О ФИЛОСОФСКОМ ОБОСНОВАНИИ НАУК И НАУЧНОМ

97
ФИЛОСОФИЯ НАУКИ
УДК 130.2 : 001
Л. В. Шиповалова
О философском обосновании наук и научном достоинстве
В статье описываются основные элементы философского обоснования
наук, а также выдвигается тезис о том, что это обоснование принадлежит сущности самой научной деятельности. При этом наука должна быть понята как
исторический феномен, а само обоснование – как событие воссоздания оснований.
The article describes the main elements of the philosophical justification of
Sciences, and it also emphasizes that this justification belongs to the essence of
scientific work itself. According to this point of view the science must be understood
as a historical phenomenon and self-justification – as an event of reconstruction of
bases.
Ключевые слова: философское обоснование, научная деятельность,
предпосылочность знания.
Key words: philosophical foundation, scientific activity, premised knowledge.
Философское обоснование науки представляет собой определенным
образом понятую задачу философии науки. Наука имеет основания, философия делает основания наук своим предметом. Наука имеет основания в качестве всегда уже уважаемых положений, аксиом, и отказ от их
обоснования, принятие их в качестве данного есть принципиальное требование, являющееся условием бесконечного прогресса в научном познании и его практическом применении1. Философия в своем
размышлении об основаниях наук также осуществляет необходимую работу приведения их к очевидности. Эти два направления деятельности
различны и дополнительны. В контексте этого понимания дело философии не унижается до обслуживающей или замещающей науку функции
[8], поскольку основания никогда не есть ни необходимый, ни возмож1
Х. Блюменберг, различая два необходимых познавательных жеста – бесконечное
углубленное обоснование и технизацию, основанную на формализации предпосылок
и запрете на воспроизводство их обоснования, пишет о полемике Лейбница с Декартом. По мнению первого, геометрии не было бы еще и сегодня, если бы геометры откладывали разработку «теорем и проблем до тех пор, пока все аксиомы и постулаты
не будут доказаны» [1, с. 87].
98
ный собственный предмет позитивных наук, а дело науки утверждается в
своем собственном достоинстве.
Однако при этом различении типов познавательной деятельности
остаются скрытыми условия их взаимной необходимости. Необходимость эта обнаруживает себя в том, что, с одной стороны, философия неслучайным образом оказывается озабочена основаниями позитивных
наук (нельзя ведь проинтерпретировать как случайное дело философии
мотив кантовской первой критики); с другой стороны, ученые могут
быть замечены в стремлении к обоснованию науки. Вспомним фразу
Эйнштейна о том, что современный физик «не может просто уступить
философу право критического рассмотрения теоретических основ; <…>
В поисках нового фундамента он должен стараться полностью понять, до
какого предела используемые им понятия обоснованы и необходимы»
[13, с. 609]. Возникающая при этом рассмотрении задача «анализа природы повседневного мышления» вряд ли может быть рассмотрена как
собственно физическая. Скорее всего, физик утверждается в своей необходимости быть не только физиком, но и философом.
Оставим в стороне вопрос о том, почему основания науки есть необходимый предмет философии. Попробуем прояснить эту потребность
в обосновании со стороны науки, не принижая собственного достоинства
позитивных наук. При этом должен быть обнаружен тот необходимый
смысл, в котором философская позиция принадлежит самому существу
научной деятельности.
Опишем предварительно в самом общем виде обоснование науки,
указав на три его основных элемента.
1. Предмет обоснования. Наука по определению – предпосылочное
знание, т. е. всегда содержит в себе некоторые основания, которые не
обосновываются в ней самой. Эта предпосылочность касается следующего. Во-первых, научной теории как формы организации научного знания, поскольку непосредственно научными методами не могут быть
определены и легитимированы способы построения, структура, а также
критерии выбора научной теории. Во-вторых, сущности научных предметов, поскольку в самой науке подлежит не обсуждению, а изначальному принятию в качестве сущего то, что называется научной
предметностью (химическое в химии, физическое в физике, «чет/нечет»
в геометрии). По словам М. Хайдеггера, «имманентный анализ наук способен выявить лишь тот факт, что они не могут обойтись без исследуемой ими данности, но почему данность есть – вопрос, который на языке
науки трудно даже внятно сформулировать» [9, с. 424]. В-третьих, познавательных принципов и методологических установок, поскольку наука как доказательное выведение из принципов по Аристотелю не может
иметь сами принципы предметом доказательства. В этом смысле сим-
99
птоматичны не только классические ходы обоснования (например, неокантианство и философская герменевтика в отношении гуманитарных
наук), но и современные, так называемые позитивные, предполагающие
возможность обоснования тех или иных научных принципов «тематическими привязанностями ученых» [11, с. 11]. В-четвертых, субъекта науки, который даже в гуманитарных и современных естественно-научных
исследованиях, будучи поставлен в необходимую связь с объектом, тем
не менее, не подвергается «подозрению», воспринимается как данность.
В-пятых, институциональной определенности науки, что является социальной предпосылкой бытия наук, и если в качестве таковой и может
быть предметом науки (например, социологии), то не в смысле обоснования, а в смысле описания. Последнее, что может быть воспринято как
некоторый итог перечислений – сама идея науки оказывается предпосылкой научных исследований. Вопросы о том, почему наука есть, и что
она есть в человеческом бытии, не может быть поставлен в контексте
конкретного научного исследования и решен конкретными научными
методами. Безусловно, основание аналитики предпосылок заслуживает
отдельного внимания. Данное перечисление лишь намечает основные
данности, в контексте которых, но вне непосредственного внимания к
которым, бытие науки становится возможным.
2. Содержание обоснования может быть связано с процедурами
приведения к ясности и отчетливости. Систематическое использование
данных терминов восходит к философии Декарта, который определяет
их следующим образом. Ясное восприятие – то, «которое с очевидностью раскрывается внимающему уму, подобно тому, как мы говорим, что
ясно видим предметы, кои достаточно заметны для нашего взора», отчетливое – то, которое «являясь ясным, настолько четко отделено от всех
других восприятий, что не содержит в себе решительно никакой примеси
неясного» [4, с. 332.]. В близком Декарту смысле проясняет понятия ясности и отчетливости и Э. Гуссерль. Для основателя феноменологии
приведение к отчетливости «представляет собой процедуру, происходящую лишь в пределах мышления», а «с прояснением мы выходим за пределы лишь словесных значений и думанья значениями, мы приводим
значения к совпадению с ноэматической стороной созерцания»
[2, с. 371]. Таким образом, отчетливость предполагает отличие понятия
от других и проведение аналитики. Ясность с учетом отличия приведения к ясности (процедуры, связанной с интуитивным усмотрением) и
прояснения (процедуры, связанной с экспликацией содержания усмотренного), предполагает отнесение к содержанию предпосылки. Степени
ясности и отчетливости, по Декарту допускают возможность говорить об
определенной иерархии оснований. В этом смысле ясные и отчетливые
аксиомы могут быть предметом не только убежденности, но и знания,
если поняты в свете ясной и отчетливой идеи существования Бога как
100
«не обманщика». Предмет знания аподиктически очевиден, т. е., не мыслим не существующим, сомнительным [4, с. 607–608]. Прояснение, по
Гуссерлю, предполагает определенного рода воссоздание понятия, имеет
целью «вскормить его из первичного источника понятийной значимости» [2, с. 372].
3. Виды обоснования, приведения к ясности и отчетливости могут
различаться постольку, поскольку различаются задачи философии в отношении к науке в контексте проблемы обоснования. В формальном
смысле принято различать, во-первых, философию науки как отдельное
направление, исследующее основные характеристики научной деятельности, и в этом смысле наука и проблемы обоснования являются единственным предметом философии; во-вторых, как раздел философии,
поскольку она наряду с рассмотрением иных сущностных вопросов обращается к рассмотрению феномена науки [5]. Такое формальное деление представляется легитимным, поскольку в любом случае в вопросе о
философских основаниях науки наука выступает определенным предметом философской деятельности. Различие состоит в том, единственный
ли это предмет или один из многих.
Однако это формальное различение не может не предполагать содержательного наполнения, связанного с ним и определяющего два различных подхода к обоснованию. Как правило, однозначная «предметная
ориентация» в первом случае связана с требованиями, предписываемыми
и процессу исследования. Позитивное научное знание с его направленностью на конкретность целей, практичность результатов и эмпирические основания задает образец и способ обоснования. В крайней
пафосной форме такая возможность выражена в тезисе логического эмпиризма об отказе от «метафизической философии». В качестве основания этого тезиса лежит убеждение, что наука есть автономная
деятельность и в этом смысле способна к «самообоснованию». Например, если речь идет о научной предметности, то обоснование (приведение к ясности и отчетливости) осуществляется либо методами
логического анализа, имеющими свои истоки в математических исследованиях, либо сведением к предложениям опыта, протокольным предложениям фактуальных естественных наук, процедурам верификации. Дело
же философии должно состоять исключительно в прояснении для науки
ее способности к такому «самообоснованию». Назовем этот подход позитивным. А «самообоснование» науки, осуществляющееся в рамках
этого подхода, будет оставаться предпосылочным, поскольку при осуществлении обоснования одних предпосылок позволительно останавливаться на других.
Что касается второго подхода, то он исходит из специфики философского способа рассмотрения научных оснований. Именно в контексте
этой специфичности и выстраиваются отношения к науке и иным видам
человеческой деятельности. Этот подход можно назвать метафизиче-
101
ским, отсылая к определению Аристотелем предмета первой философии
(сущее как сущее) и характеристике Хайдеггером метафизического вопроса (вопрос о сущем в целом, где и сам вопрошающий под вопросом).
Способ обоснования в метафизической традиции будет предполагать
приведение к аподиктической очевидности того, что подлежит обоснованию, т. е. ответ на вопрос о том, почему не может не быть (и не может
не быть обосновано) то, что подлежит обоснованию1. Метафора искомой
аподиктичности науки, по М. Хайдеггеру: есть ли наука то, что нельзя
упразднить «решением каких-либо комиссий» [9, с. 239]. Метафизический вопрос об основании – это вопрос о науке как сущем, к бытию которого «относится нечто такое как основание» [10, с. 95].
Конечно, как и любая типология, данная огрубляет действительное
положение дел. Так, сходный с метафизическим порыв к аподиктичности
вычитывается в работе М. Шлика «О фундаменте познания», когда он в
качестве предмета поиска логических позитивистов определяет те
«предложения», которые (в отличие от протокольных) не могут быть отменены. Такими должны оказаться предложения констатации, не описывающие опыт и надстраивающиеся над ним, но выражающие опыт и
оказывающиеся им2.
Вернемся к вопросу о собственной необходимости обоснования наук.
Если наука по определению есть знание предпосылочное, то отсутствие необходимого обоснования принадлежит ей по тому же определению. Естественно предположить, что внимание к основаниям не связано
с собственным делом науки, а если и связано, то лишь привходящим образом.
Присмотримся тщательнее к смыслу обоснования. По словам Платона, рассматривающего в «Государстве» две возможности умозрения,
разум (в противоположность рассудку в науке) актуализирует диалектическую способность и, начиная также как и рассудок с предпосылок, не
воспринимает их в качестве изначального, а «устремляется к началу, которое уже не предположительно» (Платон. Государство, 511 а-с)3. При
1
Такое метафизическое обоснование само представляет собой проблему метафизики
и не может быть проанализировано в данном контексте. Мы определяем его негативно как принципиальную беспредпосылочность и позитивно как автореферентность.
2
Предложения констатации, по М. Шлику, «выполняются абсолютно». Так же как и
в случае с тавтологиями, в них «вместе со смыслом я одновременно схватываю истину». Однако в отличие от аналитических предложений в предложениях констатации
речь идет об осуществлении связи с реальностью. Будучи самим опытом «подлинная
констатация не может быть записана». В противном случае она превращается в гипотезу, в протокольное предложение, которое «имеет совсем другую природу». Именно
в связи с этими обстоятельствами предложения констатации могут быть названы
фундаментом познания, который представляет собой неотменяемый опыт реальности, обладает специфическим характером современности и представляет собой предмет философского поиска [12, с. 382-384].
3
Здесь и далее русский пер. А.Н. Егунова [8, c. 319].
102
этом реализуется предельное обоснование, поскольку начало (идея Блага) – источник бытия и познания сущего, беспредпосылочно, это начало
выступает как начало самообосновывающееся. Что значит «устремление» к началу и «достижение» его? Очевидно, это не только и не столько
обоснование, восходящее к предпосылке более общей значимости, что
предлагает позитивный подход к обоснованию науки. Тогда бы мы имели дело с иллюзией «достижения» беспредпосылочного начала. Повидимому, должно иметься в виду, что в жесте обоснования происходит
абсолютный отказ от предпосылок и осуществляется «устремление» к
началу и «достижение» его как уподобление беспредпосылочному, источнику бытия. Но какова природа необходимости этого жеста для науки?
В другом месте «Государства» Платон говорит о неспособности к
знанию того, кому лишь снится бытие; того, кто, пользуясь своими
предположениями, «сохраняет их незыблемыми» и не отдает себе в них
отчета; того, кто не может скрепить воедино части знания (Платон. Государство, 533 b-e) [8, с. 344–345]. В этом смысле речь идет не об отсутствии обоснования, а об иллюзии его (о сне). Проблема не столько в том,
что сон – не явь, сколько в том, что пока он принимается за явь, не может
быть ясно от нее отличен. Речь идет о том, что науки не полагают предпосылку в качестве предпосылки (имеющей в ином свое обоснование), а
полагают ее самообоснованной, «незыблемой» (иначе бы снилось не
бытие). И потому именно ее уважают (“аксиома” производно от αξιόω
(греч.) – считать достойным, почитать). Ведь невозможно почитать то,
что есть продукт твоего своеволия, конвенции, то, что по зубам способности рассудка. В этом смысле наука всегда уже уважает предпосылку
как онтологически обоснованную, однако ей лишь снится бытие, поскольку она не задает себе вопрос о том, так ли это на самом деле, почему это так и не может быть иначе, не воспроизводит обоснование.
Ошибается ли наука в своем уважении?
Если наука ошибается, онтологический статус предписывается
предпосылке задним числом. Если наука ошибается, то она уважает то,
что может стать действительно предметом уважения только после осуществления философского дела обоснования. Однако Э. Гуссерль называет прояснение «воссозданием понятия». Эти же мотивы возвратного
движения при обосновании обнаруживает и М. Хайдеггер, исследуя
смысл положения об основании Г. Лейбница [10, с. 52]. В этом смысле
философия, эксплицируя задачу обоснования науки, признает за обоснованием статус повторного действия, признает, что наука не ошибается, и
мы в научной деятельности имеем дело не с отсутствием обоснования и
приобретением его, а с «забвением» его и «припоминанием».
Что необходимо припоминает наука? Какое событие для науки является одновременно и тем, которого не может не быть, которое не может быть отменено, и тем, что должно быть забыто, заставлено,
заслонено собственными формализованными результатами? Это событие
103
– возникновение науки из донаучного опыта и в целом, и в отдельных ее
элементах. Именно в этом событии, как бы ни был описан его смысл,
должен и может быть найден «первичный источник понятийной значимости» научных оснований. Это событие «завершается» оформлением
образцов, форм научной деятельности, значение которых воспроизводится в истории науки, что представляет собой классическую парадигмальную рациональность. Это определенные «осадки», которые в
дальнейшем могут и должны передаваться в научной традиции «пассивно-рецептивно»1.
Когда припоминание, воспроизводство этого события необходимо?
Возвращение к этому событию («реактивация очевидности», по словам
Э. Гуссерля), которое предваряется жестом сомнения в предпосылках –
это не настаивание на тождественности того, что повторяется (иначе сомнение было бы напрасным), но, напротив – возникновение нового. Это
не возвращение к началу науки в его эмпирической конкретности, а
сущностное воспроизводство способности науки начинаться, творить
собственные предпосылки, осуществляя при этом предельное обоснование собственной деятельности. И в этом творческом жесте наука утверждает себя уже в качестве современной, экстраординарной, способной на
новизну. Если наука полагает себя имеющей начало и историю, то это
событие – сущностное событие научной действительности. В нем мы
имеем дело, во-первых, с генезисом предпосылок, которые принадлежат
по определению научному исследованию и являются предметом обоснования; во-вторых, с воспроизводством того события, в котором предпосылки науки имеют «первичный источник понятийной значимости»
соответственно с приведением предпосылок обоснованию (прояснению);
в-третьих, с возникновением науки как опыта, который не может быть
отменен, которого не может не быть. Это событие принадлежит сущности науки, и в нем осуществляется ее философское обоснование, поскольку в процессе создания (воссоздания) научных оснований наука
ничего не может принять за изначальное.
В сходном контексте Ж.-Ф. Лиотар сравнивает ситуацию постмодернистского художника или писателя с ситуацией философа: «текст, который он пишет, творение, которое он создает, в принципе не
управляется никакими предустановленными правилами, и о них невозможно судить посредством определяющего суждения, путем приложения
к этому тексту или этому творению каких-то уже известных категорий.
Эти правила и эти категории есть то, поиском чего и заняты творение
или текст, о которых мы говорим. Таким образом, художник или писатель работают без каких бы то ни было правил, работают для того, чтобы
установить правила того, что будет создано» [6, с. 322]. Можно, конечно,
1
Об этом пишет Э. Гуссерль в «Началах геометрии» [3, с. 221–222], об этом же идет
речь в уже упоминавшемся пассаже из работы Х. Блюменберга.
104
поспорить с уместностью сравнения художника и ученого, становящегося на позицию философа. Вопрос в том, какова цена спора. Либо мы признаем за ученым способность и необходимость быть и ученым, и
философом в отношении своей научной деятельности (различая эти два
вида деятельности), либо мы отрицаем возможность новизны в науке,
возможность науки иметь историю.
Список литературы
1. Блюменберг Х. Жизненный мир и технизация с точки зрения феноменологии // Вопр. философии. – 1993. – №1.
2. Гуссерль Э. Метод прояснения // Современная философия науки: хрестоматия / под ред. А.А. Печенкина. – М.: Логос, 1996. – С. 365–376.
3. Гуссерль Э. Начало геометрии. – М., 1996.
4. Декарт Р. Сочинения: в 2 т. Т. 1. – М., 1989.
5. Касавин И.Т., Пружинин Б.И. Философия науки // Современная западная философия: слов. / сост.: В.С. Малахов, В.П. Филатов – М., 1991. –
С. 335–339.
6. Лиотар Ж.-Ф. Состояние постмодерна // Ad Marginem’93. Ежегодник.
– М., 1994. – С. 303–323.
7. Паткуль А.Б. Проблема соотношения философии и науки в контексте
философии науки как дисциплины // Мысль. – 2008. – №1 (7). – С. 98–111.
8. Платон. Государство / Платон. Соч.: в 3 т. Т. 3. Ч.1. – М., 1971.
9. Хайдеггер М. Наука и осмысление // Хайдеггер М. Время и бытие. Ст.
и выступл. – М., 1993.
10. Хайдеггер М. Положение об основании. – СПб., 1999.
11. Холтон Дж. Тематический анализ науки. – М., 1981.
12. Шлик М. О фундаменте познания // Философия и естествознание.
Журн. «Erkentnis» («Познание»). Избранное. – М., 2010. – С. 356–385.
13. Эйнштейн А. Физика и реальность // Эйнштейн А. Собр. науч. тр.: в 4
т. Т.IV. – М., 1967. – С. 200–227.