Е. В. Иванова Понятие языковой картины мира

УДК 81’373.47 Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2014. Вып. 1
Е. В. Иванова
О ГНЕЗДАХ, КОРОВАХ И КРАЕ ЗЕМЛИ
(О РЕКОНСТРУКЦИИ ЯЗЫКОВОЙ КАРТИНЫ МИРА)
Санкт-Петербургский государственный университет, Российская Федерация,
199034, Санкт-Петербург, Университетская наб., 7/9
В статье рассматриваются вопросы, связанные с исследованием языковой картины мира: соотношение языковой семантики и концептуализации, семантики и культуры, выявление национально-культурной коннотации, ее относительный характер. Библиогр. 26 назв.
Ключевые слова: языковая картина мира, культура, национально-культурная коннотация,
образность.
ON NESTS, COWS AND ENDS OF THE EARTH (ON THE RECONSTRUCTION OF THE
LANGUAGE PICTURE OF THE WORLD)
E. V. Ivanova
St. Petersburg State University, 7/9, Universitetskaya nab., St. Petersburg, 199034, Russian Federation
The paper deals with the issues concerning the investigation of the language picture of the world: the
correlation between the language semantics and the conceptualization, semantics and culture, identification of the national cultural connotation and its relative character. Refs 26.
Keywords: language picture of the world, culture, national cultural connotation, imagery.
Понятие языковой картины мира (ЯКМ), прочно вошедшее за последние двадцать лет в научный обиход, позволило по-новому взглянуть на семантику языковых
единиц и описать ее как отражение мировосприятия, обусловленного культурноисторическими и природно-географическими условиями проживания языкового
социума.
ЯКМ рассматривают как «заключенную в языке интерпретацию действительности» [1, с. 88], как схему восприятия действительности, зафиксированную в языке и специфичную для данного коллектива [2, с. 9], т. е. семантика языковых знаков
трактуется не как непосредственное, фотографическое отображение мира, а как
фиксирование представления социума о нем.
В научной литературе, стоявшей у истоков формирования данного понятия
в отечественной лингвистике, указывалось, что ЯКМ не дана лингвисту непосредственно, что для изучения ЯКМ ее необходимо реконструировать [3, с. 24]. При этом
следует подчеркнуть, что подобная реконструкция предполагает гипотетическое
моделирование некой концептуальной области, выстраиваемой над семантическим
пространством, образованным совокупностью языковых единиц. Как известно,
когнитивная лингвистика оперирует понятиями различных концептуальных пространств и моделей (например, ментальные пространства Ж. Фоконье и М. Тернера, модель понимания и порождения текста Т. А. ван Дейка и В. Кинча), ЯКМ представляет собой одно из них. Это, по сути, комплексная, многогранная когнитивная
структура, полное описание которой на практике вряд ли достижимо. Исследователи могут ставить своей задачей описать лишь отдельные ее фрагменты.
Как известно, язык эволюционирует медленно, поэтому его семантика отражает
пережиточную в значительной степени картину мира [4, с. 100]. Реконструируемая
136
концептуализация мира в языке является синхронно-диахронической, поскольку
базируется на семантике языковых единиц, просуществовавших не одно столетие.
Закрепленное в их семантике, особенно во внутренней форме, знание рассматривается лингвистами как результат «наивного» [5, с. 39; 2, с. 10], обыденного восприятия
порядка вещей в противоположность научному их пониманию и объяснению.
ЯКМ является в целом упрощенной и устаревшей моделью мира, что отнюдь не
умаляет ее значимости и интереса для проведения лингвистических исследований.
Так, например, фразеологическая единица «на краю земли» хранит в себе представление о том, что у земли есть край, что не мешает современным носителям русского языка использовать ее при описании каких-либо отдаленных мест. Следует
отметить, что буквальное значение слов и словосочетаний часто не осознается говорящими на данном языке, свидетельством чему является, например, надпись на
стенде при выезде с территории одного крупного магазина в Петербурге: «До свидания и до встречи!». Автор надписи и многие видящие ее люди не осознают, что
по внутренней форме/этимологическому значению первое клише синонимично второму. Как отмечает Н. Н. Амосова, мотивировка идиомы заслоняется традиционной
условностью ее целостного значения [6, с. 79]. Это, безусловно, справедливо и для
других языковых единиц, чья внутренняя форма стирается из-за их частого употребления. С другой стороны, экспериментально подтверждено, что внутренняя форма фразеологической единицы является важной для понимания ее значения [7; 8,
с. 23]. Об этом свидетельствуют также и случаи ложной этимологии [8, с. 24]. В итоге,
можно заключить, что в целом в процессе коммуникации действуют обе тенденции,
преобладание одной или другой зависит от конкретных условий (знание языковой
единицы, частота ее употребления и др.).
Что касается края земли, то возможно предположить, что в сознании говорящего или слушающего может возникать размытая «картинка» этого края, отнюдь
не мешающая знаниям о том, что края у земли на самом деле нет. Так это или нет,
можно установить, лишь проведя психолингвистические эксперименты с достаточно большим количеством участников.
Интересно, что в английском языке образ края земли также присутствует: to go
to the ends of the earth — to do everything possible, even if it is difficult, in order to get or
achieve smth. Однако измеряет он иную «дальность» — далеко идущие усилия, направленные на достижение цели, т. е. характеристику не физического пространства,
а интенсивности действий. Но сам образ — тот же самый, и трудность добраться до
этого края земли подразумевается в обоих языках.
Таким образом, язык создает свой «промежуточный мир», о котором писал
Л. Вайсгербер [9] и от которого никак нельзя ожидать соответствия современным
взглядам на мир.
Если мы хотим получить более приближенные к современным знания о мире, мы
должны обратиться к недавно возникшим языковым единицам, например, к антипословицам. Антипословица — это суждение, построенное на основе традиционной
пословицы и изменяющее ее значение. Оно называется антипословицей потому, что
отрицает утверждаемые пословицей нормы и правила поведения, часто высмеивает
их или же демонстрирует несерьезное к ним отношение. Антипословицы отражают
происходящие в обществе изменения, неприятие и осуждение традиционного понимания миропорядка, стремление человека выделиться из толпы и самоутвердиться.
137
Если сопоставить антипословицы с пословицами, можно обнаружить многообразные изменения во взглядах и жизни общества.
В пословичной картине мира важным является представление о силе денег и их
власти над людьми (Money will do anything), в антипословичной картине мира появляются новые единицы знания о том, что все в этом мире очень дорого, что цены
растут.
Prices seem to think there is plenty of room at the top (There’s always room at the top).
It used to be that a fool and his money were soon parted — now it happens to everybody
(A fool and his money are soon parted).
Eat, drink and be merry for tomorrow you may not be able to afford it (Eat, drink, and be
merry (for tomorrow we may die).
В то же время антипословицы относятся к разным временным срезам, между
некоторыми их них временной промежуток составляет несколько десятков лет, поэтому получаемый на основе их анализа фрагмент ЯКМ можно рассматривать как
современный только с оговорками.
Итак, ЯКМ — это концептуальное пространство (когнитивная структура, содержательное пространство), отражающее интерпретацию мира в языке, взятую
в широком временном диапазоне.
Возникает закономерный вопрос о том, все ли языковые характеристики можно
рассматривать как связанные с процессом концептуализации мира. Так, например,
И. Г. Рузин полагает, что целый ряд языковых фактов трудно объяснить концептуализацией и в качестве примера приводит отсутствие у глагола «мычать» формы
совершенного вида, обозначающей однократное действие, по аналогии с глаголом
«пищать»: пищать — пискнуть [10, с. 48]. Однако мы можем задаться вопросом:
А разве корове свойственно издавать короткие, однократные звуки? Мычание коровы достаточно продолжительно по времени. Аналогичным образом можно объяснить и отсутствие подобных форм у глаголов «верещать» и «лепетать», которые
по своей семантике связаны с последовательными, взаимосвязанными звуками и не
нуждаются в формах, обозначающих однократное действие. Завершение действия
у данных глаголов передается формами «промычала, проверещал, пролепетал», не
связанными с выражением краткости.
Надо констатировать, что вопрос обусловленности различных языковых фактов концептуализацией требует проведения конкретных исследований. Связан этот
вопрос и с идиоматичностью сочетаемости, различающейся в разных языках и имеющей своим следствием ошибки в переводе. В самом деле, в английском и русском
языках словосочетания “to play the part” и «играть роль» имеют значения, как связанные с исполнением роли в театре или кино, так и относящиеся к значимости какоголибо субъекта в каком-либо процессе. В испанском о роли в театре или кино следует
говорить, используя глагол “interpretar” (interpretar un papel), а о значимости субъекта — глагол “jugar” (jugar un papel). Означает ли такое различие несовпадение в концептуализации? Думается, да. В этом отношении представляется целесообразным
согласиться с мнением Н. Н. Кирилловой о том, что у каждого народа своя логика
отношений между объектами окружающего мира, свое видение взаимосвязи между
ними [11, с. 14–16]. В данном случае проявляется именно такая национальная логика
138
видения миропорядка: у англичан и русских исполнение роли в театре ассоциируется со значимостью иного субъекта (не актера) в иной ситуации (не театральной),
а у испанцев — нет.
Если придерживаться точки зрения, что языковая система отражает своей семантикой представление социума о мире, т. е. концептуализацию в общественном
сознании объектов внешнего и внутреннего мира человека, их характеристик и связей, то вполне логично заключить, что все единицы лексики и фразеологии связаны
с выражением этой концептуализации. Лексические и фразеологические языковые
знаки соотносятся по своей семантике с результатами познания и интерпретации
мира, каждая из них выражает некую «единицу опыта».
Возникает и иной вопрос: Как связана концептуализация мира в языке с культурой народа и соотносятся ли выявляемые различия в языковой концептуализации
разных народов с различиями в их культурах?
Исследователи неоднократно отмечали, что язык участвует в хранении, воспроизводстве и передаче культуры [12; 13, с. 224]. При этом семантика языкового знака
рассматривается как обладающая своего рода «культурной памятью»: на ее основе можно реконструировать те или иные факторы культуры [14; 15]. В этой связи
следует непременно подчеркнуть существование двух сторон в той роли «хранителя культуры», которую играет язык. Язык служит инструментом создания многочисленных текстов (философских, религиозных, литературных и др.), образующих
собой культурное наследие народа, и выступает как средство познания культуры
в процессе онтогенеза и филогенеза. И в то же время сама по себе языковая семантика, репрезентированная языковыми знаками, взятыми в парадигматике, отражает
результаты познания и интерпретации мира, осуществленные в рамках определенной культуры и несущие на себе ее печать. Именно эта сторона соотнесена в первую
очередь с исследованиями языковой картины мира и описанием концептуализации
мира на основе языковых данных.
ЯКМ тесно связана с культурой народа, его историей, природно-географическими условиями его проживания. В какой мере наблюдаемые различия в концептуализации мира в разных языках можно рассматривать как культурные, остается
дискуссионным вопросом и зависит от понимания феномена культуры исследователем. Если рассматривать культуру в широком смысле как совокупность результатов
и процессов любой социальной деятельности человека, слагающейся из материальной и духовной форм, в соответствии с определением, предложенным Е. М. Верещагиным и В. Г. Костомаровым [16, с. 23], то возможно выявить в семантике языкового
знака набор признаков, соотнесенных с деятельностью человека. При таком подходе
культура оказывается противопоставленной природе как совокупности внешних, не
зависящих от человека условий его существования [16, с. 23], соответственно, выявленный набор признаков противопоставляется признакам, связанным с природными условиями проживания социума-носителя языка.
При анализе отражения культуры народа в языковых единицах необходимо
учитывать, что культура всякого сложного общества полиморфна, что основу ее составляют универсальные черты, определяющие в целом развитие цивилизации [17,
с. 266, 273]. В этой связи возникают определенные сложности при выделении национально-специфических черт культуры и культурно-специфических характеристик
языковых знаков. Необходимость поиска обязательной связи между особенностя139
ми семантики и культурными знаками (концептами, мифологемами, стереотипами
и эталонами) для установления присутствия национально-культурного компонента/национально-культурной коннотации выдвигается рядом ученых1. Необходимо
учитывать относительность выделения национально-культурной коннотации. Так,
при сопоставлении с русским языком английское слово castle представляет собой
наименование реалии, отсутствующей в русской бытовой культуре и не нашедшей
отражения в пословичном фонде, а при сопоставлении с испанским оно перестает
быть наименованием национально-специфичного объекта.
A fair wife and a frontier castle breed quarrels.
Castillos muy altos vienen de repente al suelo.
По всей видимости, говорить о национально-культурной коннотации следует
в первую очередь в связи с наименованиями реалий, наименованиями национальноспецифических абстрактных концептов и национально-окрашенных концептов. Так,
например, наименованиями реалий выступают названия денежных знаков и ряда
продуктов питания (Take care of the pence and the pounds will take care of themselves;
Копейка рубль бережет; Too much pudding will choke a dog; Не та хозяйка, которая
говорит, а которая щи варит). К наименованиям национально-специфических абстрактных концептов можно отнести английское privacy и русское «авось». К наименованиям национально-окрашенных — английское tea и русское «хлеб». Последняя
группа представляет собой наименования предметных и абстрактных денотатов,
имеющихся в обеих сравниваемых культурах, но обладающих в них определенными
специфическими коннотациями.
Природно-географические условия откладывают свой отпечаток на ЯКМ. Так,
в английском языке существует используемый в пассиве фразовый глагол to be rained
off (of an event, to be cancelled or to have to stop because it is raining), отражающий
пагубное воздействие дождя, столь часто идущего в Великобритании, на события
общественной жизни. В русском языке подобного соответствия нет. В английских
пословицах преобладающим компонентом-наименованием ландшафта является sea,
а в русских — лес (Being on sea, sail; being on land, settle; В лесу медведь, а дома мачеха).
И наконец, возможно обнаружить черты концептуализации мира в языковых
знаках, связанных не с культурой или природными условиями проживания социума, а с закономерностями когниции, например, восприятием абстрактного через
конкретное.
Особый интерес при исследовании ЯКМ представляет ее сопоставительный
анализ с другими ЯКМ, а в рамках сопоставительного анализа — изучение сходства
и различия в образной концептуализации действительности. Подобный анализ позволяет выявить общие закономерности образного видения мира и различия в образном «освоении» действительности между языковыми социумами. Например,
английское nest, испанское nido, русское «гнездо», восходящие к единому индоевропейскому корню, имеют значение «семейный очаг». Это значение прослеживается также у латинского nidus. При этом в английском дополнительным семантическим признаком является безопасность этого места для того, чтобы растить в нем
детей (“the home, thought of as the safe place where parents bring up their children”), а
1
140
См.: [18, с. 37–40; 13, с. 231].
в русском и испанском этот признак отсутствует (жилье, жилище, дом; hogar de una
persona o de una familia). Трудно сказать, без проведения специальных исследований,
явилось ли это значение заимствованным из латыни в один или все рассматриваемые языки или развивалось в них параллельно, или заимствовалось из одного в другой. В данном случае это не имеет принципиального значения. Важно другое: для
всех трех социумов характерна ассоциация птичьего гнезда с уютом и комфортом
человеческого жилища. Была ли эта ассоциация привнесена извне или нет, не имеет
значения, так как коль скоро она воспринята народом, значит, близка ему.
Интересен также и тот факт, что во всех трех языках развивается значение прямо противоположное рассматриваемому, а именно «притон». Это значение отсутствует у латинского соответствия. Связано его возникновение, по-видимому, уже не
столько с птичьим гнездом, сколько с гнездом, где обитают насекомые (например,
осиное гнездо).
По поводу существования подобных параллелей у исследователей существуют
различные мнения. Одни исследователи полагают, что совпадение в мотивах образности, особенно отмечаемое в нескольких языках, свидетельствует о едином источнике происхождения языковых единиц [19, с. 40], другие считают, что независимые
друг от друга совпадения в образах возможны [20, с. 83]. Можно предположить, что
истина, как всегда, кроется где-то посередине и что в языке имеют место оба явления.
Общие закономерности мировосприятия можно обнаружить также, например,
при анализе фрагментов ЯКМ, связанных с наименованиями животных в разных
языках, при сопоставлении, например, семантики слов cow, vaca, «корова». Все три
слова развивают в сниженно-разговорном слое лексики значение «женщина»: англ.
an unpleasant or disliked woman, исп. mujer gorda, русск. о толстой, неуклюжей и неповоротливой женщине. Во всех трех языках присутствует пейоративная оценка,
при этом в английском указывается лишь на существование неприятных черт у женщины, в испанском — на ее избыточную массу тела, в русском, помимо последней
характеристики, присутствует и указание на неуклюжесть и неповоротливость. Эта
тема находит свое продолжение во фразеологии: в английском и русском существуют
фразеологические единицы (ФЕ), описывающие неуклюжесть (awkward as a cow on a
crutch / on roller skates, как корова на льду). В испанском существует ФЕ ponerse como
una vaca (oчень растолстеть), estar como una vaca (быть толстым). Сопоставление выявляет общие черты в восприятии как коровы, так и женщины. У англичан и русских
корова ассоциируется с неуклюжестью, у испанцев и русских — с большой массой
тела. При этом, если, например, при наименовании человека словами rat / rata / крыса,
есть основание говорить о негативном отношении к этому животному, которое проецируется на негативное отношение к человеку, в случае с коровой подобное вряд ли
можно предположить. Негативное отношение вызывает не само животное, а человек,
женщина, чьи физические характеристики ассоциируются с внешним видом и свойствами коровы. Само наличие образных параллелей в указанных языках весьма примечательно и, думается, свидетельствует в данном конкретном случае о совпадении
образного осмысления действительности, нежели о заимствовании. В пользу первого говорят неполное совпадение значений лексем и фразеологических единиц в трех
языках и неполное совпадение образов фразеологических единиц.
В связи с существованием параллельных по значению единиц sacred cow, vaca
sagrada, «священная корова», описывающих не подлежащие критике персоны или
141
явления, возникает закономерный вопрос: концептуализацию мира какого социума
они отражают? Аналогичный вопрос возникает и при рассмотрении более ранних по
своему возникновению фразеологических единиц to build castles in the air, construer
castillos en el aire, строить воздушные замки, предположительно происходящих от
французского фразеологизма “construire/bâtir des châteaux en Espagne”.
Иными словами, это вопрос о том, каким образом следует анализировать заимствованные языковые единицы при описании концептуализации мира в языке
и с какой культурой связывать эти единицы. Как отмечалось выше, в русском пословичном фонде, например, имеющем преимущественно народное происхождение,
компонент «замок» не отмечен, но он встречается в заимствованном фразеологическом словосочетании. Еще шире, это вопрос о синхронном или диахроническом
описании концептуализации при анализе ЯКМ.
Представляется, что поскольку иноязычная единица вошла в язык и принята
народом, постольку инкорпорирована в ЯКМ и закреплена в этой единице концептуализация действительности. Исследователь ЯКМ опирается в своем анализе не
только на современное значение слова или фразеологизма и их внутреннюю форму,
но, по возможности, также и на этимологическое значение и мотивировку. Таким
образом, как отмечалось выше, реконструкция ЯКМ является синхронно-диахронической и при ее описании необходимо принимать во внимание как черты, обусловленные национально-специфическими характеристиками культуры, так и черты,
связанные с общими для двух или нескольких народов явлениями культуры. Кроме
того, тесно взаимосвязанные с культурой и влияющие на нее природно-географические условия проживания народа, а также не зависимые от культуры закономерности познания мира должны быть учтены в процессе реконструкции ЯКМ.
Во многих исследованиях, посвященных ЯКМ, ее описание осуществляется на
основе традиционного семантического анализа2. Безусловно, анализ ЯКМ не может обойтись без исследования значения и внутренней формы языковых единиц,
их соотношения, выделения лексико-семантических или тематических групп, теории поля. Однако если рассматривать ЯКМ как концептуальное пространство, которое выстраивается над семантическим пространством, возникает необходимость
в единицах описания этого концептуального пространства. В качестве таковой было
предложено понятие когнитемы, определяемой как функционально значимый для
моделирования фрагмента языковой картины мира, концепта или прототипа отрезок знания, извлекаемый из языковой семантики [21, с. 57]. Удобство использования
понятия когнитемы заключается в том, что оно позволяет выделять единообразные единицы в содержательном пространстве, соотнесенном как со значением, так
и с внутренней формой языковых знаков.
Например, при рассмотрении фрагмента ЯКМ, представленного образованными от слова “wolf ” производными, фразеологическими словосочетаниями и пословицами, можно выделить когнитемы “a wolf is always hungry” (to wolf ‘devour food
greedily’; to keep the wolf from the door ‘stop sb. feeling hungry’, as hungry as a wolf),
“a wolf is dangerous”, “a dangerous person is like a wolf ” (Do not wake a sleeping wolf, The
lone sheep is in danger of the wolf) и целый ряд других.
2
142
См. работы [22; 23, 24, 25 и др.]
Возможности когнитемного анализа продемонстрированы, в частности, в исследовании А. А. Бутиной, посвященном анализу концептов кошки и собаки в английской языковой картине мира [26].
В заключение необходимо отметить, что исследование фрагментов ЯКМ различных языков и их сопоставительный анализ представляют собой перспективное
и далеко не исчерпавшее себя направление в антропоцентрической парадигме описания языков.
Литература
1. Бартминьский Е. Языковой образ мира: очерки по этнолингвистике. М., 2005. 528 с.
2. Яковлева Е. С. Фрагменты русской языковой картины мира (модели пространства, времени
и восприятия). М., 1994. 344 с.
3. Роль человеческого фактора в языке. Язык и картина мира / отв. ред. Б. А. Серебренников. М.,
1988. 216 c.
4. Касевич В. Б. Языковые и текстовые знания // Вопросы языкознания. 1990. № 6. С. 98–101.
5. Апресян Ю. Д. Образ человека по данным языка: попытка системного анализа // Вопросы языкознания. 1995. № 1. С. 37–67.
6. Амосова Н. Н. Основы английской фразеологии. Л., 1963. 208 c.
7. Gibbs R. W. Psycholinguistics of idiomaticity // Cognitive linguistics. Berlin, New York, 1990. Vol. 4.
P. 417–447.
8. Проблемы фразеологической семантики / отв. ред. Г. А. Лилич. СПб., 1996. 173 c.
9. Weisgerber L. Vom Weldbild der Deutchen Sprache. Dusseldorf, 1953. 267 S.
10. Рузин И. Г. Возможности и пределы концептуального объяснения языковых фактов // Вопросы языкознания. 1996. № 5. С. 39–50.
11. Кириллова Н. Н. Основы идиоэтнической фразеологии романских языков: автореф. дис. …
д-ра филол. наук. СПб., 1991. 30 c.
12. Гак В. Г. Язык и культура: Язык или культура? // Язык и культура. Тезисы докладов международной научной конференции. М., 2001. С. 13–14.
13. Телия В. Н. Русская фразеология. М., 1996. 286 с.
14. Черданцева Т. З. Идиоматика и культура (постановка вопроса) // Вопросы языкознания. 1996.
№ 1. С. 58–70.
15. Яковлева Е. С. О понятии «культурная память» в применении к семантике слов // Вопросы
языкознания. 1998. № 3. С. 43–73.
16. Верещагин Е. М., Костомаров В. Г. Язык и культура. Лингвострановедение в преподавании. М.,
1990. 248 с.
17. Ерасов Б. С. Социальная культурология. М., 1997. 599 с.
18. Добровольский Д. О. Национально-культурная специфика во фразеологии // Вопросы языкознания. 1997. № 6. С. 37–48.
19. Григас К. И. Литовские пословицы: Сравнительное исследование. Вильнюс, 1987. 334 с.
20. Мокиенко В. М. В глубь поговорок. М., 1975. 175 c.
21. Иванова Е. В. Пословичные картины мира. СПб., 2002. 156 с.
22. Цивьян Т. В. Лингвистические основы балканской модели мира. М., 1990. 208 с.
23. Литвинова Т. А. Номинации человека как отражение языковой картины мира: автореф. дис.
… канд. филол. наук. Воронеж, 2011. 20 с.
24. Топорова Т. В. Семантическая структура древнегерманской модели мира. М., 1994. 190 с.
25. Силинская Н. П. Концепты отрицательных эмоций в английской фразеологической картине
мира: автореф. дис. … канд. филол. наук. СПб., 2008. 22 с.
26. Бутина А. А. Концепты Cat и Dog в английской языковой картине мира: автореф. дис. … канд.
филол. наук. СПб., 2012. 22 с.
Статья поступила в редакцию 18 декабря 2013 г.
Контактная информация
Иванова Елизавета Васильевна — доктор филологических наук, профессор; [email protected]
Ivanova Elisaveta V. — Doctor of Philology, Professor; [email protected]
143