«Карате, такое закрытое и клановое, превратилось во всесторонне разработанную и доступную систему».
advertisement
«Карате, такое закрытое и клановое, превратилось во всесторонне разработанную и доступную систему». Павел Черноусов, президент ITKF­Russia, 5 дан ITKF ­­ о себе, своей семье, учителях и учениках в Будо, о необходимости использовать пол и ловить противника дыханием, о проекте Института традиционного карате и о том, что помогает подхватить поскользнувшегося человека – Сенсей, вам слегка за пятьдесят, а я слышал, что и ваш отец занимался карате. Редкая для России ситуация. – Это ситуация необычная. Отец не был моим учителем. Его в мир карате пригласил я, и он достаточно успешно продвигался. Показательным, по­моему, можно считать, что по истечении лет пятнадцати занятий в возрасте 71 года отец сдал экзамен на 1 дан японскому мастеру (Масао Кавазое, 8 дан). На том экзамене можно было наблюдать впечатляющий возрастной разброс: ведь самому младшему экзаменуемому на первый дан (Дудуркаев Турпал) было 10 лет! Отец живет в Алтайском крае, в селе под г. Бийском. Уже лет 20 я посещаю этот город с семинарами, там очень сильная школа. Ученикам, которые начинали у меня заниматься совсем юными ребятами, кому­то уже под 40, кому­то за 40. У них вторые, третьи даны карате. Один из них уже стал директором детско­юношеской спортивной школы, другой главным тренером. Но в силу того, что настоящее традиционное карате не распространялось, они вынуждены были все свои амбиции и как спортсмены, и как тренеры реализовывать в спортивном карате. – Поясните, пожалуйста. Традиционное карате и спортивное карате. Вы говорите про соревнования в традиционном карате. Соревнования – это спорт. В чем разница? – В традиционном карате тоже возможны соревнования. Глубинное отличие в том, что судейство (отраженное в правилах соревнований) должно подталкивать спортсмена к развитию техники, налагая на неё определенные требования при исполнении. Фактически, спортсмен должен быть протестирован (скорректирован / направлен) судьями на пути, чтобы у него после соревнований не было сумбурных мыслей в духе: «Я не понял, почему я проиграл». Четкое понимание принципиальных вещей, которые следует доработать. Тогда соревнования становятся не охотой за медалями, а способом развиваться, тестируя себя и других. Не случайно Хидетака Нишияма, создатель традиционного карате современности, огромное значение уделял правилам, и любое нововведение десятки лет отрабатывалось на практике судейским корпусом, прежде чем быть принятым. Практика же спортивного карате приводит к тому, что многие спортсмены заканчивают свой путь в 20 лет, поняв, что или «ничего не светит», или «уже все достигнуто». А им бы как раз становиться более зрелыми мастерами, задумываться о каких­то моментах не спортивных, а именно развивающих личность во всех смыслах, в том числе и в понимании жизни. Я вообще в 20 лет только пришел в карате. – Выражение «традиционное карате современности» звучит парадоксально. Верно ли я понимаю смысл: с одной стороны, карате развилось, с другой – внимание к традиции, истокам позволяет узнать то, что в ходе развития карате было во многом утрачено? После того как Япония перестала быть изолированной, она выплеснула в мир свою культуру. И как это часто бывает, популярность чего­либо часто превращает это в попсу. – Я знаком с различными вариантами объяснения этого процесса. Один из них простой: карате повезли по миру вроде бы лучшие мастера. Но их не так много, даже в Японии. Лучших не хватило на всех и стали создаваться современные (modern) видения карате. Так возник рукопашный бой, в котором удары руками и ногами напоминают технику карате, но по сути не используются заложенные в нем принципы. У меня есть другая версия. Изначальное карате, «original karate», было выращено на Окинаве. А Окинава сама была изолирована от Японии. Да еще представьте времена, когда очень берегли свою технику от посторонних глаз. На Окинаве практиковались сюрите и томарите, из которых в последствие развился стиль шотокан, нахате, ставшее основой для годзю­рю… В общем, у меня ощущение, что когда японцы заинтересовались окинавским искусством (Тодэ), они со свойственной им скрупулезностью повторили внешнюю схему. И очень мало кто из них действительно проник внутрь. За последнюю четверть века я посетил более 100 семинаров японских мастеров, и все они были лидерами различных направлений. И нигде не говорили о вещах, о которых мы сегодня говорим в традиционном карате ежедневно. Поэтому у меня назрел вопрос: они не говорят потому, что не хотят нас этому учить, или сами не знают? – К какому выводу вы склоняетесь? – Они не знают. – Каковы отличительные черты традиционного карате? – Отличий принципиальных два. Первое – это использование пола при создании и «доставке» техники. Но не такое банальное, о котором иногда говорят: давить в пол, и все. Деликатнее надо к этому отнестись. Здесь много тонкостей, которые и говорят о том, что это искусство. Нельзя просто напрячь все мышцы… То же самое в отношение кимэ: это не момент максимального усилия, как нам объясняли раньше, и это вовсе не означает необходимости одномоментного напряжения всего тела (шеи, плеч и т.п.). Мастерство заключается в том, чтобы напрягать только те мышцы, которые надо (и в нужное время), и наоборот, не задействовать те, которые использовать не требуется. «Попытайтесь напрячь все!» – этот посыл, возможно, пригоден для новичков, которые вообще не привыкли напрягаться. Но иногда мне кажется, что наше массовое карате застряло именно на этом этапе. Говоря о кимэ, нужно говорить о кинетической цепочке последовательно включающихся в работу мышц, передающих энергию к точке контакта. Все оказалось гораздо сложнее и глубже, но и интереснее поэтому (действительно настоящее искусство!). Второй аспект, которому у нас очень мало уделялось внимания – дыхание. Увязывать с дыханием следует каждое движение, ловить противника, чувствовать его, реагировать на все нужно именно дыханием. Без демонстрации это объяснить не так просто. – Мне кажется, в России – три этапа развития карате. Первый – романтический, так сказать, эпоха Брюса Ли. Почти не было источников, люди смотрели фильмы. Второй этап – спортивный. Третий, возможно, только начинается: благодаря накопленному как опыту, так и сомнениям. Мастера стремятся добраться до сути карате именно как боевого искусства. В какое карате пришли вы в свои 20 лет? – Эти три этапа действительно можно выделить. Когда­то карате было закрытым, на каких­то бумажках, без сенсеев, вокруг сплошной ореол таинственности. Люди, которые как­то могли ухватить знания – например, их родители работали в посольстве за рубежом, и можно было поучиться у настоящих мастеров хоть немножко – становились гуру в стране, где не было ничего другого. Реальный уровень этих учителей был – зеленый пояс, максимум коричневый. Тем не менее они были фантастически известны, а некоторые из них даже богаты: они набирали целые залы учеников, которые были готовы платить. Ну а мной, как и многими другими, двигал романтический порыв. Мы все были комсомольцами, а комсомол почему­то очень подталкивал заниматься запрещенными вещами. Впрочем, статья «О запрете карате» просуществовала с 1983­го по 1986­ой, а я начал заниматься в 1980­м, когда перевелся из Бийского педагогического института в Московский педагогический и получал большое удовольствие от настоящего образования: большая разница была между провинциальным и столичным институтами. Закончив Московский педагогический по специальности «физика и астрономия», я имел возможность получить еще большее удовольствие от еще более глубокой, настоящей науки в Московском государственном университете им. М.В. Ломоносова. Там закончил специальный факультет по специальности «прикладная математика». А в карате мне посоветовал пойти товарищ по общежитию, увидев мою неплохую растяжку. – Откуда растяжка? – В Бийском институте три года занимался спортивной гимнастикой. Это была единственная секция, которая меня восхитила, все же не бесконечный бег на лыжах. Были, конечно, люди, которые сомневались, что стоит в 18 лет начинать в спортивной гимнастике. Ну вот нравилось мне крутить солнце на перекладине! Хоть тогда не знал, что гимнастика, как и карате, относится к высококоординационным видам спорта, и мне это очень в жизни пригодится. В гимнастике я встретил своего первого учителя в спорте, это был очень глубокий, добрый человек – Геннадий Тихомиров. Потрясающий человек! Очень честный, он мне какую­то дорогу к хорошему открыл, показал, что спорт – это и борьба, и большой труд… Он отношения не имел к карате, но я считаю его своим первым сенсеем. – Возможно, когда путь истинный, не так важно, чем именно человек занимается. – Да. А в самом карате все выглядело небезупречно, так скажем. Хотя как звучало одно это слово – карате! «Кто же не хочет заниматься карате?» – примерно так я тогда ответил соседу по общежитию… Он меня повел в какую­то подвальную секцию. Одна группа у нас занималась борьбой – то ли дзюдо, то ли самбо, а другая тоже называлась то ли дзюдо, то ли самбо, но это было карате. Про сенсея мы знали только, что звать его Андрей, фамилию нельзя было спрашивать, все было невероятно таинственным. Кричать «киай» тоже было нельзя. Мы видели в подвальные окна ноги прохожих, и они могли обратить внимание, что тут происходит что­то не то. Мы становились в кибадачи, делали много дзуки, много блоков сото­уке и учи­уке, без какого­либо понимания динамики тела, без понимания дыхания и использования пола. Это было чисто внешнее копирование движений сенсея довольно невысокого уровня. После того, как мы проделывали кихон (на это уходило минут 15, долго ли в кибадачи простоишь) нам говорили: «Теперь работаем в парах». Это был эмпирический путь познания кумите, который никак не привязывался к технике карате. Так можно бросить человека в воду – выплывай, и он как выплыл, так и плавает. Но 10 рублей в месяц за карате я из своей повышенной стипендии в 45 рублей отдавал без колебания. Занятия захватывали, вокруг было много людей. Все старались, глаза блестели. Так я прозанимался до окончания института, три года. – Потом был запрет? – Я о нем потом узнал, мы и так были в полуподпольном состоянии. Просто я ушел в армию. Там, к слову, встретил очень интересного человека, капитана, с которым у меня была пара занятий. Он легко поиграл со мной и с моим карате. Убедительно и при этом очень интеллигентно. Не выбил зубы, не сломал нос, не закрутил руки – ничего не сделал, чтобы я был унижен, втоптан в грязь. Это же и есть цель Будо – с меньшим взаимодействием с противником доказать свое превосходство, предупредить схватку именно тем, что ты, без сомнения, более сильная личность. Когда агрессор это понимает – у него само собой пропадает желание пробовать. И тогда я видел, что каждое мое движение, попытка что­то сделать, предвидится и понимается. Возможно, он тоже не обладал особым уровнем, но просто не был такого низкого уровня, как я. На тот момент меня так это впечатлило, что я, вернувшись из армии, начал искать пути все­таки учиться карате. Тогда многие уходили в самопоиск, подбирали партнера: давай мы с тобой будем изучать, вот книжка, картинки, надевай перчатки, ты меня, а я тебя… Это невозможно, это безумие. Это как английский учить по самоучителю или, там, во сне. Много вы видели людей, чтобы они сказали: «Я выучил английский во сне»? – И куда привел ваш поиск путей? – В Олимпийский комитет. Это был 1988­й. Там какая­то большая конференция проходила. «А чем ты занимаешься?», – спросили меня в секретариате, на котором было написано: «карате». «Это понятно, а стиль какой?» «Шотокан», – ответил я, хотя никаким шотоканом там и не пахло просто потому, что я не знал ни одного ката, а ката является показателем стиля. – То есть карате едино? – Конечно. Стиль или школа – это просто путь, по которому мастерство набирается. – Как в музыке: ноты у всех одинаковые? – Да, вы можете быть джазовым исполнителем, играть классику или попсу, но и там, и там играть на рояле. Без умения играть не сможете выступать ни в одном стиле. Но вот я сказал в Госкомспорте: «шотокан», и женщина из секретариата говорит: «Тогда вам надо к Вуншу! Вон он там, в коридорчике». Я развернулся и увидел огромного человека, широкого, который даже в дверной проем входил как­то полубоком. Очень меня впечатлили его спина и корпус, вот, думаю, каков Вунш! Но это был президент Федерации кекусинкай Танюшкин, а сидевший в коридоре Сергей Николаевич Вунш оказалася маленьким и худеньким. Он дал мне координаты одного из лучших на тот момент в Москве тренеров – Андрея Владимировича Дорменко. К нему на Ленинский проспект я ездил из Одинцово два раза в неделю. От него я узнал, что такое ката. Все тогда соревновались по правилам WUKO, надевали какие­то тонкие накладочки на руки, не понимая, что они вовсе не избавляют от необходимости контролировать удар, в лучшем случае предохраняют от рассечения или другой травмы, если контроль не совсем удался – то есть по сути являются предосторожностью от не очень профессионального поведения. В том традиционном карате, которое есть у нас сейчас, мы формируем правильную технику создания решающего действия (тодомэ). Уделяем столько внимания контролю, что вопрос контакта не возникает сам по себе. Старт и законченность, киме… Контроль железный, а руки голые, и никого это не напрягает, не вызывает особого ажиотажа, не пугает. – На эту тему есть огромное количество спекуляций – контактное карате, вроде как, это мужское, серьезное, бесконтактное – хореография. – Развивая эту мысль, идут дальше. Говорят: «Зачем все эти правила, на улице правил нет!» То ли дело борьба без правил. И даже не замечают, что и в борьбе без правил есть правила. Иначе ведь можно укусить за нос или глаз выколоть… – Как оцениваете мастерство звезд боев без правил? – Есть возможность прокрутить в замедленном режиме. Сделайте это как­нибудь. Самые известные бойцы часто атакуют, закрыв глаза. Лучшие боксеры, например, так никогда делать не будут. Высовывать автомат из окопа, стрелять и опускать – в этом явно нет большого мастерства. Да, может быть, сила есть, и храбрость есть, но мастерство – это когда человек полностью контролирует своего противника. Вот чему надо учиться. – То есть противник может быть сильнее… – Проиграть может любой, но высокий уровень контроля противника дает все шансы вам. Речь не о том, чтобы наблюдать за соперником с неким невероятным психическим напряжением – в этом случае вы как раз сразу и проиграете. Система традиционного карате позволяет выстроить мастера, создать его, основная часть подготовки к поединку посвящена именно контролю всех фаз атаки с точки зрения позиции, с точки зрения дыхания. Действия противника перестают для вас быть сюрпризом. – На одном занятии вы заметили, что лезть вперед без техники – это не смелость, а глупость. – Это очевидно, хотя и не всем. Нужно работать над состоянием, которое позволяет контролировать своего противника. Как будто учитесь вождению. Вспомните себя, когда вы только начинали водить. Несетесь к перекрестку, и вдруг желтый – так неожиданно, паника, где тормоза! Проходит какое­то время – и вы чувствуете, что вот сейчас зажжется желтый, спокойно крутите руль и еще разговариваете с кем­то, не напрягаясь. – Ярость – тоже проявление страха? – Думаю, это атавизм детства. Иногда дети пытаются специально сделать себя более яростными, понимая, что тогда они могут напугать других детей. Взрослому это свойственно в пьяном виде, когда он хватает оглоблю и кричит: «Всех порву!». Это помогает человеку как­то убедить себя в собственной смелости, но технический уровень точно не повышает. – Как случилось, что спортивное карате перестало вас устраивать? – Я видел: растет мой дан. Вот уже второй, потом третий. Но я не получаю настоящего контроля противника. При этом меня нельзя было назвать ленивым, я уделял массу времени всем направлениям – кихон, ката, кумите. И почему я вижу пятых и шестых данов, которые вообще перемещаются, как зеленые пояса? У меня накопилось много вопросов ко всей этой системе. Когда у тебя нет инструментария, ты не можешь найти ответ. Но ты можешь когда­то увидеть мастера, который чем­то отличается. У него другая энергетика, он делает мощные гьяку­дзуки, мае­гери, и тебе это нравится, у тебя возникает ощущение правильности. Как спектакль: он вам нравится или не нравится. Вы наверняка не знаете, какие приемы использует Константин Райкин, но когда он держит зал, вы видите высокое искусство, и вы правы. Но это требует некоторого понимания законов искусства и продвинутости. И так в любом виде искусства, карате – не исключение. Впервые такое сильное впечатление произвел на меня Цугуо Сакумото (сейчас – 9 дан, трехкратный чемпион мира, председатель комитета по технике Всемирной федерации карате WKF, член комитета по технике Всеяпонской федерации карате) своим выступлением по ката. Он был как из другой галактики, гранд­мастер просто! Но тогда я не понимал, как это создается. Сейчас я понимаю, что энергия его действий – это результат правильно используемой динамики тела. Кстати люди такого уровня, как Цугуо Сакумото, никогда не стоят на месте и постоянно совершенствуются. Процитирую его фразу, которая очень близка мне по духу: «Чем больше Вы понимаете карате, тем меньше Вам нужно его изменять или модифицировать». Второй такой взрыв у меня произошел, когда я несколько лет назад увидел Ави (Ави Рока, один из ведущих инструкторов ITKF. – Ю.Л.). Это произошло в Польше на гашуку (международный семинар для инструкторов. – Ю.Л.). Мое сознание было просто взорвано тем, что человек говорит: «Any punch, any kick» (любой удар рукой или ногой!). То есть просит атаковать его, никогда не конкретизируя, какую именно атаку нужно делать и каждый раз отвечает так, будто знал заранее. Он вызывает совершенно разных людей, эти ассистенты никак не договаривались с ним. Он хорошо контролирует саму схему. Атака мгновенна, откуда такой высокий контроль? Первое, что я понял – этот контроль происходит от пола. Он держится за пол, так мне показалось. И я начал свои первые шаги в этом направлении. Это было страшно неудобно, потому что меня, уже третьего или четвертого дана, отбрасывало назад, к технике белых и желтых поясов. Начать контролировать, как стоят стопа, колени, переделывать базовую стойку. И тут я нашел много важных подробностей. Я убедился, что плохо чувствую свое тело, у меня какие­то деревянные ноги. Постепенно, шаг за шагом я понимал, что стопы должны быть более чувствительные, более развитые. Это деликатное ощущение пола, которое не лишено силы, и в то же время очень чуткое. Потом уже я узнал, что работа стоп в традиционном карате – это целая область, называемая унсоку. У нас никто про это не знает – как и про то, что такое мучими, укими, гамаку. Это не названия мест на теле или техники, это области знаний, относящиеся к моменту создания техники. – Именно встреча с Ави Рока определила ваш курс на традиционное карате в итоге в ITKF? – Я увидел, что вот он, путь. Я увидел лицо человека, который вообще никогда не закрывает глаза! У него нет напряжения или испуга. Его чувствование противника на таком уровне, что он предсказывает и предопределяет, что человек будет делать. Это было настолько интересно! Я понял, что хочу быть не точно таким, как Ави Рока, но хочу делать так же. – Я слышал легенду, что Ави приехал из Израиля в Лос­Анджелес без денег и связей, только чтобы заниматься у Нишиямы, и сказал сенсею, что он готов делать что угодно. – Да, так он и приехал. Очень интересно много лет спустя высказывался Нишияма о нем, уже как об одном из лучших своих учеников. Вряд ли кто­то становился совсем уж близким другом Нишиямы, все­таки это был японец старой закваски, достаточно дистанцированный от всего… Так вот, Ави уже из Израиля приехал с черным поясом, Нишияма посмотрел на него всего одно занятие и подумал: ничего из него не получится (позже, в дружеской беседе, сенсей Нишияма сам об этом сказал). Годы спустя благодаря Ави команда США выиграла в финале чемпионата мира против команды Италии. Первые два боя закончились с нулевым счетом, в третьем против итальянца вышел Ави и быстро, и как бы совсем легко взял два вазаари. Ави говорит, что после этого Нишияма чуть­ли не единственный раз похвалил его, да и то в своей скупой манере: «..ты слишком долго спал». Сейчас Ави – это человек, которого ждут во всех частях света. При этом он абсолютно не страдает звездной болезнью, прост и открыт. – Один из моментов, который не может не импонировать в ITKF ­­ это уважительный, но вполне демократичный стиль общения с сенсеями. Зачастую в карате доминирует другое: все носят мастера, как расписную вазу. – Да, сзади бежит человек, несет кимоно, много чинопочитания, атрибутики… . Эту манеру и наши «сенсеи» скопировали быстрее, чем многое другое. Очевидно, что подобная потребность возникает у проблемной, комплексующей, нереализованной личности. Состоявшийся человек, будь он музыкант или мастер карате, прост. Как Ави. Как Квечинский (Володзимеж Квечинский, новый президент ITKF – Ю.Л.). Плюс – подходы в карате проецируются на весь деловой стиль: все делается очень собранно, качественно и высокопрофессионально. – Вы и сами голос, по­моему, не повышаете. – Могу повысить, если это нужно для привлечения внимания: не потому, что злюсь. Никогда не злиться стараюсь искренне. Зачем время и энергию тратить, столько надо объяснять. Нишияма показывал ученикам элемент один раз и говорил: «Занимайтесь, на недельку вам хватит». Да и английский у него долго был не настолько хорош, чтобы растолковывать все детали. Сейчас система образования стала более щадящей, нужно объяснять. Те, кто идут сейчас за мной, просто счастливчики: я на русском языке раскладываю им то, что насобирал по всему миру, через себя просеял, через труд, проблемы, поиски. Даю им эти сливки в готовом виде. – Однако ваши сыновья, которые сами уже сами являются мастерами, вполне могут с вами спорить, как я наблюдал. – Да, иногда приходится спорить и с Антоном (30 лет, 3 дан ITKF), и с Кириллом (22 года, 2 дан ITKF), потому что они взрослые люди, и вполне нормально для них иметь свое мнение. Раньше споров было больше, когда они хотели побыстрее добиться результата, а я говорил, что завтра ты этого результата добьешься, но его придется переосмысливать и возвращаться на начальную позицию – так не лучше ли сразу расти медленнее, но верно, чем разбивать свою жизнь на множество этапов. В этом смысле младший, Егор, в свои десять лет счастливее нас: ему не приходится ничего переосмысливать – он спокойно, с удовольствием тренируется в правильном ключе. Речь идет о постановке техники. Самодеятельный музыкант (духовик) с плохо поставленным амбушюром может играть на флейте (трубе, кларнете и т.п.) в каком­нибудь оркестрике, но сразу будет видна разница между ним и любым учеником музыкальной школы, в которой амбушюр ставят правильно. На то она и база, чтобы лежать в основе всего. Неслучайно Нишияма будучи приглашенным в Японию после процедуры награждения в императорском дворце, на вопрос японских мастеров, практиковавших в Хонбу Додзе JKA (центральный зал карате шотокан Японии), об оценке их работы сказал лишь одно: «Всё неправильно!» Если база ушла в сторону – нельзя сделать конкретных замечаний, чтобы что­то подправить, нужно возвращаться к истоку. – Ваши ученики выигрывают мировые и европейские первенства по традиционному карате. Егор тоже пойдет в большой спорт? – Он уже выигрывал российские соревнования по ката дважды. Если в кумите, особенно в детском возрасте, все чуть­чуть зависит от удачи, чуть­чуть от смелости, то ката – лучший показатель правильного амбушюра. Но он кроме карате занимается музыкой и изобразительным искусством… Важно, что техника у нас связывается с правильным дыханием, найдена методика, которая вписывается во всю образовательную систему (это очень не просто методически решить для детского возраста). Для меня более важно развитие личности любого моего ученика и собственных детей также. – Ваша жена Виктория, руководитель центра дошкольного образования «Сказка», разделяет ваши педагогические подходы? – Да, и у нее синий пояс и она, несмотря на свою чрезвычайную занятость, использует любую возможность, чтобы потренироваться в нашем додзе.. – Пару лет назад, когда вы писали письма в ITKF с просьбой принять туда российскую организацию, мне казалось, честно говоря, что ничего не получится. Помню ощущение победы, когда все неожиданно получилось. – Для меня самого это было удивительно и странно. Мне говорили, что это невозможно, что у других организаций куда сильнее лоббисты. Но, видимо, и правда нужно «делать, что должно, и будь, что будет». Сейчас формируется костяк людей, которые, я уверен, будут мощно развивать традиционное карате в России. Как правило, это люди, которым за 40, которые, как и я, в какой­то момент засомневались в своем карате, это заставило их задуматься и искать настоящее, а найдя, поверить в это… И у нас есть все возможности реализовать такой проект, как создание Института традиционного карате России. Международный институт уже существует, меня восхитила концепция его развития, озвученная Квечинским и Нельсоном (Нельсон Каррион, Президент Института традиционного карате ­­ Ю.Л.). Подход прагматический: есть ряд мастеров высокого уровня, между ними распределяются направления работы. Уже нет «феодальной раздробленности», когда ученик смотрит в рот одному мастеру. Чтобы, например, матанализ был полноценным предметом в вузе, он не должен быть матанализом исключительно профессора такого­то. Это должно быть достоянием многих профессоров. Современное карате тоже требует прозрачной системы доступа к знаниям. Назрела, если угодно, необходимость корпоративного управления. ITKF провела большую работу. Карате, такое закрытое и клановое, превратилось во всесторонне разработанную и доступную систему. Ее архитектура закончена, что не означает, что различные направления не должны развиваться. Наоборот, понятно, где науку можно двигать дальше. – Возможно ли это без государственной поддержки традиционного карате? – Если у нас будет государственная поддержка – хорошо, быстрее распространятся правильные подходы, наша страна быстрее станет более здоровой и умной. Не будет – люди сами этого захотят, заботясь о себе и о детях. Ведь главное, что дает традиционное карате – это радость. Я испытываю неописуемое чувство восторга от того, как я развиваюсь, получаю от своих занятий колоссальную эмоциональную подпитку. Обучать других для меня большое удовольствие, но самостоятельные тренировки я люблю еще больше и они другие… – Радость бытия ­­ это уже из философских аспектов карате? – Практикуя карате, вы получаете набор ключей для разных жизненных ситуаций. Вы подхватываете идущего рядом человека, когда он поскользнулся и только начинает падать. Ваш мозг уже не гоняет вас по одним и тем же цепочкам стереотипов – вы открыты миру и реагируете на все адекватно и сразу. Вы выходите из плена «плохих» обстоятельств, перестав воспринимать их как огромную проблему: вряд ли стоит думать о дожде как о трагедии, дождю ведь все равно. – Наверное, в конечном счете все это – о любви: к жизни, к окружающим. – Конечно! Если мы на правильном пути, и правильно относимся к миру, мир в ответ начинает радовать нас всеми своими гранями. Беседовал Юрий Львов, 1 дан ITKF, редактор журнала «КоммерсантЪ.Деньги»
