with the electors’ social expectations and its congruence in the current social-political situation. It was studied which stereotypes and ideas, referring to the political leaders’ individuality, existed in public consciousness at preelection period, positive and negative characteristics of political leaders by the electors. 170 АШХАРАЖОХОВ: ВЫСШЕЕ СОВЕЩАТЕЛЬНОЕ СОБРАНИЕ АРМЕНИИ Артак Мовсисян В статье рассмотрены правомочия, функции и сословный состав высшего совещательного собрания Древней Армении – Ашхаражохова1. Первоисточники указывают, что Ашхаражохов был правомочен объявлять войну, отстранять от должностей недостойных светских и духовных лидеров страны, организовывать выборы католикоса, устанавливать общезначимые законы и правила. Особо отмечается тот факт, что в составе высшего совещательного собрания были представлены все сословия страны – от царя до селян и простолюдин. Включение представителей всех сословий в состав высшего совещательного собрания является чрезвычайно позитивным явлением, и данный принцип можно использовать в нынешней системе управления Арменией. Введение Одной из важных предпосылок гармоничного существования любого демократического общества является равноправное сосуществование социальных слоев и сословий, составляющих это общество, что подразумевает соблюдение интересов этих слоев при разработке внутренней политики государства. В этом смысле важно исследовать исторический опыт (если таковой имеется), что позволит не только не повторять прошлых ошибок, но и использовать накопленный в результате исторического опыта позитив. В этом плане примечательно, что история Армении на протяжении многих тысячелетий была полна фактами соблюдения прав социальных слоев и сословий. Обратимся к высшему совещательному собранию – Ашхаражохову. 1 Армянское слово «Ашхаражохов» буквально переводится как «мировой собор, собрание». Однако мы сочли целесообразным сохранить терминологию автора. - Прим. ред. 171 А.Мовсисян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. 1. Краткий исторический экскурс Во время гражданской войны, начавшейся в Англии в 1265г., было созвано представительское собрание, на котором, кроме баронов, присутствовали по два рыцаря и два гражданина из крупных городов. Так была создана предтеча нынешнего парламентаризма – считающийся первым в мире английский парламент [1-3]. Парламенты, созданные в Англии, а потом и в странах Европы и других континентов (в некоторых странах они назывались иначе – конгресс, ригстаг, сейм, стортинг, совет, собрание и т.д.), принимали законы, создавали органы конституционного контроля, утверждали бюджет, международные договора и т.п. Парламент считался высшим проявлением демократии и, согласно сегодняшним критериям, он образовался в 1265г. В 301г. царь Великой Армении Тиридат III послал грамоту «стране, областям, нахарарам (министрам), войскам, селянам и всем остальным», чтобы прислали представителей, дабы решить вопрос религии страны Армянской. По свидетельству Агафангела, от собравшихся Григорий Просветитель «принял совет одобрения» «разрушить, уничтожить и изжить прежнюю веру со всеми следами ее» [4, 108, 777]. И христианство было признано государственной религией. Это собрание, принявшее судьбоносное для армянского народа решение, не было первым и не стало последним в армянской истории. В армянской летописи и историографии подобные собрания называются «Ашхаражоховами» [5, с. 249-252; 6]. О них есть множество свидетельств, из которых узнаем, что Ашхаражохов был правомочен устанавливать обязательные для всех законы и правила, решать такие вопросы государственной важности, как объявление войны, выборы католикоса и даже свержение царя. 2. Созыв Ашхаражохова в чрезвычайных ситуациях Обычно Ашхаражохов созывался по приказу царя, который и председательствовал на собрании: «Со всех краев, по приказу, скорым образом прибыли в назначенное место – город Вагаршапат в Айраратской области, и сам царь прибыл туда» [4, 111, 791]. Ашхаражоховы созывались в чрезвычайных ситуациях. Вот одно из сообщений Павстоса Бюзанда о созванном в такой ситуации Ашхаражохове, касающемся событий, последовавших пленению царя Тирана: «Потом еще больше собралось мужей страны Армянской: кроме полководцев - великие нахарары, старшины, правители, хозяева краев, мужи благородные и даже 172 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. А.Мовсисян селяне-простолюдины. Обсуждали вместе и говорили: «Что же это мы делаем: сидим и горюем, а враги воспользуются этим, и опять нападут на страну. Давайте утешимся, защитим себя и страну и отомстим за исконного хозяина нашего» [7, кн. 3, гл. 21]. Другой Ашхаражохов, созванный в чрезвычайной ситуации, состоялся с целью свержения царя Аршака II, которое не состоялось из-за вмешательства католикоса Нерсеса Великого. В Ашхаражохове, состоявшемся у католикоса, приняли участие многие, начиная от главнейших в стране Армянской, до крестьянских старшин1. В отличие от этой неудачной попытки свержения Аршака II, в 16г. н.э. у горы Нпат был созван Ашхаражохов, целью которого было свержение захватившего трон Армении римского ставленника Вононеса Аршакуни. Свержение состоялось. Согласно свидетельству современного летописца, после собрания у горы Нпат Вононес «более не имел возможности править» [8, 9]. Много раз Ашхаражоховы созывали по вопросу избрания духовного лидера страны. Вот как представляется одна из подобных ситуаций в произведении Павстоса Бюзанда: «Тогда созвали мировой совет, чтобы решить, кто станет католикосом патриаршества» [7, кн. 3, гл. 17]. 3. Ежегодный созыв Ашхаражохова? В нашей летописи в основном упоминаются Ашхаражоховы, созванные в чрезвычайных ситуациях. А как и когда собирались на обычные (предположительно ежегодные) Ашхаражоховы, можно предположить, исходя из предисловия устава, принятого Шахапиванским законодательным собранием (5-й век) «На празднике Норабер» [10, 11], т.е. в дни августовских празднеств Навасарда (Нового Года). В дохристианские времена Ашхаражохов созывался в святилище храма бога Ванатур в городе Багаван у подножия горы Нпат в губернии Багреванд, а в христианский период – в Вагаршапате, Шахапиване и других местах. 1 «Потом собрались все люди царства Армянского и пришли к Великому католикосу Армении – Нерсесу: и были среди них великие мужи, нахарары, правители, хозяева краев, наместники, наставники и главы сословий селян» [7, кн. 4, гл. 51]: 173 А.Мовсисян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. 4. Происхождение Ашхаражохова Ашхаражохов в Армении, по всей вероятности, существовал задолго до 16 года. Пожалуй, правы исследователи, связывающие происхождение Ашхаражохова с древними родоплеменными временами, когда создавались советы или собрания старшин родов и племен [5, с. 249; 6, с. 828]. В ранних государственных образованьях они становились совещательными органами при царе. Собрание старейшин – совещательный орган, созываемый царем, – упоминается в связи с первым армянским государством – Араттой (XXVIII-XXVIIвв. до Р.Х.). Согласно источникам, Собрание старейшин действовало при царе-верховном жреце, стоящем во главе власти: власть царя распространялась и на светскую, и на духовную сферы жизни, т.е. система управления страной была религиозно-государственной (теократической)1. Совещаясь с собранием старейшин, царь-верховный жрец решал особо важные государственные вопросы (объявление войны, заключение мира и т.д.) [12]. Собрание старейшин – высший совещательный орган, действующий при царе, упоминается также в связи с царством Айаса-Аззи (XV-XIII вв. до Р.Х.) [13-15]. В Ванском царстве (IX-VII вв. до Р.Х.) упоминаются царские советники, которые, должно быть, были членами Собрания старейшин [16]. Неизвестно, какой сословный и социальный состав имело Собрание старейшин в древних армянских царствах. Однако Ашхаражохов, созданный в ходе совершенствования Собрания старейшин, уже являлся качественно новым явлением. Он существовал во времена Арташидов (Арташесян) и Аршакидов (Аршакуни) и в нем участвовали представители всех слоев. 5. Сословный охват и полномочия Ашхаражохова В Ашхаражохове принимали участие представители всех слоев народа – от царя до простолюдинов, которые «держа совет всем миром» решали насущные проблемы страны. В этом плане Ашхаражохов являлся высшим представительским собранием страны, наивысшим проявлением демократии с очень широким для своего времени охватом сфер деятельности: существовали и другие собрания (советы) – церковные, нахарарские, городских старшин. Уважение ко всем без исключения сословиям выражалось также во Соотношение светской и духовной властей на протяжении следующих веков, при переходе от теократии к светскому государству, менялось интересным образом. Сначала происходит разделение должности «царь–верховный жрец» на ее составляющие, причем в начальный период царская семья оставляет себе также должность верховного жреца (во времена Ерванда III им был его брат Ерваз, Арташес I жрецом назначил своего брата Мажана), позднее эта должность отдается жреческому роду Вагуни, полномочия которого в христианской Армении переходят к роду Григория Просветителя. В дальнейшем должность католикоса стала выборной, а в более поздний период произошло разделение церкви и государства. 1 174 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. А.Мовсисян вступительных частях посланий царей Армении. Например: «От царя Великой Армении Тиридата всем великим, князьям, нахарарам, ставленникам и другим, кто во власти моей в городах, в селах и поселках, дворянам и селянам, посылаю мои приветствия всем одновременно» [4, 12, 126]; или «От царя Великой Армении Тиридата всем краям, областям, нахарарам, войскам, селянам и всем остальным – мои приветствия» [4, 12, 134]. Охват всех сословий в Ашхаражохове был не просто проявлением обычного уважения к ним, но выражением того, что с их интересами считаются, их приглашают принять участие в управлении страной. Сравнивая армянский Ашхаражохов с английским парламентом, считающимся предтечей современного парламентаризма, мы видим, что Ашхаражохов привлекал к участию намного больше сословий: в нем участвовали представители крестьянства («селяне-простолюдины», «крестьянские старшины»), а английское крестьянство вообще не имело голоса в парламенте. Своими полномочиями Ашхаражохов также не уступал английскому парламенту: как было отмечено выше, он обладал правом объявлять войну, снимать с должностей недостойных светских и духовных предводителей, организовывать выборы католикоса, устанавливать общеобязательные законы и правила. (Чтобы не грешить перед научной истиной, отметим, что в Англии тоже упоминается институт, аналогичный Ашхаражохову, не имевший иных полномочий, кроме совещательной функции при короле, и исполнявший лишь формальную роль, потому мы сочли правильным сравнивать наш Ашхаражохов с английским парламентом). Вместо выводов Оценивая такой широкий охват сословий в высшем представительском собрании страны как чрезвычайно положительное явление, не можем не обратиться к сегодняшним реалиям. К сожалению, в ходе выборов последних лет (особенно 2003г.) сформировалась тенденция превращения парламента в «собрание олигархов». Если так будет продолжаться, то парламент может стать «партийно-олигархическим собранием». Между тем есть сословия, которые составляют немалую часть населения и играют значительную роль в жизни страны, однако не имеют своих представителей в парламенте. Представление их интересов непоследовательно и часто обуславливается популистскими намерениями того или иного «олигарха» или политического деятеля. Полагаем, что наличие в высших эшелонах власти звеньев, представляющих интересы всех сословий страны, только позитивно отразится на дальнейшем развитии Армении. 175 А.Мовсисян «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. В контексте вышесказанного, было бы правильнее, если бы мы не копировали Запад, но, принимая за основу исторические реалии, назвали парламент Армении не «Национальное собрание», а «Ашхаражохов». Помимо исторического названия, это было бы правильно еще и семантически, т.к. на сегодня наш парламент представляет лишь Армению (и то лишь РА). А для всего армянства, 70% которого рассеяно за пределами Родины, по всему миру, претендовать на то, чтобы стать «Национальным собранием» может только «Общеармянская ассамблея» (конгресс). Осуществление подобного замысла, несомненно, стало бы желательнее, если бы мы на миг представили, что в сегодняшней Армении Ашхаражохов может стать гарантом защиты прав и солидарности всех сословий страны1. Июль, 2006г. Источники и литература 1. Левицкий Я.А., Гражданская война 1263-1267гг. Возникновения парламента, «Всемирная история», т. III, М., 1957, с. 369-371. 2. Баглай М.В., Парламент, Большая советская энциклопедия, т. 19, М., 1975, с. 215. 3. Պառլամենտ, Հայկական սովետական հանրագիտարան, հ. 9, Ե., 1983, էջ 135136։ 4. Ագաթանգեղոս, Հայոց պատմություն (քնն. բնագիրը Գ. Տեր-Մկրտչյանի և Ստ. Մալխասյանցի, աշխարհաբար թարգմ. Բ. Ուլուբաբյանի), Ե., 1982։ 5. Մանանդյան Հ., Ֆեոդալիզմը Հին Հայաստանում, Երկեր, հ. Դ, Ե., 1981։ 6. Երեմյան Ս.Տ., Մեծ Հայքի թագավորության պետական կառուցվածքը մ. թ. I-II դարերում, Հայ ժողովրդի պատմություն (ԳԱ հրատ.), հ. I, Ե., 1971, էջ 828-829։ 7. Փավստոս Բուզանդ, Հայոց պատմություն (աշխարհաբար թարգմ. Ստ. Մալխասյանցի), Ե., 1968։ 8. Հովսեպոս Փլավիոս, Հրեական հնախոսություն (հատվածներ), Հայ ժողովրդի պատմության քրեստոմատիա, հ. 1, Ե., 1981, էջ 313-314։ 9. Երեմյան Ս.Տ., Մեծ Հայքի պայքարը անկախության համար Արտաշեսյան դինաստիայի անկումից հետո, Հայ ժողովրդի պատմություն (ԳԱ հրատ.), հ. I, Երևան, 1971, էջ 712։ 10. Հայոց կանոնիս (Կանոնք Շահապիվանի), Կանոնագիրք Հայոց, հ. Ա (աշխատասիրությամբ` Վ. Հակոբյանի), Ե., 1964, էջ 427։ 1 Прим. ред. – Учитывая существование двух армянских государств (РА и НКР), идея переименовать «Национальное собрание» в «Ашхаражохов» несколько спорна. В то же время, предложение об организации «Общеармянской ассамблеи» является весьма конструктивным и актуальным. Очевидно, что организационный формат и содержание действующего ныне форума «Родина - Диаспора» не соответствуют вызовам, стоящим перед армянством. 176 «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. А.Мовсисян 11. Կատվալյան Մ., Աշխարհաժողով, Հայկական սովետական հանրագիտարան, հ. 1, Ե., 1974, էջ 484։ 12. Մովսիսյան Ա.Ե., Հայաստանը Քրիստոսից առաջ երրորդ հազարամյակում (ըստ գրավոր աղբյուրների), Ե., 2005, էջ 92-93։ 13. Forrer E., Hajasa-Azzi, “Caucasica”, 1931, № 9, p. 5. 14. Капанцян Г., Хайаса – колыбель армян. Этногенез армян и их начальная история. Е., 1948, с. 25. 15. Բարսեղյան Լ., Հայասա-Ազզիի սոցիալ-տնտեսական հարաբերությունների մասին, ՏՀԳ, 1963, թիվ 6, էջ 103-105։ 16. Հարությունյան Ն.Վ., Ուրարտուի պետական կառուցվածքը, Հայ ժողովրդի պատմության (ԳԱ հրատ.), հ. I, Ե., 1971, էջ 346։ ASHKHARAZHOGHOV: SUPREME DELIBERATIVE COUNCIL IN ARMENIA Artak Movsisyan Resume In the Article are examined warrants, functions and class staff of the Supreme Deliberative Body of ancient Armenia – Ashkharazhoghov. According to source materials, Ashkharazhoghov was authorized to declare war, to dismiss not worthy secular and spiritual leaders of the country, to organize the Catholicos’s elections, to pass laws etc. Special attention is paid to the fact that all the classes of the country were included into the Supreme Deliberative Meeting. According to the author, the inclusion of the representatives of all the classes into staff of the Supreme Deliberative Meeting is quite a positive occurrence and the given principle should be used in the governing system of today’s Armenia. 177 Памятка автору «21-й ВЕК», № 2 (4), 2006г. Памятка автору Журнал «21 Дар» публикует статьи аналитического характера, в которых превалируют темы, затрагивающие актуальные проблемы Республики Армения. Заказанные редакционным советом журнала статьи и материалы являются собственностью Фонда «Нораванк». Принимаемые редакцией статьи рецензируются. Публикации журнала выражают точку зрения их авторов. Требования к представляемым материалам 1. Статьи должны быть представлены на армянском, русском или английском языках, печатно (в двух экземплярах) и на дискете, в компьютерном наборе (MS WORD) шрифтами «Times New Roman», «Sylfaen» (русский, английский) и «Sylfaen», «Arial LatArm» (армянский), размером 11. 2. Страница статьи должна соответствовать формату А4 и иметь поля: слева 1.0 см, справа 3.0 см, сверху и снизу 2.5 см. Межстрочный интервал – 1.5. Обязательно наличие аннотации и резюме. Резюме приводится на языке, отличном от языка самой статьи. 3. Ссылки на использованную литературу приводятся в квадратных скобках, в сквозной нумерации по порядку их следования в статье. При неоднократной ссылке на один и тот же источник в квадратных скобках после номера источника указывается номер страниц на языке оригинала («էջ» на армянском, с. на русском, p. на английском, французском и т.д.), например: [2, с. 11-12]. В конце статьи, в разделе «Источники и литература» приводится их список в сквозной нумерации по порядку их следования в статье на языке оригинала, шрифтом размером 10, например: 1. Шарипова Р., Панисламизм сегодня: идеология и практика Лиги Исламского Мира, М., 1986. 2. Մարգարյան Ա., Երկրի մրցակցային ռազմավարությունը տնտեսական անվտանգության համատեքստում, «21-րդ Դար», # 1, էջ 5, 2003։ 3. Yasha Lange, Media in the CIS, Center for Civil Society International, Amsterdam, 1997, from http://www.internews.ras.ru/books/media, Sept. 28, 1998. 4. http://www.oecd.org/dsti/sti, March 1, 2001. 4. При языке источника, отличном от армянского, латинского алфавита и кириллицы, ссылки приводятся латинской транслитерацией. В скобках указывается перевод и язык, например: Al-Arman fi Lubnan (Հայերը Լիբանանում, արաբ.). Редакционный совет 178