Протокол № 18 (23
реклама
Протокол № 18 (25.07.09 г.) Обсуждение §§ 19, 20 - Здесь в очередной раз наблюдается круговое движение, возвращение к проблематике, затронутой ранее. План дальнейшего хода мысли перед параграфом помогает лучше всё понять, сразу намечая структуру проблемы. - Для меня понимание этих параграфов было затруднено тем, что здесь по сути пересказывается Декарт, а критика откладывается на § 21. - Но определённая неудовлетворённость пересказываемой онтологией уже и здесь чувствуется. - Декарт систематически смешивает, вернее, не различает онтическое и онтологическое, сущее и бытие сущего. Поэтому между философией и естествознанием тоже стирается разница. [Философия ставится на фундамент науки, предметного подхода]. Происходит как бы физикализация онтологических [«метафизических», если употреблять чуждое автору слово] проблем. - Когда Декарт перечисляет многие переменные характеристики вещей, чтобы затем отделить их от постоянной – протяжённости, – он, похоже, захвачен этим бесконечным разнообразием таких вещных характеристик, качеств. А вот откуда эти наличные качества – он этим вопросом не задаётся. - Для Декарта не отрефлексировано понятие бытия, которое сливается с существованием. - Тут речь идёт даже о «подкладке» онтического под онтологическое. Иначе говоря, бытие понимается по мерке сущего. Убойный вопрос к онтологии Декарта: «Внутри какой понятности бытия определил он [Декарт – Л. Ф.] бытие этого сущего [«природа», «дух» – Л. Ф.]» (89) – substantia? - Благодаря чему возникает такой взгляд на вещи – остаётся неясным. - Мы уже довольно много прочитали, но всё-таки Декартова картина мира кажется нам вполне естественной – настолько прочно мы ещё сидим в привычных пазах мысли. Поэтому тщательность разграничения бытия сущего и самого сущего нам до сих пор кажется странной, не правда ли? Так же «понятной» видится онтология Спинозы, последователя Декарта: Бог – субстанция, у которой есть два постоянных атрибута – мышление и протяжение, а также множество переменных модусов. - Но ни там, ни там, насколько я могу судить, не ставится вопрос о том, откуда и как это увидено, о точке зрения, с которой рассмотрена природа мышления или протяжённых вещей. - Мне кажется, это связано с общим пафосом эпохи, в которую жил Декарт, когда человек виделся венцом творения. Некие самоочевидности заложены в миросозерцательной установке самого времени, а не только как капризы индивидуальной мысли. - Задача Хайдеггера и состоит в том, чтобы вывести эту установку на чистую воду. - Но тем самым Хайдеггер обнаруживает свою принадлежность уже к совершенно другой эпохе. А в начале Нового времени драйв только-только открытого мира, который «весь мой» [«у меня в кармане», – говорит герой ХХ века, а автор над ним иронизирует]. Мир – объект познавательной и иной активности. Поэтому вопросы, так важные для Хайдеггера, просто не могли быть актуальными в XVII веке. - После традиционной схоластической онтологии Декарту понадобилась совершенно иная твёрдая почва, которую он обрёл в натурализме. - Как мы уже говорили о точке зрения, с которой не согласен автор книги, – мир то, что находится перед нами. И именно с таким миром можно совершать различные манипуляции. - Поэтому то, откуда я вижу мир таким, просто выносится за скобки. - Это не актуально. - Может, здесь возможна аналогия с появившейся в эпоху Возрождения прямой перспективой в живописи? - И это примыкает к тому, что позже назовётся научной картиной мира. Энциклопедисты следующего века и более поздние мыслители её как-то совершенствуют. Декарт для автора – эмблема всего Нового времени, всего, что будет после, вплоть до ХХ века. И корень радикального заблуждения, по мнению Хайдеггера, в том, что протяжённость рассматривается как «всё бытийное устройство рассматриваемого сущего» (90), а мир есть то, что простёрто перед нами. - Заметна некая механистичность картины мира Декарта. - Может, потому, что это именно научная картина мира, а в то время именно механика (Галилей, Бэкон – вплоть до Ньютона) наиболее бурно развивалась. Сама биология была механистична (книга Ламетри в XVIII веке с названием «Человек-машина» написана в этой картезианской традиции). - А зачем такой подробный анализ твёрдости? - Цель – отделить постоянство протяжённости от различных переменных модификаций. Декарт остроумно доказывает необъяснимость эффекта ощущения твёрдости без фундаментальной мерки протяжённости. - Способность почувствовать какие-то свойства вещи – критерий их наличия. Для нашего В. И. Ленина это было исходным пунктом в его знаменитом определении материи [о котором Хайдеггер, конечно, и не подозревал]. - Причём если мы именно таким образом чувствуем свойства вещи, то мы и сами вещественны. - Однако у Декарта кроме субстанции протяжённости есть ещё и духовная субстанция. - Но она запредельна телесности. - Декарт дуалист. Но для Хайдеггера самым существенным является то, что вопрос о бытии и не ставится. - Может, поэтому духовная субстанция оказывается на одном уровне с вещами? Вещь мыслящая или протяжённая – и то, и другое вещь, нечто наличное. Для Хайдеггера самым главным объектом критики является то, что Декарт мыслит бытие как наличное. Разница обеих субстанций тем самым нивелируется. - Сам стиль размышлений Хайдеггера резко отличается от стиля мысли Декарта. - В эпоху Декарта объект размышлений резко противоположен субъекту, последний вынесен за границы внимания. - То есть откуда, с какой колокольни всё это видится и как – совершенно не принимается во внимание. - А как понять положение, согласно которому средневековая онтология глубже Декарта продумала вопрос о бытии (хотя тоже недостаточно глубоко)? Специфика средневековой онтологии заключается, как я понимаю, в её теологическом характере. И здесь, по крайней мере, ставится вопрос об отношении Творца и твари. Само бытие понимается, как выражается автор, в горизонте «изготовления до наличия». Переводчик намеренно употребляет (наверное, вслед за автором) такое сниженное слово (в отличие от «творения»). Схоластика ставит вопрос об отношении сотворённых субстанций (тело и душа) и нетварной (Бог), в отличие от Декарта, который, уклоняясь от него, делает «шаг назад». - Здесь (в схоластике) всё-таки бытие высвечивается как бытие Бога. Сущее (тварь) отсылает к бытию (Творец). - Бог есть, природа есть, душа есть. Но как дифференцируются все эти «есть»? Схоластика ставит об этом вопрос (в отличие от Декарта). При этом в средневековой онтологии, как бы далеко она ни продвигалась, всегда есть в том или ином месте предел мысли (неисповедимой тайны). В зависимости от того, где этот предел, различались школы богословия [катафатическое или апофатическое]. - В «Имени розы» очень хорошо об этом... [хотя здесь позднее средневековье]. - Установка средневековой онтологии – приоритет веры над знанием, когда сама жизнь ставит предел допустимого знания [см. книгу Бытие]. - Для некой устойчивости духа должны быть священные границы самому знанию. [Повесть «Вий» о преступлении этих границ и потере устойчивости, ведущей к гибели]. - Получается, что есть вещи более важные, чем знание. - Выражение «как у Христа за пазухой» передаёт устойчивость такого представления о мире. - Это обмен свободы мысли на некую безопасность. - Не случайна фигура Фауста как грешника, который должен быть наказан по заслугам, – Фауста не Гёте, а Народной книги или Марло. - Когда автор говорит о неудовлетворительности различных онтологий в плане непрояснённости смысла бытия, он выводит такую неясность из того, что этот смысл принимали «за само собой разумеющийся» (93). Эта мысль несколько раз повторяется с самого начала книги. - От этого зависит и расплывчатость, недифференцированность вопросов, связанных с бытием и сущим. - Ещё кажется очень важной мысль Декарта о том, что само бытие неприступно – мы в состоянии осмыслить лишь сущие его атрибуты. - Допустим, твёрдость. - Так Декарт закономерно приходит к пониманию мира как протяжённости. - Понятие бытия означает некую предельную абстракцию. - Так начинается так называемая Большая Логика Гегеля. Понятие бытия предельно общее и столь же предельно абстрактное – настолько, что его нельзя отличить от ничто. - Само понятие сущности обозначает то, до чего надо бесконечно докапываться, нечто недоступно далёкое, глубокое. - Не что-то данное, а что-то заданное. - У Декарта мир – это то, что доступно естественнонаучному подходу, или то, что можно, грубо говоря, анализировать. И все философские категории «ставятся на поток» научной проработки. Да и даже ещё сам учитель Хайдеггера стремился понять философию как строгую науку. Бытие, мир можно (и нужно) анализировать. [Тем самым они опредмечиваются]. - Но Гуссерль как раз воевал с формами позитивизма и натурализма, которые ближе Декарту. - Это правда, да, к тому же, Гуссерль и менялся. - Нельзя всё-таки забывать культурный контекст картины мира Декарта и оптимистичный пафос овладения миром, [который к ХХ веку уже многим мыслителям кажется сомнительным, чего, правда, не скажешь об остальных – и вот результат!]. - Переоценка схоластики, позитивных (посюсторонних) наук – в таком контексте и возникла онтология Декарта. Поэтому вопрос о бытии совершенно не случайно был «задвинут» на задний план. - Ещё важно было добиться в определённом смысле однозначной модели мира... - Одномерной... - [Демистифицировать его...]. Тем самым и происходило перескакивание через сам феномен мира. Вот что такое картезианская онтология. Но приговор ей будет произнесён в следующем параграфе. Итак, мир, по Декарту, – это не что иное, как протяжённость, распахнутость, простирающееся. Декарта это устраивает. Все остальные свойства мира можно свести к протяжённости. - И, может быть, в связи с этим развивается именно топологическая метафорика мысли. - Между тем вопрос о бытии задвигается как слишком абстрактный, очевидный, тривиальный. Слово «бытие» становится чистым знаком, конвенцией. Поэтому чем заниматься всякими схоластическими глупостями, пора наконец взяться за конкретное дело, за этот распахивающийся, неисследованный мир. Вот откуда заключительный пассаж двадцатого параграфа о намерении не заниматься «чисто словесными значениями», а «самими вещами» (94–95) [что, однако, вовсе не означает пребывать исключительно в сфере сущего].
