35 ПОСЛЕ ГОДА СТРАУСОВОГО ЯЙЦА

ПАМЯТИ А.В. РЕМНЕВА
зиться, детскую восторженность, которая
подкупала всех и не свойственна многим из
нас...
Наряду с этим, он проявлял особую тактичность и деликатность в отношении других людей. Помню, когда была встреча с
профессорско-преподавательским составом
исторического факультета КазНУ им. альФараби, аудитория быстро заполнилась –
желающих послушать лекцию Анатолия
Викторовича было предостаточно. Я, сидя
на задних рядах, внимательно наблюдала за
происходящим: многие вещи, о которых говорил Анатолий Викторович, вызвали нескрываемый интерес, одновременно недоумение и несогласие со стороны отдельных
исследователей. Когда ему задавали довольно непростые вопросы, Анатолий Викторович очень мастерски обходил острые углы и
достойно отвечал.
Я сейчас понимаю, какое счастье и удача выпали мне в жизни – знать Анатолия
Викторовича и довольно близко общаться с
ним! Незаметно пролетели наши встречи на
Летней школе с 2003 по 2005 г., в 2006 г.
завершился проект CARI, по результатам
которого я опубликовала несколько статей
при непосредственной помощи Анатолия
Викторовича, подготовила к изданию учебное пособие по истории Сибирского и Семиреченского казачьих войск. Самое главное, что и в последующие годы Анатолий
Викторович не забывал меня, всегда высылал свои новые статьи и публикации, мне
было приятно ощущать его искреннее внимание. Все мои письма всегда находили
живой отклик с его стороны.
На Новый 2011 г. Анатолий Викторович
прислал мне поздравление и открытку, и я
сейчас с грустью осознаю, что это было последнее письмо… Оно такое доброе, светлое,
и, хотя оно личное, я думаю, что его можно
процитировать: «Дорогая Карлыгаш, поздравляю с Новым 2011 годом! Желаю здоровья, благополучия и успехов! Рад был и
буду нашим встречам и общению. Что нового пишете и публикуете? Какие планы на
ближайший год? Что нового в казахстанской науке? Посылаю нашу последнюю
статью по колонизации, которая может
Вас заинтересовать. Прилагаю также самодельную открытку с японским снегом и
своей персоной вместо деда Мороза. Всего
самого доброго, Анатолий Ремнев».
В мае 2012 г. с Вирджинией Мартин
(американской исследовательницей, историком) мы планировали поехать в Омск,
обсуждали нашу предстоящую встречу с
Анатолием Викторовичем… Жизнь так непредсказуема, в ней все зыбко и хрупко.
Трудно смириться с мыслью, что я больше
не буду получать письма от Анатолия Викторовича и, поехав в очередной раз в Омск,
не встречусь с ним…
35
Я запомню Анатолия Викторовича жизнерадостным, полным энергии, оптимизма,
новых творческих идей и задумок…
К.С. Бижигитова
ПОСЛЕ ГОДА
СТРАУСОВОГО ЯЙЦА
Мы нечаянно столкнулись на лестнице
возле РГБ. Не помню уже, кто из нас стремился в читальные залы, а кто бежал в метро. Анатолий только что вернулся из Львова
с какого-то конгресса историков, я приехал
из Испании, где отдыхал. Распростертые
объятия в центре Москвы двух людей из
провинции завершились моим возгласом:
– Знаешь, с величайшим удовольствием,
взахлеб, прочел на пляже обе твои книги
«Самодержавие и Сибирь»…
– А что, там продают? И мне бы купил
хотя бы по паре-тройке экземпляров каждой, – отшутился Толя. – А то раздарил все,
даже себе не осталось…
И мы затеяли разговор о переиздании
тех самых двух книг об административной
политике в XIX в. Я ставил условия, что
пойду на траты только в том случае, если из
исследования будут убраны какие-то сюжетные тупики, мелкие повторы. Он настаивал на невмешательстве в существующий текст. Тогда мне было трудно понять
движение мысли собеседника, крупного историка Сибири: те две книги, изданные,
очевидно, под докторскую, уже были документом, зафиксировавшим веяния эпохи, в
которую он врастал как честный ученый. И
мировоззренческие повороты, если они и
были, не должны предполагать включение
механизма ревизии всего того, что ты делал
вчера…
Будучи в очередной раз председателем
ГЭК у студентов-выпускников своих сокурсников по ЛГУ А. Еманова и В. Кондрастьева, теперь уже профессоров Тюменского
госуниверситета, Толя вместе с ними пришел ко мне в гости выпить рюмку водки в
знак признательности за переиздание книги
Н.М. Ядринцева «Сибирь как колония». Он
вспоминал свои студенческие годы, когда
отсутствующую в провинциальных библиотеках литературу не конспектировал, а переписывал, не надеясь на времена, что будет иначе. Ко времени нашей встречи он
явно уже совсем по-другому относился к
творчеству представителя сибирского областничества, но романтический фетиш юности довлел над моим гостем.
Сколько лет прошло с тех пор? Наверное, чуть больше десяти. Мы тогда не нашли
общий язык по поводу переиздания. Он,
наверное, не привык, что издатель в процессе своей работы вправе претендовать на
ведущую роль...
36
ПАМЯТИ А.В. РЕМНЕВА
Мы стали обмениваться электронными
письмами. Я не был инициатором этого
процесса, а его должность в Омском госуниверситете – проректор по науке – предполагала заботу об интенсивной комплектации книгами по сибирике. Деятельность издательства, которое я возглавлял, протекала
именно в русле его интересов. Большинство
наших переизданий сочинений историков
XIX в. нашло свое пристанище еще в одном
сибирском вузе. Помощь копеечная, но
важны были не деньги, а именно моральная
поддержка: ты идешь правильным путем.
Затем мы начали обмениваться написанными статьями. Не знаю, насколько ему
был нужен собеседник в его звездной жизни, где талант и умение быть востребованным соседствовали, где планка карьерного
роста преодолена, а возникающие вопросы
о происходящем вокруг, скорее, не находились в ареале его профессиональных интересов…
Мои журналистские стратегии не хотели
покидать научные парадигмы. Я понимал,
что научный журнал перестает быть таковым, если в нем исчезает полемика; что на
территорию твоих изысканий вправе залезть
любой с примитивной целью: пометить, чтобы только способствовать исчезновению
коррумпированности в научных школах, а
значит, и снижению фона «замифилогизированности» исторических сюжетов.
Хвалил он сдержанно. Хотя, на мой
взгляд, скорее, был достаточно воспитан. Мы
не зависели друг от друга. Был еще один общий проект, но он также не случился. Анатолий считал, что занят, загружен «по самое не
могу», что отсутствие времени не позволяет
написать полноценные комментарии к переизданию сочинения еще одного сибиреведа,
на этот раз Сватикова. Близкие к Анатолию
Викторовичу люди зло каркали мне на ухо,
что историк не хотел бы ронять свой уровень
в общем проекте: кто он? А кто я? Мы немного с Толей общались за эти десять с лишним лет, но такого я за ним не замечал.
Он быстро откликнулся на мою статью о
«Восточном обозрении», в которой я пытался
перекомпоновать известную о Н.М. Ядринцеве и его петербургском издании информацию по иному алгоритму, приглушив барабанную дробь революционных маршей историков, занимавшихся в оргазмическом угаре
изучением этого вопроса в советское время.
Анатолий отреагировал непонятно. Мол, молодец, что написал. Мне и раньше приходило
в голову, что моя мысль о «ярком представителе» не нова. К тому же из общения в паранаучных кругах с историками разного калибра я усвоил четко: поставить под сомнение установившееся в науке мнение – грех
более тяжкий, чем демонстративно на публике испортить воздух. Но Толя уже перед
самой смертью прислал по электронке свою
подготовленную к публикации статью, в ко-
торой отзывался высоко о еженедельнике
Н.М. Ядринцева. А в ссылке очень сдержанно, безоценочно: мол, есть и другая точка
зрения. И название моей статьи.
Склоку Анатолий не любил. И не поддерживал. Как-то мне пришлось пожаловаться на поступок его подопечной, на защите докторской которой А. Ремнев был оппонентом, граничащий с научной нечистоплотностью. Нет, я не рассчитывал на моральную поддержку. Но хотелось поделиться
несправедливостью, естественным отбором
в науке, который проводят власть имущие и
решающие: заметить или нет иную точку
зрения. Разговаривать на эту тему Анатолий
со мной письменно не стал, а при встрече
заметил: «Буду в Новосибирске. Хочешь –
передам ей от тебя привет». Я не хотел. Но
особенно – низко пасть в его глазах.
В Омске, когда я приезжал поработать в
архиве, мы всегда виделись где-нибудь в
свободной аудитории университета. Даже не
за чашкой чая. Поговорить было о чем. Анатолий много разъезжал, было много издательских планов, иногда обсуждали мои региональные проекты. Его скромная похвала
в адрес нашего краеведческого журнала всегда меня радовала. И похвалить он мог так,
что и не поймешь, хвалит или ругает. А все
равно после общения настроение оставалось
хорошее. А он и говорил-то всего: «Читаю
журнал и завидую… В Омске такого нет…»
После моей статьи о сибирской исторической школе, выросшей практически стопроцентно с кафедр истории КПСС, а значит, и обреченной на вязкое вымирание в
патоке собственных мифов советского времени, Анатолий замолчал. Мой тезис где-то
мог зацепить и его. И Толя вправе был обидеться. «Великие на то и великие, чтобы не
позволять всем общаться с собой на равных», – объяснил я себе долгое отсутствие
писем из Омска. Но оказался не прав.
В первое же появление его в Тюмени он
забежал ко мне домой между защитами магистрантов. Были кофе и чай. Ассортимент
пирожков, из которых он выбирал.
Затронули больную тему шрама, появившегося на его лице. Разговор был легкий,
словно ничего не случилось и не предвещало
беды. Анатолий запросто отвечал на вопросы провинциального журналиста, интересующегося о комплексах в связи с явлениями, уродующими внешность известного
ученого. Гостя нисколько не трогал, наверное, не совсем здоровый интерес к патологии, который на самом деле облегчал положение обеих сторон в разговоре… Больше
мы не виделись.
В последней электронке он прислал две
статьи. Просил посмотреть, нет ли каких
ошибок (знал мою слабость к негативу). И я
даже что-то накопал. Кажется, это была
опечатка в инициалах Ф. Зобнина. Но меня
сильно задел его комментарий дневника од-
ПАМЯТИ А.В. РЕМНЕВА
ного эмигранта, в котором революционная
пыль до сих пор не прибита временем. Мне
всегда казалось, что никакой революции в
1917-м не было, а произошел банальный
передел собственности по-русски. И с этих
позиций я врезал… Зная, что Толя и умнее
меня, и мудрее…
Прошлый год у меня проходил под знаком страусового яйца. Я их заказывал на
местной ферме, и дарил всем своим знакомым с середины весны и кончая последними числами августа.
Я мучился тем, что написал ему то, о чем
думал, и хотел загладить свою вину. Предлагал сесть у него дома, зажарить тривиальную
яичницу от страуса и поговорить не только о
том, что может изменить представление всех
о Сибири. И помолчать ни о чем…
Удалось, скорее, последнее. Сообщение
о его смерти лишь усилило чувство, что я
его обидел. И он никогда уже не простит…
Ю.Л. Мандрика (Португалия)
ИЗ ПЕРЕПИСКИ
А.В. РЕМНЕВА
С С. АБАШИНЫМ
3 марта 2011 г.
Сергей, добрый вечер, спасибо за быстрый ответ. Значит я по адресу отправил
свой текст, раз он тебя заинтересовал и
оказался в русле твоих исследований. Не
показалось ли тебе категоричным мое утверждение об отсутствии интереса в России
к истории Казахстана? А амбиции имперские сохранились по-прежнему. Замечания
твои очень важные. Конечно, (нео)марксизм, особенно Грамши, был очень важен, а
особенно марксизм в Индии. Но я боялся,
что такие рассуждения меня далеко заведут, тем более что под рукой у меня не было
достаточно книг по постколониализму. Для
меня важно было понять, как колониальность и постколониальность в казахском
случае востребуют историю империи. Хотя
сами они об этом и не догадываются, что
«пишут прозой». Даже такой продвинутый
человек, каким был Масанов. Ты, вероятно,
его хорошо знал?! Его наследники (Ерофеева, которая мне теперь пишет письма, и мы
с ней мило общаемся, забыв о японской пикировке) теоретически себя не отягощают и
заняты благородным делом публикации документов. Издали уже три сборника в память Н. Масанова. Честь им за то и хвала!
Их хватило на то, чтобы бороться с «фальсификаторами». К тому жу власть в Казахстане применительно к истории всеядна, не
замечая противоречий. Но постколониальность – это все-таки дела современные. Хорошо бы понять, как русские переживают
свою «постимперскость» в постоветском
пространтсве, оказавшись вне РФ. Меня
волнует больше всего тема: колонизаторы –
37
кто они? Иначе это увело бы меня в современность, которой я не знаю, да и опасаюсь
влезать. Хотелось немного спровоцировать
казахов. По поводу Фуко – обязательно
уточню – это я где-то позаимствовал, чуть
ли не у Чакрабарти. Понятно, что индусы –
лидеры в этом деле, но есть еще одно интересное течение в Латинской Америке. Текст
этот появился в ответ на призыв Томилова
написать что-то на какую-то дежурную
встречу с казахами. Так что определенного
места для публикации нет. Про московскую
конференцию мне будет интересно узнать.
Вдруг и я на что-то сгожусь... Теперь о себе.
Вдруг (как всегда!) обнаружилась опухоль
(которая уже была года 3–4 и не беспокоила)
на слюнной железе (слева), оказалась, что
она уже повредила лицевой нерв, да и опухоль оказалась нехорошей. 13 января ее вырезали вместе с обширными окрестностями
в целях профилактики. Теперь как Бог
даст... Чувствую себя нормально, хотя и
попортили несколько физиономию. Надеюсь
через неделю выйти на работу; пока же сижу дома: читаю, пишу и смотрю фильмы.
Вот такие невеселые новости. Надеюсь, что
смогу в мае выбраться в Москву в Германский исторический институт на конференцию, посвященную 19 веку в России. Пиши,
что нового в московском (и около) научном
мире? Как дела у Володи? Анатолий.
2 декабря 2010 г.
Дорогой Сергей, тематика семинара интересна. В последнее время я немного занялся понятием «геополитики внутренного
пространства» Азиатской России периода
империи. Даже написал текст, который будет опубликован в Новосибирске. Начал писать о возможном варианте постколониального взгляда в Казахстане. Очень интересными могут быть сравнения с современной
Беларусью и Украиной и даже Латвией, где,
правда, актуален термин «оккупация». Понимаю, что вопрос о финансировании поездки может стать главным, но, судя по информационному письму, они что-то будут
думать и на этот счет. Всего доброго, А. Р.
26 июля 2009 г.
Сергей, привет!
Спасибо за письмо и фотографии с
очень знакомыми местами. Да, японская
дистанция – вещь известная. У нас было общение с Дэвидом Вулфом и его японской
женой и сыном. А так все ограничивалось
официальными делами и нередкими (впрочем) пикниками. Лето еще будет – лучшее
время в Саппоро – август и сентябрь. Можно
ездить на пляж. Если есть велосипед, то
можно от дома ехать вдоль реки (она в другую сторону от Аркса) по течению (там замечательные велосипедные дорожки) до последнего моста, а затем по дороге (налево) до
собачьего питомника, где нужно свернуть – и