Функции здравого смысла в обыденном сознании
advertisement
УДК 130.122 В. И. Кудашов, М. К. Мосиенко Сибирский федеральный университет пр. Свободный, 79, Красноярск, 660041, Россия vkudashov@mail.ru; mmk1100@mail.ru ФУНКЦИИ ЗДРАВОГО СМЫСЛА В ОБЫДЕННОМ СОЗНАНИИ Статья посвящена рассмотрению функций здравого смысла в обыденном сознании. Здравый смысл рассматривается с точки зрения его влияния на решения, принимаемые вследствие действия комплекса факторов и рационализируемых обыденным сознанием посредством апелляции к здравому смыслу. На примере парадокса Кэрролла демонстрируется специфика логической интуиции как фактора принятия решений в обыденном контексте. Ключевые слова: обыденное сознание, здравый смысл, содержание сознания, типы сознания, принятие решений, парадокс, логическая интуиция. Занимавшиеся рассмотрением обыденного сознания исследователи на протяжении всей истории его изучения с неизбежностью касались также и проблемы здравого смысла, которая, по большому счету, сводилась к определению его легитимности в ряду «надежных» инструментов познания человека. Однако поскольку относительно надежности таких инструментов познания, как чувственное восприятие, рациональное мышление и интуиция среди философов никогда не существовало единого мнения, то и вопрос об отнесении здравого смысла к заслуживающим или не заслуживающим доверия познавательным инструментам остается открытым. Преимущественно он решался через попытку его отождествления с чем-то, собственно здравым смыслом не являющимся – например, понятийно-логическим мышлением, которое оперирует опытом или основанной на опыте же интуицией. Мы не беремся говорить о надежности здравого смысла на основании его включенности в какую-то доказавшую свой познавательный потенциал способность человека, однако хотели бы восполнить то, что представляется нам пробелом в исследовании здравого смысла, а именно – описание его функций в обыденном сознании, безотносительно к тому, насколько истинны или ложны познавательные результаты, которые может предложить здравый смысл. Более того, такая формулировка вопроса была бы сама по себе лишенной смысла, так как в реальном поведении человек всегда одновременно располагает несколькими взаимодополняющими источниками познания, а если речь идет не о чистом познании, а еще и о роли познания в принятии решений и организации человеческого поведения, то тем более было бы ошибочно рассматривать здравый смысл как единственный источник таких решений, забывая, таким образом, и о других познавательных способностях, и о других источниках мотивации, создающих сложный комплекс факторов, продуктом которого и является «важнейший продукт человеческой деятельности» [Диев, 2013. С. 4] – решение. Можно согласиться с мнением тех исследователей 1 [Пукшанский, 1989], которые 1 Решетова А. Е. Здравый смысл в контексте обоснования философского знания: Дис. … канд. филос. наук. Чебоксары, 2008. 144 с. Кудашов В. И., Мосиенко М. К. Функции здравого смысла в обыденном сознании // Вестн. Новосиб. гос. ун-та. Серия: Философия. 2014. Т. 12, вып. 3. С. 19–24. ISSN 1818-796’. ¬ÂÒÚÌËÍ Õ√”. –Âрˡ: ‘ËÎÓÒÓÙˡ. 2014. “ÓÏ 12, ‚˚ÔÛÒÍ 3 © ¬. ». Û‰‡¯Ó‚, Ã. . ÃÓÒËÂÌÍÓ, 2014 20 ŒÌÚÓÎӄˡ, „ÌÓÒÂÓÎӄˡ, ÎÓ„Ë͇ указывают на нетождественность часто смешиваемых понятий «здравый смысл» и «обыденное сознание». Мы предлагаем разделять их, исходя из следующего допущения: «здравый смысл» входит в систему «обыденного сознания» в качестве элемента. Из этого допущения с необходимостью следует, что обыденное сознание невозможно без здравого смысла, так как система не может существовать в отсутствие элемента. Таким образом, мы одновременно выделяем и первый сущностный признак обыденного сознания: обязательное наличие «здравого смысла», причем: а) этот элемент является видовым признаком, т. е. необходимым (но не достаточным) основанием выделения «обыденного сознания»; б) этот элемент не является специфическим для данного типа сознания, так как «здравый смысл» входит также и в остальные традиционно выделяемые типы сознания, в которых его роль, однако, не является определяющей. Какова же роль здравого смысла в обыденном сознании? Мы полагаем, что как для обыденного типа сознания, так и для других типов сознания роль здравого смысла одна и та же: выполнять функцию «контролирующей инстанции», «надзорного органа». К сожалению, в данном случае мы не можем описать функцию здравого смысла более формально и вынуждены прибегать к метафоре. Наличие подобной контролирующей инстанции неоднократно отмечалось исследователями, которые, однако, рассматривали ее в контексте своих научных интересов. Вот что пишет о наличии такого «института» в сознании человека Т. В. Излученко: «Сознание человека, проявляя свою диалогичность, создает “персонифицированную совесть”», наделенную отличными от человека характеристиками: безошибочностью, истинностью и др.» [2012. С. 196]. Очевидно, что здесь речь идет о совершенно ином, аксиологическом аспекте, тогда как мы обращаем внимание на активность контролирующего звена в области «эффективной практики», однако это не означает, что мы отрицаем наличие у здравого смысла иных, связанных с ценностным ориентированием функций. По всей видимости, «здравый смысл» – это комплекс принципов «сличения с эталоном», но такое его описание представляется несостоятельным в тех ситуациях, когда сам «эталон» невозможно ни понять, ни вербализовать, но, тем не менее, указание здравого смысла в интуитивной форме явно присутствует и является регулятором деятельности. В качестве частного определения такое описание возможно для тех случаев, когда здравый смысл проявляет себя дискурсивно, т. е. человек рассуждает, обращаясь к формам языка. Указав на общее для «здравого смысла» во всех типах сознания, отметим теперь и различие: здравый смысл является «ядром» обыденного сознания, тогда как для всех остальных типов сознания он является лишь дополнительным и часто факультативным компонентом их системы проверки истинности суждений. Говоря о ключевой роли здравого смысла в обыденном сознании, мы не имеем в виду, что здравый смысл является «конечной», «принимающей решения инстанцией». В данном случае наша первая метафора будет неуместна и внесет ошибку. Здравый смысл является не единственным элементом обыденного сознания, включающего «прецеденты», на которые оно ориентируется (к ним могут быть причислены необоснованные обобщения, противоречивые суждения и т. п.), а также установки, которые независимо от своей принадлежности к рациональному или иррациональному могут в обоих случаях противоречить здравому смыслу. Неоднородность содержания сознания находит свое актуальное выражение в сложной борьбе мотивов, в которой «голос» здравого смысла является наиболее весомым – необходимо подчеркнуть этот принципиальный момент. Таким образом, здравый смысл можно представить как своеобразный «центр тяжести» обыденного сознания, с которым соотносятся все принятые внутри этого типа сознания решения, но который, однако, не определяет их с неизбежностью, а скорее служит причиной тенденции, оставляя вероятность принятия недетерминированных им решений. В этом возможно усмотреть регуляторную функцию здравого смысла, отвечающего на вопросы: «Что сейчас делать?», «Что вообще делать?» Изучение психологической основы здравого смысла и количественная оценка меры присутствия здравого смысла (т. е. удельного количества детерминированных им решений) в работе разных типов сознания представляются необ- Û‰‡¯Ó‚ ¬. »., ÃÓÒËÂÌÍÓ Ã. . ‘ÛÌ͈ËË Á‰р‡‚Ó„Ó ÒÏ˚Ò· ‚ Ó·˚‰ÂÌÌÓÏ ÒÓÁ̇ÌËË ходимыми для более глубокого понимания сущности обыденного сознания. Для дальнейшего анализа функций здравого смысла обратимся к довольно давнему его определению, данному П. Гольбахом: «Когда хочешь хладнокровно разобраться в воззрениях людей, даже в тех воззрениях, которые кажутся наиболее важными, неожиданно для себя замечаешь, что в них редко заключен здравый смысл, то есть прием суждений, достаточный для познания простейших истин, для того, чтобы отвергнуть наиболее грубые нелепости, для того, чтобы поражаться очевидными противоречиями» [1941. С. 2]. В этом определении нас в первую очередь интересует описание функции здравого смысла, который нужен «для того, чтобы отвергнуть наиболее грубые нелепости». В этом, по нашему мнению, заключается вторая, «иммунная» функция здравого смысла, отвечающая на вопрос: «Какие заключения относительно того, “что делать”, поступающие из индивидуального субъективного, либо социального объективированного опыта, безопасно принимать в качестве инструкций в сознание, т. е. в качестве того, что в последующем может стать основой уже функции регуляторной?» Эта функция, помимо всего прочего, важна еще и потому, что, став сознательным, опыт со временем имеет вероятность стать неосознаваемым, подсознательным, и тогда операция его отторжения будет уже либо невозможна, либо значительно осложнена. Предварительно рассмотрев некоторые функции здравого смысла в обыденном сознании, дополним анализ последнего уточнением его состава. Важнейшей частью обыденного сознания считается обыденное знание. Вот как его определяет Б. Я. Пукшанский: «Выделяется его [обыденного сознания] основной компонент – обыденное знание как знание жизненно-практическое, не получившее строгого концептуального, системно-логического оформления, не требующее для своего усвоения и передачи специального обучения и подготовки и являющееся общим внепрофессиональным достоянием всех членов общества» [1987. С. 14]. Для нас на данном этапе важно не столько определить черты обыденного знания, сколько отграничить его от понятия «обыденное сознание» и показать, что первое включается во второе в качестве элемента системы. 21 Выделим еще один, третий (наряду со здравым смыслом и обыденным знанием) элемент обыденного сознания: обыденное мышление. Нужно подчеркнуть, что часто оно ассоциируется исключительно с практическим мышлением. Несомненна ориентация обыденного мышления на решение практических задач, но определить его как исключительно «практическое» означало бы исключить из сферы его деятельности теоретическое осмысление действительности, которое все же имеет место в обыденном мышлении, хотя и не в такой форме, как в научном. Исследователи обыденного сознания неоднократно отмечали его слабые познавательные способности в пограничных относительно сформировавшей его среды условиях, т. е. пограничных условиях обыденности. Характерна мысль Ф. Энгельса: «Здравый человеческий смысл, весьма почтенный спутник в четырех стенах своего домашнего обихода, переживает самые удивительные приключения, лишь только он отважится выйти на широкий простор исследования [1978. С. 21]. Очевидно, что «здравый смысл» употребляется здесь в качестве функционального синонима «обыденного сознания». При этом подчеркивается исследовательская слабость обыденного сознания, создается контраст обыденного и специализированного для изучения типа сознания – научного сознания. Попытаемся все же обратить внимание не только на слабости, но и на некоторые эвристические возможности обыденного мышления, связанные, в частности, с логической интуицией и парадоксом. Парадокс является одной из пограничных обыденности ситуаций. Если пользоваться этим словом в самом широком смысле и не делить его на апории, антиномии и собственно парадоксы, а понимать как ситуацию, имеющую место в реальности (однако логически необъяснимую), то можно сказать, что именно парадоксы и образуют гносеологическую границу обыденного сознания, очерчивают его территорию. Данное утверждение представляется верным и в отношении других типов сознания, например, научного, которое имеет свои парадоксы, свою границу познаваемого. Однако важным специфическим признаком и, одновременно, отличием обыденного сознания от научного является то, что оно не рефлексивно в отношении парадоксов. 22 ŒÌÚÓÎӄˡ, „ÌÓÒÂÓÎӄˡ, ÎÓ„Ë͇ Наука знает карту своих границ, обнаруживает и анализирует их, стремится вырваться за их пределы. Научное сознание ориентировано на экспансию поиска. Обыденное сознание же, вопреки утверждению Энгельса, не «отваживается выйти на широкий простор исследования», более того – оно с трудом осознает границу, обладая значительным порогом слепоты в ее отношении. Однако смутное осознание того, что граница все-таки есть, неизбежно присутствует, и поэтому познание даже не начинает движения в ее сторону. Обыденное сознание никогда не пересекает своих границ, и именно поэтому оно столь адекватно в условиях обыденности. В каком-то смысле обыденное сознание тоже узко специализировано, его специализацией является непосредственно воспринимаемый мир вещей и явлений, чьи границы плохо видны по двум причинам: вопервых, обыденное сознание и не стремится обращать взгляд в их сторону; а во-вторых, обыденность – это среда медленно меняющихся условий, и поэтому самостоятельный дрейф границы парадоксов, разделяющих обыденное и необыденное, тоже слабо заметен. Любопытной в данной связи является топология границ парадоксов научного и обыденного сознания – она представляет собой пересекающиеся сферы. Например, некоторые парадоксы научного сознания не являются для обыденного сознания непреодолимыми ввиду значительной интуитивности последнего. Многие ученые отмечают, что в их исследовательской деятельности они опираются на логическую интуицию, т. е. такую познавательную способность, которая подразумевает логический вывод, отличающийся от обычного логического вывода тем, что ни его посылки, ни его этапы следования не осознаются, но осознается результат. «В науке значение интуиции чрезвычайно велико, интуиция помогает делать первые шаги исследования (ставить проблему), найти правильный путь к решению проблемы» [Абрамов, Попов, 2012. С. 248]. Математики говорят об ощущении «красоты» или «некрасивости» рассуждения, что служит одним из критериев определения его как истинного или ошибочного. Декарт писал о том, что он охватывает цепочку рассуждения целиком, как бы пробегает ее сра- зу внутренним взором, видит именно в качестве целого, а не нагромождения несвязанных общей направленностью силлогизмов [1978. С. 58]. Именно в этом ощущении общей направленности рассуждения, в способности видеть его как единое целое – даже если и смутно оформленное целое – и заключается способность к логической интуиции. «Всякое рассуждение, даже самое, по-видимому, механическое, на поверку оказывается сшитым интуицией», – пишет П. К. Энгельмейер [1916. С. 83]. Л. Кэрролл иллюстрирует это посредством известного парадокса о резвом Ахилле, который догнал, наконец, медлительную черепаху. Она предлагает ему поучаствовать в новой гонке, в которой, по ее словам, человеку не хватает всего лишь сделать «шаг-другой до финиша, но которая на деле состоит из бесконечного числа шагов» [Carroll, 1895. Р. 278–280]. Есть две посылки: (A) Две величины, равные третьей, равны между собой; (Б) Две стороны данного треугольника есть величины, равные третьей. И следствие из них: (Г) Две стороны данного треугольника равны между собой. Черепаха предлагает Ахиллу логически убедить ее в том, что из А и Б с необходимостью следует Г, при том условии, что она готова признать истинность А и Б, но не готова принять на веру само следование. Наивный Ахилл, видя в задаче знакомую ему первую аксиому Евклида («равные одному и тому же равны между собой»), с легкостью соглашается логически убедить в этом черепаху и, уже предчувствуя победу в новой гонке, вводит дополнительную посылку: (В) Если А и Б истинны, то Г истинно. Черепаха соглашается принять истинность и этой посылки, однако тут же указывает Ахиллу, что из истинности А, Б, В для нее еще не следует истинность Г, и чтобы гарантировать эту истинность, Ахилл вынужден вводить еще одну посылку, и так продолжается бесконечно. Поскольку черепаха отрицает возможность логического следования, убедить ее в чем-либо его же средствами невозможно. Но если логики видят и анализируют этот парадокс, то обыденное сознание никогда не спотыкается о него, интуитивно принимая допустимость дедуктивного вывода в качестве «рабочего» и заслуживающего доверия метода. С равной смелостью оно игнорирует Û‰‡¯Ó‚ ¬. »., ÃÓÒËÂÌÍÓ Ã. . ‘ÛÌ͈ËË Á‰р‡‚Ó„Ó ÒÏ˚Ò· ‚ Ó·˚‰ÂÌÌÓÏ ÒÓÁ̇ÌËË и вероятностный характер индукции. Мы видим несколько причин этой «парадоксальной слепоты». Причем у каждого вида неразличения парадокса она своя. Причина, по которой обыденное сознание не воспринимает неполноты индуктивного вывода, состоит в том, что обыденность – это значительная устойчивость условий, повторяемость ситуаций, в которой опыт столкновения с чем-то, опровергающим неполный индуктивный вывод, никогда не возникал и, возможно, никогда не возникнет. С учетом этого такая слепота к ограничениям индукции – адекватная адаптация сознания к условиям обыденности. Что же касается «проскакивания» логической интуиции обыденного «через парадокс» дедуктивного вывода в продемонстрированном примере, то оно объясняется общей направленностью обыденного сознания не на метапознавательную деятельность, что характерно, например, для научного сознания логика, ищущего брешь своего метода, а на принятие решений, которое происходит значительно менее рефлексивно и потому с неизбежностью проскальзывает мимо парадокса дедукции. На примере парадокса Кэрролла была продемонстрирована одна из специфических характеристик обыденного сознания – его устойчивость к парадоксам, а именно – к парадоксу дедукции. Можно заключить, что обыденное сознание в отличие от других типов сознания не только не занимается рассмотрением парадоксов, но и не способно к их усмотрению, чем и объясняется его высокая устойчивость к ним. Это является одной из причин того, что продуктом обыденного сознания является такая картина мира, которую можно описать как «цельную», «непротиворечивую». Слепота обыденного сознания в отношении к парадоксу является гарантом его нормального, полноценного функционирования, так как позволяет ему если и не оптимально, то приемлемо эффективно регулировать поведение человека в устойчивых или медленно меняющихся условиях, т. е. в той среде, которая и формирует обыденное сознание – в пространстве обыденности. Обыденное сознание в целом характеризуется нами как такой режим функциониро- 23 вания сознания, который гносеологически определяется индуктивностью и преимущественным обращением к прецеденту; главным образом ценностно, а не эвристически ориентирован и обладает собственной определенностью при отсутствии доминирования других режимов сознания. Формально его можно определить как режим работы сознания, активный большую часть времени, чем любой из других режимов, рассмотренный по отдельности. Список литературы Абрамов Ю. Ф., Попов П. Л. О разграничении религиозного и научного стилей мышления // Вестник КГПУ. 2012. № 2. С. 245–251. Гольбах П. Здравый смысл, или Естественные идеи, противопоставленные идеям сверхъестественным. М.: Воениздат, 1941. 212 с. Декарт Р. Соч.: В 2 т. М., 1978. Т. 1. 368 с. Диев В. С. Рациональные решения: критерии, модели, парадоксы // Вопр. философии. 2013. № 8. С. 4–11. Излученко Т. В. Проявление диалогичности в религиозном сознании // Вестник КГПУ. 2012. № 1. С. 193–198. Кармин А. С. Интуиция: философские концепции и научное исследование. СПб.: Наука, 2011. 901 с. Пукшанский Б. Я. Обыденное знание: опыт философского осмысления. Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1987. 153 с. Пукшанский Б. Я. Обыденное знание. Природа, функции, место в познании: Автореф. дис. … д-ра филос. наук. Ленинград: Изд-во ЛГУ, 1989. 32 с. Энгельмейер П. К. Эврилогия, или всеобщая теория творчества // Вопросы теории и психологии творчества. Харьков, 1916. Т. 7. С. 76–108. Энгельс Ф. Анти-Дюринг: переворот в науке, произведенный господином Евгением Дюрингом. М.: Политиздат, 1978. 358 с. Carroll L. What the Tortoise Said to Achilles // Mind. 1895. Vol. 4. No. 14. P. 278–280. Материал поступил в редколлегию 05.05.2014 24 ŒÌÚÓÎӄˡ, „ÌÓÒÂÓÎӄˡ, ÎÓ„Ë͇ V. I. Kudashov, M. K. Mosienko Siberian Federal University 79 Svobodnyj Str., Krasnoyarsk, 660041, Russia vkudashov@mail.ru; mmk1100@mail.ru COMMON SENSE FUNCTIONS IN COMMON MIND The article describes common sense functions in relation to common mind. Common sense is studied in its influence on decision-making determined by a complex of various factors and then rationalized in common mind by reference to common sense. Сarroll’s paradox is used to illustrate the specific nature of logical intuition in its influence on decision-making in common contexts. Keywords: common mind, common sense, mind content, mind types, decision-making, paradox, logical intuition. References Abramov U. F., Popov P. L. O razgranichenii religioznogo i nauchnogo stilei myshleniya [On Religious and Scientific Thinking Styles Differences]. Vestnik of Krasnoyarsk State Pedagogical University, 2012, no. 2, p. 245–250. (In Russ.) Carmin A. Intuitsiya: filosofskie kontseptsii i nauchnoe issledovanie [Intuition: Philosophical Concepts and Scientific Inquiry]. St.-Petersburg, Nauka, 2011. (In Russ.) Carroll L. What the Tortoise Said to Achilles. Mind, 1895, vol. 4, no. 14, р. 278–280. Descartes R. Sochineniya v 2 t. [Essays in 2 vols.], 1978, vol. 1. (In Russ.) Diev V. S. Ratsional'nye resheniya: kriterii, modeli, paradoksy [Rational Solutions: Criteria, Models, Paradoxes]. Voprosy filosofii [Questions of Philosophy], 2013, no. 8, p. 4–11. (In Russ.) Engelmeyer P. K. Evrilogiya, ili vseobshchaya teoriya tvorchestva [Evrilogy or General Theory of Creativity]. Issues of theory and psychology of creativity. Kharkiv, 1916, p. 135–182. (In Russ.) Engels F. Anti-Dyuring: perevorot v nauke, proizvedennyi gospodinom Evgeniem Dyuringom [Anti-Duhring: Revolution in Science by Herr Eugen Dühring]. Moscow, Politizdat Publ., 1978. (In Russ.) Holbach P. Zdravyi smysl, ili estestvennye idei, protivopostavlennye ideyam sverhestestvennym [Common Sense or Natural Ideas as Opposed to Supernatural Ideas]. Moscow, Voenizdat, 1941. (In Russ.) Izluchenko T. Proyavlenie dialogichnosti v religioznom soznanii [Dialogisity Manifestation in the Religious Mind]. Vestnik of Krasnoyarsk State Pedagogical University, 2012, no. 1, p. 193–198. (In Russ.) Pukshansky B. J. Obydennoe znanie. Priroda, funktsii, mesto v poznanii [Common Knowledge. Nature, Functions, Place in Cognition]. PhD Philos. sci. diss. Leningrad, LGU Publ., 1989. (In Russ.) Pukshansky B. J. Obydennoe znanie: opyt filosofskogo osmysleniya [Common Knowledge: Experience of Philosophical Understanding]. Leningrad, LGU Publ., 1987. (In Russ.)
