Великая пятница, Страстной недели. Оглавление:
реклама
Великая пятница, Страстной недели. Оглавление: Свт.Илия Минятий ............................................................................................................................ 1 О спасительном страдании ....................................................................................................... 1 О спасительном страдании Христа........................................................................................ 11 Свт.Иннокентий Херсонский ......................................................................................................... 21 Слово на Страдания Господни-1 ........................................................................................... 21 Слово на Страдания Господни-2 ........................................................................................... 24 Чье это изображение и надпись ............................................................................................. 28 Плачьте о себе и о детях ваших ............................................................................................. 30 Грехи распинают Спасителя .................................................................................................. 31 Место покаянию и слезам....................................................................................................... 33 Свт.Игнатий Брянчанинов .............................................................................................................. 33 Слово в Великий пяток на вечерне ........................................................................................ 33 Свт.Илия Минятий О спасительном страдании Каким Бог создал человека, и чем воздал человек Богу! В раю сладости, взяв прах от земли, Своими руками образовал Бог тело человека, вдохнув в него дыхание жизни, почтил его Своим образом и создал его человеком! Человек на Голгофе так поступил с Господом, что Он стал без вида, бездыханным, весь – в крови, весь – в язвах, пригвожден был к кресту... Там, в раю, я вижу Адама, как создал его Бог, оживотворенным образом Божиим, увенчанным славой и честью, самодержавным царем над всеми созданиями в поднебесной, в наслаждении всем земным блаженством. Здесь, на Гологофе, я вижу, до чего довел Иисуса Христа человек – без красоты, без вида, увенчанного тернием, осужденного, обесчещенного, посреди двух разбойников, в подвиге, в агонии ужаснейшей смерти. Сравниваю тот и другой образ, Адама в раю и Христа на кресте, и в глубине души размышляю, каким дивным творением создали Адама щедрые руки Божии и каким достойным жалости позорищем сделали беззаконные человеческие руки Бога! Там, при создании человека, я вижу дело, которым Бог увенчал все дела рук Своих; здесь, в страдании Христа, узнаю такое беззаконие, каким дополнил и завершил человек все свои беззакония. Там усматриваю беспредельную любовь Божию к человеку; здесь – беспредельную неблагодарность человека к Богу. И я недоумеваю, чему мне больше изумляться... Одно вижу – мне одинаково надо плакать и о том, как безмерно много пострадал Господь, и о том, как страшно много дерзнул человек!.. И, горько плача, не отличаю одно от другого: проливая слезы о страстях, тут же представляю себе виновника страстей, исчисляя раны, вижу руку, их причинившую. Взирая на Распятого, тут же вижу и распинателя, и в смерти неправедно убиенного Господа я вижу и человека-палача. Среди многих страданий Иисуса Христа есть одно горчайшее всех, оно уязвляет главу Его больше тернового венца, оно пронзает Его сердце глубже копья, оно терзает Его ужаснее самого пригвождения; оно огорчает уста Его горше желчи, оно отягощает Его тяжелее креста; оно убивает Его быстрее смерти... Это страдание – видеть виновником Своих страданий и смерти человека, дело рук Своих! Вот почему нам надо проливать слезы – потому что мы распяли, мы умертвили Своего Господа. Если бы кто-нибудь другой, а не мы, был виновником Его страданий, нам и тогда надлежало бы страшно скорбеть, потому что никто другой так много не пострадал. Как же мы должны страдать и сокрушаться, зная, что никто другой, а мы – причина Его страданий?! Нам надо плакать и о Его страданиях, и о нашей неблагодарности, нам надлежит сугубо проливать слезы – 1 слезы сострадания и сокрушения – и, таким образом, рыдать и о Христе, и о себе самих... Однако вовсе не с этой целью сегодня взошел я на эту священную кафедру... Я ведь хорошо знаю, что христиане, плачущие теперь о страданиях, ожидают воскресения Распятого, чтобы снова пригвоздить Его к кресту!.. И потому я вовсе не для того пришел сюда, чтобы подвигнуть христиан к плачу. Не много ценю я эти мимолетные слезы, что струятся не из глубины сердца и не суть плод истинного сокрушения... Пусть христиане лучше поберегут свои слезы, чтобы плакать о какомнибудь ущербе в своих делах или о смерти родственников, или из зависти к благополучию своих ближних... Не нуждается Иисус в таких слезах! Есть кому скорбеть о Том, о Ком не скорбят христиане! О Нем скорбит небо и покрывает глубочайшей тьмой светозарный лик свой, о Нем скорбит солнце и помрачает лучи свои. О Нем скорбит земля и в ужасе содрогается до основания и отверзает гробы и раздирает сверху донизу завесу храма. О Нем скорбят и сами распинатели... Они бегут, «бия себя в грудь» (Лк. 23:48)... Нет, не для того пришел я к вам, чтобы возбудить вас к плачу! Я намерен только просто изъяснить вам страдания Христовы в трех главных смыслах. Во-первых: Кто был пострадавший, затем – как много Он пострадал. Будете слушать – увидите в лице Пострадавшего бесконечное снисхождение, в бездне страданий – изумительное долготерпение и в самой причине страданий – беспредельную любовь. И если вы не изумитесь перед этим снисхождением, если не исполнитесь сострадания при этом долготерпении, если останетесь бесчувственно-неблагодарными перед лицом бесконечной любви, тогда уж я скажу, что сердце ваше – подлинно камень, более жестокий, чем те, которые распались при смерти Христа! Приступите же – взойдем теперь на гору Господню, на вершину Голгофы, чтобы узреть там страшное зрелище. И среди этого ужасного мрака, покрывающего лицо вселенной – да предъидет перед нами и укажет нам путь честнейшее древо животворящего Креста! Где ты, о треблаженное древо, напоенное животворящей кровью Бога пригвожденного и возрастившее нам жизнь? Жертвенник бесконечной цены, на котором совершилось ныне искупление человеческого спасения! Престол пречестный, воссев на котором, восторжествовал над грехом новый Царь Израильский! Лестница небесная, откуда Начальник нашего спасения показал нам восхождение в рай! Столп огневидный, приводящий «множество народа» во блаженную землю Божьего обетования! Крест пресвятой, Церкви утверждение, похвала веры нашей! Некогда ты был древом бесчестия и смерти, теперь – древо славы и жизни! Мучительное орудие страстей Христовых – теперь треблаженное орудие нашего спасения! Приди и при настоящей скорбной беседе будь с нами – как весь пригвоздился к тебе Иисус наш, так да пригвоздится к тебе все сердце наше! 1. Все основание нашей православной веры состоит в том, что Тот, Кто пострадал, Кто был пригвожден к кресту, Кто умер, воистину был Сын Божий. Пусть это безумие для еллинов, пусть это соблазн для иудеев – «мы проповедуем Христа... и притом распятого» (1Кор. 1:23; 1Кор. 2:2), по слову апостола. Распятый за нас был воплощенный Бог! Правда, Он пострадал во плоти – по человеческому только, потому что как Бог Он не мог страдать. Но так как плоть соединена была ипостасно с Божиим Словом, человеческое – с Божеством и самая плоть была господственно обожена, то человек, пострадавший за нас, воистину был Бог! Воистину Он был Сын Девы и Сын Божий – один Иисус Богочеловек. Поэтому, как истинно то, что Он пострадал как человек, точно так же истинно и то, что пострадавший за нас человек был Бог. Высочайший Бог, Царь веков, Он тем не менее изволил воспринять образ раба, «по виду став как человек» (Флп. 2:7). Всесвятейший Бог – и однако благоволил понести на Себе грехи человеческие и явиться как бы грешником. Бог, исполненный славы, исполненный силы, исполненный бессмертия – и тем не менее истощил Себя, по слову апостола Павла, явившись на земле без всего богатства Своего Божества, в немощи и скудости человеческого естества – «даже до смерти» (Флп. 2:8)... И это истощение Григорий Богослов называет как бы некоторого рода ослаблением и умалением. Но неужели была необходимость в том, чтобы пострадать, быть пригвожденным к кресту и умереть Господу славы? Неужели не было другого какого-либо средства спасти род человеческий? Поистине изумительно беспредельное снисхождение Божие!.. Залевк, царь Локрский, в числе прочих, издал закон, чтобы прелюбодеев лишать обоих глаз, – закон справедливого возмездия: света очей, драгоценнейшего блага жизни, должен был быть лишаем тот, кто посягает на честь другого, также драгоценнейшее благо. Первым, кто нарушил этот закон и был уличен в прелюбодеянии, оказался собственный сын царя. И справедливейший государь присуждает его к положенному 2 законом наказанию. Тогда его начинают просить все приближенные, вельможи, весь народ, чтобы он помиловал своего сына, своего преемника и наследника царства. Но царь твердо стоит в своем решении и желает лучше сохранить закон, чем сына. Ходатайства и просьбы однако были столь неотступны, что царь начал мало-помалу смягчаться и прислушиваться не только к голосу справедливости, но и – отеческой любви. Справедливость, говорил он, рассуждая сам с собой, требует ослепить моего сына, оказавшегося нарушителем закона. Но отеческая любовь располагает меня к жалости, потому что он – чадо мое. Если я пренебрегу справедливостью и не накажу как следует, я буду неправедный судья. А если подавлю чувство отеческой любви и накажу его по закону, я окажусь бессердечным отцом. О судьба! Если мне предстояло быть отцом, зачем ты поставила меня судьей? О природа! Если я должен быть судьей, зачем ты дала мне сына? Что же это? Я колеблюсь... Я справедливый судья, а правда слепа и не зрит на лицо преступника... На что же я должен осудить? Я чадолюбивый отец, а любовь также слепа и не смотрит на вину преступника. Я – царь... Я могу наказать, когда захочу, но ведь как царь я могу и простить. Как мне сохранить закон? Как мне спасти сына? Что мне делать несчастному – судье и отцу? Нет ли какой-нибудь возможности сохранить закон и спасти сына? Есть! Необходимо выколоть два глаза. Пусть же будет выколот один глаз у меня, а другой – у сына моего! Пусть он отдаст один глаз, как виновный, а другой я, как отец! Таким образом, я и правду мою удовлетворю, и успокою любовь отца, сохраню мой закон и спасу от потери зрения сына, явлюсь и судьей справедливым, и чадолюбивым отцом!» Так-то, слушатели... Здесь требовалось выколоть два глаза; но для того чтобы, с одной стороны сохранить закон и покарать преступление, а с другой – чтобы пощадить чувство отеческой любви и сохранить зрение преступному сыну, найдено было такое решение, чтобы отец отдал один глаз, а сын – другой. Это – прекраснейший из всех пример высшей царственной справедливости и отеческого милосердия. Однако, как пример человеческий, он бесконечно далек от того, чтобы стать в сравнение с тем, что совершил для нашего спасения правосудный и милосердный Бог! Искони, с самого начала, в раю сладости, Божие определение начертано было на древе познания: если человек вкусит от него и таким образом нарушит заповедь Божию, немедленно постигнет его смерть – «в день, в который ты вкусишь от него, смертью умрешь» (Быт. 2:17). В лице праотца Адама мы все согрешили – во Адаме «все согрешили» (Рим. 5:12). Мы согрешили праотеческим и сверх того своим произвольным грехом, так что все подлежим проклятию от Бога, все достойны вечных мучений. Нам оставалось понести заслуженное наказание – лишиться как бы обоих глаз, т. е. обеих жизней – телесной и духовной, если бы не найден был способ избавления. Но в чем мог состоять этот способ, когда долг наш перед Богом бесконечен? Если бы пришли искупить нас тысячи таких мужей, как Моисей или иной кто из пророков, если бы воплотились и умерли за нас тысячи ангелов для того, чтобы удовлетворить правде Божией, то жертва их крови, ибо и она кровь существ тварных, не была бы достаточной, – была бы ограниченной, малой цены сравнительно с нашим долгом перед бесконечным Божеством. «Оставалось совершиться, – богословствует святой Прокл, – одному из двух: или всем подвергнуться осуждению смерти, потому что все согрешили; или же должно было быть принесено воздаяние такой цены, которое было бы достаточным удовлетворением долга. Человек сам себя спасти не мог, потому что сам подлежал долгу греха; ангел также не мог искупить человечество по своей ограниченности для такого искупления. Человек один спастись не мог, а Бог пострадать не мог». Необходимы были два естества – человеческое и Божеское. Не одно только человеческое, потому что оно не могло спасти своим страданием и смертью. Надлежало и человеческому, и Божескому естеству быть соединенными в одном Лице Богочеловека. Этому Лицу надлежало пострадать и умереть по своему человеческому, которое подлежит страданию и смерти, но вследствие соединения Божества и человеческого в одном Лице Богочеловека это страдание и эта смерть получают бесконечное достоинство, бесконечную цену. Таким образом могла произойти уплата бесконечного долга. Так надлежало быть, так и совершилось. С одной стороны, внял Бог правде Своей, требовавшей возмездия за грех наш, потому что мы преступили Его заповедь. «Истреблю с лица земли человеков, которых Я сотворил» (Быт. 6:7). Но, с другой стороны, Бог услышал глас Своего милосердия, ходатайствовавшего о прощении нас, потому что мы – дело рук Его. «Живу Я... не хочу смерти грешника» (Иез. 33:11). Бог, как праведный Судия, хочет сохранить закон Свой и в то же время, как человеколюбивый Творец, желает спасти Свое создание. Что же Он совершит, Судия и Отец, Бог и Создатель? Бесконечная премудрость Его нашла средство сохранить закон и спасти Свое создание... 3 Здесь, сказал Он, необходимы два естества: Божеское и человеческое. Пусть человечество даст одно – со смертной плотью, а Я дам другое – Божие Слово. От соединения двух естеств произойдет одно Лицо – Богочеловек: совершенный человек и совершенный Бог. Он да пострадает, Он да умрет! Умрет, как человек, и пролитая кровь Его явится возмездием за грех; но так как умирающий человек будет вместе с тем и Бог, то это возмездие явится бесконечной цены. Таким образом, возрадуется Мое милосердие, потому что кровью одного только человека искупится все остальное человечество. Удовлетворится и Моя правда, потому что кровью Богочеловека искупается бесконечный долг. И Я явлюсь и Судией правосудным, и Творцом человеколюбивым. – Вот причина, в силу которой надлежало пострадать и умереть Богочеловеку, дабы, как человек, Он мог уплатить долг и, как Бог, доплатить сполна... Здесь, еще раз повторяю это, христиане, здесь необходимы как бы два ока – две природы. Мы, виновные, нарушители заповеди Божией, дали как бы одно око, человеческую природу. Бог и Отец дал как бы другое – Божество. В человеческом Христа нам угрожала казнь смертная, но в Его Божестве смерть упразднилась. Расплатились мы Божественной плотью, соединившейся с Божиим Словом, и избавились от осуждения смерти Божиим Словом, явившимся во плоти, как высочайшим образом изъясняет это великий Афанасий: «Подобало обоим преславно быть вкупе, так что смерть всех исполнялась во плоти Господа, и та же смерть через Слово Божие, соединившееся с плотью, истреблялась». О, бесконечное Божие к нам снисхождение! Но, Боже многомилостивый, премилосердый! Неужели Твое всемогущество не имело другого средства – спасти человека без предания на смерть Твоего Единородного Сына, десного ока Твоего Божьего Лика? Без сомнения, всемогущий Бог, как единым словом «Он повелел, и сотворились» (Пс. 148:5), точно так же одним словом мог бы повелеть, и спасение человека совершилось бы, мог Он без всякой уплаты отпустить бесконечный долг, мог и без смерти Единородного Сына Своего простить грех человека, мог и без крови Иисуса Христа угасить пламень вечного мучения... Мог!!. Но как в таком случае мы могли бы узнать о беспредельном всемогуществе Божием, о бесконечном Божием снисхождении? Бог соблаговолил поступить как Судия и Отец, явить Свое правосудие и Свою благость: Свою благость по отношению к человеку, нарушившему Его закон, и Свое правосудие, как Судия, в страданиях и смерти Иисуса Христа, Сына Божия. Так, ради любви к человеку, Он не пожалел Своего Единородного Сына (см. Рим. 8:32)... Некогда ведь и Авраам из любви к Богу решился принести в жертву своего единородного сына, но обратите внимание на исход этого события!.. Достигнув назначенного места, Авраам устроил жертвенник, положил на него дрова, зажег под ними огонь и, связав своего Исаака, возложил на жертвенник, потом взял нож и поднял руку, но в то мгновение, как он готов был нанести смертоносный удар, воззрел на него Бог и, умилостивившись, сказал ему через ангела Своего: «Аврааме, Аврааме, остановись, не возлагай руки твоей на отрока твоего и не делай ему никакого вреда! Достаточно для Меня твоего доброго произволения! Пусть останется жив сын твой Исаак – да будет он отцом многих народов, и Я благословлю их и умножу, как звезды небесные и как песок морской!» (см. Быт. 22:11-17). Но, Боже мой, что же было бы удивительного в том, что Авраам пожелал принести в жертву Тебе своего сына ради любви к Тебе? Ты – Бог, достойный бесконечной любви, Ты – Бог и Авраама, и Исаака, Ты – Бог, и все, что ни сделает для Тебя человек, будет достойно и праведно... А человек – что он такое? Ничтожный червь земли, преступник Твоих заповедей... И Ты столь много возлюбил его, что ради этой любви отдаешь в жертву Твоего Сына?! «Что есть человек, что Ты помнишь его, и сын человеческий, что Ты посещаешь его?» (Пс. 8:5). Что все это есть, как не величайшее Божие снисхождение? Он пожалел сына одного человека и не допустил его заклания, но не пощадил Своего собственного Сына и оставил Его умереть! «Который Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас!» (Рим. 8:32). Предал Его на продажу учеником, на отречение от Него друзей, на осуждение врагов. Предал Его на зависть иудеев, на суд язычников, на поношение священников, на издевательства воинов, на ненависть и ярость неблагодарного народа, жаждавшего Его крови... Предал на заплевания, на заушения, на бичевание, на уколы тернием, на крест, как бы не признавая в Нем более Своего Сына, но видя лишь грешника или лучше – сам грех! Предал, чтобы осудить Его, Своего Сына, как виновного, и освободить от вины преступного человека, чтобы покарать безгрешного и оправдать грешника, исполнить на Нем всю Божию правду и излить на человека все бесконечное милосердие. «Ибо не знавшего греха», учит святой апостол Павел, «Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом» (2Кор. 5:21). Какая бездна снисхождения Божия к нам! Вот каково было определение Отца о Сыне! А в чем выразилось 4 произволение Сына? В бесконечном смирении и послушании. «Смирил Себя, быв послушным даже до смерти» (Флп. 2:8). Припомните горницу Тайной Вечери! Здесь Он более чем где-либо является в рабском образе, омывая в умывальнице Своими руками ноги учеников, и дает Себя Самого в пищу ученикам в великом таинстве. Пример бесконечного послушания мы видим в саду Гефсиманском. Как человек, являя немощь естества, Он скорбит, но – скорбью глубокой, даже до смерти... Подвизается столь великим подвигом, что пот льется, как изобильная кровь, капавшая на землю... Лицом повергается на землю, а мольба души выражается устами – да не вкусит, если возможно, горькой смертной чаши (см. Мф. 26:39). При всем том остается послушным «воле Отца даже до смерти. «Отче», говорит, «не как Я хочу, но как Ты ... да будет воля Твоя!» (Мф. 26:39 и 42). Возвратившись к трем ученикам, Он находит их спящими и пробуждает словами: «Встаньте, пойдем» (Мф. 26:46) туда, куда зовет воля Отца и спасение человека! Что здесь всего более изумительно, христиане? Решение Отца, осудившего на смерть Своего Сына или послушание Сына, с такой готовностью идущего на смерть? Ни то, ни другое. Подивимся лучше бесконечному Божию к нам снисхождению! Для освобождения евреев от рабства египетского Бог послал человека – Моисея. Для прощения грехов их должна быть проливаема во всесожжении жертвенная кровь, но то была кровь козлов и тельцов. А для освобождения нас от владычества ада пришел Сам – самолично – «явился на земле и обращался между людьми» (Вар. 3:38). Для искупления грехов наших Он пролил Свою кровь. «Не с кровью козлов и тельцов, но со Своею Кровию» (Евр. 9:12) спас нас. Так драгоценно спасение наше, что ценой ему – кровь Божия! Одна только капля Божией крови – бесценный маргарит райский! Одна только капля может угасить весь пламень вечных мучений! И однако – как много ее излилось для спасения нашего! Всю ее источил до последней капли Распятый за нас! Вникните же поглубже во все это, христиане! Тот, Кто пострадал, Кто был пригвожден к кресту, Кто умер за нас – Сын Божий. Всю кровь Свою пролил Он для искупления душ наших. А мы – увы! – оставляем еще в плену души наши?! А мы все еще рабствуем греху? А мы все еще далеки от сердечного раскаяния и сокрушения? – Какая же польза, может сказать нам Спаситель наш, какая же польза от того, что Моя кровь пролита была из всех членов Моих? Тот подвиг, каким Я подвизался в саду, те потоки крови Моей, пролитой от бичевания, от терния на главе, от копья, пронзившего ребра Мои, от гвоздей, пробивших руки и ноги Мои – что же? Все это было всуе? Все это пало на землю на попрание людей? Нет пользы от пролития Моей крови?!. Отче безначальный, Я исполнил святую волю Твою, пострадал, был распят, предал Дух Мой, источил всю кровь Мою для спасения христиан, но христиане не желают знать своего Спасителя, не ищут спасения, помирившись с вечными муками?!. Я прошу прощения иудеям, Меня распявшим и умертвившим. «Прости им» (Лк. 23:34). Но на христиан, которые делают Мою смерть бесполезной для них, Я требую суда! «Суди им, Боже» (см. Пс. 81:8). Правда Твоя повелела Мне пролить кровь Мою – и та же правда воздаст за кровь Мою... И не будет иметь никакого извинения нераскаянный христианин, «тот, кто попирает Сына Божия и не почитает за святыню Кровь завета» (Евр. 10:29), по слову апостола! Чем бесценнее было искупление, тем тяжелее будет кара за пренебрежение им. Да прославим же Спасителя нашего, да восприимем спасение, да принесем раскаяние, да будет спасительна нам бесценная Кровь, за нас излиянная! Мы видели, Кто пострадал за нас, и подивились бесконечному снисхождению. Теперь представим себе, как много Он пострадал, да спострадаем Его бесконечному долготерпению. 2. Приходилось ли вам, христиане, когда-нибудь видеть небольшую лодку среди обширного моря, вдали от берега, с неопытными и беспомощными пловцами, обуреваемую сильнейшими противными ветрами? Яростные волны бросаются на нее со всех сторон, и она погружается в пучину… Теперь представьте себе, что вы видите единственного Сына Пресвятой Девы в кровавом море жесточайших страданий, вдали от объятий возлюбленной Матери, оставленного безначальным Отцом, отдавшим Его на страдания – одного, без всякой помощи и участия покинувших и разбежавшихся учеников!.. Однако – нет! Вот является один ученик, с толпой воинов и слуг, с оружием, факелами, фонарями… Я вижу, как он приближается, обнимает, целует Его… В добрый час пришел ты, друг и верный ученик, утешить огорченного Учителя, побыть с Ним! Скажи же нам, с какой доброй вестью пришел ты со двора архиереев? Может быть, ты убедил их оставить в покое Богочеловека, Который не подал им никакого соблазна, напротив – оказал всему народу иерусалимскому тысячи благодеяний? Не проведал ли ты о каком-нибудь злодейском умысле с их 5 стороны, и теперь привел с собой большой отряд для Его охраны? Что же ты не отвечаешь? Постой, дай-ка мне получше всмотреться в тебя... Ах! Да ведь это – Иуда предатель, апостол-изменник, ученик лукавый! Так это ты лобзаешь Его для предательства?! О, страшная неблагодарность Иуды! О, неизреченное страдание Христа!.. Говорят, когда Юлий Цезарь, окруженный убийцами в сенате, увидел среди них Брута, которого любил как сына, он воскликнул: «И ты, чадо мое?!» И тотчас закрыл лицо свое мантией, чтобы не видеть столь ужасного вероломства, которое заставило его содрогнуться больше самой смерти. Какую же скорбь причинило Иисусу появление Иуды предателя? И ты, чадо Мое... И ты, ученик Мой?! И ты, Мой апостол, в сообществе с врагами Моими? Ты служишь им охраной, взяв на себя предательство? «Иуда! целованием ли предаешь Сына Человеческого?» (Лк. 22:48) И в этом ужасном вероломстве – сколько уничижения предаваемому учителю! Были предаваемы и продаваемы и другие, но так, как предан и продан был Христос, никто другой! Брут предал Цезаря, но под предлогом освобождения отечества. Продали братья Иосифа, но для того, чтобы избавить его от смерти (см. Быт. 37:26-27). Иуда предал Христа на смерть – «Сын Человеческий предан будет на распятие» (Мф. 26:2). Его признают Сыном Божиим – пусть так! Придет время, когда откроется Его слава! Так пусть признают за Ним хотя бы права Сына Человеческого! Но нет, с Ним поступают, как с бессловесным, как с агнцем, обреченным на заклание! Его крови жаждут архиереи и старцы и весь синедрион, собравшийся в доме Анны и Каиафы, куда вся «стража» привлекла и поставила на суд Иисуса. Судьи – враги, лживые свидетели, какого решения ждать от вас? «Повинен смерти» (Мф. 26:66). Повинен смерти? Так пусть примет смерть! Но зачем же плевать Ему в лицо, зачем заушать и бить Его? Зачем надругаться над Ним и, закрывая очи, с приправой злых издевательств при каждом ударе святотатственной руки, спрашивать Его: «Прореки, кто ударил Тебя?» (Лк. 22:64). Постойте, постойте, дерзкие слуги! Дайте и мне его спросить: “Иисусе мой, Избавителю мой, Ты доселе еще терпишь поругания? Доселе еще, под покровом веры, как бы закрыв руками светлый лик Твой, оскорбляют Тебя? (Разумеются христиане, которые, нося звание православных христиан, ведут нехристианский образ жизни.) «Прореки» нам, «кто ударил Тебя? Прореки» нам, кто наносит Тебе удары без числа? Еврей? Еретик? Православный христианин? «Прореки» нам, чья рука чаще других поражает Тебя, иудея-слуги, еретика или православного христианина? «Прореки» нам, кто больнее бьет Тебя, соблазнитель какой из духовных, нечестивый или мирянин, блудница, потерявшая стыд, или молодой прелюбодей, судья неправедный или алчный корыстолюбец, кровожадный убийца или хищный грабитель? Прореки нам, что больше огорчает Тебя – удары иудеев или пороки христиан?” Но ныне мой Иисус не проповедует более, Он безмолвствует, «как агнец... безгласен», по слову Исаии (53:7). Не желаете ли, чтобы я вместо Него прорек вам? Несравненно больнее Ему бесчисленных ударов слуг архиерейских те три удара, которые нанес Ему ученик Его своим троекратным отречением: «Не знаю Сего человека» (Мф. 26:72). Камень веры соделался камнем преткновения… Единственный камень, который распался еще раньше смерти Христовой, при троекратном отречении от Христа. Но ведь он сокрушился для раскаяния, чтобы затем исповедать Учителя. Некогда в пустыне жезл Моисея поразил камень; этот камень сокрушен взором Христа, но из того камня истекла вода, сладкая как мед, а теперь льются горькие слезы... «Выйдя вон, плакал горько» (Мф. 26:75). Надлежит тебе, Петр, проливать безутешные слезы, но блажен ты, что так скоро раскаялся в совсем отречении. На один час ты согрешил – и всю жизнь оплакивал свой грех! О горе нам! Мы так скоры на всякий грех – и так медленны на раскаяние! Мы всю жизнь проводим в грехах – и не хотим плакать о них хотя бы один час! Петр кается и горько плачет – знак, что петух трижды возгласил. Утро. Наступает день… растворили двери претории Пилата, куда ведут со двора Каиафы связанного Христа, как преступника. Тяжко Ему было в руках священников, во дворах архиерейских, еще хуже – в руках язычников, в палатах властителей. О горе! Нет Ему нигде прибежища и помощи, везде – позор и мучения... Священники и миряне, иудеи и язычники, властители и рабы, судьи и воины, юноши и старики, вся «стража», весь народ – все осуждают Его, как преступника, требуют Его смерти, все кричат: «Распни, распни Его» (Лк. 23:21). Предпочитают всем известного разбойника Варавву, а для безгрешного Иисуса – у всех одна мысль, один вопль: «Да будет распят» (Мф. 27:22). Пилат изумляется этой злобе и желает знать, в чем состоит вина: «Твой народ и первосвященники предали 6 Тебя мне; что Ты сделал?» (Ин. 18:35). Что с тобой, Пилат?! Или ты единственный здесь, в Иерусалиме, чужестранец, никогда ничего не слыхавший о делах Иисуса из Назарета? «Что Ты сделал?» Изволь – я скажу тебе: слепым возвратил свет очей, прокаженных очистил, расслабленных воздвигнул с одра болезни, умерших воскресил, накормил голодных, научил заблудших. Вот Его вина! «Что Ты сделал?» Спроси народ, с восторгом внимавший Его проповеди! Спроси самарянку, которая по одному Его слову из блудницы стала целомудренной, спроси Магдалину, которая из грешницы стала равноапостольной, Закхея, который из корыстолюбца стал милостивым благотворителем, Матфея, который из мытаря сделался евангелистом, спроси Лазаря, которого Он воскресил – четверодневного мертвеца. Спроси детей иерусалимских, встречавших Его с ваиями и ветвями, с пением: Осанна! – «Что Ты сделал?» Да если бы то было возможно, то с тобой заговорили бы об Его делах и море, и ветер, повиновавшиеся Ему, сами демоны – враги Его, исповедавшие Его Сыном Божиим! «Что Ты сделал?» Да спроси лучше, чего Он не сотворил! Если бы ты имел разум, просвещенный высоким Богопознанием, я сказал бы тебе, что Он – то предвечное Слово Отца безначального, «через Него все начало быть». Он сотворил все, что ты видишь и чего не видишь, землю с ее растениями и животными, небо со звездами и солнцем, ангелов и род человеческий, да и тебя самого, Пилат! Одного только Он не сделал – греха! «Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его» (1Петр. 2:22). Но ведь об этом и ты сам знаешь, громко возвещая вслух всего народа: «Не нахожу в Нем вины!» (Ин. 19:6). Впрочем... беззаконны суды земные, неправедны приговоры сынов человеческих... Для оправдания человека далеко еще недостаточно одной невинности, если он попадет в руки неправедного судьи, который заботится более всего о своих интересах, который дрожит от страха, как бы не потерять ему благоволения кесаря... Безгрешного Иисуса подвергают бичеванию, и если бы спросить самого судью, за что, он ответил бы: за то, что не обретаю в Нем вины. О зрелище, достойное слез! Видеть Сына Божия, одевающегося в небесах светом как ризою, обнаженным перед взорами воинов, ругающихся над Ним, и поносящих Его иудеев! Вот они вооружают свои бесчеловечные руки бичами – бьют, наносят удары, терзают пречистое тело Божественного Эммануила... Он содрогается, обливается потом, изнемогает от изобилия проливаемой крови... Разве не мне надлежало претерпеть все эти муки? Эти удары бичей не должны ли поражать мое тело, согрешившее тысячами грехов? Эти потоки крови не должны ли струиться из моего тела, чтобы омыть мою нечистоту? Ангелы, серафимы, поспешите, поспешите покрыть эти непорочные члены, скройте их от нечистых взоров нечестивцев! Но вот, я вижу, их покрывают багряной хламидой – воины надевают ее на Него, издеваясь над Ним, как над царем иудейским. Будто царскую корону, они возлагают на Него терновый венец, пронзающий и глубоко уязвляющий главу. Вместо скипетра дают Ему трость и, часто вырывая ее из рук Его, ударяют ею по голове. Преклоняют колена, ругаясь над Ним, как над безумцем, и приветствуют Его оплеваниями и заушениями: «Радуйся, Царь иудейский!» (Ин. 19:3). Не ошиблись вы, нечестивцы, нет, не ошиблись. Представляя Его в насмешку ложным царем иудейским, вы сделали Его истинным Царем христиан. Царство Иисуса Христа – не царство от мира сего. Этому Царю, поруганному и измученному, мы поклоняемся, потому что это поругание и эти мучения – наше величие. Мы узнаем в Нем своего Царя в этой надругательской хламиде: это поругание – наша честь и слава. Мы чтим терновый венец Его, потому что скорбь и теснота – наш земной удел. Мы не желаем видеть у Него другого скипетра, кроме легкой трости, потому что не стремимся к тяжести земных отличий. (Намек на стремление папства к светской власти.) Воистину не ошиблись вы, нечестивцы! Вопреки себе – вы поставили Его Царем над полками мучеников, над сонмами подвижников, над собором всех ищущих Царства Небесного. Ах! Если бы вы узнали, что этому Царю, над Которым вы так издеваетесь, с готовностью будут поклоняться все цари земли!.. Знайте же, что под покров этой разодранной хламиды, которую вы надели на Него, соберутся на поклонение все племена земные! Знайте же, что эти острые терния, из которых вы сплели Ему венец, будут стрелами, поражающими врагов истинной веры. Знайте, что эта легкая трость, которую вы Ему дали, сокрушит иудейскую синагогу и храмы язычников! Разве не так, слушатели-христиане? Воистину Он – Царь, Которого мы – рабы. Царь страданий и долготерпения! Посмотрите на Него! Вот Он выходит, в терновом венце и багряной одежде, за ним – 7 Пилат, который показывает Его всему иерусалимскому народу: «Се, Человек» (Ин. 19:5). Удержите ваши слезы... Я не желал бы, чтобы вы плакали... Падите лучше ниц перед Царем нашим! «Се, Человек!» Отче Небесный, этот Человек, не имеющий теперь ни вида, ни красоты, ведь единородный Сын Твой, Которого из чрева прежде денницы родил Ты! Ангелы, архангелы, этот многострадальный Человек – Царь славы, Которому вы немолчно воспеваете победную песнь на небесах! «Се, Человек!» Предстаньте, пророки: вы узрите надежду народов, Царя израильского, желанного Мессию. Где вы, апостолы? Посмотрите на своего учителя и Бога! Где ты, Мария, нежнейшая Мать, взгляни на Своего единственного дорогого Сына! «Се, человек!» Иереи, взирайте на вашего верховного Первосвященника! Девы, смотрите на своего Жениха, сироты – на Отца, заблудшие – на своего Наставника! Расслабленные, глядите на своего Целителя, грешники – на своего Спасителя! Смотрите, все христиане, мужи и жены, и приветствуйте Царя вашего: «Радуйся, Царь», но не иудейский, а христианский! О, Божественный Спаситель душ наших, вечный Жених Своей Церкви, теперь Ты не имеешь ни вида, ни образа человеческого, но мы поклоняемся Твоему лику, мы целуем узы рук Твоих, нас освободившие. Ты поруган, избит, окровавлен, и все-таки Ты – Царь наш! «Иного кроме Тебя не знаем!» «Се, Человек!» Человек ли только, не Бог ли? Мы узнаем в Нем человека, взирая на Его страдания, но мы в то же время видим в Нем Бога, смотря на Его благодеяния. Человек и Бог вместе, потому что страдает и спасает! Но, милостивый Господи, умоляем Тебя – не довольно ли страданий? Зачем еще страдать? Предовольно для нашего спасения и той крови, которую Ты уже излил! Иисусе мой, не прогневайся на меня – я не отступлю от Тебя! О, если бы возможно было, я скрыл бы Тебя в глубину моего сердца... Ах, горе мне! Мое сердце осквернено грехами, и я трепещу, что Тебе, чистейшему, угоднее идти на крест, чем остаться в моем нечистом сердце! Пусть так! Но дай мне последовать за Тобой – с моими слезами и словом моим! И воистину крест – это смерть, на которую осудил Его Пилат: «предал Его им на распятие» (Ин. 19:16). Со страшным воплем, с безумной радостью, среди бесчисленной толпы, иудеи выводят Его из претории Пилата. Воины возлагают на плечи Его орудие казни – древо крестное. Ведут Его по улицам иерусалимским и, измученного тяжкой ношей, обессиленного страданиями, обливающегося потом по всему лицу и кровью по всему телу, возводят на Голгофу, смачивают запекшиеся уста уксусом с желчью. Но уже немного жизни остается в страдальческом теле, и они спешат окончить свое беззаконное дело. Срывают одежды, повергают на землю, распростирают на кресте, пробивают гвоздями сперва правую руку, затем – левую, потом – обе ноги и наконец с тысячами ужасных криков и злохулений поднимают на высоту и ставят крест на Краниевом, т. е. лобном месте. Не довольно ли ужасов? Нет! В то же самое время распинают еще двух разбойников, одного по правую, другого по левую руку, дабы крайняя степень страданий не лишена была и крайнего бесчестия, дабы вдвойне страдали и тело, и душа! Ужасные муки жесточайшей казни распятия только тот и мог бы изобразить, кто имел бы терпение испытать их сам! Размышляя о святейшем теле Христа, священные богословы говорят, что оно превыше естества – «ни от крови, ни от хотения плоти» (Ин. 1:13), но от всемогущества Божия, от Духа Святого и от чистых кровей Вечнодевы. Оно – Богозданное жилище светлейшей души, одаренной внутренним миром и внешними силами в дивном совершенстве. Потому, говорят нам, все муки, испытанные мучениками, взятые вместе, не могут сравниться даже с одним из тех мучений, которые вкусил Христос. Сверх того, при страданиях мучеников невидимо присутствовал Сам Бог и укреплял их Своей благодатью. Потому-то они часто ликовали среди пламени, радовались при убиении – как бы вовсе не чувствуя страданий или забывая о них. Но в страданиях, какие вкусил Христос, Бог оставил Его и как бы вполне от Него отступился, о чем, как бы воздыхая, говорит Сам Иисус: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Мф. 27:46). Небесный Отец оставил Христа, но не покинула Его возлюбленная Мать... Ах, христиане! Крест держит пригвожденного Христа за плечами Его. Присутствие сладчайшей Матери – другой для Него крест – перед очами Его... «При кресте Иисуса стояли Матерь Его» (Ин. 19:25). Она стоит, смотрит – не плачет, не выражает своих страданий, но молча держит в своем сердце тот меч, о котором предрекал Ей Симеон. Она стоит при распятии, как бы сама пригвожденная к кресту, и в то же время составляет как бы второй крест для Распятого... Но, о распятый Царь, не конец ли Твоему долготерпению? Не довольно ли для Тебя – пить смертную горькую чашу? Нет! – «Жажду!» (Ин. 29:28). И вот Он вкушает уксус, смешанный с желчью, как бы последнюю каплю 8 горькой чаши... «Когда же Иисус вкусил уксуса, сказал: совершилось!» (Ин. 19:30). Так, при Своей кончине, Он поступает, подобно благоразумному домохозяину. Почувствовав близость смертного часа, Он завершает дело учреждения Нового Завета и полагает конец Ветхому. Затем… прежде всего врагам Своим иудеям завещает прощение: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23:34). Распявшим Его воинам завещает Свои одежды, которые они и разделили между собой, бросив жребий. Не забывает доброго разбойника, молившего Его: «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое», завещая ему рай: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю» (Лк. 23:42-43). Уверовавшего в Него сотника награждает истинным Богопознанием: «Воистину Он был Сын Божий» (Мф. 27:54). Возлюбленному ученику Своему Иоанну поручает попечение о Своей Матери: «Се, Матерь твоя» (Ин. 19:27). Оставляет страдалице Матери, в помощь Ей, ученика: «Се, сын Твой» (Ин. 19:26). Завещает Своим чадам христианам Свой крест, чтобы они носили его при себе и не расставались с ним в течение всей жизни. Небесному Отцу Своему отдает Свой дух – «Отче! в руки Твои предаю дух Мой» (Лк. 23:46). Но и это делает с обычным послушанием – «преклонив главу, предал дух» (Ин. 19:30). И вот уже Ты мертв, безгласен, Божие Слово... Прекращаю не надолго и я свое слово, оставляю моих слушателей – размыслить в душе о Твоих страданиях и спострадать Твоему неизреченному долготерпению! 3. Сыну Божию умереть ради спасения человека, когда, как Всемогущий, Он мог бы совершить наше спасение каким-либо иным способом – в этом беспредельное Божие снисхождение! Умереть смертью самой позорной и мучительнейшей, когда Он мог умереть без позора и без страданий, – в этом бесконечное Его долготерпение. Но ради кого Он проявил и это беспредельное снисхождение, и это неизреченное долготерпение? Ради человека, бывшего Ему врагом. В этом – бесконечная любовь! Христиане, когда Господь наш страдал за нас, был распят и умер за нас, тогда ведь мы не признавали Его Богом, мы поносили Его имя, мы презирали Его закон, мы чтили иных богов и, сверх всего этого, не совершили ничего доброго, напротив, мы были погружены в бездну всякого зла. И за это мы подлежали Его гневу и вечному мучению, как грешники. «Что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим. 5:8). Умереть отцу за сына или родственнику за родственника – это в порядке вещей. Умереть друг за друга – также в порядке вещей, это долг дружбы, это величайший пример любви. «Нет больше той любви», говорит Христос, «как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13). И примеры такой дружбы также можно найти среди людей. Но чтобы кто умер за врага – этого не требует ни природа, ни дружба... И никогда ничего подобного не бывало между людьми, и не слыхано даже... Однако это было и об этом возвещается в нашей христианской вере: Господь наш умер за врагов Своих... Вот любовь выше естества, превыше слова и разума: это Любовь Божественная. «Бог Свою любовь к нам доказывает тем», говорит апостол Павел, «что Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками» (Рим. 5, 8). Это такое благодеяние, возблагодарить за которое по достоинству мы не могли бы, хотя бы каждый из нас и имел по сто жизней и все эти сто жизней отдал на смерть из любви к Христу, хотя бы эти жизни были по тысяче лет и из любви к Христу все эти тысячи лет мы носили бы крест... В конце концов, сколько бы мы ни страдали, ведь мы страдали бы за своего Благодетеля, между тем как Христос все Свои страдания претерпел за врагов Своих. И в воздание за жизнь Свою Он вовсе не требует наших жизней, за кровь Свою не требует нашей крови; Он требует от нас за любовь, которую Он явил к нам, только нашей любви! И неужели за столь великие благодеяния Бог недостоин такого воздаяния, не может получить его?! О, люди, люди! Каким именем назвать мне вас? Слепцами, что ли, если не видите таких благодеяний? Неблагодарными ли, что не хотите знать их? Не каменное ли сердце в груди у вас, что не смягчается перед беспредельной Божией любовью?! Я знаю, что ведь только злые духи безнадежно упорны в зле, нераскаянны, и потому-то они вечные враги Божии и никогда не сделаются Его друзьями. Вы – не бесы, но возможно ли признать в вас людей? Не уроды ли вы – с природой человека и с расположением бесовским? Ведь вы всегда «можете» сделаться друзьями Божиими и... все-таки не хотите... Пусть Он вочеловечился, пострадал, пусть был распят, умер; пусть Он всю кровь, до капли, пролил за нас – все-таки вы не хотите Его... Хотя бы Он еще тысячу раз пострадал столько же, если бы это было возможно, и снова умер, вам все нипочем – не хотите Его?!. Какие теперь дни? Не празднует ли Церковь ныне страдания, крест, 9 смерть Христовы? Но найдется ли между вами истинно кающийся? Плачет ли кто-нибудь столь же горько, как Петр? Исповедует ли Его кто-нибудь столь же искренно, как разбойник: «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое»? (Лк. 23:42). Но что я говорю? Скорей спрошу о том, найдется ли такой, который теперь не продавал бы Его по сребролюбию, как Иуда, который за блага мира сего не предавал бы Его, как Пилат, который всяческими грехами не распинал бы Его на кресте, как иудеи? Найдется ли между нами хоть один такой, который бы не намеревался, лишь только Он воскреснет, снова Его к кресту пригвоздить, на что не дерзнули даже иудеи?!. Христос висит на древе крестном, а вот – христианин, который не думает оставлять объятия блудницы. Другой временно ее покинул, но не с тем ли, чтобы поскорее опять соединиться с ней? Другой не желает возвратить присвоенного чужого добра, третий упорствует примириться с врагом. Иной вовсе не раскаялся; другой хотя и раскаялся, но с тем, чтобы снова предаться прежним порокам… А страсти Христовы… нипочем?! А кровь Христова... попирается?!. Не умер ли Христос для того, чтобы врагов Своих сделать друзьями Своими, чтобы спасти грешников? И что же?... Не хотят?! О, нераскаянные, с каменным сердцем, грешники! Пусть! Не хотите иметь Его другом, так отнеситесь к Нему, по крайней мере, как к врагу! (Оратор с пламенной ревностью обличает равнодушие христиан, которое ему представляется ужаснее самой вражды!) Хотите, я покажу вам вашего врага – на радость вам! Смотрите же, смотрите – и радуйтесь, потешайтесь, насыщайтесь, насыщайтесь зрелищем, смотрите на Него, мужи и жены, духовные и миряне, богатые и убогие, смотрите все на этого врага вашего!.. Что ж – мало вам этого? Вы хотите еще больших поруганий, мучений, чем теперь видите?!. Ведь все эти страдания вам следовало бы претерпеть, да и то вы не могли бы удовлетворить правды Божией и были бы осуждены на вечные муки... А Он один претерпел все страдания, чтобы навсегда избавить вас от мучений, Он взял на Себя долг ваш и заплатил за него Своей кровью! Кару за ваш горделивый разум Он понес в терновом венце, за ваши злые, хульные речи – в уксусе и желчи, за вашу злобу – в пронзении ребра, за ваши грабительства – в пригвождении рук, за вашу плотскую скверну – в язвах избитого тела; наконец, всю тяжесть грехов поднял в древе крестном! Взял на Себя грехи – и еще не приобрел грешников. О, неизреченная любовь, пожертвовавшая жизнью за врагов! О, ужасная неблагодарность, препятствующая из врагов стать друзьями! Нераскаянные, с каменным сердцем, грешники! В Японии доселе (Оратор разумеет, конечно, свое время) идолопоклонники и смертельные враги христиан с сатанинской хитростью вырубили у порога городских ворот на мраморе честный крест, объявив христианам, которых они не выносят, которых не желают ни видеть, ни слышать, если христиане хотят войти к ним в город, то пусть прежде пройдут ногами по Кресту! Чем и достигли того, что ни один христианин не решился проникнуть в столь нечестивую страну. Так и я с божественной ревностью пойду и положу знамение сего Распятого у порога дверей дома блудницы, чтобы вам нельзя было вступить в тот дом, не наступив на Него! Что же? Ступайте и попирайте Его! Но я «даже сказываю вам: отныне узрите Сына Человеческого, сидящего одесную силы и грядущего на облаках небесных» (Мф. 26:64). Придет, придет время, когда вы увидите этого Мертвеца, облеченного всемогуществом, «с силою и славою великою» (Мф. 24:30), при Его втором пришествии. Не навсегда эти очи останутся сомкнутыми, не навсегда эти руки останутся пригвожденными. Придет час, и эти очи загорятся всеми огнями Божьего гнева, эти руки явятся вооруженными молниями Божией правды, эти, теперь запекшиеся и безмолвные, уста прогремят громовым голосом и изобличат нашу неблагодарность: «Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его!» (Мф. 25:41). И все-таки я знаю, о сладчайший Иисус, что любовь Твоя – неисчерпаемая пучина, потому что бесконечна. Воистину страшна наша неблагодарность! Но продли хоть на малое время обычное Твое долготерпение, с каким Ты носил крест Твой и дозволил мне выговорить перед этими христианами одно из Твоих бесконечно благостных слов: «Прости им» (Лк. 23:24)! Изреки прощение всем духовным и мирянам – всем грешникам! Если мы доселе были Твоими врагами, по благодати Твоей снова будем Твоими друзьями. И с этим упованием, целуя Твои пречистые ноги, молим Тебя: когда сойдешь с креста, прииди и пригвоздись к сердцам нашим, да будешь неразлучен с нами и здесь на земле, и в Твоем Небесном Царствии! Аминь. (Свт.Илия Минятий, «Проповеди», Период 1, "Слово в Великую пятницу. О спасительном страдании"). 10 О спасительном страдании Христа «Душа Моя скорбит смертельно» (Мф.26:38). Человечеству пришлось увидеть на земле два великих и преславных чуда: первое, это – Бога, сошедшего на землю, чтобы принять человеческое естество; второе чудо, это – Богочеловека, восшедшего на крест, чтобы на нем умереть. Первое явилось делом высшей премудрости и силы, второе – крайнего человеколюбия. Поэтому оба они совершились при различных обстоятельствах. В первом чуде, когда Бог принял естество человека, восторжествовала вообще вся тварь: ангелы на небесах воспели радостное славословие, пастыри на земле возликовали о спасительном благовестии и о совершившейся великой радости, и цари с востока пришли на поклонение к новорожденному Владыке с дарами. Во втором чуде, когда Богочеловек умер на кресте, как осужденный посреди двух разбойников, тогда горний и дольний мир восплакал, небо покрылось глубочайшей тьмой, земля с основания потряслась от трепета, камни растрескались. Та ночь была светлая ночь, принесшая всемирную радость и веселье, а сей день был мрачен, как день печали и скорби. В ту ночь Бог оказал человеку благодеяние, какое только мог, а в этот день человек выказал все свое беззаконие, какое мог сделать перед Богом. Ты вправе сказать, Богочеловече и печальный Иисусе: «Душа Моя скорбит смертельно», – ибо велики страдания Твои, велика печаль Твоя. Страдания так велики, каких еще никогда не выносило человеческое терпение; печаль так невыносима, какой еще не испытывало человеческое сердце. И поистине, слушатели, чем более я стараюсь найти в людской жизни другой подобный пример, тем более уверяюсь в том, что Его болезнь в страданиях и печаль в болезни ни с чем не сравнимы. Велика была зависть в Каине против брата, но гораздо большая зависть у архиереев и книжников против Спасителя; а неправедное убийство Авелево несравнимо с крестной смертью Иисусовой. Велико было терпение в Исааке, когда он готовился быть принесенным в жертву от Авраама, отца своего; но несравненно более терпения в Иисусе, Который в самом деле был предан от Отца Своего Небесного в жертву ненависти врагов Своих. Велики были злоключения Иосифа, когда он был продан братьями своими, оклеветан женой Потифара и, как виновный, был ввергнут в темницу; но гораздо многочисленнее страдания Иисусовы, когда Он продается учеником Своим, обвиняется всем сонмищем, влечется с суда на суд, как преступник. Велико было уничижение Давида, когда он свергнут был с царского престола сыном своим, когда подданные от него отступились; когда его собственные слуги гнались за ним, когда он босой убегал на гору Елеонскую, когда в него бросали камни и осыпали его ругательными словами. Но то, что совершалось с Иисусом, когда апостолы Его покинули, воины связали, увенчали тернием, обременили крестом, когда жители всего города провожали Его поносительными злохулениями, когда Он восходил на Голгофу, чтобы принять позорную смерть между двух разбойников, – все это разве не более скорбное зрелище?! Нельзя не признать, что велика была болезнь в Иове, когда он, лишась детей своих и имений, сидел на гноище, в ранах с головы до ног; однако это должно признать только прообразом и как бы тенью тех тяжких страданий и ран, которыми был удручен многострадальный Сын Вечнодевы. Не малы были страдания и после Христа пострадавших и страданиям Его подражавших святых мучеников; однако те страдания были только телесные – среди страданий душа мучеников ликовала; там была смерть, но была и честь, было мучение, но был и венец. А страдание Иисуса Христа было страданием и тела, и души, – страданием без малейшего утешения; смерть Его была одно бесчестие, мучение – одна скорбь, и скорбь смертная. «Душа Моя скорбит смертельно». Часто проповедники говорят о страданиях Христовых, чтобы возбудить христиан к сожалению и слезам. Но я такого намерения не имею, как не имел его и Иисус Христос, идя на смерть. «Дочери Иерусалимские», говорит Он, «не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших» (Лк. 23:28). Грешники, доныне еще не покаявшиеся, плачьтесь вы, говорю я, о грехе своем, плачьтесь о злобе своей, плачьтесь о мучении своем и плачьтесь притом о несчастии детей своих, которым вы оставляете в наследие злой пример развращенного жития. Я не хочу того, чтоб вы о страданиях Христовых заплакали; я хочу только, чтобы вы от меня выслушали о том, какое из всех страданий Христовых было самое мучительное, о котором Он Сам, жалуясь, говорил: «Душа Моя скорбит смертельно». 11 1. Когда Сын Человеческий сошел на землю и воплотился, Он при этом, так сказать, как бы оделся в две одежды человеческого естества: в одну – человеческой плоти, которую Он воспринял по Ипостаси – «и Слово стало плотию» (Ин. 1:14)), в другую – человеческого греха, который Он понес на Себе по снисхождению, о чем и говорит апостол Павел: «не знавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех» (2Кор. 5:21), и еще: «Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою» (Гал. 3:13). Одетый в одежду человеческой плоти, Он оставался безгрешным всю Свою жизнь – «Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его» (1Пет. 2:22). Одетый же в одежду человеческого греха, Он является ныне во время страдания грешным человеком, а на самом деле Он есть Тот незлобивый и чистый Агнец, взявший на Себя всемирный грех, Которого сначала провидел пророк Исаия (см. Ис. 3), а за ним указал и Иоанн Креститель, – «вот Агнец Божий, Который берет на Себя грех мира» (Ин. 1:29). В сей-то одежде в саду Гефсиманском молитвенно предстал Он Своему безначальному Отцу и троекратно просил Его удалить от Него эту горькую, смертную чашу: «Отче Мой! если возможно, да минует Меня чаша сия» (Мф. 26:39). Но Отец Ему не внимает и первый пишет на небесах определение о смерти Его, которое Пилат написал на земле. Только одну милость оказал Ему Отец: послал к Нему ангела для утешения в великом Его подвиге – «Явился же Ему Ангел с небес и укреплял Его» (Лк. 22:43). Но как же это Бог Отец не слушает прошения Единородного Сына Своего, Которого Он твердо обнадежил: «Я всегда Тебя послушаю!» Как, Бог, пожалевший некогда единственного сына Авраамова Исаака и не допустивший принести его в жертву, теперь не жалеет Своего собственного Единородного Сына и Сам хочет Его смерти? Да, так и говорит об этом апостол. В том образе Агнца, Который подъемлет на Себя грехи всего мира, Бог не признает Его за Своего Сына, каким Он видел Его во Иордане и на Фаворе, чтобы сказать Ему опять: «Сей есть Сын Мой возлюбленный» (Мф 3:17; 2Пет. 1:17). Он принимает Его за грешника, облеченного грехом всего мира и потому нимало о Нем не сожалеет, но предает Его на смерть. «Сына Своего не пощадил, но предал Его за всех нас» (Рим. 8:32). Для какой же это цели? Для того, чтобы Он пригвоздил к кресту древнюю одежду греха, чтобы Своей кровью удовлетворил Божией правде, чтобы умилостивил Бога и оправдал человека. «Чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом» (2Кор. 5:21). Иисус, оставленный, как на небесах Божественным Отцом Своим, так и на земле учениками Своими, из которых некоторые уснули, прочие же, оставя Его, разбежались, один, лишенный всякой помощи, начал скорбеть и тужить, и от многотрудного подвига печальной души Его начали падать капли кровавого пота. Я бы сказал: как в саду, в раю сладости, были написаны те два определения, одно осуждавшее Адама на пот, – «в поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт. 3:19), а другое, осуждавшее Еву на болезнь, – «в болезни будешь рождать детей» (Быт. 3:16), так теперь в ограде сада Гефсиманского Иисус подвизается до пота кровавого, чтобы перенести пот Адамов; Он теперь страдает и болезнует, чтобы вынести, исполнить болезни Евины и, таким образом, освободить от древней клятвы и самих праотцов. Однако я все-таки недоумеваю и ужасаюсь, когда слышу, как Он в столь великом подвиге с глубочайшим воздыханием говорит: «Душа Моя скорбит смертельно». Он Сам перед этим говорил, что предстоящие страдания и крест – слава Его: «Ныне прославился Сын Человеческий» (Ин. 13:31); Он с полной терпеливостью принимал волю Отцову: «Отче Мой... не как Я хочу, но как Ты... да будет воля Твоя» (Мф.26:39-42); Он показывал ученикам все усердие: «Встаньте, пойдем» (Мф. 26:46)... Почему же теперь начинает тужить, тосковать до кровавого пота? Теперь начинает печалиться, и та печаль почти причиняет Ему смерть – «Душа Моя скорбит смертельно»! Что же это такое, что могло так печалить Иисуса? Действительно, в этой измене две вещи могли особенно опечалить душу Иисусову: во-первых, оскорбление, что Иуда не признал Его за Сына Божия, а признавал Его за человека, имевшего Божественную силу к творению бесконечных чудес. Такой Целитель, Который одним только словом или прикосновением руки слепых просвещает, прокаженных очищает, больных исцеляет, мертвых воскрешает; такой дивный Чудотворец-пророк, Который будущее предвозвещает, все тайное знает, не омочив ног, по водам ходит, ветрами повелевает, бесов изгоняет, скажи мне, окаянный Иуда, чего Он стоит и такого ли ты Человека продаешь за тридцать сребреников? (Эту цену Моисей, между прочим, определил платить за убийство раба.) Так уничижен Иисус!.. Но допустим, что Иисус 12 продается; но почему Он продается апостолом? Какой худой пример для Церкви Христовой, если апостолы продают Христа или священники – Божию благодать! Это замечательно: из апостолов только тот в муку попал, кто любил деньги. Проклятое сребролюбие – первая и главная причина, почему мы и веру свою продаем, и души свои отдаем на муки вечные! Здесь я прошу вас, христиане, приметить нечто достойное внимания. Те сребреники, которые взял Иуда за Христа, принесли ли ему какую-нибудь пользу? Купил ли он на них какую-либо недвижимость, чтобы обеспечить себя? Сделал ли он платье на себя? Проел ли их или пропил? Доставил ли он себе на них какое-нибудь удовольствие? Ровно ничего. Напротив, те самые сребреники, которые его так ослепили, что он продал за них Христа, привели его и к лишению ума, и к отчаянию: повесился он, в муку вечную попал. Они принесли ему ту пользу, что на них он купил себе виселицу и вечную муку. «И бросив сребренники в храме, он вышел, пошел и удавился» (Мф.27:5). Не принесли они никакой пользы Иуде. Не пошли ли они на какое-нибудь Богоугодное дело, на какую-нибудь надобность церковную? И этого не было. Он пошел и бросил сребреники в храме, а священники храма их не приняли. Недостойно, сказали они, положить в церковную казну эти проклятые сребреники. Нет, нет, Бог не хочет на церковные нужды этих сребреников: они беззаконны, они святотатственны, за них продана человеческая кровь – «непозволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови» (Мф.27:6). На что же пошли эти сребреники, плата за предательство, корысть сребролюбия? Сребреники, которые послужили поводом к преданию на смерть благого человека, т. е. сребреники смерти были употреблены не на живых, а на мертвых. Куплено было на те деньги поле для погребения на нем мертвых, да и мертвых не своих, а чужестранцев, заезжих – «купили на них землю горшечника, для погребения странников» (Мф.27:7). О, проклятые сребреники, за которые продал Иуда Христа! Во-первых, они самому Иуде никакой пользы не принесли; во-вторых, они признаны недостойными служить на пользу храма; втретьих, на них куплено было кладбище, гробницы – все мертвенное, да и то для чужих – «для погребения странников». О, несчастные сребреники, за которые Иуда предал Христа! Одинаково несчастны, отвержены и прокляты и те сребреники, за которые и мы предаем Христа, предаем Божию благодать, предаем таинства. Приносят ли такие сребреники пользу прежде всего нам самим? Поистине нет! Проклятия и отвержение, которые лежат на этих сребрениках, не допускают, чтобы мы на них порадовались, – напротив, за них нападает на нас в здешней жизни злая болезнь, неожиданная напасть, а в будущей ждет вечная мука. Таких сребреников не терпит Бог и в храме Своем, в Церкви Своей – «непозволительно положить их в сокровищницу церковную». Такими деньгами, которыми покупается священство, которые составляют прибыль корыстолюбия, святотатства и беззакония, деньгами от кражи (ибо и Иуда был вор и крал церковные доходы) не обновляются храмы, не созидаются дома, не приобретаются имения, но покупаются только гробы и места для погребения. Такие деньги не приносят пользы своим владетелям, такие деньги только чужим – «для погребения странников!» Но вижу я, что незлобивый Господь Иисус принимает Иуду, не гнушается его коварным целованием, с глубоким сожалением называет его другом: «Друг, (твори,) для чего ты пришел» (Мф. 26:50). Тогда к чему же относятся слова «Душа Моя скорбит смертельно»! Не к заушению ли, которое нанес Ему непотребный и дерзкий раб? Связав назад руки Иисусу, как преданного суду, и как мыслили в душе враги Его, уже бесповоротно осужденного, вся стража с их тысячником и со множеством слуг, влача Его за собой, приводят Его сперва в дом архиерея Анны, а оттуда – к Каиафе, где книжники и фарисеи, где старцы и все собрание синедриона устами, открытыми на осуждение, сердцем, отравленным ненавистью, все единогласно утверждают, что такой человек достоин смерти – «повинен смерти» (Мф. 26:66)! Прошу вас, христиане, обратите внимание. Священники и фарисеи, исполненные зависти, весьма ненавидели Иисуса Христа. Сами слепые, они были вождями слепых и не могли видеть жизни Христовой; они были глухи к Его учению, которое было небесным светом, «Который просвещает всякого человека, приходящего в мир» (Ин. 1:9). Народ вообще любил Его, с радостью слушал Его учение. Поэтому священники и фарисеи, когда попытались умертвить Его, как пытались и прежде не раз, опасались именно простого народа. А теперь, когда наступило время страданий Иисуса, теперь все, как один человек – и священники, и 13 фарисеи, и простой народ: мужчины и женщины, молодые и старые – все хотят Его умертвить. «Повинен смерти!» Что возбудило так весь народ? Что преклонило всех восстать на Христа? Конечно, ни что иное, как лицемерие священников и фарисеев. Фарисеи, сребролюбивые и гордые, не вменяли себе за грех поедать без остатка дома вдов и сирот; они не считали грехом искать себе везде первенства и почтения от людей. Но и сребролюбие, и честолюбие было у них скрытное, и народ этого не видел. С другой стороны, молитву они творили на городских площадях, на виду у всех, носили особые длинные одежды и широкие хранилища с изображением заповедей Божиих. Это все было явное, и народ это видел. Фарисеи главные заповеди закона ставили ни во что: хотелось ли иметь кому лжесвидетеля, им был фарисей; хотел лихоимца, он мог найти такого среди фарисеев. Они приносили десятину укропа и тмина; великие и действительные беззакония их были сокрыты, а малые и ложные добродетели явны. Вот почему народ почитал их за святых. Священники, также слепые в невежестве, были отравлены завистью. Это было тайно, простой народ этого не знал и видел в них ревнителей закона. Иуда поверг им сребреники; они к ним не прикоснулись, потому что цена им была кровь – «непозволительно положить их в сокровищницу церковную, потому что это цена крови». Не пошли они в преторию (судилище, где Пилат присутствовал), чтобы им в ней не оскверниться, потому что был тогда праздник – «и они не вошли в преторию, чтобы не оскверниться» (Ин. 18, 28). Такая ревность к закону была явная, и народ, видевший это, почитал их за святых. За святых он почитал людей сребролюбивых, гордых, невежественных, завистливых, людей, которые задумали совершить самое беззаконное, несправедливейшее убийство, какого еще не бывало на земле, а именно: распять Сына Божия. Народ был увлечен только лицемерием. Он рассуждал так: наши фарисеи, наши священники – люди святые; и, следовательно, если они говорят, что Иисус Христос есть льстец и злодей, то говорят это они не без основания; если они хотят Его умертвить, это значит, Он достоин смерти. «Повинен смерти». О, лицемерие фарисеев и священников! Как легко прельстить простой народ, который видел некоторые малые лицемерные добродетели, но не видел великих и действительных пороков! Пусть этот Человек неповинный, пусть Он пророк, пусть чудотворец; но когда лицемеры представляют Его за льстеца и злодея, требуют Его смерти, то и весь народ стоит за то же. «Повинен смерти!» Рассуждения эти Иоанн Златоуст дополняет так. И сей народ еврейский, говорит он, не тот ли самый, который Иисус Христос насытил пятью хлебами в пустыне? Пусто было место; нельзя было достать ничего съедобного; народа было пять тысяч, а хлебов – всего только пять. Велик был голод, велико смятение. Однако человеколюбец Иисус благословил те пять хлебов и насытил ими пять тысяч человек. Велико благодеяние, и народ пожелал, даже вопреки воле Иисуса Христа, сделать Его своим царем. Но Он от того уклонился. «Иисус... узнав, что хотят прийти, нечаянно взять его и сделать царем, опять удалился» (Ин. 6:15). Тот ли это народ, который прежде так возлюбил Его, что хотел сделать Его своим царем, теперь так Его возненавидел, что требует Его смерти. «Повинен смерти!» Да, они хотели сделать Его своим царем, когда Он дал им есть, а теперь, когда Ему нечего дать им есть, требуют Его смерти. О, как велика сила жадности и как изменчиво мнение толпы! – восклицает Златословесный учитель. Жадный, ненасытный, неблагодарный народ! Почему же Того, Кто тебя накормил, ты хочешь как разбойника распять и требуешь: «Повинен смерти!» Какая же причина зависти к Нему людей? Причина та, что у Иисуса Христа были ученики и Он проповедовал учение, о которых Его спрашивали, – «первосвященник же спросил Иисуса об учениках Его и об учении Его» (Ин. 18:19). Можно ли ставить в вину человеку, когда он стремится учить людей и просвещать их? Ах, завистливые иудеи! Воистину вы хотите быть слепыми вождями слепых, и оттого-то вы и ненавидите небесный Свет, просвещающий всякого человека, грядущего в мир. Он явно беседовал с народом; Он нескрытно учил в синагогах и в храме, куда сходились все иудеи, и тайно ничего не говорил. Призовите тех людей, которые слушали Его учение, допросите свидетелей и услышите, что «Он не сделал никакого греха, и не было лести в устах Его» (1Пет. 2:22). Однако между многими, которые не знали, чем бы Его оклеветать, сыскались два лжесвидетеля, которые показали, что Иисус говорил, что может разорить храм Соломонов и через три дня вновь его построить. «Но наконец пришли два лжесвидетеля и сказали: Он говорил: могу 14 разрушить храм Божий и в три дня создать его» (Мф.26:60-61). Подлинно Христос говорил подобные сим слова; но когда говорил Он, разорите вы храм Божий, и Я в три дня воздвигну его, не разумел Он этого о храме, а разумел о теле Своем. «Он говорил о храме тела Своего» (Ин. 2:21). Он говорил как бы так: о иудеи, если вы Мое тело умертвите, Я его опять через три дня воскрешу. Но когда Иисус, выслушав все обвинения, пожелал дать надлежащий ответ архиерею, один из архиерейских слуг ударил Его по щеке – «один из служителей, стоявший близко, ударил Иисуса по щеке» (Ин. 18:22). Где были тогда молнии небесные, что не сожгли в тот же час пребеззаконную десницу! Как не разверзлась земля, чтобы живым пожрать этого кощунственного служителя! Однако долготерпеливый Иисус удовольствовался только тем, что обличил его словом упрека: «Если Я сказал худо, покажи, что худо; а если хорошо, что ты бьешь Меня?» (Ин. 18:23). Отчего Иисус Христос, получая так много ударов по лицу и заплеваний – ударов, которые совершенно обезобразили Божественный лик Спасителя, все терпел и молчал? Отчего в претории Пилатовой, при столь многих уязвлениях, от которых вся плоть Его была растерзана, Он терпел и молчал? Отчего при распятии, во время невыносимых страданий Его на Голгофе, вне Иерусалима, Он так же терпел и молчал? А здесь, в доме архиерея Анны, Он и одного удара молча стерпеть не пожелал? Причины понятны: там, в претории Пилатовой, в доме светских людей, там оскорбления и презрение Он терпеливо сносил. Вне святого града Иерусалима, т.е. вне христианства в стране неверных и нечестивых, Он всякие поношения также терпеливо сносит. Но можно ли было подвергаться заушениям, презрению, порицанию в доме архиерея, который должен был питать особенное уважение к Нему, и на глазах архиерея, который должен бы пролить всю кровь за честь Христову, но который ни слова не произносит по неведению или по нерадению? И вот Христос, все переносящий в молчании, этого вынести не хочет. Может быть, об этом-то Он и говорит: «Душа Моя скорбит смертельно». Два архиерея были судьями Иисусу: Анна и Каиафа. Когда Иисус говорит и ответствует, это оказывается неугодным Анне, и тот велит Его заушать. Когда Иисус молчит, ничего не говорит, это оказывается неугодным Каиафе, который Его заклинает и принуждает говорить: «Заклинаю Тебя Богом живым, скажи нам, Ты ли Христос, Сын Божий?» (Мф. 26:63). Что же должно было делать Христу с такими архиереями? Если говорит, осуждают как виновного, а молчит – Его принимают за безумца. Но, безбожный архиерей, зачем делать заклинания, зачем собирать лжесвидетелей, зачем добиваться от Иисуса, чтобы Он Сам свидетельствовал о Себе, когда здесь же, на дворе архиерейском, есть один из Его учеников – стоит только призвать его, и он скажет истину. Где ты, Петр? Приди и засвидетельствуй, Кто таков Иисус! – «Не знаю Сего Человека» (Мф. 26:74). – Разве ты, Петр, не знаешь этого Божественного Учителя, когда ты у Него уже три года был апостолом и учеником, которого Он из рыболовов сделал ловцом душ человеческих, которому Он поручил ключи от Царствия Небесного? Ты не знаешь Того, Кто вчера твои ноги омыл и причастил тебя Своих Божественных тела и крови? – «Не знаю Сего Человека». – Не тот ли Он самый, Которого ты исповедал: «Ты Христос, Сын Бога Живого» (Мф. 16:16)? Не тот ли Он, Которого ты уверял, что лучше примешь смерть, чем отречешься от Него? «Душу мою положу за Тебя» (Ин. 13:37). – «Не знаю Сего Человека». – Петр, искренний друг, когда видел славу Христа, преобразившегося на Фаворе, готов был с Ним вечно пребывать – «хорошо нам здесь быть» (Мф. 17:4), но во время страданий Его, он не признает Его, троекратно отрекается от Него. О, непостоянство дружбы человеческой, нарушение обещаний, неверность человеческих сердец! О страдание, болезнь, горе для души Иисусовой! Он поистине мог сказать: «Душа Моя скорбит смертельно». О Петр, ты клянешься, что не знаешь Иисуса, и утверждаешь настойчиво: «Не знаю Сего Человека»; но Пилат обличает тебя, показывая Его всему народу, говорит: «Се, Человек» (Ин. 19:5)! Иисусе мой! И что я вижу ныне? Увы мне! Едва ли ошибается Петр, когда говорит, что он Тебя не знает. Иудейская ненависть соделала Тебя таким, что Ты стал неузнаваем. Лишилось вида и красоты Твое лицо – радость и сладость ангелов! Его обезобразили заплевания и заушения! Отчего столько крови течет из Твоих членов пречистых? Отчего у Тебя от головы до ног столько ран, что весь Ты являешься как бы одной раной? И откуда столь жестокое мучение для пречистой плоти Твоей? Все это сделали бичевания по велению Пилата. В чем же была вина Твоя? Наиболее в том, что Ты никакой вины не имел. «Я никакой вины не нахожу в Нем» (Ин. 18:38), вот слова Пилата. А что это за венец, который на Тебе? Это венец терновый, с усилием надетый на голову, которую он 15 больно уязвляет, нестерпимо-мучительно. Что за красная одежда на Тебе? Это убогая багряница, в которую воины нарядили Тебя для поругания, как бы Царя Иудейского. Довольно бы сего, даже слишком много, довольно бы одного мучения без поруганий, но здесь и крайнее страдание, и вместе – крайнее же поругание! И кто пострадал столько, кто поруган столько, сколько Ты, сладчайший Иисусе? Не это ли побудило Тебя сказать: «Душа Моя скорбит смертельно»! «Се, Человек!» Где ты, Петр? Узнаешь ли ты теперь сего Человека? Но Петр уже покаялся: от горести и от стыда он не может возвести на Него своих очей, которые стали двумя источниками горчайших слез, – «выйдя вон, плакал горько». «Се, Человек!» Мария, огорченная Мать! Узнаешь ли Ты сладчайшего Своего Сына? Но где в таком вопле, в таком иудейском смятении Тебе Его увидеть? «Се, Человек!» Посмотри на Него с небес Ты, предвечный Отче! Воззри на того любезного Сына, Которого Ты прежде денницы из чрева родил. Но в этот час и Небесный Отец закрыл крыльями серафимов блаженные очи, чтобы не видеть страданий Своего предвечного Сына, Которого Он уже предал на жертву. «Се, Человек!» Где вы, апостолы и ученики? Они все оставили Его и разбежались. Он один, несчастный, не имеет ни одного друга, кто бы на Него посмотрел и о Нем пожалел. «Се, Человек!» Архиереи, старцы, книжники иудейские! Хотели бы вы видеть Его еще более измученным, еще более поруганным, чем теперь? Разве недостаточно этих страданий, чтобы вполне удовольствовать ваш гнев? Такое жалостное зрелище должно бы вызвать в вас скорее сострадание, чем ненависть. Ужаснись, солнце! Восплачьте, небеса! Между всем бесчисленным народом не нашлось никого, кто бы при виде таких мучений пожалел Его, кто бы не наслаждался зрелищем Его ран, кто бы не жаждал упиться Его кровью. Со всех сторон неслись неистовые крики: «Распни, распни Его» (Лк. 23:21; Ин. 19:6)! Поэтому как не сказать было Иисусу: «Душа Моя скорбит смертельно»! Уйди же, незлобивый Агнец Божий, скройся на малое время от этих кровожадных волков, пока между тем игемон Пилат придумает сделать еще какой-нибудь новый опыт, чтобы освободить Тебя от казни! 2. Обычай был в тот великий день, который был приготовлением к пасхе иудейской, отпускать по просьбе народа на свободу одного из осужденных узников. Тогда в темнице был известный всей Иудее разбойник по имени Варавва. По этой причине Пилат, не находя никакой вины в Иисусе, стал предлагать иудеям, кого из двух ему выпустить на свободу: Иисуса или Варавву? «Кого хотите, чтобы я отпустил вам?» (Мф. 27:17). “Послушайте, иудеи! Вот всем известный разбойник Варавва, руки которого осквернены недавно пролитой человеческой кровью, такой грабитель, который наводит ужас на всю Иудею, государственный преступник, враг общего покоя, злодей, достойный тьмы смертной; а вот Иисус Назарянин, человек кроткий, миролюбивый, добрый ко всем, общий благодетель, чудотворец, Который больных исцелял, прокаженных очищал, слепым свет даровал, мертвых воскрешал. Кого хотите вы, чтобы я из двух вам отпустил? Что вы скажете, вы, из мертвых воскресшие? вы, слепые, зрение получившие? вы, прокаженные, очистившиеся? голодные, в пустыне немногими хлебами от Него накормленные? Дети еврейские, народ иерусалимский! Вы третьего дня принимали Его, как Царя Израильского с криками «Осанна», с ваиями и ветвями. Кому же из двух вы хотите даровать жизнь и свободу? Разбойнику или Благодетелю? Убийце или Целителю? Варавве или Иисусу?” О, бесчеловечность неблагодарного народа! Все хотят иметь в живых Варавву. А Иисуса? «Да будет распят» (Мф. 27, 23)! Но какая Его вина, говорит им игемон, – «какое же зло сделал Он?» (Матф.27:23). «Да будет распят»! Пусть будет так, мыслит Пилат, умыв руки мои, чист я буду от крови Праведника сего; кровь Его пусть будет на вас. «Да будет распят... Кровь Его на нас и на детях наших» (Мф.27:23-25)! Подожди немного, прошу тебя, Пилат! И прежде решительного приговора выслушай слова дватри. Зачем ты спрашиваешь у толпы людей еврейских, кого освободить: Христа или Варавву? Ты знаешь, что они все враги Христовы, что они предали Его на умерщвление не за какую-либо вину, а только из зависти. Ты и властитель, и судья: власть и суд в твоих руках. Что Христос невинен, ты сам об этом объявляешь; что Варавва виновен, ты сам это видишь; что евреи, обвиняющие Христа, 16 Его явные враги и оговаривают Его только из зависти, ты сам и об этом знаешь, – «ибо знал, что предали Его из зависти» (Мф.27:18). Не истина ли это? «Что есть истина?» (Ин. 18:38) – спрашивает он и, отвернувшись, отходит прочь. Постой, Пилат, заклинаю тебя Богом, подожди! Неужели так вы, властители земные и судьи, во время суда не взираете на истину? Весы, которые вы держите, не суть ли весы правосудия, что точно измеряют истину? Приговоры, которыми вы вершите дела, имеют ли другую какую-либо цель, кроме достижения истины? «Что есть истина?» – ответствует Пилат. Зачем ты искушаешь меня? – говорю я еще раз Пилату. Что я слышу? Что истина изгнана из судебных мест? Пилат, осмотрись хорошенько и рассуди, что делаешь: ты освобождаешь Варавву – ведь он разбойник, привыкший к убийствам и грабежам, сидевший не раз и подолгу в тюрьме в оковах и нисколько от этого не исправившийся; он опять перейдет дорогу, будет опять душегубствовать, опять в страх и трепет приведет всю Иудею, опять наделает бед пуще прежних. И всему будешь причиной ты. Что ты на это скажешь? Не отвечаешь? Приговариваешь Христа к распятию, но Бог не потерпит столь великого беззакония. Нет, Иерусалим запустеет; в нем не останется камня на камне; народ еврейский потеряет свободу, лишится священства и царства. И всему виной опять будешь ты. Что на это скажешь? Пилат уже ничего не ответствует, ничего не слушает. Одно слово заградило ему уши, что если он освободит Иисуса, то не будет другом кесарю. «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю» (Ин. 19:12). Для цели своей не взирает пристрастный судья на истину, не ищет правды. Но ведь от этого произойдет столько зла? Пусть, говорит он, весь свет пропадет; мне до того нужды нет, я не хочу потерять дружбы кесаревой! Итак, разбойник, достойный распятия, освобождается; а Сын Божий, достойный поклонения, на кресте умирает. Такие-то происшествия всегда бывают, когда люди судят, помышляя только о своих корыстях. Христиане, я не знаю, бывали ли когда другие подобные страдания больше этих, ибо Божественнейший Иисус совершенно без всякой вины осуждается на смерть. Здесь сказываются крайнее бесчестие, крайняя неблагодарность и крайнее бедствие, и все это, как бы тремя копьями, пронзает сердце Иисусово и производит в нем поистине прискорбие даже до смерти. Но доселе это все еще начало страданий; а о конце столь ужасно печального повествования мой ум даже страшится помыслить, и язык не смеет даже об этом говорить. Здесь бы потребны более слезы, нежели слова, если только возможна какая-либо мера к оплакиванию такого жалостного зрелища, подобного которому не видало еще солнце. Наконец Пилат, перед всеми объявивший, что не находит в Иисусе никакой вины, – «я не нахожу никакой вины в этом человеке» (Лк. 23:4), – ради мирской корысти и из суетного страха, чтобы не лишиться ему дружбы кесаревой, закрыл свои глаза и уже не стал более глядеть ни на правду, ни на истину. Он знал, «что предали Его из зависти», и тем не менее постарался удовлетворить этой зависти и, осудив Его на смерть, предал в руки евреям – «предал Его им на распятие» (Ин. 19:16). Какая радость, какое торжество у архиереев, старцев и фарисеев! Какое скопление народа! Торжествующие клики, гневные против Иисуса вопли! Ругания мужей и жен, старых и малых, рабов и воинов, когда они видят Его, обременного великим и тяжким крестом, влекомого по всем улицам иерусалимским, в поте лица, всего окровавленного, восходящего на Голгофу, на место осуждения. Здесь, на Голгофе, Он не имеет иного утешения в Своей страстной болезни, кроме ругания, иного лекарства в Своем страдании, кроме уксуса. Здесь уже воины готовы: одни Его раздевают, другие на крест кладут, руки и ноги гвоздями прибивают, и все, общими усилиями, поднимают крест, а с ним вместе и Распятого на нем. С Ним вместе еще двух разбойников распинают, одного – по правую, а другого – по левую сторону. Когда мучительное древо было поставлено и укреплено на земле, тогдато особенно усугубились ругательства и злоречие: «других спасал, а Себя не может спасти. Христос, Царь Израилев, пусть сойдет теперь с креста!» (Мк.15:31-32). Христиане, слушающие меня с сухими очами! Прошу простить меня, что я столь кратко передаю вам такую плачевную историю. Язык человеческий не в силах подробно изъяснить все те болезни, какие перенесло тело Христово в жестоком распятии, всю ту печаль, какую испытала душа Христова в крайнем бесчестии. 17 Известно нам из Священного Писания о Самсоне, как он попал в руки филистимлян, как они его ослепили, выколов глаза. И вот, когда послали за ним, чтобы потешиться над его бессилием, Самсон не мог стерпеть такого позора. Он ухватился за нижние столпы, на которых основан был храм, и изо всей своей возвратившейся к нему силы так ими потряс, что храмина упала и филистимлян задавила, а с ними вместе и его самого, как он, видимо, этого и желал, говоря: «Умри, душа моя, с филистимлянами!» (Суд. 16:30). Таким тяжелым показалось человеку надругательство недругов. Подумаем же, как тяжело было Богочеловеку Иисусу, пригвожденному к кресту и перенесшему столько страданий, что они превосходят, по толкованию богословов, все муки всех святых мучеников, взятые вместе, выносить такие муки; и эти муки сопровождались ругательными поношениями всего бесчисленного народа, который в жажде напояет Его только уксусом и желчью. Все эти страдания были, конечно, хуже смерти. Между прочим, вот, может быть, их-то предвидя, Он и говорил: «Душа Моя скорбит смертельно»! Однако Он все терпит и не повелевает всей вселенной потрястись в своих основаниях, чтобы она упала и погребла тех пребеззаконных людей живыми; напротив, Он даже молится о них: «Отче! прости им, ибо не знают, что делают» (Лк 23:34). И может ли ум человека исчислить, сколь велико было это терпение, которое продолжалось от шестого часа и до девятого? Когда же Он испил всю горчайшую чашу страданий, то произнес: «Совершилось» – и преклонил главу, как бы в знамение того, что Он Сам приглашает смерть, которая без того не посмела бы приступить к Начальнику жизни (см. Ин. 19:30), Он возопил второй раз великим гласом для того, быть может, чтобы возвестить праотцам радостную весть во аде, и наконец «испустил дух» (Мф. 27:50). В это время небо вверху покрылось глубочайшей тьмой, так что солнце потеряло свой свет; земля внизу, в основании своем, поколебалась так, что завеса церковная сверху донизу разодралась; камни растрескались; гробы раскрылись; многие мертвецы из гробов восстали. «Сотник же и те, которые с ним стерегли Иисуса, видя землетрясение и все бывшее, устрашились весьма и говорили: воистину Он был Сын Божий» (Мф. 27:54). «И весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь» (Лк. 23:48). Вот каковы страдания и смерть Иисуса Христа, во имя Которого мы крестились, Евангелию Которого мы веруем, закон Которого содержим. Страсть и смерть такая, от которой приходит в ужас душа каждого. Воплотившийся Сын Божий восхотел умереть потому, что иначе нельзя было исполниться Божескому правосудию. Он восхотел умереть с таким страданием, в котором вкусил болезнь безмерную, потому что и долг наш перед Божеским правосудием бесчислен. Но то приводит в недоумение, что Он восхотел умереть смертью безобразной, бесчестной, хотя мог бы совершить великое дело всемирного спасения смертью славнейшей. Распятие на кресте считалось между всеми видами наказаний смертью наибезначальнейшей. На крест вешали разбойников, убийц, воров – таких злодеев, которые в книге Моисеевой «Второзаконие» назывались проклятыми, – «проклят... всякий повешенный на дереве» (Втор.21:23). Умер и Иоанн Предтеча, однако не на кресте, но через отсечение головы; такая мученическая кончина почетная, славная. А Иисус Христос, Сын Бога Живого, умер на кресте, как разбойник, посреди двух злодеев? Он имел в виду быть основателем новой веры, которую хотел распространить во всей вселенной, – какое же мнение должны были люди иметь о таком Учителе, Который умер, как разбойник? Как можно было принять такую веру, которой научал Он с креста, орудия смерти для самых бесчестных? Но вот это-то и чудесно, христиане. Весь свет знал, что вера Христова была учением Распятого. Павел не стыдился об этом проповедовать явно: мы же веруем во «Христа, и притом распятого» (1Кор. 2:2). При всем том весь мир принял такую веру. Весь свет уверился, что распятый на кресте есть Сын «Бога Живого» (Мф.16:16; Ин.6:69). Не могло это сделаться человеческой силой, и если совершилось, то только волей Божией, и потому-то вера Распятого Христа Божественна. Надлежало Ему умереть такой бесчестной смертью для того наиболее, чтобы тем утвердить истину Своей веры. Умереть Он должен был проклятой смертью, чтобы освободить нас от Божия проклятия. Апостол говорит: «Христос искупил нас от клятвы закона, сделавшись за нас клятвою» (Гал. 3:13). «Ему надлежало умереть, – говорит Афанасий Великий, – не так, как умер Иоанн Креститель – через 18 отсечение головы, а именно – через распятие, без разделения святых членов Его тела. Да будет Его тело нераздельно и всецело, дабы через сие дать нам понять, что Он желает церковного единства». Распятый мой Иисусе! Когда я размышляю о страданиях и болезнях Твоих, о терпении Твоем, я и плачу горько, как Петр, я и теряюсь умом; сердце мое от сокрушения готово разорваться в груди, как растрескались камни при смерти Твоей, и в то же время меня объемлет радость, веселье и утешение, и я прославляю Твое крайнее снисхождение. Я убеждаюсь и вместе с сотником твердо исповедую, что «Ты воистину Божий Сын». Смотреть на Тебя, к кресту пригвожденного, веровать в Тебя, как в Сына Бога Живого, это самое убедительное доказательство, что вся вера моя истинна и божественна... Израненный, окровавленный, поруганный, Ты все же мой Бог; Твое презрение меня прославило; Твоя кровь меня искупила; раны Твои меня исцелили. Терновый венец, Тобой носимый, стал для меня венцом славы в раю. Крест, на котором Ты пригвожден, был древом мучения и бесчестия непоклоняющимся Тебе; для меня же Он стал престолом истины, победой над врагами моими, лестницей восхождения на небо. Поистине от таких страданий «ни вида, ни внешней привлекательности» Ты не имеешь, Тебя трудно узнать, но потому-то я и признаю Тебя своим истинным Богом. Я не плачу, но поклоняюсь страданиям Твоим; не стыжусь, но лобызаю крест Твой; и воистину, когда я взираю на Тебя, пригвожденного к кресту как осужденного преступника, тогда-то я и взираю на Тебя, как на Царя славы, седящего на престоле величия славы Своей. Тогда-то я мысленно обращаюсь к Пилату с просьбой заменить надпись, сделанную им на кресте, «Царь Иудейский» (Мф.27:37), другой: Иисус Назарянин, Царь Христианский. 3. Понимаете ли вы, какое из всех Христовых страданий, здесь описанных, было для Него самое горькое, в предвидении которого Он еще в саду Гефсиманском говорил: «Душа Моя скорбит смертельно»! Я утверждаю, что таким не было ни одно из Его душевных страданий: ни горечь предательства Иудина, ни скорбь от отречения от Него Его учеников, ни позор презрения и бесчестья, Им претерпенный по зависти и ненависти иудеев. Также не было ни одно из страданий телесных: ни ударения, ни терновый венец, ни бич, ни крест, ни самая смерть. Иисус Сам поучал, что на поношение и на чинимое нам от людей презрение мы должны взирать, как на блаженство: «Блаженны вы, когда будут поносить вас» (Мф.5:11); Сам Он поучал, что не должно бояться смерти: «Не бойтесь убивающих тело» (Мф. 10:28; Лк. 12:4); Сам Он призывал всякого взять крест свой и за Ним идти. Очевидно, что Ему предстояло привлечь нас к этому собственным примером. И если Он, предвидя именно все эти страдания, скорбел бы о них, то какую же смелость мог бы Он нам внушить Своим примером?! Нет, не в том Его величайшее страдание! Среди лика святых мучеников мы видим малых детей, нежных девушек, бегущих в пламень, поющих радостно в муках, лобызающих мечи, целующих свои смертные кресты, презирающих мужественно смерть. И можно ли допустить, что Богочеловек, с душой возвышеннейшей и благороднейшей из всех, созданных Богом, сила немощных, дерзновение мужественных, Царь мучеников, трепещет, боится, изнемогает от печали и говорит: «Душа Моя скорбит смертельно»! Неужели это только потому, что Он предвидит страдальческую смерть? Нет, это невозможно. Если мы допускаем в Нем малодушие, то этим самым мы вновь поносим Иисуса Христа. Что же это такое, что Он предвидит и о чем так печалится? Послушайте. Иисус Христос, безгрешный Сын Пресвятой Девы, Единородный Сын Божий, побуждаемый крайней любовью к людям, идет так пострадать, как не страдал ни один человек, идет пролить всю пречистую кровь Свою, идет воспринять смерть, как преступник на кресте, чтобы спасти Ему всех, – «Один умер за всех» (2Кор. 5:14). И однако Он предвидит, что большая часть людей погибнет, что имя Его будет хулимо, что кровь Его будет попрана, крест Его поруган многими неверными и нечестивыми. Очевидно, Христос так рассуждал. Вот готовлюсь Я принять чашу таких тяжких болезненных страданий, готовлюсь вкусить такую поносную смерть для того, чтобы привлечь к Себе в рай человеческие души. Не наполнится ли ад ими в преизбытке? Пострадать Я с радостью готов. Умереть Мне не страшно. «Отче Мой... не как Я хочу, но как Ты» (Мф. 26:39). Но пострадать Мне без пользы, умереть без того, чтобы спасти многих, вот это ужасно. О, это Мне страшнее смерти! «Душа Моя скорбит смертельно»! 19 Если Иисус Христос так печалится, предвидя муку нечестивых и неверных, то утешается ли Он, предвидя спасение христиан православных? О горе! Это Его еще больше печалит; вот поэтому-то Он особенно и говорит: «Душа Моя скорбит смертельно»! Христианин значит человек, искупленный страданиями Христовыми от дьявольских мучений; человек, имеющий цену своего спасения в крови Христовой, душа, крестом запечатленная и назначенная к вселению в рай. И скольких христиан привлекает дьявол! Сколько погибает ежечасно душ, приобретенных столь тяжким трудом всей жизни Христовой! Вот это-то и есть самое большое страдание из всех страданий Христовых; испытывая его, Он и говорит: «Душа Моя скорбит смертельно»! Когда Он в саду начал печалиться и тосковать, то не от того, что предвкушал страдания и смерть Свою, но от того, что предвидел неблагодарность нашу. Не тягость крестная, о которой Он помышлял, а тяжесть наших грехов, которые Он, как Бог, все предвидел, вот они-то и вызвали в Нем болезнь кровавого пота. Мне кажется, что Он так говорил. Иду Я искупить людей, которым следовало бы вечно мучиться во аде; и когда искуплю их столь великими страданиями, таким подвигом на кресте, столь много пролитой кровью, то вновь увижу в этих искупленных Мною людях одного, как Иуду, по своему сребролюбию, Меня продающего, другого, как Петра, клятвами и ложью от Меня отрекающегося, иного, в угоду толпы людской или сильных мира сего Варавву Мне предпочитающего, иного, угодливостью греховной плоти своей Меня уязвляющего, и всех вообще всяким грехом вновь жестоко Меня распинающих. «Какая польза в крови моей?» (Пс. 29:10). От тех же самых людей, по любви к которым Я распялся, Я вновь буду к кресту пригвождаться. О, «какая» же «польза в крови Моей?» Она будет уничтожаться в алтарях неблагоговейными священниками, будет презираться не причащающимися ей мирянами, будет хулима на торжищах, распутиях, в корчемницах и на всех путях житейских; хулима всеми людьми, от малых до великих: О, «какая» же «польза в крови Моей?»! Неужели и впредь в церквах христианских будут воспоминаться страдания Мои только, как простая история, неужели и впредь крест Мой будет только, как бы неким театральным зрелищем, которым только услаждаются люди? За кого же пострадал Я? За кого же Я умер? За людей неблагодарных, которые Моего благодеяния или не признают, или совсем не хотят. О, «какая» же «польза в крови Моей?»! Вот почему так «Душа Моя скорбит смертельно». Конечно, христиане, это неблагодарность, превышающая всякое сравнение. Умер царь Скифский по имени Перисаид, оставив по себе трех сыновей. Желание каждого быть государем вовлекало их в смертоносную брань. Для разрешения спора решили они избрать судьей царя Фракийского, который был другом их отца и решению которого они дали клятву покориться. Тот начал придумывать способы к их примирению и надумал нечто удивительное. Приказал он вырыть тело их отца и повесить на дереве, потом призвал трех братьев и сказал им: «Тот, кто из вас выстрелит из лука в это мертвое тело и кто крепче в него ударит, тот и пусть будет царем». Первый сын взял лук, натянул стрелу, наметил и выстрелил, а потом и другой. Не видите ли в этом неблагодарности, бесчеловечия, жестокости таких сыновей? Но вот пришел и третий сын, взял и приготовил стрелу; но видя, во что ему придется стрелять, исполнился трепетом и, опустив лук из рук своих, сказал: «Я не желаю таким способом стать царем; я лучше откажусь от царства, чем пущу стрелу в тело отца моего». Теперь что же сделал судья? Он именно этого третьего сына и избрал царем. Вот это же я хотел бы сделать с неблагодарными, жестокосердыми, бесчеловечными детьми. То, что вы видите, есть мертвенные останки общего Отца нашего, умершего на древе крестном. Возьмитесь за стрелы, испустите их на Него, уязвите имя Его, прибавьте Ему ран, если еще осталось свободное место для них на теле Его. Увы! Здесь уже не два сына, а много находится стреляющих в Него. Чья это первая стрела, уязвляющая главу Его? Это стрела дьявольской гордости, стрела непокорного и ненаказанного тщеславия. Чья это другая, вонзающаяся в Его ребра? Это стрела памятозлобия и братоненавистничества. Чья третья, пробивающая Его руки? Она происходит от грабежа и обид. А это чьи многочисленные остальные стрелы, которые вонзились и облепили все пречистое тело Его? Это стрелы плотских грехов, которые творят и мужчины, и женщины, и малые, и старые. А кто может исчислить тьмы других стрел греховных, падающих как град, стрел осуждения, всякого коварства, криводушия, злословия! Подойдите, подойдите, стреляйте, исполняйте ваше желание на бездыханном теле Отца вашего, придите вы, дети, в лютости и 20 жестокости превосходящие зверей! Найдется ли кто имеющий сердце человеческое, любовь сыновнюю? Найдется ли кто, найдется ли такой, который пожалел бы Его? Не стал бы уязвлять? Найдется ли такой? Едва ли найдется... И где слышна такая неблагодарность. Чтобы сын уязвлял отца, да еще мертвого? А вот вы, христиане, снова распинаете Распятого... О, душа нашего доброго Отца, Божественного распятого нашего Иисуса! Что ты на все это говоришь? «Прости им, ибо не знают, что делают» (Лк. 23:34). Да, сладчайший Иисусе, отпусти им в сей час. Да будет дано всем прощение – может быть, хоть раз они усмотрят свой грех и исправятся. «Прости им!» Итак, да будет прощение, прощение! Но пусть же прекратятся стреляния, остановятся грехи, явятся знамения покаяния – хотя один вздох, одна слеза! Сердце Иисуса моего, что ты говоришь? «Отче, прости им!» Сердце грешника, что ты отвечаешь? «Помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое» (Лк. 23:42). Аминь. (Свт.Илия Минятий, «Проповеди», Период 2, "Слово в Великую пятницу. О спасительной страсти"). Свт.Иннокентий Херсонский Слово на Страдания Господни-1 Приступая ныне к поклонению Страданиям Христовым, я думаю, братия, каждый желал бы услышать что-либо с Креста Господня для своего назидания. Но Крест безмолвен!.. Безмолвен потому, что с него однажды и навсегда все изречено с Голгофы: там произнесена проповедь, которую должно слушать народам и векам, до скончания мира. Посему, желая слышать поучение со Креста, надобно, братия, перенестись для сего благоговейной мыслью на гору Крестную, стать у подножия распинаемого Господа и внимать тому, что исходит из уст Его. Таким образом можно услышать собственную проповедь своего Спасителя и Господа, и Крест Его не будет казаться безмолвным. Чтобы облегчить для вас это святое дело, я приму лицо повествователя, и постараюсь представить последние изречения Господа со Креста, сколько можно, в яснейшем для вас свете. Семь раз раскрывались уста Господа на Кресте, как бы по числу тех семи громов, которые будут греметь, по свидетельству Тайновидца, перед кончиной мира (Откр. 10; 3). Три первых изречения касаются более тех лиц, которые окружали Господа в последние минуты Его; четыре последних выражают прямо собственное состояние Его на Кресте. Но обратимся к самому Кресту Христову. После разнообразных страданий во дворе Каиафы, в претории Пилата и во дворе Ирода, после изнурительного шествия под Крестом на Голгофу, наконец наступила минута казни. Древо утверждено в земле. Последние одежды совлечены. Распинаемый вознесен на Крест. Руки и ноги простерты. Ужасный млат стучит. Кровь потоками льется на землю... Что сказал бы в сию минуту, на сем месте, самый Архангел?.. Богочеловек кротко возводит очи к небу и, в слух всех, молится. О чем? – Об отмщении врагам, о защищении Своего дела, о ниспослании Себе терпения? -Нет: "Отче, – вещает Он, – прости им; ибо не знают, что творят!" – Не знают! – Так! Римский воинраспинатель не знал, что делать, быв только слепым орудием повелений своего прокуратора Пилата; иудейская чернь не ведала, что творила, наущенная льстивыми и вместе грозными внушениями своих слепых вождей и владык; сам Синедрион, при всей безнравственности своей, не знал, наверное, что посягает теперь на жизнь своего истинного Мессии. «Ибо если бы познали, – скажем словами апостола, – то не распяли бы Господа славы» (1Кор.2:8). Сколько, однако же, преступлений было в этом неведении, особенно в тех, которые так легко могли все узнать, и сто раз закрывали очи, чтобы ничего не видеть! И это совершенно забыто Распинаемым! Сколько при самом неведении резких следов преднамеренного лукавства и низкой жестокости, – которые обличали во врагах и гонителях Иисуса личную злобу к Нему, явное желание ожесточить казнь, и без того ужасную, обесславить Крест, сам по себе позорный! Но и это все пренебрежено Распинаемым! А лютейшие болезни при пронзении рук и ног! Не достаточно ли было их Одних, чтобы самое первое чувство в Распинаемом сосредоточить теперь на Нем Самом, на Его собственных страданиях? Но распинаемый Богочеловек возносится духом превыше всего, забывает Свой Крест и Свою смерть; и, как Первосвященник по чину Мелхиседекову, едва возносится на Крест, как возносит молитву о врагах Своих: "Отче, прости им; ибо не знают, что творят!" О, кто по сей одной черте не узнает в 21 Распинаемом Агнца Божия, закалаемого за грехи всего мира? А вместе с этим, кто из истинных последователей Его не даст обета быть кротким к врагам своим? Кто ни разу в жизни не простил своему врагу во имя распятого Спасителя своего, молившего на Кресте о врагах Своих, тот не христианин! От распинателей и врагов взор Господа со Креста обратился на Матерь и ученика – друга, которые, не удерживаемые никаким страхом, получили, наконец, возможность приблизиться сквозь толпы народа ко Кресту, так что были видимы с него. В другое время, в другом месте, такое усердие и такая близость могли бы служить в утешение: но теперь, но здесь!.. Взгляд на безутешных, растерзанных скорбью, Матерь и ученика, был новым источником страданий для любвеобильного сердца Сына. Но в этом ли сердце не достанет мужества и любви к Своим близким? – Когда нужно было сотворить чудо всемогущества, Господь сказал Матери на браке в Кане Галилейской: «Еще не пришел час Мой» (Иоан.2:4). На браке Голгофском пришел час всему! Взглянув на Матерь, Господь немедленно сказал: «Жено! се, сын Твой» (Иоан.19:26). Потом ученику: «Се, Матерь твоя!» (Ин. 19:27). Большего утешения со Креста нельзя было преподать ни Матери, ни другу... Равно как, братия, нельзя было оставить большего вразумления нам о святости отношений родственных и дружеских. В самом деле, размыслите: если Сын Божий, до самой смерти Своей, являлся любвеобильным Сыном Своей Матери, постоянным другом Своего ученика, то какое звание, или какие отношения могут уволить вас от исполнения святого долга любви к нашим ближним по родству и дружбе? Когда крест не воспрепятствовал сделать завещания, обеспечивающего само земное состояние оставляемой Матери, то что может препятствовать нам заботиться о судьбе тех, которые останутся после нашей кончины? Апостол Христов давно заметил и изрек, что «кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного» (1Тим. 5:8). Молитвой за врагов, любвеобильным завещанием к близким, казалось, обняты были со креста обе крайности любви чистой. Но оставалось еще место в середине, у самого сердца, не пронзенного еще копьем, но само собой отверстого для всех. Кто же займет это место? Разбойник кающийся. Два злодея были распяты – один по правую сторону, а другой по левую, именно с тем намерением, чтобы распятие Господа сделать позорнее в глазах целого Иерусалима: что нужды до сего любви, которая «все покрывает!» (1Кор. 13:7). Один из сих повешенных молит помянуть его во царствии, и будет помянут сей же час. Царь сего царства Сам теперь на Кресте в ужасных муках: и до сего нет нужды. Пригвожденные ко Кресту руки не воспрепятствуют Владыке жизни и смерти открыть, заключенный грехами человека, рай. «Ныне же будешь со Мною в раю» (Лук.23:43), – отвечал Господь на молитву кающегося разбойника. – О, кто не увидит опять по этой одной черте Единородного Сына, Которому "все Отец предал в руки Его", Который и на Кресте остается Владыкой жизни и смерти, Господом рая и ада! Я уже не говорю о забвении при этом Господом собственных страданий, слыша царственные слова: «ныне же будешь со Мною в раю», невольно думаешь, что слышишь их не со креста, а с Престола царского. Вот что значит, братия, делать свое дело, «доколе есть день» (Иоан.9:4), доколе есть последний луч сего дня. Вот как можно святить самые последние минуты жизни, самые страдания свои, самую борьбу со смертью – делами любви к ближним! – Блажен, кто, подобно Спасителю своему, может заключить на смертном одре последнее употребление дара слова каким-либо словом назидания, или утешения к своим собратиям! Судя по этим трем изречениям со креста: по молитве за распинателей; по завещанию Матери и ученику; по обетованию рая разбойнику, можно было бы думать, что распятый Богочеловек Сам не терпит никаких мучений. Увы, эти мучения были ужасны! – Одним из непосредственных действий крестной казни в распинаемых было то, что кровь, остановленная в естественном круговращении, устремлялась к сердцу, производя мучительнейшее томление и жажду. Сие-то томление и сию-то крестную жажду претерпевал теперь Единородный Сын Божий... В Том, Кто с таким самоотвержением доселе забывал все Свои страдания, достало бы, без сомнения, и теперь мужества сокрыть их в Себе Самом, но к чему бы послужила сия сокровенность Креста, который и без того заключает столько таинств? Вселенная должна была знать, земнородные должны были слышать из уст Самой всемирной Жертвы, чего стоит очищение грехов всего мира. И Сын человеческий всегда являлся тем, чем был: радовался, когда была причина радости, плакал, когда находился у гроба Лазаря, или смотрел на Иерусалим, погибающий во грехах. Посему и теперь, палимый смертной жаждой, Богочеловек громко воскликнул: «жажду!..» Для утоления именно сей потребности в 22 распятых, люди сострадательные имели обыкновение приносить разные пития. Но злоба врагов Иисуса почла за долг преогорчить для Него и эти малые капли утешения. Известно, братия, как и чем утолена была жажда Господа – уксусом и желчью!.. Блаженны мы, если не утоляем ее тем же – доселе! Ибо Господь доселе жаждет нашего спасения! И что другое составляют для Него грехи наши, как не уксус с желчью? Уже по болезненному восклицанию: «жажду!» Можно было видеть, братия, что мучения пречистой плоти Господа достигли крайней степени страданий человеческих. Но, как Жертве за грехи всего мира, Ему предстояло еще одно, лютейшее страдание, которого никто из нас не может понести, – такая мука, которой не в состоянии произвести вся злоба и могущество человеческие. Кто же произвел? – Отец! Сам Отец! Его правосудие!.. Будучи едино со Отцом по Божеству, Богочеловек, среди самых жестоких душевных и телесных страданий, мог из сознания сего единства получать силы и утешение в облегчение Свое. Карающее в лице Его грехи людей правосудие потребовало, чтобы и сей источник утешения был загражден совершенно; и он загражден! Отец, Сам Отец оставил, наконец, Сына! – Не разлучаясь от человечества, Божество сокрылось так в душе распятого Богочеловека, что человечество Его предано было всем ужасам беспомощной скорби, и Он оказался как один из нас. Такое чувство оставления, в такие минуты, было верхом мучения уже не для пречистого тела только, а и для святейшей души и духа. Ибо что предполагало такое оставление? Все, что может предположить мысль человеческая самого ужасного и безутешного. Дух Сына человеческого, подобно плоти, не мог не изнемочь под тяжестью сего внутреннего, уже не человеческого, а вполне Божественного креста. Но другого Симона Киринейского не было и не могло быть: то был крест неразделимый! Что же делает изнемогающий под этим крестом Богочеловек? Оставленный Отцом, Он вновь обращается к Отцу и вопиет: "Боже, Боже Мой, для чего Ты Меня оставил?" Оставил Ты, Который всегда был со Мной, оставил Меня, Который жил для единого Тебя и умираю за имя Твое!.. Ответа не было! Отец как бы не внимал Сыну! О, братия, чувствуете ли всю крайность сего неисповедимого страдания за вас вашего Спасителя? Эти-то ужасные минуты еще святой Давид называл мучениями адовыми. Ибо и в аде нет лютейшего мучения, как совершенное оставление мучимых Богом. Приметим же, братия, как должно поступать и нам в минуты подобного оставления нас благодатью Божиею, и куда обращаться за помощью и утешением: к Тому же Господу, Который оставляет нас. Посредством сердечной молитвы мы вновь возвратимся в объятия Его любви отеческой. Оставление Отцом было последним пламенем для всесожжения крестной Жертвы. После сего не оставалось уже ни на земле, ни во аде, что бы еще можно было перенести, и что бы не было перенесено. Посему, когда час ужасного оставления прошел, умирающий Богочеловек вслух всех воскликнул: «Совершилось!» Такое слово, братия, которого одна вечность покажет всю широту и всю силу. Ибо, сколько само Святое Писание ни открывает нам великого плана премудрости Божией о спасении грешного рода человеческого и всего мира крестною смертью Сына Божия, но мы все еще далеко не видим всех оснований и всех следствий сего беспримерного снисхождения к нам любви Божественной. С Сиона, если даст Господь нам взойти на него, с Сиона узрим то, что совершилось для нас на Голгофе. Но на Сион, братия, будет дано взойти только тем, которые, подобно Спасителю, могли сказать перед смертью, что и в их жизни совершилась вся воля Божия о них, совершилась, по крайней мере, та всеблагая воля, чтобы мы отходили из сего мира, если не с чистотой праведников, то с покаянием и верой кающихся грешников. За этим Господь еще раз воззрел на небо и сказал: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой. И, сие сказав, испустил дух» (Лук.23:46) Таковы были последние слова Господа со Креста! Такова Его Крестная проповедь! Каковы-то братия, будут наши последние слова, и достанется ли нам произнести что-либо перед нашей смертью?.. По крайней мере, мы должны быть всегда готовы к смерти и стараться отходить из сего мира так, чтобы самая кончина наша была свидетельством нашей веры и любви к Господу и, если можно, поучением для наших ближних. Возлюбленный Спаситель наш, как мы сами видели, подает нам пример к тому наилучший. Он ли не страдал на Кресте? Его ли смерть не была ужасна и даже позорна в очах мира? Но, смотрите, какое терпение, какая любовь к ближним, какая преданность в волю Божию! Подобно сему надобно умирать и каждому из нас! Надобно отходить из сего мира без ропота и с терпением христианским, устроив, по возможности, судьбу близких своих, 23 простив от всего сердца всем врагам своим, ознаменовав исход свой какими-либо делами любви к бедствующей братии, предав, наконец, дух и все Существо Свое во всеблагую волю Того, Кто один обладает живыми и мертвыми. Поскольку же Господь наш был безгрешен и свят, а мы, как бы неукоризненно ни старались вести жизнь свою, всегда совершаем немало вольных и невольных грехопадений; то вместе с этим каждому надобно отходить из сего мира с духом сокрушения о грехах своих, с живой верой в заслуги Искупителя, с твердой решимостью в новом мире проходить жизнь новую и благодатную. Сему поучает нас ныне безмолвный, по-видимому, Крест Христов! Аминь. (Свт. Иннокентий Херсонский. «Страстная седмица», Слово на Страсти Господни). Слово на Страдания Господни-2 «Тогда распяты с Ним два разбойника: один по правую сторону, а другой по левую» (Мф. 27:38). Там, где совершилась тайна примирения Бога с человеком и приносима была жертва за грехи всего мира, на Голгофе, приличествовало стоять, по-видимому, не многим, а единому всеосвящающему Кресту Сына Божия, дабы сосредоточивать в себе взоры и внимание всей вселенной: между тем, мы видим здесь не один Крест Искупителя, а вместе с ним и два других. Чьи? – Не пророков, не апостолов, не людей праведных, даже не людей обыкновенных, а разбойников – злодеев! Может ли быть это без тайны, и сия тайна без поучения для нас? Если и живописец искусный не позволяет стать в своей картине никакому лицу и никакой вещи без особенной цели, тем более премудрость Божия не попустила бы у Креста Искупителя мира стоять крестам разбойников, если бы в них не заключалось что-либо важное и для всех поучительное. Что же значит это дивное троекрестие?.. Мне кажется, братия, что в нем выражено свойство и значение всех наших человеческих крестов, выражено для того, чтобы каждый из нас, взирая на Голгофу, тотчас без труда мог узнавать, под каким крестом он сам, и чего должно ему ожидать от своего крестоношения. Чтобы увериться в этом, подойдем, братия, внимательной мыслью ближе к таинственному троекрестию Голгофскому, и рассмотрим каждый из стоящих там крестов порознь. Первый Крест Единородного Сына Божия, возлюбленного Спасителя нашего. Здесь прежде всякого размышления повергнемся, братия, в духе перед этим Крестом и поклонимся тем Божественным язвам, от которых исцелел весь мир. Что было бы с нами, что было бы со всем миром, если бы сей всепримиряюший Крест не воздвигся посреди земли для спасения погибавшего рода человеческого? Да не выходит же никогда из памяти нашей это благодеяние! Да не забывает никто, кем и чем мы все искуплены! И если подобает нам хвалиться, да не будет и нам, как апостолу Павлу, «хвалиться, разве только крестом Господа нашего Иисуса Христа» (Гал.6:14). Но, воздав таким образом подобающее поклонение Кресту Господа нашего, не оставим, братия, приметить того, что в сем Кресте должно служить предметом нашего подражания. Мы сказали, что кресты Голгофские изображают свойства и участь всех наших крестов. Трудно ли уразуметь, чьи и какие кресты изображаются Крестом Сына Божия? Кресты тех, которые, подобно Спасителю своему, страдают, творя всякое, возможное для них, добро, страдают не от себя и за себя, а совершенно невинно, по одной воле Божией, от злобы или неразумия человеческого. Хотя таковые непорочные страдальцы в нашем веке лукавом и грешном крайне редки; однако же, могут найтись и между нами, и может быть там, где мы менее всего ожидали. Да приблизятся же эти чистые души ныне ко Кресту Спасителя своего, и да проверят собственные страдания пресвятыми Его страданиями! И, во-первых, добрые и святые души, не смущает ли вас иногда опасная мысль, что жребий ваш слишком тяжел, что на вас не обращается никакого внимания свыше, что вы как бы совершенно оставлены Отцом Небесным, оставлены тогда, как вы сами никогда не оставляли пресвятой воли Его и не чувствуете за собой никакой особенной вины? Когда сия искусительная мысль придет к вам, братия, спешите в духе на Голгофу, становитесь у подножия Креста Христова, и смотрите, что происходит на нем. Кто более Спасителя нашего имел право на пощаду или благодатную помощь среди Своих страданий? Не Он ли – Единородный Сын любви Отчей, в Котором Отец, как Сам не раз свидетельствовал, положил все Свое благоволение? Не Он ли всегда творил волю Отца Своего и почитал исполнение ее пишею для Себя? Не дело ли, "которое дал Ему Отец", совершает Он и теперь – на жертвеннике крестном? Но обратитесь и видите: "есть ли болезнь, как Его болезнь!" Он страдает так, как не страдает никто из нас; терпит то, чего не терпят распятые с Ним разбойники; терпит даже 24 от них самих. И что говорить о людях? Сам Отец Небесный, от Которого в эти ужасные минуты, повидимому, надлежало ожидать всей помощи, всего утешения, Сам Отец оставляет возлюбленного Сына!.. Кто же после сего из нас вправе роптать на свою участь и говорить или думать, что его добродетель достойна лучшего жребия? Ах, возлюбленный, если добродетель твоя в самом деле такова, как ты представляешь, то она достойна именно того, что тебе дано терпеть, ибо в таком случае она достойна наилучшей награды; а у Господа нет ничего лучше и дороже того Креста, на котором Он положил душу Свою за нас. Будешь ли жаловаться, что Он разделяет с тобой сей самый Крест? Неужели лучше, если бы Он выражал благоволение Свое к тебе дарами счастья земного? Но для принятия этих даров всегда готовы и враги Его; чем же Ему отличать от них близких и друзей Своих, как не собственным Крестом? Итак, не изменяй Его доверию и надежде на тебя; докажи, что ты умеешь ценить Крест Его, и неси его в терпении, в том виде, как он тебе подан, неси, доколе он не будет сложен с тебя рукой Провидения, или доколе ты сам не положишь на нем души своей. Верные Господу души вполне чувствуют, братия, сии важные истины, и потому, удостоившись страдать за Возлюбленного, они не только не позволяют выходить из уст своих никаким словам неудовольствия и ропота, но еще стараются, по примеру Спасителя своего, обращать страдания свои на пользу других, возбуждая своим примером всех страждущих к безропотному перенесению своего жребия. Особенно предметом любвеобильного попечения их бывают те из страдальцев, которые, подобно кающемуся разбойнику, воспринимая по делам своим, имеют нужду в благодатном удостоверении, что их временные бедствия не повлекут за собой несчастий вечных. Не имея права сказать таковым оного Божественного: «ныне же будешь со Мною в раю!» – души, верные Господу, утверждаясь на той же вере и любви к Нему, не сомневаются о имени Его вещать каждому из таковых: "дерзай, возлюбленный собрат по кресту, дерзай: в раю Спасителя нашего есть и для нас с тобой место; только будем терпеть до конца, молиться и уповать". Так, говорю, переносят свои страдания и так поступают в отношении к себе и другим души, верные своему Господу! В их кресте отражаются не только все существенные части и черты, но и самые, так сказать, оттенки Креста Христова. Благо вам, души верные и мужественные! Продолжайте до конца ваше священнодействие крестное! Продолжайте гореть на огне любви чистой, и разливать вокруг себя благоухание Христово! – Если бы мы ведали, кто вы, то поспешили бы лобзанием любви облобызать сами язвы ваши, за Христа вами носимые! Второй крест Голгофский есть крест благоразумного разбойника. Если бы нужно было положить на сем кресте какую-либо надпись, то всего приличнее было бы начертать эти слова: покаяние и вера! В самом деле, где найти такую высокую и живую веру, такое пламенное и плодоносное покаяние, какие видим на этом кресте? И сие-то, конечно, было причиной, почему премудрость Божия позволила кресту этому стать справа от Креста возлюбленного Сына Божия, дабы, то есть, грешники, взирая на крест сей, научались, как, путем веры и покаяния, можно со креста разбойничьего переходить прямо в рай. Да поспешат же к сему кресту все обремененные грехами и следствием грехов, – болезнями и страданиями, и да примут сами слово назидания из уст благоразумного разбойника. Как немного было у него времени на покаяние! Как мало средств, которыми он мог располагать по своей воле! И однако же, покаяние его так полно, что не видишь, чего желать более. Ибо чего нет тут? Признание своих грехов самое глубокое и искреннее; отвращение к прежней беззаконной жизни – самое твердое и решительное; перенесение должного по законам наказания за грехи – самое безропотное и благодушное; предание своего вечного жребия в волю Сына Божия – самое полное и смиренное. Кроме сего, как бы в вознаграждение соблазна от своих прежних грехопадений, кающийся простирает слово вразумления к несчастному собрату своему, и для сего забывает все собственные страдания. Не редкая ли черта любви чистой и высокой? А вера кающегося! Не напрасно еще блаженный Августин не надеялся найти подобной веры в целом мире. Точно, искать ее надобно, по крайней мере, в целом мире. Ибо, судите сами, в кого верует теперь разбойник? В Того, Кто Сам висит, подобно ему, на Кресте, оставлен всеми – Самим Отцом! – Как верует? – Как веровали разве одни лучшие из учеников Иисусовых; ибо человека, распятого и приближающегося к смерти, называет Господом неба и земли, Владыкой рая и ада, от слова Которого зависит все. Не это ли именно та высокая вера в Распятого, которой будет искать потом между своими учениками святой Павел? 25 Да перестанут же злоупотреблять примером оправданного на кресте разбойника те из нас, которые, несмотря на множество грехов своих, в надежде на благодать Божию, отлагают со дня на день свое покаяние, думая принести его в последние минуты своей жизни. Но, злополучные братия, кто сказал вам, что вы непременно будете иметь во власти своей эти последние минуты? Кто уверил вас, что вместе с этим будете иметь и благодать Божию, необходимую для покаяния, и что она, пренебрегаемая и отметаемая вами во всю жизнь, не оставит в свою очередь сама вас при конце ее? Кто, наконец, поручится за то, что в последние минуты ваши вы будете иметь даже столько твердости и присутствия духа, чтобы, несмотря на страдания телесные, заняться делом своего спасения? Увы! Сколько ни случалось нам видеть у врат смерти людей, проводивших жизнь свою без страха Божия, мы всегда находили их совершенно пораженными страхом смерти и отчаянием, безгласных как овцы для заклания... И такие люди надеются в минуты смерти подражать беспримерной вере и любви благоразумного разбойника!.. Нет, братия мои, если благость и премудрость Божия дали воздвигнуться кресту его справа от Креста Христова, то это сделано не в покрове лености и нераскаянности, а единственно для того, чтобы никто из самых последних грешников не предавался отчаянию о своем спасении. Посему-то в примере сего благоразумного разбойника, как мы видели, истинное покаяние олицетворено во всех существенных чертах его; да разумеем, что если врата рая для всех всегда открыты, то входят в них, однако же, одни способные к тому, что милосердие небесное, как ни велико, никогда не может обратиться в потворство неправде. Кто же из грешников пользуется примером спасшегося на кресте разбойника, как должно? Тот, кто, восчувствовав на себе действие наказующей десницы Божией, немедленно обращается к своей совести, и признав себя вполне достойным того, что терпит, старается не столько об уменьшении или прекращении своих страданий, сколько об уврачевании язв своей совести, о примирении себя с Богом, употребляя в то же время все средства к изглаждению несчастных следов своих грехопадений над ближними своими. Так страждущий, как бы ни были велики грехи его, если пребудет в духе покаяния и вере до конца, твердо может быть уверен, что и его, наконец, не минует слово помилования, что и перед ним не затворятся врата рая. А кто, несмотря на бедственное положение свое, в которое грех еще в сей жизни обыкновенно ввергает служителей своих, продолжает нерадеть о своем спасении, и вместо раскаяния в прежних беззакониях, ищет безумной отрады в новых злодеяниях, тот да читает с трепетом будущую участь свою в ужасной судьбе разбойника нераскаянного, которому принадлежит третий крест Голгофский. Взирая мысленно на этот крест, не знаю, братия, чем начать речь мою о нем – словами, или слезами? Так он жалок и ужасен!.. Жалок не избытком мучений (несчастный терпит их не более благоразумного своего собрата, даже, может быть, менее), а концом их и последствиями. Ибо что выйдет, наконец, из стольких мук? Ничего, кроме того, что они послужат началом мучений адских, куда, окрепшая во зле, душа несчастного уже видимо стремится сама собой. А между тем, как блаженною могла быть участь и сего разбойника! Как завидна была доля его на самом кресте! Он должен был умереть: но умереть слева от Сына Божия, испустить дух с Тем, Кто пришел спасти мир; – какой самый великий праведник не почел бы такой смерти за величайшую для себя милость? Разбойнику она дарована даром. Как мало оставалось приложить к сему дару милосердия с его стороны, чтобы вместе с собратом своим перейти со креста в рай! Оставалось только, так сказать, наклонить под венец главу, открыть для наслаждения уста, произнести два-три слова от сердца сокрушенного... Несчастный точно начинает говорить... но, Боже мой, что выходит из уст его? Хула, самая безумная хула на Того, Кто один может спасти его!.. По крайней мере, не остановится ли он, не опомнится ли, не придет ли в разум и чувство, услышав трогательное обличение от своего собрата? После сего обличения точно не слышно более хулы, но увы, не слышно и молитвы покаяния; это безмолвие – отчаяния!.. Скажите сами, братия, можно ли достойно оплакать такое ожесточение во грехе? И однако же, таким образом надобно оплакивать нам не один крест погибшего разбойника, а кресты многих и многих из нас!.. Ибо и сей ужасный крест допущен стоять на Голгофе, конечно, не по чему другому, как по тому, что есть немало подобных крестов в мире, и что нужно громкое вразумление для тех, которым принадлежат они. В самом деле посмотрите, что делает этот честолюбец, который, темными и низкими путями прокравшись на верх почестей, не знал меры своему надмению и презорству; но, наконец, сверженный превратностью счастья, сделался предметом всеобщего 26 презрения. Время бы уже ему, самое лучшее время, теперь узнать, что отличия и почести человеческие суть пустой дым, признать свои прежние вины перед Богом и человеками, и устремиться к снисканию почестей высшего звания, венцов небесных. Все, и внутри и вне, напоминает об этом душе гордой и злонравной; она одна не видит своего положения, остается нераскаянной и строит вновь замыслы за замыслами; теряется в напрасных усилиях, и мучит себя ими; не видя успеха, хулит и ропщет на все, только не на себя. Не копия ли это с несчастного подлинника Голгофского? Посмотрите еще, что происходит с этим богачом, который, не посрамляясь ни Бога, ни людей, видимо покланялся доселе одному серебру и злату; божество его, которому он так был верен, наконец, совершенно изменило ему; сребреники его сделали себе, по выражению пророка, крылья и улетели от него навсегда. Не благоприятный ли случай и для сего несчастного увидеть, что богатство и стяжания земные суета, увидеть и обратить душу и сердце свое к стяжанию благ негибнущих и неотъемлемых; употребить для сего самую настоящую бедность свою, перенося тяжесть ее в духе покаяния и веры? Но, ожестевшая в сребролюбии, душа не разумеет дня посещения своего. Вместо того, чтобы благодарить Господа и говорить: «благо мне, что Ты смирил меня» (Пс. 118:71), обнищавший богач дерзает проклинать судьбу свою, хулить Провидение Божие. Не копия ли это с ужасного подлинника Голгофского? Взгляните, наконец, и на сию несчастную жертву страстей, на сей остаток человека... В нем некогда кипел избыток сил, которые, употребленные благоразумно, могли составить счастье того, кто обладал ими, и отраду для многих; но эти силы все расточены безумно по требованию слепых страстей; и вот несчастный, еще до наступления полудня, должен ожидать заката жизненного солнца. Чтобы, казалось, лучше, даже неизбежнее теперь, как подумать о душе своей, возвратиться из страны далекой в дом отеческий, постараться загладить, сколько можно, следы своего неразумия, собрать весь остаток сил душевных и телесных и принести его в жертву Богу? Это самое уже говорено было несчастному грешнику его духовным отцом; о сем самом уже не раз напоминала ему собственная его совесть. Но что духовный отец, что совесть для сердец нераскаянных? Сластолюбец видит перед собой бездну, предчувствует уже внутри себя пламень огня геенского, и однако же, упорно хочет, чтобы елей его жизни до последней капли горел в честь бесчестных кумиров!.. Не копия ли это с ужасного подлинника Голгофского? Немало и еще в мире таких страдальцев, которых кресты, сличенные с крестом погибшего разбойника, оказались бы, может быть, во всем ему подобными, или немногим от него различествующими: но вместо перечисления таковых крестоносцев, прострем лучше, подобно благоразумному разбойнику, ко всем им слово братского вразумления. Что вы делаете, несчастные братия? Для чего не видите опасного своего положения? Зачем не пользуетесь бедствиями вашими для своего спасения? Ваши страдания велики, но разве легче были грехи ваши для Сына Божия, за вас пострадавшего? Мир изменил вам, оставил, презрел вас! Презрите, бросьте и вы его; вознеситесь над всем настоящим, и устремите мысли и желания свои к веку грядущему. Вместо досады, ропота и хулы, благодарите Бога, что греховное ослепление ваше не продолжилось до конца; благодарите и пользуйтесь милосердием Божиим, которое ничем лучше не могло обнаружить себя над бедной душой вашей, как лишением вас благ земных, которые губили и погубили бы душу вашу. По всему видно, что вам уже не сходить со креста, на котором вы теперь страдаете: не опустите же драгоценной возможности перейти с него прямо на Небо. Таковы, братия, мысли, возбуждающиеся при размышлении о таинственном троекрестии Голгофском. Премудрость Божия могла бы окружить Крест Спасителя нашего чем-либо таким, что бы уменьшало соблазн сего Креста грешнику, но Она окружила этот Крест крестами разбойников, пожертвовав, видимо, славой Спасителя нашего нашему спасению, дабы мы, то есть, взирая на эти кресты, научились узнавать, под каким крестом находится каждый из нас. Благо же тому, кто, обращая внимание на крест свой, обретет в нем некое подобие Креста Христова, Креста невинности и самоотвержения! Да хранит таковой сей драгоценный Крест и да не меняет ни на что в мире. Благо и тому, которого крест окажется подобным кресту благоразумного разбойника, кресту веры и покаяния. Да продолжает таковой приносить, по возможности, плоды сих добродетелей. Но горе, неизреченное горе тому, кто, нашедши в себе и судьбе своей сходство с нераскаянным разбойником Голгофским, не поспешит удалиться от сего ужасного образца и перейти на правую сторону веры и покаяния! Аминь. 27 (Свт. Иннокентий Херсонский. «Страстная седмица», Слово на Страсти Господни). Чье это изображение и надпись «Чье это изображение и надпись?» (Мф. 22:20). Так вопросил некогда Господь книжников Иерусалимских о золотой монете, Ему представленной, дабы из того, что изображено на ней, взять ответ на недоумение их «позволительно ли давать подать кесарю, или нет?» (Мф. 22:17). А мы вопросим ныне таким образом вас, братия мои, о предлежащем здесь изображении, вопросим для того, дабы показать, какую дань любви и благодарности подобает принять Божественному Страдальцу сему от нас, которые искуплены от греха и смерти не золотом и деньгами, а драгоценною Кровью Его, на Кресте за нас излиянною. «Чье это изображение и надпись?» Это образ величайшего Наставника в мудрости, Который на то родился и на то пришел в мир, дабы свидетельствовать истину; – и свидетельствовал ее всюду и пред всеми, возвещал пути жизни во храме и на торжищах, среди городов и селений, на суши и на водах, на горах и в долинах, равно свидетельствовал перед прокуратором Римским и женою самарянскою, перед синедрионом и слепцом иерихонским, перед мудрыми и безумными мира, перед старцами и отроками, перед иудеями и язычниками. Какая истина не вышла из уст Его во всем свете? Какая заповедь не преподана Им во всей силе? Какое обетование жизни вечной не открыто и не утверждено Им непоколебимо? Алтарь и престол, колыбель и гроб, меч и сети, плуг и весы – все озарено светом Его Божественного учения. Глас истины во устах Его был так силен, что самые враги должны были умолкать пред Ним и исповедать, «никогда человек не говорил так, как Этот Человек» (Ин. 7:46). Но бедные грешники возлюбили более тьму, нежели свет; страсти и предрассудки их, не терпя обличения, восстали на Проповедника истины; – и вот, Он, как льстец и противник Моисея и пророков, поруган, умучен и взят от среды живых!.. Итак, это ваш образ и написание, любители и любимцы святой истины! Окружите с благоговением гроб величайшего Свидетеля ее и воспримите от Него дух веры и мужества для борьбы с заблуждениями и упорством человеческим. Если хотите почтить память Его страданий и смерти: то дайте обет никогда не скрывать истины в неправде человеческих мнений, а возглашать ее на крышах и площадях, не изменять ей и тогда, когда против нее весь мир, когда за нею стоит для вас крест. Это жертва, которой ожидает от вас этот Божественный Страдалец за истину! «Чье это изображение и надпись?» Это образ величайшего друга и благодетеля человечества, проходя из города в город, из селения в селение, всюду оставлял Он следы Своей благости: слепым подавал зрение, глухим слух, хромым хождение, мертвым жизнь; и благотворя телу, в то же время еще более благодетельствовал душе. По гласу любви Его, взыскующей всех погибших: сребролюбивые Закхеи раздавали пол-имения нищим, всеми презираемые мытари обращались в апостолов, блудницы целомудрствовали, разбойники со креста переходили в рай. Но злоба человеческая не усрамилась сих чудес любви; – и друг человечества представлен Пилату, как враг общественного спокойствия; и утеха Израиля предана на поругание язычникам и низведена во гроб!.. Итак, друзья человечества, это ваш образ и написание! Не ищите другого вождя и другого примера в ваших человеколюбивых подвигах и трудах на пользу бедствующих братий ваших, кроме Иисуса Распятого. Не ищите и других средств к уменьшению бедствий на земле, кроме тех, которые указаны Им в Его Евангелии, или сами собою выходят из духа Его заповедей. Научитесь, подобно Ему, благотворить не одному телу несчастных, но и их душе, – благотворить, не ожидая за свои подвиги на земле ничего, кроме утешений совести; научитесь даже терпеть за ваши благотворения, и полагать из любви к ближнему не только стяжания и труды, но самую душу свою. Это любовь к ближним по чину Иисусову! «Чье это изображение и надпись?» Это образ величайшего Праведника и Подвижника в добродетели. «Кто из вас обличит Меня в неправде?» (Иоан.8:46), – вопрошал Он врагов Своих; и никто из врагов не мог обличить Его ни в одном грехе. Напрасно синедрион искал лжесвидетелей: они клеветали только на самих себя. Сам 28 Пилат принужден был совестью своею умыть руки и сказать: «невиновен я в крови Праведника Сего» (Матф.27:24). Сам Иуда исповедал перед смертью, что он согрешил – предав кровь неповинную. Но клевета человеческая не усомнилась и сего Праведника вменить со злодеями. Тот, для Которого было пищею, да творить волю Отца Своего, поставлен ниже Вараввы, и вознесен на Крест!.. Итак, подвижники добродетели и благочестия, это ваш образ и надписание! – Посмотрите пристальнее на этот венец терновый, на эти руки и ноги, пронзенные гвоздями, на это сердце отверстое копьем; посмотрите и проверьте этими язвами вашу любовь к Богу и ближнему, вашу чистоту и правду, ваше терпение и мужество. Здесь показано, что значит жить для Бога и вечности, как должно хранить закон и правду, как сражаться с пороком и нечестием, где искать помощи среди скорбей и напастей века, и чем укреплять себя в грозный час смерти. Если хотите служить Господу воистину, то примите и вы на плечи свои Крест Христов. Без распятия плоти и страстей – нет спасения человеку падшему! «Чье это изображение и надпись?» Это образ Искупителя человеков, второго Адама, который есть «Господь с неба» (1Кор.15:47). Заступив для нас место Адама первого, приняв на Себя грехи всего рода человеческого, Он, как Искупитель и жертва, вознесен для искупления их на крест, и, смертью Своею удовлетворив вечной правде, примирив нас с Богом, возвратил нам чистоту и невинность, отверз для нас рай, нами потерянный. После сего нет греха, побеждающего человеколюбие Божие; после сего «нет ныне никакого осуждения тем, которые во Христе Иисусе» (Рим. 8:1), и ходящим не по плоти, а по духу; после сего и для разбойников открыт крестом рай, коль скоро они оставляют навсегда грех и с верою от сердца вопиют: «помяни меня, Господи, во Царствии Твоем!» (Лк. 23:42). Итак, воздыхающие под тяжестью страстей грешники, это ваш образ и надписание! Что надлежало бы претерпеть за грехи ваши вам, то самое претерпел за вас Сей Божественный Ходатай. Спешите же к живоносному гробу Его; слагайте у пречистых ног Его все ваши греховные тяжести; взимайте правду и чистоту, для вас приобретенные; почерпайте благодать и милость, текущую из язв Его. Но, примирившись с Богом и совестью, не возвращайтесь к прежним кумирам греха, да не явитесь виновными в Божественной крови, за вас пролиянной и вами злоупотребленной. «Чье это изображение и надпись?» Это образ великого Царя и всемогущего Владыки, Который за то, что, будучи во образе Божием, уничижил Себя нас ради до смерти крестной, превознесен теперь над всем, и получил «имя выше всякого имени» (Флп. 2:9), Которому Отец Небесный, как возлюбленному Сыну, дал всякую власть на земле и на небе, в руках Которого ключи не только всех дарований и всех благ земных и небесных, но самого ада и смерти; но Который, несмотря на высоту и славу свою, не стыдится прежнего уничижения, не сокрывает язв и венца тернового, благоволит являться распятым и погребенным, дабы тем удобнее был доступ к Нему, дабы никто не мог усомниться в прежней любви Его ко всем бедным грешникам. Итак труждающиеся и обремененные, это ваш образ и надписание! Страдалец Голгофский для того и воцарился над всем миром, дабы верующим в Него все содействовало к благу. Теперь нет бедствия, которого бы Он не мог отвратить от вас; нет блага, которого Он не мог бы подать вам. «Просите, и получите» (Ин. 16:24). Нужны ли познания, – у Него все сокровища премудрости и разума. Нужна ли защита от врагов сильных, – у Него вся сила и могущество. Нужно ли здравие, – Он воскресение и жизнь. Нужно ли благорастворение стихий, плодоносие земли, Ему служат источники, Ему работают бездны. Только просите с верою, ни в чем не сомневаясь; просите с решимостью употребить во благо просимое, просите, предавая судьбу свою и само прошение Его премудрости и всесвятой воле. «Чье это изображение и надпись?» Это образ будущего нашего Судии и Господа. По несравненной благости Своей к нам, в надежде нашего обращения, Он продолжает являться с Крестом и Плащаницею, остерегаемый стражами Римскими, погребаемый Иосифом и Никодимом, печатаемый печатью Каиафы. Но время долготерпения не без конца; настанет день, когда Он явится на облаках небесных, с силою и славою многою, окруженный Архангелами и Ангелами; явится для того, чтобы возбудить от сна смертного и 29 воззвать перед Свой праведный Суд всех сынов Адамовых, и произнести над каждым из нас решительный приговор на всю вечность. Тогда потребуются уже не поклонения и лобзания, а одни дела веры живой и любви чистой. Тогда возвратимся от лица Его уже не в дома, как теперь для занятия суетою мира, для уготовления того, что требует плоть и кровь, а – или в рай и царствие, для празднования вечной Пасхи, или во ад, для нескончаемого плача и скрежета зубов. Итак, все ожидающие воскресения мертвых и жизни будущего века, это ваш образ и надписание! Станьте у гроба сего Мертвеца, подобно тому, как вы станете некогда перед страшным престолом Его же – Судии; станьте, и дайте Ему отчет в делах своих; сравните, что сделано для вас Спасителем вашим, и что делаете для Него, более для вас же самих, вы. Вспомните, чего потребует Он от вас на Суде; и рассмотрите, есть ли хотя некая часть того в вас. Если вы изменяете истине, за которую Он умер; если чужды любви и милосердия, для которых Он жил; если не храните правды и чистоты, которыми Он облек вас; если те грехи, которые Он пригвоздил на Кресте, снимаете со креста и полагаете в душу и сердце свое; если вместо того, чтобы готовиться к Суду и вечности; все время и силы ваши отдаете грехам и похотям, то знайте: сколько бы вы ни поклонялись сему изображению, сколько бы ни лобызали эти язвы, ваш «суд писаный» (Пс. 149:9), – написан и подписан – сею же самою кровью, за вас пролиянною! Для грешников нераскаянных нет более Искупителя: остается один Судия и Наказатель! Аминь. (Свт. Иннокентий Херсонский. «Великий пост», Слово в Великий Пяток). Плачьте о себе и о детях ваших «Дочери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших...» (Лк. 23: 28). Так говорил Господь сердобольным женщинам Иерусалимским, которые с плачем сопровождали Его из претории Пилатовой на Голгофу. Но можно ли было удерживаться от слез, при виде умученного уже воинами Пилатовыми Страдальца, Который с тяжелым Крестом на плечах шествовал теперь посреди злодеев к месту лобному? Плачущие женщины могли сказать в ответ то же, что Сам Господь говорил фарисеям при Своем входе в Иерусалим: если мы замолчим, то камни возопиют! (Лк. 19:40). Теперь другое: на нашей ежегодной Голгофе нет более мучений для Сына Человеческого. Когда мы окружаем гроб Его, и поем песни исходные, Он сидит во славе одесную Отца, и внимает хвалебным гласам Архангелов и Ангелов. Не тем ли более мы вправе от лица Божественного Страдальца воззвать теперь гласом Голгофским: дочери Иерусалимские – души чувствительные и состраждущие, при виде сей Плащаницы не плачьте о Нем, но более плачьте о себе и о чадах ваших! Не плачьте о Нем; ибо чаша лютых страданий, уготованная для Него правосудием небесным, давно истощена Им до конца; крест и смерть, как необходимые для искупления рода человеческого от проклятия за грех, претерплены, состояние земного уничижения Сына Человеческого кончилось, и Он почил от всех дел Своих. Не плачьте о Нем: ибо смерть и гроб не удержали Его в своих узах; Он воскрес со славою; вознесся на небо с торжеством, ниспослал Пресвятого Духа апостолам и всем верующим; и теперь сидит одесную Отца, ожидая, доколе все враги Его положатся в подножие ног Его. Не плачьте о Нем: ибо что плакать о Том, Который наслаждается теперь блаженством и славою, которым нет ни предела, ни конца? Что проливать слезы над Тем, Который для того и восходил на Крест, дабы отереть всякую слезу от всяких очей? Что же делать? Вопросите. Неужели на Крест и гроб Спасителя своего можно взирать холодным сердцем и сухими очами? Нет, братия мои, если где место нашим слезам и воздыханиям, то здесь: только эти слезы и воздыхания должны быть не о Нем, а о нас самих: о себе плачьте и о чадах ваших! Плачьте о себе: ибо Спаситель ваш на небе во славе, а вы еще на земле во плоти, в которой по естеству не живет доброе. Он среди Архангелов и Ангелов, а вы еще среди мира, который весь во зле лежит, еще посреди сетей и искушений, напастей и печалей века, так что не можете быть уверены ни в жизни, ни в самой добродетели своей. 30 Плачьте о себе: оплакивайте заблуждения вашей юности, исчезнувшей в суете и помышлениях лукавых; рыдайте над грехопадениями мужества и лет зрелых, которые беспощадно отданы в жертву честолюбию и любостяжанию, плотоугодию и роскоши; проливайте слезы над самими сединами старчества вашего, богатого летами, но не нравами благими, удалившего от вас мир, но не освободившего вас от мира. О себе плачьте: ибо сколько даров и природы, или более Творца ее и вашего, вами погублено! Сколько даров благодати отвергнуто или принято тщетно! Сколько благих движений духа и сердца принесено в жертву суетным обычаям мирским! Какое множество учинено явных грехопадений, которые, как камень, лежат теперь на вашей совести и тяготят душу! О себе плачьте: плачьте и всегда, тем более ныне, у гроба своего Спасителя и Господа. Ибо чем заплатили вы за несравненную любовь Его к вам недостойным? Какое употребление сделали из святых обетовании и заповедей Его? На какой кумир земной не меняли безумно Евангелия и Креста Его? Какую самую ничтожную выгоду земную не предпочитали делу вашего спасения? Плачьте о себе и о чадах ваших. Плачьте и о чадах, потому что они зачаты вами в беззакониях и рождены во грехах; потому что, вместо примера добра, вы служили для них нередко в соблазн и претыкание и, собирая для них наследие на земле, не приготовили им ничего на небе. Плачьте... и о чадах ваших, которые, оставив дом родительский, не вынесли из него с собою ни чистоты духа, ни чистоты тела, которые, преуспевая в познаниях мудрости земной, небрегут об уроках мудрости небесной, которые от малых лет быв преданы на жертву обычаям иноземным, сделались чуждыми между своих, холодными к вере и преданиям отцов. Плачьте о себе и о чадах ваших: ибо, при таком несчастном положении вещей, что ожидает вас и чад ваших в будущем? Ожидает гнев Божий на земле и на небе; ожидает расстройство здоровья, превращение благосостояния домашнего и всех отношений семейных; ожидают взаимные распри, плач и горесть... О себе плачьте и о чадах ваших: плачьте теперь, когда принимаются наши слезы и отираются рукою милосердного Спасителя, дабы не плакать вечно после, когда они не будут более приемлемы, и когда плачущие напрасно будут вопиять к горам: падите на нас! и холмам: скройте нас от лица грядущего гнева! (Лк. 23:30). Аминь. (Свт. Иннокентий Херсонский. «Великий пост», Слово в Великий Пяток). Грехи распинают Спасителя Пророк, узрев некогда Бога на Престоле, превознесенном славой, и чувствуя свою нечистоту и бренность, в ужасе воскликнул: «горе мне!.. ибо я человек с нечистыми устами… и глаза мои видели Царя, Господа Саваофа» (Ис.6:5). Что же, братия, должно сказать теперь нам, зря Бога, не превознесенного славой, а умаленного бесчестием, не на престоле, а во гробе? Чем должны назвать себя мы, помышляя, что эти язвы, сей гроб суть дело рук наших? О, окаянные мы человеки, которые грехами своими не только низвели на землю Сына Божия, но и вознесли на Крест и заключили во гробе! Ах, если бы грех не воздвиг ужасной преграды между небом и землей, и мы все, подобно пророку, зрели бы Бога, превознесенного славой: Сын Божий являлся бы в мире человеческом, как Он является в мирах ангельских; посещал бы землю, как домовладыка и друг. С какой радостью встречали и провожали бы Его неповрежденные сыны невинного праотца! А теперь!.. «О, кто даст голове моей воду и глазам моим – источник слез!» (Иер. 9:1), да плачем день и ночь над этим изображением, да рыдаем о том, что не только сами с высоты бессмертия низверглись во прах, но и низвергли во гроб Сына Божия! Такова, братия, сила греха! Он кажется минутным забвением долга, и возмущает целую вечность; совершается на малом пространстве земли, но потрясает все небеса; вредит, по-видимому, одному человеку, и Сам Сын Божий должен страдать для прощения его! Злополучный праотец, простер ли бы ты руку к плоду запрещенному, если бы провидел то, что предлежит теперь очам нашим? Пожелал ли бы соделаться как Бог, если бы ведал, что желание сие заставит Бога умереть на Кресте? Но, прошедшее невозвратимо! Человек может располагать только настоящим. И потому, что невозможно для нашего праотца, то совершенно возможно для нас, его потомков: мы можем спасать 31 Господа нашего от новых страданий. В самом деле, братия, плоды запрещенного древа растут не в одном Едеме, – везде; змеи-искусители доселе не перестают шептать в слух каждого: «нет, не умрете… будете, как боги» (Быт. 3:4-5). Преступая закон Божий, мы повторяем преступление нашего праотца; а повторяя его, этим самым снова заставляем страдать нашего Спасителя. Перед совершением каждого беззакония, Он предстает на суд нашей совести, как стоял некогда на суде Пилата, и ожидает от нас приговора: в нашей воле пустить и распять Его. Оставаясь твердыми в правде, верными истине, мы освобождаем Иисуса; а предаваясь греху, погружаясь в беззакония, осуждаем Его на Крест! Распять своего Спасителя!.. Распять не по неведению, как сделали это иудеи, почитая Его сыном плотника, а при совершенном познании, что Он есть Единородный Сын Божий!.. Кто не содрогнется при одной мысли об этом? Не поспешит скорее дать руку на отсечение, нежели согласится поднять оную на своего Господа и Судью? – Так, братия! – Но, что пользы в этих пламенных чувствах усердия, когда дела наши показывают противное? В самом деле, не согрешаем ли мы непрестанно? – Что же, – разве мы согрешаем в угождение нашему Спасителю? Разве грехи наши составляют целебный бальзам на эти язвы? Еще повторю: в нашей воле, верить, или не верить: но то несомненная истина, что когда мы предаемся беззакониям, то этим самым предаем на смерть нашего Господа. Это не мое слово, не разума человеческого гадание, а прямое и сильное внушение апостола, который говорит, что люди, вкусившие «дара небесного», и бывшие «причастниками Духа Святаго» (а кто из христиан не был причастником Духа, по крайней мере, в таинстве крещения?), что таковые люди, то есть все мы, христиане, отпадая от святой и чистой жизни в бездну нечестия и разврата, «снова распинают» Господа (Евр. 6:4-6). При этом свидетельстве должно умолкнуть всякое сомнение; после сего, середины нет: надобно или вести жизнь добродетельную, или принадлежать к числу распинателей Иисусовых: «Кто не со Мною, тот против Меня» (Лк. 11:23), – говорит Он Сам. Кто же из нас не на Тебя, Господи? Кто может предстать гробу сему и, лобызая язвы сии, сказать: я не давал Тебе лобзания Иудина? – Увы, «все уклонились, сделались равно непотребными; нет делающего добро, нет ни одног» (Пс. 13:3). Много ли же после сего, и чем разнятся нынешние поклонения и величания наши от тех покиваний головой, от тех приветствий: «радуйся царь Иудейский» (Мф. 27:29), которыми Божественный Страдалец приветствован был в претории Пилата? Одно сносное значение, один здравый смысл могут иметь поклонения грешников своему распятому Спасителю: когда соединены бывают с твердой решимостью не идти более путем беззакония, возлюбить чистоту совести и исправить свою жизнь. В сем случае грешник у гроба Господня подобен благоразумному разбойнику, который со креста через покаяние прямо вошел в рай. И таковых-то, братия, поклонников между грешниками ищет ныне Господь наш. «Подлинно ли правду говорите вы» (Пс. 57:2), – вещает Он нам ныне через пророка, – если в самом деле слова ваши и величания Меня не суть один праздный звук, если точно хотите явить ко Мне любовь свою: то «справедливо судите, сыны человеческие» (Пс. 57:1); «перестаньте делать зло; научитесь делать добро» (Ис. 1:16-17). С этими чувствами не бойтесь явиться у сего гроба, хотя он соделан вашими руками; не страшитесь лобызать сии язвы, хотя они причинены Мне вашими грехами: смело слагайте у подножия Креста Моего все бремя грехов ваших. Но, сложив, не возвращайтесь за этим бременем. Крест Спасителя вашего (если у вас уже нет желания облегчить его) не поникнет ни под какой тяжестью, но вы сами можете быть подавлены ею и низвергнуты в бездну, прежде нежели успеете вновь обратиться ко Мне и приблизиться ко Кресту Моему. Я, несмотря на славу, которой наслаждаюсь теперь, для того и продолжаю являться вам во всем образе прошедшего истощания Моего, да познают самые неразумные из вас, чего стоят Мне грехи ваши, и куда они влекут вас самих. Вразумитесь же и покайтесь! Иначе каждое ваше поклонение Кресту Моему обратится некогда в новое свидетельство против вас". Можем ли, братия, сказать на глас сей что-либо лучшее, кроме молитвы разбойника: «помяни меня, Господи... во Царствии Твоем!» (Лк. 23:42). Но, моляся устами благоразумного разбойника, возымеем и его сердце. Он уже не сходил с креста для продолжения пути беззакония; не отойдем и мы от сего гроба на прежний путь неправд наших. Возвратимся иным путем, – путем веры и 32 благочестия, чистоты и истины, смирения и кротости. У гроба Господня всего лучше начать погребение своего ветхого человека. Аминь. (Свт. Иннокентий Херсонский. «Страстная седмица», Слово в Великий Пяток). Место покаянию и слезам Одному благочестивому пустыннику надлежало сказать что-либо братии, ожидавшей от него наставления. Проникнутый глубоким чувством бедности человеческой, старец (преподобный Макарий Великий, Египетский), вместо всякого наставления, воскликнул: "Братия, станем плакать", – все пали на землю и пролили слезы. Знаю, братия, что и вы ожидаете теперь слова назидания, но уста мои невольно заключаются, при виде Господа, почивающего во гробе. Кто осмелится разглагольствовать, когда Он безмолвствует?.. И что можно сказать вам о Боге и Его правде, о человеке и его неправде, чего стократ сильнее не говорили бы эти язвы? Кого не тронут они, тот тронется ли от слабого слова человеческого? На Голгофе не было проповеди: там только рыдали и били себя в грудь (Лк. 23:48). И у сего гроба место не разглагольствованию, а покаянию и слезам. Братия! Господь и Спаситель наш во гробе: начнем же молиться и плакать. Аминь. (Свт. Иннокентий Херсонский. «Страстная седмица», Слово в Великий Пяток). Свт.Игнатий Брянчанинов Слово в Великий пяток на вечерне «Весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь» (Лк. 23:48). Какое было то зрелище, которое приводило зрителей в совершенное недоумение? Какое было то зрелище, которое запечатлевало уста зрителей молчанием и вместе потрясало души их? Приходили они на зрелище, чтобы удовлетворить любопытству; уходили с зрелища, ударяя себя в грудь и унося с собою страшное недоумение... Какое было это зрелище? На это зрелище смотрели не одни человеки – смотрели на него с ужасом и глубочайшим благоговением все ангелы Божии; предметы небесные уже не привлекали их внимания; взоры их устремились, приковались к зрелищу, открывшемуся на земле. Солнце увидело невиданное им и, не стерпевши увиденного, скрыло лучи свои, как человек закрывает очи при невыносимом для них зрелище; оно оделось в глубокий мрак, выражая мраком печаль, столько горькую, как горька смерть. Земля колебалась и потрясалась под событием, совершившимся на ней. Ветхозаветная Церковь разорвала свою великолепную завесу; так разрываются и не щадятся драгоценнейшие одежды при бедствии неотвратимом, решительном. «Весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь»... Какое это было зрелище? Было зрелище, которое ныне мы созерцаем в воспоминании, в совершаемом церковном служении, в священном Изображении, предлежащем нашим взорам. Зрелищем был Сын Божий, сошедший с небес, вочеловечившийся для спасения человеков, обруганный, убитый человеками. Какое чувство, как не чувство ужаса, должно всецело объять сердце при этом зрелище? Какое состояние, как не состояние совершенного недоумения, должно быть состоянием ума? Какое слово может быть произнесено при этом зрелище? Не замрет ли всякое человеческое слово во устах прежде исшествия из уст? «Весь народ, сшедшийся на сие зрелище, видя происходившее, возвращался, бия себя в грудь». Возвращались, ударяя себя в грудь, возвращались в недоумении и ужасе те, которые приходили посмотреть на Спасителя, висевшего на древе крестном, подобно плоду зрелому и краснеющему, приходили посмотреть с помыслом испытующим, из самомнения напыщенного и ложного. Вера молчала в них. Возгласило к ним померкшее солнце, возгласила к ним вострепетавшая земля, возгласили к ним камни, с треском расступаясь и подымаясь над могилами мертвецов, внезапно оживленных смертью Спасителя. Возвращались в ужасе тщетно любопытствовавшие: в ужасе не от совершенного Богоубийства, – в ужасе от грозного взора и гласа содрогнувшейся бесчувственной 33 природы, выразившей свое познание Бога пред не узнавшим Его человечеством. «Бия себя в грудь, возвращался» в страхе за себя, за плоть и кровь свою, в угождение которым пролита кровь, истерзано тело Богочеловека. В то время как иудеи, почивавшие на Законе, хвалившиеся обширным и точным знанием Закона, недоумевали, взирая на событие, предреченное Законом и пророками, взирая на самопроизвольную Жертву, которой они были бессознательными жрецами; в то время как иудеи недоумевали и возвращались, волнуемые опасением и мрачным предчувствием собственного бедствия, – стоял перед крестом и Жертвою язычник, сотник, стоял безотходно. Ему невозможно было уйти, потому что он начальствовал стражею, сторожившею Жертву; ему дана была эта счастливая невозможность, потому что таилась в сердце его вера, явная для Сердцеведца. Когда провозгласила природа свое исповедание Бога, сотник дал ответ на таинственный голос природы, дал ответ на таинственную исповедь исповедью явною и всенародною. «Воистину Он был Сын Божий», сказал он о казненном страннике, висящем пред очами его, узнав в казненном страннике Бога (Мф. 27:54). Иудеи, гордившиеся знанием буквы Закона и своею обрядовою наружною праведностью, недоумевали перед распятым на древе Сыном Человеческим и Сыном Божиим. С одной стороны, поражали их знамения: землетрясение, раздрание церковной завесы, глубокий мрак, наступивший в самый полдень; с другой – их ослепляли и ожесточали плотской разум и гордое самообольщение, представлявшие Мессию в блеске земной славы, пышным царем, завоевателем вселенной, в главе многочисленного войска, среди сонма роскошных царедворцев. В это время воин, язычник, исповедал казненного странника Богом; в это время исповедал Его Богом уголовный преступник. «Сойди со креста!» – насмешливо говорили Богочеловеку слепотствующие иудейские архиереи и книжники, не понимая, какую всесвятую Жертву, какое всесвятое и всесильное Всесожжение они принесли Богу, – «сойди со креста, чтобы мы видели, и уверуем» (Мк. 15:30,32). В это время грубый, невежественный разбойник признал Его Богом как восшедшего на крест по причине Божественной праведности Своей, а не по причине греха Своего. Телесными очами он видел обнаженного, близ себя распятого, подчиненного одной участи с собою, беспомощного нищего, осужденного и духовною и гражданскою властью, истерзанного, казненного и еще терзаемого и казнимого всеми выражениями ненависти; очами смиренного сердца он увидел Бога. Сильные, славные, разумные, праведные мира осыпали Бога ругательствами и насмешками, – разбойник обратился к Нему с благовременною и успешною молитвою: «помяни меня, Господи, когда придешь в Царствие Твое!» (Лук.23:42). Стояла при кресте и распятом на нем Господе Вечнодева Богоматерь. Как мечом, пронзено было печалью Ее сердце: предсказание святого старца Симеона исполнялось (Тебе же Самой душу пройдет оружие, сказал святой Богоприимец Пресвятой Деве. См. Лк. 2:35). Но Она ведала, что на кресте совершается искупление рода человеческого, Она ведала, что Сын Ее, Сын Божий, благоизволил взойти на крест и принести Себя в примирительную жертву за отверженное человечество; Она ведала, что Господь, совершив искупление чело-веков смертью, воскреснет и совоскресит с Собою человечество; Она ведала это – и безмолвствовала. Безмолвствовала Она пред величием события; безмолвствовала от преизобилия скорби; безмолвствовала пред совершавшеюся волею Божиею, против определений которой нет голоса. Стоял при кресте возлюбленный ученик Господа. Он смотрел на высоту креста, – в непостижимой любви добровольной Жертвы созерцал любовь Божественную. Божественная любовь есть источник Богословия. Она – дар Святаго Духа, и богословие – дар Святаго Духа (Рим. 5:5). Она открыла апостолам таинственное значение искупления. «Любовь Христова объемлет нас, богословствует ученик и посланник Христов, рассуждающих так: если один умер за всех, то все умерли» (2Кор. 5:14). По бесконечной любви, которую Господь имеет к человечеству и которую способен иметь один Господь, на кресте пострадало в лице Господа и умерло в лице Господа все человечество. Если же человечество пострадало в Нем, то и оправдалось в Нем; если умерло в Нем, то и оживотворилось в Нем. Смерть Господа соделалась источником жизни. Внезапно раздался с креста глас распятого Господа к Вечнодеве: «Жено! се, сын Твой»; потом глас к возлюбленному ученику: «се, Матерь твоя!» (Ин. 19:26-27). Уничтожая на древе крестном грех праотцов, совершенный ими при древе райском, рождая человечество в новую жизнь животворною смертью, Господь вступает в права Родоначальника человеческого и объявляет Свою 34 по человечеству Матерь матерью ученика и всех учеников Своих, христианского племени. Ветхий Адам заменяется Новым Адамом, падшая Ева – непорочною Мариею. «Если преступлением одного, сказал апостол, подверглись смерти многие, то тем более благодать Божия и дар по благодати одного Человека, Иисуса Христа, преизбыточествуют для многих» (Рим. 5:15). При посредстве Господа нашего Иисуса Христа излиты на род человеческий благодеяния бесчисленные и неизреченные: совершено не только искупление человеков, совершено усыновление их Богу. Озарившись созерцанием великого события, возвратимся, возлюбленные братия, в дома наши и унесем с собою глубокие, спасительные думы, ударяя этими думами в сердца наши. Мы воспоминали, мы живо созерцали деяние божественной любви, деяние, превысшее слова, превысшее постижения. На эту любовь мученики отозвались потоками крови своей, которую они пролили, как воду; на эту любовь отозвались преподобные умерщвлением плоти «со страстями и похотями» (Гал. 5:24); на эту любовь отозвались многие грешники потоками слез, сердечными воздыханиями, исповеданием своих согрешений, и почерпнули из нее исцеление душам; на эту любовь отозвались многие угнетенные скорбями и болезнями, и эта любовь растворила скорби их Божественным утешением. Отзовемся и мы на любовь к нам Господа нашего сочувствием Его любви: жизнью по Его всесвятым заповедям. Этого знамения любви Он требует от нас, и только это знамение любви Он принимает от нас. «Кто любит Меня, сказал Он, тот соблюдет слово Мое; нелюбящий Меня не соблюдает слов Моих» (Ин. 14:23-24). Если мы не отзовемся на любовь Господа к нам любовью к Нему, то кровь Богочеловека не пролита ли за нас напрасно? Не напрасно ли за нас истерзано Его всесвятое Тело? Не напрасно ли возложена на крестный жертвенник и заклана великая Жертва? Всесильно ходатайство ее за нас во спасение; всесильна и жалоба ее на тех, которые пренебрегут ею. Глас крови праведного Авеля восшел от земли на небо и предстал Богу с обвинением на пролившего эту кровь; глас великой Жертвы раздается среди самого неба, на самом престоле Божества, на котором восседает великая Жертва. Глас жалобы Ее есть вместе и Божие определение, изрекающее вечную казнь врагам и презрителям Сына Божия. «Что пользы в крови моей, когда я сойду в могилу?» (Пс. 29:10) вещает всесвятая Жертва, обвиняя христиан, искупленных Ею, принявших цену Ее в себя, низвергших Ее вместе с собою в смрад греховный. Ужасное преступление это совершается всяким, кто отнимет «члены у Христа», свои душу и тело, искупленные Христом и принадлежащие Христу, «чтобы сделать их членами блудницы» (1Кор. 6:15) разнообразным совокуплением со грехом. «Разве не знаете, говорит апостол, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас? Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог» (1Кор. 3:1617). Аминь. (Свт.Игнатий Брянчанинов, т.4, гл.22). Составил и адаптировал: о.Серафим Медведев, (Paraklit.org). 35