ЮНГ: СИМВОЛИЗМ, МИФОЛОГИЯ, ИНДИВИДУАЦИЯ ПСИХОТЕРАПИЯ
реклама
ПСИХОТЕРАПИЯ ЮНГ: СИМВОЛИЗМ, МИФОЛОГИЯ, ИНДИВИДУАЦИЯ С.С. Ванеян, профессор Кафедра всеобщей истории искусства факультета МГУ им. М.В. Ломоносова Ключевые слова: психоанализ, бессознательное, эго, суперэго, символизм, мифология, индивидуация. Индивидуальное, бессознательное – многомерное и весьма осмысленное пространство человеческой психики, где, как выясняется, информация, смысл не просто хранятся. Психика сама есть смыслопорождающая структура, где смысл формулируется, обретает свои формы. И вот психоанализ со всей своей изощренной теорией и практикой дает нам пример того, как мы можем ориентироваться во всех этих многоуровневых системах смыслов. Психоаналитическая модель психики – это модель именно смыслопорождающей активности. Вслед за психоанализом мы выделяем три уровня, три слоя души: некую сердцевину, Эго, или я (сознание, пузырь, структура, которая состоит из одной поверхности). Вокруг – область Суперэго, а внутри, в этой оболочке – зона Ид, Оно или Бессознательного. Образ пузыря – очень характерен, подчеркивает динамику и некую неопределенность, неустойчивость состояния сознания, которое зависит и от внешнего воздействия. Можно взять и проколоть оболочку или изнутри разорвать. Или расширение сознания, или его коллапс. И эти довольно зловещие метафоры отражают ситуацию с психикой человеческой, везде динамика, везде конфликты, напряжение – понятно, почему психоанализ называют динамической моделью психики. Другой очень важный аспект психоанализа, другая модель – топографическая. Структурированность сознания, психики, наличие там регионов, областей. И существует еще так называемая экономическая теория – представление о том, что все процессы в душе суть процессы обмена, взаимодействия, которые связаны с переносом, передачей неких сил. Главное в процессе взаимообме- на – принцип экономии, минимального напряжения этих самых сил (меньше переживать и выходить из всех ситуаций с минимальными потерями). Иногда вызывает чувство удовольствия, когда это удается, но бывают случаи, когда психика не справляется с этим минимальным напряжением. И переживание того, что нужно еще сильнее напрячься, что какие-то дополнительные траты энергии душевной необходимы, что нечто не достигнуто, недоделано, недоступно и упущено, что могут быть аффекты – все подобное порождает фрустрации и неврозы, которыми психоанализ занимается практически. Топографическая модель, структурная – как раз представлена как будоражащая воображение. Именно здесь мы можем пойти немножко дальше, чем это делал Фрейд. Хотя он тоже не стеснялся и развивал свою метатеорию в область культуры, истории, этнологии, религиоведения – чем он только не занимался, особенно вторую половину своей достаточно продолжительной жизни! До него этим занимались историки, философы. Этим занимался и один из учеников его, точнее, не ученик, а как бы друг, потому что он автономно занимался психологией, потом они сошлись, подружились – и потом разошлись. Карл Густав Юнг. Разрыв с Юнгом Фрейд переживал очень болезненно… Тоже момент невроза. Почему так ужасно? Потому что Юнг был почти гениальным мыслителем. Во всяком случае, Фрейду явно не хватало культурологической, религиозной глубины, которая Юнгу досталась по наследству – он швейцарец и происходил из пасторской семьи. И вот эта приобщенность через Юнга к чему-то достоверному и одновременно традиционному… Главное, чего Юнг достиг в психоанализе, – расширение психоанализа в область религии, мифологии, в область сакрального. В конце концов, Юнг стал четко отличать свою психологию от психологии Фрейда. Важно, между прочим, не путать юнгианскую аналитическую психологию и фрейдистский психоанализ. Общий пафос – именно анализ, структурный подход к изучению души. Но Юнг открывает в этой структуре еще один, самый низовой, исходный уровень, который он назвал коллективным бессознательным. То, чем отличается коллективное бессознательное от индивидуального, – это его принци- № 1 • 2015 В статье приведены ключевые положения учения Юнга: символизм, мифология, индивидуация с подробными дефинициями и примерами. Даны отличия ряда положений юнгианства от фрейдизма с подробными дефинициями и примерами. 55 СОВРЕМЕННАЯ ТЕРАПИЯ В ПСИХИАТРИИ И НЕВРОЛОГИИ № 1 • 2015 пиальная непознаваемость. Это очень важный момент. Действительно, там человек соприкасается с такими зонами бытия, которые ему неподвластны. Собственно, в этом и заключается религиозность подхода Юнга. Религия начинается там, где есть мистериальный опыт встречи с иным, трансцендентным, инородным, чужим, абсолютно непохожим, – это и есть начало всякого религиозного чувства. И главное, что это иное, непознаваемое, недоступное, сверхсущее – оно находит себе место, обнаруживает себя в человеческой душе. Абсолютно такая вот христианская идея – Юнг ничуть не оригинален. Но он изучал возможности косвенного соприкосновения с этим Коллективным Бессознательным, с трансцендентным фундаментом души. Потому что если это невозможно воспринимать напрямую, то с этим можно иметь дело косвенно. И это самое Коллективное Бессознательное действительно косвенно, иносказательно свидетельствует о себе и о тех процессах, которые в нем происходят. Здесь очень важно различать стадии в развитии концепции Юнга. Во всяком случае, Юнг это Коллективное Бессознательное воспринимал поначалу как такое неличностное начало, не персонифицированное, позднее он в этом видел и личностные аспекты. Важно то, что у Коллективного Бессознательного есть тоже своя структура, которая представляет собой систему взаимодействующих друг с другом архетипов, и их можно назвать узловыми точками Коллективного Бессознательного. Это показательно, но недостаточно. Во всяком случае, эти архетипы Юнг воспринимал чуть ли не как божественные, демонические существа, наделяя их всевозможными нуминозными признаками. Очень важно представлять себе связь юнгианской психологии с феноменологией религии, например с богословием Ф. Отто. Это он вводит понятие «нуминозное» – от слова «нумен», «божество» – это некая сила, которая воздействует на человека, пробуждая всевозможные характерные состояния трепета, ужаса и одновременно подчинения, зависимости, поклонения и благоговения. Замечательная особенность Юнга состоит в том, что он не стеснялся использовать традиционные понятия. Архетип – понятие крайне традиционное, и его широко использовал еще Филон Александрийский. Архетип, если брать христианскую традицию, это то же самое, что прообраз. Но Архетип, в отличие от прототипа, не указывает на свое небесное происхождение. Архетип – это просто нечто, что находится в начале – это может быть начало, восходящее и с Земли, а может быть подземное. Во всяком случае, Юнг не так уж прозрачен в своей теории архетипов. Тем не менее знаменита, всем нам известна юнгианская классификация архетипов, которые иногда выступают парами, иногда выступают единичными сущностями. Во всяком случае, это тоже напоминает нам некоторые достижения ранней духовной 56 истории человечества, конечно же, гнозис, со всей этой системой эонов, образующих загадочную Плерому того же Валентина… В принципе, и Юнг допускал бесконечное количество архетипов… Поэтому юнгианскую психологию можно называть и воспринимать именно как своего рода психологизированный гнозис, или гностическую психологию. …И вот эти архетипы тоже образуют такую систему-плерому – пары, с которыми каждый образованный человек умеет обращаться. Это пара Анимус и Анима – которые ближе всего к психоанализу, потому что это мужское начало в женщине и женское начало в мужчине. Анима – душа, нечто немного (или много) биологическое, хотя Юнг различал их и по гендерному признаку. Анима – это живое и животворящее женское начало. Сам Фрейд с этого начинал. У него был такой друг – Вильгельм Флисс, и они совместно открыли бисексуальное в человеке – присутствие женских свойств в мужчине и мужских в женщине. Эти свойства для Юнга уже не просто некие качества, а узловые моменты организации психики. Не забываем также о Платоне, об образе андрогина – знаете, что такое андрогин, да? Так вот, эти самые андрогины присутствуют в человеке, в его Коллективном Бессознательном. В отличие от Фрейда, Юнг все это помещал в принципиально малодоступную для человека область. В живой повседневной практике человек встречается с проявлениями архетипов. Анима – мужское начало. Мужчина и женщина тянутся друг к другу, ищут себе подобное. Вот такой платонический (хотя, конечно, ничего платонического здесь нет) – такой миф, он обретает новую жизнь у Юнга. Обратите внимание на специфическую, в том числе и повседневную, диалектику: бизнес-вуман – это женщина во власти архетипа Анимуса. Чрезмерно пассивный, чувствительный мужчина – преобладание Анимы. Дальше, такая важная архетипическая структура – это Эго. Анима и Анимус отвечают за природное, биологическое начало человека – это связь с природой. Эго – это связь человека с самим собой. Это очень важная функция самоидентичности, на этом вся жизнь построена – то, что мы себя осознаем собой, не путаем с другими, – это очень важно. Это именно то, что выводит нас из глубин животного бытия. Большинство внешних впечатлений воздействует на поверхность души негативно, в качестве раздражителей, от которых хочется уклониться. Поэтому у Эго есть тоже пара, такая темная фигура, которую Юнг называет Тенью. Ее скрыто положительная функция связана с обнаружением и активизацией всего того, что человек в себе отрицает. То, что он желает от себя скрыть, вмещается в архетип Тени. Это все то, что мы не хотим знать о себе, темное, нехорошее, недоброе, непозволительное, неприятное, неуютное. Но не только потому, что иногда человек не хочет знать о себе, наоборот, что-то чудесное, и тогда ПСИХОТЕРАПИЯ Эго стремится подменить собой эту Самость. Самость – это нечто иное, больше Эго. Главное в Самости – то обстоятельство, что, обретая себя, человек обретает связь с чем-то большим, чем он есть. Не опускается, экономя, как ему кажется, силы, на дочеловеческий уровень, а, совершая усилие, восходит на уровень более высокий, на уровень – практически божественный. Трансцендирующий пафос всей этой и теоретической, и практической перспективы нельзя не отметить. Фрейд в этом смысле кажется более простым. Личность для Юнга – это индивидуальность, открытая вовне, открытая чувствам высшим, чемуто большему. То есть личность – это человеческая индивидуальность, которая обогащена взаимодействием с некими внешними силами, которые находятся вне и выше него, превосходят его, но точно также открыты ему. И вот эта структура – это действительно реальный каркас человеческой психики. Внутри же психика – в качестве субстанции, материала, из которого всё это собирается, имеет дело с образами. Идея того, что психика субстанциально имеет дело с образами, можно сказать, самая сокровенная идея юнгианства, весьма полезная и для всяких прочих парадигм, имеющих дело с образами, изображениями и прочими разновидностями репрезентации (вообще – презентативности как таковой). Юнгианская теория образов и образности очень богатая, разработанная и весьма, повторяю, полезная. Как терапевт, практик Юнг использовал, например, прием активного воображения. Как свободные ассоциации у Фрейда – так активное воображение у Юнга. Говоря кратко, необходимо и возможно создавать условия для того, чтобы пациент мог раскрыть силу своего воображения, которое является прямой функцией сознания. Психика функционирует в чистом, незамутненном и, теоретически, свободном, неискаженном виде именно на уровне воображения – способности человека создавать образы вещей, представлений, состояний, стремлений, переживаний, впечатлений и прочее, а также, что совсем немаловажно и принципиально, – взаимодействовать с подобными образами, репрезентантами, представителями всех перечисленных вещей. Юнг же открыл тот факт, что всякий человек может не просто придумывать ситуации, а именно создавать такие картины практически из ничего, точнее говоря, из того, что не принадлежит внешнему, материальному, физическому миру, зато прочно связано с миром психическим, внутренним, но вовсе не имманентным, но трансцендентным как раз в глубинах этой самой психики. Другими словами, если для Фрейда фантазирование – форма самообмана, то Юнг открыл и оценил креативную, активную сторону той же способности. Вот у него такой пример характерный: он просто предлагает пациенту представить, что тот № 1 • 2015 оно тоже находит прибежище в Тени. Это не есть отрицательное Эго. Человек по природе своей бинарен, конфликтен. В нем заложено архетипическое, сущностное именно на этом диалектическом уровне тоже – и это архетип Тени. Очень важный архетип проявляет себя в образе Великой Матери. Он тоже присутствует непременно в психике, но необязательно должен себя проявлять везде и всегда. Тем не менее когда человек оказывается в безвыходной зависимости от практически безличностного женского начала – это значит, что этот архетип поднял голову и намерен человека терроризировать. Мудрый старец, Вечный Младенец – и такие мифологемы приобретают у Юнга характер архетипов. И венец всей архетипической системы – это архетип Трикстера, функционально отвечающий за фундаментальную амбивалентность души: он и шут, и дурак, и одновременно мудрец. Структура, в которой соединяется несоединимое. Это то, что в игральных картах и картах Таро фигурирует в виде джокера. В мифологических, обрядовых структурах ему могут соответствовать шаман, пифия, пророк. Этот архетипический образ скрывает целую не только юнгианскую мифологию, но и методологию: Юнг не только метафорическитеоретически, но и практически пытался иметь с этим дело. Важно понимать, что архетипы практически участвуют в жизни человека, они представляют собой некие силы, силы эти архаические, доисторические, первобытные, иррациональные, которые стремятся подчинить психику прежде всего на эмоциональном уровне. И овладев ею, опускают ее вниз. Именно эмоции являются симптомами проникновения архетипического в нашу душевную сознательную жизнь. И проникновение архетипов в человеческое сознание означает опасность возвращения на уровень доличностного архаического развития. Такую архаизацию души, примитивизацию сознания Юнг называл инфляцией, обесцениванием психики. Инфляция – прямое последствие вторжения архетипического в сознательную жизнь. Например, кривляющиеся подростки непроизвольно подчиняются действию некой силы, которая им просто морочит голову, внушая мысль, что они тем самым реализуют или обозначают свою индивидуальность, автономность, свободу, уникальность, хотя всё – с точностью до наоборот… Противоположность архетипизации – это процесс индивидуации, одно из ключевых понятий у Юнга, если не главное. Обретение Самости, обретение сердцевины собственной личности, судьбы, предназначения в жизни – то, что, говоря терминами религиозными, является божественным замыслом о человеке, то, чем человек должен быть, ради чего человек пришел в мир, ради чего он живет и что осуществляет в своей жизни. Самость нельзя путать с Эго. Эго – это архетип. Эго – это не совсем хорошо. 57 СОВРЕМЕННАЯ ТЕРАПИЯ В ПСИХИАТРИИ И НЕВРОЛОГИИ № 1 • 2015 идет горной дорогой. Можно попросить, и человек сможет нарисовать картину, что слева, что справа – создается некая реальность. Более того, можно смоделировать ситуацию, когда возникает состояние неопределенности, поворота дороги. И можно заставить человека войти в эту ситуацию и представить – а что может быть за этим самым поворотом. И человек как бы представляет – поворачивает – и там нечто реально открывается. То есть происходит активизация нашей фантазийной деятельности. Но на самом деле они не просто придумываются, эти образы, они как раз именно извлекаются из зоны Коллективного Бессознательного. Изображения, строго говоря, – для Юнга ключи к Коллективному Бессознательному. В этом и заключалась идея Юнга: в момент активизации воображения человек обретает доступ к Бессознательному и обнаруживает, что и Бессознательное с ним пытается взаимодействовать – разговаривать именно посредством образного языка. Образ – самое общее понятие, но Юнг различает в этих образах две возможные противоположности, на которых мы должны остановиться чуть подробнее. Самое существенное – понять, что образ – это и есть субстанция психики. Дорациональность, метафоричность, поэтичность – всё это прямые признаки психической реальности, жизни души во всех ее аспектах и размерностях. И в этом контексте образ – конденсированное выражение фиксации жизненной ситуации человека, остановленный кадр жизненного потока. Философия жизни Дильтея, Георг Зиммель, Бергсон – всё это не пустые звуки для Юнга. Экзистенциализм, феноменология ненавязчиво ждут при дверях, когда их впустят, чтобы уразуметь самые фундаментальные основания юнгианства... И эта жизненная ситуация – в ней есть всё. Объемлет самые разнообразные противоположности. Мы же – дробим ее на фрагменты. Но на самом деле жизненная ситуация, как и сама жизнь, может и должна обладать некой целостностью. Образ – он улавливает эту жизненную ситуацию. Поэтому в образе, как в некоем вместилище, обретаются и соседствуют структуры, казалось бы, откровенно противоположные, а на самом деле – просто изначально неразличимые, связанные. Поэтому основное прямое предназначение любого образа – это именно функция воспоминания и осознания чего-либо. Пробуждение, генерация, актуализация. Если образ нам является, значит, это не случайно. Мы должны правильно реагировать – образ активен, самостоятелен, независим. Он стремится к самореализации через вовлечение индивидуума в свое функционирование. Мы должны вступать с ними в диалог и действовать при этом активно. Некоторые образы действуют вполне конкретно. Действуют как посредники между нашей осознанной реальностью и некой реальностью скрытой. И как посредники они должны быть от- 58 носительно независимы от собственного прямого содержания. Образ – это значимая оболочка, некая форма или даже протоформа. Как посредник, он выступает и в функции аллегорически-истолковательной. Психика по большей части и функционирует в символических образах. Стремится объединить, но – не столкнув их, а переходя на другой уровень. На нижнем уровне ситуация безвыходная, но вот является некий образ, и появляется перспектива выхода (но не бегства!). То есть на самом деле существует единство теории и практики, что и именуется терапией. Но это – терапия не разоблачения, как у Фрейда, а толкования. Тот же В. Дильтей – толкователь Гегеля (он издавал его собрание сочинений). И – Макс Дворжак – толкователь не только братьев ван Эйк, но и того же Дильтея, а через него – Гегеля. Избирательно подходить к изображению, находить в нем то, что знаем, толковать вещи знакомые, но помнить и о неведомом, но обязательно присутствующем… Но не всякий образ представляет собой символ. У символа есть свойства и отличительные признаки. Первое – нуминозность. и потому истинным образом может быть лишь символ (хотя не всякий образ – символ). Символ в общем виде – это свидетельство того, что такое наша психика, потому что символ показывает и доказывает, что психика функционирует как некая реальность, в которой преобладает нечто дорациональное, метафорическое и поэтическое. Как мы только что говорили, образ как таковой, любой образ, по сути своей, это сгущенное, сконцентрированное выражение жизненной ситуации. Образ, любой образ свидетельствует не только о бессознательном, но и о том, что человек постоянно взаимодействует с собственной жизнью, которая ему полностью не принадлежит, которой он не владеет. И эта самая жизнь, судьба, жизненная ситуация – она тоже ему не подвластна, но тем не менее с этим можно взаимодействовать. И собственно говоря, настоящий образ характеризуется тем, что в нем собираются, концентрируются вещи противоположные, противоположные устремления, желания. Очень важно: Юнг в любом образе, подлинном образе, видел конфликт, но конфликт, который на самом деле предназначен для синтеза – для усвоения, переработки того и другого. В отличие от Фрейда, который в конфликте видел ситуацию выхода, исхода, избавления, в смысле предпочтения одного другому, Юнг конфликту предполагает начало, исходную точку всякой психической деятельности. Покой, равновесие, радость и удовольствие от гармонии – искомое, а не исходное. У образа есть и другие функции – не только представление жизненной ситуации и всяких конфликтов. Образ является еще функцией воспоминания, осознания. То есть память тоже функционирует как образная структура. Воспоминание – это пробуждение, восстановление неких состояний прежних и формирование состояний ПСИХОТЕРАПИЯ являются подсказками, они помогают справиться с внутренними конфликтами. Пытаться разрешить их можно только через символизацию этих самых конфликтов. У символа, еще раз повторю, нужно хорошо представлять его признаки – не всякий образ, как мы знаем, является символом. Символ – это образ именно нуминозный, загадочный, неотчетливый, но при этом емкий, веский, красноречивый, хотя и ненавязчивый. Рудольф Отто со своим эпохальным трудом «Священное» показал и доказал, что нуминозное обладает именно силою, властью. Оно стремится подчинить, заставить отдаться себе, но делает это для того, чтобы и отдать себя, наделить некой энергией того, кто к ней приобщился. И человек реагирует на нуминозное даже не то что на уровне эмоциональном, а на уровне просто (и не просто!) иррациональном. Ибо священное – тайна, вызывающая трепет, misteriumtremendum. Поэтому в силу своей иррациональности, таинственности (мистичности) нуминозность – это и загадочность, которая проявляется в неотчетливости содержания. Сразу, например, ренуаровский портрет Жанны Самари – живопись в незамутненном виде, образец импрессионистического не просто портрета, а мироощущения, когда всё полно именно впечатлений, следов, запечатленных, но неуловимых переживаний и состояний души. Ручка поддерживает лицо как маску, но сразу кажется, что-то там еще есть. Неотчетливость – признак символизма. Действительно, некая загадочность структуры, которая вырисовывается в перспективе, – не только и не столько световоздушной, сколько смысловой, толковательной... Юнг называет символ тенью образа. То есть символ не есть само Бессознательное. Символ – лишь косвенное свидетельство тех образов, которые образуют архетипы. Через символ мы можем вернуться к образу, а через образ – к архетипу – продолжение все той же темы восхождения/нисхождения. Символ обладает функцией единения с жизнью. Живость переживаний. Обнаруживает ситуацию целиком, во всех ее связях. Символ воспринимается дорассудочно, чем отличается от аллегории, рассудочного варианта образности. Образ вообще ближе Бессознательному. Но образ как бы не может полностью войти в душу, в сознание. Ему не хватает места в душе человеческой. Поэтому он как бы отбрасывает тень, т. е. формирует символ, и мы должны угадать этот самый образ по этой самой тени, которая, если говорить со всей лапидарностью, есть символ образа, образ образа, образность второй степени (не путать с символическим образом!). Мы видим, насколько Юнг включен в эту традицию сугубо экзегетическую – неоплатоническую, позднеантичную, раннехристианскую, а также позднеиудаистическую (каббалистическую). Всё это уже существовало в средневековой схоласти- № 1 • 2015 новых. Очень важно, что образ – активное начало, и он обладает автономностью по отношению к сознанию, стремится к некой самореализации. Причем образ и психика – это не одно и то же. Будучи порождением Бессознательного, образ стремится вовлечь, завлечь индивидуума в свою жизнь, если не подчинить себе, то увлечь – заинтересовать собой. Поэтому правильная реакция на образ представляет собой именно диалог. Реакция на образ – это попытка индивидуума расширить, истолковать этот самый образ. Во всяком случае, человек должен этому Коллективному Бессознательному и его образной системе противопоставлять собственную творческую активность – в этом весь пафос юнгианства. И вот, собственно, образ как посредник, связующее звено между сознанием и некоей непознаваемой по своей природе реальностью – это символ. Очень характерная черта символа – это его конкретность. Символ представляет собой некое предметно-вещное начало, у любого символа есть обличие. Образы вообще могут представлять собой все что угодно: образы воспоминаний, образы жизненных ситуаций, образы эмоций – это все нечто неопределенное, недифференцированное и абстрактное. Символ – это образ, который обретает конкретный вид. Это вещь, предмет. Но при этом существует зазор между образом и тем, что он содержит. Это ни в коем случае не совпадает. И это на руку самому символу: символ, таким образом, становится независимой величиной по отношению к содержанию. И это содержание может меняться, а символ – оставаться. Символ поэтому – это что-то принципиально достаточно неопределенное. Тем самым символ провоцирует в человеке реакцию интереса, увлеченности, желания разобраться. То есть у символа есть не только функция посредника, но и функция объяснительно-аллегорическая. Символ обязательно хочет нечто сказать. Точнее, Бессознательное пытается с помощью символа что-то сказать, сообщить. И толкование символа – это именно согласование всех его содержательных, может, даже противоположных аспектов. И когда человек пытается символ истолковать, объяснить, что он значит для него, для его жизненной ситуации, тогда он вступает в полноценный способ общения с Бессознательным. И Юнг говорит поэтому как раз о символических процессах, которые происходят в психике. На самом деле в идеале психика должна функционировать именно символически, т. е. примирять противоположности, «достижение неких целей через примирение противоположных тенденций», как выражается сам Юнг. То есть целенаправленность, осознанность, нацеленность функционирования человеческой души – это очень, это жизненно важно для души. Поэтому когда человек испытывает некие конфликты, находясь в ситуации выбора, нужно попытаться согласовать крайности, найти некий третий фактор. Символы, которые маячат на горизонте, 59 СОВРЕМЕННАЯ ТЕРАПИЯ В ПСИХИАТРИИ И НЕВРОЛОГИИ № 1 • 2015 ке – и понятие «умбра» (тень) уже существовало, которое отличается от подлинных образов, «симилитудо», «симиле», которое отличается от всевозможных имаго и прочего. И вся эта терминология и даже, скажем точнее, теология образа – это всё наследие неоплатонизма вкупе, несомненно, со стоицизмом и заветами среднего платонизма, занятого всё тем же толкованием Платона. При христианстве это всё усваивалось, развивалось и трансформировалось. И вот всем этим великим и необозримым наследием пользуется Юнг для своих сугубо психотерапевтических целей. Ведь вся эта теория не есть просто схоластика, это то, что можно применять на практике. И важно с точки зрения практической обнаруживать в том же символе архетипическое начало, так сказать, архе-составляющие. Поэтому так разнообразна классификация Символов у Юнга. Символы бывают и так называемые живые, которые именно структурируют, наделяют некой целостностью жизненную ситуацию человека. Для этого они именно и предназначены – оживлять человеческую ситуацию. Символы бывают всеобщие – символы, которые присутствуют в любой человеческой ситуации. Символы необходимо отличать от аллегорий, так как символы воспринимаются непосредственно, дорассудочно, это живое переживание. Если я начинаю думать, что это значит, почему, зачем, тогда я уже превращаю символ в аллегорию. Аллегория – порождение моего рассудка, в отличие от символа, который не зависит ни от человеческой рациональности, ни от человеческой иррациональности, но стимулирует и активизирует и то, и другое. Существует некая подмена, некий двойник символа, его эрзац-имитация – то, что Юнг называет словом «Имаго» (лат. эквивалент слова «Эйдолон»). Это результат, продукт, порождение неправильной, неполноценной реакции на символ. Именно то, что не обладает полнотой ценности. Когда это несчастье может произойти? Когда человек уклоняется от собственной активности. И попадает под власть архетипа Персона (пер сонаре, маски). Имаго – только личина, только оболочка. К сожалению, человек, как правило, предпочитает легкий путь притворства, самообмана. Страсти, грехи, которые создают видимость богатства чувств, интенсивности переживаний, полноты ощущений, а на самом деле камуфлируют неполноту жизни, неучастие в собственном существовании, бессилие, беспомощность, беззащитность, бесчувствие и бездейственность. Крайний случай – всякого рода одержимость. На бытовом уровне Имаго – это фальшивая упаковка Эго. Человек не хочет иметь дело с самим собой и облачает себя в разные оболочки. Имаго – это именно неполноценный символ, а неполноценность его в том, что это субъективное порождение нашего Эго, нашей субъективности. Эго, которое неспособно взаимодействовать с символами, подменяет их всякими имаго, которые можно и 60 должно именовать и симулякрами, имитациями, подменами и подражаниями и мимикриями. То есть это некие идолы, которые наша субъективность выставляет в качестве оборонительного рубежа. А эти идолы – порождение нашего Эго. А Эго – это тоже Архетип, враг притворяется защитником. Поэтому получается замкнутый круг. То есть Архетип может помогать, а может и морочить голову психике, в зависимости от того, какой путь человек изберет. И вот Эго, в котором уже ничего не осталось подлинного, это уже упоминавшийся архетип Персона. Самый страшный и опасный с точки зрения Юнга. Персона реально способна опустошить человеческую психику. Она подменяет не только Самость, а само это Эго. Это некая мертвая скорлупа, то, что осталось от погибшего, исчезнувшего, удалившегося Эго. Но под упаковкой, скорлупой, панцирем может ничего не оказаться. Самая крайняя, печальная ситуация – ситуация уже не неврозов, а психозов. Психоз – умирание личности, умирание индивидуального. Юнг, в отличие от Фрейда, не брезговал заниматься психотиками. Не изнеженные пресыщенные барыни и барышни полусвета венского, а фронтовики – вот пациенты Юнга! Разрыв с Фрейдом – 1913 г. Как будто Юнг готовился посвоему к войне. Все это он увидел еще раньше и противопоставил этому систему защитных рубежей, где самая важная составляющая – система активного взаимодействия с чем-то опасным и угрожающим. Но это опасное и угрожающее – есть только вызов на турнир, на котором психика может себя показать и даже стать чем-то большим, не просто выжить, а укрепиться, развиться и преобразиться. И то, что делать надо в обязательном порядке, – это интерпретировать, переводить с невнятного языка образов на язык слов, рациональный и доступный, делая это на уровне и субъективном, и объективном, предполагая осознанное к себе отношение, как к задаче. И поэтому так важна в юнгианской теории такая отдельная рубрика, такой важный аспект, как теория и практика интерпретации, понятой как процесс перевода с одного языка на другой. С языка образов (это язык Бессознательного) на язык слов (то, что понимает Сознание). Поэтому в психотерапии Юнга очень важное место занимает описание – описание и обсуждение образного содержания и сновидений, и видений, и фантазий, и – не в последнюю очередь – художественных произведений. Для Юнга художественное произведение – очень важный предмет и повод для анализа с точки зрения поступательного и продуктивного развития личности, в отличие от Фрейда, который видел в творчестве деятельность фантазийную и инфантильную, т.е. регрессивную. Причем обсуждение словесное предлагается на самом субъективном уровне – что об этом думает сам пациент и что это может быть на самом деле, что это может значить для другого человека, того ПСИХОТЕРАПИЯ для себя довольно болезненно – у него есть эссе «Сны и бред в Градиве Вильгельма Йенсена». Фрейд увидел элементы своего психоанализа в романе этого ныне полузабытого, а тогда весьма модного и малодоступного автора. Он напросился на аудиенцию – поделиться открытиями. Йенсен пожал плечами – глупость, зачем ему этот странный доктор. Йенсен видел в этом собственное открытие, то, что сам придумал, а Фрейд – нечто более фундаментальное. Фрейд обнаружил в этом подоснову, которая объединяет и Йенсена, и Фрейда, и как читателей и критиков Йенсена, так и почитателей и пациентов Фрейда. Вот эта подоснова – она общая и она бессознательная. Художник этого не видит, и может быть, это его счастье, что он не видит, потому что любой элемент рассудочности здесь просто противопоказан. Но интерпретатор это может и должен обнаружить. Поэтому вопрос интерпретации касается не только прямого, буквального, но и непрямого, небуквального. И всё это касается не только произведения искусства, но и человеческой души, которая с точки зрения уже Юнга тоже такое вполне себе художественное творение. Интерпретация – это не только поиск новых смыслов, не только компенсация, это еще и ассоциация, т. е. учет всевозможных контекстов, как это называет Юнг и как это называет любой герменевт. Потому что контекст – это тоже момент расширения смысла. Контекст бывает двоякий – личностный контекст, связанный с личностью того, кто интерпретирует, и такой как бы всеобщий контекст, социальный, который касается любой ситуации. То есть компенсация, ассоциация и выявление всякого рода смысловых аналогий, подобий, сходство с другими процессами, явлениями и все прочее. Какие это явления? Культурно-исторические, мифологические, религиозные факты и феномены и прочие-прочие. Это на самом деле финальная стадия интерпретации, которая называется словом «амплификация» – расширение. Слово тоже схоластическое, богословское. Не просто мы говорим: ага, это похоже на то-то и то-то. Просто данное произведение помещается нами в эти многообразные смысловые связи и отношения. Главное, что интерпретация должна быть продуктивной, или, как Юнг говорил, интегрирующей. То есть человеческая ситуация, личность, произведение искусства помещается в некое интегрированное единое целое. И исток, и исход этой интерпретации – положительный сдвиг сознания, когда человек становится несколько иным, другим. То, что по-гречески метанойя или по-русски покаяние, перемена ума, внутреннего состояния. Мы видим, насколько христиански-религиозен Юнг. Но откуда берется целостность психики? Почему к этому надо стремиться и как описывать, выявлять эту самую целостность? Если целое, то, значит, стремящееся к некоторой цели, к обретению смысла своего существования, к обретению № 1 • 2015 же аналитика, например. То есть с субъективного нужно начинать непременно. Предельно важно понимать, что интерпретация – это не только отыскание, обсуждение и переиначивание первоначального смысла. Ведь в начале, как это ни звучит тавтологично, было архэ, нечто, что человеку неподвластно. Бог непознаваем, непостижим, начало ускользает. Мы должны, вооружившись импульсами, двигаться вперед. Интерпретация имеет, таким образом, компенсирующую функцию. Следующий шаг поэтому – именно расширение первоначального контекста. Это есть амплификация. А третья функция интерпретации, кроме компенсации, амплификации, – ассоциация, т. е. установление всех возможных (и даже невозможных) связей, отношений и всякого рода сетки соотнесенностей с прочими контекстами, парадигмами, смысловыми системами как личностного, так и социального уровня. Это долгий, кропотливый, но неизбежный процесс выявления аналогий, связей, культурных, исторических и прочих взаимозависимостей. Интерпретация достигает целей, когда обогащается, меняется не только первоначальный смысл, но и само сознание. Так что интерпретация – это метанойя, покаяние. Не смена ориентиров, а перемена самого разума, сознания, что требует вовлеченности, задействованности и интеграции всех измерений личности. Главная функция интерпретации – это именно расширение смыслового горизонта, добавление нового смысла, который появляется именно в процессе интерпретации. В юнгианской теории это называется компенсацией. Интерпретация любая сталкивается с трудностями. Вообще начало любой интерпретации – это ситуация непонимания, недоразумения какого-то. Наш разум просто не доходит до смысла чего-либо – события, изображения, ситуации, – и вот тогда-то начинается (должна начинаться) интерпретация. Наша типичная реакция – ну я ничего не понимаю, я пойду дальше, это не мое, поищу чего-нибудь другого… Но если я в эту ситуацию вхожу, то она уже моя, она уже состоялась – это очень важно представлять, и выйти просто так невозможно. И если я не буду эту ситуацию понимать, всё это превратится в такую опасную ситуацию будущего. Это останется во мне – заноза, недопонимание, опыт отказа от смысла, содержания, это проступит на поверхность с более болезненными последствиями. Поэтому необходимо пытаться начинать интерпретацию, которая всегда сопровождается непониманием. И чтобы это непонимание преодолеть, пройти, необходимо действительно постоянно приобщать к содержанию, которое мне здесь непонятно, некое другое содержание, дополнять, обновлять его. Поэтому интерпретация – это всегда порождение и нового смысла. Не только расшифровывать то, что хотел сказать художник. То, что он хотел сказать, он, может быть, и сам толком не знал. Это еще Фрейд открыл 61 СОВРЕМЕННАЯ ТЕРАПИЯ В ПСИХИАТРИИ И НЕВРОЛОГИИ № 1 • 2015 себя, это – узнавание себя, самоидентификация, постижение себя как чего-то устойчивого, т. е. выстроенного, устроенного… Если это цель, то, значит, в начале – только начало целостности, только процесс построения, но уже данный в свернутом, потенциальном виде, именно в виде, в некотором облике, который требует реализации. Это тот самый прототип, что требует своей реализации, осуществления через конкретность и индивидуальность. Вот вся логика того, что именуется крайне важным, полезным и универсальным словом «типология», за которым, повторяю, скрывается и ждет своего часа целый мир универсалий, эйдосов, тюпосов и всего того, что, опять же повторяю, устойчиво, постоянно, неизменно, нетленно и потому истинно и правдиво. К этому единству и уникальности призвана каждая человеческая душа (но не без плоти). Поэтому-то у Юнга так много значит так называемая психологическая типология. Это, можно сказать, важное изобретение Юнга, и с этим он вошел в анналы – типология характеров человеческих, целостного устройства психики. Юнг выделяет два самых общих типа, которые характеризуются установками, ориентацией по отношению к внешнему миру. Интровертированный характер – человек обращается внутрь себя и предпочитает заниматься собой, своими собственными состояниями. Экстраверт – реализует себя через связь с окружающим миром. На эти два типа характера накладываются четыре психические функции. Функции делятся на так называемые рациональные и иррациональные. Так вот, обычно Юнг это изображает в виде диаграммы, креста. Рациональные – по вертикальной оси: это мышление и то, что называется чувством, функция рациональной оценки, хорошо – плохо. Кстати говоря, рациональное и иррациональное друг другу не противостоят, по одной оси противопоставлены мышление – чувство. Иррациональная ось – это ощущение и интуиция. В чем здесь вся хитрость? В том, что одно с другим взаимодействует. Если мышление главенствует, то чувство (тоже рациональная функция) – в подчинении. Чувство и мышление не могут одновременно быть доминирующими, так же и иррациональные – или/или. А две другие поддерживают функцию доминирующую или подавленную. Если человек рационалист, то он при этом достаточно нечувствителен. Если полагается на интуицию, то ощущения у него подавлены. Любая функция может находиться вверху или внизу. В общей сложности 64 ситуации. Итак, функции высшая, подчиненная, вспомогательные. Полноценный характер – это интеграция всех этих возможных ситуаций. Это не значит, что всё должно быть наверху и в одной куче. Эта схема у каждого человека индивидуальна. Каждый должен осознавать, что у него где. И не подавлять, например, чувство, а именно использовать его, 62 чтобы полноценно функционировало его мышление. Парадокс характера в том, что он устойчив. «Да у меня такой характер!» – подобное заявление звучит и как оправдание, и как объяснение. Но то и другое – ложь, самообман. Человек призван преодолевать себя и то в себе, что ему кажется данным непосредственно, что ему предпослано, а значит, предписано и предназначено. На самом же деле, не все, что ему дано – дано сверху и из лучших побуждений. Избавление от архаической наивности – обретение себя подлинного, божьего, святого и т.д. Напомним себе, что мы занимаемся не только творением, но и творчеством. Через творение можно постигать творцов, и расшифровка смыслов – расшифровка характера. Всё это ключевые моменты, позволяющие понять и истолковать и творчество. Это необходимо представлять себе, поскольку любое искусство это продукт творчества и психика человеческая активно участвует в деле создания произведения искусства. Это психика художника и психика зрителя. И представьте себе конфликт характеров – разнотипных характеров того, кто создал произведение искусства, кто купил его, кто заказал, кто интерпретирует его сейчас. Осознание того, что любая интерпретация связана с вовлечением нашей собственной психики в процессы интерпретации, – это очень важно. То есть мы не можем быть отстраненными объективными учеными. Вот в этом году он прочитал роман, в этом году консультировался у психиатра, выписали лекарство, написал картину. А я сам по себе – я с высоты искусствоведческого суперположения на всё это взираю. Это будет имитация, не интерпретация. С этим нужно бороться, учитывая непреложный факт, что подлинный смысл рождается только от взаимодействия личностных начал. Межличностный контакт только и порождает некую подлинную истину. Во всяком случае, этот наш эстетический и научный опыт обретает свой характер – характер таких вот истинных высказываний, связанных с реальной конкретной жизненной ситуацией. Не только ситуацией художника, который жил тысячу лет назад, но и ситуацией нашей собственной бесценной души. Собственно говоря, это все, что мы можем в наших ограниченных условиях сказать про Юнга и юнгианскую теорию и практику. Написано про это море. Масса была последователей у Юнга. Масса связей юнгианства с психодиагностикой Роршаха. Крайне принципиально понимать реальную внутреннюю связность сугубо швейцарской ситуации: интегрированность традиций – и психологической, и историко-художественной. Ведь и Буркхардт, и Вёльфлин – это Швейцария. Это и Йозеф Гантнер, ученик Вёльфлина, со своей крайне интересной теорией «префигурации». Это и, наконец, Варбург, который лечился от психического недуга у Людвига Бинсвангера – единомышленника и ПСИХОТЕРАПИЯ Литература 1. 2. 3. 4. Юнг К.-Г. Психологические типы. – СПб.-М., 1995. Юнг К.-Г. Душа и миф. – Киев, 1996. Юнг К.-Г. и др. Человек и его символы. – М., 1998. Джонсон Р. Сновидения и фантазии. Анализ и использование. – Киев, 1996. 5. Йейтс Фрэнсис. Искусство памяти. – СПб., 1997. 6. Кеннет К. Нагота в искусстве. – СПб., 2004. 7. Сэмюэльсон Э. и др. Критический словарь аналитической психологии К.-Г. Юнга. – М., 1994. 8. Франц М.-Л. фон. Психология сказки. – СПб., 1998. 9. Klibansky R., Panofsky E., and Saxl F. Saturn and Melancholy. Studies in the History of Natural Philosophy, Religion, and Art. New York, 1964. 10. Kris E., Kurz O. Legend, Myth, and Magic in the Image of the Artist. A Historical Experiment. New Haven and London, 1979. 11. Lindauer M.S. Interdisciplinarity, the Psychology of Art, and Creativity // Creativity Research Journal. – 1998. 12. McConeghey H. Art and Soul (Classics in Archetypal Psychology), 2003. 13. Neumann E. Art and the Creative Unconscious, 1971. 14. Rowland S. Psyche and the Arts: Jungian Approaches to Music, Architecture, Literature, Painting and Film, 2008. 15. Wind E. Art and anarchy. Lnd., 1985. 16. Wittkower M., Wittkower R. Born under Saturn. The Character and Conduct of Artists: a Documented History from Antiquity to the French Revolution. NY., 1965. Jung: symbolism, mythology, individuation S.S. Vaneyan, Professor Department of World Art History Faculty of Moscow State University M.V. Lomonosov The paper presents the key provisions of the teachings of Jung: symbolism, mythology, individuation with detailed definitions and examples. Differences of several provisions of the Jungian Freudianism. Keywords: psychoanalysis, unconscious, ego, superego, symbolism, mythology, individuation. № 1 • 2015 коллеги Юнга. Можно ли представлять себе суть иконологии, если не разбираться во всей той вышеописанной терминологии, что пытается описать такое явление, как символ? И именно терминологически, а значит, концептуально всё это очень разработано, это абсолютно живая реальность современной психологической и психотерапевтической жизни. Это тот самый контекст, который только и ждет, что мы к нему обратимся и расширим свои узкие психиатрические установки. 63
