Торубарова Т.В. МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ
реклама
МЕТАФИЗИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ПСИХОЛОГИИ Р. ДЕКАРТА Торубарова Т.В. д.филос.н., проф.кафедры философии КГУ (Курск) В основе учения Р. Декарта о душе лежит проблема рефлексии. Современная психология, по существу, исключает понимание души, заменяя это понимание сугубо эмпирическим сознанием. Все метафизические проблемы, а также те проблемы, которые ныне считаются психологическими, имеют непосредственное отношение к миру, где уже случилось восприятие. Восприятие, в смысле латинского слова perceptio, понимается в самом широком значении. Проблемы возникают в том мире, в котором уже имеет место восприятие. Ведь важно заниматься тем, что уже так или иначе воспринято. Тогда определяется и сфера всего того, чего нельзя воспринимать. Принцип ego cogito допускает хотя бы одно несомненное существование в мире. И это есть существование мыслящего Я, способного к восприятию Я, коль скоро восприятие понимается в самом широком смысле. «Таким образом, - пишет Декарт, - из одного того, что я уверен в своем существовании и в то же время не замечаю ничего иного, относящегося к моей природе, или сущности, помимо того , что я – вещь мыслящая, я справедливо заключаю, что сущность моя состоит лишь в том, что я – мыслящая вещь. И, хотя, быть может (а как я скажу позднее, наверняка), я обладаю телом, теснейшим образом со мной сопряженным, все же, поскольку, с одной стороны, у меня есть ясная и отчетливая идея себя самого как вещи только мыслящей и не протяженной, а с другой – отчетливая идея тела как вещи исключительно протяженной, но не мыслящей, я убежден, что я поистине отличен от моего тела и могу существовать без него» [1, 62-63]. Если в мире имеет место, подлинно осмысливающее и осмысленное восприятие, тогда этот мир в принципе познаваем. Такого рода восприятие имплицитно содержит в себе все возможное знание. В своем трактате «Страсти души» Декарт пишет: «Восприятия, относимые только к душе, - это те, действие которых чувствуется как бы в самой душе и ближайшая причина которых обычно неизвестна. …все наши восприятия, как относимые к внешним предметам, так и относимые к различным состояниям нашего тела, в действительности являются страстями в отношении нашей души…» [2, 493]. То есть сознание предполагает такое состояние, которое объединяет и предмет и того, кто испытывает ощущения по отношению к этому предмету. Это и есть душа, которая ощущает и мыслит. Достаточно существования хотя бы одной мыслящей вещи, res cogitans, чтобы осуществлялось познание или восприятие телесного мира во всей его протяженности, т. е. res extensa. Суть не в том, что есть какая-то вещь, наделенная способностью или свойством мышления; и даже не в том, что человек есть действительно вещь мыслящая. Как вещь, человек состоит из души и тела. И, будучи телесным существом, человек занимает свое место в непрерывной природной цепи, которая охватывает весь природный порядок вещей. Но, если человек есть res cogitans, то он оказывается как бы вне этой каузальной цепи бытия. Согласно Декарту, я постигаю телесные вещи ясно и отчетливо в той мере, в какой они лишь протяженные (res extensa), тогда как мыслящая вещь (res cogitans) осознается ясно и отчетливо, если она есть вещь не протяженная. Природа интеллигибельна лишь в той степени, в какой она может быть редуцирована к протяженности как таковой. Отсюда противопоставление res cogitans и res extensa, онтологическое различие между разумом и природой, получившее в философии наименование картезианского дуализма. Этот дуализм выражает дух новоевропейской науки в противовес духу аристотелевской физики. Когда Декарт говорит, что мы постигаем вещи ясно и отчетливо в той мере, в какой они сугубо протяженные, то он тем самым утверждает, что допущение в природе каких-либо жизненных или оккультных сил, каких-либо влечений и стремлений, присущих физически изучаемым вещам не допустимо. Природа в естествознании рационально устроена и рационально познаваема в той только степени, в какой из нее устранены всякие чувствующие и мыслящие агенты, разного рода сказочные и мифические сущности. Протяженность есть самая фундаментальная характеристика телесных вещей, из которой производными оказываются движения и формы, не говоря уже о твердости, проницаемости и т. д. С другой стороны, в отношении к мыслящему Я, ego cogito, мы ясно и отчетливо способны познавать внутренний мир человеческой личности лишь в той мере, в какой он есть непротяженный, в какой он есть внутренне нами осознаваемый. Сознание оказывается вне различения души и тела, поскольку сознание определяется как исходное начало новой метафизической позиции. Эта позиция выдвигает на первый план «рефлексию сознания и, таким образом, является одновременно определением сознания как самосознания. Без этого нет никакого сознания. То есть любое сознание, о котором идет речь у Декарта, есть самосознание. Сознание меня не как эмпирического субъекта, а как сознание сознания. Сознание, сознающее себя. И поэтому оно избавляет нас от предположений и допущений о каком-либо конкретном, определенном физическом носителе этого сознания» [3, 262]. Речь идет о феномене осознавания. В период Нового времени восприятие, мысль, сознание – все это называлось идеей и входило в сферу идей. В своем ответе на возражения по поводу его третьего «Размышления», сформулированные Гоббсом, Декарт вразумляет: «Все твои рассуждения об идеях не заслуживают ответа, ибо ты ограничиваешь понятие идеи всего лишь образами, запечатленными в нашей фантазии, я же распространяю его на все умопостигаемое» [4, 286]. Душа, говоря в терминах современной психологии, 2 есть наша психика, которая во всех своих состояниях, т. е. будь то хотение или отвращение, доверие или боязнь, любовь или ненависть и т. п., поскольку все это осознается, это все как раз и есть идеи. Говоря о сущности человеческой души в ответ на возражение против его второго «Размышления», Декарт разъясняет, что душа есть наиболее глубинная и самая сокровенная часть цельного человеческого существа [4, 203]; ибо разговаривать с человеческой душой, – это значит строить и входить в диалог «с тем глубинным началом, благодаря которому человек живет, чувствует, двигается, мыслит…» [4, 205]. Мысль есть все то, согласно Декарту, что мы имеем как непосредственно нами знаемое. Даже любое ощущение, если это ясно и отчетливо сознаваемое ощущение, есть мысль или сознание. Любое ощущение есть идея в той мере, в какой я непосредственно знаю, что именно ощущаю. «Ведь я не считаю, – пишет Декарт, – будто … идея имеет ту же природу, что и образы материальных вещей, расцвеченные нашей фантазией. Напротив, она представляет собой нечто воспринимаемое интеллектом – постигающим, или выносящим суждение, или умозаключающим…» [4, 112]. Не существует идей вне разума, вне постигающего и воспринимающего разума. Речь идет, прежде всего, о реальности сознательной жизни. Поэтому идея есть форма мысли как таковой, благодаря которой мы непосредственно знаем наши мысли. Идеи не есть образы фантазии или воображения. Они не есть даже предметные представления, т. е. представления тех или иных предметов. Не о том или ином содержании идет речь, но о форме нашей мысли. Только благодаря форме, оформленности как таковой, мы непосредственно узнаем или знаем наши мысли. Идея есть элемент нашей мысли. Но мы мыслим во времени. Тем самым, прошлое есть исторический элемент человеческого сознания. Мы сталкиваемся в мире с разного рода вещами и событиями, которые уже как-то оговорены, так или иначе названы. Новое по своему смыслу слово формируется всегда в диалогически напряженной сфере чужих слов, оценок и акцентов. Имена вещам, пишет Декарт, даются, как правило, не обдуманно, «а посему имена эти далеко не всегда подобающим образом соответствуют сути; нам же дозволено не изменять эти имена (после того как они уже вошли в обиход), но лишь вносить поправки в их смысл, когда мы замечаем, что другие неверно их понимают. Так, поскольку древние люди, возможно, не отличали в нас то начало, благодаря которому мы мыслим, они нарекли то и другое общим именем души; позднее, приметив, что мышление отлично от питания, они мыслящее начало назвали умом и решили, что это – главная часть души. Я же, обратив внимание на то, что начало, способствующее питанию, во всех отношениях отлично от мыслящего, заявил, что слово «душа» двусмысленно, поскольку его понимают в обоих значениях. Поэтому, дабы его понимали только в смысле первичного акта или в смысле основной человеческой формы, оно должно применяться исключительно к мыслящему первоначалу, и во избежании двусмысленности я, как правило, именую это умом; притом я рассматриваю ум не как часть души, но как мыслящую душу в целом» [4, 279]. 3 Так Декарт отвечает на одно из обширных возражений на его «Размышления» П. Гассенди, которого, в силу ему присущего, и явно выраженного материализма, Декарт называет «Плотью». В этом ответе разъясняется та новая метафизическая позиция, которую Декарт разрабатывал в своих трактатах и которая определяет его психологию, составляющую содержание его книги «Страсти души». В основе этой метафизической позиции лежит понимание бытия как сознания. Речь идет о скрытой или явно выраженной, как это имеет место в случае Декарта и Б. Спинозы, позиции сознательного человека в мире. Речь идет о человеческой сознательности вообще в качестве свободного элемента познания мира, общественно устройства и жизни как таковой, неотъемлемого от разумно действующего индивидуума и соразмерного с ним. Классическая философия, начиная с Декарта, «совершенно явно предполагает абстракцию способности осознавания, рассматривая эту способность в предельном, мыслимо возможном, чуть ли ни божественном виде. Создает ли человек познавательные объекты или производит знаки, устанавливает ли общественные отношения с другими индивидами или совершает нравственные деяния, он, согласно классической философии, везде и в любой момент способен самосознательно воспроизвести источник, основу, побудительные мотивы и механизмы своего действия» [5, 382]. Коль скоро утверждается такая способность осознавания, чистая способность осознавания, взятая в предельном виде, где субъект действия и познания фигурирует «в качестве абстрактно-божественного модуля универсальной перцепции», то это означает, что ни в самом сознании, ни, так сказать, в душевной жизни, причем в каких-угодно присущих ей глубинах, «нет ничего такого, что не поддавалось бы переплавке самосознанием; все содержания, состояния и слои сознания воспроизводимы полностью и без остатка на уровне самосознания, могут быть охвачены и пройдены одним непрерывным движением «я» и затем уже удерживаемы как контролируемо функционирующее образование, как конструкция» [5, 382]. Допускается, говоря иначе, что любой процесс, который изучается и в котором человек с его сознанием участвует, можно перевести в разумную форму, включая и его внутренний мир, в силу чего человеческий индивидуум со всеми страстями его души совершенно прозрачен для себя в такой способности осознавания. Вот почему Декарт говорит, что рассматривает ум «не как часть души, но как мыслящую душу в целом». Уточняя основные понятия своих «Размышлений» Декарт пишет: «Словом мышление я объемлю все то, что существует в нас таким образом, что мы непосредственно это осознаем. Так, все действия воли, интеллекта, воображения и чувств суть мысли». «Под именем идея я разумею ту форму любой мысли, путем непосредственного восприятия которой я осознаю эту самую мысль…» Идеи имеют место постольку, «поскольку они формируют самое мысль…» [4, 127]. А в пятой аксиоме Декарт разъясняет, «что объективная реальность наших идей требует причины, в которой бы содержалась та же самая реальность не только объективно, но и формально…» 4 От этой аксиомы, говорит Декарт, «зависит познание всех вещей, как наделенных чувствами, так и не обладающих ими». И далее он спрашивает: «Ведь откуда мы, к примеру, знаем о существовании неба? Потому ли, что мы его видим? Но видимость эта касается нашего ума лишь постольку, поскольку она является идеей, – я имею в виду идею, присущую самому уму, а не образ, запечатленный в фантазии [6]. Мы можем судить не основании этой идеи о бытии неба лишь потому, что всякая идея должна иметь реальную сущую причину своей объективной реальности; мы считаем, что такая причина – само небо и т. д.» [4, 130-131]. В этой аксиоме Декарт еще раз отмечает, что идея есть не столько представление в том или ином его предметном содержании, сколько форма мысли, позволяющая нам непосредственно узнавать или знать свои мысли. Идея в своем мыслимом содержании нуждается не только в объективируемой реальности, но и в формальной, т. е. оформленной или эминентной. Мало того, чувственное восприятие, не говоря уже о перцепции как таковой, или осмысленное видение возможно только как идея, присущая сознанию. Мы видим небо не потому, что оно есть как непосредственно воспринимаемое, а потому, что у нас есть идея неба и соответствующее ей слово. Другими словами, есть бытие через форму нас к себе вовлекающее, т. е. форму, как возможность структуры, в которой я узнаю те или иные мысли. Здесь мы имеет дело не с натуральным, а с воспроизведенным сознанием. «Скажем, восприятием, воздействием на нашу чувственность («потоки»), когда на место этих воздействий ставятся их сознаваемые эквиваленты, или, осознаваемые содержания как эквиваленты воздействий, и в науки уже оперируют вторичными, осознаваемыми содержаниями или эквивалентами воздействий – это рефлексия» [3, 281]. Речь идет о воспроизведении на уровне рефлексии. Душа мыслит всегда и есть всегда вся в целом, в каждом из своих конкретных проявлений. Таким образом, понимание Р. Декартом бытия как сознания становится тем метафизическим горизонтом, той почвой, на которой произрастает его психологическая проблематика, получившая свое выражение в трактате «Страсти души». Список литературы: 1. Декарт Р. Размышления о первой философии, в коих доказывается существование бога и различие между человеческой душой и телом // Соч. В 2-х томах. Т.2. М.: Мысль, 1994. 2. Декарт Р. Страсти души // Соч. В 2-х томах. Т.1. М.: Мысль, 1989. 3. Мамардашвили М. Картезианские размышления. М.: Прогресс, 1993. 4. Декарт Р. Возражения некоторых ученых мужей против изложенных выше «Размышлений» с ответами автора // Соч. В 2-х томах. Т.2. М.: Мысль, 1994. 5. Мамардашвили М. Необходимость себя. М.: Лабиринт, 1996. 6. В современной науке, да и в массовом сознании уже нет идеи неба. Поэтому сегодня мы говорим не столько о небе, сколько об атмосфере. 5
