Елизавета Костанди Тартуский университет Иноязычные

Статья опубликована в:
HUMANIORA: SLAVICA TARTUENSIA IX.
Лингвокультурное пространство современной Европы через призму малых и больших языков.
Тарту, 2011. С. 409-418.
Елизавета Костанди
Тартуский университет
Иноязычные вкрапления в разговорной речи диаспоры
Языковые контакты – русский язык – разговорная речь русской диаспоры Эстонии –
иноязычные вкрапления
Вторая половина 1990-х — начало 2000-х годов стали периодом, когда язык русских
диаспор на постсоветском пространстве только начинает системно анализироваться. В это
время исследователи еще отмечают недостаточную изученность вопроса. Так, А. Д.
Дуличенко пишет в этой связи следующее:"... на глазах меняющаяся ситуация с
положением русского языка в постсоветской Прибалтике на протяжении вот уже
десятилетия так и остается недостаточно зафиксированной и изученной" (Дуличенко 2002,
68). В течение следующего десятилетия существовавший пробел во многом был
ликвидирован, в частности, активно изучался и изучается сейчас русский язык в Эстонии.
В исследованиях письменной и устной речи русской диаспоры Эстонии с начала 1990-х
годов до настоящего времени на материале языка СМИ (газета, радио, телевидение,
Интернет), рекламы, разговорной речи, официально-деловых текстов и др. выявлены
многие ее черты (см. об этом: Язык диаспоры: проблемы и перспективы 2000, Проблемы
языка диаспоры 2002, Активные процессы ... 2009). К наиболее очевидным особенностям
относятся, например, специфика функционирования русского языка в разных сферах,
распространенность латиницы в письменном русском языке, эстонские заимствования
(варваризмы, кальки), местные неологизмы или переосмысление семантики
существующих слов, активность образования отдельных типов словосочетаний,
особенности глагольного управления, некоторых типов предложений, характера оценки в
текстах разных видов, актуального членения. Если в 1990-е годы исследовался прежде
всего язык СМИ, то постепенно внимание лингвистов переключается и на иной материал
— тексты прикладного характера, учебные, официально-деловые тексты, разговорную
речь, которой и посвящена настоящая статья.
Материалом для анализа послужили записи разговорной речи, сделанные
преимущественно студентами отделения славянской филологии Тартуского университета.
В качестве зачетной работы по курсу «Русская разговорная речь» каждый студент делает
диктофонную запись фрагмента разговорной речи, которую затем расшифровывает и
анализирует. В результате за несколько последних лет собраны образцы современной
разговорной речи русскоговорящих жителей Тарту, Таллинна, Нарвы, Кохтла-Ярве,
Силламяэ и других мест. Автор статьи выражает благодарность всем слушателям курса,
согласившимся предоставить свои материалы для последующего изучения. Другая часть
записей разговорной речи сделана автором статьи. Первые наблюдения над языковыми
характеристиками этого материала были представлены в сборнике, посвященном
предыдущему юбилею А. Д. Дуличенко (Костанди 2006, 332–336), что повлияло на
решение предложить в настоящий сборник статью, продолжающую анализ того же
материала, но существенно дополненного за пять лет. Ранее записи лишь частично
анализировались с целью установления признаков, характеризующих устную речь в
ситуации языковых контактов (Костанди 2006, 332–336; 2007, 344–350; 2008а, 108–124;
2008б, 59–68; 2010, 163–173). До настоящего времени иноязычные вкрапления в
имеющемся материале предметом специального анализа не были. Отдельные примеры
такого рода рассматривались во многих работах, посвященных языку диаспоры,
настоящая статья начинает системный анализ иноязычных вкраплений в собранном
материале — разговорной речи русской диаспоры Эстонии.
Процессы, происходящие в речи и языке в условиях диаспоры, интересны не только сами
по себе, но и потому, что они дают возможность посмотреть на многие общеязыковые
вопросы под иным углом зрения, иными словами — анализ особенностей языка диаспоры
помогает лучше понять ряд общетеоретических лингвистических проблем. Заявленный
выше системный анализ иноязычных вкраплений в разговорной речи может быть начат с
выявления возникающих при этом основных общих вопросов и соответствующих им
аспектов дальнейших исследований. Цель настоящей статьи — наметить круг проблем,
актуальных для последующего детального анализа.
Прежде всего следует отметить, что вкрапления эстонских или каких-либо иных слов (на
этапе сбора материала использовался формальный критерий: слово / словосочетание
являются очевидно не русскими; функциональный подход применялся на этапе анализа
материала) встречаются в большинстве проанализированных записей, однако имеют они
разный характер — от единичных словоупотреблений (примеры 1, 2) до регулярного
включения их говорящим в свою речь (примеры 3, 4). Оформление иноязычных
вкраплений при расшифровке записей связано с рядом спорных моментов: записывать ли
их кириллицей или латиницей, использовать ли в некоторых случаях кавычки, заглавную
букву и др. В приводимых примерах в основном сохранены те формы, которые были
предложены авторами записей. Они присутствовали в ситуации разговора и поэтому
могут лучше выбрать способ, наиболее соответствующий условиям коммуникации,
основным смыслам и добавочным коннотациям, которые имели в виду говорящие.
Следующие фрагменты записей дают общее представление об иноязычных вкраплениях в
разговорной речи в условиях диаспоры (в примерах сохранены наиболее яркие
особенности произношения говорящих):
(1) Французский кохупиима (смотрит на этикетку торта) // Не знаю / я такой ещё не ела /
Вкусный //;
(2) А. А вы че это уже Новый год встречаете? Или провожаете?
В. Ин лав (показывает на надписи на украшениях) / видишь;
(3) Это разные вещи / деклареримине (объясняет порядок пользования инфосистемой)
значит там есть деньги // сиссемакс — что вносите три тыщи / ... потом уже все
каубад пойдут;
(4) Я в «теадусе» «ууенда» нажимаю // ничего не происходит / (пытается внести данные
в инфосистему ) «эй лейтуд» пишет.
На первый взгляд иноязычные вкрапления представляются бессистемными, т. е.
случайными и обусловленными лишь индивидуальными авторскими предпочтениями и
окказиональными условиями коммуникации, однако по мере накопления материала
картина меняется. Разумеется, встречаются случайные неоправданные вкрапления, однако
значительная по объему часть примеров
«регулируется»
некоторыми общими
факторами. Это «регулирование» не является строгим, а представляет собой, скорее,
общую тенденцию, на характеристике которой остановимся далее.
Можно выделить несколько типичных случаев появления иноязычных вкраплений.
Наиболее частотно использование имен собственных или функционально
приближающихся к ним единиц: названий организаций, фирм, магазинов, учреждений,
фильмов, песен, компьютерных программ и т. д., например:
(5) Я сёдня пока в «Selver» ходила / у меня машину забросало уже как сугроб / /;
(6) А где ты … я не нашла эту шоколадку в «Säästumarket-e»? Tы в «Säästumarket-e»?;
(7) У них немножко другие игры / у них не «Что? Где? Когда?» / у них.. / у нас на логику
/ на сообразительность / на догадаться где-то / сопоставить // а у них на знания / у них..
э-ээ.. как же сказать / мялу...;
(8) Наш максуамет совсем с ума сошел.
В примерах 5, 6 говорящие используют имена собственные — названия магазинов
(«Selver», «Säästumarket»), которые, разумеется, не «переводятся» даже в тех случаях,
когда это формально возможно (ср.: «Säästumarket» / ‘экономный магазин’). В примере 7
в качестве вкрапления используется часть названия эстонской телевизионной игры
«Mälumäng» (mälu / память, mäng / игра), вкрапление в примере 8 — неполное название
Налогово-таможенного департамента (Maksu- ja Tolliamet). В приведенных фрагментах
представлены два основных варианта, возможных в случае использования имен
собственных или функционально приближающихся к ним единиц. Во-первых, у
говорящего может не быть выбора, так как имя собственное, название чего-либо
существует только на эстонском или ином языке, русский вариант отсутствует; во-вторых,
есть русский вариант названия, или говорящий может его непосредственно в разговоре
образовать, однако он использует иноязычное вкрапление. В первом случае попытка
использовать какое-либо "русское" слово для обозначения предмета речи неизбежно
приведет либо к полному непониманию, либо к осложнению коммуникации, так как у
адресата могут возникнуть проблемы с идентификацией предмета. Как свидетельствуют
примеры, во втором случае говорящий чаще всего действует по аналогии с первым. Если в
первом иноязычное слово — единственная возможность однозначно соотнести языковой
знак с внеязыковым объектом, или референтом, и тем самым идентифицировать предмет
речи, то во втором — это наиболее надежный способ сделать то же самое. Идентификация
предмета речи становится в подобных случаях основной причиной использования
иноязычных вкраплений, а не иных способов номинации. Таким образом, значимость
референции для речи получает на материале языка диаспоры добавочное подтверждение,
а соотношение референции и номинации приобретает здесь свою специфику.
С проблемами референции соотносится еще один регулярный случай использования
иноязычных вкраплений, имеющий однако и свою специфику. Говорящий в силу
оторванности от постоянного русскоязычного окружения, необходимости использования
разных языков, влияния местных реалий или конкретных коммуникативных условий
может не знать или не сразу вспомнить, подобрать нужное русское слово, например:
(9) Мне надо декларацию подать в налоговое ..., в этот / как его /... в максу …;
(10) А. Это все равно не повлияет на это ... / как это по-русски... пингерида ?
Б. Нет по-русски такого слова;
(11) А. На почту придет?
Б. Сначала ... тебе сообщат из .../ как это // кандекескус;
(12) Б. Не видела таких // Вкусный вкусный пирог /
А. Это не пирог
Б. Пирог / (показывает на этикетку коробки) Видишь / написано «kook»/ а это пирог /
А. Ну мне кажется …это многозначное слово… и там /
Б. «Кook» это пирог и все!
(13) Такой ржачный // я короче вчера смотрела / там про зебру, льва, бегемота и ...
этого / как его / тьфу / забыла / как это по-русски / все финский в голову лезет ... а-а ...
жираф / во!
В приведенных примерах говорящий подбирает подходящее слово, словосочетание и
одновременно комментирует этот процесс. Анализ фрагментов речи, содержащих
отдельные высказывания о языке или более развернутые комментарии, обсуждение языка,
речи, а в нашем случае и ситуации взаимодействия языков, тема отдельного исследования.
Как отмечает М. Р. Шумарина , «в конце ХХ — начале ХХI века активизируется внимание
языковедов к феномену обыденного метаязыкового сознания, содержанием которого
являются представления рядовых говорящих (нелингвистов) о фактах языка и речи»
(Шумарина 2010, 314). Наши записи разговорной речи содержат множество так
называемых рефлексивов — «относительно законченных метаязыковых высказываний,
содержащих комментарии к употребляемому слову или выражению» (Вепрева 2005, 8).
Примеры 7, 9–13 содержат рефлексивы, характеризующие речь диаспоры, то есть
комментирующие иноязычные вкрапления (э-ээ.. как же сказать; в этот ... // как его;
это ... / как это по-русски...; нет по-русски такого слова; как это; написано «kook»/ а
это пирог ... ну мне кажется …это многозначное слово… «kook» это пирог и все; этого /
как его / тьфу / забыла / как это по-русски / все финский в голову лезет).
В указанных выше работах (Костанди 2006, 332–336; 2007, 344–350) отмечалось, что
разговорную речь диаспоры отличает, в частности, регулярно возникающая в речи тема
дву- и многоязычия, что говорит об актуальности этого вопроса для представителей
диаспоры. Это мы видим и в приведенных выше примерах, где комментировались слово
или ситуация подбора нужного слова, в других случаях может комментироваться
ситуация сосуществования языков, в наших условиях прежде всего эстонского и русского.
Языковая ситуация неизбежно отражается в речи и может становиться попутной или
специальной темой разговора, о чем свидетельствуют следующие примеры:
(14) И мы / писали контрольную // ну препод такой смешной / говорит учите все / чтонибудь попадется // Это вообще маразм / и так на эстонском все / вся эта химия // так
еще не конкретно / то есть не сказать нормально ему что нам учить! //;
(15) А. Опять шрифт поменялся / я не понимаю / почему / у меня стоит русский шрифт
Б. Ну?
А. И я короче / пишу пишу там / потом опять начинаю / и он меняется / на какой-нибудь
эстонский или английский /… короче / такой бред выходит / что я пишу русскими
буквами / эти / эстонские слова.
Подобные комментарии участников коммуникации также слудует отнести к
метаязыковым высказываниям, прямо или косвенно оценивающим не какое-либо слово,
выражение, а характер языковой ситуации — сосуществование языков, приводящее к
регулярному использованию иноязычных вкраплений. Этот аспект устной речи диаспоры
также заслуживает, на наш взгляд, отдельного анализа.
Ситуация сосуществования языков проявляется и в виде такого речевого явления, как
переключение кода, что можно наблюдать в следующем примере:
(16) А. Все посмотрели?
Б. Kus on vaikne (‘где тихо’)
B. Köögis (‘на кухне’)
Б. Köögis // köögis (‘на кухне’) там где мусорное ведро выдвигается // там звукоизоляция
хорошая.
В ходе разговора, часть которого приведена выше, коммуниканты регулярно переходят с
одного языка на другой, в других записях встречаются также регулярные или единичные
переходы. Основным фактором, влияющим на переключение, является, разумеется,
языковая принадлежность говорящих. Так, приведенный выше пример является
фрагментом большой записи, сделанной во время молодежной вечеринки. В разговоре
участвует много молодых людей, явно знающих оба языка, в основном говорят по-русски,
но иногда переходят частично на эстонский. Иную ситуацию представляет следующий
фрагмент:
(17) А. Кто это был?
Б. Да Сильвер /
А. Что хотел-то?
Б. Anna kümme krooni ... (‘дай десять крон’).
Весь предшествующий и последующий разговор происходит на русском языке, у одного
из говорящих звонит телефон, после телефонного разговора и следует приведенный выше
диалог. Один из собеседников передает слова звонившего, не переводя их на русский.
Очевидно, что есть множество и иных частных случаев и причин языкового и
экстралингвистического характера, влияющих на переключение кода, детальное их
описание на материале разговорной речи и выявление общих тенденций представляется
актуальной задачей. Анализ этого явления на ином материале активно ведется многими
исследователями, наши данные могут дополнить общую картину.
Большинство приведенных выше примеров, как и собранный материал в целом, говорят о
том, что у участников коммуникации часто есть возможность выбора из существующих
вариантов: иноязычная или русская единица / прямой перевод / иные варианты перевода и
др. В этой связи встает проблема вариативности в языке и речи, также требующая более
детального анализа. Регулярно на выбор говорящего влияют экстралингвистические
факторы, например, условия коммуникативной ситуации. В примерах 1–4 были даны
некоторые пояснения к примерам, свидетельствующие об особой значимости этих
условий: эстонские или английские слова написаны на этикетке, украшениях, в ссылках в
инфосистемах, откуда они и «перекочевали» в устную речь. В других случаях релевантны
иные частные причины, что свидетельствует о необходимости изучения того, какие
экстралингвистические факторы влияют на включение иноязычных вкраплений в устную
речь.
На материале языка диаспор исследователями регулярно фиксируется и анализируется
появление у слов и словосочетаний в условиях диаспоры полностью новых или частично
трансформированных значений, обусловленных местными реалиями и отличных от языка
метрополии. Так, анализируя русскую эмигрантскую прессу 1920-30х годов, А. Зеленин
характеризует это явление как семантическую переориентацию лексики (Зеленин 2007,
197–202). Эти процессы происходят и в языке русской диаспоры Эстонии. Анализ
иноязычных вкраплений в разговорной речи диаспоры позволяет предположить, что
аналогичная трансформация происходит и в обратном направлении с эстонскими (или
иными) вкраплениями, то есть происходит семантическая (стилистическая,
прагматическая) переориентация слов и словосочетаний по сравнению с языкомисточником. Так, определенная переориентация эстонского слова, использованного в
русской речи, не только происходит, но и обыгрывается в приведенном выше примере 12
(А. Ну мне кажется …это многозначное слово… и там / Б. «Кook» это пирог и все!).
Регулярны и ситуации, когда говорящий не может даже перевести для себя на русский
язык использованное им эстонское слово, не осознает его внутренней формы, а применяет
как формальный знак, с помощью которого осуществляется референция, то есть отсылка к
некоторому объекту действительности. Возможные иные значения иноязычного слова или
его частей не осознаются говорящим, тем более не учитываются стилистические и
прагматические свойства слова, многие его контексты, лексическая сочетаемость и т. д.
Например, подобное наблюдалось в разговоре, пример из которого приведен выше (9).
Окказиональная семантическая переориентация может происходить в случае языковой
игры, например:
(18) В лосях ( на улице Лосси / Lossi = ‘замковая, дворцовая’) у нас лекция.
Анализ семантической переориентации лексики на материале разговорной речи также
представляется актуальной задачей.
В связи с частотностью рассматриваемого явления — использование иноязычных
вкраплений — встает проблема нормативности речи в условиях диаспоры. Разумеется, в
странах, где русский язык не является государственным, он не может регулироваться
(насколько вообще язык может "регулироваться") какими-либо государственными
постановлениями, актами и т. п. В то же время специфика языка в диаспоре не поддается
регулированию и со стороны метрополии, в случае с русским языком — со стороны
России. Очевидно, норма может лишь поддерживаться общими усилиями учителей,
журналистов, общественных деятелей и всех, для кого этот вопрос важен. Проблема
существует, она требует анализа и некоторого решения.
Таким образом, наблюдения над использованием иноязычных вкраплений в разговорной
речи в условиях диаспоры приводят к необходимости учета в дальнейших исследованиях
таких проблем, как характер номинации и референции, специфика метаязыкового
сознания говорящих, вариативность в языке и речи, роль экстралингвистических факторов
влияющих на использование вкраплений, семантическая переориентация иноязычных
слов, включаемых в русскую речь, нормативность речи. Выше были отмечены наиболее
общие и очевидные вопросы, требующие отдельного рассмотрения, помимо них
возникают более частные проблемы, не затронутые в настоящей статье, целью которой
было определение основных направление дальнейшей работы с материалом.
Литература
Активные процессы ... 2009 — Активные процессы в языке метрополии и диаспоры.
Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. XII. Тарту, 2009.
Вепрева 2005 — Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. Москва, 2005.
Дуличенко 2000 — А. Д. Дуличенко. Русский язык в постсоветской Прибалтике: проект
социолингвистического исследования. Проблемы языка диаспоры. Труды по русской и
славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. VI. Тарту, 2002, с. 68–81.
Зеленин 2007 — А. Зеленин. Язык русской эмигрантской прессы (1919–1939). СанктПетербург, 2007.
Костанди 2006 — Е. Костанди. Русская разговорная речь диаспоры. Микроязыки. Языки.
Интеръязыки. Тарту, 2006, с. 332–336.
Костанди 2007 — Е. Костанди. Лингвокультурологический аспект разговорной речи
русской диаспоры Эстонии. Valoda 2007. Valoda dazadu kulturu konteksta. Language 2007.
Language in Various Cultural Contexts. Даугавпилс, 2007, с. 344–350.
Костанди 2008а — Е. Костанди. Аксиологический компонент разговорной речи.
Humaniora: Lingua Russica. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. XI.
Язык в функционально-прагматическом аспекте. Тарту, 2008, с. 108–124.
Костанди 2008б — Е. Костанди. Местоимение "такой" в русской разговорной речи.
Cuadernos de Rusistica Española. 2008, 4. Granada, с. 59–68.
Костанди 2010 — Е. Костанди. Роль категории темпоральности в формировании устного
текста. Предложение и слово. Книга 1. Саратов, 2010, с. 163–173.
Проблемы языка диаспоры 2002 — Проблемы языка диаспоры. Труды по русской и
славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. VI. Тарту, 2002.
Шумарина 2010 — М. Р. Шумарина. Синтаксические категории в обыденном
метаязыковом сознании. Предложение и слово. Книга 1. Саратов, 2010, с. 314–318.
Язык диаспоры: проблемы и перспективы 2000 — Язык диаспоры: проблемы и
перспективы. Труды по русской и славянской филологии. Лингвистика. Новая серия. III.
Тарту, 2000.
Insertion of the foreign words in the oral speech of diaspora
Kokkuvõte
Toorlaenude kasutamine diaspoora suulises kõnes
Artiklis analüüsitakse Eesti venelaste suulise kõne omadusi, mis iseloomustavad siinse
vene diasporaa keelt: venekeelsesse kõnesse teiste keelde (põhiliselt eesti) sõnade e. toorlaenude
pikkimine. Materjalina on kasutatud vene suulise kõne salvestusi, mida on teinud TÜ slaavi
filoloogia osakonna üliõpilased ja artikli autor. Põhiliselt on need spontaansed dialoogid kodus,
kohvikus, ülikoolis, koolis, osalejaid on kaks kuni viisteist.
Üldiselt iseloomustab Eesti vene diaspoora suulist kõned regulaarne toorlaenude
kasutamine. Enamjaolt on need eesti, mõnikord inglise, harvemini teiste keelte sõnad. Enamasti
tähistavad nad kohalikke reaale — kauplusi, asutusi, organisatsioone jms. Mõnikord neid
arutatakse või kommenteeritakse. Artikli eesmärgiks on kindlaks teha vaadelnähtavuse uurimise
tähtsamaid aspekte: keelendi ja denotaadi suhe, kõnelejapoolne keelendi valik, koodivahetus,
mõjutavad faktorid, keele varieerumine, keeleni semanika muudatused jt.