ФИЛОСОФСКОЕ УЧЕНИЕ АРИСТОТЕЛЯ ОБ ОБЩЕНИИ И
реклама
УДК 1(091) В. И. Гладышев ФИЛОСОФСКОЕ УЧЕНИЕ АРИСТОТЕЛЯ ОБ ОБЩЕНИИ И СОВРЕМЕННОСТЬ Статья возвращает к истокам и предпосылкам современной теории общения, призывает к новому, более тщательному прочтению философской классики, в частности Аристотеля. Основной акцент делается на особенностях рассмотрения Стагиритом нравственного смысла, содержания и вероятных следствий главных проявлений межличностного и внутриличностного общения; на нравственной ответственности за целенаправленную организацию собственной сферы общения и его стиля. Эти вопросы, тщательно проанализированные более 2000 лет назад, не только сохранили свою актуальность сегодня, (тем более, что именно нравственный аспект общения исследуется ныне недостаточно энергично), но несут в себе ощутимый эвристический заряд. Ключевые слова: вариативность в общении, внутреннее общение, круг общения, нравственность и общение, общение как самопознание, политическое общение, самодостаточность The article returns to the source and suppositions of modern theory of communication. It appeals for a new, more careful reading of philosophic classics, particularly Aristotle. The main emphasis is placed on the peculiarities of Stagerit’s considering moral sense, content and possible results of the main manifestations of interpersonal and intrapersonal communication; on moral responsibility for task-oriented organization of one’s own sphere of communication and its style. These questions, thoroughly analyzed more than 2000 years ago, not only have saved their actuality today (the more so because exactly moral aspect of communication is being researched nowadays insufficiently energetically), but also include a notable heuristic component. Keywords: variability in communication, inner communication, sphere of communication, morality and communication, communication as self-actualization, political communication, self-sustainability Общение есть междисциплинарная проблема, изучаемая целым комплексом наук. Обилие современных теоретических и прикладных исследований проблемы общения невольно заслоняет ее глубочайшие корни в истории мировой культуры. Поэтому у неискушенного читателя вполне может сложиться впечатление, что многие аспекты этой проблемы рассмотрены сегодня впервые. Однако это далеко не так. Фундаментальные основы теории общения закладывались еще в глубокой древности, и ныне мы зачастую заново открываем открытое. Причем часто в усеченной форме, открываем следствия, а не глубинные основания. На первый план сегодня все чаще выходит манипулятивная, а не гуманистическая сторона общения. Безудержное стремление к успеху как самоцели ориентирует на стиль общения, оптимальный лишь в данной конкретной ситуации, но лишенный экзистенциального значения. Этим грешат многие западные пособия по деловому общению, которые в русском переводе наводнили книжный рынок. Технология общения, представленная в этих изданиях, как правило, опирается на обширный, но довольно поверхностный эмпирический фундамент. Поэтому, например, претензия «читать человека как книгу», основываясь на данных кинесики, если это не просто метафора, представляется по меньшей мере самонадеянной [9]. Тем не менее амбиции такой системы психотехнологии, как, например, нейролингвистическое программирование, не кажутся преувеличенными. Хотя односторонняя ориентация на подобные источники оставляет скрытыми, обесценивает глубинные основы человеческого поведения, восприятия и понимания человека человеком. Тактику своего общения с окружающими, как приватного, так и делового, современному человеку предпочтительно выработать самостоятельно и индивидуализированно. Это должно произойти как творческий акт, а не как тиражирование заготовок специалистов-манипуляторов. На другом полюсе находится собственно философия общения, которая, по сути дела, еще только складывается. Возможно, в силу этого она «ведет свой поиск» на такой метафизической глубине, что специфика общения как части культуры, его взаимосвязи с другими социальными сферами (например, с моралью) не всегда прослеживается с достаточной отчетливостью. Между тем для современной философии общения все большее значение приобретатет вопрос о нравственном содержании, нравственной наполненности человеческого общения. Причем вопрос этот имеет не сугубо теоретическое, а глубоко практическое значение. В чем состоит глубокая и всесторонняя связь таких сфер человеческой культуры, как общение и нравственность, общение и политика? Какие нравственные черты личности и ее социальные параметры оказывают определяющее влияние на ее общение с окружающими? Какими нравственными качествами нужно обладать для установления полноценного общения и самообщения? Вот далеко неполный круг весьма важных для философии общения вопросов. В античной философии на эти вопросы с наибольшей полнотой ответил Аристотель. Поэтому возвращение к его текстам, раскрывающим соотношение морали и общения, сегодня актуально как никогда. Основополагающей формой общения Аристотель счи- 52 Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств. 2012 / 1 (29) В. И. Гладышев Философское учение Аристотеля об общении и современность тал политическое, и государство рассматривал как особого рода общение, органично складывающееся из «первичных общений» (диада, семья, селение), каждому из которых он давал обстоятельную характеристику и логическое определение. Это вполне соответствует его оценке человека как политического животного при одновременном рассмотрении политики и нравственности в нерасторжимом единстве. Не случайно поэтому «Политика» открывается следующими словами: «…всякое государство представляет собой своего рода общение, всякое же общение организуется ради какого-либо блага (ведь всякая деятельность имеет в виду предполагаемое благо), то, очевидно, все общения стремятся (stokhadzontai) к тому или иному благу, причем больше других и к высшему из всех благ стремится то общение, которое является наиболее важным из всех, и обнимает собой все остальные общения. Это общение и называется государством или общением политическим» [5, с. 376]. Государство, по мнению Аристотеля, скрепляется дружественностью, а не правосудностью. Ибо «…когда [граждане] дружественны, они не нуждаются в правосудности, в то время как, будучи правосудными, они все же нуждаются еще и в дружественности» [4, с. 220]. Более того, Аристотель был убежден в том, что «установление дружеских связей считается прежде всего задачей государственной и, как утверждают иные, добродетель полезна именно по этой причине: ибо нарушают справедливость в отношении между собой, как правило, те, кто не связан дружескими узами» [3, с. 201]. А справедливость, по Аристотелю, неотделима от дружбы. В размышлениях о духовно-нравственных основах общественной жизни Аристотель был отнюдь не одинок. Идентичный подход к вопросу о примате общения людей над институциональными формами их бытия применял другой выдающийся мыслитель древности – Эпикур. По его мнению, лишь те действия могут быть признаны справедливыми, полезность которых «подтверждается в потребностях взаимного общения людей… А если кто издаст закон, но он не окажется идущим на пользу взаимного общения, то он не имеет природы справедливости» [7, с. 217–218]. Глобальные мерки, применяемые Аристотелем к общению, не исключали у него «камерного» подхода к этой теме. Он исследует отдельные формы общения, например дружбу; размышляет о том, что должно определять оптимальный круг общения людей; об общении как средстве самопознания; о нравственном значении внутреннего общения для добропорядочного человека и человека порочного; и о многих других исключительно важных для современного человека нравственных вопросах. Важное методологическое значение для современных этико-философских исследований общения имеет учение Аристотеля о трех видах дружбы. Раз- граничивая указанные виды, одни из которых основаны на добродетели, а другие на пользе и удовольствии, Аристотель производит исчерпывающий анализ этого сложнейшего межличностного отношения, выявляя нравственный смысл каждого из них, их субординацию, диалектику взаимосвязи [3, c. 207, 209, 237]. Аристотелевы рассуждения о нравственных основах общения развиваются в русле его основной методологической посылки проводить исследование «не затем, чтобы знать, что такое добродетель, а чтобы стать добродетельными» [4, с. 79]. Отсюда практическая направленность его учения, конкретные рекомендации, имеющие вневременное значение. Глубокий нравственный смысл имеют рассуждения Аристотеля о том, чем важно руководствоваться при определении оптимального круга общения. Не секрет, что у современного человека круг общения складывается во многом стихийно и ситуативно. Далеко не всегда мы задумываемся об ответственности перед теми, кого приручили. Стиль отношений между людьми часто аналогичен их связи с внешним окружением. Принцип «использовал – выбросил» в обществе потребления достаточно рельефно раскрыт в современной западной экзистенциальной философии (М. Хайдеггер). Нередко встречаются и своеобразные «спринтеры» в личных отношениях, т. е. люди наиболее успешные в краткосрочных отношениях и не умеющие, не желающие прилагать усилия к установлению и углублению долгосрочных отношений. Это не укрылось от Аристотеля, который писал: «…не следует же выбирать друга так, как платье: хотя, по общему мнению, человек из двух выбирает лучшее, а если издавна пользовался худшим за неимением лучшего, то его же и следует предпочитать, а не менять старого друга на нового неизвестного, даже если он и лучше; ведь не распознаешь друга без опыта, и не за один день делаются друзьями, но дружба требует времени» [3, с. 217]. Если дружба людей добродетельных подкреплена опытом дружбы, то она не поддастся наговорам, дурные же легко отказываются от дружбы, предпочитая другу различные блага, ибо между ними настоящей дружбы не бывает. «Дурной человек, – подчеркивает Аристотель, – недоверчив и ко всем относится с подозрением, поскольку по себе мерит остальных» [Там же, с. 215]. Аристотель показывает, что круг общения каждого человека, выражаясь современно, должен определяться его коммуникативными возможностями, коммуникативным потенциалом. При этом он в первую очередь должен учитывать нужды своих партнеров по общению; то, что он просто обязан дать им в общении. Партнеры по общению, это с очевидностью следует из содержания высказываний Аристотеля, отнюдь не выступают для нравственного человека средством для односторонней реализации его собственной потребности в общении. Напротив, добродетельный человек оберегает своих друзей от вовлечения их в пережива- 53 Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств. 2012 / 1 (29) В. И. Гладышев Философское учение Аристотеля об общении и современность ния его собственных неприятностей, а радостные события всегда стремится разделить с ними. Важность указанной темы для Аристотеля очевидна, ибо он обращается к ней неоднажды, всякий раз открывая в ней все новые грани. Так, в «Никомаховой этике» он отмечает: «…невозможно жить сообща со многими и делить себя [между ними] – это совершенно ясно. Кроме того, нашим друзьям тоже надо быть между собой друзьями, если им всем предстоит проводить дни друг с другом, но при большом их числе это трудное дело. В тягость становится и делить со многими радость и горе, как свои собственные, потому что, весьма вероятно, придется в одно и то же время с одним делить удовольствие, а с другим – огорчения» [4 с. 263]. Главные идеи, высказанные в приведенном фрагменте, повторяются в «Большой этике». Это понятно, так как данное произведение – конспект двух «Этик» Аристотеля, но в нем выделены новые важные моменты, новый оттенок приобретает и сказанное ранее. «Многих или немногих друзей надо иметь?» – вопрошает Аристотель и отвечает: «Вообще говоря, ни многих, ни немногих. Если друзей много, то трудно каждому в отдельности уделять любовь. <…> Но если по бессилию природы любовь окажется недостаточной, это вызовет справедливые нарекания, и такой человек не может быть другом, потому что не любит, а только на словах друг, дружба же этого не терпит. И еще, если друзей будет много, то не будет конца огорчениям. Ведь когда друзья многочисленны, то естественно, что с кем-то одним всегда приключается беда, и огорчение тут неизбежно. С другой стороны, [нехорошо иметь] немногих друзей – одного или двух, число их должно соответствовать обстоятельствам и стремлению человека к любви» [2, c. 373–374]. Находя индивидуальный стиль общения с каждым, нравственный человек не будет придерживаться статических схем поведения. «Он будет по-разному общаться с людьми высокопоставленными и обычными, с более и с менее знакомыми, равным образом учитывая и другие различия, воздавая каждому, что подобает, предпочитая [при этом] как таковое доставление удовольствия и остерегаясь доставления страдания, но принимая во внимание (когда это важнее), что из этого выходит, т. е. нравственную красоту и пользу» [4, c. 139]. В финальной части данного высказывания Аристотель специально подчеркивает, что в общении важно не только достижение желаемого результата, но и положительный эмоциональный фон самой процедуры общения. Хотя Аристотель противник того, чтобы доставлять удовольствие любой ценой. Человек, так поступающий, определяется им отрицательно, как угодник. В зависимости от особенностей поведения и стиля общения Аристотель дает обширную классификацию человеческих характеров. Между тем хотелось бы подчернуть весьма актуальное требование к культуре общения личности, им отмеченное. Его можно обозначить как вариативность коммуникативного поведения, т. е. способность находить индивидуальный подход и особый стиль общения с людьми различного возраста, социального положения, нравственного и интеллектуального уровня. Сходное с приведенным выше рассуждение мы находим у основоположника кинической школы древнегреческого философа Антисфена (ок. 455 – ок. 360 г. до н. э.). В сочинении о Гомере Антисфен писал: «Гомер называет Одиссея, человека мудрого, и “многохитростным” именно потому, что он умеет находить к разным людям разный подход. Рассказывают, что и Пифагор, разговаривая с детьми, применялся к детской речи, беседуя с женщинами, приспосабливался к ним, общаясь с властями, приноравливался к ним, обращаясь к юношам, – к юношам. Ибо характерным для мудрости является умение найти для каждого свой род мудрости, а невежеству свойственно к разным людям обращаться с однообразной речью» [1, с. 101]. Мыслителей издавна интересовала диалогичность внутренней жизни человека, ее сокровенный смысл, связь со структурой личности и перспективами ее совершенствования. Эта тема исследовалась философами (Августин Аврелий, А. Шефтсбери, М. Бубер, С. Л. Франк, М. М. Бахтин), писателями (Ф. М. Достоевский), деятелями культуры (К. С. Станиславский). Интенсивно изучается явление аутокоммуникации современными учеными (Г. Буш, Л. П. Гримак, М. С. Каган, Г. М. Кучинский). Важность общения с самим собой для обретения человеком внутренней целостности метко подмечена Аристотелем. Продуктивность внутреннего общения, радость от его осуществления, по его мнению, напрямую связана с его нравственным обликом: «Добропорядочный человек желает проводить время сам с собою, ибо находит в этом удовольствие, ведь и воспоминания о совершенных поступках у него приятные, и надежды на будущее добрые (agathai), а такие вещи доставляют удовольствие. И для его мысли в изобилии имеются предметы умозрения (theorēmata). И горе, и удовольствие он лучше всего разделит с самим собою, потому что страдание ему причиняют и удовольствие доставляют во всех случаях одни и те же вещи, а не один раз одно, другой – другое, он ведь чужд запоздалому раскаянию» [4, с. 250]. Дружба с самим собой имеет глубокие нравственные основания, по мнению Стагирита, лишь у добродетельного человека. «Ведь у негодяя, – страстно восклицает Аристотель, – нет согласия с собой самим, например, у человека невоздержного, который из-за своей невоздержности то и дело оказывается сам себе врагом. А так как он един и неразделен, то он сам для себя притягателен. Таков добродетельный человек и друг, избирающий дружбу, основанную на добродетели, в то время как человек порочный не бывает един, в нем всегда толпа и на дню он без конца иной и податлив лепке и переплавке. Следова- 54 Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств. 2012 / 1 (29) В. И. Гладышев Философское учение Аристотеля об общении и современность ловек, не способный вступить в общение или считающий себя существом самодовлеющим, оценивается Аристотелем либо как животное, либо как божество. Правда в «Эвдемовой этике» Аристотель признает относительную, индивидуальную самодостаточность, считая ее прерогативой людей блаженных своей добродетелью, ибо «человек наиболее блаженный менее всего нуждается в друге, разве что лишь в той степени, в какой это необходимо, чтобы быть самодостаточным. Поэтому у ведущего наиболее добродетельную жизнь друзей непременно будет чрезвычайно мало» [3, с. 247]. Между тем «даже если бы мы ни в чем не нуждались, то и тогда все равно все искали бы для себя соучастников в делах, и скорее таких, которым мы могли бы делать добро, нежели таких, от кого мы надеялись бы получить благодеяния. К тому же, будучи самодостаточными, мы сможем лучше судить о достоинствах тех друзей, которых мы выбираем для совместной жизни, нежели в нужде, когда мы, собственно, более всего в них нуждаемся» [3, с. 247]. Общение «лицом к лицу» не просто подтверждает сам факт нашего пребывания в мире, в духе Декартова cogito ergo sum [10], а является действенным средством самоутверждения личности, включающим в себя, с одной стороны, момент самореализации и статусную составляющую, с другой [6]. Общение, стало быть, призвано постоянно подтверждать значимость моего бытия в мире. Таким образом, процессы общения теснейшим образом связаны с формированием самооценки человека, с его самопознанием. Для этого необходимо как общение, так и уединение, которое создает условия для внутреннего общения. В единстве внутреннего и внешнего общения первичным является общение внешнее. Оно выступает исходным и главным источником самопознания личности. Сказанное Аристотелем по этому поводу поражает точностью и глубиной: «Узнать самого себя – это и самое трудное, как говорили некоторые из мудрецов, и самое радостное (ведь радостно знать себя), но самих себя своими силами мы не можем видеть (что сами себя не можем [видеть], ясно из того, что, укоряя других, не замечаем, что сами совершаем сходные проступки; это происходит от снисходительности [к самим себе] или от пристрастия, и многих из нас это ослепляет, мешая судить правильно); поэтому, как при желании увидеть свое лицо мы смотримся в зеркало и видим его, так при желании познать самих себя мы можем познать себя, глядя на друга. Ведь друг, как мы говорим, – это “второе я”. Итак, если радостно знать самого себя, а знать себя невозможно без помощи друга, то самодовлеющий человек должен нуждаться в дружбе, чтобы познать самого себя» [2, с. 373]. Мысль, воспроизводящаяся в головах людей не однажды, либо банальна, либо, напротив, чрезвычайно глубока и выступает как своего рода архетип. Такова и идея о другом человеке как своеобразном зеркале для тельно дружба человека самого к самому себе возводится к дружбе добродетельного человека. Ибо поскольку он всегда себе подобен, един и сам для себя благ, постольку он сам для себя друг и притягателен; а таков он от природы, тогда как негодяй противен природе. Человек добродетельный не делает того, за что тут же себя бранит, как свойственно невоздержному, и не порицает впоследствии за то, что делал прежде, как склонный к раскаянию, и не поносит загодя будущее, как лжепророк <…> по-настоящему добродетельный человек ищет дружбы с самим собой, как было сказано, потому что внутри себя содержит две половины, которые по природе желают быть в дружбе, и разлучить их невозможно» [3, с. 229–231]. Сказанное вовсе не означает, что Аристотель ратует за полную самодостаточность личности. В его работах мы не обнаружим апофеоза одиночеству, как это имеет место, например, у Шопенгауэра или Ницше. Напротив, Аристотель считает одиночество драматической составляющей человеческого бытия. Не случайно поэтому Стагирит фактически уравнивает одиночество с другими несчастьями постигающими человека: «…едва ли счастлив безобразный с виду, дурного происхождения, одинокий и бездетный» [4, с. 68]. Подобная оценка одиночества встречается на многих страницах его «Этик»: «…страшнее всего не иметь друзей или быть одиноким, ведь вся наша жизнь состоит в общении, прежде всего в добровольном: с домашними или родственниками, или товарищами, с детьми или родителями, с женой день за днем мы проводим в тесной близости» [3, с. 201]. Безусловно, интенсивность общения людей весьма индивидуальна и во многом, по мнению Аристотеля, зависит от нравственных качеств человека. Так, добродетельные более самодостаточны, чем порочные. Многое получая от самих себя, они, тем не менее, имеют надобность в друзьях. «Нелепо, – утверждал Аристотель, – делать блаженного одиночкой, ибо никто не избрал бы обладание благом для себя одного; действительно, человек – общественное [существо], и жизнь сообща прирождена ему. Значит, эти [черты] есть и у счастливого, ведь он от природы имеет блага, между тем ясно, что с друзьями и добрыми людьми лучше проводить дни, нежели с посторонними и случайными. Следовательно, у счастливого есть нужда в друзьях» [4, с. 259]. Что касается самодостаточности: термин, гордо провозглашаемый отдельными представителями современной цивилизации, опирающейся на этику индивидуализма, используется Аристотелем в совершенно ином смысле. Аристотель применял это понятие «не к одному человеку, ведущему одинокую жизнь, но к человеку вместе с родителями и детьми, женой и вообще всеми близкими и согражданами, поскольку человек – по природе [существо] общественное» [Там же, c. 63]. Стало быть, здесь речь идет о некой коллективной, а не индивидуальной самодостаточности. Че- 55 Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств. 2012 / 1 (29) В. И. Гладышев Философское учение Аристотеля об общении и современность нашего самопознания. Этот образ использовали многие, например К. Маркс, который писал: «…человек сначала смотрится, как в зеркало, в другого человека. Лишь отнесясь к человеку Павлу как к себе подобному, человек Петр начинает относиться к самому себе как к человеку» [8, с. 62]. Не оставляет без внимания Аристотель и такую актуальнейшую для дня сегодняшнего тему, как «бегство» человека в общение. Пустоту внутренней жизни, отсутствие значимых целей современный человек нередко пытается заполнить интенсивным общением в эмоционально насыщенных формах. Как правило, это суррогатные проявления псевдообщения или общение поверхностное, не требующее особого труда души. Если для нравственного, духовно богатого человека уединение – источник радости, то человека порочного оно страшит. Его самопознание в минуты уединения безотрадно и не вносит гармонии в его внутренний мир. Поэтому, по Аристотелю, «…порочные ищут, с кем вместе провести время, избегая при этом самих себя. Дело в том, что наедине с собою они вспоминают много отвратительного [в прошлом] и [в будущем] ожидают другое [такое же], но с другими людьми они забываются. Не имея в себе ничего, вызывающего дружбу (oyden philēton), они не испытывают к себе ни одного из дружеских чувств (oyden philikon). Наконец, такие люди не делят с самими собою ни радости, ни горя, потому что в их душе разлад, т. е. при воздержании от чего-либо одна часть души из-за порочности чувствует огорчение, а другая получает удовольствие, и одна тянет в одну, другая в другую сторону, словно хотят разорвать [на части]. И поскольку невозможно испытывать страдание и удовольствие одновременно, то вскоре после [удовольствия человек] все-таки страдает от того, что получил удовольствие, и хотел бы, чтобы этого удовольствия у него не было: в самом деле, дурные люди полны раскаянья. Таким образом, оказывается, что дурной человек не настроен дружески даже к самому себе, потому что в нем нет ничего, что вызывало бы дружбу (philēton). А коль скоро такое состояние слишком злосчастно, то и нужно изо всех сил избегать порочности (mokhtēria) и стараться быть добрым. В самом деле, тогда и к себе можно относиться дружески, и стать другом для иного человека» [4, c. 251–252]. Аристотель всегда рассматривал общение в единстве с деятельностью. Да и само общение, по его мнению, осуществляется посредством речей и поступков. Поэтому он страстно ратует за то, чтобы изгнать сквернословие из человеческого обихода как фактор, инициирующий безнравственное поведение людей. «Законодатель, – говорил Аристотель, – должен удалить из государства сквернословие, как и коечто другое (потому что из привычки сквернословить развивается и склонность к совершению дурных поступков); в особенности у молодых, чтобы они не говорили сами и не слышали от других чего-либо подобного» [5, с. 625–626]. Особое внимание должно быть уделено, по мнению Аристотеля, формированию среды общения молодежи. Ибо самые ранние впечатления – самые сильные. «Трагический актер Феодор, – писал Аристотель, – неплохо высказывался в таком роде, что он никогда не дозволял ни одному актеру, даже и из числа посредственных, выступать ранее его, так как зрители свыкаются с теми звуками, какие они услышали сначала. То же самое может быть приложимо и к нашему общению с людьми и с окружающими нас предметами: мы всегда больше любим наши первые впечатления. Поэтому должно и молодежь оберегать от соприкосновения со всем дурным, в особенности с тем, в чем есть что-либо низменное или разжигающее ненависть» [5, с. 626–627]. К сожалению, меркантильные соображения затмили сегодня эту простую истину. Свидетельство тому – эскалация жестокости и секса, транслируемых в последние годы средствами массовой коммуникации. Нравственной культуре общения все же уделяется определенное внимание. Привлекательность публикаций по этой теме часто снижается излишней детализацией нравственных требований, норм и правил, которые память просто отторгает. Аристотель работает «крупными мазками». Говоря о пристойности в общении, он предлагает типические модели коммуникативного поведения как совершенного, так и малопривлекательного. Это позволяет идентифицировать и себя и партнеров по общению, помогает находить золотую середину, избегая постыдных крайностей. 1. Антология кинизма / сост. И. М. Нахов. – М.: Наука, 1984. 2. Аристотель. Большая этика. Соч.: в 4 т. Т. 4 / Аристотель. – М.: Мысль, 1984. 3. Аристотель. Евдемова этика / Аристотель; пер. Т. Васильева, Т. Миллер, М. Солопова. – М.: Канон +: Реабилитация, 2011. 4. Аристотель. Никомахова этика // Соч.: в 4 т. Т. 4 / Аристотель. – М.: Мысль, 1984. – С. 54 –77. 5. Аристотель. Политика // Соч.: в 4 т. Т. 4 / Аристотель. – М.: Мысль, 1984. – С. 375–644. 6. Березин, С. Л. Самоутверждение и его роль в нравственном развитии личности: автореф. дис. … канд. филос. наук / С. Л. Березин. – Свердловск, 1973. 7. Материалисты Древней Греции: сб. текстов Гераклита, Демокрита, Эпикура / под ред. М. А. Дынника. – М.: Госполитиздат, 1955. – 239 с. 8. Маркс, К. Сочинения. Т. 23 / К. Маркс, Ф. Энгельс. – Изд. 2-е. – М., 1960. 9. Ниренберг, Дж. Читать человека как книгу: сокр. пер. с англ. / Дж. Ниренберг, Г. М. Калеро. – М.: Экономика, 1990. 10. Хараш, А. Вдвоем с самим собой / А. Хараш // Знание – сила. – 1994. – № 8. – С. 134–144. Сдано 21.11.2011 56 Вестник Челябинской государственной академии культуры и искусств. 2012 / 1 (29)
