Кутузов. Бычков С.П. Л.Н. Толстой: Очерк творчества. — М.

www.a4format.ru
Бычков С.П. Л.Н. Толстой: Очерк творчества. — М.: Государственное издательство художественной
литературы, 1954.
С.П. Бычков
Кутузов
Противоречивость мировоззрения Толстого сказалась в трактовке образа Кутузова.
Толстой, с присущей ему огромной проницательностью художника, правильно
угадал и великолепно запечатлел некоторые черты характера великого русского полководца Кутузова: его глубокие патриотические чувства, его любовь к русскому народу
и ненависть к врагу, его близость к солдату. Вопреки лживой легенде, созданной официозной историографией об Александре I — спасителе отечества — и отводившей Кутузову
второстепенную роль в войне, Толстой восстанавливает историческую истину и показывает Кутузова как вождя справедливой народной войны. Кутузов был связан с народом
тесными духовными узами, и в этом заключалась его сила как полководца.
«Источник необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений, – говорит Толстой о Кутузове, – лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе
его. Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями его,
в немилости находящегося старика, выбрать, против воли царя, в представителя народной войны».
В решающие моменты всей военной кампании 1812 года Кутузов ведет себя как
полководец, близкий и понятный широким солдатским массам; он действует как
подлинный русский патриот. Пушкин писал о Кутузове:
«Один Кутузов мог предложить Бородинское сражение; один Кутузов мог отдать Москву
неприятелю, один Кутузов мог оставаться в этом мудром деятельном бездействии, усыпляя
Наполеона на пожарище Москвы и выжидая роковой минуты: ибо Кутузов один облечен был
в народную доверенность, которую так чудно он оправдал!»
В этой лаконической пушкинской характеристике отражено глубокое постижение
личности великого полководца, здесь содержится в то же время как бы зерно замысла
образа Кутузова в «Войне и мире» Толстого. Кутузов во всем противостоит Наполеону.
В «Войне и мире» создаются как бы два идейных центра — Кутузов и Наполеон:
к Кутузову тяготеет все истинно русское, патриотическое, преданное родине; к Наполеону
— все европеизированное, карьеристское, развращенное. Собственно, такие типы, как
Друбецкой, по своим моральным принципам в конечном счете восходят к Наполеону как
к наиболее удачливому карьеристу.
Воплощением простоты, добра и правды является Кутузов, вождь народной войны.
Он обладает не только моральным превосходством над Наполеоном, но оказывается и
более искусным полководцем. В показе всего этого — несомненная историческая заслуга
Толстого.
Кутузов был гениальным полководцем, он прошел великолепную школу под руководством Суворова, все его военные операции отличались глубиной стратегического
замысла. Отечественная война 1812 года, в ходе которой Кутузов, по глубокой оценке
И. Сталина, «загубил Наполеона и его армию при помощи хорошо подготовленного
контрнаступления», явилась триумфом его полководческого искусства, которое оказалось
выше полководческого искусства Наполеона. В своей многогранной военной и дипломатической деятельности Кутузов проявлял присущие ему глубокий и проницательный ум,
блестящее дарование, огромную опытность, незаурядные организаторские способности.
Однако следует подчеркнуть, что в образе Кутузова в «Войне и мире» наряду с исторически и психологически верными чертами его характера имеются и ложные черты.
Толстой всюду стремится отметить, что Кутузов был лишь мудрым наблюдателем
событий, что он ничему не мешал и ничего не предопределял. В соответствии со своими
www.a4format.ru
2
историческими взглядами, в основе которых лежало отрицание роли личности в истории
и признание извечной предопределенности исторических событий, Толстой раскрывает
образ Кутузова как пассивного созерцателя, являвшегося якобы лишь послушным орудием в руках провидения.
Поэтому у Толстого «Кутузов презирал и знание и ум и знал что-то другое, что
должно было решить дело». Это другое было «старость», «опытность жизни». Князь
Андрей при встрече с ним заметил, что у Кутузова осталась лишь «одна способность
спокойного созерцания событий». Он «ничему полезному не помешает и ничего вредного
не позволит».
По мысли Толстого, Кутузов руководил лишь моральным духом войск:
«Долголетним военным опытом он знал и старческим умом понимал, что руководить сотнями тысяч человек, борющихся со смертью, нельзя одному человеку, и знал, что решают участь
сражения не распоряжения главнокомандующего, не место, на котором стоят войска, не количество пушек и убитых людей, а та неуловимая сила, называемая духом войска, и он следил за этой
силой и руководил ею, насколько это было в его власти».
А в другом месте Толстой пишет, что в сражении все зависит «от того человека,
который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура!»
Толстой был, конечно, глубоко прав, когда указывал на значение морального фактора в войне, играющего подчас решающую роль в сражениях. Здесь Толстой прав не только
как писатель и великий психолог, но и прав с чисто военной точки зрения. Вся буржуазная
и официозная историография, сводившая историю к подвигам полководцев и героев,
воспевавшая большей частью захватнические войны, не придавала моральному фактору
решающего значения. Именно Толстому, понявшему народный характер Отечественной
войны 1812 года, суждено было сделать это важное открытие и художественно запечатлеть его в незабываемых картинах. Толстой и по собственному опыту Севастопольской
обороны знал, что только морально-патриотическая стойкость русских войск позволяла
им так долго удерживать героический город перед лицом до зубов оснащенной передовой
техникой врага. Подчеркивая роль морального фактора в войне, Толстой наносил сильнейший удар по многочисленным военным концепциям, предусматривавшим только мертвую
технику армий и забывавшим о живых солдатах. И тем не менее организаторская роль
Кутузова в Отечественной войне 1812 года Толстым сознательно принижена.
Исторический Кутузов, разумеется, прекрасно понимал, что все из перечисленных
элементов играют свою, в зависимости от обстоятельств, большую или меньшую роль
в войне. Иногда это «место», как было при Бородине, — позиция, не случайно подвернувшаяся русской армии, как пишет Толстой, а сознательно выбранная Кутузовым
и вполне отвечавшая требованиям обороны. Иногда — вовремя отданное «распоряжение
главнокомандующего», — таким было распоряжение Кутузова, направившего в самый
разгар Бородинского сражения кавалерийский корпус Уварова и казачью конницу
Платова для охвата левого фланга французов и тем сорвавшего начатую атаку Наполеона
на центр русских позиций. Иногда — превосходство в вооружении, как было при Тарутине и Малоярославце, где Кутузов преградил путь Наполеону на Калугу, в частности,
и потому, что имел 622 орудия против 360 у французов.
Все это Толстой, однако, переосмысливает по-своему, в свете своей «философии»
войны. Это особенно раскрывается в его отношении к знаменитому фланговому маршу
Кутузова. Толстой прилагает немало усилий для доказательства того, что в этом маневре
русской армии не было ничего «глубокомысленного», что в основе его лежали не глубокий стратегический замысел и сознательная воля полководца: по его мнению, «фланговый марш нельзя приписывать никакому одному человеку», а неким стихийным законам, в действительности управляющим войной, и армия, повинуясь этим законам, якобы
естественно повернула на Калужскую дорогу.
www.a4format.ru
3
Но стоит обратиться к историческим документам, и от всех этих искусственных
и ложных в своей основе построений не останется и следа. Идея флангового марша возникла не стихийно, а принадлежала Кутузову. Вот выдержки из его писем. 3 сентября, то
есть спустя неделю после Бородинского сражения, Кутузов уже ставил в известность
подчиненного ему Ф. Винценгероде о новой задуманной им операции:
«Намерение мое есть сделать завтра переход по Рязанской дороге; потом другим переходом
выйду я на Тульскую, а оттуда на Калужскую дорогу в Подольск. Сим движением я надеюсь
привлечь на себя все внимание неприятеля, угрожая с тылу».
11 сентября он сообщал в письме родным:
«Истинно русские понимают, что кампания в настоящее время только еще начинается. Вы
можете спокойно оставаться у себя, потому что мы переносим театр войны, прикрывая Тулу
и Калугу».
После того как Наполеон, оказавшись бессильным прорваться в южные губернии,
окончательно повернул на старую, разоренную им Смоленскую дорогу, Кутузов перешел
к его неотступному преследованию. «Думаю, – заявил он, – нанести Наполеону величайший вред параллельным преследованием и действовать на его операционные пути...»
Известно, что этот «фланговый марш» Кутузова, означавший по своему характеру
подлинное контрнаступление, и привел к окончательной гибели полчища Наполеона.
Однако мощный реализм Толстого нередко преодолевал сковывающие его путы
фаталистической философии, и на страницах романа появлялся Кутузов, полный кипучей
энергии, решимости, активного вмешательства в ход военных действий. Таков Кутузов,
потрясенный рассказом князя Андрея о бедствиях России, «с злобным выражением лица»
говорящий по адресу французов: «Дай срок, дай срок». Таков Кутузов и на Бородинском
поле, когда немец Вольцоген со своим холодным умом и сердцем, будучи совершенно
равнодушным к судьбе России, докладывает ему по поручению Барклая-де-Толли, что все
пункты русских позиций в руках неприятеля и что наши войска бегут. Рассвирепевший
Кутузов кричит на Вольцогена:
«Как вы... как вы смеете!.. Как смеете вы, вы, милостивый государь, говорить это мне. Вы
ничего не знаете. Передайте от меня генералу Барклаю, что его сведения несправедливы и что
настоящий ход сражения известен мне, главнокомандующему, лучше, чем ему... Неприятель отбит
на левом и поражен на правом фланге... Извольте ехать к генералу Барклаю и передать ему на
завтра мое непременное намерение атаковать неприятеля... Отбиты везде, за что я благодарю бога
и наше храброе войско. Неприятель побежден, и завтра погоним его из священной земли
русской».
Здесь — все в движении, Кутузов — сама энергия, подлинный полководец, умеющий вовремя ободрить войска. И хотя на следующий день осуществить наступление изза сильных потерь не удалось, приказ Кутузова сыграл решающую роль, он дошел до
сердца каждого солдата и вдохнул в него новые силы, ибо был основан на глубоком
патриотическом чувстве, «которое лежало в душе главнокомандующего, так же как и в
душе каждого русского человека».
А какая энергия решимости, какая сила гениальной, проницательности проявлены
Кутузовым на военном совете в Филях, когда он отдавал приказ об оставлении Москвы во
имя спасения русской армии! В этих и некоторых других эпизодах «Войны и мира» перед
нами подлинный полководец Кутузов. Но в целом, как видим, его образ является глубоко
противоречивым.
Этот образ служит, быть может, самым ярким показателем глубокой внутренней
противоречивости всей идейной проблематики «Войны и мира». Уже здесь, еще до завершения духовного кризиса, Толстой высказывает ряд идей, которые впоследствии войдут
составной частью в его учение, уже здесь его гуманизм иногда теряет свои конкретноисторические и национальные очертания, и писатель рассуждает о человеке вообще,
www.a4format.ru
4
о некоей абстракции, лишенной каких-либо сословно-классовых, национальных признаков. Уже здесь начинает вступать в права его доктрина «совести» и «всеобщей» любви,
и писатель оценивает некоторые поступки своих героев с позиций «вечных» начал нравственности, вечных истин религии. На страницах «Войны и мира» получает дальнейшее
развитие теория «непротивления злу» и нравственного самоусовершенствования, едва
намеченная в его более ранних произведениях.