21-й ВЕК
advertisement
21-й ВЕК ЖУРНАЛ ФОНДА «НОРАВАНК» Издается при частичной поддержке Фонда Галуста Гюлбенкяна 3 ( 23 ) ЕРЕВАН 2012 21-й ВЕК информационно-аналитический журнал 3 (23), 2012 РЕДАКЦИОННЫЙ СОВЕТ Александр Гаспаришвили Зав. лабораторией МГУ им. М.В.Ломоносова, к.ф.н. (Москва, РФ) Ара Марджанян Старший эксперт НОФ «Нораванк», координатор проекта по возобновляемой энергетике Мирового банка в РА, к.т.н. Ашот Маркосян Зам. начальника ведомства Управления государственным имуществом при Правительстве Республики Армения, д.э.н. Гагик Арутюнян (координатор) Исполнительный директор НОФ «Нораванк», к.х.н. Грануш Акопян Министр Диаспоры РА, д.ю.н. Завен Екавян Профессор (Лиссабон, Португалия) Карен В. Карапетян Первый вице-президент ОАО «Газпромбанк», д.э.н. (Москва, РФ) Мушег Лалаян Заместитель председателя Республиканской партии Армении Севак Саруханян Зам. директора НОФ «Нораванк», к.п.н. Сергей Гриняев Генеральный директор Центра стратегических оценок и прогнозов, д.т.н. (Москва, РФ) Тигран Саркисян Премьер-министр РА, к.э.н. РЕДАКЦИЯ Главный редактор Гагик Арутюнян Заместители гл. редактора Севак Саруханян Ара Марджанян Ответственный редактор Лилит Меликсетян Ответственный секретарь Лусине Баграмян Анна Жамакочян Арестакаес Симаворян Рубен Мелконян Сергей Саркисян Тигран Арутюнян Эдуард Даниелян 21-й ВЕК информационно-аналитический журнал 3 (23), 2012 С ОД Е РЖ А Н И Е Вопросы национальной безопасности Рачья Арзуманян Геостратегические и военно-стратегические приоритеты США .................................................... 5 Сергей Минасян «Силовая политика» в Карабахском конфликте: дихотомия сдерживания и принуждения .... 25 Михаил Агаджанян Предложение Азербайджаном автономии Нагорному Карабаху – имитация мирного урегулирования ...……………........................................................................... 53 Гор Оганесян Железнодорожный проект Карс–Ахалкалак–Тбилиси–Баку в контексте турецко-грузинских интересов …………………………………......……………....... 72 Вазген Оганисян О некоторых аспектах армяно-российского культурного сотрудничества ................................. 83 Еркин Байдаров Тенденции исламизации в Казахстане в контексте глобализационных процессов …..……..... 91 Цивилизация и власть Игорь Багирян Оценка тенденций развития западной цивилизации ………..………………………………… 102 Виктор Согомонян К определению понятия «публичность власти» …………………................................................ 121 Рецензия на книгу Г.Арутюняна «Распад «системы» и формирование будущего» .……..……………….……….... 138 Памятка автору .................................................................................................................................... 143 Вопросы национальной безопасности ГЕОСТРАТЕГИЧЕСКИЕ И ВОЕННО-СТРАТЕГИЧЕСКИЕ ПРИОРИТЕТЫ США Рачья Арзуманян* Анонсированное 5 января 2012г. президентом Обамой новое стратегическое руководство по обороне (defense strategic guidance) для Министерства обороны под названием «Поддержание глобального лидерства: приоритеты для обороны 21 века»1, вызвало множество откликов. Документ «был подготовлен после месяцев консультаций с командой по национальной безопасности и представителями высшего военного командования и является первой попыткой начать определять приоритеты как военных задач (миссий), так и географических регионов, наиболее важных для жизненных интересов США»2. Хотя новое руководство утверждает, что его разработка осуществлялась в рамках реализации стратегии национальной безопасности США, подготовка документа была осуществлена без мандата Конгресса и вне принятой процедуры и фрейма разработки стратегических руководств для МО США3. Процесс пересмотра стратегических документов МО был инициирован Обамой в апреле 2011г. с целью определить, каким образом можно обеспечить «дополнительную экономию» в $400 млрд. в рамках оборонного бюджета. Кандидат технических наук. Department of Defense. Sustaining U.S. Global Leadership: Priorities for 21st Century Defense. Defense Strategic Guidance, Office of the Assistant Secretary of Defense (Public Affairs). 1 February, 2012. http://www.defense.gov/ news/Defense_Strategic_Guidance.pdf; Department of Defense. “Defense Strategic Guidance Briefing from the Pentagon,” Presenter: President Barack H. Obama, Secretary of Defense Leon E. Panetta, and Chairman of the Joint Chiefs of Staff Gen. Martin E. Dempsey, January 5, 2012. 1 February, 2012. http://www.defense.gov/transcripts/ transcript.aspx?transcriptid=4953>. 2 Weitz R., Global Insights: Not Much New in New Defense Strategic Guidance, World Politics Review, 10 January, 2012. 1 February, 2012. http://www.worldpoliticsreview.com/articles/11127/global-insights-not-much-new-in-newdefense-strategic-guidance. 3 Weitz R., Global Insights: Not Much New in New Defense Strategic Guidance, World Politics Review, 10 January, 2012. 1 February, 2012. http://www.worldpoliticsreview.com/articles/11127/global-insights-not-much-new-in-newdefense-strategic-guidance. * 1 5 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Данные меры должны стать частью более амбициозного плана по сокращению дефицита государственного бюджета на $4 трлн. в течение 12 лет. Обама отметил, что сокращения должны направляться стратегическими соображениями1. Официальные лица подчеркивали, что хотя бюджетный кризис сделал подготовку нового руководства безотлагательным, тем не менее изменения в среде безопасности, особенно вокруг Ирака и Афганистана, делают неизбежным стратегический сдвиг, который должен найти отражение в соответствующих документах2. В мае 2011г. бывший министр обороны Роберт Гэйтс подчеркнул, что пересмотр должен будет «гарантировать, что решения по будущим сокращениям будут фокусироваться на приоритетах, стратегии и рисках и не представлять собой просто математическую или бухгалтерскую задачу». Он также предупредил, что сокращения не должны принять форму «необдуманного урезания всего и вся на некоторый процент» по принципу «нарезания салями», так как такой подход приведет к «опустошению вооруженных сил»3. В августе 2011г. новый министр обороны Леон Панетта подтвердил, что МО выполняет апрельское распоряжение президента по подготовке «фундаментального обзора». Он добавил, что ключевыми вопросами, на которые должен дать ответ обзор, являются: «Каковы основные задачи наших вооруженных сил по защите Америки и нашего образа жизни? Каковы риски стратегических выборов, которые мы делаем? Каковы финансовые расходы?»4. Таким образом, документ призван определить приоритеты и направления оборонной политики и стратегии США в рамках новых бюджетных требований на последующие десять лет. Руководство охватывает как геополитические, так и чисто военные аспекты такой политики и стратегии. КратПрезидент призвал пересмотреть существующее положение дел и подготовить «фундаментальный обзор касательно миссий и возможностей США и нашей роли в изменяющемся мире», подчеркнув, что он лично «примет особое решение по поводу расходов», после того как обзор будет закончен. – President Barack Obama. “Remarks by the President on Fiscal Policy,” The George Washington University, Washington, D.C., April 13, 2011. 1 February, 2012. http://www.whitehouse.gov/the-press-office/2011/04/13/remarks-president-fiscal-policy. 2 Department of Defense. “Defense Strategic Guidance Briefing from the Pentagon,” Presenter: President Barack H. Obama, Secretary of Defense Leon E. Panetta, and Chairman of the Joint Chiefs of Staff Gen. Martin E. Dempsey, January 5, 2012. 1 February, 2012. http://www.defense.gov/transcripts/transcript.aspx?transcriptid=4953>. 3 Secretary of Defense Robert Gates. “Remarks at the American Enterprise Institute (Defense Spending),” U.S. Department of Defense, Washington, D.C.: Office of the Assistant Secretary of Defense (Public Affairs), May 24, 2011. 1 February, 2012. <http://www.defense.gov/speeches/speech.aspx?speechid=1570>. 4 Secretary of Defense Leon Panetta. “Meeting Our Fiscal and National Security Responsibility,” Department of Defense, Washington, D.C., August 3, 2011. 1 February, 2012. http://www.defense.gov/home/features/2011/0711_message1/. 1 6 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Р.Арзуманян кий анализ, проводимый в рамках данной работы, не преследует цель охватить все аспекты документа, но только наиболее важные. 1. Геополитические и геостратегические аспекты В свое время Альфред Мэхэн (Alfred Mahan) определил открытое море, обеспечивающее международную торговлю и коммуникации, как «общее пространство» (a wide common)1. Народы и государства стремились получить или улучшить выход к морю, так как именно данный фактор являлся основой конкурентоспособности общества, создавал необходимые предпосылки для получения регионального или глобального преимущества. Во многом именно доступ к морю и международным торговым коммуникациям становился необходимым условием успешного развития страны, и через воспрепятствование такому выходу или его контроль мировые центры власти решали проблему баланса сил на мировой или региональной аренах. Контроль данного пространства, фактически, был равносилен «владению морем»2. Мэхэн не смог предугадать освоение воздушного и космического пространств, но, скорее всего, согласился бы с распространением концепции на воздушную среду, космос, кибер-пространство и с расширением термина до «глобального пространства» (a global common)3. Термин довольно широко используется известными стратегистами, например, Колином Греем (Colin S.Gray), который говорит о необходимости американского контроля над географией глобального пространства: «Американцы должны быть свободны в использовании, как угодно, моря, космоса и киберпространства и в то же время быть в состоянии воспрепятствовать такой операционной свободе некоторых других стран и политических субъектов»4. Использование данного термина в документе свидетельствует о продолжении классической геостратегии морских держав и открытом возвращении геополитики в оборонPosen B.R., Command of the Commons: The Military Foundation of U.S. Hegemony, International Security, Vol. 28, No. 1, Summer 2003, pp. 5-46. 12 January 2011. 1 February, 2012. http://www.belfercenter.org/files/posen _summer_2003.pdf. 2 Термин «господство на море» (command of the sea) ввел в широкий оборот Пол Кеннеди (Paul Kennedy) [1]. 3 Дискуссию по данному поводу можно найти в статье Posen Barry R., Command of the Commons: The Military Foundation of U.S. Hegemony,” International Security, Vol. 28, No. 1, Summer 2003, pp. 5-46. 12 January 2011. 1 February, 2012. <http://www.belfercenter.org/files/posen_summer_2003.pdf>. 4 Gray Colin S., After Iraq: The Search for a Sustainble National Security Strategy. Carlisle Barracks, PA: Strategic Studies Institute (SSI), US Army War College, January 2009, p. 51. 1 February, 2012. http://www.strategicstudiesinstitute.army.mil/pubs/display.cfm?pubid=902. 1 7 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. ную политику и стратегию США. «Соединенные Штаты будут и далее прилагать глобальные усилия с дееспособными союзниками и партнерами по обеспечению гарантированного доступа и использования глобального пространства как через укрепление международных норм ответственного поведения, так и поддержание релевантных и интероперабельных (совместимых) военных возможностей1. Вторым важным моментом, относящимся к геостратегии, следует признать тезис, что США стоят перед «необходимостью изменения баланса (rebalance) в пользу Азиатско-тихоокеанского региона»2. Барак Обама и Хиллари Кинтон ранее уже заявляли о необходимости смещения акцентов во внешней политике США3. Намерение США увеличить свой вес в военном балансе Азиатско-тихоокеанского региона потребует переоценки отношений как с партнерами, так и с другими странами региона. «Мы будет также расширять сети кооперации и сотрудничества с появляющимися партнерами во всем Азиатско-тихоокеанском регионе, чтобы гарантировать коллективную возможность и способность обезопасить общие интересы»4. Речь, таким образом, идет о геостратегической переориентации и формировании долгосрочных трендов, разворачивание которых будет происходить не только на протяжении последующих десяти лет, но всего XXI века. Переориентация должна быть проведена, так как интересы безопасности США попрежнему «связаны с развитием ситуации на дуге, растянувшейся от западной части Тихого океана и Восточной Азии до Индийского океана и Южной Азии» и несущей с собой смесь возможностей и угроз, вынуждающих военные силы США сохранять глобальные параметры своей активности. На Ближнем Востоке среда безопасности во многом будет формироваться Арабским пробуждением (Arab Awakening). Военные усилия США на Ближнем Востоке будут направлены на противодействие экстремистским и 1 Department of Defense. Sustaining U.S. Global Leadership: Priorities for 21st Century Defense. Defense Strategic Guidance, Office of the Assistant Secretary of Defense (Public Affairs) 1 February, 2012. http://www.defense.gov/ news/Defense_Strategic_Guidance.pdf, р. 3. 2 Там же, р. 2. 3 См.: President Barack Obama. “Remarks by President Obama to the Australian Parliament,” Parliament House, Canberra, Australia, November 17, 2011. 1 February, 2012. <http://www.whitehouse.gov/the-press-office/2011/11/ 17/remarks-president-obama-australian-parliament>; Secretary Hilary Clinton, “America’s Pacific Century,” Foreign Policy, November 2011. 1 February, 2012. http://www.foreignpolicy.com/articles/2011/10/11/americas_pacific _century?page=ful. 4 Department of Defense. Sustaining U.S. Global Leadership..., указ. соч., р. 2. 8 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Р.Арзуманян дестабилизирующим угрозам. Особое внимание будет уделено укреплению режимов нераспространения ракетных технологий и ОМП. «Соединенные Штаты будут делать это, отстаивая безопасность Израиля и всеобъемлющий мир на Ближнем Востоке. Для поддержки данных целей, Соединенные Штаты будут по прежнему придавать большое значение военному присутствию США и союзников в государствах-партнерах, равно как и их поддержке, как в самом регионе, так и вокруг него»1. Таким образом, США по-прежнему остаются гарантом безопасности Израиля. Первоочередной целью является воспрепятствовать ядерной программе Ирана и «противодействовать его дестабилизирующей политике». Решать свои задачи в регионе США намерены со своими союзниками, в первую очередь Израилем, и в сотрудничестве со странами Совета по сотрудничеству стран Персидского залива. В документе не упоминается Турция. Изменения предусматриваются также в Европе и НАТО. Европа остается принципиальным партнером по обеспечению глобальной и экономической безопасности, а вопросы обеспечения европейской безопасности и продолжение сотрудничества в рамках НАТО – основополагающими элементами военной политики США. Тем не менее большая часть европейских стран сегодня являются производителями безопасности, а не ее потребителями и не нуждаются, как во времена Холодной войны, в зонтике безопасности США. Это создает условия формирования отклика не на проявленные угрозы и конфликты, но будущие. Угрозы глобальной безопасности сегодня связаны с процессами на дуге нестабильности – Евразии, отклик на которые должны быть сформированы с участием НАТО. «В сочетании с выводом войск в Ираке и Афганистане это создает стратегическую возможность перебалансировать военные инвестиции США в Европе, двигаясь от фокуса на нынешние конфликты к фокусу на будущие возможности. В соответствии с этим разворачи- вающимся стратегическим ландшафтом наши военная политика и стратегия, а также оперативно-стратегические планы также должны претерпеть изменения»2. В изменяющейся среде безопасности, при сокращении ресурсов, которые могут быть выделены на оборону, США вынуждены сократить объемы своего военного присутствия на европейском ТВД. «В эру ограниченных ре1 2 Там же. Там же, р. 3. 9 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. сурсов мы также должны работать с союзниками НАТО, развивая подход «умной, энергичной и быстрой обороны” (Смартовой обороны)1, чтобы по мере необходимости объединять, совместно использовать и специализировать способности и средства, сталкиваясь с вызовами 21 века»2. Из классического геополитического инструментария стоит также упомянуть намерение снизить размер ядерных сил, причем во всех компонентах ядерной триады3. Из новых угроз среды безопасности XXI века, которым будет уделено особое внимание, важным представляется намерение противодействовать новым угрозам, исходящим от негосударственных акторов, неконтролируемых территорий, групп и личностей. «Вместе с распространением разрушительных технологий экстремисты имеют возможность представлять собой катастрофические угрозы, которые прямо воздействуют на нашу безопасность и благосостояние. Для обозримого будущего Соединен- ные Штаты будут продолжать полагаться на активный подход противодействия данным угрозам через мониторинг активности негосударственных угроз во всем мире, работу с союзниками и партнерами для установления контроля над неуправляемыми территориями и при необходимости нанесения прямого удара по наиболее опасными группам и личностям»4. 2. Национальная безопасность, военное строительство и стратегия Название нового руководства «Приоритеты для обороны 21 века» отражает намерение США выстроить «смартовое, стратегическое множество приоритетов»5, определяя в качестве таковых десять задач, которые должны оформить Объединенные силы (Joint Force): Генеральный Секретарь НАТО Андерс Расмуссен (Anders Fogh Rasmussen) определяет «смартовую оборону» следующим образом: «Я знаю, что в эпоху строгой экономии, мы не можем себе позволить тратить много. Но мы также не можем тратить и меньше. Ответ заключается в том, чтобы тратить лучше. И лучше понимать важность денег. Помогать нациям сохранить и расширять боевые возможности. Это означает, что мы должны определить приоритеты, мы должны специализироваться, и мы должны найти многонациональные решения. Взятое все вместе является тем, что я называю Смартовой обороной» (NATO. “Smart Defence,” NATO Secretary General Anders Fogh Rasmussen, 30 September 2011. 1 February, 2012. <http://www.nato.int/cps/en/natolive/78125.htm>). 2 Department of Defense. Sustaining U.S. Global Leadership..., указ. соч., р. 3. 3 См. Weitz R., Global Insights: Not Much New in New Defense Strategic Guidance, World Politics Review, 10 January, 2012. 1 February, 2012. http://www.worldpoliticsreview.com/articles/11127/global-insights-not-much-new-innew-defense-strategic-guidance. 4 Department of Defense. Sustaining U.S. Global Leadership..., указ. соч., р. 1. 5 Department of Defense. “Defense Strategic Guidance Briefing from the Pentagon,” Presenter: President Barack H. Obama, Secretary of Defense Leon E. Panetta, and Chairman of the Joint Chiefs of Staff Gen. Martin E. Dempsey, January 5, 2012. 1 February, 2012. http://www.defense.gov/transcripts/transcript.aspx?transcriptid=4953>. 1 10 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Р.Арзуманян контртерроризм (КТ) и иррегулярная война; сдерживание и отражение агрессии; проецирование мощи, несмотря на вызовы, призванные блокировать доступ/территорию (anti-access/area (A2/AD) denial challenges); меры противодействия оружию массового поражения (ОМП); эффективное оперирование в киберпространстве и космосе; поддержание безопасного, обеспеченного и эффективного ядерного сдерживания; защита внутренней безопасности и обеспечение поддержки гражданским властям; осуществление стабилизирующего присутствия; проведение операций по стабилизации военно-политической обстановки и контрповстанческих операций; и проведение операций по ликвидации последствий стихийных бедствий и катастроф, гуманитарных и прочих операций1. Официальные лица МО указывают, что список не ранжирован и выстроен «свободным образом, без жесткого порядка»2. Оценивая среду безопасности и формулируя миссии, к выполнению которых должны быть готовы США, документ подчеркивает невозможность охватить все возможные угрозы. В этих условиях сужение поля анализа возможных угроз или попытки игнорировать и не учитывать приобретенный в предыдущие десятилетия опыт являются недопустимыми. «МО будет решать задачи управления вой- сками способами, защищающими их способность регенерировать боевые возможности, которые могут быть необходимы при столкновении с будущими, непредвиденными требованиями, поддерживая интеллектуальный капитал и структуру рангов, которые могут быть востребованы для расширения ключевых элементов войск»3. В документе подчеркивается необходимость проводить различие между инвестициями, призванными сформировать отклик на проявленные и пока непроявленные угрозы. Это предполагает способность изменять провоDepartment of Defense. Sustaining U.S. Global Leadership..., указ. соч., рр. 4-5. Vice Chairman of the Joint Chiefs of Staff ADM Winnefeld, Briefing to House of Representatives Staff, January 9, 2012. Цитируется по: Dale Catherine and Pat Towell, In Brief: Assessing DOD’s New Strategic Guidance. Congressional Research Service (CRS), Report for Congress, January 12, 2012. 1 February, 2012. <http://thesimonscenter.org/ wp-content/uploads/2012/01/CRS-Defense-Strategic-Guidance-R42146.pdf>. 3 Department of Defense. Sustaining U.S. Global Leadership..., указ. соч., р. 6. 1 2 11 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. димый курс, формируя отклик на новые угрозы, то есть адаптабельность. Процесс адаптации может направляться различными факторами, которые могут быть как незнакомыми и шоковыми по своей природе, так и результатом «эволюции в сферах стратегии, операционного искусства, экономики и технологии». В таких условиях любые нововведения должны бережно относиться к уже накопленному опыту и выстраиваться на принципе «обратимости»: «концепция «обратимости», включающая векторы, на которые мы размещаем нашу индустриальную базу, народ, баланс активных и пассивных компонентов, военную политику и стратегию, а также оперативно-стратегические планы и наши акценты в партнерстве, является ключевой частью нашей системы принятия решений»1. Лейтмотивом предпринимаемых усилий по корректировке оборонной политики и стратегии должно стать «снижение издержек». ВС США должны стать более эффективными и менее затратными, осуществляя «стратегический разворот» (strategic turning point) и выбирая новый курс. Причем ключевыми моментами должны оставаться человеческий фактор и сохранение накопленного человеческого капитала. В центре реформ должен оставаться военнослужащий. Сокращая вооруженные силы, ни в коем случае нельзя забывать о демобилизованных и предпринимать шаги, которые позволили бы военнослужащим вернуться к гражданской жизни. Такой подход на фоне требования о сокращении расходов является серьезным вызовом. Пункт, указывающий на необходимость нахождения нового баланса между активными и резервными компонентами (Active Component and Reserve Component) ВС США в новых условиях, отражает дискуссии в военном истеблишменте США по данному вопросу2. Предполагаемые изменения не должны приводить к падению боевых возможностей вооруженных сил США, вынужденных сегодня предпринимать шаги по восстановлению некоторых аспектов боеспособности. «Мы будем противостоять искушению пожертвовать боевой готовностью, чтобы сохранить организационную структуру и состав вооруженных сил, и фактически восстанавливать боеготовность в областях, которым, в силу необходимости, не уделялось должного Там же, р. 7. Weitz R., The Reserve Policies of Nations: A Comparative Analysis. Carlisle Barracks, PA: Strategic Studies Institute (SSI), US Army War College, September 17, 2007. 1 February, 2012. http://www.strategicstudiesinstitute.army.mil/ pdffiles/pub786.pdf. 1 2 12 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Р.Арзуманян внимания на протяжении последних нескольких десятилетий»1. Можно предположить, что речь в данном случае идет о перекосах в сторону контрповстанческих операций в ущерб принципам системности и сетецентричности. «Необходимо будет изучить, каким образом данная стратегия повлияет на существующую кампанию и планы действий в особой обстановке, так как в силу ограниченности ресурсов они должны быть лучше настроены под их требования. Такая стратегия будет включать обновленный акцент на нужды по глобально сетевому подходу (globally networked approach) к сдерживанию путем устрашения и войне». После завершения вывода войск из Ирака и затем Афганистана «мы должны будем предпринять дополнительные меры, чтобы сохранить и выстроить ключевые направления в сетевой войне (networked warfare), в рамках которых объединенные силы наконец-то станут действительно независимыми»2. Данный пункт фактически подтверждает намерение США вернуть наработки и восстановить потенциал, накопленный в рамках «революции» в военном деле и концепций «трансформации военной сферы», проводимой начиная с 90-х годов. Параллельно МО и военное сообщество США в целом должны предпринимать усилия по разработке новых концепций операций. На протяжении последних лет США наращивали интеллектуальный потенциал и разрабатывали новые операционные подходы применительно к контртеррористической и контрповстанческой активности. В настоящее время аналогичные работы должны быть развернуты для других операционных сред, таких как блокирование доступа/территории или киберпространства. Это предполагает внедрение в МО культуры изменений, готовность отделять зерна от плевел, балансируя между необходимостью снижать затраты и императивом устойчивого развития ключевых направлений в долгосрочной перспективе. 3. Краткий анализ Геополитические и геостратегические аспекты Если долгосрочные тренды и намерения США, связанные с обеспечением доминирования в глобальном пространстве, укладываются в многовековые 1 2 Department of Defense. Sustaining U.S. Global Leadership..., указ. соч., р. 7. Там же. 13 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. геополитические тренды и хорошо исследованы, то смещение фокуса на Азиатско-тихоокеанский регион требует пристального внимания. О критической важности данного региона и Индийского океана в геополитическом противоборстве XXI века говорится в получившей широкую известность монографии Роберта Каплана (Robert D. Kaplan) «Мансун: Индийский океан и будущее американской мощи» [2]. Автор выстраивает свой взгляд из не совсем привычной для классического геополитического анализа точки, которую можно связать с островом Диего-Гарсия. Как следствие, общая картина, процессы и конфликты, разворачивающиеся в Евразии, приобретают несколько другой смысл. Основные геополитические напряжения начала XXI века оказываются связанными с отношениями между Индией и Китаем. Автор считает, что военно-морская мощь США является тем фактором, который позволяет удержать баланс на Индийском и Тихом океанах. В рамках данной проекции процессы на дуге нестабильности призваны воспрепятствовать рывку азиатских гигантов к евразийским энергетическим ресурсам. Дуга становится эффективным механизмом контроля процессов на евразийском пространстве. В руководстве происходит дальнейшее смещение геостратегического фокуса уже на Азиатско-тихоокеанский регион, необходимость чего обосновывается, в частности, в работах военного геостратегиста Томаса Барнетта (Thomas P.M. Barnett). В конце 2011г. Барнетт предложил обновленный взгляд на идеи и подходы, высказанные в известной работе «Новая карта Пентагона» [3], и новую «новую карту»1. Однако чтобы и далее обеспечивать доминирование в глобальном пространстве и осуществить переориентацию на новый регион, США должны расширять возможности глобального проецирования мощи, в первую очередь, военно-морскую мощь. Чтобы «стратегический разворот» стал реальностью, США должны расширить строительство новых кораблей, осуществить перевооружение ВМС и пр., перебарывая инерцию последних десятилетий, когда военно-морские силы находились на периферии внимания. Каким образом можно осуществить столь масштабные изменения на фоне сокращения военных расходов, не совсем ясно. 1 С некоторыми элементами «новой карты» можно познакомиться на основе серии из 11 лекций, «Мир согласно Барнетта. Новая карта Пентагона» ("The World According to Tom Barnett," brief, (Pentagon's new map)), размещенных на Youtube. 1 February, 2012. http://www.youtube.com/watch?v=mDVOP0lEECk. 14 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Р.Арзуманян Кроме того, намерение изменить американскую составляющую в военном балансе Азиатско-тихоокеанского региона натолкнется на сопротивление стран региона, которые не горят желанием размещать у себя дополнительные воинские контингенты США даже на ротационной основе. Кроме того, чтобы осуществить переориентацию на другой регион, США должны добиться стабильности на Ближнем Востоке и дуге нестабильности в целом, что выглядит маловероятным, учитывая приход к власти исламистских режимов, несущих с собой угрозу для союзников США в регионе и Европе. Осуществляя переориентацию, США будут вынуждены держать в фокусе своего внимания Северную Африку и Ближний Восток. Таким образом, с одной стороны, в документе явно просматривается отход от «экспорта демократии» в пользу более приземленной, связанной с защитой союзников и собственных интересов стратегии. Однако реалистичный для спокойных нулевых подход оказывается сомнительным на фоне качественных изменений на дуге нестабильности, усталости американского общества от войн, пытающемся сосредоточиться на внутренних проблемах. В рамках намерений сократить военное присутствие в Европе Леон Панетта уже заявил о сокращении двух бригад Армии США, дислоцированных в Европе на постоянной основе. На сегодняшний день в Европе располагаются около 40 000 тысяч американских солдат и 100 000 вспомогательного персонала. Это четыре бригадные тактические группы, три из которых дислоцированы в Германии и одна в Италии1. Бригады будут заменяться ротационными подразделениями, сменяемыми аналогично подразделениям морской пехоты и прочих войск специального назначения. Однако сокращение американского присутствия и, как следствие, некоторых элементов зонтика безопасности США в Европе должны привести к изменению роли США в Атлантическом альянсе. Готовы ли США к такой постановке вопроса? Кроме того, уменьшение удельного веса США на европейском ТВД должно сопровождаться увеличением военного потенциала других европейских стран. В состоянии ли они пойти на такой шаг на фоне мирового кризиса? «Возможности НАТО защитить государства участников альянса против агрессии конвенциональных сил противника могут быть ос“Panetta: 2 U.S. Army Brigades to Leave Europe,” Defense News,12 January 2012. 1 February, 2012. http://www.defensenews.com/story.php?i=8836169&c=EUR&s=TOP. 1 15 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. лаблены», сказал министр обороны Норвегии Барт Эйд (Barth Eide). Учения показали, что способность НАТО проводить конвенциональные операции заметно снизилась. Картина может ухудшиться, если принять во внимание финансовые проблемы Европы и намерение США сократить военные затраты. «Я думаю ситуация станет еще хуже, так как ожидаются большие сокращения во многих европейских странах», – сказал министр. Если возможности НАТО защитить себя сузятся, то возможности альянса проводить операции вне Европы, такие как в Афганистане, также ослабеют1. Насколько болезненным может быть дистанцирование США от Европы, показала военная кампания в Ливии. Да, сегодня Европа экспортирует безопасность, однако процессы на южном фланге НАТО далеки от стабильности, и Европа вполне может оказаться перед необходимостью решать задачи противостояния новым и пока не проявленным угрозам. В состоянии ли будет Европа защитить себя без широкой поддержки США и не идя по пути повышения военных расходов? Предлагаемая коренная трансформации системы безопасности Европы и НАТО это, помимо всего прочего, большие расходы, которые выглядят маловероятными на фоне финансового кризиса. Также сомнительным выглядит намерение инициировать программу по сокращению и перевооружению ядерных сил. Изменения в стратегии ядерного сдерживания требуют значительных средств и должны сопровождаться увеличением возможностей конвенциональных сил, которые предполагается сокращать. Насколько оправданы и возможны подобные изменения в условиях финансового кризиса – вопросы, которые, безусловно, будут заданы администрации Белого дома и МО. Национальная безопасность, военное строительство и стратегия Список миссий в руководстве, которым будет отдаваться приоритет, расширен и во многом совпадает со списком предыдущего стратегического документа. Четырехлетний обзор обороны 2010 года» (2010 Quadrennial Defense Review) называет пять приоритетных миссий: защита отечества; успех в контрповстанческих операциях и контртерроризме; выстраивание боевых Benitez, Jorge “Norway: NATO Losing Self-Defense Ability,” Atlantic Council, January 13, 2012. 1 February, 2012. http://www.acus.org/natosource/norway-nato-losing-self-defense-ability. 1 16 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Р.Арзуманян возможностей партнеров; сдерживание и отражение агрессии в средах, блокирующих доступ (anti-access environments); меры противодействия оружию массового поражения (ОМП); и эффективное оперирование в киберпространстве1. Однако есть и очевидные изменения, наиболее значительным из которых является акцентирование понижения роли контрповстанческих миссий, являвшихся до этого главным стратегическим приоритетом МО2. Новая среда безопасности и мировой кризис вынуждают Пентагон отказаться от, как оказалось, столь дорогих и неподъемных затрат на большие контрповстанческие операции. На страницах нового и уже влиятельного журнала «Инфинити Джорнал» (Infinity Journal), посвященного проблемам стратегии, в статье «Смерть американской стратегии»3 полковник Армии США и профессор военной истории «Военной Академии США в Вест Пойнте» (United States Military Academy at West Point) Джиан Джентайл (Gian P. Gentile) критикует так называемые «контрповстанческие операции, ориентированные на население» (Population-Centric Counterinsurgency (Pop-COIN)), которые, по его мнению, привели к дисбалансам в американской стратегии. Статья отражает протекающую в настоящее время борьбу между сторонниками и противниками контрповстанческих операций в американском военном истеблишменте. Джентайл считает, что стратегия США была убита контрповстанческой тактикой. КПО, ориентированные на население, жестко и недопустимым образом препятствуют развитию американской стратегической мысли, смещая фокус и подавляя жизнеспособное стратегическое мышление и практику. Результатом применения КПО, ориентированных на население, стало втягивание США в самую долгую в своей истории войну, расходы на которую растут по экспоненте при незначительных позитивных результатах. Анализируя проблему, Джентайл приходит к выводу, что «смерть американской стратегии» – или точнее опасный уровень непродуктивности и неэффективности стратегического мышления – является результатом несовмесDepartment of Defense. 2010 Quadrennial Defense Review, February 2010, p. 2. 1 February, 2012. http://www.defense.gov/qdr/images/QDR_as_of_12Feb10_1000.pdf. 2 Deputy Secretary of Defense Ashton B. Carter and Vice Chairman of the Joint Chiefs of Staff Admiral Winnefeld. Briefing, Washington D.C. January 9, 2012. 3 Gian P. Gentile, “The Death of American Strategy,” Infinity Journal, Issue 3, Summer 2011, pp. 14-17. 1 February, 2012. http://www.infinityjournal.com/article/21/The_Death_of_American_Strategy. 1 17 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. тимости национальных ресурсов США с «целями войны». Стратегия, выстроенная на основе КПО, не соответствует складывающемуся политическому контексту и условиям. Доктор Девид Уско (David Ucko), профессор «Колледжа международной безопасности» (College of International Security Affairs)1 и автор хорошо известной в соответствующих кругах монографии «Новая контрповстанческая эра» [4] подготовил статью в журнале «Призм» (Prism)2. Он называет контрповстанческую доктрину «концепцией», находящейся в кризисе и нуждающейся в дебатах. По его мнению, ее применение для стабилизации ситуации в Афганистане привело к большим фрустрациям и крушению надежд. Да, она помогла США избежать катастрофы в 2007г. в Ираке, однако он высказывает сомнение в эффективности «широкомасштабных и затяжных военных операций по национально-государственному строительству, объединению государств и установлению легитимных и компетентных правительств», которые, «даже если дают работоспособные результаты, противоречат сегодняшним финансовым реалиям Запада». Согласно мнению критиков, и это плодотворная критика, контрповстанческая доктрина «наивна в своих допущениях, неосуществима по своим требованиям и самонадеянна и заносчива в своих безосновательных заявлениях о предыдущем успехе»3. В стратегическом руководстве отсутствует и конструкт «двух конфликтов». Среда безопасности XXI века действительно отличается от той, в рамках которой в свое время была разработана доктрина, предполагающая одновременное участие США в двух больших региональных конфликтах. О необходимости избавиться от конструкта двух больших конфликтов, родившегося в годы Холодной войны, говорит и председатель Объединённого комитета начальников штабов генерал Мартин Демпси (Martin E. Dempsey), комментируя стратегическое руководство: «Кто-то скажет: “Ага, вы отказываетесь от этого языка, так как в состоянии вести только одну войну”. Однако я «Колледж международной безопасности» Университета Национальной Обороны (National Defense University (NDU)) был создан после атаки 9/11 и ведет исследования в области иррегулярной войны, контртерроризма. <http://www.ndu.edu/cisa/index.cfm>. 2 Журнал выпускается «Центром по Сложным операциям» (Center for Complex Operations), Нациоанльного университета Обороны National Defense University (NDU) и призван освещать проблемы межведомственного взаимодействия в сфере НБ (interagency journal). 3 Ucko D.H., “Counterinsurgency After Afghanistan: A Concept in Crisis,” PRISM, Vol. 3, No. 1, December 2011, pp. 3-20. 1 February, 2012. http://www.ndu.edu/press/counterinsurgency-after-afghanistan.html. 1 18 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Р.Арзуманян никогда не говорил этого. Нация не нуждается в военных, которые в состоянии делать только одно дело в один момент времени. Нация нуждается в военных, которые в состоянии делать много вещей». Исключая термин и конструкт «две войны» из оборонной стратегии МО, США избавляются от ассоциирующейся с ним «тирании языка» (tyranny of language). «Это были прекрасные времена, когда мир был таким и ресурсы не были независимой переменной, – сказал командующий, – и чтобы освободить себя от этой тирании словаря, я думаю, мы можем позволить себе думать иначе о том, как достичь результата»1. Документ придает особое значение проблемам гармонизации усилий дипломатии, разведывательного сообщества, других ведомств и агентств, участвующих в решении задач НБ. Представляя стратегическое руководство Обама отметил, что все они должны принять деятельное участие в его реализации2. «Соединенные штаты стоят перед чрезвычайными вызовами, которые требуют сильных, подвижных и боеспособных вооруженных сил, действия которых гармонизированы с другими элементами национальной мощи США»3. Данное положение руководства, предполагающее межведомственную работу и сотрудничество (interagency collaboration) агентств и ведомств, принимающих участие в обеспечение НБ, является продолжением и развитием положений «Стратегии национальной безопасности» 2010 года, в которой целостному подходу к правительству (whole-of-government approach) уделяется три страницы4. Благодаря несбалансированности межведомственных взаимодействий Пентагон зачастую вынужден брать на себя задачи, которые должны были быть приоритетными направлениями деятельности других ведомств. Это приводит к неоправданным, но неизбежным тратам ресурсов МО, которое вынуждено покрывать ошибки других и решать проблему нестыковок в работе государственной машины США. Такого рода несбалансированность и нестыковки должны быть ликвидированы. Ключевыми вопросами процесса 1 Pellerin Ch., “Dempsey: New Strategy Offers More Opportunities than Liabilities,” Department of Defense, American Forces Press Service, January 13, 2012. 1 February, 2012. http://www.defense.gov/news/newsarticle.aspx? id=66783. 2 Department of Defense. “Defense Strategic Guidance Briefing from the Pentagon”..., указ. соч. 3 Department of Defense. Sustaining U.S. Global Leadership..., указ. соч., р. 8. 4 Department of Defense. “Defense Strategic Guidance Briefing from the Pentagon”..., указ. соч. 19 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. межведомственного взаимодействия, которые должны быть раскрыты, можно считать следующие: «Какие предположения и допущения делает руководство касательно ролей, которые будут играть другие агентства? Какова будет стоимость для этих агентств выполнение данных ролей? Насколько реалистичны данные предположения и допущения в условиях финансовых ограничений? На какое расширение выделяемых ресурсов готово пойти МО, чтобы выстроить возможности других агентств США и катализировать более эффективную интеграцию усилий?»1. Формирование отклика на угрозы новой среды безопасности, определяемые в документе, требуют создания сравнительно небольших, но хорошо экипированных и вооруженных сил, развитие которых предполагалось в рамках «трансформации военной сферы». Большая часть приоритетных миссий стратегического руководства должна выполняться силами специального назначения, в первую очередь корпусом «Морской пехоты», что довольно сложно реализовать. Помимо затрат на уменьшение численности вооруженных сил, изменения структуры вооруженных сил, ее оптимизацию и пр., количественный рост сил специального назначения не может превышать 35% в год, и ограничивается организационной структурой, учебным процессом, пропускной способностью учебных центров и пр.2. Документ призван определить приоритеты МО в условиях изменившейся среды безопасности и необходимости сократить военные расходы на $487 млрд. Он не рассчитан на новые более масштабные сокращения, решение по которым может быть принято в будущем. Представители Пентагона уже заявили, что если от них потребуют сократить бюджет еще на $500 млрд., документ потеряет адекватность и МО должно будет отказаться от «задач и обязательств и возможностей, которые, мы верим, являются необходимыми для защиты жизненных интересов национальной безопасности»3. Dale C., Towell Р., In Brief: Assessing DOD’s New Strategic Guidance. Congressional Research Service (CRS), Report for Congress, January 12, 2012. 1 February, 2012. http://thesimonscenter.org/wp-content/uploads/2012/01/CRSDefense-Strategic-Guidance-R42146.pdf. 2 Olson E. T., Admiral, USN, Commander, U.S. Special Operations Command. “Special Operations: Context and Capabilities in Irregular Warfare,” Joint Force Quarterly (JFQ), Issue 65, First Quarter 2010, pp. 64-70. 1 February, 2012. http://www.ndu.edu/press/lib/images/jfq-56/JFQ56.pdf. 3 Department of Defense. “Defense Strategic Guidance Briefing from the Pentagon”..., указ. соч. 1 20 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Р.Арзуманян Политические аспекты Анализ геополитической и военно-стратегической аспектов документа показывает, что проблемы сферы НБ США корнями уходят в политическую сферу. Мировой кризис и необходимость сокращать государственные расходы являются объективными факторами, однако предлагаемые в документе механизмы действий диктуются политическими и идеологическими предпочтениями команды, находящейся у власти, и является уже субъективным. Сокращение военного бюджета именно на $487 млрд. диктуется не стратегией, но политикой, и военные обязаны выполнять распоряжение Верховного Главнокомандующего, политическая воля которого выражена четко и ясно. То, что администрация Обамы продолжает тратить средства на другие государственные программы, например, в системе здравоохранения, и резко увеличила объем госдолга, находится вне компетенции военного сообщества. Военный истеблишмент США, вероятнее всего, согласен с тем, что на фоне мирового кризиса необходимо сокращать военные расходы. Однако у военных не может не возникнуть вопрос, почему сокращения на оборону идут на первом месте? Истоки такого поведения находятся в сфере политической борьбы. Политики предпочитают говорить об уменьшении военных расходов, так как подобные сокращения проще озвучивать и реализовывать, создав у общества в предвыборный год впечатление, что в администрация Белого дома борется с последствиями кризиса. Военная этика и культура, форма накладывают жесткие ограничения. Человек в погонах привык подчиняться приказам и, декларируя сокращение военных расходов, политик не рискует получить марш протеста военнослужащих у стен Белого дома. Принадлежность к военному сословию не предполагает прямое апеллирование к обществу через публичную сферу, что развязывает руки политику, позволяя ему быть в чем-то безответственным в сиюминутной борьбе за власть. В год выборов Обама не будет говорить о сокращениях, которые затрагивали бы общество в целом. Кроме того, Обама принадлежит к крайне левым кругам Демократической партии, которые против широкого военного присутствия США за рубежом. Обама всегда выступал за сокращение ВС США и в этом смысле он остается последовательным. На фоне грядущих выборов его поведение долж21 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. но показать сторонникам последовательность и способность выполнять предвыборные обещания. Помимо всего прочего, жесткое поведение и намерения в вопросах сокращения военных расходов становится хорошей отправной точкой в будущих переговорах с республиканским Конгрессом вокруг бюджета. Демонстрация серьезности намерений по сокращению военных расходов становится удачным политическим маневром и начальной точкой в начинающемся политическом торге. Выводы Проведенный выше анализ позволяет говорить о двух пластах, связанных с реализацией положений стратегического руководства, которое на самом деле является «точкой разворота» в военной политике и стратегии США. Речь идет о своего рода «дорожной карте», позволяющей США вернуть геостратегию и стратегию в военное строительство. Причем мышление, которое за ним кроется, не является революционным по своей природе и не предлагает «рубить с плеча», как это имело место при переориентации Пентагона на контрповстанческие операции. Документ старается найти баланс и придерживается эволюционного подхода к развитию доктрин, идей, вокруг которых выстраивалась военная машина США на протяжении последних десятилетий. Документ требует «обратимости» всех предлагаемых изменений и нововведений, сохранения всех наработок и достижений – технологических, человеческого потенциал, достижений военной теории. Предлагаемые сокращения численности вооруженных сил предполагается компенсировать усилением остающихся войск передовыми военными технологиями, ВиВТ. Можно сказать, что подходы и концепции «революции в военном деле», «трансформации военной сферы», «сетевых сил», инициированных в 90-е годы и проводимых, в частности, Дональдом Рамсфельдом, возвращаются. Другим важным моментом следует признать подчеркивание важности процессов адаптации и целостного подхода к сфере НБ, необходимость гармонизации усилий всех элементов национальной мощи при достижении целей национальной политики. Подход, который развивался в рамках сетецентричных концепций и подхода, базирующегося на достижении эффектов [5]. 22 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Р.Арзуманян Таким образом, военные круги, понимая, что сокращения военного бюджета и вооруженных сил неизбежны, стараются сделать их наименее болезненными. Предполагаемые сокращения не должны приводить к снижению военных возможностей США в сложной и быстро меняющейся среде безопасности XXI века. Так как американские войска уходят из Ирака и Афганистана, то сокращение численности вооруженных сил выглядит естественным так же, как и их увеличение во время вхождения США в регион. Задача по сокращению расходов, скорее всего, была бы эффективно решена, если была бы поручена военным кругам. Без сомнения, команда разработчиков ответственно подошла к делу и разработала добротный с военно-стратегической и геополитической точек зрения документ, который выглядит разумным, логичным и согласованным. Это зрелый и взвешенный документ, без высокомерия, понимающий, что в новой среде безопасности возможно появление новых и незнакомых угроз, к которым надо быть готовыми, несмотря на сохранение общих трендов. Можно не соглашаться с предлагаемой точкой зрения и стратегией, но она присутствует и озвучена. Однако сама природа вопроса в данном случае является политической и будет диктоваться политическими факторами, предпочтениями и интересами. Проблемной частью документа является не текст и предлагаемые действия, но то, каким образом инициировать выполнение положений документа – шаг который является политическим по своей природе. Документ демонстрирует своего рода консенсус в военном истеблишменте США, выстроенный на некоторых компромиссах, и подводит политиков к необходимости принятия решений, которые позволили бы США и далее сохранять свое военное и геополитическое преимущество в мире. Однако будет ли консенсус принят сообществом, занимающихся проблемами НБ, американским обществом в целом или США выберут другой путь развития и другие приоритеты? Вопрос, который будет ставиться и решаться после президентских выборов и уже не в военной сфере. Март, 2012г. Источники и литература 1. Kennedy P.M., The Rise and Fall of British Naval Mastery. – London: MacMillan, 1983. 23 Р.Арзуманян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. 2. Kaplan R.D., Mansoon: The Indian Ocean and the Future of American Power. – NY: Random House, 2010. 3. Barnett T.P.M., The Pentagon's New Map:War and Peace in the Twenty-First Century. – Putnam Publishing Group, 2004. 4. Ucko D.H., The New Counterinsurgency Era: Transforming the U.S. Military for Modern Wars. – Washington DC: Georgetown University Press, 2009. 5. Арзуманян Р.В., Сложное мышление и Сеть: парадигма нелинейности и сре- да безопасности 21 века. – Ер.: НОФ «Нораванк», 2011. GEOPOLITICAL AND MILITARY-STRATEGIC PRIORITIES OF THE UNITED STATES Hrachya Arzumanyan Resume The articles provides a brief analysis of the trends reflected in a new US defence strategic guidance which implies to define priorities of the US military policy and strategy under curtailing of the military expenditures and covering both geopolitical and military aspects of the defence policy. Among the priorities listed in the document a necessity of preserving of the dominance of the US in “global space” and geopolitical reorientation towards the Asian-Pacific region are mentioned. This reorientation should be carried out without affecting the interests of the US and its allies, and first of all of Israel, in the Middle East. There are also changes provided for Europe where the US is going to cut its military presence. The document provides a list of priority tasks which should formalize the United Forces. The changes offered imply large-scale changes in the structure of the US armed forces and new expenditures. A basic transformation of Europe’s and NATO’s security system also provides for heavy expenses which seem to be hardly probable amid the financial crisis. The analysis of the geopolitical and military-strategic aspects of the document proves that the problems of the US national security are rooted in the political sphere. The military circles, being aware that curtailing military expenditure and reduction of the armed forces are inevitable, try to make them less painful. But the essence of the issue in this case is political. The text and the measures offered are not the most problematic parts of the document. Most of the problems may be caused by the initiation of the implementation of the of document’s provisions – political decision which will be taken after the presidential elections. 24 «СИЛОВАЯ ПОЛИТИКА» В КАРАБАХСКОМ КОНФЛИКТЕ: ДИХОТОМИЯ СДЕРЖИВАНИЯ И ПРИНУЖДЕНИЯ Сергей Минасян* Введение Угроза использования силы зачастую эффективнее ее реализации. В то же время недостаточно просчитанное или самонадеянное упование на собственный силовой потенциал может привести к катастрофическим последствиям для инициатора использования угроз в политических отношениях. Современная политическая наука, в особенности теория международных отношений и исследования в сфере безопасности (security studies), уделяет большое внимание изучению роли силового фактора в мировой политике, в том числе в этнополитических и межгосударственных конфликтах. Силовой фактор – в частности, угроза использования силы – всегда использовался в качестве чрезвычайно эффективного внешнеполитического ресурса. Вместе с тем, ученые и политические деятели придают важность и поискам механизмов эффективного противодействия данному фактору. В последние десятилетия изучение феномена силовых угроз стало одним из важнейших направлений в рамках указанных научных дисциплин, особенно в англоязычной литературе, преимущественно увязываясь с такими концепциями, как теория сдерживания и теория принуждения. В данной работе мы попытаемся сконцентрироваться на комплексном сопоставлении теории сдерживания с теорией принуждения. В современных исследованиях по международным отношениям и исследованиям в сфере безопасности обе указанные теории зачастую рассматриваются как дихотоми* К.и.н., руководитель департамента политических исследований Института Кавказа. 25 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. ческие элементы в рамках общей проблематики силовой политики (coercion)1. Теоретический анализ проецирован на ситуацию Карабахского конфликта, со сравнительным анализом военно-политических возможностей вовлеченных сторон по практическому использованию силового ресурса. Очевидно, что каждый этнополитический и международный конфликт имеет свою специфику и свои уникальные параметры функционирования. Однако, вместе с тем, все конфликты укладываются в общую логику развития. К ним вполне могут быть применены теоретические конструкции и концепции для лучшего понимания и объяснения причинно-следственной связи, алгоритма и механизма реализации, оценки степени эффективности мер противодействия. Тематика работы имеет не только чисто академический смысл, но и несомненное практическое значение применительно к ситуации вокруг Карабахского конфликта. Это особенно важно в условиях, когда угроза возобновления военных действий является одним из важнейших факторов, влияющих на региональную ситуацию и переговорный процесс. Сложная совокупность внешних и внутренних факторов, и особенности – сохраняющийся военно-политический баланс, пока не позволяют изменить статускво и возобновить военные действия в Карабахе. В данной ситуации составляющие элементы силовой политики (сдерживание и принуждение) приобретают особую важность в подходах конфликтующих сторон. 1. Сущность и структура силовой политики: соотношение сдерживания и принуждения Силовая политика (coercion) зачастую характеризуется как «отличительный тип стратегии, целью которой является использование угроз для давления на другого актора, чтобы сделать что-то против его желания (принуждение В англоязычной политологической литературе широко употребляемое слово coercion (используются также выражения coercive policy, coercive diplomacy, strategic coercion) обычно переводиться как принуждение, однако представляется, что более точным смысловым и эквивалентом данного научного термина будет силовая политика. Такой перевод тем более оправдан с учетом того факта, что принуждению в англоязычной научной политологической литературе соответствует более частный и конкретный термин compellence. Принуждение (compellence) наравне со сдерживанием (deterrence) являются составными элементами внутри более общей теории использования силового фактора (coercion) в реализации внешней и оборонной политики государств в современных работах по теории международных отношений и исследованиям в сфере безопасности. См. подробнее [1, pp. x-xi]. 1 26 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. С.Минасян – compellence) или же заставить воздержаться от того, что планировалось сделать (сдерживание – deterrence) [2, p. 216]. Согласно классическим определениям военно-стратегической мысли на самом общем уровне терминологического обобщения, «силовая политика – это использование угроз для влияния на поведение других» [3, p. 99]1. Особенностью силовой политики как политического феномена и научной концепции является то, что она соприкасается с ролью влияния открытых угроз на возможность осуществления вероятным противником стратегического выбора в реализации внешней и оборонной политики. При этом силовая политика в своем классическом виде подразумевает именно угрозу использования силы, а не ее реализацию, если только «дозированное» претворение декларированных угроз в жизнь не преследует своей целью подтверждение и повышение их убедительности для дальнейшего влияния на волю и решимость противника. Иными словами, концепция допускает возможность ограниченного использования силы для дальнейшего убеждения вероятного противника отказаться в своей стратегии от осуществления определенных действий или же, наоборот, побудить на нежелательные для него самого шаги. Открытое военное насилие не является главной целью силовой политики и, более того, зачастую является индикатором неэффективности и провала ее реализации: «успешные угрозы – это те, которые не нужно реализовывать» [1, p. 10]. Силовая политика как научная теория и практическая стратегия внешнеполитического поведения стала активно разрабатываться в США примерно с 1960-х гг., включив в себя в качестве составного элемента появившуюся десятилетием раньше теорию сдерживания. Разработка теории силовой политики тесно связана с именем Томаса Шеллинга, которому обязана во многом своим концептуальным развитием. Позднее, уже в последние десятилетия, силовая политика зачастую сама стала включаться в более широкие рамки теории влияния (Influence theory) или же теории стратегического торга (Strategic bargaining)2. В своей статье Патрик Браттон выводит данную обобщающую формулу на основе компиляции терминологических определений силовой политики, использованных в классических трудах Томаса Шеллинга, Лоуренса Фридмана и ряда других авторов. 2 См. подробнее [4]. 1 27 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Аналогично тому, как в военной науке известны две основные формы ведения боевых действий – оборона и нападение (с бесчисленными переходными комбинациями), с определенной долей обобщения можно утверждать, что теория силовой политики также включает две основные формы – «оборонительную» (сдерживание1) и «наступательную» (принуждение). Они отличаются в первую очередь исходя из своей основной цели: сохранения или же наоборот – изменения существующего статус-кво в конфликтной ситуации, а не с учетом количественных или качественных параметров своего военного, экономического или иного потенциала. Обладающая значительным силовым потенциалом и заинтересованная в сохранении существующего статус-кво сторона также может использовать сдерживание в различных ситуациях на глобальном и региональном уровне. Например, США сохраняют сдерживание как ключевой элемент своей политики национальной безопасности еще с периода Холодной войны. Другими важными отличиями между сдерживанием и принуждением являются различные подходы к факторам времени, характеру выдвигаемых требований и проявлению инициативы. Сдерживание предполагает «пассивный подход», без определенной временной фиксации, оставляющий на усмотрения сдерживаемого возможность осуществления выбора – совершать или нет действие, направленное против стороны, осуществляющей сдерживание («обороняющейся» стороны). Главным и зачастую единственным выдвигаемым условием сдерживающей стороны является требование к оппоненту воздержаться от неприемлемого шага и, будучи озвученным, обычно не меняется. Тем самым, сдерживающаяся сторона, сигнализировав оппоненту степень последствий/ущерба от возмездия при инициировании нежелательных действий и попытке изменить статус-кво, обычно демонстрирует готовность ждать «до бесконечности», оставляя оппоненту бремя ответственности за дальнейшее развитие событий. В силу особенностей русскоязычной политологической терминологии (использование слова «сдерживание» для обозначения двух различных англоязычных терминов) следует отличать термин deterrence – преимущественно военно-силовое сдерживание от сдерживания политико-дипломатическими методами – containment. В рамках общей теории силовой политики в качестве составляющего элемента используется именно deterrence (т.е. сдерживание путем «устрашения»). Следовательно, основным смыслом данного типа сдерживания является недопущение реализации политического акта (в полном соответствии с хрестоматийным определением Клаузевица) – начала военных действий «ревизионистской» стороной, не согласной с сохранением существующего статус-кво. 1 28 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. С.Минасян В свою очередь, принуждение – это «активный» способ действий, нацеленный на принудительное убеждение оппонента пойти на изменение статус-кво под угрозой применения силы. Принуждение как политическая стратегия требует постоянной инициативности. Угрозы и требования со стороны принуждаемой стороны продолжаются до тех пор, пока оппонент не будет вынужден пойти на уступки или отказаться от уже совершенных действий. Для большей эффективности принуждение обычно требует фиксации некой крайней даты, временного срока, ультимативно предъявляемого оппоненту. После чего принуждающая сторона демонстрирует решимость пойти на силовые меры, иначе ее угрозы окажутся безуспешными и неубедительными в глазах оппонента [2, р. 218]. Специфика силовой политики в конфликтных ситуациях такова, что одна и та же сторона конфликта на различных стадиях противостояния может попеременно придерживаться то политики сдерживания, то принуждения. Например, армянские стороны до заключения перемирия в 1994г. преимущественно придерживались элементов политики принуждения, а в настоящее время реализуют политику сдерживания. Одна и та же сторона может реализовывать сдерживание и одновременно применять принуждение в отношении иного актора региональной политики, косвенно или напрямую также вовлеченного в конфликт. Наглядным примером является ситуация, когда Армения реализует сдерживание в отношении Азербайджана для недопущения боевых действий и одновременно использует политическое принуждение с целью признания Турцией геноцида 1915г., деблокирования Армении и удержания ее от прямого вовлечения в Карабахский конфликт. Более того, одна и та же сторона может в конфликтной ситуации одновременно реализовывать как элементы сдерживания, так и принуждения. Например, так поступали и США и СССР в ходе Кубинского кризиса 1962г. Таким образом, одновременно с динамикой развития самого кризиса или взаимоотношений между политическими акторами, сдерживание и принуждение могут быть в динамичной и вариативной связи. Они выступают как элементы процесса реализации силовой политики, а не как статичные понятия. 29 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. 2. Сдерживание в Карабахском конфликте: типология и классификация 2.1. Сдерживание как наиболее разработанная теория в современных исследованиях по проблемам безопасности Сдерживание подразумевает предотвращение нежелательных военнополитических действий одной стороны в отношении другой с помощью угрозы причинения ей неприемлемого ущерба. Сдерживание предполагает совокупность военных, военно-политических, экономических, дипломатических, психологических и иных мер, направленных на убеждение потенциального агрессора в невозможности достижения им своих целей военными методами. Еще два века назад Клаузевиц дал достаточно емкое определение логики сдерживания: «Так как война не является слепым актом страсти, а в ней господствует политическая цель, то ценность последней должна определять размер тех жертв, которыми мы готовы купить ее достижение… Таким образом, как только потребуется затрата сил, превышающая ценность политической цели, от последней приходится отказываться; в результате заключается мир» [5, с. 44]. Теоретическая база исследований в сфере проблем сдерживания насчитывает тысячи научных и научно-практических публикаций, особенно в англоязычной литературе. Можно даже утверждать, что в течение полувекового периода Холодной войны ни одна из отраслей исследований в сфере безопасности или теории международных отношений не получила такого распространения, как сдерживание. Развитие данной теории связанно с именами таких «классиков жанра», как Бернард Броди, Генри Киссинджер, Томас Шеллинг, Герман Кан, Джон Миршеймер, Патрик Морган, Лоуренс Фридман, Самуэль Хантингтон и др., а также со становлением и развитием таких всемирно известных аналитических центров, как RAND Corporation, Фонд Карнеги, SIPRI, IISS, ИМЭМО, ИСКРАН и многие другие. Отмечая громадное научно-практическое значение теории сдерживания, один из ведущих российских ученых-международников Сергей Караганов подчеркивает, что она «фактически является одной из основ теории международных отношений. Теория сдерживания применима как к отношениям между государствами, так и внутри общества, к отношениям даже между 30 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. С.Минасян людьми» [6, с. 122]. В период после завершения Холодной войны теория сдерживания приобрела новый смысл и содержание. Заметно смещение с уровня тематики стратегического ядерного сдерживания в сторону более востребованных теорий сдерживания с помощью обычных вооружений, а также их применения к региональным, а не глобальным системам безопасности. Проблематика сдерживания в региональных конфликтах представляет несомненный практический интерес, одновременно требуя глубокого теоретического анализа. Поэтому для начала необходима краткая типология сдерживания и классификация ее составляющих элементов. Это даст возможность лучше понять механизм функционирования и специфические особенности теории при ее проецировании на ситуацию Карабахского конфликта. 2.2. Типология сдерживания Основываясь на богатом теоретическом инструментарии, ученыемеждународники и специалисты по стратегическим исследованиям выработали достаточно стройную и многогранную типологию военно-политического сдерживания. Хотя, как и в большинстве общественно-политических наук, однозначного консенсуса у специалистов по данной типологии не существует, тем не менее представляется целесообразной типология сдерживания согласно следующим основным критериям: в соответствии с сущностью сдерживания (ядерное, с помощью иных видов ОМП, или же с помощью обычных вооружение – т.е. конвенциональное сдерживание); в соответствии с определением субъекта сдерживания и/или распространением обязательств («узкое» («минимальное») и «расширенное» сдерживание); в соответствии с динамикой и временным охватом сдерживания («общее» и «непосредственное» («ситуативное») сдерживание); по характеру реализации угроз («сдерживание наказанием» и «сдерживание лишением»). В соответствии со своей сущностью (или, иными словами, «материальной основой» реализации возможных угроз), военно-политическое сдерживание может быть ядерным, с применением других видов ОМП (химического и бактериологического) или же обычных вооружений (конвенциональ31 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. ным). В период Холодной войны и биполярного противостояния сверхдержав основной упор в исследованиях и практике сдерживания был сделан на сдерживающем потенциале ядерного оружия. Однако примерно с 1980-х гг. и после окончания Холодной войны все большее значение стала приобретать тематика сдерживания обычными (конвенциональными) вооружениями, особенно актуальное в региональных конфликтах. Проблематика конвенционального сдерживания применительно к Карабахскому конфликту уже освещалась в ряде наших работ, поэтому не будем углубляться в детали [7, 8]. Очевидно, что в ситуации Карабахского конфликта и без вовлечения внешних акторов – ядерных сверхдержав, речь может идти лишь о конвенциональном сдерживании. Именно на тематике конвенционального сдерживания и в основном сконцентрирована данная статья. В соответствии с определением субъекта сдерживания и/или распространением обязательств по его реализации сдерживание может характеризоваться как «узкое» (иногда его еще называют «минимальное») и «расширенное». «Узкое» сдерживание непосредственно касается обеспечения безопасности и интересов самой сдерживающей стороны, тогда как «расширенное» сдерживание применяется в ситуации, когда военно-политические гарантии и обязательства сдерживания распространяются также на другую страну (группу стран). В годы Холодной войны концепция «расширенного» сдерживания была одной из фундаментальных основ военно-политического планирования НАТО. Соединенные Штатами распространяли свои «ядерные гарантии», как составной элемент глобального ядерного сдерживания, и на европейских членов Альянса. Аналогично США распространили принципы расширенного сдерживания и в Азиатско-Тихоокеанском регионе, в отношении Японии и Южной Кореи. Исходя из указанной типологии, в Карабахском конфликте мы сталкиваемся со смешанным вариантом сдерживания. С одной стороны, очевидно, что имеет место ситуация «расширенного» сдерживания. Во всех основных концептуальных документах в сфере безопасности и обороны – Стратегии национальной безопасности, Военной доктрине и др., Армения зафиксировала четкие обязательства перед Нагорным Карабахом как гарант его безопасности и представитель интересов НКР на международной арене. Таким образом, возникает ситуация «расширенного» сдерживания: Армения свои32 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. С.Минасян ми военно-политическими гарантиями сдерживает Азербайджан от возобновления боевых действий против Нагорного Карабаха. Одновременно с этим Армения осуществляет собственное сдерживание в отношении того же Азербайджана, военно-политическое руководство которого неоднократно заявляло о готовности нанести военные удары по всей территории Армении1. В данной ситуации очевидна ситуация «минимального» или «узкого» сдерживания, когда Армения реализует политику сдерживания для противодействия вероятной агрессии со стороны Азербайджана (частично – и Турции). Наконец, в свою очередь сама Армения является также бенефициарием «расширенного» сдерживания, с учетом распространения на нее военных гарантий безопасности со стороны России и ОДКБ. В соответствии с параметрами динамики и временного охвата сдерживание может подразделяться на «общее» и «непосредственное» («ситуативное»). Ситуация «общего» сдерживания подразумевает совокупность военно-политических мер по парированию в самых общих чертах фундаментальных угроз безопасности страны, даже если они направлены против конкретного противника с целью удержания его от развязывания прямой военной агрессии. «Общее» сдерживание, как правило, не имеет временных рамок, осуществляется непрерывно и с учетом долговременного стратегического планирования. Исходя из этого, уместно применительно к нему использовать также термин «стратегическое» сдерживание. Примером «общего» сдерживания является долговременная реализация Арменией и Нагорным Карабахом (как минимум – после заключения перемирия в мае 1994г.) политики сдерживания перманентных, длящихся уже второе десятилетие, угроз со стороны Азербайджана возобновить боевые действия в зоне Карабахского конфликта. Необходимостью реализации «общего» сдерживания обусловлены нынешний формат военно-политического сотрудничества Армении на двустороннем и многостороннем уровнях, членство страны в международных организациях и военно-политических блоках, номенклатура закупок вооружений и военной техники (ВВТ), дислокация вооруженных сил и военных объектов, цели и задачи осуществления военных реформ и военного строительства и т.д. 1 Министр обороны: «Вооруженные силы Азербайджана имеют возможность уничтожить любую цель на территории Армении», Day.az, 24.04.2010. 33 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Важным элементом, напрямую соприкасающимся с реализацией «общего» военного сдерживания, является вопрос его соприкосновения с политико-дипломатическим сдерживанием. Более полувека назад один из основоположников теории сдерживания Бернард Броди дал весьма интересное определение сущности политико-дипломатического сдерживания: «Политику, направленную на защиту всего того, что у нас есть, называют политикой или стратегией “сдерживания”» [9, p. 269]. В теории сдерживания очень трудно отметить ту самую грань, где кончается сдерживание военнополитическими методами (deterrence) и начинается политико-дипломатическое сдерживание (containment). Особенно это касается роли военнополитических союзов и вовлечения третьих стран в конфликтное урегулирование, режимов контроля над вооружениями, поддержания регионального военного паритета, т.е. политико-дипломатического обеспечения эффективности силовой составляющей на уровне «общего» или «стратегического» сдерживания [10, p. 85]. В свою очередь, «непосредственное» или «ситуативное» сдерживание возникает в форс-мажорных ситуациях, накануне или в период кризисов. Как отмечает разработчик данной классификации Патрик Морган, когда вероятный противник «планирует или уже готовится к нападению» или же необходима четкая реакция, чтобы развеять сомнения противника о степени решимости и состоятельности угроз сдерживающей стороны – именно тогда и включаются механизмы «ситуативного» сдерживания [10, p. 9]. «Ситуативное» сдерживание также реализуется в случае возникновения форсмажорных ситуаций регионального уровня, когда внешние факторы и акторы оказывают такое влияние непосредственно на военно-политическую обстановку или военный баланс в зоне конфликта, которое способно снизить действенность «общего» сдерживания. Элементами «непосредственного» сдерживания в кризисных ситуациях могут быть: эффективная «сигнализация» (военные парады, учения в непосредственной близости от зоны конфликта), демонстративные приобретения новых видов ВВТ, инициирование соответствующей реакции союзных государств и международных организаций, полная или частичная мобилизация, введение чрезвычайного положения и т.д. «Ситуативное» сдерживание в определенных рамках может включать в себя и непосредственные си34 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. С.Минасян ловые акции в виде ответных карательных действий ограниченного/пропорционального масштаба для парирования попыток прощупывания решимости сдерживающей стороны. Наглядными примерами реализации армянскими сторонами механизмов «ситуативного» сдерживания могут являться: операция частей Армии обороны НКР у села Леонарх Мартакертского района в ночь с 3 на 4 марта 2008г. (удержавшая азербайджанское военно-политическое руководство от искушения интерпретировать поствыборные события в Армении как удобный повод для начала боевых действий); «акции возмездия» карабахских войск в августе – сентябре 2010г. и масштабные учения в непосредственной близости от линии фронта осенью того же года с участием президентов Армении и НКР (предотвратившие намеренную эскалацию напряженности на линии фронта после диверсионной акции азербайджанских войск на мартакертском направлении в ночь на 18 ноября 2010г.); перманентное привлечение внимания представителей международных структур после конкретных эпизодов нарушения режима перемирия с целью последующей реакции МГ ОБСЕ, ЕС и других структур для деэскалации напряженности на линии фронта. Надо подчеркнуть, что вышеуказанное типологическое «расщепление» сдерживания на «общее» и «ситуативное» не является искусственным интеллектуальным «продуктом», а наоборот – стало результатом глубоких теоретических разработок в рамках общей теории сдерживания. К концу 1970-х гг., учеными был выявлен т.н. «парадокс сдерживания», когда повышение реалистичности и убедительности взаимного сдерживания в противостоянии ядерных сверхдержав одновременно повысило риск войны. Концептуальное деление на два типа сдерживания позволило избежать данного противоречия [11, с. 153]. В соответствии с характером реализации угроз «возмездия» и согласно фундаментальной классификации Глена Снайдера, выделяется также два основных типа сдерживания: сдерживание наказанием и сдерживание лишением [12, рp.14-16]. Первый тип – сдерживание наказанием – был особенно актуален для ядерного биполярного противостояния сверхдержав в пери35 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. од Холодной войны. Он предполагал нанесение противнику (его территории, населению, промышленности, инфраструктуре) неприемлемого ущерба ракетно-бомбовыми ударами в случае инициирования агрессии, вне зависимости от самого исхода боевых действий. Предполагалось, что, просчитав все возможные издержки от ответного удара возмездия, вероятный противник откажется от идеи начала военных действий. Сдерживание наказанием было и остается основным содержанием теории и практики ядерного сдерживания, концептуальной базой т.н. противоценостной стратегии (направленной против важнейших гражданских и промышленных объектов, а также военно-политического руководства противника). В последние десятилетия сдерживание наказанием стало актуальным и применительно к конвенциональному сдерживанию, когда наряду с повышением точности и поражающей мощи обычных вооружений технологическое развитие многих государств «достигло таких значений, когда разрушение отдельных элементов инфраструктуры, коммуникаций, систем управления может привести к катастрофическим последствиям, способным отбросить государство в его развитии назад на многие годы» [13, с. 12]. Следовательно, при анализе ситуации вокруг Карабахского конфликта, так же как и при планировании американскими и советскими стратегами ядерного сдерживания времен Холодной войны, основными целями конвенционального сдерживания наказанием будут являться не только вооруженные силы и военные объекты вероятного противника, сколько инфраструктурные и промышленные предприятия, а также военно-политическое руководство. Очевидно, что в случае с Азербайджаном, приоритетными целями противоценностной стратегии армянских сторон будут являться в первую очередь объекты промышленной добычи и переработки энергоресурсов, пути их транспортировки и сопутствующая инфраструктура. В основе другого типа сдерживания – сдерживания лишением – лежит идея убеждения вероятного противника в том, что если на предыдущем этапе сдерживание наказанием окажется неэффективным и он (невзирая на ущерб от возможного возмездия) решится прибегнуть к военным действиям, то, тем не менее, столкнется с таким сопротивлением, что не сможет добиться успеха и достичь своих военно-политических целей. Данный тип сдерживания априори более применим к конвенциональному сдерживанию. Хотя и в ядер36 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. С.Минасян ном сдерживании он также лежал в основе стратегии «контрсилового удара»1, т.к. к исходу Холодной войны и в США, и в СССР пришли к выводу, что в силу громадной поражающей мощи ядерное оружие фактически превратилось из средства ведения войны в политический инструмент сдерживания. В постбиполярный период сдерживание лишением получило новое развитие, особенно в региональных конфликтах и во многих случаях даже являясь превалирующим. В отличие от ядерного, конвенциональное сдерживание не концентрируется преимущественно на ракетно-бомбовом потенциале с целью нанесения неприемлемого ущерба экономическому, демографическому и политическому выживанию противника. Ввиду относительно меньшей поражающей силы обычных вооружений, конвенциональное сдерживание имеет тенденцию акцентироваться больше на военнотехнических аспектах снижения наступательного потенциала противника. Речь идет о способности сдерживающей стороны нанести неприемлемый ущерб наступательному военному потенциалу вероятного противника, лишив страну-инициатора надежды на быстрый блицкриг и тем самым удержать от развязывания новой войны. Параметры статьи не позволяют подробнее углубляться в данную тематику, требующую более обстоятельного анализа и изучения. Однако отметим (и данное обстоятельство особо актуально при нынешнем военно-техническом балансе в Карабахском конфликте), что наличие у обороняющейся/сдерживающей стороны в достаточном количестве высокоточного управляемого вооружения «поля боя» играет решающую роль в «увеличении трудностей для атакующей стороны в реализации ее стратегии блицкрига»2. Достаточно важТ.е. развития тех ракетно-ядерных систем и средств стратегической разведки и целеуказания, которые предназначались для ударов по силам ядерного сдерживания потенциального противника с целью лишения его возможности нанесения ответного/ответно-встречного удара «возмездия». «Контрсиловая стратегия» используется и в конвенциональном сдерживании, будучи направленной против вооруженных сил и военного потенциала вероятного противника. 2 Для лучшего понимания данного вопроса необходим комплексный анализ соотношения оборонительных/ наступательных вооружений сторон (например, возможностями ударной авиации страны-инициатора в сопоставлении с системой ПВО страны, осуществляющей сдерживание или аналогичного соотношения между бронетанковым парком страны-агрессора и ракетно-артиллерийскими системами противотанковой обороны сдерживающей страны). В свое время ученые-международники предсказывали (основываясь на опыте локальных конфликтов и динамики развития военных технологий того периода), что развитие высокоточного управляемого оружия «поля боя» существенно облегчает асимметричное конвенциональное сдерживание при использовании наступающей стороной стратегии «блицкрига». Высокоточное управляемое оружия в арсенале сдерживающей стороны тем самым играет роль т.н. «противооружия» (в первую очередь – ПТРК, ПЗРК, мобильные ЗРК и ЗАСУ), эффективно нивелирующего количественное превосходство вероятного агрессора по т.н. «наступательным типам» ВВТ (танкам, ББМ, ударной и армейской авиации). См. подробнее [14, рр. 69-71]. 1 37 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. ным элементом сдерживания лишением в Карабахском конфликте также является наличие эшелонированной линии фортификационных укреплений вдоль линии соприкосновения, значительно усложняющей для инициатора возобновления действие возможность стремительных наступательных действий. Естественно, приведенная типология не является полной, с учетом постоянного развития теории сдерживания (например, новых концепций «комплексного», «динамичного» или «совершенного» сдерживания или актуализация роли рациональности в теории сдерживания)1. Однако воздержимся от дальнейшей детализации, тем более, что даже базовый охват основных параметров сдерживания вполне позволяет проецировать его на практику Карабахского конфликта. Более целесообразной представляется классификация основных составных элементов и механизмов реализации, присущих практически всем типам сдерживания. 2.3. Классификация элементов сдерживания: механизм функционирования и пределы эффективности Структурно механизм реализации политики сдерживания подразумевает наличие трех основных составляющих элементов: Потенциал сдерживания (в первую очередь, в виде военно-технической компоненты его реализации); Реалистичность и убедительность сдерживания (наличие политической воли и решимости реализовать декларируемые угрозы в случае провала сдерживания); Эффективная сигнализации (возможность коммуникации с вероятным противником для донесения до него информации относительно двух предыдущих элементов сдерживания). Как отмечает Бернард Броди, «максимально возможное сдерживание может требовать потенциала для достижения полной победы в войне, однако даже намного меньшие силы могут обладать значительной сдерживающей ценностью» [9, p. viii]. Очевидно, что для реализации эффективного конвенционального сдерживания в Карабахском конфликте армянским сторонам необходимо наличие значительного и боеспособного военно-технического потенциала. Причем этот потенциал должен включать в себя две взаимосвя1 См. подробнее [15, 16]. 38 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. С.Минасян занные составляющие: 1) наличие дальнобойных ракетных систем дальнего радиуса действия для ударов по чувствительным целям в глубине территории вероятного противника (сдерживание наказанием) и 2) эффективный арсенал оборонительных систем «поля боя» для недопущения достижения вероятным противником быстрой и убедительной победы (сдерживание лишением). Важнейшей характеристикой любого типа сдерживания, будь то ядерное или же сдерживание обычными (конвенциональными) видами (ВВТ), является также вопрос его убедительности, или, иными словами, осознания вероятным противником неотвратимой реалистичности возмездия. Как отмечал французский военный теоретик Пьер Галлуа, «любая сторона тем скорее откажется подвергать себя риску войны, чем более подготовленным и решительным будет представляться ей противник» [17, с. 131]. Сдерживание «работает» лишь тогда, когда в представлениях военно-политического руководства сдерживаемой страны есть осознание того, что силовой потенциал противника способен нанести непоправимые потери при инициировании боевых действий и/или не позволит достичь поставленных оперативных задач. Особо отметим, что различие конвенционального сдерживания от ядерного в том, что последнее предполагает убеждение противника воздержаться от определенного рода действия/бездействия взамен на альтернативу «взаимного самоубийства». Тогда как при конвенциональном сдерживании, каким бы военным потенциалом ни обладала сторона, реализующая данную политику, у инициатора развязывания боевых действий всегда может существовать «окно сомнений», что даже в случае ответного удара возмездия у него будет оставаться надежда на достижение своих политических целей военными средствами. Таким образом, порог применения конвенционального сдерживания ниже, следовательно – убедительность применения выше, чем у ядерного. Естественно, несмотря на большую убедительность, степень эффективности конвенционального сдерживания также ниже. В ситуации Карабахского конфликта важным фактором убедительности сдерживания армянских сторон является т.н. асимметрия мотиваций, более значительных, чем у Азербайджана. Победа или поражение в вероятной новой войне для Армении и тем более Нагорного Карабаха являются вопросом сохранения своей государственности. Другим повышающим убедительность армянского сдерживания фактором является наличие успешно39 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. го исторического прецедента готовности пойти на крайние издержки для сохранения имеющихся политических достижений в Карабахском конфликте. В политической науке схожая ситуация рассматривается в рамках теории т.н. «повышающейся репутации» (theory of reputation-building)1. Этот феномен был наглядно продемонстрирован способностью армянских сторон выдерживать тяготы конфликта в условиях войны 1991-1994гг. и двух десятилетий сохраняющегося статус-кво. Убедительность, следовательно, успех сдерживания во многом зависят от эффективности сигнализации и возможности донесения до вероятного противника реальной информации о степени решимости и силовом потенциале сдерживающей стороны. Сигнализация в реализации сдерживания может принимать различные формы – от проведения масштабных учений и демонстраций новой военной техники до праздничных парадов или парламентских и общественных обсуждений с целью фиксации верхней планки своих политических подходов в конфликте. Сигнализация является одним из самых чувствительных для противника элементов политики принуждения. Эффективная и наглядная демонстрация потенциала и решимости сдерживающей стороны расшатывает аргументацию одного из важнейших ресурсов сдерживаемого – убежденности (зачастую преувеличенной реалистичной) в собственной мощи и способности изменить сложившийся статускво. Соответственно, реакция на эффективную реализацию сигнализации у вероятного противника иногда может принимать непропорционально эмоциональные и неадекватные формы2. 1 Например, в рамках данной теории обосновывается, что именно фактор «повышающейся репутации» в двух войнах с Советским Союзом в 1939-1944гг. помог не только спасти Финляндию от советизации, но и во многом способствовал сравнительно мягким условиям заключения перемирия в 1944г. и Парижского мирного договора между СССР и Финляндией в 1947г. «Финляндия, таким образом, пережила проигранную войну как часть усиления своей репутации упорства, которая должна была усилить ее переговорную силу в будущих переговорах». См. [18, p. 646]. 2 Например, по случаю двадцатилетия независимости Армении 21 сентября 2011г. в Ереване прошел самый масштабный в ее истории военный парад с демонстрацией новых видов ВВТ, в том числе тактических, оперативнотактических и зенитных ракетных комплексов. Чтобы не повредить асфальтное покрытие Площади Республики, тяжелая гусеничная техника (танки, БМП и САУ) демонстрировалась на лафетах тяжелых колесных тягачей (подробнее см. [19]). Через несколько дней президент Азербайджана Ильхам Алиев выступил с заявлением, где, в частности, содержались следующие высказывания: «После проведенного ими так называемого “военного парада” все поняли, в каком состоянии, в каком плачевном положении находится армянская армия. Я, наверное, и вы, и вся общественность впервые увидели, что военная техника не способна двигаться сама, их демонстрировали на параде, ведя на прицепах и грузовиках. У этого может быть несколько причин. Либо эта техника не работает, находится в неисправном состоянии, либо там нет топлива, либо обе эти причины вместе». См. подробнее: «Минобороны Армении недоумевает», Радио Азадлыг, http://www.radioazadlyg.org/content/article/24379357.html, 02.11.2011. 40 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. С.Минасян Естественно, что сдерживание, как и любая военно-стратегическая теория и реализуемая на практике политика, кроме очевидных преимуществ, имеет также свои недостатки и уязвимые стороны. Политика сдерживания не может быть статичной и должна постоянно развиваться, чтобы оставаться актуальной, способной действительно «сдержать» вероятного противника, устрашить его возможными потерями и заставить отказаться от своих намерений. В частности, на эффективность сдерживания в ситуации Карабахского конфликта могут повлиять кардинальные изменения военнотехнического баланса, степени рациональности принимающего политические решения лидера противоположной стороны, геополитического контекста, внутриполитической ситуации и общественных настроений и т.д. У сдерживания также есть собственные концептуальные ограничения. В частности, серьезной проблемой при оценке эффективности политики сдерживания является то, что ее успех зачастую проявляется лишь тем, что «ничего не произошло» [20, рр. 47-48]. Очень сложно прояснить, явился ли отказ сдерживаемой стороны от своих намерений результатом осознания издержек от реализации своих же шагов, или же другие факторы сыграли роль в успехе сдерживания. Применительно к Карабахскому конфликту это означает, что армянским сторонам практически нереально убедить (и заставить признаться) противоположную сторону, что невозобновление военных действий происходит именно в результате эффективной реализации сдерживания. И что комбинация иных факторов (позиция внешних акторов, расчет на долгосрочный эффект экономической блокады, или же нежелание портить имидж Азербайджана в преддверии музыкального конкурса «Евровидение» и даже «миролюбивость и проявление доброй воли» азербайджанского руководства) не является более существенным ограничением возобновления войны, чем реальное военно-стратегическое сдерживание. Так же, как это сложно осознать противоположной стороной, не менее сложно объяснить и донести эту идею до собственной общественности и политической элиты. Естественно, это усложняет долговременную реализацию сдерживания с учетом важности общественных настроений для эффективности политических действий. Наконец, очень серьезным концептуальным изъяном любого типа сдерживания является то, что оно не способно решить проблему урегулирования 41 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. конфликта. Сдерживание лишь содействует выигрышу сторонами времени и сохранению «меньшего из зол» – ситуации статус-кво. Хотя в долговременной перспективе сдерживание также может создать основу для снижения напряженности и создания основ для поиска взаимного компромисса по мере деактуализации конфликта в общественных настроениях конфликтующих сторон. 3. Теория и практика политики принуждения в Карабахском конфликте 3.1. Принуждение – поиски теоретической завершенности и рамки практической применимости В отличие от сдерживания, теория принуждения не имеет настолько разработанную научную базу и нуждается в серьезном концептуальном совершенствовании. Принуждение все еще продолжает оставаться «в тени» сдерживания, хотя и получило новое дыхание в период после Холодной войны, когда казалось, что традиционное классическое сдерживание, основанное на биполярном противостоянии ядерных держав, потеряло свое актуальность в мировых исследованиях по проблематике безопасности и в арсенале политиков и военных. На некоторый период классическое сдерживание уступило место новым исследованиям в сфере безопасности, в частности – конвенциональному сдерживанию и теории принуждения. Тем не менее вплоть до настоящего времени принуждение так и не приобрело окончательной интеллектуальной стройности, типологической структуризации и теоретической завершенности. Даже сам генезис и место принуждения в рамках силовой политики все еще остаются темой для споров ученых, специализирующихся на данной тематике. Некоторые считают, что принуждение – лишь более разработанная форма теории сдерживания, тогда как другие используют термин «силовая дипломатия» для объединения понятий принуждение и силовая политика [21, 22]. Однако будем придерживаться классического определения принуждения, выработанного Т.Шеллингом и получившего дальнейшее развитие со стороны его последователей. Согласно данному, наиболее распространенному подходу, принуждение является своего рода обратной стороной сдерживания, при этом имеющей достаточно специфические и не всегда аналогичные механизму сдерживанию черты и особенности. 42 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. С.Минасян Как и теория сдерживания, исследования теоретических основ и механизма практической реализации принуждения разрабатывались в первую очередь в США и Великобритании, а также отчасти в научных центрах и университетах ряда других западных стран. Очевидна подоплека актуальности концепции принуждения в англосаксонских исследованиях и нормативных документах в период после Холодной войны1. Появившиеся новые возможности официального Вашингтона самостоятельно осуществлять военнополитические операции в различных регионах мира без учета мнения других стран вызвали необходимость дальнейшей концептуальной разработки теории, важнейшей составляющей которой выступает использование угроз или реализации силы как элемента внешней политики. Согласно имеющимся концептуальным наработкам, принуждение (аналогично сдерживанию) типологически также может включать в себя две основные составляющие – принуждение наказанием и принуждение лишением. В первом случае имеется в виду угроза нанесения неприемлемого урона противоположной стороне, если она откажется осуществить действие, к которому стремится ее убедить принуждающая сторона. В свою очередь, смысл принуждения лишением заключается в том, что принуждающая сторона пытается убелить противника, что в результате реализации продекларированных ею угроз противоположная сторона все равно будет вынуждена пойти на действия, к которым ее принуждают. Типология принуждения согласно другим своим характеристикам пока еще недостаточно проработана и систематизирована, наблюдается склонность к зачастую искусственному копированию элементов теории сдерживания, что не всегда оправданно с концептуальной точки зрения. Но, несмотря на незавершенность концептуального оформления теории принуждения, ее вполне можно проецировать на многие региональные конфликты современности, в том числе при освещении реализуемой Азербайджаном военно-политической стратегии и внешнеполитического поведения в Карабахском конфликте. 1 См. подробнее [23]. 43 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. 3.2. Механизм принуждения: работает ли теория на практике Карабахского конфликта? Реализация и механизм функционирования принуждения по определению сложнее, чем у сдерживания. Провал реализации политики сдерживания, в принципе, может быть только один раз – если сдерживание не удалось, и противоположная сторона все же решилась на осуществление нежелательного шага, например, начав военные действия. В то время как у принуждения, как политики использования силовых угроз для вынуждения к действию/отказу от уже совершенного шага, есть два индикатора неудачи: 1. если угрозы не повлияли на решимость принуждаемого, он не отреагировал и не уступил; 2. если принуждение не сработало, и принуждающий был вынужден реализовать свою угрозу – например, начать военные действия. До сих пор концептуально не отработан вопрос того, как должна реагировать теория принуждения, если угрозы не подействовали и даже дозированное использование силы не заставило принуждаемого отказаться от уже совершенного им шага/пойти на уступки. Также недостаточно четко выявлены факторы, влияющие на успешную практическую реализацию политики принуждения. Разрабатывая концептуальные основы теории принуждения, Томас Шеллинг во многом основывался на примере силовой политики Соединенных Штатов в отношении Северного Вьетнама (в частности, роли постепенной эскалации военных угроз, дошедших до уровня стратегических авиационных бомбардировок ВВС США). Однако, его классический труд 1966г. [1] так и не объясняет, почему все это не повлияло на успех американской политики принуждения в отношении Северного Вьетнама и даже наоборот – вовлекло Соединенные Штаты в полномасштабную вьетнамскую войну, так бесславно завершившуюся для Вашингтона. Его критики отмечают, что теория Шеллинга не раскрывает перспективы принуждения на один – два шага вперед. «Рассматриваемое им (Шеллингом – С.М.) принуждение противопоставляет силу воле. Для достижения успеха оно должно нанести (или угрожать нанесением) достаточный ущерб для смятения или сокрушения воли противника. “Болевой порог” зависит от того, что противник готов поста44 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. С.Минасян вить на карту. Шеллинг не задается вопросом, а какие ставки были сделаны Северным Вьетнамом или какие потери должны были быть ему нанесены, чтобы его лидеры попросили пощады» [22, p. 263]. Таким образом, недостаточная проработанность в случае неубедительности силы угроз является одной из наиболее уязвимых сторон теории принуждения. А что происходит в случае провала принуждения? Начало войны, которую можно проиграть или выиграть, причем победа в ней будет превышать все ожидаемые выгоды? Недостаточно просчитанные действия американцев в годы Корейской войны (переход 38-й параллели после Инчхонской операции, приведший к вступлению в войну Китая в октябре 1950г.), итоги Вьетнамской войны, двух афганских кампаний СССР и США лишь подтверждают изъяны теории принуждения [22, pp. 269-270]. Подобные примеры демонстрируют, что упование лишь на количественные параметры силовых потенциалов, на оценки «болевого порога» противника и его готовности идти на жертвы не дает уверенности в безусловной эффективности реализации политики принуждения. Аналогичным образом, в Карабахском конфликте зачастую создается впечатление, что военно-политическое руководство Азербайджана не только не вполне представляет себе «болевой порог» Армении и Нагорного Карабаха, но и сознательно создает для себя иллюзии противоположного свойства, даже если вся динамика двух десятилетий конфликта вроде бы должна была убедить его в логике обратного. Смежной с тематикой оценки «болевого порога» проблемой, ошибочное или самоуверенное интерпретирование которой также может привести к двойному провалу теории принуждения (неубедительность угроз и последующая вынужденная их силовая реализация), является оценка роли военного баланса и количественных калькуляций в ее планировании и эффективной реализации. К примеру, в расчетах военно-политического руководства Азербайджана важным элементом политики принуждения является инициирование гонки вооружений и ее использование как одного из ключевых ресурсов давления и угроз. Расчет делается на кажущиеся рациональными надежды по использованию нефтяных доходов для раскручивания гонки вооружений и изменения военного баланса в зоне Карабахского конфликта. При всей спорности данного утверждения (сохраняющийся количественный военно-техни45 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. ческий баланс в зоне конфликта зависит не только от финансовых возможностей сторон, но и позиций/вовлеченности влиятельных внешних акторов) имеются и концептуальные пробелы в данном вопросе1. Теоретики силовой политики неоднократно отмечают, что военный баланс, естественно, является важным элементом как реализации эффективного сдерживания, так и принуждения. Однако он лишь один из многих (и далеко не единственный) элементов, что было многократно продемонстрировано, например, опытом Холодной войны. Более важным, по мнению теоретиков, элементом реализации эффективной силовой политики является баланс/дисбаланс интересов и мотиваций сдерживающей и принуждающей сторон. Приводя примеры из истории Кубинского кризиса, Ричард Лебоу отмечает: «Военный баланс не был определяющим фактором ни разрешения кризиса, ни его результатов. Решение Кеннеди на установление военной блокады вместо авиационных ударов, решение Хрущева вывести свои ракеты и готовность Кеннеди вывести [свои ракеты] “Юпитер” отражали их политические подходы и оценки рисков и цены эскалации. Лидеры с различными оценками или концепциями возможности военной акции могут принимать различные решения» [22, р. 235]. В теории принуждения, как и в активно разрабатываемой и актуальной теории асимметричных конфликтов, мы сталкиваемся с феноменом, когда численно уступающие стороны зачастую побеждают (или навязывают свою волю) количественно превосходящих2. Кстати, проблема применимости количественных параметров до конца не решена и в военной теории, которая не содержит «удовлетворяющих практику количественных законов, имеющих адекватное математическое выражение, необходимое для точного прогнозирования хода вооруженной борьбы» [26, с. 71]. Тем самым, как и в теории сдерживания, принуждение также сталкивается с феноменом асимметрии мотиваций, зачастую более эффективно реализуемой, чем асимметрия потенциалов. Как указывает американский теоретик асимметричного конфликта Айванн Аррегин-Тафт, «силовая асимметрия объясняет асимметрию интересов… Сильные акторы имеют меньший интерес к победе, т.к. их собО роли гонки вооружений и механизме поддержания асимметричного военного баланса в зоне карабахского конфликта см. подробнее [24]. 2 О феномене асимметричных конфликтов см. подробнее [25]. 1 46 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. С.Минасян ственное выживание не является ставкой в конфликте. С другой стороны, слабые акторы имеют повышенную мотивацию к победе, т.к. только победа обеспечивает их выживание» [27, рр. 95-96]. Другой, не уступающей по важности особенностью теории принуждения, при всех прочих равных условиях делающей ее концептуально более сложной в реализации, чем сдерживание, является различное политикопсихологическое содержание. Как отмечают эксперты корпорации RAND: «Обычно легче заставить потенциального нападающего отказаться от первоначальной атаки, чем принудить его отменить атаку, которая уже осуществлена, исходя из множества достаточно очевидных причин, как, например, политическая и психологическая цена отказа от действий после их публичного осуществления. Если принуждающий требует, чтобы противник отказался от войны или иных действий, уже приведших к большим человеческим и материальным потерям и достижение которых потребовало интенсивной мобилизации националистических или религиозных настроений, то будет особенно трудно достичь успеха» [28, р. 14]. С политической и психологической точки зрения легче воздержаться от еще нереализованного замысла под угрозой неминуемых потерь, чем заставить противника отказаться от уже достигнутых результатов, даже с учетом серьезных последствий. «Использование силы для сохранения статускво зачастую выглядит психологически более легитимным (для вовлеченных сторон и наблюдателей), чем попытки изменить его» [10, р. 2]. В конце концов, принуждающая сторона всегда может продолжать утверждать, что рано или поздно добьется своих целей. Очевидно, что, например, в Карабахском конфликте военно-политическое руководство Азербайджана, второе десятилетие не достигая своих целей политики принуждения (угрожая возобновлением военных действий и продолжением транспортной блокады), должно перманентно утверждать, что рано или поздно претворит свои угрозы в жизнь. Действенных ресурсов повлиять на прекращение данной риторики не существует. Если сторона реализует политику принуждения, то наряду с очевидными концептуальными сложностями в ее реализации она также приобретает своеобразную «роскошь» и преимущество контролировать степень и длительность пропагандистской риторики и угроз. Это позволяет сохранять политическое реноме во внутриполитическом поле и на ме47 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. ждународной арене ссылками на неопределенные (но по их утверждениям обязательно достижимые) успехи в будущем. Несмотря на многие очевидные сложности в практической реализации и недостаточную концептуальную проработанность, это отнюдь не означает, что принуждение изначально является более «ущербной» теоретической конструкцией, чем сдерживание. Например, как уже отмечалось, реализация стороной политики принуждения априори создает для нее психологически и политически более комфортную ситуацию с восприятием угроз возможной войны, чем для противостоящей стороны. Намного приятнее осознавать, что вероятность возникновения войны преимущественно зависит от твоего выбора, чем постоянно чувствовать угрозу возобновления боевых действий, даже если для этого нет никаких рациональных предпосылок. Подсознательное чувство того, что это именно ты можешь сделать выбор между войной и миром, приятно успокаивает на фоне того, как противоположная сторона, выбрав политику сдерживания и уступив инициативу противнику, одновременно вынуждена терпеть его угрозы без временных ограничений. К примеру, азербайджанское общество и политическая элита с видимым удовольствием постоянно угрожают возобновлением боевых действий, самоуверенно эксплуатируя благоприятную возможность, предоставляемую особенностями политики принуждения1. Принуждение содержат также некоторые элементы, которые при умелом использовании могут принести значительные практические успехи. Как отмечается учеными, «убеждение может принимать две формы: угроз, отклонение которых делают их слишком затратными, и вознаграждений, делающих их более привлекательными» [22, р. 270]. Данное измерение реализации принуждения, основанного на позитивных предложениях, во многих случаях доказало свою эффективность, например, в политике США в отношении ряда стран Центральной и Латинской Америки или АзиатскоТихоокеанского региона. 1 Преувеличенная надежда на действенность собственных угроз достаточно часто проявляются в публичных выступлениях азербайджанского руководства. Например, в одном из своих интервью турецкому телевидению в марте 2012г. президент Азербайджана заявил: «…если Армения отступит от своей позиции, то тогда мы сможем в скором времени добиться решения вопроса. А сейчас они живут в страхе. Мы это знаем. Люди не могут постоянно жить в страхе. Так как они прекрасно знают, что сегодня азербайджанская армия может с легкостью восстановить суверенитет Азербайджана в Нагорном Карабахе…». См. подробнее: Ильхам Алиев: Турция и Азербайджан – «единый кулак, а тот, кто «встрял между нами» – живет в страхе, http://www.regnum.ru/news/fd-abroad/armenia/1505536.html, 03.03.2012. 48 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. С.Минасян Однако в случае с Карабахским конфликтом ситуация прямо противоположная. Хотя потенциально сильной стороной реализации политики принуждения Азербайджаном могло бы стать именно создание возможности выбора у карабахских армян, основанное на позитивных предложениях взамен на готовность изменить сохраняющийся статус-кво. Но это требует серьезного политического мужества от азербайджанского руководства. Замена принуждения, основанного на перманентных угрозах возобновить войну и уничтожить карабахских армян, предложениями войти с ними в позитивные переговоры с целью для начала хотя бы разграничения рамок возможных компромиссов, – содержит серьезные риски для руководства Азербайджана. Кроме потерь репутации внутри собственной страны, это одновременно существенно ослабит силовую составляющую азербайджанского принуждения, если в дальнейшем официальный Баку на следующем этапе противостояния решит вновь вернуться к силовым угрозам. С другой стороны, несмотря на определенный расчет на нефтяные доходы, их объем не настолько значителен, чтобы у Азербайджана были бы серьезные возможности предложить позитивные экономические стимулы Армении и Нагорному Карабаху. Азербайджан еще имеет потенциал по определенному наращиванию своих возможностей по добыче углеводородов после запуска второй стадии газового месторождения Шах-Дениз и ослабления падении нефтяной добычи за счет ввода в эксплуатацию новых мощностей в 2013-2015гг. Однако, по расчетам ряда экспертов, главный разработчик углеводородов – Азербайджанская международная операционная компания (АМОК) – уже достиг пика добычи на основном нефтяном месторождении Азери-Чираг-Гюнешли (АЧГ) еще в 2010г. Теперь добыча будет плавно снижаться с максимальных объемов свыше 50 млн. тонн нефти в 2010г. (и примерно 45 млн. тон в 2011г.) почти до уровня истощения промышленных запасов уже к 2019г. [29, рр. 311-315]. Наиболее выразительно ограничения регионального влияния азербайджанской «нефтегазовой экономики» иллюстрирует пример достаточно скромного результата ее инвестиционного вовлечения в соседнюю «неблокированную» Грузию. Через грузинскую территорию проходят все возможные азербайджанские трубопроводы и осуществляются инвестиции, но их результат демонстрирует, что потенциал пози49 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. тивного влияния Азербайджана на экономику соседнего государства, как минимум, серьезно преувеличен1. Продолжающаяся неэффективность политики принуждения в Карабахском конфликте заключается не только в ее теоретической уязвимости. Конечно же, заставить противника отказаться от того, что он уже имеет, концептуально намного более сложная задача, чем сдержать противника от искушения совершить какой либо шаг под угрозой возмездия. Тем более что ни в своих собственных расчетах и ни в калькуляциях противника эта сторона не обладает столь кардинальным силовым преимуществом и решимостью, чтобы сокрушить волю противника к сопротивлению. Главная проблема заключается в динамике практической реализации азербайджанского принуждения. Демонстрируемый уже второе десятилетие максимализм руководства Азербайджана на различных этапах конфликта загнал его в собственную ловушку завышенных ожиданий и ограничил степень маневра, особенно в вопросе позитивных предложений в его политике принуждения. Заключение Данная статья раскрывает лишь самые общие теоретические и практические рамки и параметры механизма силовой политики в Карабахском конфликте. Сдерживание и принуждение уже второе десятилетие реализуются на практике в ситуации Карабахского конфликта, тогда как попытки теоретического анализа и изучения этого феномена начали предприниматься лишь совсем недавно. Тематика требует большего теоретического раскрытия, что позволит эффективнее вырабатывать на ее основе практические рекомендации. Однако даже сейчас, на основе уже имеющихся наработок, вырисовывается целый круг практических вопросов применительно к ситуации Карабахского конфликта, что является лишь дополнительным аргументом того, что фактор силовой политики является важной и актуальной темой для теоретического политологического изучения и практического анализа применительно к Карабахскому конфликту. Апрель, 2012г. Согласно предварительным данным за 2011г., рассчитанным по методологии и справочным данным ЦРУ, ВВП на душу населения в нефтедобывающем Азербайджане составил порядка $10200 США (107-е место в мировом рейтинге), тогда как в Армении (142-е место) и Грузии (143-е место) он был примерно одинаковым – по $5400. См. подробнее: https://www.cia.gov/library/publications/the-world-factbook/rankorder/2004rank.html? countryName=Azerbaijan&countryCode=aj&regionCode=mde&rank=107#aj. 1 50 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. С.Минасян Источники и литература 1. Schelling T., Arms and Influence. – New Haven and London, Yale University Press, 1966 (2008 Edition with a New Preface and Afterword). 2. Security Studies: An Introduction (ed. by Paul D. Williams). – New York, 2008. 3. Bratton P.C., When is Coercion Successful? And Why Can’t We Agree On It? Naval War College Review, Vol.58, №3, Summer 2005. 4. George A.L., The Need for Influence Theory and Actor-Specific Behavioral Models of Adversaries, Comparative Strategy, №23, 2003. 5. Клаузевиц К., О войне. – М., 2007. 6. Караганов С., Теория сдерживания оказалась общей теорией международных отношений», Международные процессы, Т.3, №3 (9), сентябрь – декабрь 2005. 7. Minasyan S., The Quest for Stability in the Karabakh Conflict: Conventional Deterrence and Political Containment, PONARS Eurasia Policy Memo, №188, September 2011. 8. Մինասյան Ս.Մ., Ռազմական զսպման և քաղաքական սաստման քաղաքականությունը Ղարաբաղյան հակամարտության համատեքստում, Հայկական Բանակ, №4, 2011. 9. Brodie B., Strategy in the Missile Age. – RAND: Santa Monica, 15 January 1959. 10. Morgan P.M., Deterrence Now. – Cambridge University Press: Cambridge, 2003. 11. Фененко А., Парадоксы ядерного сдерживания, Международные процессы, Т.2, №2 (5), май-август, 2004. 12. Snyder G.H., Deterrence and Defense: Toward a Theory of National Security. – Princeton University Press, 1961. 13. Буренок В.М., Ачасов О.Б., Неядерное сдерживание, Военная мысль, №12, 2007. 14. Mearsheimer J.J., Precision-guided Munitions and Conventional Deterrence”, Survival, Vol.21, Issue 2, 1979. 15. Complex Deterrence (Ed. by T.V. Paul, Patrick M. Morgan & James J. Wirtz). – The University of Chicago Press: Chicago – London, 2009. 16. Zagare F.C., Kilgour, D.Marc, Perfect Deterrence. – Cambridge University Press: Cambridge, 2004. 17. Галлуа П., Стратегия в ядерный век. – М., 1962. 18. Sechser T.S., Goliath’s Curse: Coercive Threats and Asymmetric Power, International Organization, №64, Fall 2010. 19. Минасян С., Дипломатия военных парадов, Военно-промышленный курьер, №39 (405), 5-11 октября 2011. 20. Freedman L., Framing Strategic Deterrence: Old Certainties, New Ambiguities, The RUSI Journal, Vol.154, №4, August 2009. 21. George A., Hall D., Simons W., The Limits of Coercive Diplomacy: Laos, Cuba and Vietnam. – Boston, 1971. 22. Lebow R.N., Coercion, Cooperation and Ethics in International Relations. – Routledge, Taylor and Frencis Group, New York – London, 2007. 23. Фененко А., Современные военно-политические концепции США, Международные процессы, Т.7, №1 (19), январь – апрель 2009. 24. Минасян С., Поиск стабильности в карабахском конфликте: между конвенциональным «устрашением» и политическим сдерживанием, Россия в глобальной политике, Т.10, №1, январь – февраль, 2012. 51 С.Минасян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. 25. Дериглазова Л., Минасян С., Нагорный Карабах: парадоксы силы и слабости в асимметричном конфликте, Аналитические доклады Института Кавказа, №3, январь 2011. 26. Ваккаус М.Ф., Сущность и механизм действия законов вооруженной борьбы, количественно отражающих ее характер, Военная мысль, №3, 2008. 27. Arreguin-Toft I., How the Weak Win Wars. A Theory of Asymmetric Conflict, International Security, Vol.26, №1, Summer 2001. 28. Johnson D.E., Mueller K.P., Taft W.H.V, Conventional Coercion Across the Spectrum of Operation: The Utility of U.S. Military Forces in the Emerging Security Environment. – RAND: Santa Monica, 2002. 29. Rasizade A., Azerbaijan’s Prospects in Nagorno-Karabakh with the End of Oil Boom, Iran and the Caucasus, Vol.15, 2011. “POWER POLITICS” IN KARABAKH CONFLICT: DICHOTOMY OF DETERRENCE AND CONSTRAINT Sergei Minasyan Resume This article reveals the most common theoretical and practical frames and parameters of power politics mechanism in the Nagorno-Karabakh conflict. Deterrence and constraint have been used on practice in regard to the NagornoKarabakh conflict for two decades, while the attempts of theoretical analysis and study of this phenomenon have been initiated quite recently. The subject demands more theoretical disclosure which would provide more efficient elaboration of practical recommendations. But even now, on the assumption of available groundwork, an entire circle of practical questions, which can be used in regard to the situation in Karabakh conflict, is outlined and this is just another argument that the power politics factor is an important and topical subject for the theoretical study and practical analysis of the Nagorno-Karabakh conflict. 52 ПРЕДЛОЖЕНИЕ АЗЕРБАЙДЖАНОМ АВТОНОМИИ НАГОРНОМУ КАРАБАХУ – ИМИТАЦИЯ МИРНОГО УРЕГУЛИРОВАНИЯ Михаил Агаджанян* Озвучиваемый Азербайджаном все предшествующие годы подход к решению Карабахского вопроса – предоставление «самой высокой автономии в составе азербайджанского государства» – неприемлем для армянских сторон по целому ряду принципиальных оснований. На высшем политическом уровне армянское руководство всегда подчеркивало, что не видит Нагорный Карабах в каком-либо качестве в составе Азербайджана. Это четко указывается в Стратегии национальной безопасности Республики Армения и Военной доктрине Республики Армения1. Помимо этого, любые обсуждения вокруг темы гипотетической автономии Нагорного Карабаха в составе азербайджанского государства ставят под вопрос весь уже накопленный политический и правовой опыт Нагорно-Карабахской Республики, выражающийся в проведенных за 20 лет (с 1991г.) многочисленных выборах в органы государственной власти, местного самоуправления НКР, в принятых правовых актах Республики. Эксперт по Карабахскому конфликту. В главе III Стратегии национальной безопасности закреплено, что «Правовые основы провозглашения Нагорно-Карабахской Республики безупречны. Постоянно исходя из принципа, что любое окончательное соглашение или окончательный документ должны получить также одобрение карабахской стороны, Армения считает приемлемыми только те варианты урегулирования, которые будут направлены на закрепление необратимой реальности фактического существования Нагорно-Карабахской Республики». Положения аналогичного характера отмечены и в Военной доктрине Республики Армения. Так, во введении Доктрины отмечается ее развивающий и конкретизирующий Стратегию национальной безопасности характер, после чего констатируется статус Республики Армении как гаранта безопасности народа Нагорно-Карабахской Республики и избранного им пути развития. Далее, так же как и в тексте Стратегии национальной безопасности, подчеркивается «бесспорность политико-правовых основ факта самоопределения народа Нагорного Карабаха на своей исторической родине» и «необратимость реалии становления Нагорно-Карабахской Республики как демократического, социального, правового государства». * 1 53 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. В армянских экспертных публикациях не принято анализировать известное предложение Азербайджана по предоставлению Нагорному Карабаху «самой высокой автономии в составе азербайджанского государства». Данное предложение считается настолько нереалистичным, нежизнеспособным и оторванным от реальности, что рассуждения вокруг готовности Азербайджана предоставить Нагорно-Карабахской Республике с 20-летним стажем дефакто государственной независимости автономный статус в своем составе рассматриваются как ненужные и даже потенциально вредные. Тем не менее определенное осмысление подобного предложения, звучащего с азербайджанской стороны все годы протекания процесса урегулирования, с нашей точки зрения, требуется с главной целью показать внешним акторам и зарубежным экспертам неготовность самой Азербайджанской Республики к каким-либо реальным шагам в этом направлении. Предложение Азербайджана по автономии Нагорного Карабаха – это пропаганда, преследующая цель ввести международную общественность в заблуждение, занять настолько нереалистичную позицию в процессе карабахского урегулирования, которая бы исключала достижение компромисса между всеми сторонами конфликта. Азербайджан абсолютно не заинтересован в долгосрочном урегулировании Карабахского конфликта, и его голословно нереалистичные предложения о самой высокой автономии для карабахцев – это заполнение пропагандой и лжесюжетами содержания азербайджанского пути, который Баку готов пройти в своей части к достижению «компромисса» в урегулировании конфликта. Армянским экспертам не следует опасаться анализировать азербайджанские предложения по автономии Нагорного Карабаха. Считаем, что подойти к этому вопросу следует с позиций вскрытия истинных целей азербайджанского руководства, которое само отлично понимает заведомо неприемлемый для урегулирования конфликта тренд на автономность Нагорного Карабаха в составе Азербайджана, но продолжает пользоваться ставшей догмой для Баку автономистской риторикой. Для нынешнего азербайджанского руководства единственно значимой целью в свете окончательного и полностью благоприятного для себя решения Карабахского вопроса является очищение Нагорного Карабаха от армян. В среде армянских экспертов стало распространенным мнение о том, что Баку 54 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. М.Агаджанян добивается возвращения к ситуации 1988г. и поэтому лелеет планы по автономии Нагорного Карабаха. На самом деле, нынешний бакинский режим не устраивает возвращение в Карабахском вопросе даже в 1988г., ибо этот вопрос никогда не будет воспринят в Баку как решенный, если хотя бы один армянин сохранит свое местопребывание и жизнедеятельность в Нагорном Карабахе. Где самоопределились представители нации «азербайджанцы-тюрки», там или не осталось ни одного армянина вовсе, или ситуация близка к таковой в перспективе нескольких десятилетий (в Турецкой Республике). Автономия «по-азербайджански» для Нагорного Карабаха оценивается азербайджанскими политиками и экспертами не только как реализация права на самоопределение для карабахских армян, но и как неотъемлемое право азербайджанского меньшинства бывшей НКАО. Возможно ли рациональное осмысление настолько абсурдного по своей сути сюжета во внутриполитической практике отдельного государства, когда бы один народ, одна этногруппа, уже дважды самоопределилась бы в рамках этого государства и претендовала бы на самоопределение в третий раз? Азербайджанцы самоопределились в рамках Азербайджанской Республики, провозгласив ее преемницей существовавшей в 1918-1920гг. Азербайджанской Демократической Республики, азербайджанцы самоопределились в рамках Нахичеванской Автономной Республики, и теперь они готовятся к самоопределению в Нагорном Карабахе. Если взглянуть на этот «феномен» в национально-государственном строительстве азербайджанцев на Южном Кавказе под более широким углом зрения, то открываются просторы еще большей претенциозности народа, говорящего о себе с позиции «двух государств, но единой нации». В этом случае ряд самоопределений расширяется вплоть до Северного Кипра, где живут представители «одной нации, но с несколькими государственностями». У этой «единой нации» четыре государственных самоопределения (не будем забывать, что в соответствии со статьей 134 Конституции Азербайджанской Республики «Нахичеванская Автономная Республика является автономным государством в составе Азербайджанской Республики») – Азербайджанская Республика, Турецкая Республика, Турецкая Республика Северного Кипра и Нахичеванская Автономная Республика, – и «на очереди» самоопределение азербайджанских карабахцев. Последние уже обозначили свои притязания на самоопределение в Нагорном Карабахе, в частности, в 55 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. виде направленного на имя Генерального Секретаря ООН письма за подписью временно поверенного в делах постоянного представительства Азербайджана при ООН Т.Мусаева. К данному письму от 6 июля 2009г. прилагается «пресс-релиз от 5 июня 2009г., опубликованный азербайджанской общиной нагорно-карабахского региона Азербайджанской Республики», в котором, упоминается о состоявшемся 5 июня 2009г. «съезде азербайджанской общины нагорно-карабахского региона Азербайджанской Республики». Заключительным тезисом азербайджанского письма на имя Генерального Секретаря ООН указывается, что «конфликт может быть урегулирован только на основе уважения территориальной целостности и нерушимости международно признанных границ Азербайджана, а также мирного сосуществования в нагорно-карабахском регионе армянской и азербайджанской общин, полноценно и равноправно пользующихся благами демократии и процветания»1. Представляется целесообразным разделить весь вопрос неготовности Баку пойти дальше голословной пропаганды и завуалированности своих истинных планов по деарменизации Южного Кавказа разговорами о самой высокой автономии для карабахских армян на два рассматриваемых ниже аргументационных блока. Политический блок Все это время, пока Азербайджан озвучивает свое видение решения Карабахского вопроса в виде предоставления региону статуса автономии, со стороны азербайджанского руководства так и не поступило конкретных предложений, концепции его видения предоставления Нагорному Карабаху автономии. Если сравнивать в этом аспекте Азербайджан и Грузию, то последняя всегда выступала с конкретными предложениями по решению вопросов Абхазии и Южной Осетии в рамках предоставления им широкой автономии в составе грузинского государства. Известен так называемый Баденский 1 Лица, представляющиеся в качестве лидеров азербайджанской общины Нагорного Карабаха, численность которой, кстати, азербайджанскими источниками определяется в 75 тысяч человек, заявляют о промежуточных задачах на пути к достижению конечной цели своего самоопределения в Нагорном Карабахе: «Главное – это изменение нынешнего статус-кво, а именно вывод армянских вооруженных формирований из оккупированных районов, возвращение вынужденных переселенцев и обозначение статуса региона в границах Азербайджанской Республики» (См. интервью лидера азербайджанской общины Нагорного Карабаха Б.Сафарова российской «Независимой газете», 19.09.2011). 56 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. М.Агаджанян документ1 и предложения автономии Абхазии по плану Бодена2. В мировой практике современности известны случаи, когда предложения о получении автономии или ее расширении исходят со стороны какойлибо этнической группы, уже существующей национально-территориальной единицы в составе конкретного государства. Но это происходит исключительно тогда, когда добивающаяся предоставления автономных прав или их расширения сторона не обладает собственной де-факто государственностью. В противном случае инициатива о предоставлении или расширении автономии должна исходить со стороны признанного международным сообществом государства, претендующего на реинтеграцию с отпавшей от него другой государственностью. Показательным в этом плане может служить как отмеченный выше пример Грузии, так и («с зеркальных позиций») инициативы тибетцев в составе Китая. Так, уже обладающие автономным статусом в составе КНР тибетцы (Тибетский автономный район) 26 февраля 2009г. представили на обсуждение «Меморандум о подлинной автономии для тибетского народа»3. Ничего подобного в виде конкретных планов, концепций со стороны Азербайджана представлено не было. Вместе с тем Азербайджан всегда презентовал международной общественности объемные материалы по своему Проект соглашения «Об основах политико-правовых отношений между сторонами в грузино-осетинском конфликте». Документ предполагал вхождение Южной Осетии в состав Грузии с предоставлением региону широкой автономии в рамках грузинского государства. Баденский документ стал обобщенным вариантом достигнутых договоренностей между сторонами, закрепленных в заявлениях об итогах встреч между Э.Шеварднадзе и Л.Чибировым во Владикавказе 27 августа 1996г., Джаве – 14 ноября 1997г., Боржоми – 20 июня 1998г., а также в протоколе встречи делегаций грузинской и юго-осетинской сторон, наделенных специальными полномочиями с целью полномасштабного урегулирования грузино-осетинского конфликта в марте 1997г. в Москве. Документ парафирован 14 июля 2000г. в Бадене (Австрия). В дальнейшем, в августе 2003г. югоосетинские власти дезавуировали свое участие в Баденском документе. 2 Дитер Боден – немецкий дипломат, спецпредставитель Генерального секретаря ООН по грузино-абхазскому урегулированию. В 2002г. под его руководством разработан так называемый План (документ) Бодена, предполагавший асимметричную федерализацию Грузии с предоставлением самых широких прав Абхазии в грузинском государстве. План был поддержан Грузией, Россией, членами Группы друзей Генсека ООН, регулярно упоминался в качестве основы для урегулирования грузино-абхазского конфликта во всех резолюциях Совета Безопасности ООН в 2002-2005гг. Он был де-факто отвергнут абхазскими властями в 2002г., а 26 января 2006г. и Россией, которая заявила, что План Бодена больше не может служить основой для определения статуса Абхазии. 3 В данном Меморандуме было детально изложено видение тибетцев по направлениям, механизмам и конкретным правам в рамках расширенной автономии в составе КНР. Так, глава IV Меморандума «Основные потребности тибетцев. Предметы ведения самоуправления» состоит из следующих разделов: язык, культура, религия, образование, защита окружающей среды, использование природных ресурсов, экономическое развитие и торговля, здравоохранение, общественная безопасность, миграционная политика, культурный, образовательный и религиозный обмен с другими странами. 1 57 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. «праву на восстановление территориальной целостности» (особо показательны в этом аспекте представленные Азербайджаном в ООН в конце декабря 2008г. два доклада: «О юридических последствиях вооруженной агрессии Республики Армения против Азербайджанской Республики» от 22 декабря 2008г. и «Об основополагающей норме территориальной целостности государств и о праве на самоопределение в свете ревизионистских притязаний Армении» от 26 декабря 2008г.1). На дефицит конкретных планов, предлагаемых Азербайджаном в вопросе предоставления Нагорному Карабаху «самой высокой автономии», уже несколько лет обращают внимание эксперты. Азербайджанские источники избегают какой-либо конкретизации формы, содержания, рамок предлагаемой Нагорному Карабаху автономии, ограничиваясь общими формулировками об автономии с поверхностным углублением в существо этого института в государственной теории и практике [1], а также приводя пример «успешных» в мировом опыте «схожих» случаев «реинтеграции» в составе единого государства [2]2. Это может говорить о том, что Азербайджан в политическом плане абсолютно не искренен в своем подходе по предоставлению «самой высокой автономии Нагорному Карабаху», а если бы он реально был заинтересован в таком разрешении вопроса, то предоставил бы международному сообществу и непосредственно НКР свое конкретное видение концепции «самой высокой автономии». Вместо этого, со стороны азербайджанского руководства были озвучены только весьма абстрактные сравнения и отсылки к автономному опыту Татарстана и Башкортостан в составе Российской Федерации. 15 апреля 2008г. министр иностранных дел Азербайджана Э.Мамедьяров заявил о возможности использования политико-правового опыта Татарстана и Башкирии для определения будущего статуса Нагорного Карабаха в составе единого Азербайджана. По мнению главы азербайджанского МИД, «мы можем обсудить вопрос об 1 В последнем из упомянутых докладов, представленных Азербайджаном в ООН в конце декабря 2008г., отмечается, что «23 ноября 1991 года, столкнувшись с растущими волнениями, Азербайджан аннулировал автономию Нагорного Карабаха». 2 В книге, в частности, отмечается: «Что касается моделей возможного статуса Нагорного Карабаха, то это международные прецеденты: Аландские острова, Татарстан (РФ), статус Крыма, Северной Ирландии, Южного Тироля, Триеста, Каталонии». 58 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. М.Агаджанян автономии Нагорного Карабаха. К примеру, татары, башкиры самоопределились в составе России. Мы можем использовать из истории эти прецеденты»1. В рассуждениях вокруг предоставления Нагорному Карабаху автономии азербайджанские авторы акцентируют внимание на «реинтеграции» региона в состав Азербайджана и всячески избегают упоминания термина «статус» даже применительно к предлагаемой автономии. Подобная постановка вопроса о «реинтеграции» Нагорного Карабаха в состав Азербайджан вышибает почву из-под конструктивности каких-либо обсуждений в будущем гипотетической возможности предоставления Нагорному Карабаху автономии, максимально отдаляет все стороны конфликта от достижения в отдаленной перспективе компромисса в процессе урегулирования. Предложение Азербайджана о «реинтеграции» представляется завуалированной формой поглощения Нагорного Карабаха, что называется со временем, если даже первоначально Баку и будет вынужден признать определенную, хотя и весьма усеченную, форму автономии Нагорного Карабаха с учетом того факта, что республика уже существует де-факто 20 лет. «Реинтеграция» видится азербайджанским авторам как конечный результат в процессе урегулирования, отправной точкой в котором должно стать возвращение к ситуации не 1988, а 1991г., «когда и семь районов были под контролем Баку и азербайджанцы пока еще жили в Шуше и в деревнях Нагорного Карабаха, и сама область формально продолжала считаться территорией Азербайджана. Азербайджан тогда контролировал весь периметр административных границ Нагорного Карабаха, в Армении уже не было азербайджанцев, а в Азербайджане, за исключением Нагорного Карабаха – армян… Баку никогда не будет довольствоваться семью районами и будет добиваться также возвращения Нагорного Карабаха»2. Важно отметить, что терминологическое замещение вопроса «автономии» целью «реинтеграции» практически всегда происходит у азербайджанских источников в параллельном режиме с выпячивание демографического потенциала азербайджанцев. Последнее все больше принимает вид угрозы В предоставлении автономии Нагорному Карабаху могут быть использованы прецеденты Татарстана и Башкортостана, http://www.analitika.az/articles.php?item_id=20080415091116869&sec_id=8, 15.04.2008. 2 Илькин Меликов: Реинтеграция Нагорного Карабаха в Азербайджан неизбежна, www.regnum.ru/news/1195958.html, 14.08.2009. 1 59 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. армянскому присутствию в Нагорном Карабахе и на Южном Кавказе в целом и всякий раз находит место в риторике самого высокого руководства нынешнего Азербайджана, когда оно упоминает свое «великодушное» предложение «автономии-реинтеграции». Во время участия президента И.Алиева в мероприятии по открытию в Баку центрального штаба «азербайджанской общины Нагорно-Карабахского региона Азербайджанской Республики», состоявшемся 6 июля 2010г., глава Азербайджана не упустил возможности в очередной раз озвучить демографические угрозы в сторону армян Нагорного Карабаха перед теми, кто в будущем продолжит ряд самоопределений азербайджанского народа на Южном Кавказе: «…граждане Азербайджана вернутся во все регионы, расположенные вокруг Нагорного Карабаха. За последние годы население Азербайджана выросло, и, конечно же, демографическая ситуация в том регионе за короткое время полностью обеспечит наши интересы. Возвращение азербайджанского населения в Нагорный Карабах, Шушу должно быть обязательным. Наверное, времени на это потребуется несколько больше. Но без этого данный конфликт не может быть урегулирован, и Азербайджан использует все возможности, чтобы добиться этого за максимально короткое время… Сегодня численность населения Азербайджана составляет 9 миллионов человек, а численность населения Армении по неофициальным, но точным данным – где-то около 1 миллиона 800 тысяч человек. По имеющейся у нас информации, сегодня в НагорноКарабахском регионе Азербайджана проживает около 60 тысяч человек, то есть население одного района. Экономика, географическое положение, демография, строительство армии, промышленный потенциал, геополитическая ситуация и усиление позиций Азербайджана в регионе и мире – все эти факторы укрепляют нашу позицию и позволят нам достичь своей цели»1. Демографические инсинуации высшего азербайджанского руководства перемежаются с выдвижением тезисов, которые подчеркивают своеобразное понимание им «автономии» Нагорного Карабаха в свете «реинтеграционных» целей. Так, в интервью радиостанции «Эхо Москвы» 19 июля 2011г. заместитель министра иностранных дел Азербайджана, личный представитель президента Азербайджана по урегулированию Карабахского конфликта Речь Ильхама Алиева на открытии Центрального штаба азербайджанской общины Нагорно-Карабахского региона, http://ru.president.az/articles/367, 06.07.2010. 1 60 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. М.Агаджанян А.Азимов заявил: «Не просто восстановление целостности Азербайджана, а именно установление прямого вертикального суверенного контроля над этой территорией. И управление живущим там населением. Азербайджан от этой позиции сделал шаг к середине моста. И сказал о том, что он готов к гибкостям, имея в виду самоуправление, различные модели самоуправления для населения в карабахском регионе в составе Азербайджанской республики. То есть гибкость в рамках территориальной целостности Азербайджана… С другой стороны, все те позиции, которые Армения сейчас пытается внедрить в процесс урегулирования, именно нацелены не на сохранение территориальной целостности Азербайджана и Карабаха в составе его, не на реинтеграцию, а на дезинтеграцию»1. Оторванность позиции Азербайджана от долгосрочного урегулирования Карабахского конфликта нашла свое зримое подтверждение в ходе интервью президента И.Алиева телеканалу «Euronews» (22 июня 2011г.). Из слов президента Азербайджана видно, что руководство республики не стремится к долгосрочному урегулированию конфликта, вносимые им предложения страдают искусственностью и аморфностью, лишены какой-либо конкретики в апелляциях азербайджанского руководства к предоставлению Нагорному Карабаху автономного статуса. И.Алиев в очередной раз выразил готовность «гарантировать людям, живущим в Нагорном Карабахе, и тем, кто вернется в Нагорный Карабах, самую широкую автономию, которая только возможна в мире», при этом, также в очередной раз, ограничившись лишь констатацией «хороших примеров в европейских странах… Например, Италия и Тироль2, а также другие места, где центральная власть уделят много внимания, может быть, гораздо больше внимания автономиям и их финансовым вопросам, чтобы улучшить условия жизни их народов»3. 1 Интервью: Попытки мирного урегулирования в Нагорном Карабахе и роль России в нем, http://echo.msk.ru/ programs/beseda/794348-echo/, 19.07.2011. 2 Одним из излюбленных примеров азербайджанской стороны стал южнотирольский вариант разрешения спорной ситуации между Австрией и Италией. Неприменимость данного и подобных ему путей разрешения межгосударственных споров в благополучной и мирной Европе к кавказским реалиям отмечают известные эксперты-кавказоведы. Так. Артур Цуциев отмечает, что «пример успешного преодоления конфликта в Южном Тироле... неадекватен кавказской ситуации: во-первых, в Южном Тироле не было военно-катастрофической операции со стороны метрополии и родившейся в этой войне независимости провинции; во-вторых, образцово-модельный согласованный статус Южного Тироля в составе Италии стал возможен только в контексте интеграции Италии в единое с Австрией государственное образование – Европейский Союз» [3, с. 45]. 3 Ильхам Алиев в Брюсселе дал интервью телеканалу Euronews 22 июня 2011г., ttp://ru.president.az/articles/2500. 61 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Фактически, необходимость глубокого анализа вопроса конструктивной готовности Азербайджана к гипотетически возможному предоставлению в будущем статуса автономии Нагорному Карабаху отпадает на фоне вышеупомянутых заявлений «центрального» руководства в Баку, стремящегося к «реинтеграции своей территории в свой состав», где будет ярко выражена вертикаль управления, а горизонталь автономных прав станет всячески нивелироваться. В основе позиции армянской стороны в процессе урегулирования по вопросу наиболее эффективного обеспечения прав и основ жизнедеятельности для жителей Нагорного Карабаха лежит весьма простой аргумент, объективность которого доказана предыдущей историей Карабахского конфликта, длящегося, как известно, с 20-х годов прошлого века. В своей наиболее лаконичной форме данная позиция, в нескольких предложениях отметающая азербайджанские инсинуации о своей готовности к предоставлению автономии Нагорному Карабаху, была представлена 10 февраля 2010г. в Лондоне, в стенах Королевского института международных отношений (Chatham House) президентом Республики Армения С.Саргсяном: «Мы должны найти такие решения, осуществление которых не приведет к новым депортациям и новым этническим чисткам. Мы должны осознавать: народ Карабаха считает, что ему уже удалось, с одной стороны, восстановить попранную во времена сталинской диктатуры историческую справедливость, а с другой стороны, гарантировать минимальные условия, необходимые для своего физического существования… Азербайджан исчерпал кредит доверия по отношению к выживанию меньшинств, имеющих статус автономии в его составе. Он не был в состоянии, и сегодня не в состоянии предоставить такой автономии даже гарантии внутренней безопасности. В составе Азербайджана была и другая армянская автономия – Нахичеван. И что же? Там не осталось ни одного армянина. Можно ли принимать за основу такие гарантии?.. По нашему убеждению, урегулирование Карабахского конфликта должно опираться на права человека и волю народа Карабаха, отражающие их коллективное стремление. Только в этом случае решение может быть долговечным, выполнимым и мирным. Альтернатива такому решению для народа Карабаха – насильственное возвращение в состав Азербайджана, что неизбежно приведет к изгнанию армян из Нагорного Карабаха»1. 1 Выступление Президента Республики Армения Сержа Саргсяна в Британском Королевском институте международных отношений, http://www.president.am/events/statements/rus/?year=2010&pn=4&id=57, 10.02.2010. 62 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. М.Агаджанян В политическом плане можно также отметить неподготовленность азербайджанского общества к мирному сожительству с армянами в рамках «единого» государства. Так, известные зарубежные эксперты приводят следующие цифры по этому вопросу: «Ряд социологических опросов, проведенных в декабре 2005 года, декабре 2006 года и феврале 2007 года организацией “Пульс-Р” продемонстрировал, что азербайджанская общественность занимает жесткую позицию, причем в последнем опросе 62,3% респондентов не были готовы “ни на какие компромиссы” по Нагорному Карабаху и только 4,1% одобрили “широчайшую автономию для Нагорного Карабаха” в формулировке, которой пользуется президент И.Алиев в своих зарубежных поездках» [4]. Интересными представляются оценки экспертов, утверждающих, что ни один из примеров «мирной ликвидации» де-факто государства, под которой азербайджанское руководство понимает предоставление Нагорному Карабаху «самой высокой автономии», не может быть реализован в «двустороннем формате». Все сколько-нибудь основательные и мирные политикоправовые модели реинтеграции непризнанных государств предполагали кардинальную конституционную перестройку того государства, в состав которого предполагается реинтегрировать де-факто государственность, будь то путем предоставления автономного статуса, или каким-либо иным образом. Происходит не преодоление-уничтожение функциональной конструкции непризнанного государства, его институтов и его внутренней легитимности, а их инкорпорация в более объемное политическое образование [3]. Таким образом, изначально предполагается, что государство, предлагающее статус автономии уже реально существующему де-факто другому государству, должно прежде всего подготовить самого себя в политическом и правовом плане к будущей инкорпорации другой де-факто государственности. Это должно носить системный политико-правовой характер (реструктуризация государства на федеративных началах, приведение своей внутриполитической практики в соответствие к принципам децентрализации, разграничения предметов ведения и полномочий с автономными единицами и тому подобное), а не ограничиваться внесением искусственных поправок в свою Конституцию, законы для инкорпорации де-факто государственности. 63 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Правовой блок На сегодняшний день налицо несоответствие нынешней Конституции Азербайджана возможности предоставления Нагорному Карабаху автономного статуса, хотя следует признать, что данное несоответствие не носит непреодолимого характера, и в условиях политико-правовой действительности Азербайджана его руководству не предоставит большого труда внести при необходимости соответствующие изменения в текст Конституции1. При озвучивании Азербайджаном предложений о его готовности предоставить «самую высокую автономию Нагорному Карабаху» внимание международных посредников может быть обращено на следующие правовые несоответствия в тексте азербайджанской Конституции. Часть 1 статьи 7 Конституции закрепляет унитарную форму государственного устройства Азербайджана. В то же время, как известно, в составе унитарного Азербайджана формально существует автономное образование, конституционные основы которого закреплены в главе 8 Основного закона Азербайджана. По статье 134 азербайджанской Конституции статус Нахичеванской Автономной Республики определяется как «автономное государство в составе Азербайджанской Республики», при этом особо оговаривается, что «Статус Нахичеванской Автономной Республики устанавливается настоящей Конституцией» и далее: «Нахичеванская Автономная Республика является неотъемлемой составной частью Азербайджанской Республики». Для внесения соответствующих изменений в азербайджанскую Конституцию нет правовых и, тем более, внутриполитических ограничителей. Часть 2 статьи 3 азербайджанской конституции оговаривает вопросы, которые могут решаться только путем референдума, среди которых «принятие Конституции Азербайджанской Республики и внесение в нее изменений». Статья 109 Конституции 18-м пунктом предусматривает полномочие президента Азербайджана «назначать референдум». Статья 155 указывает статьи Конституции, по которым предложения о внесении изменений в Конституцию не могут вноситься на референдум: «Не могут выноситься на референдум предложения о внесении изменений или их отмене в статьи 1, 2, 6, 7, 8 и 21». Таким образом, сама статья 155, в которой оговорены ограничения на внесение изменений и упомянуты конкретные статьи, не включена в состав статей, по которым не могут выноситься на референдум предложения о внесении изменений или их отмене. Это весьма важный факт, на который не обращается должного внимания. Так, в Конституции Республики Армения этот вопрос урегулирован таким образом, что сама Статья 114 Конституции РА, указывающая на ограничения по изменению положений конституции, не подлежит какомулибо изменению: «Статьи 1, 2 и 114 Конституции изменению не подлежат». Как известно, 18 марта 2009г. в Азербайджане прошел референдум по внесению поправок в Конституцию республики. По итогам этого референдума в конституцию было внесено 41 изменение и дополнение в 29 статей. Наиболее главным изменением, ради которого фактически и был проведен референдум, стала отмена ограничения на избрание одного лица президентом страны не более чем на два срока подряд. Интересны конкретные показатели итогов референдума, которые позволяют составить представление о способности азербайджанского руководства «мобилизовать массы» на принятие необходимых изменений в Конституцию. 30 марта 2009г. Центральная избирательная комиссия Азербайджана объявила официальные итоги референдума: в голосовании приняли участие почти 3,5 млн. избирателей (70,83% от общего числа лиц с избирательным правом); все предложенные в 29 статей Конституции 41 изменение и дополнение были приняты большинством голосов (от 87 до 92%); самое большее количество голосов было отдано за отмену ограничения на избрание одного лица президентом страны не более чем на два срока подряд – 91,76%. 1 64 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. М.Агаджанян Таким образом, будучи унитарной республикой, Азербайджан, тем не менее, имеет в своем составе автономное образование с формальным статусом «автономного государства». Мировой практике известны примеры автономных образований в составе унитарных республик (Италия, Испания), но в подобных случаях специалисты по конституционному праву отмечают, что такие ситуации является неким средним, промежуточным состоянием государственного устройства между унитаризмом и федеративностью. В случае с Азербайджаном необходимо иметь в виду, что статус «автономного государства Нахичевана в составе Азербайджана» обусловлен наличием Карсского договора 1921г., который содержит известную статью 5, закрепляющую статус Нахичевана по многостороннему международному договору. Также важно отметить, что, указывая на опыт автономного статуса Татарстана и Башкортостана в составе Российской Федерации в качестве примера для предоставления Нагорному Карабаху «самой высокой автономии», Азербайджан фактически признает, что статус «автономного государства Нахичевана» не является примером «самой высокой автономии». Положения главы 8 азербайджанской Конституции не оставляют место для интерпретации государственного устройства Азербайджана даже в качестве промежуточной формы между унитарностью и федеративностью. Так, часть 4 статьи 134 закрепляет, что «Конституция Азербайджанской Республики, законы Азербайджанской Республики, указы Президента Азербайджанской Республики и постановления Кабинета Министров Азербайджанской Республики обладают обязательной силой на территории Нахичеванской Автономной Республики», а часть 1 статьи 138 отводит в предмет ведения Нахичеванской Автономной Республики следующие незначительные сферы, контроль над которыми не исключается со стороны центральных властей Азербайджана: налоги, направления экономического развития Нахичеванской Автономной Республики, социальное обеспечение, охрана окружающей среды, туризм, здравоохранение, наука, культура. В Нахичеванской Автономной Республике установлен полный контроль центра за формированием исполнительной вертикали власти, что выявляет очередной признак формальности статуса «автономного государства»: статья 141 указывает, что «в Нахичеванской Автономной Республике 65 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. главы местной исполнительной власти назначаются Президентом Азербайджанской Республики по представлению Председателя Али Меджлиса Нахичеванской Автономной Республики». При наличии такой Конституции Азербайджан в конституционноправовом аспекте не может рассматриваться как государство, в котором возможна реальная автономия для какого-либо национально-территориального образования. Формальное обладание современным Нахичеваном статуса «автономного государства в составе Азербайджана» вытекает и из того факта, что национальности «нахичеванец» не существует, а потому успешный опыт Азербайджана в плане внесения в свое государственное устройство федеративных начал (с дееспособным разделением предметов ведения и полномочий между центром и регионом) может быть «показательным» для Нагорного Карабаха только в случае предоставления статуса автономий регионам Азербайджана с компактным и численно преобладающим расселением таких этнических групп, как талыши и лезгины. Только в этом случае и по прошествии нескольких лет успешного применения реальных механизмов федеративности в государственном устройстве Азербайджана у последнего могут появиться основания для внесения предложений о предоставлении Нагорному Карабаху «самой высокой автономии». Таким образом, подчеркивание голословности азербайджанской стороны в вопросе автономии Нагорного Карабаха в правовом плане может строиться вокруг выдвижения следующего подхода: «Покажите свою способность реально установить партнерские политико-правовые отношения на федеративных началах со своими национальными меньшинствами. Только после этого у нас будет конкретный пример истинности ваших устремлений и способностей к взаимовыгодному развитию с другими этносами»1. 1 Азербайджанские эксперты отмечают в своих работах подход с иным «направлением движения» в вопросе убеждения в благах совместного проживания этносов – не от «метрополии» к «центру», а от «центра» к «метрополии». Так, Т.Мусаев, отмечая, что «представители соответствующей группы имеют право требовать и получать поддержку в своем стремлении к независимости только в том случае, если они могут достаточно веско доказать, что в обозримом будущем нет никаких перспектив того, что правительство будет представлять весь народ», ссылается на один из рабочих документов ООН – Заключительный доклад «Возможные пути и средства облегчения мирного и конструктивного разрешения ситуация, связанных с расовыми, национальными, религиозными и языковыми меньшинствами» (Подкомиссия по предупреждению дискриминации и защите меньшинств, Комиссия по правам человека, Экономический и Социальный Совет ООН, 16 июля 1993 года, E/CN.4/Sub.2/1993/34/Add.2) – Мусаев Т., Правовые аспекты Нагорно-Карабахского конфликта, http://karabakh-doc.azerall.info/ru/law/law001.htm. 66 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. М.Агаджанян Сами азербайджанские эксперты указывают на большие политические и правовые трудности, с которыми столкнется руководство Азербайджана, если решит непосредственно приступить к реализации идеи «самой высокой автономии для Нагорного Карабаха». Здесь можно отметить работу Р.Ширинова [5], в которой автор говорит о больших сопутствующих рисках для нынешнего политического руководства республики: «Высокий уровень автономии для Карабаха непременно выносит на повестку две группы вопросов. Они включают, прежде всего, внутренние структурные вопросы, относящиеся к азербайджанской Конституции и распределению властных полномочий. Как известно, отношения автономии предполагают разграничение полномочий и способствуют конституционализму, ибо они делают акцент на верховенстве закона и роли независимых институтов. Автономия Карабаха потребует большего внимания, обсуждений и компромиссов со стороны азербайджанского правительства. Разумеется, у Азербайджана уже есть пример автономии в его составе. Автономная республика Нахичевань уже давно представляет собой автономное образование, особенно, со времени независимости Азербайджана. Тем не менее Нахичевань кардинально отличается от Нагорного Карабаха тем, что там нет проблемы этнических различий. Для азербайджанской правящей элиты все это станет настоящим испытанием, так как у нее совершенно отсутствует традиции распределения властных полномочий… “Возвращение” Карабаха создаст серьезные проблемы для правящей партии Азербайджана с точки зрения “интеграции” такого крупного политического и юридического образования в архитектуру власти. Кроме того, не видно никаких признаков того, что правительство готово серьезно заняться этим вопросом. Это может обнажить большую разницу в подходах правительства и оппозиции, так как политические партии будут требовать предоставления меньших прав Нагорному Карабаху и армянам в рамках обновленной Конституции. У оппозиции будет больше шансов взять инициативу в свои руки и объединиться вокруг этой темы. Самым серьезным вопросом, разумеется, является следующий: каким образом азербайджанское правительство планирует технически организовать автономию и разделить полномочия с Нагорным Карабахом, и что означает термин “самая высокая автономия”? Разделение властных полномочий предполагает кон67 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. трактные отношения, основанные на твердых и предсказуемых правилах. Институциональная способность сегодняшнего азербайджанского государства создать подходящую среду для такого рода отношений весьма ограничена, поэтому для того, чтобы идея разделения властных полномочий имела какие-то шансы на успех, необходима трансформация того, как осуществляется власть в стране… Урегулирование карабахского конфликта в потенциале может радикально изменить то, как осуществляется власть в Азербайджане. Дело в том, что предлагаемые для Карабаха модели автономии и разделения властных полномочий охватывают широкий спектр отношений, не только между Карабахом и Баку, но и между азербайджанским правительством и целым кругом участников внутриполитического процесса, таких, как политические партии и группы гражданского общества. Так что для того, чтобы Азербайджан смог стать государством, способным иметь в своем составе реальное автономное образование, понадобится трансформация в осуществлении государственного управления». Хорошим примером, высвечивающим неготовность Азербайджана к внутренним государственно-правовым реформам в случае предоставления реальной автономии Нагорному Карабаху, является отвержение бакинским руководством известного плана международных посредников на предшествовавших этапах процесса урегулирования, выдвинутого в ноябре 1998г. под условным названием «Общее государство». Попытка внедрить новый термин «общее государство» была направлена на то, чтобы избежать концепции «автономии», которая вызывала аллергию и неприятие у самих бывших автономий. Возникла хитроумная идея, по которой Карабах де-факто как бы становился независимым государством, а де-юре сохранялась территориальная целостность Азербайджана [6, с. 95]. План представлял собой достаточно обтекаемую модель «общего государства» Азербайджана и Нагорного Карабаха, с более или менее горизонтальными отношениями между Баку и Степанакертом. Как известно, этот план был отвергнут Азербайджаном на основании «нарушения его территориальной целостности». 68 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. М.Агаджанян Некоторые выводы Девальвация актуальности предложения Азербайджаном автономии Нагорному Карабаху видна в оценках зарубежных экспертов, причем даже в той их части, которая традиционно более восприимчива к азербайджанской позиции в Карабахском конфликте. Так, в ежегодно издаваемых докладах Международной кризисной группы (МКГ) по Карабахскому конфликту вопрос предоставления Нагорному Карабаху автономии в составе Азербайджана, что называется, сошел на нет. Если в докладе от 2005г. («Нагорный Карабах: план установления мира») азербайджанское предложение автономии затрагивается, хотя и в весьма скептическом ракурсе, подчеркивающем, что с азербайджанской стороны «не были обнародованы детали того, как будет выглядеть эта автономия, не были предприняты усилия по проведению консультаций с официальными лицами Карабаха, чтобы попытаться найти общий подход», то в последнем подобном докладе МКГ за 2011г. («Армения и Азербайджан: предотвратить войну») вопрос автономии не упоминается вовсе. Аргументация армянской стороны и представителей армянского экспертного сообщества по нейтрализации азербайджанских предложений в отношении предоставления Нагорному Карабаху «самой высокой автономии» должна указывать на отсутствие политической воли у азербайджанского руководства в данном вопросе. Об этом свидетельствуют как отсутствие конкретного плана видения Азербайджаном Нагорного Карабаха в качестве автономного образования, так и в целом проводимый курс азербайджанского руководства на военно-политическую дестабилизацию в регионе, закупку новых вооружений и военной техники. Можно предположить, что в политическом плане предложения Азербайджана о предоставлении Нагорному Карабаху «самой высокой автономии» являются определенной стратегией со стороны азербайджанского руководства по продолжению ситуации статускво с выгодных для него позиций (до накопления достаточных (в его интерпретации) сил для осуществления силового сценария в зоне конфликта). Правовая составляющая аргументации может основываться на привлечении внимания международных посредников к конституционно-правовым несоответствиям Азербайджана и акцентировки целесообразности переуст69 М.Агаджанян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. ройства формы государственного устройства Азербайджана, если последний желает показать успешность работы механизмов автономного существования этносов на своей территории. Октябрь, 2011г. Источники и литература 1. Алиев Н., Правовые размышления по поводу Нагорно-Карабахского конфликта, Еженедельная аналитическая газета «Бакинские ведомости», №7-8, 28 мая – 4 июня 2005. 2. Шахиноглу Э., Нагорный Карабах: статус без статуса (Dağlıq Qarabağ: statussuz status). – Баку, 2010. 3. Цуциев А., Территории проблемного суверенитета // «Непризнанные государства»., Научные тетради, Вып. 1, Институт Восточной Европы. – М.: «Территория будущего», 2006. 4. Ваал де Т., Карабахская западня. Угрозы и дилеммы нагорно-карабахского конфликта. – Conciliation Resources, 2009. 5. Ширинов Р., Карабах-2014. Прогноз возможного разделения полномочий и трансформации власти // Карабах 2014. Размышления шести аналитиков о будущем нагорно-карабахского мирного процесса. – Conciliation Resources, 2009. 6. Хаиндрава И., Карабах и Абхазия: динамика неурегулирования // «Центральная Азия и Кавказ», №1(19), 2002. GRANTING AUTONOMY TO NAGORNO-KARABAKH BY AZERBAIJAN – IMITATION OF PEACEFUL SETTLEMENT Mikhail Aghajanyan Resume Granting Nagorno-Karabakh the “highest possible level of autonomy” within the Azerbaijani Republic by the Azerbaijani party is per se a propagandistic step. Granting autonomy to Nagorno-Karabakh is often presented by the Azerbaijani side for domestic and foreign audiences in the light of “reintegration” of a breakaway territory. In reality Azerbaijan is not even ready for such, in its opinion, 70 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. М.Агаджанян optimal resolution of the issue of Nagorno-Karabakh status and this unreadiness is conditioned by domestic political and legal realities of the Azerbaijani Republic. Advocating the autonomy of Nagorno-Karabakh as its vision of NagornoKarabakh conflict resolution, Azerbaijani leadership pursues its aims – to fill the settlement process with imitation activity and at the same time to increase its offensive military potential for the “final resolution” of Karabakh issue. The latter implies physical displacement of the Armenians from Nagorno-Karabakh, and one of the milestones of this process is “self-determination of the Azerbaijani community of Nagorno-Karabakh” within the Azerbaijani Republic. Granting autonomy to Nagorno-Karabakh, per se, demonstrates unavailability of the current Azerbaijani leadership for a long-term settlement and proves its mood for a military solution of the conflict. 71 ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ ПРОЕКТ КАРС–АХАЛКАЛАК–ТБИЛИСИ–БАКУ В КОНТЕКСТЕ ТУРЕЦКО-ГРУЗИНСКИХ ИНТЕРЕСОВ Гор Оганесян* Для формирования и осуществления основных направлений внешнеполитической стратегии, для полного геополитического присутствия в геостратегически важнейших регионах Турции необходимо было создать непосредственную транспортную инфраструктуру, которая должна осуществить прямую связь с «тюркскими» государствами. Созданием одного из возможных геополитических и геоэкономических «рычагов» стало продвижение на Южном Кавказе железнодорожного проекта Карс-Ахалкалаки-ТбилисиБаку (КАТБ), который должен был стать своеобразным медиатором в продвижении турецкой внешнеполитической инициативы. Следует отметить, что в регионе Южного Кавказа существует железнодорожная ветвь, которая соединяет Карс-Гюмри-Тбилиси, но в связи с тем, что Турция в целях экономической блокады и в знак солидарности с Азербайджаном по нагорно-карабахской проблеме в одностороннем порядке закрыла границу с Арменией в апреле 1993г., данная ветвь не рассматривается Турцией как альтернатива. Продвижение регионального проекта КАТБ поможет Турции стать транзитно-транспортным узлом на всем евразийском пространстве и, тем самым, получить непосредственную возможность соединить Европу с Азией. Приобретение данного геополитического «рычага» дало бы Турции возможность не только проводить свою региональную политику, но и стать незаменимым элементом глобальной политики, то есть осуществить свою главную цель – достижение к 2023г. статуса мировой державы. * Аспирант Российско-Армянского (Славянского) университета. 72 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Г.Оганнисян Фундамент для осуществления железнодорожного проекта КАТБ был заложен в Анкаре на встрече турецко-грузинской Cмешанной транспортной комиссии (СТК), которая проходила с 26 по 29 июля 1993г. В дальнейшем, 23 ноября 1994г., в Самсуне в рамках турецко-грузинской СТК была достигнута договоренность о взаимопонимании и техническом содействии проекта КАТБ. На этой встрече между сторонами были определены совместные работы в обеспечении и разработке строительных проектов железнодорожной ветви1. Турецкая и грузинская стороны предполагают, что железнодорожная магистраль КАТБ станет одним из важнейших участков нового «Шелкового пути». Однако проект строительства железной дороги КарсАхалкалаки-Тбилиси-Баку так и не был включен в международную программу ТRACECA. Более того, в программе ТRACECA указана необходимость задействования железной дороги Карс-Гюмри-Тбилиси2, но из-за жесткой позиции Турции и Азербайджана в отношении Армении данное направление не рассматривается3. Следует отметить также позицию США, которые также не одобряют проект КАТБ, направленный на полную изоляцию Армении. В этой связи США даже приняли постановление о неучастии американских компаний в финансировании этого проекта. Заметим, что США преследует свои стратегические цели, в первую очередь ориентированные на реализацию направления энергетического коридора Восток-Запад, а также ограничение влияния Турции в регионе Южного Кавказа и Центральной Азии. Именно по этой причине официальный Вашингтон проявляет довольно сдержанную и в определенной степени «проармянскую» позицию относительно целесообразности и перспектив прокладки железнодорожного полотна КарсАхалкалаки-Тбилиси-Баку4. 1 Çelebioglu T., 1990 sonrası Türkiye-Gürcistan İlişkileri. T.C. MarmaraÜniversitesi Türkiyat Araştırmaları Enstitüsü Turk Tarihi Anabilim Dalı Cumhuriyet Tarihi Bilim Dalı. Yüksek Lisans Tezi. Istanbul, 2005. P. 54. http:// archivecaucasus.com/archives/download/11123. 2 Мосаки Н., Проект железной дороги Баку – Тбилиси – Карс. // Институт Ближнего Востока. http://www.iimes.ru/rus/stat/2007/22-05-07a.htm. 3 Shantadze B., Gürcistan’ın komşuları ile ilişkileri ve jeopolitik etkinin incelenmesi.T.C. Uludağ Üniversitesi Sosyal Bilimler Enstitüsü Uluslararası İlişkiler Anabilim Dalı. Yüksek Lisans Tezi. Bursa, 2006. P. 94. www.archivekavkaz.com/archives/download/11126. 4 Казинян А., Эксперт: Проект Карс-Ахалкалаки-Тбилиси-Баку противоречит интересам Грузии.//ИА REGNUM. http://www.regnum.ru/news/762208.html. 73 Г.Оганнисян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Реализация плана строительства железной дороги КАТБ была начата в 1998г., хотя и весьма медленно. Основным препятствием на пути осуществления этого проекта является проблема финансирования. В 2001г. президент Грузии Э.Шеварднадзе сообщил, что финансирование проекта готов взять на себя китайский инвестор, заинтересованный в создании железной дороги «Великого шелкового пути», но в дальнейшем китайский инвестор так и не появился, проект же не сдвинулся с мертвой точки1. Таким образом, до конца 90-х гг. проект КАТБ из-за жесткой политической «окраски» так и остался лишь на декларативном уровне. Однако 28 сентября 2002г. турецкогрузинская СТК собралась вновь, и стороны снова выразили поддержку проекту КАТБ, реализация которого оценивалась примерно в $600 млн. На встрече также была отмечена важность данного проекта, который будет направлен на развитие межрегиональной торговли, предоставив Грузии возможность стать связующим звеном проекта КАТБ2. Дальнейшие процессы в Грузии, связанные с «революцией роз» в ноябре 2003г., на время приостановили обсуждение проекта КАТБ, и только 2829 декабря 2004г. в Тбилиси вновь собралась турецко-грузинская СТК, где в сложных условиях проходили переговоры3. Стало ясно, что Грузии и Азербайджану не удастся осилить финансирование проекта КАТБ, которое по разным оценкам составляло от $700 до $800 млн. долл. Более того, перспективы его реализации, обусловленные в основном политическими мотивами, хотя и имеющими экономические основы, представлялись сторонам весьма сомнительными4. В сентябре 2005г. в Стамбуле в рамках проекта КАТБ проходила встреча министров транспорта Б.Йялдырыма (Турция), И.Чоговадзе (Грузия) и З.Мамедова (Азербайджан)5, где было принято решение привлечь к проекту КАТБ в качестве полноправного партнера Казахстан, связав Баку с казахским портом Актау6. Так стороны попытались частично решить проблему с финансированием проекта. Предполагалось уже в первый год осуществить пеМосаки Н., указ. соч. Çelebioğlu T., указ. соч. 3 Shantadze B., указ. соч. 4 Мосаки Н., указ. соч. 5 Shantadze B., указ. соч. 1 2 6 Там же. 74 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Г.Оганнисян ревозку 8 млн. тонн грузов, с дальнейшим увеличением грузоперевозок1. Таким образом, стороны, еще не осуществив реализацию проекта, уже предлагали и определяли количество грузовых потоков третьей стороне, в частности Казахстану, пытаясь привлечь его к реализации проекта. Данный подход, несомненно, несколько охладил энтузиазм Грузии относительно проекта КАТБ. Так, в июне 2006г. госминистр Грузии К.Бендукидзе весьма скептически оценил перспективы этого проекта, отметив, что хотя проект КАТБ весьма важен для Грузии, но до сих пор не существует точных расчетов, обосновывающих его экономическую привлекательность, поэтому о его осуществлении можно говорить в отдаленной перспективе2. Скептический подход Грузии к проекту стал темой обсуждения во время переговоров в Анкаре с президентом Азербайджана И.Алиевым в конце мая 2006 года, где глава МИД Турции А.Гюль заявил, что у Грузии в отношении проекта КАТБ имеются «серьезные сомнения», которые Турция готова развеять. При этом, по мнению главы МИДа Турции, в участии в этом проекте выражают интерес и частные железнодорожные компании Казахстана, а при желании к проекту может присоединиться и Армения. Примечательно, что реакция И.Алиева на вопрос о возможном участии Армении в этом проекте была положительной. Однако совершенно очевидно, что подобные разговоры Анкары и Баку вряд ли могут привести к присоединению к этому проекту Армении. Грузинские представители весьма осторожно, но немедленно отреагировали на указанное «предложение» Анкары, отметив, что в случае присоединения к этому проекту Армении его реализация вовсе потеряет смысл, так как уже существует недействующая по политическим мотивам железная дорога Карс-Гюмри, соединяющая Турцию с железными дорогами Южного Кавказа3. Все вышеуказанное явно показывает истинные мотивы осуществления проекта КАТБ, который, несомненно, направлен на изоляцию Армении, России, а также Ирана, который контролирует связи Турции с Центральной Азией и, по мнению Анкары, препятствует их развитию, устанавливая высокие пошлины4. Таким образом, Турция и Азербайджан, осуществляя взаим1 2 3 4 Şafak Y., Aydınlık Türkiye’nin Habercisi. http://www.yenisafak.com.tr/arsiv/2005/mayis/31/index.html. Мосаки Н., указ. соч. Там же. Там же. 75 Г.Оганнисян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. ный экономический и в первую очередь политический интерес, не очень считаются со своим стратегическим партнером Грузией, которая, являясь главным актором проекта КАТБ, становится практически его объектом. В 2006г. турецкая компания «Yuksel Domonik» провела техникоэкономическое обоснование (ТЭО) железной дороги Карс-АхалкалакиТбилиси-Баку, потратив на это $1 млн. Согласно ТЭО, окончательный бюджет проекта составлял $360 млн. Протяженность железной дороги составляет 104 км. Из них около 75 км приходится на долю Турции, а 29 – Грузии. Предусматривается капремонт существующего железнодорожного отрезка от Ахалкалаки до Марабды, длиной 180 км. По предварительным подсчетам, в первый год реализации проекта ожидается транспортировка 2-3 млн. тонн грузов по данному маршруту, затем эта цифра может дойти до 5-8 млн. тонн в год. Азербайджан уже одобрил ТЭО. У грузинской стороны, как заявил в Тбилиси генеральный директор ООО «Грузинская железная дорога» И.Эзугбая, относительно этого документа есть некоторое недопонимание, касающееся, заложенных ТЭО прогнозов перевозок. Это, в частности, технические и финансовые вопросы: уточнение местоположения терминала на территории Грузии, нюансы, связанные со сменой полотна на грузинском участке и перевозками грузов, аспекты, касающиеся финансирования проекта и возможного привлечения к его реализации инвесторов и др. В марте 2006г. президент Турции А.Н.Сезер в Тбилиси заявил: «Турция заинтересована в установлении железнодорожного сообщения с Грузией и Азербайджаном. Мы продолжаем вести работу по реализации проекта задействования железнодорожной магистрали КАТБ». Глава внешнеполитического ведомства Турции А.Гюль заявил, что «в случае, если проект «Мармарай» – прокладка железнодорожной ветки под Босфором, будет объединен на востоке с предполагаемым железнодорожно-морским путем между Баку и Казахстаном (Актау) и далее – с Китаем, КАТБ станет частью более короткого, чем существующее на сегодняшний день, железнодорожного сообщения между Азией и Европой»1. Следует отметить, что в Грузии нет однозначного мнения по поводу проекта КАТБ. Официальный Тбилиси говорит о стратегическом значении ЖД Карс-Ахалкалаки-Тбилиси-Баку: за и против. //Грузия Online. Информационно-аналитический портал. 20/06/2006. http://www.apsny.ge/analytics/1150822399.php. 1 76 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Г.Оганнисян строительства этой железнодорожной линии, поскольку это даст Грузии важный транспортный выход в Европу через Турцию. В этом контексте глава МИД Грузии Г.Бежуашвили, заявил, что проект Карс-Ахалкалаки не следует рассматривать как шаг к удержанию Армении в изоляции и что этот проект направлен, прежде всего, на расширение регионального сотрудничества. Министр иностранных дел Грузии напомнил, что линия Карс-Гюмри в силу известных причин бездействует, но даже если бы она действовала, то это не устранило бы необходимости в реализации проекта Карс-Ахалкалаки, поскольку экономическое развитие региона ускоряется, что увеличивает потребность в развитии транспортной инфраструктуры. Того же мнения придерживается председатель комитета по интеграции с европейскими странами грузинского парламента Д.Бакрадзе: «Реализация проекта КАТБ позволит соединить не только все 3 страны региона, но и Армению с Европой»1. Данный подход разделяет и экс-министр иностранных дел Армении В.Осканян, который считает, что строительство КАТБ не приведет к дополнительным негативным последствиям для Армении вдобавок к имеющимся вследствие блокирования армяно-турецкой границы2. Следует отметить, что с учетом сложившегося положения в регионе Южного Кавказа реализация проекта КАТБ предоставит Турции непосредственный транспортно-коммуникационный выход к Азербайджану, тем самым существенно усилит позиции последней в регионе и даст возможность более эффективно осуществлять политику, направленную на окончательное вытеснение Армении из региональной политики. Рамочное соглашение по проекту строительства железнодорожной магистрали Карс-Ахалкалаки-Тбилиси-Баку было парафировано 13 января 2007г. в Тбилиси представителями руководства транспортных госструктур Турции, Азербайджана и Грузии. Тогда же было подписано предварительное кредитное соглашение между Азербайджаном и Грузией, согласно которому Азербайджан выделит Грузии долгосрочный кредит на покрытие расходов по реализации проекта железнодорожной магистрали КАТБ на грузинском участке. Азербайджан намерен предоставить Грузии кредит в $200 млн. под 1% Там же. Армения может использовать ж/д Карс-Ахалкалаки-Тбилиси-Баку: экс-глава МИД. ИА REGNUM. 09.03. 2009. http://www.regnum.ru/news/1134611.html. 1 2 77 Г.Оганнисян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. годовых со сроком погашения 25 лет. Размер кредита в случае необходимости может быть скорректирован в сторону увеличения, а сроки его покрытия, в зависимости от его реализации, будут продлены. Кредит будет погашаться за счет прибыли ООО «Железная дорога Грузии» от функционирования железнодорожной магистрали КАТБ. На территории Грузии планируется провести реабилитацию 192 км железнодорожного полотна и строительство 29километрового участка. В Ахалкалаки будет основан пункт по переводу поездов с действующей в Грузии колеи на европейскую. Стоимость всего проекта железнодорожной магистрали КАТБ оценивалась в $422 млн., а с учетом обустройства прилегающей инфраструктуры – $600 млн. Ожидалось, что строительство магистрали пропускной способностью до 15 млн. тонн грузов в год начнется во второй половине 2007г. и завершится спустя 2-3 года1. В феврале 2007г., во время Тбилисской встречи, когда лидеры трех стран приняли «Декларацию о едином видении регионального сотрудничества», было объявлено о начале его реализации. В ходе подписания пакета документов в рамках строительства железной дороги было решено переименовать проект КАТБ в БТК (Баку-Тбилиси-Карс) – это название было приведено в соответствие с названиями нефте- и газопроводов Баку-ТбилисиДжейхан и Баку-Тбилиси-Эрзурум, что, по мнению азербайджанского эксперта Р.Раджабова, носило знаковый характер. Данный факт говорит о том, что официальный Баку выстраивает свою региональную политику в соответствии с идущими в мире геополитическими процессами. В отношении Грузии в рамках БТК он отметил следующее: «Грузия является нашим традиционным партнером в реализации многих региональных проектов. Тбилиси – это мост, по которому Азербайджан осуществляет свое поступательное движение в направлении евроинтеграции»2. Таким образом, по нашему мнению, данный подход явно выражает отношение Азербайджана к Грузии, которая является всего лишь «мостом» в осуществлении региональных проектов. Тем самым определяется роль Грузии в политике Азербайджана, а также Турции в качестве всего лишь инструмента, который в случае необходимости может быть заменен. Турция, Азербайджан и Грузия оформили пакет документов по региональному сотрудничеству.//ИА REG NUM 07.10.2007. http://www.regnum.ru/news/779091.html. 2 Раджабов Р., Переименование проекта «Карс-Ахалкалаки-Тбилиси-Баку» в БТК носит знаковый характер. // NRegion. South Caucasus. 02.02.2007. http://www.newregion.info/news.php?i=9212. 1 78 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Г.Оганнисян На то, что данный проект соответствовал в первую очередь интересам Турции, а не Грузии, указывали элементарные экономические выкладки. Так, грузинский экономист Н.Оравелашвили отмечал: «Пропускная способность грузинской железной дороги до портов составляет 18 млн. тонн, что является полной нагрузкой данных портов. Пропускная способность КАТБ будет составлять 15 млн. тонн. С учетом этих данных получается, что, перенаправив грузы по новой железной дороге, порты Поти и Батуми лишатся изрядной доли грузооборота»1. Таким образом, прямую выгоду от этого проекта должен получить порт Джейхан, а черноморские порты Поти и Батуми в среднесрочной перспективе могут лишиться части своих доходов. Помимо этого, перенаправление грузопотоков к турецким средиземноморским портам может иметь и сугубо политическое значение: перед Грузией возникает вполне реальная угроза превратиться в псевдотранзитное государство [1, с. 144]. Более того, по мнению того же эксперта Н.Оравелашвили, проект реализации КАТБ был бы рентабелен, если бы охватывал регион компактного проживания армян – Самцхе-Джавахети, который из-за отсутствия инфраструктуры отрезан от Тбилиси, и экономика региона интегрируется в экономику Армении. Но подобный охват не предусмотрен, что также значит, что железнодорожный проект не нацелен на реализацию национальных интересов Грузии и не помогает восстановить связь между регионом и центром; проект также не помогает улучшить транспортировку пассажиров. Фактически, осуществление проекта КАТБ нужно только для того, чтобы соединить Турцию с Азербайджаном2. Следует отметить, что с учетом сложившихся геополитических реалий возможный охват Самцхе-Джавахетии при реализации железнодорожного проекта КАТБ, рассматриваемый в контексте интересов армян СамцхеДжавахетии (Джавахка), станет новой возможностью для экономического развития армянонаселенного региона и частично решит вопрос с трудоустройством населения. Это свидетельствует о том, что интересы армян Джавахка и официального Еревана относительно проекта КАТБ не вполне совИванов В., Некоторые аспекты турецко-грузинского экономического взаимодействия: экономика детерминированная политикой. // Турция: Энергетика и международные экономические отношения. Аналитические записки, выпуск 2. – Ер.: «Институт политических исследований» ГНКО, 2008, с. 144. 2 Ж/д Карс-Ахалкалаки-Тбилиси-Баку: за и против. Кавказский Узел.01.23.2007. http://www.kavkaz-uzel.ru/articles/107100/. 1 79 Г.Оганнисян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. падают. Причиной тому является отсутствие внешнеполитической стратегии Армении в отношении Джавахка, невозможность предложить иные альтернативные проекты экономического развития региона, где безработица является основной причиной эмиграции населения. 24 июля 2008г. в Карсе прошла церемония закладки фундамента железнодорожного проекта БТК, получившего название «Железный шелковый путь». Окончательно общая стоимость проекта оценивалась $450 млн. Протяженность железной дороги составит 180 км, из которых по территории Турции будут проходить 76 км, Грузии – 29 км и Азербайджана – 80 км. Строительство данного проекта планировалось завершить к 2011г.1 На церемонии закладки присутствовали президенты Турции, Грузии и Азербайджана. В рамках этой встречи министр транспорта Турции Б.Йылдырым отметил, что после подключения к проекту Казахстана и Китая в июле 2006г. реализация проекта приняла окончательную форму. В своем заявлении президент Грузии М.Саакашвили отметил, что осуществление железнодорожного проекта внесет значимый вклад в турецко-грузинские отношения, став новым узлом развития экономических, культурных и исторических связей между Турцией и Грузией2. Президент Турции А.Гюль подчеркнул важность осуществления этого проекта, который не только свяжет три страны, но и станет связующим звеном общей транспортной цепи, объединяющий Азию с Европой, которая впоследствии поможет созданию новых экономических зон3. Президент Азербайджана И.Алиев отметил, что осуществление этого проекта является одним из показателей братства и дружбы между народами4. На современном этапе завершение строительства железнодорожного проекта КАТБ, учитывая сложившиеся реалии, планируется окончить в 2012г. К такому решению пришли заинтересованные стороны на встрече в Баку в августе 2010г., где проводилось координационное совещание министров транспорта стран-участниц железнодорожного проекта КАТБ. На встрече отмечалось, что Азербайджан уже предоставил Грузии обещанный финансовый кредит в размере $200 млн., отсутствие которого рассматрива1 Demir İpek Yolu İçin Temel Atıldı. Hürriyet Gazetesi 25.07.2008. http://www.yapi.com.tr/Haberler/demir-ipek-yolu-icin-temel-atildi_62818.html. 2 Там же. 3 Там же. 4 Hürriyet Gazetesi, указ. соч. 80 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Г.Оганнисян лось как последнее препятствие для осуществления проекта. Министр транспорта Турции Б.Йылдырым отметил, что реализация проекта КАТБ будет способствовать укреплению мира в регионе Южного Кавказа и что только за первый год эксплуатации железнодорожного сообщения ожидается осуществить перевозку 1 млн. пассажиров и 6,5 млн. тонн грузов. Он также отметил, что строительство железнодорожной ветки на турецком участке, составляющем 76 км, завершено на 35%, а работы на грузинском участке будут осуществляться в соответствии с планом1. Следует отметить, что в связи с реконструкцией 183 км железнодорожного участка «Ахалкалаки-Марабда-Тбилиси» и планами по строительству в Ахалкалаки пункта по переходу поездов с существующей колеи на европейскую, что позволит увеличить грузопоток до 15 млн. тонн в год, Грузии требуется дополнительное финансирование в объеме $500 млн.2 Поэтому, учитывая технические причины (повышение мировых цен на стройматериалы и сырье, переоценка текущего состояния железнодорожной ветки «Марабда-Карцахи», проведение работ в плохих погодных условиях и др.), Азербайджан выделил Грузии еще один долгосрочный кредит на сумму $575 млн. на 25 лет по 5% годовых. То есть в целом строительство грузинского участка обошлось Азербайджану в $775 млн.3 Фактически, Турции и Азербайджану удалось добиться «добровольного согласия» Грузии на окончательную реализацию железнодорожного проекта КАТБ. Таким образом, железнодорожный проект КАТБ, или БТК, в случае его реализации станет для Турции и Азербайджана новой возможностью для укрепления своих геополитических и геоэкономических позиций не только в регионе, но и на всем евразийском пространстве, для Грузии же он станет еще одним доказательством того, как «субъект» международной политики превращается в его объект. Март, 2011г. Demir İpek Yolu"nda Tam Gaz. TRT Haber. 03.08.2010. http://www.trt.net.tr/Haber/HaberDetay.aspx?HaberKodu=0ca9af9f-3568-4f4c-94d3-ae6c74dcc59a. 2 Грузия запросила у Азербайджана еще $500 млн. на проект железнодорожного обхода Армении. ИА REGNUM. 26.04.2011. http://www.regnum.ru/news/1398749.html. 3 Азербайджан и Грузия создали СП по строительству железной дороги Баку-Тбилиси-Карс. ИА REGNUM. 20.05.2011. http://www.regnum.ru/news/1406937.html. 1 81 Г.Оганнисян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. KARS – AKHLKALAK – TBILISI – BAKU (KATB) RAILWAY PROJECT IN THE CONTEXT OF TURKISH-GEORGIAN INTERESTS Gor Hovhannisyan Resume To carry out the main orientations of foreign political strategy and to provide an absolute geopolitical presence in the regions important from strategic point of view, Turkey has to establish a transport infrastructure and with this purpose Kars-Akhlkalaku-Tbilisi-Baku (KATB) project has been promoted. Promotion of the regional KATB project will help Turkey and Azerbaijan to become a transition and transport hub on the entire Eurasian space, thus gaining an opportunity to connect Europe and Asia. Obtaining such a geopolitical leverage will provide Turkey an opportunity not only to carry out the regional policy of its own but also to become an indispensable element of global policy. It should be mentioned that there is no unambiguous opinion about the KATB in Georgia. Tbilisi speaks about strategic significance of this railway construction, as it would provide Georgia with an important transport exit to Europe through the territory of Turkey, meanwhile the Georgian experts believe that Georgia may face a challenge of turning into a pseudo-transition state. Thus, in case of its realization the KATB railway project will become for Turkey and Azerbaijan a new possibility to consolidate their political and economic stances not only in the region but also on the whole Eurasian space; meanwhile in regard to Georgia it will once more come to prove how a “subject” of the international politics is turning into an object. 82 О НЕКОТОРЫХ АСПЕКТАХ АРМЯНО-РОССИЙСКОГО КУЛЬТУРНОГО СОТРУДНИЧЕСТВА Вазген Оганисян* В начале XXI века и на протяжении последующей декады социально-культурное и гуманитарное измерение армяно-российских отношений приобрело особенное значение в контексте общего спектра двустороннего и многостороннего сотрудничества между двумя странами. Целый ряд факторов и переменных политического и социального характера существенным образом способствовали активизации армяно-российского диалога в гуманитарной сфере. Во-первых, присутствовала объективная реальность «структурного» характера – общее историческое наследие, связывающее народы бывшего Союза, продолжающее находить свое отражение на уровне сходства социальной ментальности, в ряде случаев культурных «совпадений» и каждодневных бытовых взаимоотношений, а также общих подходов в восприятии перспектив развития, во многом опосредованно предопределив общие параметры траекторий развития стран СНГ. Несмотря на то, что тенденция эрозии постсоветского пространства как некого единого геополитического и дискурсивного феномена приняла необратимый характер – мегатренд, структурированный вокруг все сильнее разнящихся социально-экономических, политических и, даже, цивилизационных ориентаций и идентичностей, не в последнюю очередь определяемых географической «диспозицией» республик СНГ, - тем не менее активные трансграничные потоки мигрантов, существование достаточно больших и компактно проживающих этнических общин в странах СНГ, отсутствие Аспирант кафедры международных отношений и государственного управления, университет Фудан, Шанхай, Китай. * 83 В.Оганнисян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. каких-то особо формальных коммуникационных препятствий между народами бывшего Союза по объективным причинам содействовало сохранению, по крайней мере, единого гуманитарного пространства. Не случайно в Обзоре внешней политики МИД РФ (2007г.) указывалось, что «есть основания исходить из того, что “европейский выбор” России разделяется обществом и политическими элитами других государств Содружества» [1]. В соответствии с общим принципом администрации В.Путина (20002008гг.) по восстановлению и укреплению информационного и культурного присутствия России в странах СНГ, в 2002г. в Ереване было открыто представительство Росзарубежцентра, переименованного впоследствии в Россотрудничество и действующего при компетенции федерального агентства по делам СНГ. С 2008г. в Ереване начал действовать также Российский центр по науке и культуре. Во-вторых, Россия, будучи самой крупной и богатой страной СНГ со сравнительно более широкими возможностями выбора для различных групп мигрантов и представителей бизнес сообщества из ряда республик Содружества [2, p. 492], в начале XXI века сохранила свой «центральный» статус в гуманитарной и социально-культурной сферах постсоветского развития. Однако динамика внутриполитических процессов не могла не коснуться политических переменных в отношении национальных диаспор, проживающих в РФ. В частности, усилия администрации В.Путина, направленные на большую институционализацию российских внутриполитических процессов в тесной увязке с укреплением властной вертикали Кремля, нашли свое отражение в форсировании становления организационных структур национальных диаспор в РФ, в установлении большего контроля над диаспоральными ассоциациями и, соответственно, их интеграции в политический ландшафт страны. Относительно насущности систематизации культурно-гуманитарного сотрудничества Армении и России высказался и президент Армении Р.Кочарян в 2005г.: «Сейчас настоятельной потребностью становится необходимость систематизации наших культурных связей, это главный вывод, к которому приходишь, общаясь с деятелями культуры и искусства наших стран»1. В этой связи следует напомнить о довольно внушительной договорноправовой базе армяно-российского гуманитарного сотрудничества, причем 1 Выступление президента Армении Роберта Кочаряна на открытии Года России в Армении, 25.03.2005. 84 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. В.Оганнисян касающегося не только двустороннего, но и многостороннего форматов взаимодействия. За прошедший период было подписано порядка 20 рамочных соглашений, призванных регламентировать отношения двух стран в этой области, в том числе межправительственное Соглашение о научнотехническом сотрудничестве (январь 1993г.) и Соглашение о сотрудничестве в области культуры, науки и образования (ноябрь 1995г.)1. По итогам официального визита президента Армении в Россию в январе 2003г. была подписана также совместная Декларация о сотрудничестве в области культуры. На августовском саммите глав государств СНГ в 2005г. президент РА поддержал российскую инициативу о подписании Соглашения о гуманитарном сотрудничестве в СНГ2. Вместе с тем, попытки систематизации политики в отношении культурных и этнических сообществ, проживающих в РФ, были взаимоувязаны со стремлением руководства РФ по поддержке собственно русских и русскоговорящих сообществ в других республиках СНГ и странах Балтии. По мнению М.Лайт, со времен исчезновения Советского Союза российская идентичность во многом определяется «ближним зарубежьем», которое несет в себе не только вероятные опасности и потери, но также служит своего рода буферной зоной, важной с точки зрения потенциала для восстановления былого статуса будущей великой державы [3, p. 53]. И, несмотря на определенный скептицизм в среде российских политиков и экспертов относительно перспектив интеграционных процессов на постсоветском макрорегионе, защита прав русскоговорящего населения СНГ продолжает оставаться приоритетной задачей Москвы [3]. Так, еще в октябре 2001г. В.Путин попытался определить общие параметры феномена «русского мира» на современном этапе, очертив наиболее важные линии государственной политики в гуманитарной сфере. Согласно интерпретации Е.Лащеновой (атташе посольства РФ в Армении), фокусРоссийско-армянское гуманитарное сотрудничество, 12-10-2011, МИД РФ. http://www.mid.ru/bdomp/nsrsng.nsf/6bc38aceada6e44b432569e700419ef5/2d27d475993f668ac3256e4e003e2402!OpenDocument. 2 Российско-Армянские Отношения: информационно-справочные материалы МИД РФ, www.mid.ru. On multilateral level, within the CIS structure, Armenian Ministry of Culture participates in the CIS Cultural Cooperation Council, as well as in the Intergovernmental Foundation for Educational, Scientific and Cultural Cooperation (IFESCCO). Y.Antonyan, Country Profile: Armenia, Compendium: Cultural Policies and Trends in Europe, CoE, 2011, AM-14. 1 85 В.Оганнисян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. группы, входящие в понятие «русского мира», включают в себя не только этнические сообщества русских, оказавшихся вне границ РФ, но также всех тех, кто не способен видеть себя вне русской культуры и русского языка: «Это те, кто должны составить социальную базу внешней политики России в отношении соотечественников за рубежом, поскольку поддержка “русского мира” предполагает сохранение и развитие русского духа и культурноинформационного стратума, русского языка и культуры» [4, p. 88]. Что касается армяно-российского культурно-образовательного сотрудничества, то еще в 1999г. Правительство РА приняло Концепцию «о русском языке в системе образования и социально-культурной жизни Республики Армения». В соответствии с Концепцией, в 16 общеобразовательных армянских школах русский язык был включен в учебный план в качестве «базового» иностранного языка с углубленным изучением. К 2003г. число таких школ возросло до 30, а количество преподавателей – до 300 учителей-специалистов1. В сентябре 2001г. в Ереване состоялось открытие Центра русского языка, приуроченное к визиту российского президента в Армению, а несколькими месяцами позже в Московском государственном лингвистическом университете был основан Центр армянского языка и культуры2. В-третьих, политическое руководство РФ достаточно оперативно отреагировало и признало реалии новых времен, в условиях которых потенциал национальных диаспор, проживающих в России, мог быть задействован в форсировании многомерных интеграционных процессов на пространстве СНГ. Определенная «инструментальность» в деле вовлечения диаспоральных организаций и объединений, а также отдельных бизнес-структур с сильно выраженной «этнической принадлежностью» в институционально оформленные инициативы государственного уровня укладывалась в более широкую внешнеполитическую повестку продвижения интересов РФ в отношениях с республиками СНГ. В более широкой перспективе обеспечение вовлеченности диаспор России в некоторые измерения реальной политики, в целом, перекликалась со сформулированным администрацией В.Путина новым позиционированием России в качестве великой державы, которой вполне под си1 Из доклада Министерства иностранных дел Российской Федерации «Русский язык в мире», Москва, 2003. www.mid.ru. 2 http://www.linguanet.ru/collaboration/uis/armenia/multi-armen-Ar/index.php. 86 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. В.Оганнисян лу «утилизировать» организационный потенциал граждан различных национальностей, не прервавших связей со своей родиной. Один из принципиальных постулатов российского правительства о приверженности ответственному внешнеполитическому курсу априори предполагал охват не только военно -политических и геоэкономических сфер ведения внешней политики, но также социальных и культурных измерений в деле реализации общегосударственных интересов в «ближнем зарубежье», обеспечение некой ценностноориентированной повестки [5, рр. 10-11]. Так, еще в 2002г. в своем обращении к Федеральному Собранию РФ В.Путин отметил: «Большие резервы интеграции скрыты в гуманитарных проектах, в том числе научных и образовательных. Россия уже повысила число студентов из стран СНГ. И Правительство должно рассмотреть возможность дальнейшего увеличения числа обучающихся – хотя бы до 1% от общей численности тех, за кого сегодня платит российское государство»1. Позднее данная позиция была вновь подтверждена, поскольку «забота о русском языке и рост влияния российской культуры – это важнейший социальный и политический вопрос»2. В-четверых, в контексте устойчивой тенденции экономического роста на всем пространстве СНГ на протяжении почти всей первой декады 2000-х гг. и с учетом того, что общем объеме экономических трансакций немалая часть пришлась на сегмент малого и среднего бизнеса, где по понятным причинам немаловажную роль сыграли межличностные контакты между предпринимателями двух стран, гуманитарное и социально-культурное измерение межгосударственных взаимоотношений приобрело особое качество. Новые масштабы торговых отношений и скачок в размерах финансовых причислений соотечественников, в основном из России в страны СНГ3, во многом способствовали более сфокусированному акцентированию аспектов гуманитарного и культурного порядка в общей внешнеполитической стратегии РФ. На официальном уровне необходимость принятия более «систеПослание Президента России Владимира Путина Федеральному Собранию РФ: 2002, 18.04.2002. www.president.ru. 2 Послание Президента России Владимира Путина Федеральному Собранию РФ: 2007, 26.04.2002. www.president.ru. 3 К примеру, по данным France Press, только в 2005г. частные трансферты в Армению составили порядка $940 млн. (720 млн. евро), из коих львиная доля пришлась на перечисления из РФ (72%). – Agence France Presse, August 10, 2006. 1 87 В.Оганнисян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. матизированных» подходов в развитии культурных и духовных связей между Арменией и Россией подчеркивалась и президентом Армении Р.Кочаряном в 2005г.: «Судьбы наших народов переплетены общей историей, сформировавшей мощный культурный пласт, которым мы вправе гордиться. Мы ответственны за его сохранность и развитие. Это наследие – непреходящая ценность и прочная основа сегодняшних союзнических отношений между Арменией и Россией», в то время как «терять духовную близость с Россией было бы крайне опрометчиво»1. В-пятых, темпы развития медийно-информационных ресурсов и технологий, активное внедрение последних в социально-политические процессы в странах бывшего Союза, а также расширение сферы информационного доступа в пользу различных общественных слоев в странах СНГ выдвинуло на первый план императив более серьезного и всеобъемлющего информационного присутствия России, что требовало обеспечения более широкой и эффективной культурной привлекательности России и российского образа, «интермедиированого», в первую очередь, популярностью русского языка. О важности культурного и гуманитарного контекста политических отношений говорилось также в речи В.Путина по случаю открытия Года Армении в Росии: «Надо сказать, что граждане России и Армении охотно устанавливают деловые, культурные и просто человеческие контакты. Считаю, что важнейшей составляющей здесь является формирование общего научно-образовательного пространства – оно ориентировано на молодежь, а значит, работает на будущее наших межгосударственных отношений»2. По словам тогдашнего российского посла в Республике Армения Н.Павлова, русский язык продолжает играть роль важнейшего связующего звена между армянским и российским народами. Вновь подтвердив факт устоявшегося стратегического партнерства двух стран, Н.Павлов подчеркнул, что культура, общая история и русский язык являются слагаемыми стратегических отношений, добавив, что для России на Кавказе нет народа ближе армян. На этом фоне не случайным был и размах культурных мероВыступление президента Армении Роберта Кочаряна на открытии Года России в Армении, ИА Регнум, 25.03.2005; Кочарян: Россия – ключевой партнер Армении. ИА Регнум, 25.10.2005. 2 Открытие Года России в Армении, 25.03.2005. http://archive.kremlin.ru/appears/2005/03/25/1918_type63377type122346_85910.shtml. 1 88 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. В.Оганнисян приятий, организованных в Армении по случаю проведения Года России (2007г.) – около 130 мероприятий, включая совместно организованные конференции, интеллектуальные первенства и т.д.1 В завершение отметим еще один важный макрополитический аспект концептуальных и практических трансформаций, произошедших в модальностях российской политики в отношении «ближнего зарубежья» и, в частности, касающихся определенного «реформулирования» методов и средств вовлечения, а также опосредованного участия России во внутриполитических процессах, проистекающих на пространстве СНГ, постулирования необходимости работы не только с официальными властями республик СНГ, но также активизации диалога со всем постсоветским политическим спектром, включая оппозиционные силы. С этой точки зрения, объективным и императивным фактором реальной политики была признана необходимость создания более устойчивого и сильного «имиджевого присутствия» России в среде политических элит этих стран. Апрель, 2012г. Источники и литература 1. Обзор внешней политики Российской Федерации, МИД РФ. – М: 2007. 2. Subacchi P., New Power Centers and New Power Brokers: are they shaping a new economic order?, International Affairs (The Royal Institute of International Affairs), 84:3, 2008. 3. Light M., In Search of an Identity: Russian Foreign Policy and the End of Ideology // Ideology and National Identity Post-Communist Foreign Policies, ed. by R. Fawn. – London & Portland: Frank Cass, 2004. 4. Lashchenova E., “The Russian World” in Armenia, International Affair: 2006; 52, 2. 5. Thorun Ch., Explaining Change in Russian Foreign Policy: The Role of Ideas in PostSoviet Russia’s Conduct towards the West. – NY: Palgrave Macmillan, 2009. Российско-армянские отношения вышли на уровень реального стратегического партнерства и союзничества, Эксклюзивное интервью Чрезвычайного и Полномочного посла России в Армении Николая Павлова. АМИ Новости-Армения, 05.10.2007. 1 89 В.Оганнисян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. ON SOME ASPECTS OF ARMENIAN - RUSSIAN CULTURAL COOPERATION Vazgen Hovhannisyan Resume Dynamics and volume of Russian – Armenian cultural and humanitarian cooperation have significantly increased since the beginning of the 21st century. Among the key factors that contributed to the expanded agenda of intercultural dialogue in several dimensions of social and humanitarian relations between the two states were: positive trends in economic partnership development that led to larger engagement of entrepreneurial segments of the both societies into the trade and industrial cooperation, widened clout of information technologies and access mechanism in societal development processes in facilitating and speeding up humanitarian interaction capacities as well as focused and purposeful efforts on the side of Russian government to attach a greater level of institutionalization to educational-cultural and Diaspora policies across the CIS regions. 90 ТЕНДЕНЦИИ ИСЛАМИЗАЦИИ В КАЗАХСТАНЕ В КОНТЕКСТЕ ГЛОБАЛИЗАЦИОННЫХ ПРОЦЕССОВ Еркин Байдаров* «Глобализация может стать одним из самых серьезных вызовов человечеству». Чандра Музаффар В начале третьего тысячелетия мусульманский мир находится в полосе кардинальных изменений, вызываемых влиянием процессов глобализации. На ее нынешнем этапе происходит существенное расширение сферы деятельности международных исламских организаций, ставшее возможным в результате технологического прогресса в области новых средств коммуникации. Многие религиозные центры и движения, ориентировавшиеся раньше только на местные общины, расширили свои возможности, выйдя на глобальный уровень. Крупномасштабные социально-экономические изменения в последней четверти XX века привели к тому, что в значительной степени возросла роль религии в общественной жизни народов мусульманского мира, что получило непосредственное отражение в духовной жизни общества. Конечно, аналогичные процессы происходят также и в других регионах планеты, однако именно роль религии отличает события в мусульманском мире от всех аналогичных. Влияние религии здесь проявляется в сложных сплетениях, обусловленных многоликостью содержания и форм самих социально-политических движений, в зависимости от того, какие проблемы ставятся и каким образом они реализуются. В этом контексте глобализация религии может быть понята как процесс глобальной перестройки этой уже сложившейся религиозной ситуации, как процесс, который вовлекает в себя следующие три аспекта. ВоУченый секретарь Института философии и политологии Комитета науки Министерства образования и науки Республики Казахстан, кандидат философских наук. * 91 Е.Байдаров «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. первых, она подразумевает неизбежную трансформацию индивидуальных религиозных организаций. Во-вторых, появляются новые характеристики в содержании религиозно-правовых доктрин, ритуалов и методов религиозной практики. В-третьих, глобализация сопровождается изменениями в самих последователях тех или иных религий, особенно в плане их интеллектуальных перспектив. Однако, размышляя о плюсах и минусах глобализации, мы вслед за автором вынесенного в эпиграф высказывания приходим к выводу, что ее положительные аспекты – всего лишь побочный продукт, а её изначальный мотив, извлечение максимальных прибылей – причина всех социальных недугов современного человечества1. Поскольку глобализация приводит к некоторым положительным последствиям для религии и культуры, ее нельзя полностью отвергать. В контексте данной статьи мы бы хотели сразу дать понять читателю, что Ислам не обязательно является противником глобализации – при условии, что теория и практика глобализации будут этичными и здравыми. Глобализация по своей сути не является ни религиозным, ни антирелигиозным процессом. Поэтому было бы неверным противопоставлять глобализацию исламу или любой другой авраамической религии. Тем более что ислам не стремится противопоставить глобализации альтернативные социальные процессы и не является соперником глобализации, хотя естественно, что многие традиции внутри ислама будут ей сопротивляться. В настоящее время под воздействием глобализационных процессов у мусульман идет формирование транснационального политического самосознания. Естественно, что ни одна мусульманская страна или умма (община) не может оставаться в стороне от того, что происходит в мире, а уж тем более по соседству. Идет интенсивное осмысление актуальных мировых проблем, возросло число и качественный уровень международных неправительственных исламских организаций, в том числе молодежных и женских, оказывающих мощное влияние на развитие Ислама, на выработку мусульманской идентичности в новых условиях. В то же время благодаря появившимся в последнее время таким качественным панарабским СМИ, как, например, Al Jazeera, использующим 1 htpp://www.islamonline.net. 92 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Е.Байдаров опыт и достижения западной журналистики, идет формирование общего культурно-информационного, идеологического и даже теоретического (сближение мазхабов) пространства. Их влияние не ограничивается только лишь арабскими странами. Эти СМИ смотрят представители всего исламского мира, так как арабский язык во многом остается языком межнационального общения всех мусульман и исламской элиты в особенности. В свою очередь благодаря Всемирной паутине (WWW) идет популяризация Ислама во всем мире. Так, одним только проблемам мусульманок посвящено около 100 тыс. сайтов. А социальная сеть Facebook «растиражировала» арабский «День гнева» по всему Ближнему Востоку. Однако пока массовое сознание мусульман воспринимает глобализацию крайне негативно. Над этим следует серьезно задуматься, так как положение вещей осложняет перспективы глобализации в исламском мире. Современный «исламский ренессанс» и процессы глобализации не могли обойти стороной и Казахстан. Факт исламизации Казахстана мало кем сегодня оспаривается. Если для стран Европейского Союза отношения с исламом – вопрос сохранения своей идентичности, то в Казахстане так проблема не стоит. Однако факт того, что существующей сегодня в республике угрозе совпадения религиозно-идеологических границ с социальными, где верующих больше среди самых бедных и обездоленных слоев населения, может привести к тому, что остальному обществу будет трудно что-либо противопоставить полной социальной структуре мусульманской уммы. Абсолютно прав казахстанский эксперт Тимур Козырев, утверждая, что «светско-исламские отношения уже более важны, чем межконфессиональные», и именно в этом ракурсе находится вопрос внутриказахского единства по линии отношения к религии1. Поэтому Казахстану следует разработать собственную модель ислама, иначе сценарий прихода мусульманских ценностей в общественную жизнь страны могут написать за нас другие силы и другие идеологи. В рамках существующего ныне в Казахстане законодательства присутствие ислама в политике страны невозможно и нежелательно. Хотя деятельность таких исламистских партий, как «Хизб ут-Тахрир» (хоть и причисленной Генеральной прокуратурой РК к числу террористических организа1 Юрицын В. Исламизация – это факт // http://zonakz.net/articles/34276. 93 Е.Байдаров «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. ций, деятельность которых официально запрещена), непрекращающаяся вопреки усилиям правоохранительных органов, свидетельствует о том, что часть общества находит нормальным прямое вмешательство религии в дела государства. Подобные формы участия в политике, если судить по числу задержанных активистов, можно считать скорее маргинальными. Да и легальные исламские организации не имеют большой склонности использовать весьма ограниченные возможности участвовать, пусть даже опосредованно, в управлении страной. Ведь принцип «если нельзя, но очень хочется, то можно», как показывает практика, вполне применим в отношениях власти и граждан. При желании религиозные лидеры и организации могут весьма активно участвовать в политической жизни страны. Однако в свете последних событий в Атырау и Таразе напрашиваются вопросы: «Будет ли такая ситуация сохраняться еще долгое время? Какое место должна занять религия в жизни страны?». Эти насущные вопросы государственного строительства должны дать силовым структурам страны, столкнувшейся с экспортным вариантом политического ислама, возможность осознать, что кто-то должен привести в соответствие систему ценностей религии и государства. Желательно, чтобы этим «кем-то» оказался именно тот, кому это больше всех нужно, то есть само государство. Современной термин «политический ислам» зачастую имеет в западной журналистике если и не отрицательную коннотацию, то, как минимум оттенок подозрительности. Что, собственно, вполне понятно – провозглашение необходимости привнесения исламских ценностей в политику очень часто означает радикализацию этой самой политики. Новейшая история дает тому немало подтверждений. Идеология одной из самых известных исламских политических организаций – «Ихван альмуслимин» («Братья-мусульмане») отвергает любую иную модель государственного устройства, кроме как построенную на принципах исповедуемой «братьями» религии, где ислам – это «вера и государственность, книга и меч, и способ жизни». Американский исследователь Грэхем Фуллер, в частности, определяет политический ислам как культурное облачение деятельности политически ангажированных мусульман. Такое восприятие объясняет как специфику возникновения современных движений, от «Братьев-мусульман» до «Хизб ут-Тахрира», так и особенности их функционирования. 94 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Е.Байдаров Долю исламизированных граждан Казахстана определить довольно трудно. Если Духовное управление мусульман Казахстана (ДУМК) оценивает размер своей паствы в 11 миллионов человек, что фактически равно численности национальностей, для которых мусульманский культ является традиционным, то согласно результатам социологического исследования «Религиозный фактор в современном Казахстане»1, проведенного Институтом политических решений (лето 2011г.), в 14 областных центрах страны, в «северной» и «южной столицах» (Астана и Алматы), с количеством респондентов в 2302 человека, Ислам исповедуют 63,5% казахстанцев. Таблица 1 В области же качественных оценок казахстанских мусульман у специалистов есть более разнообразные данные. Для большинства граждан республики, считающих себя мусульманами, присутствие религии в их жизни ограничивается обрядовой стороной – свадьбами, похоронами, рождением детей. При этом доля «практикующих» мусульман, то есть исполняющих все предписанные исламом обычаи и требования, выше среди таких этносов, как узбеки, уйгуры и татары. Динамику изменения отношения казахстанцев к религии в свое время отечественный политолог Сабит Жусупов описал следующей, на первый взгляд парадоксальной фразой: «Корректнее гово1 http://www.ipr.kz/projects/2/2/30. Дата доступа: 16.08.2011. 95 Е.Байдаров «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. рить не о росте верующих, а о сокращении числа атеистов». Тем не менее это утверждение наиболее четко определяет ситуацию с отношением граждан республики к исламу. Значительная часть казахстанцев является, если перефразировать слова поэта Иосифа Бродского («Я – христианин-заочник»), мусульманами-заочниками. То есть, признавая определенную полезность религии в жизни общества и разделяя хотя бы отчасти или только на словах нравственные нормы и установки религии, они, тем не менее, не считают, что религия должна в какой-либо мере определять их жизнь и поступки. Может ли такое «заочно-религиозное» общество воспринимать радикальные идеи? Если исходить из определения политического ислама Грэхема Фуллера, то вполне может. Более того, формально в Казахстане присутствуют все условия, необходимые для выхода этой религии на политическую сцену. Если, конечно, понимать этот процесс с точки зрения приведенного выше мнения американского исследователя. Процесс урбанизации, в частности прирост городского казахского населения за счет сельского, и относительно низкий уровень жизни сельского населения благоприятствует распространению в такой среде идей об «исправлении» существующего социального устройства. Облачение этих идей в форму, удобную для восприятия адресата, как говорится, дело техники. По мнению председателя Союза мусульман Казахстана и Мусульманского комитета по правам человека в Центральной Азии Мурата Телибекова, не следует бояться привнесения исламских ценностей в политику. «Процесс вхождения норм ислама в жизнь страны не означает, скажем, отказа от национальных интересов или от светской основы государства. Для истинного мусульманина руководящими должны быть его долг и совесть, в том числе и обязательства по отношению к стране, а не только мнение сколь угодно авторитетных религиозных лидеров, трактующих положения ислама по своему усмотрению»1. Будет ли такая идеалистическая модель жизнеспособна в казахстанской действительности? Скорее всего, нет. Полагаться в деле государственного строительства только на долг и совесть, мягко говоря, не всегда оправПрокудин Ф. Модернизация или исламизация // Эксперт – Казахстан. 26 февраля 2007г. http://i-r-p.ru/page/stream-trends/index-11520.html. 1 96 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Е.Байдаров данно. Потому как люди, по мнению Н.Макиавелли, злы, а, следовательно, к ним должны применяться другие методы организации. Хотя современный политический курс, взятый руководством республики, чаще характеризуют термином «модернизация», а не «вестернизация», для Казахстана оба этих определения являются синонимами. Ведь и государственные институты, и уклад экономики реформируются по откровенно западному образцу. И можно сказать, что опыт стран, прошедших или все еще идущих этим путем, как минимум небесполезен. Например, Зейно Баран в своей монографии «Хизб ут-Тахрир» верно подмечает, что популярность этого движения объясняется тем, что «Хизб ут -Тахрир» выполняет и культуртрегерские функции. Многие люди примыкают к организации именно для того, чтобы узнать больше об исламе, а не преследуя некие политические цели. Это лишний раз свидетельствует об отсутствии религиозного просвещения в этой сфере. Религиозное невежество и приводит к «ловцам душ» молодых граждан с обостренным чувством социальной справедливости. Ярким примером этому служит, например, судьба бывшего выпускника Университета исламской культуры «Нур-Мубарак» Рузимбая Ашимбетова, ставшего лидером экстремистской группировки, устроившей настоящую бойню в одном из микрорайонов «южной» столицы в начале 2011г. Отсутствие юридически оформленного политического ислама в современной политической жизни Казахстана совсем не означает, что несущественна сама постановка вопроса о месте этого явления в стране. Дело не в банальном и, кстати, ошибочном принципе «природа не терпит пустоты», переносимом на политику. Пока основной, так сказать, рабочей идеологией Казахстана является построение правового, демократического, светского государства с рыночной экономикой (что можно воспринимать как ее отсутствие). Понятно, что такой, бедный собственной идеологией конструкт пригоден лишь для переходного периода. Дальнейшее развитие процесса государственного строительства подразумевает «расцвечивание» политической жизни самыми разными идеологическими красками. При этих условиях создание единой идеологии государства, служащей ориентиром, становится еще более необходимым. Причем государственная система ценностей 97 Е.Байдаров «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. должна быть универсальной, то есть совместимой с взглядами всех классов или религиозных групп. Сегодня все больше казахстанских изданий (как печатных, так и электронных) критикуют власть за нежелание признать: страна уже вступила в сообщество государств с развивающимися радикальными формами ислама. На первый взгляд, может показаться, что радикализация ислама в Казахстане неожиданна, так как почти 20 лет президент А.Н.Назарбаев твердит о необходимости сохранять межэтническое и межконфессиональное согласие. Однако с его молчаливого согласия в апреле 2009г. «неожиданно» возникает новое религиозное течение «кораниты», насчитывающее сегодня более ста тысяч адептов. Лидером объединения считается сын руководителя администрации Назарбаева Асылбек Мусин. Кораниты заявили, что будут адаптировать ислам к современным социальным реалиям. Однако сложно сказать, что в итоге из этого получится, так как сегодня во главе казахстанских мечетей стоят как представители суфизма (не имеющие ничего общего с «классическим суфизмом». – Е.Б.), так и салафиты и кораниты. Настораживает то, что казахстанцы в последнее время проявляют все больший интерес к нетрадиционным течениям ислама. Особенно это заметно на юге и западе страны, где превалирует казахоязычное население. Недавний суд над суфистами во главе с Исматулой Магзумом (которому, кстати, в свое время покровительствовал бывший градоначальник Алматы И.Тасмагамбетов), только увеличит число противников действующего политического режима. Одной из главных причин подобной переориентации в пользу нетрадиционных течений ислама является, по мнению некоторых экспертов, финансово-экономический кризис, начавшийся во второй половине 2007г. В отличие от представителей ДУМК, которые по своему поведению больше напоминают государственных чиновников, салафиты и кораниты, например, не только легко идут на контакт со своими потенциальными последователями, но и порой помогают им материально. В условиях социальноэкономических проблем, когда подавляющая часть казахстанцев влачит жалкое существование, думая только как бы выжить, не удивительно, что число сторонников различных исламских радикальных течений увеличивается с угрожающей для Казахстана скоростью. 98 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Е.Байдаров В Казахстане известно много случаев, когда представители нетрадиционных исламских течений не только словом, но и делом помогали, например, погорельцам восстанавливать жилье, тогда как чиновники и представители официального ислама находили множество причин, чтобы отказать в помощи пострадавшим людям. Как итог, те же погорельцы обращали свой взор в сторону салафитов. Отсюда и симпатии части населения республики в отношении этих течений, в том числе и салафитских, на деле осуществляющих один из основополагающих догматов ислама. Как мы видим, государство практически проигрывает в этом идеологическом противоборстве, опасаясь роста числа сторонников нетрадиционного ислама. Тем более в свете последних событий, когда представители отдельных радикальных исламских движений объявили джихад официальной Астане (ИДУ, «Солдаты халифата» и др.) В целом, анализируя и сравнивая социально-экономические условия и факторы, способствующие распространению терроризма и экстремизма в Казахстане и государствах Центральной Азии в контексте глобализационных процессов, можно прийти к выводу, что среди исламского населения региона наблюдается рост антизападных настроений; поддержка радикальной идеологии террористических и экстремистских группировок; трансформация социально-политической напряженности в регионе в формы религиозно-мотивированного экстремизма и терроризма; рост и совершенствование методов террористических актов. В этой связи необходимость изучения динамики изменений широкого спектра социальных процессов и факторов, подпитывающих терроризм и экстремизм в Казахстане и Центральной Азии в целом, обусловливает актуальность такого исследования. Потенциал вероятной нестабильности в центральноазиатском регионе сохраняется в связи с определенными проблемами социально-экономического характера. Наиболее благополучным в этом отношении выглядит Казахстан, в силу своей экономической развитости по сравнению с другими государствами региона. Вместе с тем такие социальные явления как бедность, нищета, безработица, социальная поляризация общества оказывают существенное воздействие на пополнение рядов дестабилизирующих групп. Идейные вдохновители экстремистских формирований выгодно используют 99 Е.Байдаров «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. проблемы социально-экономического плана в своих целях. В свою очередь, Казахстан в их замыслах, вероятно, играет роль «северного пристанища». Активизация наступательной политики мировых держав, в частности США и Европы, выдавливают эти группировки на север. Экономический более благополучный, политический стабильный Казахстан может стать для них местом «реабилитации». Поэтому проникновение этих групп с определёнными целями не может не настораживать и нас. Тем более что существующие в стране определенные проблемы социального плана могут стать оружием в руках деструктивных элементов. Поэтому данная проблематика с позиции обеспечения национальной безопасности и защиты конституционного строя Казахстана является не просто актуальной, а сверхактуальной. Естественно, что свои коррективы вносят и последствия глобального финансово-экономического кризиса. Если Казахстан и сумел выйти на траекторию роста без особых социальных потрясений в целом, а общественнополитическая стабильность, межэтническое и межконфессиональное согласие имеет относительно достаточный запас прочности, то на уровне, требующем пристального внимания, все же остается некоторое напряжение, способное достигнуть точки бифуркации, за которой может последовать коллапс, дав «трещину» при первом же серьезном социальном конфликте. За три последних года по внешнему периметру Центральной Азии активизировалась политическая деятельность сепаратистских группировок в СУАР КНР, вновь укрепляется позиция движения «Талибан» во многих провинциях Афганистана, после некоторого перерыва «оживает» ИДУ (новый лидер которой, Адиль Усман, проводит «переформатирование» организационной структуры движения и грозит объявить джихад Казахстану, если хоть один казахстанский военнослужащий вступит на афганскую землю). Эти и другие факторы объективно актуализируют задачу исследования изменения социальных факторов, подпитывающих терроризм и экстремизм, как в Казахстане, так и в центральноазиатском регионе в целом. Кроме этого, требуют своего внимания такие направления исследования, как: анализ основных тенденций распространения терроризма и экстремизма в Казахстане; 100 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Е.Байдаров социально-политические и предпосылки возникновения и распространения терроризма и экстремизма в Казахстане; анализ и прогноз развития террористической ситуации в Республике Казахстан и государствах Центральной Азии. Таким образом, активизация тенденций исламизации, усиление проявлений терроризма и религиозного экстремизма в Казахстане следует воспринимать в качестве реакции религиозных институтов на процессы вестернизации, модернизации и секуляризации и рассматривать в контексте глобального усиления исламского фактора и процессов современной глобализации (во многом ей способствующей), а также появления новой волны религиозности как формы и способа защиты от негативных последствий глобализации. При этом модернизация казахстанского общества может быть успешной только лишь при сохранении и переосмыслении исламских принципов в качестве пути, траектории нашего движения вперед. Январь, 2012г. TRENDS OF ISLAMIZATION IN KAZAKHSTAN IN THE CONTEXT OF GLOBALIZATION PROCESS Erkin Baydarov Resume Such an urgent problem of modern Kazakhstan as islamization of society as a trend is considered in the article. In globalization, modern Islam as a confessional network is characterized by openness, possibility of free expansion, high adaptability to changing conditions, and (unlike most other religions) the lack of hardcentric hierarchies and complex decision-making, having a pretty good prospects of development in an era of globalization. 101 Цивилизация и власть ОЦЕНКА ТЕНДЕНЦИЙ РАЗВИТИЯ ЗАПАДНОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ Игорь Багирян* Введение. Обоснование выбора темы Нарастание Хаоса в политической и экономической жизни большинства развитых и развивающихся стран, отягощенное обострением экологических проблем, выступает главной характерной чертой современного этапа развития человечества. В отличие от государственных деятелей, призванных действовать в реальном режиме времени, миссией интеллектуальной элиты является выявление первопричин феномена Хаоса. В мировой экспертной среде отчетливо сформировалось два уровня объяснения этого феномена. Один из них можно назвать политико-экономическим. Эксперты этого уровня склонны видеть главную причину Хаоса в специфике Имперского проекта глобализации реализованного США. Другой уровень, идеологический, является, на мой взгляд, существенно более глубоким. Представителей этого уровня объединяет тезис о том, что нарастание Хаоса вызвано исчерпанием идеологической основы западного общества – либерализма. Настоящая работа ставит перед собой цель кратко представить оба уровня на основе публично выраженных взглядов наиболее ярких их представителей. В соответствие с этими уровнями предлагаемая работа состоит из двух частей: Системный анализ глобализационной схемы: США Мир, Исчерпание либерализма и необходимость новой идеологии. * Эксперт Центрального банка РА, кандидат экономических наук. 102 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. И.Багирян Выбор в качестве вышеуказанных представителей только западных интеллектуалов не случаен. Описание негативного влияния имперского проекта глобализации США доведено до логического предела в России. И надо сказать, что большая часть аргументов выглядит вполне убедительно. Но необходимо принять во внимание, что упор на этот фактор во многом объясняется эмоциональным стрессом, пережитым российской элитой в процессе ее сознательного отстранения на задний план. Поэтому в качестве представителей этого уровня взяты работы Эмануэля Тодда «После империи» и Пола Кругмана «Великая ложь». Их обоих сложно обвинить в подсознательной ненависти к США, тем более что П.Кругман является типичным представителем американского интеллектуального истэблишмента. На мой взгляд, концентрация на негативной роли США не позволяет выявить гораздо более глубокий пласт причин духовно-интеллектуального характера. Анализу этого класса причин посвящены работы И.Валлерстайна. Выбор именно этих 3-х ученых объясняется системной многогранностью их профессионального уровня. Они являются не просто обладателями самых высоких научных званий в сфере экономики, социологии, политологии, которые, по меткому выражению П.Кругмана, в настоящее время свидетельствуют не столько об уровне ученого, сколько о его принадлежности к истэблишменту. Каждый из них известен своей лидирующей принадлежностью к определенной научной дисциплине: Валлерстайн – социолог, Тодд – политолог, Кругман – экономист, специалист по международным финансовым кризисам. Суть взглядов Валлерстайна вкратце можно представить следующим образом. До распада СССР мировое развитие определялось двумя глобальными идеологиями – коммунизмом и либерализмом. Каждая из них несла в себе, наряду с позитивными тезисами, потенциально негативные саморазрушительные черты. В ситуации их тотального противостояния эти саморазрушительные факторы взаимно сдерживались. Крах СССР и уход коммунизма как глобальной идеологии снимает ограничительные рамки с негативных факторов либерализма. Именно поэтому эту дату Валлерстайн считает началом краха либерализма. Развернутое проявление этих негативных факторов – рост преступности, снижение рождаемости, рост рождаемости вне брака, снижение уровня доверия в обществе – Ф.Фукуяма назвал «Великим Разрывом». 103 И.Багирян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Большую часть перечисленных негативных явлений можно объединить одним термином – распад семьи. Показательно то, что либерализм поставил под сомнение необходимость самого института семьи. В этом аспекте либерализм кончил там, где когда-то начинали ранние коммунисты – упразднение института семьи и передача воспитания детей обществу. Здесь необходимо отметить, что ранние коммунисты были далеко не первыми в своих взглядах на институт семьи. Платон от лица Сократа в книге «Республика» говорит о том, что семья выступает главным барьером на пути к социальной справедливости. На сходных принципах пытались строить свою жизнь некоторые раннехристианские общины, на которые, по-видимому, оказали значительное влияние традиции одной из еврейских общин – ессеев. Период краха либерализма Валлерстайн относит к «темной полосе» времени, которую необходимо преодолеть. Радикальным решением здесь является создание новой глобальной идеологии западного мира. Резкое повышение сознательного спроса на новую идеологию уже породило интенсивный процесс формирования целого пласта духовной литературы в США и России. На мой взгляд, это наиболее вероятные места возникновения новой идеологии. 1. Имперский проект глобализации: США Мир как важнейшая причина политических, экономических, финансовых процессов в мировой системе 1.1. Системный анализ глобализационной схемы: США Мир. Политика, экономика, идеология. Э.Тодд Этой теме в максимальной степени соответствует работа Э.Тодда «После империи», ставшая мировым бестселлером. Определяя США как глобальную империю, Э.Тодд (здесь с ним солидарны все ведущие эксперты) проводит две исторические параллели с Афинами и Римом. Цель этой аналогии – выделить два этапа в формировании США как Глобальной империи: начальный, мягкий этап, который можно условно назвать Афинским, и современный – жесткий, силовой, агрессивный, без особого камуфляжа демонстрирующий имперские цели – Римский этап. 104 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. И.Багирян В период военной угрозы Греции со стороны Персии Афины выступили организационным центром противодействия персидской агрессии. С этой целью был создан Делосский союз греческих городов. Каждый член этого союза добровольно платил дань – форос – Афинам, как главному организатору. В дальнейшем организационная мощь Афин усилилась настолько, что и после устранения внешней угрозы эта дань сохранилась. В этом смысле Афины были своеобразной империей в масштабах Греции. Необходимо отметить, что имперский механизм обложения данью содержит в себе не только положительный, материальный фактор, но и отрицательный фактор, связанный с развращением элиты и деформированием экономики. В дальнейшем морская держава Афины потерпели поражение от сухопутной Спарты. Рим был изначально военной империей, перманентно расширяющей свою территорию средствами войны. После победы над Карфагеном он стал хозяином Средиземноморья с практически неограниченными ресурсами. Основой Римской империи выступила прекрасно организованная военная мощь. Тодд выделяет следующие черты, объединяющие элиты всех империй: На определенном этапе в аспекте доходов возникает сверхэлита. Американский эксперт Майкл Линдок называет эту элиту overclass. В аспекте научных интересов имперская элита отличается склонностью к правоведению, политологии, оставляя естественные науки среднему классу. Демократия может декларироваться, но в реальности ее становится все меньше. Элита стремится создать наследственные механизмы самовоспроизводства. Сверхэлита становится наднациональной в том смысле, что одинаково воспринимает собственных граждан метрополий и граждан в других регионах империи. По аналогии с Афинами США выступали в роли организатора защиты западного мира от СССР. В различных кинофильмах, СМИ, красочно обрисовывались трагичные последствия для Европы в случае ее завоевания СССР. После краха Советского Союза необходимо было найти или создать новую форму угрозы миру. В этом качестве теперь рассматривается мусульманский терроризм. А США выступают лидером крестового похода против ислама. Общеизвестно, что наиболее агрессивное направление ислама – ваххабизм – было создано английской разведкой. 105 И.Багирян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. По выражению Тодда, США формируют свой имидж как защитников Порядка в океане Хаоса, который сами же и организуют. Военные расходы США составляют более 30% мировых. К 2006г. они приблизились к 50% мировых. Для психологического подавления потенциального сопротивления имперской политики Пентагон организует «утечку» документов о возможных ядерных ударах по неядерным странам. Пропаганда возможных угроз, скрытая поддержка дестабилизирующих групп во всем мире необходима для того, чтобы западный мир чувствовал себя в состоянии перманентной войны и осознавал постоянную необходимость оборонительного союза. Очевидно, что во главе этого союза должны быть США. Так же как Афины и Рим, США получают в скрытой форме имперскую материальную дань со всего мира. По сравнению с уровнем своего потребления, экономика США физически производит очень мало. Торговый дефицит с основными партнерами в 2001г. составил: с Китаем – $83 млрд., Японией – $68 мдрд., Европой – $60 млрд., Мексикой – $30 млрд., Кореей – $13млрд. В импорте США в 2001г. готовые изделия составили 361 млрд., а сырье (энергоносители) – $80 млрд. Данные по валовому внутреннему продукту (GDP) иллюзорны. Здесь Тодд опирается на представителей институциональной и эволюционной теорий, сегодня уже доминирующих в самих США. По оценке лауреата Нобелевской премии Дугласа Норта, большую часть экономики США составляет трансакционный сектор – юридические услуги, финансовые услуги, страхование. В 2000г. трансакционный сектор составил 128% от реального производства, и эта тенденция только растет, причем не без давления США, во всем мире. Сверхпотребление США связано еще с одним важным фактором влияния на мировую экономику. По теории Кейнса, недогрузка производственных мощностей и трудовых ресурсов объясняется нехваткой платежеспособного спроса. Этот недостаток призвано восполнить государство через государственные расходы, порождающие мультипликативный эффект спроса. Таким кейнсианским регулятором для мировой экономики выступают США – мировое, планетарное кейнсианское государство. Уровень сбережений американских семей практически равен нулю. Проблеме мирового спроса посвящена книга лауреата Нобелевской премии Дж.Стиглица «Великое разочарование». В этой книге он упрекает Меж106 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. И.Багирян дународный валютный фонд (МВФ) за его политику сдерживания мирового спроса. Тодд называет Стиглица либо очень наивным, либо очень хитрым человеком, который делает вид, что не понимает, что МВФ был создан для сдерживания спроса вне США. Таким образом, сверхпотребление США деформирует структуру мировой экономики, адаптируя ее к структуре потребностей США. В результате если количественно или структурно изменится спрос в США, то это отзовется волной кризиса во всем мире. Механизм оплаты сверхпотребления реализуется через фондовый рынок, включая ценные бумаги правительства США и курс доллара по отношению к ведущим валютам. Под идеологическим и организационным давлением США сформировалась мировая финансовая система, центром которой выступает фондовый рынок США. В 2001г. портфельные инвестиции в экономику США составили $865 млрд. К моменту кризиса эта цифра намного выросла. Через механизм фондового рынка, курса доллара США посредством увеличения долларовой массы заставляют внешний мир самому оплачивать импорт США. Одновременно растет уровень мировой долларизации, в том числе в форме активов европейских, японских, российских банков, делая их заложниками политики США. После начала кризиса именно структура мировой финансовой системы с доминирующей ролью фондового рынка США подверглась наиболее жесткой критике со стороны как государственных лидеров Европы, России, третьего мира, так и ученых экспертов. Интересно отметить, что практически все наиболее крупные ученыеэкономисты критически оценивали роль фондовой биржи как ориентира и индикатора экономической политики. Достаточно вспомнить высказывание Кейнса о том, что ориентация на биржевые индексы аналогична тому, как если бы фермер планировал свои действия на год по показаниям барометра. Аналогичную оценку дает И.Валлерстайн. После начала кризиса Сорос в своих книгах «Теория рефлексии» и «Алхимия финансов» развернуто описывает механизмы психологической манипуляции биржевыми ожиданиями. Достаточно скептически относится к фондовому рынку и П.Кругман. При этом рядовому и среднему звену финансовых систем остального мира усиленно вдалбливался тезис, что уровень финансовой системы определяется развитием фондового рынка в соответствии с англосаксонской моделью. 107 И.Багирян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Для поддержания спроса на доллар США поставили под контроль рынок нефти и нефтепродуктов, силой навязывая условие их продажи только за доллары. Попытки нарушить это условие неизбежно влекли за собой карательные санкции. После 1995г. США, по мнению Тодда, больше напоминают Рим, чем Афины. К моменту завоевания Средиземноморья Рим был на перепутье: сохранять собственную экономику или нет? В итоге реализовался второй путь. Из-за дешевого импорта разорились местные производители. В результате образовалась двухслойная структура: аристократы – патриции и плебеи. С течением времени плебей теряет всякие стимулы к труду и становится выражением лозунга «хлеба и зрелищ». Сверхпотребление Рима становится источником спроса для производства во всем внешнем мире. Так же как в Риме, в США идет интенсивный процесс поляризации: отношение доходов 5% самых богатых к GDP в 1980 – 15.5%, в 2001г. – 21.9%. По данным журнала «Форбс» 400 наиболее богатых семей в 2000г. стали в 10 раз богаче, чем 400 наиболее богатых в 1980г., несмотря на то, что GDP за этот период вырос только в 2 раза. «Зрелищ», так же как и в Риме, в США хватает. Относительно «хлеба» у среднего американца сохраняется иллюзия, что он адекватно его зарабатывает, поскольку тот факт, что на социально-экономическую систему США, по сути, работает остальной мир, ему неизвестен. В США, так же как и в Риме, были сторонники неимперского, национального государства, автором которого был немецкий теоретик Фридрих Лист: внутри страны либеральная экономика, по отношению к внешнему миру – жесткий протекционизм. Так же как и Рим, США жестко контролируют ситуации с возможным усилением потенциальных конкурентов и образованием многополярного мира. Этими потенциальными конкурентами, по мнению Тодда, являются Европа, Россия, Япония. Китай уже вне пределов досягаемости. Автор теории конкурентоспособности в США Майкл Портер считает, что экономики Европы и Японии более эффективны по сравнению с США. Под особым контролем находится процесс сближения Германии и России. По утверждению Валлерстайна, война США (англосаксонского мира) с Германией реально не прекращалась с 1914г. По своей сути это война двух моделей имперского развития. Глубинная основа немецкого менталитета выражается в доминировании духовных ценностей над экономическими, с соот108 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. И.Багирян ветствующей иерархией элит: духовная, государственная, экономическая. Либеральная же модель опирается на доминирование экономического начала. Германская культура оказала огромное воздействие на российскую государственность и культуру, в том числе и человеческим капиталом. Со времен Петра I множество немцев переезжает в Россию и становится частью ее элиты. Позже обрусевшие немцы становятся наиболее патриотичной частью русского общества. Суть американской стратегии по отношению к России, озвученной З. Бжезинским, можно сформулировать следующим образом. Необходимо стереть в памяти русских всякое напоминание об имперском прошлом. С этой целью США всячески демонстрируют свое превосходство над Россией. Американский эксперт Гиллен, сравнивая Китай и Россию, отметил: жесткое и бестолковое внедрение ортодоксального либерализма с помощью американских советников поставило Россию на грань краха. Китай смог этого избежать и процветает. Чтобы помешать сближению Европы и России, США создали проамериканский клин в Прибалтике и Польше. С помощью ЦРУ идет мифологизация их истории с акцентом на русофобию. Известный американский футуролог Хантингтон считает, что Европе нужна Россия. Этот вывод базируется на том факте, что сегодняшняя Россия не ставит задачу завоевания Европы, так как не обладает для этого ни материальными, ни психологическими, ни демографическими ресурсами. В Европе все более отчетливо понимают, что реальные имперские угрозы исходят от США. И защитить от них может только союз с Россией. По сравнению с Римом у США есть существенный недостаток. Одним из весомых элементов эффективности Римской империи был институт римского гражданства – принцип универсализации. По эдикту Каракаллы в 212г. римскими гражданами могли стать жители регионов империи. Так создавалась наднациональная элитная зона. Достаточно вспомнить библейский эпизод с апостолом Павлом. Когда его хотела арестовать региональная римская администрация по требованию еврейской общины, он обратился с вопросом: разве вы имеете право так обращаться с римским гражданином? После чего отношение к нему резко изменилось. США до сих пор не выдвинули своей версии имперского универсализма. 109 И.Багирян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Э.Тодд считает, что у США существенно не хватает ресурсов, чтобы контролировать процессы в Японии, Европе, России. Одновременно он отмечает каналы воздействия на Европу: иммигранты (турки в Германии, арабы во Франции); этнические конфликты типа Югославского. Для России серьезной проблемой могут стать религиозно-этнические конфликты; растянутые коммуникации с Центральной Азией, откуда идет поток наркотиков; идеология радикального исламизма. Будущее покажет, смогут ли Европа с Россией ответить на эти вызовы и сформировать многополярный мир. 1.2. Революция сверху: П.Кругман Уровень принятия идеологии 2 1 3 4 время В основе идеологии США лежал либерализм. Начальный этап ее истории связан с воспеванием духа свободы, веры в силу личности человека. Тогдашние президенты США не только выдающиеся деятели, но и думающие интеллектуалы – философы высокого уровня, выражающие дух своей страны (участок 1-2 приведенного графика). Тем контрастнее выглядит период от Клинтона к Бушу, рассматриваемый в книге П.Кругмана «Великая ложь». Не все выводы Кругмана и соответствующие им эмоции встречают солидарную реакцию (речь, разумеется, идет о моем личном восприятии). Это относится к возмущению тем, что элита государственного управления (администрация Буша) с презрением относится к основным общественным институтам. В целом такая реакция совершенно справедлива, так как свидетельствует об отходе элиты от базовых духовных ценностей и выступает индикатором начала крушения империи (участок 3-4). Но когда уточняется, что речь идет о механизмах выборов и лежащем в их основе принципе всеобщего равного голосования, это согласие уходит. Во втором разделе настоящей работы будет говориться о комментариях в самих США относительно этого аспекта демократии. По российским телевизионным каналам транслировался научно-документальный фильм, логично преподносящий мысль о том, что использование такого механизма в 110 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. И.Багирян Афинах было нужно реальному их хозяину, Периклу, для оформления своих решений от имени народа. Комментируя институт демократии, Ральф Эперсон приводит ее определение в Памятке военнослужащего США (1928г.) в качестве основы для демагогии и прихода к власти олигархов. К этому следует прибавить информацию из книги «Программирование Разума» известного психолога Элдона Тейлора, в первой части которой рассказывается о механизмах манипуляции человеческим сознанием. В этой книге автор привел две цитаты из книги «Пропаганда», написанной Э.Берстейном – отцом PR-а, племянником З.Фрейда: «Манипулирование массами абсолют- но необходимо для функционирования демократии и соответствующей ее экономике»; «те, кто манипулирует этими механизмами, представляют собой невидимое правительство, которое является истинным правительством». Как видим, все достаточно честно, открыто и именно в этом сила США – в открытой печати присутствует вся информация. В результате работает библейский принцип: «имеющий уши да услышит». Темой отдельной и весьма серьезной работы может стать ответ на вопрос о том, почему практически на всем индоевропейском пространстве самые разные общественные системы, от СССР до США, предпочли взять за основу оформления власти этот принцип? В ситуации с СССР это выглядело откровенным фарсом, и представляется очевидной внутренняя оценка политической элиты процедуры выборов. Кругман упрекает Буша и его администрацию за такие высказывания в относительно узком кругу, как «голосование – ерунда», «выборы – формальность». А как еще должен был высказываться Буш, будучи достаточно прямолинейным человеком, об однозначно порочном, абсурдном процессе, уравнивающем совершенно разных по уровню развития людей? Все остальные упреки Кругмана выглядят справедливыми и обоснованными. Во внешней политике США далеко отошли от одного из основополагающих принципов либерализма – толерантности, в смысле терпимости к другим культурам. Министр и замминистра обороны Дик Чейни и Пол Волфович говорят об упоре на превентивные удары. На практике, эти удары вначале наносятся, а потом объясняются, как это было в Ираке. По этому поводу Кругман пишет, что все обоснования внешней политики откровенно лживые. 111 И.Багирян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Жители бывших советских республик могли бы к этому добавить мощное навязывание США непосредственно и с помощью подконтрольных международных структур типа МВФ институтов рыночной экономики. Причем в откровенно вульгарной, примитивной форме, на уровне «Экономикс», способствующей быстрому разрушению экономики и ее превращению в сырьевой придаток запада. И это в то время, когда в самих США уже были достаточно весомо представлены и эволюционная теория, и институционализм. Никто, конечно, не запрещал думающей части интеллигенции ознакомиться с ними. Но на момент независимости она к этому не была готова. США, взявшие на себя роль нового Старшего брата, могли бы в этом помочь, но поступили с точностью до наоборот. Кругман уточняет, что события 11-го сентября не были причиной ужесточения внешнего курса. Наоборот: 11 сентября – это часть долговременной стратегии. Он приводит мнение части политологов о том, что борьба с терроризмом – грандиозная сделка, просто многие не хотят в это верить. Наиболее убедительным Кругман выглядит при описании тенденций во внутренней общественно-экономической жизни. Суть этих тенденций он обозначает распространенным термином «капитализм для избранных». Основой этого процесса выступает сращивание государства и экономики. Его начальной фазой выступил считающийся нормальным, теоретически обоснованным принцип лоббирования. Но, как практически всякий процесс, связанный с получением косвенных, по сути трансакционных доходов, он стремится выйти из-под контроля. С течением времени доходы лоббистов стали составлять семизначные цифры. Современный этап – этап прямого сращивания исполнительной власти и бизнеса. Джонатан Чейс (The New Republic) сформулировал это следующим образом: «Правительство и бизнес слились в одно большое “мы”». Редактор сайта CBS Market Watch.com формулирует это по-другому: «Маленькая кучка лидеров делового мира осуществляет невероятное давление на Буша, заставляя изменить правовые нормы для своей выгоды». В подтверждение сказанного Кругман приводит скандально известные факты: инвестиционная компания «Карлайн» скупает неработающие предприятия, обеспечивает их госзаказом, ставит на ноги и перепродает. В этой компании участвовали Дж.Буш-старший и семья Бен-Ла112 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. И.Багирян денов из Саудовской Аравии. Аналогичные скандалы произошли с частью энергетических компаний. Особое отношение к избранным фирмам проявлявлось уже при Клинтоне, но было возведено в ранг политики при Буше. В результате такого сращивания приватизация не только не уменьшает государственных расходов, а может их увеличивать. Таким образом, налицо появление новой политико-экономической элиты – overclass. На этом этапе окончательно дискредитируется миф о социальной мобильности –возможности пробиться своими силами наверх. Роль наследственного статуса уже огромна и продолжает расти. Нынешняя имперская элита оставляет после себя не только деньги, но и высокооплачиваемую, престижную работу. Растет пропасть между элитой и средним классом. В этом направлении меняется и система образования по принципу: элите – элитарное образование. Эти изменения затрагивают не только сверхэлиту, но и управление корпорациями. Современная корпорация принципиально отличается от корпораций 2530 лет назад. По сути, это уже другой институт. Для первых корпораций было характерно: отсутствие резкой разницы в зарплате высшего и среднего звена, увеличение стоимости акций не было главной целью; основой управления выступало технологическое развитие и увеличение объема продаж. В современных корпорациях члены исполнительного аппарата получают в 45 раз больше средних сотрудников. Зарплата менеджера привязана к курсу акций. Это стимулировало создание мощной индустрии «черной бухгалтерии», опирающейся на инструменты фондового рынка. Причем администрация президента пресекла попытки поставить под контроль бухгалтерский учет в корпорациях. В результате «черной бухгалтерии» вырастает курс акций у реально убыточных компаний. Менеджеры вовремя уходят богатыми, а компании разваливаются. Примером является скандал с «Глобал Кроссинг»: глава ушел с 750 миллионами, а компания обанкротилась. Сочетание «черной бухгалтерии» и фондового рынка экономист Робертсон охарактеризовал как превращение всей экономики в финансовую пирамиду. В этом контексте Кругман, который тоже скептически относится к фондовому рынку, говорит: когда же фондовая биржа вспомнит о законе гравитации? То есть когда вспомнит о реальности. 113 И.Багирян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. «Капитализм для избранных» ярко проявился также в налогообложении. В США существует три базовых налога: зарплата, подоходный, на недвижимость. По числу плательщиков сначала идет первый, затем второй и третий. Администрация президента не снижает первый, снижает второй и хочет убрать третий. Выгоды от такого снижения налогов получает около 1% населения. При этом говорится о снижении налогов вообще и стимулировании экономики. Кругман предлагает вспомнить хотя бы о кривой Лаффера: зависимость объема налоговых поступлений от процентной ставки в форме нормальной кривой. Он приводит психологические причины идущих процессов: нежелание делать качественные, сценарные прогнозы. Всех устраивает простая экстраполяция, которую в сфере биржевых индексов он называет шизофренией; жадность; стадное чувство; стремление выдавать желаемое за действительное. В целом, вся политико-экономическая ситуация настолько далеко ушла от основ либерализма, что Кругман называет ее революцией сверху, то есть насильственным переходом. По-видимому, устав от своего, как он выразился, тотального пессимизма, П.Кругман вспомнил о канадском экономисте Роберте Манделле, одна из моделей которого является любимым тестом Центральных банков для своих сотрудников. Р.Манделл известен как автор несовместимой троицы: 1. свобода движения капитала, 2. фиксированный курс, 3. связь денежно-кредитной политики (ДКП) и инфляции. Выбираются только две позиции из трех . Третья становится производной выбора. Например: 1.3 диктуют плавающий курс: Англия, Канада. 1.2 ДКП не связана с инфляцией. 2.3 контроль за движением капитала. Китай. 114 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. И.Багирян Кругман вспоминает Манделла из-за того, что поздний Манделл считает, что валюта должна иметь золотое обеспечение. В конце своей книги он говорит о том, что идеалом для него является Швеция лета 1980г. Лето выбрано, потому что в это время Стокгольм очень красив. В 1980г. в Швеции налоги по отношению к валовому внутреннему продукту (GDP) составили 63%, что обеспечило очень высокий уровень социальных гарантий. И это при наличии теоретических утверждений, что при налогах за пределами 30% GDP бизнес перестает работать. Вообще за этими рассуждениями четко проглядывают психологическо -конструктивные различия между жителями Швеции и США. В отличие от «новой экономики» США, которая во многом оказалась следствием надувания финансовых пузырей, в Швеции дело обстояло принципиально иначе. По выражению П. Кругмана, скандинавы и «новая экономика» подходят друг другу, как селедка и отварная картошка. Здесь с ним трудно не согласиться ни в аспекте Швеции, ни в аспекте селедки. 2. Динамика жизненного цикла либерализма: развитие, стабилизация, падение (крах). Влияние этого цикла на политику и экономику Легитимность восприятия власти является сквозной, универсальной основой, определяющей ее эффективность на всех уровнях – от семьи до империи. В свою очередь легитимность является обобщенным выражением действия двух факторов: харизматичности представителей субъекта власти; качеством идеологии, объясняющей объекту направление его развития. В той степени, в какой объект воспринимает, разделяет идеологию своего развития, власть обретает смысл в его представлении. Для обеспечения минимального уровня харизматичности политическая элита США разработала определенные требования к субъектам верхних эшелонов власти, начиная с внешних параметров и кончая характеристиками семейных отношений. Первый фактор работает на подсознательном, ассоциативном уровне: имперский масштаб ассоциируется с физически достаточно представительным субъектом. Учет этого фактора рассчитан на массовое восприятие. Со вторым фактором связана логика здравого смысла. Характер супружеских отношений, духовно- психологические параметры де115 И.Багирян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. тей, рассматриваются как прямое следствие качеств потенциального субъекта власти, проявленных на минимальном социальном объекте – семье. Оба фактора, безусловно, являются достаточно примитивными гарантиями харизматичности и взяты, так сказать, за неимением лучшего. С идеологией дело обстоит существенно сложнее. Историческая практика свидетельствует, что жизненный цикл империи определяется периодами подъема, стабилизации, спада восприятия ее идеологии. Это обстоятельство уже выступило объектом теоретических исследований. Работа И.Валлерстайна «После либерализма» посвящена анализу либерализма как имперской идеологии. С момента своего создания США начали прочно ассоциироваться со свободой. Именно эта устойчивая ассоциация сохраняет остатки их легитимности в массовом мировом сознании. Политическое кредо либерализма очень красиво представлено в Билле о правах человека 1791г.. Вот три из них: 1. все люди созданы равными; 2. правительство учреждают люди для обеспечения жизни, свободы, стремления к счастью; 3. если правительство губительно для этих целей, народ имеет право изменить или заменить его. В то же время теоретическая доктрина либерализма в США очень быстро выродилась и, по сути, свелась к демократическим механизмам выборов и экономическому «мейнстриму», в основе которого лежит монетаризм. В одном из научно-документальных фильмов США рассказывалось о периоде формирования института всеобщего (для мужчин) равного голосования в Афинах. Это был период, когда Афинами фактически управлял достаточно богатый и умный индивид – Перикл, и, как уже отмечалось, механизм такой демократии был ему удобен для того, чтобы выдавать свои решения за народные. Известный американский политолог Ральф Эпперсон приводит следующий интересный факт. В Памятке военнослужащего США 1928г. демократия характеризуется очень нелестно – как среда для демагогии и прихода к власти олигархов. Но эта же памятка в 50-х годах утверждает прямо противоположное. Интересно, что же произошло на отрезке времени между этими двумя документами? 116 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. И.Багирян Что касается монетаризма, то сегодня, в период развернутого влияния институционализма, эволюционной теории, синергетики, ругать его стало правилом хорошего тона. Вместе с тем очевидно, что относительная жизнестойкость либерализма лежит глубже приведенных факторов. И именно в анализе этого обстоятельства определенная заслуга Валлерстайна. Прежде всего он отмечает, что либерализм – это не теория, а метакультура и парадигма мышления, ставшая символом времени. К моменту его зарождения уже были сформированы основные институты капитализма, который остро нуждался в обосновании своей легитимности, через определенную геокультурную среду. Либерализм перевел на политический уровень три главные характеристики экономического мейнстрима: рационализм, эгоизм, равновесие. Рационализм означает, что человек по природе (психическому устройству) в состоянии сознательно выбрать цель и разумно соотносить с ней имеющиеся ресурсы. Отсюда мейнстримовское определение экономики как поиска оптимальных решений (лучшего решения достигающего поставленной цели) в замкнутой области возможностей. Здесь уместно привести убедительную критику рационализма сторонниками институциональной школы. Суть ее в следующем: не ресурсы определяют технологию, а наоборот технология – ресурсы. На уровне человека это означает изменить свое представление о ситуации, что приводит также к изменению целей и возможностей. Принцип рационализма на политическом уровне означает тезис, что именно политические реформы – норма, а не революция. Таким образом, либерализм превращает общественное развитие в относительно плавную реформистскую кривую. В этом контексте Валлерстайн рассматривает слово «революция» (поанглийски revolution), одно из буквальных значений которого – круговое движение, вращение. Посредством революций осуществляется скачкообразный переход от одного витка спирали к другому. По сравнению с двумя крайними позициям (консерваторами – сторонниками минимума изменений, и социалистами, готовыми идти на радикальные изменения) либерализм занимает место «золотой середины». Это позволяет ему примирить экономическую элиту, которой гарантируется избавление от резких потрясений, и низы, которым предлагается влияние на власть через политические 117 И.Багирян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. партии и другие общественные организации. В аспекте элитарности рационализм означает иерархию по уровню образования. Приведенные факторы являются краткими характеристиками либерализма, обеспечившими его доминирование на определенном отрезке времени. Валлерстайн фиксирует две ключевые даты, первая из которых обозначает начало заката либерализма, вторая – его крах. Таким образом, вырисовывается классическая схема жизненного цикла империи: расцвет, стабилизации, падение. Причем динамике материальных факторов предшествует динамика отношения к идеологии. Динамика развития идеологии T (время) 0 1968 1989 Первая дата (1968г.) связана с ситуацией, когда последовательное и искреннее проведение принципа рационализма объективно обращается против властной системы. Валлерстайн отмечает в этом периоде нелинейный рост числа университетов в США, одновременно с подъемом уровня науки в целом при опережающем развитии гуманитарных наук. На мой взгляд, этот период более ярко и выпукло обрисовал один из ведущих психологов США Р.Уилсон, автор книг «Квантовая психология» и «Восставший Прометей». В начале второй книги он отмечает, что в обеих ключевых империях того периода – СССР и США – сложилась сходная ситуация. В СССР закладывались мощные научные центры в Подмосковье, Урале, Сибири, в которых представители самых различных направлений могли тесно общаться между собой. В политическом аспекте это пришлось на пору ломки старых стереотипов, то есть был своеобразный период либерализма. Это было время, когда и в СССР, и США молодежь получала достаточно качественное образование, ей было позволено думать. Рациональный (научноаналитический) ум тех поколений естественно подошел к вопросам, затрагивающим смысловые основы политической системы и жизни в целом. По мнению Уилсона, ни в США, ни в СССР власть не была готова к искреннему диалогу с молодежью. Но проблема управления молодежной 118 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. И.Багирян энергией была поставлена. В каждой из империй она была решена посвоему. В СССР большая часть молодежи была охвачена романтическим порывом работы на дальних стройках. В США энергию молодежи концентрировали в направлениях секса, музыки (джаза, рока), спорта. По выражению Уилсона, на какой-то относительно короткий отрезок времени дверь действительной свободы распахнулась, и в нее успели проскочить два-три поколения. В дальнейшем обе системы спохватываются и начинают жестко контролировать ситуацию. В СССР прямолинейными репрессивными методами, в США более изощренными методами психологического воздействия. По мнению Уилсона, и по сей день именно эти поколения вносят наибольший вклад в развитие цивилизации. Вторая дата (1989г.) – дата краха СССР. Это выглядит парадоксально, но именно эту дату Валлерстайн считает началом краха либерализма. К 1989г. либерализм в США уже носил в значительной мере декларационный характер. Реальный уровень свободы достаточно жестко зависел от принадлежности к определенному элитарному слою. Реальные блага, связанные с гармоничным развитием, прежде всего качественное многостороннее образование, становятся доступными узкому кругу элит. Но весь нарастающий негатив компенсировался альтернативой американского либерализма советскому образу жизни. Крах СССР убирает этот компенсационный слой, и весь негатив начинает выходить на поверхность. Средний слой, объединяющий думающую интеллигенцию, не видит никакой качественной легитимной основы во властной системе. Более того, становится ясно, что это достаточно заурядные люди. Нарастает понимание того, что все вокруг условно, в том числе самые высокие титулы и звания. Рационализм превратил все в количественно оцениваемый товар. Более того, под сомнение поставлен главный тезис либерализма: возможность достигать существенных изменений путем реформ. Валлерстайн отмечает, что наивная вера в либерализм сохранилась только в бывших республиках СССР. Внутри самой правящей элиты все большее распространение набирает принцип «Realpolitic» (нем., автор – Моргентау) – политики, основанной на силе. Период за 1989г. Валлерстайн называет «темной полосой» – время, в котором старая идеология (либерализм) разрушилась, а новая не сформировалась. Задачей текущего момента Валлерстайн 119 И.Багирян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. считает приведение США в состояние, позволяющее пройти эту полосу с минимальными потерями. Он называет ряд факторов, которые в условиях отсутствия объединяющей идеологии могут сыграть резко дестабилизирующую роль. Так же как и Тодд, к ним он относит расово-религиозные конфликты, проблему иммигрантов, которые из-за отсутствия корней в данной среде более склонны к антиобщественным поступкам. Тем не менее он не сомневается в окончании периода Хаоса и наступлении нового миропорядка. Ноябрь, 2011г. EVALUATION OF THE TENDENCIES OF DEVELOPMENT OF THE WESTERN CIVILIZATION Igor Bagiryan Resume Intensification of Chaos in political and economic life of most of the developed and developing countries, burdened with the aggravation of ecological problems, is a main characteristic feature of the current stage of the development of humanity. There are two levels of explanation of this phenomenon formed in the world expert community. One of them can be called political-economic. The adherents of the other level – ideological – stick to the thesis that intensification of Chaos is caused by the exhaustion of the ideological grounds of the western society, i.e. liberalism. This work claims to represent briefly both levels on the basis of the ideas expressed by their most vivid representatives. 120 К ОПРЕДЕЛЕНИЮ ПОНЯТИЯ «ПУБЛИЧНОСТЬ ВЛАСТИ» Виктор Согомонян* В постсоветской политической и политологической лексике понятие «публичность власти» имеет относительно конкретное употребление; за ним закрепились две постоянные дескрипции: 1. «Публичность власти» определяется как транспарентность и гласность деятельности власти в совокупности этих состояний, как открытость власти с наличием реальной возможности участия граждан в управлении государством. Украинский политолог Виктор Степаненко в статье «Политическая публичность в трансформации: дискурсы, символизации и практики в Украине в 2000-х гг.» точно формулирует эти определения публичности: «1) как открытость функционирования властной бюрократии и государственных институтов, прозрачность принятия ими политических решений и подотчетность властных институтов гражданам и 2) участие граждан в формировании политической повестки дня и властных решений, в частности посредством таких практик и процедур, как дебаты, обсуждения и комментарии общественнозначимых вопросов в прессе, функционирование и представительство института общественного мнения при достаточном уровне развития конструктивного социального критицизма, общественные инициативы, движения и манифестации, цивилизованный лоббизм различных групп интересов и другие практики»1. 2. Под «публичностью власти» понимается периодическое совершение властью открытых перед общественностью действий, материализуюКандидат филологических наук. Степаненко В., Публичность власти, или Как усмирить революционного джинна? Цитируется по сайту украинской ежедневной газеты «День», http://www.day.kiev.ua/134935/. * 1 121 В.Согомонян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. щееся через взаимодействие с масс-медиа; в итоге – субъектное/ объектное фигурирование власти в СМИ, «медийность власти», уровень которой можно измерить при помощи конкретного статистического индикатора – количеству упоминаний в масс-медиа1. В первом приближении эти определения как нельзя лучше подходят для объяснения понятия «публичности власти». Что же еще называть «публичностью», если не открытость, гласность, постоянную транспарентную деятельность и медийность власти? Однако более детальное рассмотрение этих определений, как и факта их совместного процессирования в отношении к одному и тому же понятию, выявляет целый ряд сомнений. 1. В первую очередь следует заметить, что оба определения лишены уникальности означающего: в обоих случаях термин «публичность» без труда может быть заменен иными терминами – кстати, во многом более точными. В первом случае это может быть термин «транспарентность», или «гласность», во втором, как и было указано, – «медийность». Как кажется, применение здесь термина «публичность» сильно расширяет круг явлений, к которым может относиться означающее: это все равно, как если, рассказывая о встрече с преподавателем университета, говорить о встрече с представителем Человечества. 2. О первом определении. Если допустить, что термин «публичность» все же может быть использован для обозначения транспарентности и гласности деятельности власти, то первое определение сохранит свою истинность только в применении к демократическому режиму и не может быть применено к любой другой власти. Трудно представить себе авторитарную или тоталитарную власть, к которой хотя бы одна из приведенных дескрипций этого определения может иметь реальное отношение. Это определение более обращено к описанию признака политической системы. Здесь очевидно акцентирование самой системы транспарентного управления, в которой власть вынуждена действовать согласно определенным правилам и традициям т.н. «публичности». Именно поэтому здесь наблюдается практически полное совпадение дескрипций с хрестоматийными определениями демократии: 1 См. рейтинг публичности российской власти журнала «Ъ-Власть». 122 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. В.Согомонян «Демократия в современном смысле этого понятия означает формально равное участие полноправных граждан в формировании и осуществлении государственной власти. Принцип демократии – это формальное равенство в политике, формальное равенство политических идеологий и объединений, партий, формально равная для всех субъектов государственно-правового общения возможность участвовать в формировании государственной воли. Признаком современной демократии прежде всего являются политические свободы – идеологический и политический плюрализм, многопартийность, свобода выражения мнений, свобода средств массовой информации, свободы объединений, собраний и манифестаций, всеобщее и равное избирательное право, право петиций» [1]. «В условиях демократии правительство должно быть прозрачным в той степени, в которой это возможно – то есть, результаты его обсуждений и решения должны быть открыты для народа... Граждане имеют право знать, на что расходуются их налоги, является ли отправление правосудия эффективным и законным, и насколько ответственно подходят к выполнению своих обязанностей избранные ими представители. Способы распространения такой информации в разных странах отличаются, но ни одно демократическое правительство не может функционировать в обстановке отсутствия гласности»1. Кроме того, в контексте фактически наблюдаемого совместного, синтезированного процессирования первого определения со вторым, автоматически выводимое из первого суждение о том, что публичность есть исключительный признак демократической власти, становится ложным. Медийность власти, вновь интерпретируемая как «публичность власти», с учетом того, что единицей медийности считается любой вид фигурирования представителей власти в масс-медиа вне зависимости от содержательного наполнения, фактора субъектностиобъектности, представленности и др., может наблюдаться при любом политическом режиме. Так, известно, что в Советском Союзе центральное телевидение и пресса в обязательном порядке передавали Юрофски, Мелвин И., Право граждан на получение информации: «прозрачность» деятельности государственных органов. Цитируется по официальному сайту Бюро международных информационных программ (БМИП) Государственного департамента США, http://www.infousa.ru/government/dmpaper1.htm. 1 123 В.Согомонян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. официальные сообщения о заседаниях фактического высшего органа власти – Политбюро ЦК КПСС, о принятых им решениях и постановлениях, а все руководители Советского государства постоянно фигурировали в масс-медиа. Таким образом, эти два определения по сути взаимоисключают друг друга в плане абсолютной отнесенности к одному и тому же понятию. 3. Если условно допустить не синтезированное и пересекающееся, а параллельное функционирование этих интерпретаций в их различающихся смыслах, но с одним и тем же означающим (что для политологического понятия выглядит, как минимум, необычно) и определять «публичность власти» одновременно или избирательно как транспарентность и/или как медийность, то, так или иначе, существующий «системный» конфликт между рассматриваемыми определениями преодолен не будет. Дело в том, что хоть оба определения и совпадают в плане указывания на способы деятельности власти в публичном пространстве, но в них заложено кардинально иное понимание отношения власти к этому пространству и действий в нем. В одном случае это создание или сохранение своего пространства открытости и его практически полного отождествления с уже объективно существующим публичным пространством, подчинением ему; в другом – периодический, но временный выход из своего закрытого пространства и волевое периодическое участие в объективно существующем публичном пространстве. Здесь, конечно же, налицо принципиальная разница: одно дело жить в доме со стеклянными не занавешенными стенами и постоянно открытыми дверьми (открытость функционирования властной бюрократии и государственных институтов, прозрачность принятия ими политических решений, подотчетность властных институтов гражданам и др.), где протяженность «публичности» имеет признак бесконечности, другое дело, руководствуясь собственными решениями или политической необходимостью, проводить часть жизни на тротуаре перед домом (периодическое совершение властью открытых перед общественностью действий). 4. Интересно обратиться к грамматике и семантике словосочетания «публичность власти». Легко заметить, что слово публичность как в пер124 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. В.Согомонян вом, так и во втором определении, в семантическом плане рассматривается как стержневое и понимается абсолютивно, как бы вне рамок самого словосочетания, лишь с механическим приплюсованием к нему слова власть. То есть из-за экспрессивного превалирования в этом словосочетании, оно некоторым образом присваивает его, включает в себя слово власть в качестве зависимого компонента словосочетания и понимается в этой целостности как абстрактное существительное, выраженное сочетанием слов и мотивированное качественным прилагательным, что создает возможность выражения разной степени интенсивности обозначаемого признака: абсолютная публичность власти, достаточная/недостаточная публичность власти, сдержанная публичность власти и т.д. Как кажется, именно в силу такого понимания акцент в интерпретациях «публичности власти» ставится на системные признаки политического режима или вариабельные способы оперирования в публичном пространстве, а дискуссии вокруг «публичности власти» в той или иной стране бывшего СССР в большинстве случаев ведутся именно вокруг степени/интенсивности этой «публичности». Но этот подход, который можно по праву назвать эмоционально переосмысленным, ошибочен: в этом словосочетании стержневым компонентом является власть, а публичность должна лишь указывать на его некоторое свойство, так как «семантика имен на –ость во многом зависит от того, употребляются ли они абсолютивно или в сочетании с родительным падежом существительного, качество и внутреннее свойство (курсив мой – В.С.) которого они выражают» [2]. В рассматриваемом понятии мы имеем дело именно с подобным сочетанием, где абстрактное существительное публичность указывает не на вариабельную характеристику или процессирующий признак власти, а на ее неотъемлемое свойство (как, например, протяженность тела, неизбежность смерти), которое не может иметь степени интенсивности. Такая интерпретация понятия «публичность власти» кажется наиболее приемлемой; к ней мы еще вернемся. 5. И, наконец, небольшое дополнение относительно второго определения. Как кажется, использование термина «публичность» в данной интерпре125 В.Согомонян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. тации выглядит еще и неким подлогом, и не только по причине очевидной и бесспорной для этого случая точности термина «медийность». Лежащее в основе этой интерпретации игнорирование сущностной, содержательной стороны публичных действий власти придает понятию весьма сильный признак синтетичности, где математическое количество упоминаний в масс-медиа может с успехом заменить осмысленное качество медийности. Закрепление в общественном сознании столь технической интерпретации понятия «публичности власти», особенно в странах постсоветского пространства, может привести к серьезной деформации критериев объективного восприятия действий власти. Таким образом, можно утверждать, что бытующие в современной политологической лексике определения и интерпретации понятия «публичность власти» соответствуют его форме и сущностной семантике лишь отчасти, только в некоторых, поверхностных или ситуативных характеристиках. Суждения, выводимые из этих определений (публичность есть исключительный признак демократической власти, и фигурирование власти в масс-медиа является публичностью) могут считаться истинными либо со значительными оговорками, либо в случае совпадения множества дейктических контекстов. Согласно кантовской терминологии, это синтетические суждения, так как здесь предикат В (публичность в смысле транспарентности или медийности) не принадлежит субъекту А (власти) как нечто содержащееся в его понятии, а целиком находится вне этого понятия А, хоть и некоторым образом связан с ним. Такое положение дел, естественно, устраивать не может: обладание столь обширным категорическим термином, как «публичность власти», требует от его наполнителя максимально полного соответствия, не обусловленного вариабельным поведением субъекта или в целом подходящим, но по сути очень приблизительным обозначением. Так, феномен театра не может объясняться лишь отдельными особенностями взаимодействия актеров с публикой. Актер (режиссер, драматург) может использовать зрительский зал в качестве сцены или входить в диалог со зрителями, но может и не делать этого; спектакль с успехом может разыгрываться только на основной сцене, и аспект использования/неиспользования зрительского зала не может быть 126 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. В.Согомонян решающим для определения того, является ли происходящее театральным искусством. Это всего лишь вариативный метод, дополнительное средство выражения; оно не может заменить собой стержневое для театра действо на центральной сцене, которое так или иначе полностью направлено на взаимодействие с публикой и обретает смысл исключительно благодаря присутствию зрителей. Точно так же, в случае с понятием «публичности власти», аспекты медийности и демократичности не могут быть приняты как однозначные индикаторы определения наличия/отсутствия «публичности власти»; на примере театра, как и в контексте грамматического и семантического анализа, становится очевидно, что это понятие должно обозначать нечто уникальное, неотъемлемо присущее исключительно данному институту вне зависимости от его вариабельных характеристик. Из всего сказанного можно сделать как минимум два вывода: 1. «публичность власти» не может быть определена как способ действия власти или как уровень открытости канала коммуникации власть – общество. Это приводит, как мы убедились, к искажению смыслов, к подмене общего понятия частным, pars pro toto; 2. ключ к глубинному определению понятия «публичности власти» следует искать не в ряду характеристик или качеств власти, а в ее свойствах и природе, в системе потребностей власти, тех, которые необходимы для осуществления основной и определяющей ее функции – функции управления. Следовательно, чтобы сформулировать правильное определение понятия «публичность власти», нам следует ввести некое аналитическое суждение, где предикат B будет принадлежать субъекту A как нечто содержащееся в этом понятии А. Это суждение, как кажется, должно выглядеть следующим образом: публичность есть неотъемлемое свойство любой власти. Понятно, что такой, с первого взгляда – несколько категоричный подход к интерпретации понятия «публичность власти» требует пояснений. Для этого рассмотрим следующие вопросы, уяснение которых может обосновать данное суждение: а) какие действия власти осуществляются в публичном пространстве и не могут осуществляться в другом? б) какие из этих действий, являющихся исключительной прерогативой власти, должны со127 В.Согомонян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. вершаться обязательно для реализации институциональных функций власти, любой власти, вне зависимости от ее характера? В первую очередь обозначим те обязательные действия власти, которые должны или гипотетически могут совершаться публично, открыто перед всеобщностью (Арендт) и рассмотрим их на предмет соответствия введенному суждению. Это: 1. отправление ритуалов власти и проведение государственных церемоний; 2. распространение приказов; 3. другие действия в рамках прав, обязанностей и компетенции власти; 4. политические действия. 1. Необходимость проведения наиболее значимых государственных церемоний и ритуалов власти исключительно в публичном пространстве сомнений не вызывает. Более того, как свидетельствуют многочисленные исторические факты и примеры из современности, именно публичное отправление и проведение ритуалов и церемоний, таких, как триумфы, коронации, религиозные и государственные праздники, инаугурации и др. составляет весь их смысл1. К примеру, одна из основных таких церемоний – вступление правителя в должность – становилась и становится обязательным, ключевым креатором легитимности власти, воспринимается ее поддаными и правителями других государств как подтверждение экзистенции суверенной и легитимной власти в данной стране. Коронации и инаугурации всегда имели исключительно «адресатную», внешнюю направленность: публичная демонстрация нового правителя urbi et orbi в момент обретения легитимности была и остается главной целью таких церемоний. Именно поэтому наличию максимально большего количества зрителей и свидетелей, местных и иностранных, непосредственно присутствующих и участвующих в церемонии или каким-либо образом за ней наблюдающих, всегда придавалось важное значение. «Успенский собор невелик. По размерам он не больше четверти Реймского собора или Вестминстерского аббатства, и только высшая знать могла присутствовать на службах. Но гораздо больше зрителей могло быть на шествиях царской элиты в собор и из собора, когда царь, духовенство и царские слуги охранялись большим количеством стрельцов. Пе1 Как метко отмечает Д.Кэннэдайн, «ритуал – это не маска силы, а тип власти» [3, с. 19]. 128 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. В.Согомонян ренесение регалий и переход царя из Грановитой палаты в собор сопровождалось публичными шествиями. Когда царь вступал в собор, хор возглашал “Многая лета”. Чин (имеется в виду описание порядка, протокол – В.С.) венчания на царство снова и снова подчеркивал «благочиние» шествия и мощный эмоциональный отклик толпы на площади. Наличие зрителей, как указывает чин, свидетельствовало о международной славе русского царя» [3]. В России, как правило, для всеобщего оповещения о помазании монарха несколько дней подряд по всей стране народу зачитывались грамоты с описанием церемонии, изготовлялись или печатались специальные, иллюстрированные знаменитыми художниками, альбомы1 и т.п. В XX веке отношение к обязательной публичности таких церемоний по понятным причинам не изменилось, а аудитория коронаций и инаугураций благодаря масс-медиа расширилась до всемирного масштаба. Коронация папы Пия XII в 1939г. была снята на кинопленку и впервые в истории передана в прямом эфире по радио. В 1949г. Гарри Трумэн стал первым американским президентом, инаугурация которого транслировалась по телевидению. Коронация Елизаветы II в Вестминстерском аббатстве 2 июня 1953г. впервые в истории британской монархии транслировалась по радио и телевидению по всему миру; ее посмотрели около 20 миллионов человек. Инаугурация президента США Билла Клинтона в 1997г. впервые транслировалась и по сети Интернет. Из этого правила есть относительные исключения: так, первые секретари ЦК КПСС, фактические лидеры Советского государства, избирались на закрытых собраниях и там же официально вступали в должность2, а советский государственный протокол не предусматривал особой инаугурационной церемонии. Однако этот пробел восполнялся другими церемониями – грандиозными ежегодными государственными праздниками (напр. годовщина Октябрьской революции, отмечавшаяся 7 ноября), которые проводились с большим размахом, транслировались по телевидению, отличались массовостью и становились демонстрацией легитимности советских правителей. В качестве образца служил коронационный альбом короля Франции Людовика XV [3, с. 369]. Вот информационное сообщение о смене главы СССР от 14 октября 1964г.: «Информационное сообщение о Пленуме ЦК КПСС. 14 октября с.г. состоялся Пленум Центрального Комитета КПСС. Пленум ЦК КПСС удовлетворил просьбу т. Хрущева Н.С. об освобождении его от обязанностей Первого секретаря ЦК КПСС, члена Президиума ЦК КПСС и Председателя Совета Министров СССР в связи с преклонным возрастом и ухудшением состояния здоровья. Пленум ЦК КПСС избрал Первым секретарем ЦК КПСС т. Брежнева Л И.». Цитируется по сайту «Хронос.ру», http://www.hrono.info/dokum/hrushgo.html. 1 2 129 В.Согомонян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Ритуалами или церемониями, по сути, являются и некоторые публичные выступления носителей власти – такие, как послание главы государства к парламенту, его обращение к народу, его традиционные выступления по случаю государственных, национальных, религиозных праздников и др. Эти действия так же безусловно предполагают их совершение в публичном пространстве. 2. Под распространением приказов имеется в виду процесс транслирования властного сигнала, относящегося ко всем подданным; процесс приказывания, который реализует функцию всеобщего управления и безусловно должен совершаться открыто. Здесь не может быть каких-либо исключений: норма, будь то приказ или закон, не доведенная до всеобщего сведения, т.е. не обнародованная или не опубликованная, не порождает правовых последствий. Для того чтобы управлять, надо приказывать, а для того чтобы управлять всеми, нужно приказывать всем. Отданный во всеуслышанье приказ – это зримая форма проявления власти, ее проводник, инструмент, без которого она остается «вещью в себе» (Кант). Именно поэтому институт распространителей приказов – глашатаев – одно из древнейших установлений государственной власти. Здесь, как кажется, дополнительных комментариев не требуется; лишь в качестве образца формулировки понятия обнародования, приведем цитату из «Гражданского кодекса» Французской Республики: «Опубликование – это акт, при помощи которого глава Государства удостоверяет существование закона (все курсивы цитаты мои – В.С.) и дает приказ государственным властям исполнять и следить за исполнением этого закона. Этот акт не имеет других дат, кроме даты подписания, хотя он вступает в силу, как и сам закон, только после обнародования в условиях, предусмотренных законами и нормативными актами. <...> Обнародование – главное условие обязательности закона – это совокупность действий, направленных на то, чтобы довести до сведения населения новый закон и сроки обнародования. Законы обязательны к исполнению на всей территории Франции в силу их опубликования Президентом Республики. Они начинают исполняться на всей территории Республики с того момента, как опубликование будет признано известным»1. Естественно, аналогичные статьи в обязательном порядке фигурируют и в законодательствах иных стран. 1 Гражданский кодекс Французской Республики. Цитируется по: www.constitutions.ru. 130 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. В.Согомонян 3. Перечень других действий власти, находящихся в рамках ее прав, обязанностей и компетенции достаточно большой: совещания, заседания, встречи, приемы, посещения, внешние и внутренние визиты и т.д. Среднестатистический потребитель масс-медиа, привыкший наблюдать эти действия носителей власти практически ежедневно, может счесть их в качестве обязательно публичных. Однако открытость совершения властью таких действий не может рассматриваться как обязательное условие; эти действия имеют смысл, не обусловленный публичностью, и достигают поставленных целей и при их совершении в закрытом режиме. Здесь можно привести множество примеров, где оперирование публичностью является строго вариабельным и полностью зависит от воли конкретных носителей власти; при этом, речь может идти как о демократической, так и любой другой власти. Глава демократического государства может проводить несколько закрытых совещаний и встреч в течение дня, о которых не будет сообщено общественности, и это совершенно обычная практика. В то же время, исходя из тех или иных причин или поставленных целей, некоторые из них могут проводиться открыто: здесь нет и не может быть законченной регламентации относительно открытости/закрытости таких мероприятий. Что касается визитов глав государств – внутренних или внешних, то их публичность является обязательной только в условиях функционирования демократического режима. Практика тайных и не освещаемых прессой визитов, даже зарубежных, всегда широко использовалась авторитарными правителями и диктаторами: вспомним хотя бы известный тайный визит Ким Ир Сена в Москву в апреле 1950г. 4. Под политическими действиями следует понимать те вербальные действия власти, которые тем или иным образом обращены к общественному мнению. Это сопровождающиеся выступлениями носителей власти публичные встречи с представителями общественности, различных социальных групп, масс-медиа, политических партий, а так же все те публичные выступления, которые выходят за рамки ритуалов. Указанные действия, как правило, бывают направлены либо на формирование положительного общественного мнения о власти и проводимой ею политике в различных сферах деятельности государства путем позиционирования, убеждения и информирования (обычная практика в демократических странах), либо на закрепление в общественном сознании единственно приемлемых для действующей 131 В.Согомонян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. власти представлений об актуальных политических процессах в стране и в мире путем синтеза информирования и латентного приказывания (может наблюдаться при всех политических режимах). В соответствии с очевидной разницей, наблюдаемой в сути преследуемых целей и различию средств достижения результата, обозначим эти два вида политических действий власти как а) идентификационные и б) реализующие. а) Этимология названия обоих видов обращена к конечному результату, который в идеале должен достигаться властью по совершении подобных действий. В первом случае таким результатом является адекватная (в оценке самой власти) идентификация власти, ее деятельности и ее носителей обществом. Премьер-министр и, одновременно, глава правящей партии, исходя из важности этой идентификации электоратом, должен время от времени общаться с ним в публичном пространстве, объяснять подходы по тому или иному вопросу, обосновывать принятые решения, при этом выказывать свои лучшие – политические, управленческие и личностные – качества и т.п. В итоге, это именно то, что принято называть PR. Относительно пространства осуществления PR все предельно ясно: бесспорно, он обретает смысл лишь в публичном осуществлении, его функционирование в закрытом пространстве абсурдно. В то же время, как понятно, осуществление публичного PR в условиях иных политических режимов, чем демократический, по известным причинам теряет смысл и выглядит пустой тратой времени и ресурсов: его с успехом заменяет пропаганда. Следовательно, идентификационные политические действия власти, хоть и должны осуществляться исключительно в открытом общественном пространстве, но само их процессирование вариабельно по своей сути и не может расцениваться как обязательное при любом политическом режиме. б) Конечной целью политических действий власти является реализация власти; в основе этого способа лежит приказывание (хоть и латентное), чаще всего осуществляемое методом называния, номинации. Основное различие от метода прямого приказывания здесь заключается в том, что в этом случае меняется способ формулирования и распространения приказа: вместо прямого опубликования нормативно сформулированных приказных актов проводится процесс транслирования властного сигнала в форме политической речи. Представитель или основной носитель власти в процессе пуб132 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. В.Согомонян личного выступления номинирует отдельные явления политической жизни страны и мира и как бы диктует их единственно верную интерпретацию для формирования соответствующего общественного мнения по ним. Этот метод реализации власти широко известен и детально исследован. «Уже сам факт наименования вещи или явления является одновременно фактом классификации (категоризации, отнесения к категории), а власть, скрытая в языке, как считает Р.Барт, связана прежде всего с тем, что язык – это средство классификации и что всякая классификация есть способ подавления: латинское слово ordo имеет два значения – “порядок” и “угроза”. Навешивание ярлыков, активное вмешательство в процесс именования, столь характерное для политиков “во власти”, является попыткой воздействовать на существующую в сознании электората картину мира политики, на его когнитивную базу в области политической коммуникации. Язык активно используется властью как средство ограничивающего (рестриктивного) воздействия. Он может восприниматься властью как самостоятельный рестриктивный механизм, требующий постоянного вмешательства и контроля. Это, в частности, реализуется в именовании, в отстаивании определенных названий, переименовании, творении новых имен и т.д.»1. Простейшая форма политической власти – возможность и способность называть и вызывать к существованию определенные явления при помощи номинации. При реализации этой формы власти назвать – значит уже закрепить за объектом некоторые качества и породить в связи с этим некоторые явления [4]. Реализующие политические действия власти, как было отмечено, могут наблюдаться в условиях любого режима и, согласно своим характеристикам, должны осуществляться исключительно в публичном пространстве. При этом, для успешного достижения цели, степень их тиражирования, обнародования, должна быть идентична степени обнародования нормативных актов. Для наглядности сказанного обратимся к одному из выступлений И.Сталина. Вот отрывок из речи, произнесенной им 11 декабря 1937г. в Большом театре в Москве, на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа: «...Меня выставили кандидатом в депутаты, и избирательная комиссия Сталинского округа советской столицы зарегистрировала Шейгал Е., Власть как концепт и категория дискурса. Цитируется по сайту Философского факультета МГУ, http://filosfak.ru/biblio. 1 133 В.Согомонян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. меня как кандидата в депутаты. Это, товарищи, большое доверие. Разрешите принести вам, товарищи, глубокую большевистскую благодарность за доверие, которое вы оказали партии большевиков, членом которой я состою, и лично мне, как представителю этой партии. Я знаю, что значит доверие. Оно, естественно, возлагает на меня новые, дополнительные обязанности и, стало быть, новую, дополнительную ответственность. Что же, у нас, у большевиков не принято отказываться от ответственности. Я ее принимаю с охотой. Со своей стороны, я бы хотел заверить вас, товарищи, что вы смело можете положиться на товарища Сталина. Можете рассчитывать на то, что товарищ Сталин сумеет выполнить свой долг перед народом, перед рабочим классом, перед интеллигенцией. Далее, я хотел бы, товарищи, поздравить вас с наступающим всенародным праздником, с днем выборов в Верховный Совет Советского Союза. Предстоящие выборы – это не просто выборы, товарищи. Это действительно всенародный праздник наших рабочих, наших крестьян, нашей интеллигенции. Никогда в мире еще не бывало таких свободных и действительно демократических выборов, никогда! История не знает другого такого примера» [5]. Интересно проследить, как здесь советский диктатор при помощи номинации конкретных явлений лично1 отсылает коды управления, приказы; естественно, не как баллотируемый кандидат в округе имени себя и не своим «избирателям», а как фактический глава государства всему советскому народу. Он императивно формирует единственно приемлемый политический контекст восприятия своей персоны и грядущих выборов, делая это в форме предвыборной речи, которая содержит целый ряд хоть и латентных, но очень конкретных указаний. Так, Сталин: 1. проводит отождествление между собой и правящей партией; 2. формулирует общие, в данном случае – императивные (связанные не только с предстоящими выборами) политические лозунги с собственным именем; 3. определяет день выборов как праздник, т.е. как ритуал; процесс, не предполагающий политической борьбы и не терпящий альтернативного исхода, и, наконец, 4. называет выборы демократичеИнтересно ознакомиться с началом этой речи: «Товарищи, признаться, я не имел намерения выступать. Но наш уважаемый Никита Сергеевич, можно сказать, силком притащил меня сюда, на собрание: скажи, говорит, хорошую речь. О чем сказать, какую речь? Все, что нужно было сказать перед выборами, уже сказано и пересказано в речах товарищей Калинина, Молотова, Ворошилова, Кагановича, Ежова и многих других ответственных товарищей. Что еще можно прибавить к этим речам? Требуются, говорят, некоторые разъяснения по некоторым вопросам избирательной кампании. Какие разъяснения, по каким вопросам? Все, что нужно было разъяснить, уже разъяснено и переразъяснено...» [5, с. 454]. 1 134 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. В.Согомонян скими и, следовательно, легитимными. Если переформулировать сказанное Сталиным в форму прямых приказов или указаний, то они условно могли бы выглядеть следующим образом: 1. считать товарища Сталина олицетворением партии большевиков; 2. считать товарища Сталина единоличным лидером всего рабочего класса; 3. считать выборы в СССР беспрецедентно демократическими; 4. день голосования объявляется днем всенародного праздника. Можно быть уверенным, что речь Сталина в свое время была воспринята адресатами именно в этом ключе. Таким образом, публичное выступление первого лица государства становится способом реализации власти, механизмом распространения приказов и указаний, предназначенных для всех. Совершенно естественно, что эта речь Сталина не только транслировалась по радио и была полностью напечатана в центральной газете «Правда» (номер от 12 декабря 1937г.), но и выпущена через несколько дней отдельной брошюрой. Очевидно, что достигнуть поставленной цели было бы невозможно, если эта речь не была бы обнародована надлежащим образом. Подводя итог сказанному, можно констатировать: отправление властных ритуалов и проведение государственных церемоний, а также постоянный процесс транслирования властного сигнала, относящегося ко всем, т.е. приказывание – прямое или латентное – являются действиями в рамках исключительной прерогативы власти, которые должны обязательно совершаться любой властью для официального обретения легитимности и реализации институциональной функции управления государством; эти действия власти, вне зависимости от ее характера и процессирующего политического режима, в отличие от всех других действий должны осуществляться открыто, исключительно в публичном пространстве и не могут осуществляться в другом. Как кажется, в этом контексте полностью обосновывается и обретает бесспорную истинность введенное выше суждение о том, что публичность есть неотъемлемое свойство любой власти. Это обратная сторона закрытости 135 В.Согомонян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. власти; та часть ее деятельности, которая не просто вариабельно может, но должна осуществляться исключительно в публичном пространстве и не может осуществляться в другом. Это уже реальная, а не синтетическая или системная «публичность власти»: в оперировании ею решающую роль играет не воля того или иного правителя, не степень демократичности управляемого им государства, а насущная необходимость, порожденная природой власти и поддерживаемая интенциональностью социума к власти (Серль), то есть воли к подчинению. Можно сказать, что приказная и ритуальная публичность, как каждая в отдельности, так и в синтезе – это инсигния власти. Любая власть просто обречена на публичность в данном понимании; именно в силу этого политическая история мира изобилует примерами публичного императива и церемониала, если не сказать, что она состоит из них. Для обретения легитимности и осуществления функции всеобщего управления иного пространства, чем абсолютная публичность, не существует. Следовательно, «публичность власти» нужно определять как комплекс тех действий власти, которые осуществляются в рамках следующих двух процессов: 1. перманентного информативного процесса распространения кодов управления, то есть процесса распространения всеобщих приказов. На лингвистическом уровне это процесс оперирования перформативами, реализация которых имеет смысл и возможна лишь в полностью открытом публичном пространстве. В итоге, это комплекс необходимых для осуществления управления государством речевых действий власти, которые для достижения цели должны совершаться открыто, публично; 2. процесса совершения ритуальных и церемониальных действий, которые имеют целью создание или подтверждение экзистенции/легитимности власти. Ноябрь, 2011г. Источники и литература 1. Проблемы общей теории права и государства: Учебник для вузов. Под общ. ред. академика РАН, д. ю. и., проф. В.С.Нерсесянца. – М.: «Норма», 2004. – 832с. 136 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. В.Согомонян 2. Виноградов В.В., Русский язык (Грамматическое учение о слове). – М.: Высшая школа, 1986. – 495 с. 3. Уортман Р., Сценарии власти: мифы и церемонии русской монархии. В 2-х томах. – М.: ОГИ, 2004. – 607, 797 с. 4. Бурдье П., Символическое пространство и генезис классов. // Социология социального пространства. – М.: Прогресс, 1997, сс. 28-49. 5. Сталин И.В., Избранные сочинения в 3-х томах. – Киров: ОАО «Семеко», 2004. т.2 – 385 с. 6. Постсоветская публичность: Беларусь, Украина. Сборник научных трудов под редакцией М.Соколовой, В.Фурса. – Вильнюс: ЕГУ, 2008. – 224 с. ON DEFINITION OF THE “PUBLICITY OF POWER” CONCEPT Victor Soghomonyan Resume Definitions and interpretations of “publicity of power” existing in the modern political vocabulary constitute its form and essential semantics only partially – in some surface or situational characteristics. Propositions deduced from these definitions (that is - publicity is an exclusive indication of democratic power and presence of power in mass media constitutes publicity) can be considered true either with considerable reserves or in case multiple situational contexts match. According to the author of the article, “publicity of power” term should be defined as a set of the actions which are realized by the power within the following two processes: 1. permanent information process of disseminating the codes of management, that is – the process of disseminating general orders. This set is necessary for the state to manage speech acts of the power which should be realized openly, in public, to reach the goal set; 2. process of ritual or ceremonial acts which aim to create and corroborate the existence/legitimacy of power. 137 РЕЦЕНЗИЯ Гагик Арутюнян «Распад «системы» и формирование будущего» Ереван, «Нораванк», 2011г. Книга с таким названием, да еще «в наше время бурных перемен»1, не может не вызвать интерес. Примечательно, однако, что читатель, взявший ее в руки, не обманется в своих ожиданиях. А ведь именно это, увы, столь часто происходит в наше время броских заглавий и обложек и полного отсутствия смысла под ними. И дело тут вот в чем. Осмысление причин и последствий системного коллапса СССР, осознание его цивилизационного наследия – задача столь масштабная, что еще долго будет вызывать живейший интерес у самой широкой аудитории. И интерес этот будет только возрастать, ведь «большое видится на расстоянии». С другой стороны, многоплановые, разнообразные и животрепещущие процессы формирования и/или возрождения национальных государств на постсоветском пространстве и за его пределами напрямую затрагивают судьбы многих и многих народов. Внимание к ним очевидно не только со стороны представителей самих этих народов, но и далеко за пределами их национальных границ. Нередко сами эти границы находятся в фокусе подобного внимания. Наконец, национальное возрождение во многих странах, начало которым положил распад СССР2, совпало по времени с тенденцией наднациональной интеграции, информационно-экономической и социокультурной глобализацией, стремительным развитием технологий и формированием многополярного мира. Эти процессы с неизбежностью пришли в столкновение с набирающим силу национальным самосознанием, формированиКак предпочитают называть известное «our time of parentesis» переводчики на русский Дж.Найсбита (Megatrends, 1982). 2 Задолго до этого само возникновение СССР положило начало формированию национального самосознания и национальной культуры у немалого количества национальностей и народностей. 1 138 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. А.Марджанян ем национальных элит, разработкой национальных стратегий, порождая многообразие опыта того или иного синтеза этих, часто противоречащих друг другу, тенденций. Так что и с этой стороны внимание к анализу подобных явлений велико. Естественно, что книге, посвященной комплексному осмыслению всех этих явлений, просто гарантирован читательский интерес. Однако в этом и заключается большое искушение (для автора) и большая опасность (как для автора, так и для нас – читателей). Искушение быстро откликнуться и удовлетворить читательский интерес поверхностным анализом явлений, повторением расхожих истин. И опасность впасть в крайность оценок типа «империя зла» или безудержное восхваление «дикого либерализма». В последнее время мы слишком часто были свидетелями и того, и другого. Книга Г.Арутюняна счастливо избегает этих ловушек, расставленных чрезвычайной актуальностью затрагиваемых вопросов и их подверженностью тенденциозному искажению. Произошло это, думается, прежде всего потому, что, будучи учеником выдающегося ученого, академика и нобелевского лауреата Н.Н.Семенова, он является носителем системного мышления, которое было присуще некоторым ведущим естественнонаучным школам бывшего СССР. Определенный академизм, присущий автору – академизм в лучшем, неформальном и, пожалуй, в единственно правомерном смысле этого слова, оградил книгу и нас, ее читателей, от скоропалительных, поверхностных и тенденциозных суждений в оценках столь тонких и столь важных вопросов. Ведь, по меткому выражению автора предисловия к данной книге, д.т.н., директора Центра стратегических оценок и прогнозов С.Гриняева (Москва, РФ), по сути, в книге речь идет о том, «как с меньшими потерями выйти из Системы». Системы с большой буквы, переживающей ныне существенную ломку. Будь то глобальный кризис мировой финансовой, да и политической структуры, эрозия мощи и суверенитета «наций-государств» или ведение изощренных информационных войн, этих ристалищ разнообразных «симулякров». Естественнонаучная системность мышления автора оградила нас и от идеологизаций основных посылов книги. Не зря в качестве эпиграфа к одной из глав он выбрал примечательные слова С.Довлатова: «После коммунистов я больше всего ненавижу антикоммунистов...». 139 А.Марджанян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. Книга представляется хорошо структурированной, материал в ней изложен ясно, сбалансированно и с должным темпом подачи. В первой ее части, кратко и с подлинно историческим чувством – столь редким в последнее время у нас и за рубежом, проанализированы некоторые причины и последствия распада СССР. Именно тут сформулировано, на мой взгляд, одно из центральных положений книги о роли и значении «цивилизационного и интеллектуального потенциала накопленного Второй, советской, республикой Армения» в преодолении чудовищных трудностей конца 80-ых начала 90-х гг. (катастрофическое Спитакское землетрясение, жесточайший энергетический и экономический кризис, возрожденный ужас геноцида и поток беженцев, освободительная война, транспортная блокада). И не только в преодолении, но и в том, чтобы победить в войне, залечить раны, преодолеть энергетический кризис, частично прорвать блокаду, построить свои национальные государственные и общественные институты и в целом адекватно реагировать на непростые вызовы современного мира. Здесь же, к сожалению – несколько вскользь, приводится ценное наблюдение о трагически малом диапазоне «права на ошибку», узком «люфте на маневр», присущем Третьей Республике Армения в ее теперешних границах, с ее безжалостно обрубленными внутренними и внешними экономическими связями и, порой, до примитивности жестких «каналах обратной связи» социума практически во всех сферах деятельности – будь то развитие науки или общества, проведение демографической, экономической или внешней политики. На этом фоне особенно значимым представляется анализ значения и методов работы «мозговых центров» – этих, по словам автора, «производителей национальных интересов»1, который проводится в конце первой части книги. Во второй ее части, пожалуй – самой спорной, но, безусловно, самой ценной, интересной и актуальной, обсуждаются проблемы цивилизационной общности и дискретности Армянства, проанализированы возможности его сетевой организации. Здесь особого внимания, на мой взгляд, заслуживает глава «Национальная сетевая организация и сценарии». Тут, возможно впервые в краткой истории Третьей Республики, рассмотрены действительно нетривиальные сценарии будущего Армении, и это выгодно отличает 1 Или «производителей будущего», если позволительно и нам дать тут свое определение. 140 «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. А.Марджанян книгу Г.Арутюняна от всех ранее опубликованных попыток сценарного моделирования нашего будущего1. В этой части ставится и центральная задача книги: в контексте информационной безопасности и на базе современной интерпретации национальной безопасности и стратегий развития интегрировать потенциал Армении и Армянства. Очень важным положением этой части следует считать предостережения автора, что в вопросе признания Геноцида армян не следует, несколько наивно, увлекаться «еврейским прецедентом» в признании Холокоста. Здесь автор предельно четко формулирует задачу: «Нашей целью является не признание очевидного факта, а реальное возвращение Западной Армении» (с. 138). Наконец, в третьей части книги Г.Арутюняна представлены современные методы научного прогнозирования, обсуждены возможные сценарии для Армении и армянского сообщества в контексте военно-политических развитий в мире и в регионе. Здесь же предлагается одно из возможных решений центральной задачи, поставленной во второй части книги, – необходимость создания «Сетевого института армянских исследований». Разумеется, к книге и ее автору можно предъявить некоторые замечания и пожелания. Например, вызывает сожаление бедное использование визуального материала и иллюстраций. В целом книга сделана несколько суховато (хотя, возможно, это и ее стиль). Отсутствует сквозная нумерация глав, а перечень источников и литературы можно было бы и объединить в единый список. Отметим и некоторую вольность в обращении с первоисточниками, спорность некоторых ссылок. Так, не думаю, что, говоря о «полноценной интеграции Европы», следовало ограничиться ссылкой только на мнение З.Баумана (с. 82). Имена Ш. де Голля или К.Аденауэра были бы тут более уместными. Вызывает сожаление и то обстоятельство, что Индия, с ее богатейшим цивилизационным потенциалом, выпала из рассмотрения третьей главы первой части. А ведь конец нашего века вполне может быть «Индийским», а не «Американо-китайским», как это принято думать сегодня. Однако все это – вещи вполне второстепенные. Главное в книге другое. На протяжении всех ее 11 глав автор разворачивает перед нами картину сложного современного нам мира, обрисовывает Сравним хотя бы с плоскими, а в концептуальном плане – просто инфантильными сценариями проекта «Армения 2020». 1 141 А.Марджанян «21-й ВЕК», № 3 (23), 2012г. основополагающие и противоречивые тенденции, формирующие нашу реальность, наше будущее, подводит нас к некой точке равновесия, где необходимо остановиться на мгновение, напрячь мышцы, сузить зрачки и осуществить прыжок в Развитие. Нам, армянам, такая точка равновесия, если угодно – точка истины, нужна, вероятно, больше, чем многим другим, славным и благополучным, нациям мира. Ибо наш мир расколот, наша родина разорвана, наше сознание, в первую очередь – национальное, расфокусировано, а сами мы – рассеянны по всему миру. Именно поэтому книга Г.Арутюняна «Распад “системы” и формирование будущего» должна быть рекомендована многим и многим моим соотечественникам, в особенности – молодому поколению. А также некоторым нашим друзьям и недругам. Ибо «мы тут давно, всерьез и надолго». Ара Марджанян Февраль, 2012г. 142 Памятка автору Журнал «21-й ВЕК» публикует статьи аналитического характера, в которых превалируют темы, затрагивающие актуальные проблемы Республики Армения. Заказанные редакционным советом журнала статьи и материалы являются собственностью Фонда «Нораванк». Принимаемые редакцией статьи рецензируются. Публикации журнала выражают точку зрения их авторов. Требования к представляемым материалам 1. Статьи должны быть представлены в виде распечатки и в компьютерном наборе (MS WORD) шрифтом «Sylfaen» размером 11 и не превышать 15 страниц. 2. Со статьей обязательно представляется автобиография (CV) автора. 3. Страница статьи должна соответствовать формату А4 и иметь поля – по 2 см слева, справа, сверху и снизу. Межстрочный интервал – 1.5. Обязательно наличие аннотации (на языке статьи) и резюме (на языке, отличном от языка самой статьи). 4. Ссылки на использованную литературу приводятся в квадратных скобках, в сквозной нумерации по порядку их следования в статье, с указанием страниц(ы) после номера источника. Страница указывается на языке оригинала: «էջ» (на армянском), с. (на русском), p. (на английском, французском и т.д.). Например: [1], [2, с. 11-12]. В конце статьи, в разделе «Источники и литература», приводится список использованных источников по порядку их следования в статье на языке оригинала, шрифтом 10ого размера, например: 1. Մարգարյան Ա., Երկրի մրցակցային ռազմավարությունը տնտեսական անվտանգության համատեքստում, «21-րդ դար», # 1, էջ 5, 2003։ 2. Шарипова Р., Панисламизм сегодня: идеология и практика Лиги Исламского Мира, с. 15, М., 1986. 3. Yasha Lange, Media in the CIS, Center for Civil Society International, Amsterdam, 1997, from http://www.internews.ras.ru/books/media, Sept. 28, 1998. 5. Ссылки на интернет-источники желательно давать в сносках. 6. При языке источника, отличном от армянского, латинского алфавита и кириллицы, ссылки приводятся латинской транслитерацией. В скобках указывается перевод и язык, например: Al-Arman fi Lubnan (Հայերը Լիբանանում, արաբ.). Редакция 143 «21-й ВЕК» информационно-аналитический журнал Редакционный совет Учредитель – научно-образовательный фонд «НОРАВАНК» Свидетельство № 221 Государственного регистра Министерства юстиции РА, выданное 17.05.2001г. Адрес: РА, 0026, г. Ереван, ул. Гарегина Нжде, 23/1 Сайт: www.noravank.am e-mail: 21dar@noravank.am, office@noravank.am Телефон: + (374 10) 44 38 46 Факс: + (374 10) 44 04 73 Ответственная за номер – Лусине Баграмян Подписано к печати 04.05.2012г. Номер 3 (23), 2012г. Тираж 300 Бумага офсетная, формат 70х100 1/16 Усл. п. л. 15. Шрифт: Sylfaen Издательство ООО «Гаспринт»
