Женщина подглядывает за неверным мужем с

Annotation
Роберт Олен Батлер (род. в 1945 г.) — американский писатель, автор семи романов.
Сборник рассказов «Приятный запах со странной горы» в 1993 году принес Батлеру
ПулицеровскуюпремиюипремиюАмериканскойакадемииискусстваилитературы
РобертОленБатлер
РобертОленБатлер
Женщинаподглядываетзаневерныммужемс
помощьюстеклянногоглаза
Воткакяобнаружила,чтомогувидетьипо—другому.Как—товечероммысРоем
полаялись, и в этом, собственно, ничего необычного не было, но он ругался на чем свет
стоит,икаким—тообразомслучилосьтак,чтомойстеклянныйглазвдругвыпал.Ройменя
никогданебил.Неточтомуженькитехтеток,напротивкоторыхясижу,когдаонистоятна
свидетельском месте в зале суда, и чьи показания заношу в протокол. Зато Рой умеет
сказануть.Ивотонговорит:«Лоретта,тыпростобезмозглаясучка.Во—во,очемиречь!
Виделабытысейчас,какаяутебяглупаяфизиономия.Никогданевидалрожиглупее».
Не знаю, что на это можно ответить. Конечно, это очень обидно. На мгновение
наступилатишина,ивнутриуменясталопусто—пусто.Тишинабыла,каквсуде,когдамои
руки строчат по сто семьдесят слов в минуту и такое ощущение, будто слушаю я тоже
руками, и вдруг они перестают стучать по клавишам. Женщина, которая стоит на
свидетельскомместе,плачет,пытаясьприглушитьвсхлипы—ейнеловко.Япростосижуи
ждуизнаю,чтоонаплачет,нодаженеподнимаюнанееглаз.Внутриуменяпусто—пусто.
ИпередРоем,когдаонсказал,чтофизиономии,глупеемоей,никогданевидел,ястоюточно
так же, и он, наверное, думает, что я ему скажу: да, мол, ты прав, — и тут я сама себя
ударила. Моя рука сама взметнулась вверх и влепила мне пощечину. На мой взгляд, это
логично.Онбыэтогонесделал,оставалосьмнесамойсебеврезать.
Я,опешив,смотрюнаРояивижу,чтооннесколькоошарашен,нокромееголицауменя
в голове возникает еще одно изображение. Рябь ослепляющих пятен, китайский шкафчик,
потомпотолок,потомрозовыйвосточныйковрик,исновапотолок,исноваковрик,ивновь
потолок.Азатемвмоейголовепроизошлосовмещение,итоидругоесталовидноотчетливо
и натурально, как обычно: пульсирующие жилки на висках у Роя и красный огонек
противопожарногодатчика.Мойстеклянныйглазупалилежитнаковрике,метрахвтрехот
меня,онпялитсявпотолок,ияимвижу.
Ройсказал:
—Нуэтоужслишком,Лоретта.Тынарочно.
Язакрылаглаз—свойродной,—чтобыпроверитьиубедиться,чтоявсеещесмотрюв
потолок.Когдаяоткрылаглаз,Рояуженебыло.Изкомнатыдонеслось:
—Вставьстекляшкуобратно,Лоретта.Смотретьпротивно.
С тем, что у меня один глаз стеклянный, я давно смирилась. Протез очень хороший.
Отличноподходитпоцвету.Такчтомнесовсемдаженепротивно.Яподошлактомуместу,
гдеонлежал,ипосмотрелавниз.Ивтожевремяясмотрелавверх.Вотмойвасильковый
глаз лежит на розовом коврике, и все, что я могу сказать, так это то, что вид у него
удивленный.Онкакбыширокораскрыт.Аналицеуменяещеодинвасильково—голубой
глаз,которыйсмотритвниз,исморщенноевекождет,когдавнеговложатначинку.
— Ну разве ты не красотка, — сказала я себе. И это было для меня не меньшим
сюрпризом,чемпощечина.
ВтотвечермысРоемпомирились,каквсегда.Мылежимвпостели,вокругтемно,ая
размышляюослучившемся.Яслыхалаотом,какэтобывает.Отнего.Отженщин,которые
рассказывают свою историю в зале суда по семейным делам. Есть несколько признаков. В
какой — то момент мужчины начинают злиться по пустякам. И перестают вас трогать. А
как только их в чем — то заподозрят, они некоторое время стараются быть лапочками.
Совсемнедолго.Ядумаю,чтовэтихмужчинахсовестьещенеокончательнозаглохлаиони
понимают,чтокогда—толюбилиэтуженщину,атеперьпредают.Ройпарунедельназадни
стогониссегоподарилмнецветы.
—Чегоэтовдруг?—спросилая.
Аонсказал:
—Ну,этопростопотому,чтомымужижена.Итыхорошаяженщина.
Я достаточно наслышалась рассказов, чтобы понять, какие это страшные слова. Я
сказала:
—Чтозачушь,Рой.Тынедарилмнецветы…богзнаетскольколет.
Я чуть не сказала «четырнадцать». Я — то знаю, что именно четырнадцать. Но я не
хотела,чтобыонзнал,чтоязнаю.Однаждыменяпоразило,чтопрошлоуженевестьсколько
временистехпор,когдаонвпоследнийразделалподобныежесты,ияосознала,сколько
именно, и с тех пор жду и считаю. Это весьма печально, право же, годами ждать, и
подмечатьвсеэто,идаженезнать,чтосказать.
Но мне не пришлось называть точную цифру, потому что у него резко изменилось
настроение.Онразъярилсяоченьбыстроиоченьсильно.Тожеодинизпризнаков.
—Нуикчертувсеэто,—сказалон,отнялуменяцветыишвырнулихвугол.
Вотилежалаявтемнотевтуночь,когдауменявыпалглазиоказалось,чтояимвижу,
и размышляла о нас с Роем. Он собирает в гараже аэроплан. Настоящий аэроплан из
строительного набора. Он уже однажды собрал такой, полетал на нем недельки две и
продал.Этоонделалдлясебя.Теперьвотзавелсяновыйсамолет,ионкаждыйденькнему
ходит, и все косточки, ребра, хребет у самолета наружу, а мой с ними возится, пока я
записываюсловавсехженщин,которымнужновыговориться,ведьтого,чтоунихкогда—
тобыло,уженеспасти.
Этозаставиломенязадуматьсянадтем,чтожеестьуменя.МненравитсяРой.Рой—
он такой: он был пилотом, когда мы познакомились, и учил людей улетать с аэродрома на
«цессне». Во время нашего первого свидания он говорит: «Я хочу показать тебе Сидар —
Рапидс так, как ты еще никогда его не видела». И он берет меня в воздух, и мы летим за
город и вычерчиваем восьмерки над васильками, и мы опускаемся низко — низко и
гоняемсязателятамипопастбищу,имысминаемверхушкикаких—точерныхдубов,имы
ленивокружимнадэлеватором,ионвсеговорит:посмотрисюда,посмотритуда,гляди,что
этотам,Лоретта.Ионзаставляет«цессну»скакатьипарить,ионсмеетсяитрогаетменяза
руку,чтобыудостовериться,чтоявсеэтовижу.Авижуявзрослогоребенкамужскогопола,
которыйсбешенойскоростьюмчитнатрехколесномвеликеивыпендриваетсяпередсвоей
девчонкой,имнеэтонравится.Мнехочетсяпротянутьрукуивзъерошитьемуволосы.Ион
приводил меня потом в гараж и показывал, что он собрал. Даже теперь. Даже несколько
днейназад.«Посмотри,Лоретта.Янаделнанегошкуру».
Нояревнуюнексамолетувгараже.Еслибытолькоэто.Ядумаюотом,чтоондосих
пор мне показывает, что он собрал; потом думаю о женщине, с которой он встречается;
потомсновадумаюонем,о«цессне»,онашемпервомсвидании,когдаонувиделчто—тос
левойстороны,вскрикнулотудовольствия,нонаэтотразнесказал«смотри».Вместоэтого
он развернул самолет, и мы сделали петлю и полетели в обратном направлении, и он
наклонился ко мне и сказал: «Вон там, Лоретта», и я увидела блеск чешуи на солнце в
маленьком пруду посреди пастбища. «Я всегда буду разворачиваться в нужную тебе
сторону», — сказал он, имея в виду мой глаз. Сообщение о том, что один глаз у меня
стеклянный,онвоспринялнепоморщившись,иэтобылоещедотого,каконназначилмне
свидание,иондажесказал,чтоэтопомогаетемупонять,каккрасивмойздоровыйглаз.
Ноонумелговоритьзло.Ионмоглечьвпостельсдругойбабой.Этоязналаблагодаря
томуопыту,которыйприобрелавсуде.Иещеоннадняхстиралпостельноебельеиничего
мненесказал.Бельеснашейжесобственнойкровати.Этоплохойзнак.
Я думаю обо всем об этом и обнаруживаю, что мои пальцы незаметно шевелятся под
одеялом. Ведут протокол. Для них это обычное дело. И вдруг они замерли. Потому что в
голове у меня наступила тишина. И полились слезы. Я не взъерошила ему волосы тогда,
когда впервые у меня был такой порыв. Я дождалась того момента, когда мы в первый раз
занялись любовью, это было в первую брачную ночь, и так было задумано. Так было
задумано еще тогда, когда мы описывали круги над Сидар — Рапидсом, хотя было начало
семидесятыхинравыужевездебылидовольно—такисвободные.Ивтуночь,когдауменя
выпалглаз,якое—чтопонялаотехдесятиилидвенадцатимесяцах,когдаяговорила:«Нет,
Рой, нет, только после свадьбы». Я поняла, что это были последние месяцы, когда я сама
строиласвоюжизнь.Надопризнаться,этобылочудесноевремя—тенесколькомесяцевдо
нашей свадьбы. Не то чтобы мне не хотелось запустить руки ему в волосы или еще куда.
Простостроитьсвоюжизньсамойбылоещелучше.
Теперь я ворочаюсь в постели, а он лежит ко мне спиной и тихонько посапывает, я
протягиваюрукукегоголове,нонедотрагиваюсьдонего.Еговолосытакогожецвета,как
те бычки на лугу. И такие же непослушные. Вьются и вечно путаются. И мне все так же
хочетсяпродиратьсясквозьнихкончикамипальцев.Аонаемутожетакделает?Теперьмне
хочется пройтись по ним как плуг. Словно острый тяжелый лемех. Кто — то побывал в
нашейпостели.Можетбыть,дажесегодня.Ясдержалакрик.Ялежунаспинеисмотрюв
темноту, думая о красном огоньке, который увидел мой стеклянный глаз. Лицо мое горит,
какэтотогонек,когдатревогинет.Глаз.Язнаюмассуслучаев,когдабракраспадалсядаже
оттакоймалости,какпостираннаяпростыняилиподозрительныевспышкидоброты.Ятак
нехочу.Внезапноуменясозрелплан.
На следующую ночь Рой сидит в ванной за закрытой дверью. Он задирает голову и
пускаетветрыпротяжнымжалобным«му—у»:онникогдазавсевремя,чтомыженаты,не
делалэтогопримне,зачтоя,соднойстороны,благодарнаему,асдругойстороны,нанего
обижаюсь.Толионменянастолькоуважает,толиунегонетсомнойнастоящейблизости.
Ноявсеслышуиз—задверииужеготовадействовать,однакопрежде,повинуясьпорыву,я
откидываю покрывало и пристально изучаю простыни. Нет, их не стирали. Я наклоняюсь
поближе и принюхиваюсь, стараясь уловить аромат ее духов или страсти, но не унюхиваю
ничего, кроме слабого, двухдневной давности, запаха «Тайда». Потом звуки в ванной
затихают, и я выпрямляюсь, у меня приготовлен стакан с водой — обыкновенный
прозрачныйстакандляводы,—яберуеговрукиижду.
Приходит Рой в наглухо застегнутой пижаме, готовый ко сну, и даже не смотрит на
меня. Он направляется к своей половине ложа, стягивает покрывало и взбивает подушку.
Потом он замечает, что я того же самого не делаю, и поднимает голову. Теперь, когда я
привлекла его внимание, хоть и притворяюсь, что его не замечаю, я берусь за веко,
нажимаю, и вот он — мой стеклянный глаз. Я бережно погружаю его в воду, и, хотя мое
лицоповернутовдругуюсторону,передомнойвозникаетзыбкоеизображениеРояидругой
половины спальни, потом оно проясняется, и кажется, что Рой поднимается, но на самом
делеэтоглазмойопускаетсянадно,иРойизумленнопривстает,апотомяустраиваюсьна
днестаканаисмотрюнанегооттуда,ясноитвердо.
—Лоретта,чтоэтотыделаешь?
—Язвонилаврачу.Онвелелнаночьдаватьвекуотдохнуть.
Мненепонравилось,какРойпожимаетплечами,дескать,емувсеравно.Ноэтото,к
чемумыснимпришли.Итак,онзабираетсявкровать,аяосторожноставлюстакансводой
наночнойстолик.Оттудамневидновсюкровать.Ядажеставлюнастоликвазусцветами,
чтобыстаканнетакбросалсявглаза.Цветовоннезаметил.
Потомсветгаснет,имылежимрядышком,иРойещенеповернулсякомнеспиной.Мы
обалежимлицомвверхсзакрытымиглазами,и,разумеется,явсеэтовижу.Иянеожидала,
чтоменяэтотаквзволнует.Одеяланатянутыдоподбородков,инашилицаплывутрядышком
в полумраке, и мы вместе погружаемся в небытие, я и Рой, со всем, что было и есть, с
полетом над Айовой, с домашним житьем — бытьем. И даже со скандалами — со всем.
Междунамидажемерещитсякакая—тоблизость.Такмытихолежим,впрофилькстакану,
чтобы виден был только здоровый глаз, и меня охватывает сладкое чувство от того, что я
вижу,апотомвдруггорькоечувствооттого,чтояделаю.Яедваневыуживаюсвойглазиз
стакана,чтобывставитьегонаместо.Новсежеяэтогонеделаю.Ядолжназнать.Что—то
вэтойжизнивыскакиваетизглазниц,иядолжнавсевидеть.
Страннаябыланочь.Яспалаивтожевремянеспала.Какбыглубокоянипогружалась
всон,вмоейголовенеизменнобылимысРоем,лежащиерядышком.Ондовольнобыстро
отвернулся от меня, но позже опять повернулся и даже на некоторое время обвил мою
закутанную талию сонной рукой, и этот жест показался таким естественным, что я
подумала:сколькожетакихбессознательныхобъятийя,саматогонезная,прозевала!
Утромявставилаглазнаместоипошланаработу,аРойпошелксвоемусамолетуи,в
каком — то смысле, к той, другой женщине. Или она пришла к нему. Но я еще не была
готовакрешительныммерам.Мненужнобыло,чтобыРойпривыккглазувстакане.Итак
прошланеделя,две,иоднаждыночьюяпочувствовалазапахдешевыхдуховвпостели,ана
следующийдень,придясработы,яобнаружила,чтопростыниопятьпостираны,итогдая
поняла—пора.
В тот вечер, пока Рой попукивал в одиночестве, я поставила стакан с водой прямо
напротив вазы и расправила цветы, чтобы они прикрывали края стакана. А утром я
подняласьпораньшеишепнулаРою,чтомненадовестипротоколвсуде,наделасолнечные
очки и ушла, оставив стеклянный глаз лежать на ночном столике. Я чуть не убилась на
шоссе.Ноужбольнотруднобылопростотаксмотреть,каконпереворачиваетсянаспину,
на его спутанные, всклокоченные волосы. Он по — прежнему хорош собой. Он заслонил
локтемглазаотсолнца,пробившегосясквозьщеливставнях.Онподтянулноги,ивомнетут
жевспыхнулапохоть,именяпонеслонасоседнююулочку—понаправлениюкегоногам.Я
вырулилаобратноипосмотрелавзеркалозаднеговида,тамбыломоелицо,скрытоепустым
взглядомсолнечныхочков.Язнала,чтотам,подними,адлясудаочкинегодятся.
Итак,яостановиласьуаптекивозлезданиясуда.Тамбылоизчеговыбирать:пластырь
измарлевкибелогоцвета,пластырителесногоцвета,повязкачерезголовубелая,вмелкий
розовый цветочек, как детская пижамка, черная повязка, как в фильме про пиратов. Но я
была не героем фильма, а зрителем, и хотя Рой пока что еще спал, он становился все
беспокойнее,головаегозапрокинулась,иротбылширокооткрыт,егоногимедленногребли
пододеялом,словноонкуда—топлывет.Ройбылглавнымгероемэтогофильма,готовымк
своейзвезднойсцене.Ясхватилаупаковкупластырейтелесногоцветаипонеслаееккассе,
а там была молодая девушка, очень хорошенькая, но еще не до конца одолевшая прыщики
периодацветения,иязадумалась,какоговозрастата,котораявскорепредстанетпередмоим
жаждущимоком.Такаяжемолоденькая?
Я вытащила двадцатидолларовую банкноту и протянула этой несчастной девушке, уже
готоваявыплеснутьнанеесвойстрах,итутРойвнезапнопроснулся.
—Чтотебепослышалось?—сказалая.
—Прошупрощения?—этопродавщица.
—Ничего—ничего,—сказалаяей,аРойподнялголову.—Этоона?
—Кто—она?
—Что?—сказалаяпродавщице.Янемоглавзятьвтолк,очемонаговорит.
Девушкаокинуламенякаким—тостраннымвзглядоминачалапоспешноотсчитывать
сдачу. В тот момент мне показалось это подозрительным: как будто она опаздывает на
свиданиекРою.
— У вас перерыв? — спросила я ее, хотя уже почти простилась с этой безумной
мыслью.
—Нет.
Рой дернул головой, и мне стало ясно, что у него хрустнула шея. Теперь он двигался
неторопливо.
—Раноеще,—сказалая.—Сволочь.
Врукумнесунулимонеты.
—Пересчитайте.Авообщетыстараясука.
Яудаляюсь,адевушкаговорит:
—Когдаяухожусработы,меняувыходаждетбой—френд.
Я иду прочь, а Рой садится на кровати, пошевеливая пальцами ног. Самодовольный
болван. Созерцает пальцы ног и переполняется самодовольством. Мне захотелось
немедленно вернуться домой и найти на кухне что — нибудь, чем его можно было бы
стукнуть. Но наконец я сообразила, что он не собирается переться в аптеку за девушкой с
прыщикамикконцуеерабочегодня.
Сегодня я в суде по семейным делам, и мне надо проверить свою пишущую машинку.
Ройнавремяпропализвиду,наверное,втуалетпошел.Ясижуизаправляюлистыбумагии
вытаскиваюлинейкунавсюдлину.Мыдосихпорпользуемсястаройпишущеймашинкой,и
она под моими пальцами издает такой настоящий негромкий хлюпающий звук. Приятный
звук.Явытащилаизкареткилистокспробнымтекстом,ивдругпередомнойвозникголый
Рой.Онещенеобсох. Какдавноонне входилпримнев комнатуголышом.Особеннопри
свете дня. И несмотря на то что видит его только мой глаз, а Рой даже не знает о его
присутствии, мне на мгновение показалось, что все это он делает нарочно, только ради
меня.Потомвдругмыслимоиперескакиваютнадругое,именябросаетвжар:онэтоделает
радинее,сейчасонавойдет.Потомяслегкауспокаиваюсь.Ясоображаю,чтоэтовообщене
длянассней.Онслишкомбеспечнопоглядываетпосторонам,апотом,почесываябрюшко,
направляетсякбельевомушкафу.Яобнаружила,чтомоирукитрудятсявовсю.Язаставляю
себя отвлечься от Роя, достаю папки со стенограммами и перевожу заученные слова —
коротышкинанормальныйязык.Он голый,написалая.Онстоитоколокровати,ияуже
богзнаетскольковремениневиделаэтойсоблазнительнойштуки.Соблазнительнаяутебя
штука,старичок.Жалко,чтотыневыходишькомневтакомвиде.НоЕепоканевидать.Я
Ее уже почуяла. И эта штука — для нее. Другая женщина знает ее теперь лучше меня,
самодовольныйтысукинсын.Надень—катылучшетрусы,янеудостоютвоетелодаже
проклятием.
Мненемножкострашно.Ярвуэтикаракулиизапихиваювсумку.Яподнимаюсь,скем
— то разговариваю, и все встают, а в голове у меня ничего, кроме крадущегося солнца.
Тонкие полоски солнца просачиваются сквозь ставни и ползут по кровати, слишком
медленно, чтобы мгновенно достичь цели, но все же ясно, что через некоторое время
дотянутся,какстрелкичасов.
Уменятутвремялетитбыстрее.Рукитакипорхают.Женщинаговорит,чтоонасытапо
горло.Онахочетуйти.Онасидитнасвидетельскомместе,иунеекруглоекаклуналицои
опухшиеглаза,онатакблизко,чтоямогудонеедотянутьсярукой.Унеедети,ионахочет
безраздельной опеки. У нас с Роем детей никогда не было, и мы никогда не выясняли
почему.Ктомувремени,когдаэтотфактдошелдонашегосознания,намужебыловсеравно.
В тот самый момент, как я об этом подумала, наступил перерыв на слезы, и я
почувствовала,какмоирукистрочат:печальнаяистория,—и,скореевсего,яимелаввиду
себя. В зале суда никто не произнес этих слов. Я приказала рукам быть повнимательнее.
Кровать сейчас пуста. Солнце из нее вылезло. Судья передает женщине салфетку, а я пока
печатаю:Тылетаешьивыводишьвосьмеркинадприсыпаннымсолнцемозером,апотомты
лежишьвтемнойкомнате,итебеплеватьнато,чтоярядом,тебеплеватьнато,что
оттебянепроисходитникакойновойжизни.
Яподнимаюруки,сжимаю—разжимаюкисти,складываюладонивместе.Явасотучу
отвлекаться. Рядом тихо шмыгают носом. Будь повнимательнее, говорю я себе. Опускаю
рукинаклавиши.Женщинаговорит,чтоможнопродолжать.
ТутнаменяобрушиваютсяРойиегобаба.Ониужесплелисьикружатсяпокомнате.Я
судорожно хватаю ртом воздух. Громко, я знаю. У судьи тоже круглое лицо. Оно
поднимается над кафедрой, и я превращаю свой вздох в кашель и пригибаюсь к машинке.
Мои руки боятся судьи, они слушают свидетельские показания, но остальная часть меня
видитпередсобойженщину,которойещенеттридцати,сдлинными,спутаннымиволосами,
как будто она спала с мокрой головой и не расчесалась. И она обхватывает моего мужа
руками,атеперьужеиногами,ионисРоемвалятсянакровать.
Я крепко зажмуриваю свой целый глаз. Но я хочу закрыть тот, стеклянный. Я видела
достаточно. Он не оставит меня одну, пишут мои руки, это слова женщины на
свидетельском месте. Но потом я продолжаю: они сдирают друг с друга одежду. Сегодня
вечером в постели будет полным — полно пуговиц. Я открываю глаз, но больше не могу
слышатьруками,язаклинаюсвоипальцыповиноваться.«Ненадо,пожалуйста»,—шепчуя
еле слышно, обращаясь к своим рукам и к своему мужу, я чувствую гнев свидетельницы и
сновашепчу:«Ненадо,ненадо».
Ониобаголые,иживотунеебольшемоегоикакой—тооткляченный.«Толстуха»,—
шепчуя.Норазвеямогуеекритиковать?Покрайнеймере,этатолстухасейчастам,сРоем,
и, значит, он этого хочет, и она залезает на него, а он лежит на спине. И лежит на моей
половине.Намоей.
—Отодвинься,—говорюявслух.
—Вчемдело?—спрашиваетсудья.
—Можноповторитьещераз?—спрашиваюя.
Судьяповорачиваетсякистице:
—Пожалуйста,повторитесвойответдлястенографистки.
Сосредоточься.Ясновазакрываюсвойздоровыйглазиприслушиваюськсвоимрукам,
аониговорятчто—тоомуже,которыйнежелаетслушать,которомунаплевать,и,может
быть,язаписываюпоказанияэтойженщины,аможет,пишу,чтопридетвголову.Ночестно
говоря, мне тоже наплевать. И честно говоря, я уже не слушаю. Женщина разметала свои
спутанныеволосы,головаеезапрокинулась,лицоуставленовпотолок.ЯсмотрюнаРоя.Из
стакана с водой, стоящего возле кровати, я всматриваюсь в лицо своего мужа. Оно мне
скажетвсекакесть.
—Емунаплевать,—японимаю,чтоговорювслух.ЛицоРоямнесразувсесказало.Рот
крепкосжат.Глазамертвы.
—Выопятьчто—топропустили?—спрашиваетсудья.
—Да,вашачесть.Кажется,былосказано:«Емунаплевать»?
— Вы правы, — говорит, поворачиваясь ко мне, женщина, сидящая на свидетельском
месте.Судья—мужик.Адвокатэтойженщины—мужик.Иадвокатеемужа—мужик.Она
поворачиваетсякомне,радуясь,чтокто—тоеепонимает.—Выправы,—говоритона.
Судьяобращаетсякней:
— Повторите, что вы сейчас сказали. Нас не интересует, согласны ли вы с тем, что
послышалосьстенографистке.
Она снова говорит, повторяя свои слова, мои руки работают. Но потом они замирают.
Женщина в моей постели опустила голову и посмотрела прямо на меня. Глаза ее
расширились.Губышевелятся.ЛицоРоятожеповорачиваетсякомне.
Исудьяпроизноситмоеимя.Онтожесмотритнаменя,привставсостула.
—Чтослучилось?Свамивсевпорядке?
Женщинаскатываетсясмоегомужа,вылезаетизкровати,ияпонимаю,чтоонаидетко
мне.Явстаюсместа.Какбудтосейчасямогуснейсправиться,выбитьизнеевсюдрянь.
Судьяговоритадвокатам:
—Лоретта,моялучшаястенографистка.
Женщинанаклоняется,еекосмысвешиваютсявперед,онаприближаеткомнелицо,и
ееноссквозьвыпуклыестенкистаканакажетсярасплывшимся.
—Вчемдело,Лоретта?Васбеспокоитглаз?
—Да,—отвечаюя.Хорошо,чтоявыбралаэтотпластырь.
У женщины большие глаза цвета грязного машинного масла. Я рычу оттого, что мне
приходитсявнихсмотреть,иприкрываюрукойглаз,ноэтотолькоповязка.
—Выможетепродолжать?—спрашиваетсудья.
ЯдумаюомертвомлицеРоя.Онмогбысброситьэтуженщину.Можетбыть,онвсееще
хочетменя.Яговорю:
—Янезнаю,могуилинет.
—Новыпопробуете?
—Незнаю.
Но потом передо мной невесть откуда появляется рука женщины, вода покрывается
рябью, я ничего не вижу, а потом я очутилась глаз к глазу с этой женщиной, комната
завертелась,потомкуда—топровалилась,ивновьяобреларавновесие,нотеперьсмотрю
на Роя сбоку. Лицо его больше не безжизненно. Рот раскрылся, и глаза удивленно
расширились, и я поняла, что эта женщина прицепила мой глаз к своему пупку, как
украшениевосточныхтанцовщиц.
—Онет!—кричуя.
—Чтотакое?—спрашиваетсудья.
МойглазприближаетсякзастывшемулицуРоя.
—Мойглаз,—говорюя.
Рой не может ничего сделать, и мне кажется, он знает, что я смотрю на него, что я
совсем рядом, и лицо его медленно опускается. Она стоит перед ним и толкает его на
кровать.
—Стойте!—кричуя.
—Мывасзаменим,Лоретта,—говоритсудья.
—Нет!—кричу.
—Такдлявасбудетлучше,—говоритсудья.—Увасявносильныеболи.Ненадосебя
мучить.
Рой снова вскакивает, и они с судьей стоят передо мной бок о бок. Потом Рой
поднимаетнанеевзглядиулыбаетсяейтеплоигадко.
—Мнебольно,—говорюя.
—Тогдадостаточно,Лоретта,—говоритсудья.
РукаРоятянетсякомне,хватаетмойглаз,иялечукуда—товпостельивтемноту.
Теперь передо мною только судья. Моя рука поднимается и прикасается к повязке.
Гладитменяполицу.Очень—оченьнежно.
—Ямогууйти?—говорюя.
—Да,—говоритон.
Чтояисделала.