Мариво без мариводажа.

Веб-журнал "Европейская Афиша" N°1
24/01/2014–
www.afficha.info
Мариво без мариводажа.
Екатерина Богопольская
«Ложные признания» Мариво. Постановка Люка Бонди. Odéon-Théâtre de
l’Europe, 16 января-23 марта.
На волне всеобщего восторга по поводу нового спектакля Люка Бонди осмелюсь
заметить: постановка высокопрофессиональная, но скучная.
Пьер Мариво (1688-1763), пожалуй, самый известный французский комедиограф
после Мольера. Прекрасный драматург, выразивший, как никто, двойственность своей
эпохи, века Просвещения и галантных похождений, и, как никто, пытавшийся их
гармонизировать, остался в истории театра как создатель особого стиля. «Мариводаж» богатая полутонами, щедро нюансированная любовная игра, выраженная в языке;
изысканно-манерный разговор влюблённых, плетение кружев из тонкой паутины чувств.
Тонкий исследователь психологии любви, но вовсе не автор психологического театра:
Мариво, не будем забывать, писал для актеров Итальянской Комедии!
«Ложные признания» - четвёртый спектакль Бонди по Мариво за долгую его
карьеру в театрах Европы. «Второй сюрприз любви», с французскими актёрами,
показанный на Осеннем Парижском фестивале 2007 года, помнится до сих пор:
упоительная и субтильная чисто театральная игра над бездной Маркизы (Кристин Эсм) и
Кавалера (Миша Леско), спектакль современный по взгляду на мир, но напоминающий о
мариводаже как особом театральном стиле, где игра – король. Там все было зыбко и
двойственно. В новом Мариво Бонди все, кроме сцены финала, внятно, четко обозначено.
Царство парижского шика (звёздный кастинг плюс костюмы от Диора для Юппер) и
добротного старого театра.
Три года спустя после триумфа в спектакле К.Варликовского «Трамвай» (по
«Трамваю желание» Т. Уильямса) Юппер вновь вернулась на сцену Одеона.
Изабель Юппер - актриса уникального диапазона, которой доступно все, и
психологические бездны героинь Сарры Кейн, и высокая трагедия Медеи, и надрыв Бланш
Дюбуа, и чисто формальное совершенство, когда подобно актёру восточному театру,
актриса становится только жестом и голосом, как в «Орландо» и «Квартете» Боба
Уилсона, которые она в разные годы играла здесь же, на сцене Одеона-театра Европы. В
новой постановке Бонди богатая палитра актрисы используется, скажем мягко, по
минимуму.
Героиня «Ложных признаний», богатая вдова Араминта - идеализированный образ
женщины парижских салонов 18 века, сочетающей чувствительность с кокетством,
остроумие с несколько искусственной наивностью. Араминта в концепции Бонди парижанка решительно современная, деловая женщина, чуждая претенциозной грации и
жеманства прошлых веков. Высший класс как раз состоит в том, что никакого кокетства.
Кокетничает простая служащая, Мартон, Араминте Юппер, свободной в чувствах,
уверенной в своём социальном статусе и положении в обществе, это ни к чему.
Простодушие Мортон-Манон Комб только оттеняет ироничный интеллект хозяйки.
Спектакль начинается с заставки – Изабель Юппер в атласной пижаме занимается
под руководством наставника гимнастикой тай-чи, очень модной сегодня в среде
интеллектуальной элиты. То есть здесь пытаются обуздать природу не через согласие
чувств (концепт Мариво и человека Просвещения), а через тренинг, избавляющий душу от
тревог и печалей. Все рационально – ведь в спектакле речь идет о деньгах, о власти, о
фабрике чувств. Меньше всего это «игры обольщения».
На авансцене бюро деловой женщины, заваленное счетами, брошюрами,
выделяется печатающее устройство. Чтобы назначить встречу, Араминта заглядывает в
еженедельник. Изабель Юппер - вполне практичная бизнес-леди. Разве что платья меняет
от сцены от к сцене c лёгкостью заправской кокетки – ах, эти элегантные длинные белые
платья и высокие каблуки, не вяжущиеся с домашней обстановкой! Ах, добавим мы, эта
все еще прекрасная, как девчонка, Изабель Юппер, несмотря на очень почтенный возраст!
Понятно одно, весёлая и богатая вдова из начала спектакля любви не ищет. Можно
предположить, что в поклонниках и так отбоя нет. Араминта пребывает в своем
искусственном мире, и все время немного навеселе – слуга по любому случаю и вовсе без
случая подает ей бокал шампанского. Отсюда зазор между словом и телом актрисы,
который возводится в принцип: говорит что-то серьезное, умное, а сама при этом отважно
валится на пол, слегка расставив ноги в туфлях на высоких каблуках.
Сцена выдвинута под углом в зрительный зал. (Правда, без всякого смысла, этот
приём в дальнейшем в спектакле не отрабатывается). В глубине огромной сцены все
пространство заставлено женскими туфельками. Потом опускаются высокие подвижные
панно голубого цвета, и складываются в интерьер дома (сценография Иоганнеса
Шульца). Простые лампочки без абажура и прикрас освещают «вход». Окна и двери
салона открыты в пустоту, место сакрального занимают атрибуты модного женского
туалета. Можно сказать и по-другому - окна выходят в искусственный сад из туфель:
три округлые клумбы из модных туфелек госпожи Араминты, знак богатства и
женственности. Но в течение спектакля туфли никак не отыгрываются, остаются как часть
бутафории, декорации. Как многие ингредиенты этого спектакля, все хорошего качества,
но все застывшее, не имеющее сценического развития.
В комедии Мариво Дорант, образованный молодой человек из хорошей семьи, но
теперь обедневшей, страстно влюблен в Араминту. Но она богата, и это создает
непреодолимые препятствия между ними. К тому же влюбленный робок. И тут в действие
вмешивается Дюбуа, былой слуга Доранта, теперь работающий в доме Араминты: он
вводит своего бывшего хозяина в дом, предложив ему вакантное место управляющего, а
потом прибегает к интриге, в которой он мастер, чтобы зародить в Араминте ответное
чувство и соединить ее с Дорантом в браке. Хотя момент выбран неудачно: все
обстоятельства, и давление матери, и некоторые имущественные споры, склоняют ее к
удобному и выгодному браку с графом, к слову, человеком весьма достойным.
Но Дюбуа, художник интриги, начинает плести искусную сеть. Вначале он рассказывает
ничего не подозревающей Араминте, как страстно и в какой глубокой тайне любит ее
Дорант, и рассказ этот не мог не растравить ее любопытство. Это открытие «другого»
происходит, как всегда у Мариво, неожиданно и парадоксально для самой героини:
возбуждая через описания поклонения Доранта ее самолюбие (особенно развитое у
Юппер, которая то и дело украдкой целует свое изображение в зеркале), Дюбуа вызывает в
ней повышенный интерес к молодому человеку. Но и
вдова, и влюбленный
малорешительны. Первый - из робости, Араминта же у Мариво по натуре склонна к
сомнениям, и, как говорит Бонди, «если перестанет сомневаться, то возможно тут же
умрет». Когда в середине спектакля Дорант пытается ее обнять - выходит смешно и
неловко, оба в панике. Слава богу, что в этот момент в комнату входит Мартон.
Не будь Дюбуа, ни Дорант, ни Араминта не нашли бы силы сблизиться. Именно
Дюбуа в пьесе деликатно направляет их действия к намеченной цели, умело пользуясь
слабостями и особенностями характера своей госпожи. Например, ничего не навязывает,
оставляя решение в ее руках, и поэтому она, желающая распоряжаться собою свободно,
решает в пользу Доранта. По традиции, Дюбуа трактуется как добрый гений,
стремящийся к гармонии природы и цивилизации в духе эпохи Просвещения (пьеса
написана в 1737 году): интрига легко проникает в естество вещей, подчиняют их себе,
ничуть не насилуя. Сегодня «добрый инриган» Дюбуа не может не настораживать. В
спектакле есть еще очень усталый слуга Арлекин (Жан-Дамьен Барбен), пожилой,
небритый, словом опустившийся. А рядом немолодой, но на редкость бравый Дюбуа Ива
Жака. Бравый, но в спектакле Бонди никак не добрый. Интересует не столько соединение
возлюбленных, скорее возможность доказать на практике правильность собственного
метода и предсказуемую уязвимость человеческой натуры, которую он понял. Циник, но
не только. В вышколенной внешности Ива Жака есть что-то
порочное, в его
манипуляциях проглядывает что-то дьявольское. Бонди сравнивает Дюбуа с практикой
немецкой разведки «Стази», формировавших агентов «Ромео» - в их миссию входило
вызвать любовь потенциальной жертвы. «Как будто бы Дюбуа возбуждается от одной
мысли присутствовать при падении женщины, от обнажения чувств, которое он ей
навязывает, подобно стриптизу»,- объясняет Бонди. Искренность как самая высшая форма
лжи.
ХХ век открыл другого Мариво - трагического, который впервые был выявлен в
спектаклях Патриса Шеро. Бонди подтягивает к этой проблематике «Ложные признания».
Небезопасность игры в человеческие чувства, страшноватость этой игры – вот темы,
которые обнаруживаются в комедии Мариво. Мы далеки от чудесного мариводажа
галантного века. «У Мариво каждый играет в то, что он играет»,- говорил Луи Жуве.
Бонди известен как актёрский режиссёр, а между тем здесь никто не играет «в игру». Все в
высшей степени серьёзно. Игра, если и присутствует, то не как паутина (современник
драматурга, Вольтер замечал, что «Мариво забавляется взвешиванием невесомого на
весах, сплетённых из паутины»), а как откровенный фарс. Так Бюль Ожье совершенно
неузнаваема в роли матери Араминты: длинное белое меховое пальто, механические
визжащие интонации и семенящая походка, ее карикатурная мадам Аргант больше всего
напоминала злодейку Круэллу из диснеевского мультфильма. Красавчик Луи Гаррель
играет Луи Гарреля, простите Доранта. Амплуа романтично-искреннего возлюбленного
немолодых, но очень богатых дам, впрочем, все еще не растративших былого очарования
(смотри фильм «Замок в Италии» Валери Бруни-Тедески с ней же в главной роли) к нему
прилепилось, кажется, надолго. Гаррель подчеркивает без конца одну краску - наивность и
растерянность своего Доранта перед лицом ситуации. Возможно, в кино на одних
крупных планах, такое кружение было бы интересно. В театре оборачивается
однообразием.
Другие исполнители вполне честно отрабатывают роли... в какой-то одноплановой
буржуазной драме.
Самая удачная сцена – финал. Все решено, влюбленные наконец признались во
взаимном чувстве. Но остаются каждый на своём месте: Изабель Юппер растягивается на
камине, вальяжно раскинув ноги и запрокинув голову в потолок, Дорант, в полуобмороке
от своего смелого высказывания, распластан неподвижно на полу, на другом конце сцены.
Плюс звёздное небо и лёгкий блюз в исполнении Эллы Фицджеральд. Игра закончилась,
можно расслабиться? Или может быть настоящая игра только сейчас и начнётся?
В памяти остаются несколько изящных находок, разбросанных здесь и там по
спектаклю. Вот, например, это лёгкое эротическое интермеццо. Араминта застаёт
Доранта, заснувшего за бумагами, с еще не затушенной сигаретой в руках (видимо,
сказывается эффект бессонных ночей). Юппер неожиданно подхватывает эту сигарету, с
чувством зятягивается, а потом возвращает Доранту и исчезает. Он просыпается,
разбуженный шумом, и в свою очередь затягивается сигаретой, словно хранящей аромат
ее губ.
Crédit photos : Odéon-Théâtre de l’Europe