(«В !» «Г П

К ПРОБЛЕМЕ НРАВСТВЕННЫХ ИСКАНИЙ
ШУКШИНСКОЮ ГЕРОЯ («ВЕРУЮ!» И «ГЕНА
ПРОЙДИСВЕТ»)
Е.А. Будникова
Барнаул
Проблематика рассказов «Верую!» и «Гена Пройдисвет»
органично входит в систему шукшинского богоискательства.
Главный герои рассказов - вариация на тему «странный человек», «чудик», «дурак» конфликте рассказа «Гена Пройдисвет»
(1972) осуществляется, с одной стороны, логическое продолжение, с другой стороны, полемичное, игровое отражение центральной сюжетной ситуации «Верую!» (1970).
Подобно «взвывшему от безверья» Максиму Ярикову,
Гена Пройдисвет склонен «ковырять души». Героя «всерьез заинтересовал (...) даже встревожил» (1, 301) вопрос мотивировки
и способа обретения веры. У Гены, как и у Максима Ярикова,
«душа болит». Тема страждушей души приходит в текст рассказа через содержание недопетой Генкой песни «То не ветер ветку
клонит...». Невысказанной, невыплаканной остается боль, тоска,
«кручина» («сердечко стонет», «довела... кручина» - затаенные
на дне сердца, сокровенные, недосказанные слова песни, которую Генка «хорошо начал»). Как в поведенческом облике Максима, так и в характере Гены присутствует мессианское начало.
В имени герой (Пройдисвет) заложена сема странничества. Гена
- пилигрим (ср. Максим «просил вести его под конвоем в Магадан. Причем он хотел идти туда непременно босиком» (1, 363),
паясничает на дорогах (массовик-затейник). О том, что он «не
от мира сего» («дурак», «юродивый», «блаженный») говорят
его эксцентричные эксперименты со смертью (случай в тайге).
Эпатажная выходка Генки в санатории («импровизированный
концерт» на вышке, «откуда желающие смельчаки прыгают в
бассейн», а затем прыжок с нее) - травестированное восхождение на Голгофу,- псевдоказнь (паление) - исевдокрещенпе (погружение в воду). Так, генкино «шалопайство-юродство» вносит в образную систему рассказа христианское начало.
В «Верую!» Максим Яриков обращается к попу в поис206
ках веры, утешения, целебного средства для измученной,
«больной души». Поп выступает в роли учителя («Живи, сын
мой, плачь и приплясывай» (1, 367). Гена Пройдисвет одержим
страстным желанием «разоблачить» лицемерную набожность
«новообращенного». Не случайно первый вариант названия «Антихрист - 666» («Вот Геночка наш преподобный и есть тот
самый ангел»). Генка - «искуситель» (в «Верую!» «искуситель»
- поп), который добивается своего (выводит из состояния Духовного равновесия дядю Гришу, развенчивает мнимую христианскую кротость), разражаясь гневным обличительным монологом (проповедью-отповедью), очищающим от плевел лжи
«желанную», «злую», «святую», «большую» правду (1, 306). В
рассказе «Гена Пройдисвет» функцию учителя принимает на
себя Генка. Поэтому некоторые внешние черты героя соотносятся с фигурой попа. Ср.: «Глаза у попа ясные, умные. И смотрит он пристально, даже нахально» (1, 364) («Верую!»); «Генка
уставился (...) светлыми (...) глазами (...) Спокойно, смело посмотрел в глаза...» (1, 304, 306); «Гена Пройдисвет»).
В «Верую!» Шукшин подчеркивает «волосатость» попа:
«Самый натуральный поп, с волосьями» (1, 364). В первой же
строке рассказа «Гена Пройдисвет» указывается на тот же признак Генки. Гриша называет Генку «волосатиком», «башкой
лохматой». И попу, и Гене Свойственен характерный жест, располагающий к «душеспасительной» бесе-де. Ср.: поп «погладил
бороду, с удовольствием заговорил» (1, 365}-Генка «засмеялся,
погладил бороду, - Слушай» (1, 304). В мифологическом аспекте «волосы» - средоточие жизненной энергии, физического природного начала.
В общении с Гришей Гена, подобно попу, принимает
отечески-снисходительный, несколько небрежно-циничный топ,
что достигается за счет совмещения церковного обращения
(«сын мой», «раб божий», «батюшка») и современной уничижительной разговорной лексики. Ср.: «сын мой занюханный»,
«сын мой простодушный» («Верую!»); «раб божий», «батюшка», «духобор ты мой показушный» («Гена Пройдисвет»). Однако, в этом случае «верующему» Грише придается статус «батюшки» (будто бы в ответ на поповское «сын мой»). Пересекающиеся тары персонажей в рассказах «Верую!» и «Гена Прой207
дисвет» связаны между собой неразрывными путами. Гена: «У
нас с тобой близкие натуры» (Ср. «Верую!»: «Ты со своей больной душой пришел точно по адресу. У меня тоже болит душа»
(1, 366).
Соотношение рассказов «Верую!» и «Гена Пройдисвет»
тем сложнее, чем «неполноценнее» ощущается в их взаимодействии функциональное смещение персонажей. «Гена Пройдисвет» не является абсолютным перевертышем или обратным
вариантом «Верую!» - это попытка «домысливания» с элементами переосмысления проблемы веры и безверия, свободы и
несвободы, естественного и искусственного («пижонство»).
Дядя Гриша частично принимает черты попа. Он приблизительно того же возраста, он «проповедует», он «заинтересовал» Гену, к нему идет Генка с целью обретения нового духовного знания. Поп «интересный», дядя Гриша - «хитрый».
Внешний облик дяди Гриши в понимании Генки никак не соответствует его представлениям о набожном человеке («это такая
душа, которая обязательно живет в хилом теле», «монахи жизнь
не любят, а дядя Гриша валялся в ней, как сыты жеребец в спелом овсе. У него и теперь-то, у кроткого, кулак - гиря пудовая»
(1, 302). Те же сомнения одолевают Максима Ярикова: «Поп
был крепкий шестидесятилетний мужчина, широкий в плечах, с
огромными руками (...) Такому не кадилом махать, а от алиментов скрываться, никакой он не благостный, не постный» (1,
364); «Верую!». По мнению Гены, Гриша «хвалится» собственным смирением и кротостью, как «сорока на колу, - в разные
стороны: «Верю! Верю!» (01, 301).
Этот момент перекликается с общей концепцией рассказа «Верую!». Передразнипая Гришу, Гена будто бы «перепевает» бешеные напевы попа: «Эх! Верую, верую!» (1, 369).
Особую смысловую нагрузку несет время действия рассказов «Верую!» и «Гена Пройдисвет» (воскресенье). В символическом аспекте «воскресенье» - символ воскрешения духа,
освобождения от земной рутины. Общим местом является и
наличие «горячительного», приводящего героев в праздничное,
экстатическое состояние. Оппозиционные фигуры (Максим /
поп; Гена / Гриша) закономерно дополняет третий персонаж
(Илюха Лапшин, Анна). Мифологема троичности отсылает к
208
божественной три ипостаси (христианская троица).
В рассказе «Гена Пройдиевет» несостоятельность принципа библейского непротивленчества демонстрируется уже не
словах (как в «Верую!»: «Никаких - «подставь правую». Даю в
рыло и баста» (I, 367), а на деле: «задушевный» разговор под
«красненькое настроение» заканчивается жестокой дракой. И
если в неистовой пляске попа и Максима Ярикова «половицы
гнулись», «на столе задребезжали тарелки и стаканы» (1, 369370), то во время «боя» Гены и дяди Гриши «Стол упал, со стола
с веселым разговором полетел стаканы, бутылка, тарелка...» (1,
307). В рассказе «Гена Пройдисвет» осуществляется альтернатива пляски («Верую!»: «Тут или плясать, или рвать на груди
рубаху, и скрипеть зубами» (1, 370). Ср.: «Генка скривился, заплакал», «Рубахи у обоих были разодраны, кровь видна...» (1,
306, 308).
Нюра - «духовно чистый человек» (I, 308) - вносит в «дом раздора» примиряющую энергию. В финальной части рассказа герои
принимают «причастие» (омовение, чистые рубахи, «целебный» напиток -«перцовка»). «Отошли». Происходит своего рода инициация. Герои отказываются от «беспокойства», попыток «обуздать» естественный ход жизни.
Столкновение добра и зла в «Верую!» («... добро и зло вместе,
- это, собственно, и есть рай», (1, 366) сменяется в «Гене Пройдисвет»
оппозицией правды и лжи, которые примиряются в игровом жизненном контексте в понимании веры и Бога как «самодеятельности», совмещающей в себе противоречивые начала: жизнь как игра, фарс, балаган.
Обрамляет композицию рассказа есенинская тема (Тема Есенина заявлена в «Верую!»: «Есенин мало пожил. Ровно - с песню.
Будь она, эта песня, длинной, она не была бы такой щемящей, Длинных песен не бывает», (1, 368). В первой части в песнях Генки звучат
отдельные, выломанные» из есенинской лирики строки:
Ваши гривы об зарю
Красную
Трепались (1,298).
Есенинский порыв охватывает героя в финале. Он намерен
«опоэтизировать» корову (отказ от прежнего «морального кодекса»:
«Я людьми занимаюсь» (1, 298): «Лучше стихи напишу. Про корову» (j
310). Близкое творческой психологии Шукшина, есенинское начало
присутствует в образе главного героя рассказа. Гитара, песни и «шало209
пайство» «поэта»-Генки напоминают Есенина «кабацкого» периода.
Щемящая душевная боль, мучительная любовь к жизни и неумение
определиться в ней («к делу прирасти», (1, 304), освободиться от «суетни», а также сокровенное желание героя («Чтобы я посреди всех
спокойно шел, никуда не торопился, не мельтешил, ничего не боялся, а
только бы посмеивался», (1, 305) и внутренняя противоречивость характера: буйство (хулиганство, «шутовство», «скоморошество») и лирическая кротость - составляющие поистине есенинского мироощущения (праведничество / богоборчество), лежащего в основе конфликта
рассказа.
Примечания:
1. Тексты рассказов цитируются по: Шукшин В. Штрихи к портрету.
Барнаул, 1983. Страницы указываются в скобках за текстом.
210