между Сциллой и Харибдой экономических и политических циклов

Айрапетян М.С., главный советник
Аналитического управления Аппарата
Государственной Думы, д.э.н.
ГЛОБАЛЬНЫЙ МИР – МЕЖДУ СЦИЛЛОЙ И ХАРИБДОЙ
ЭКОНОМИЧЕСКИХ И ПОЛИТИЧЕСКИХ ЦИКЛОВ
Глобализация и циклические колебания в экономике и политике
В настоящее время в мире широко распространен подход, согласно которому современный мир находится в системном кризисе – на переломном
этапе развития, ведущем к смене мирового порядка. Такой подход получил
новый толчок с началом в 2007-2008 гг. мирового экономического кризиса,
который в очередной раз девальвировал утопические концепции в бескризисное – линейно-равновесное развитие в современном глобальном мире.
Кризис выявил не только экономические, но и политические проблемы –
необходимость модернизации государств, межгосударственных и надгосударственных отношений. Выстраиваясь в линейно-равновесной парадигме
развития, системы государственного и корпоративного управления, оказались неготовыми к такому кризису, к глобализации циклических колебаний в
мировой экономике и политике. Проблема усложнялась отсутствием системных концепций анализа и прогнозирования таких колебаний, периодов экономических и политических циклов и их переломных точек.
Так, в ходе кризиса 2007-2008 гг. экономические ведомства России много раз – практически, наугад – меняли прогнозы, что свидетельствовало об отсутствии у них видения
картины мировой экономики, и поэтому приводило ко многим управленческим ошибкам и
потерям. Причем, эти прогнозы в целом повторяли оценки Национального бюро экономических исследований (НБЭИ) и Федеральной резервной системы США. Одна из причин –
зависимость экономики России от внешнего спроса, как следствие – отсутствие потребности в собственных прогнозах и аналитических центрах. Однако в условиях необходимой в
России модернизации ситуация должна измениться – экономика России должна формироваться преимущественно внутренними условиями, с учетом циклических колебаний. Поэтому Россия должна иметь конкурентный аналог такого мирового центра исследований
1
циклических процессов, как НБЭИ. Более того – уполномоченного Правительством США
выдавать официальную информацию о начале и окончании рецессий в мировой экономике, которая становится ориентиром для экономической политики других стран. Но при
этом имеет и негативные последствия, поскольку открывает возможность вводить их экономики также в фиктивные кризисы – с гарантированным ухудшением в них экономической и политической ситуации. Создание российского аналога такого органа – с рейтинговыми и образовательными функциями в области циклических колебаний и антикризисной
политики – позволит избежать многих экономических и политических потерь. Особенно
при сохранении «угрозы» периодических экономических и политических кризисов.
Все это стало одной из главных причин начала поиска новых моделей
экономического и политического развития – повышения интереса в теории и
практике управления к циклическим процессам в мировой экономике и политике, к выявлению их фундаментальных причин, к антикризисной политике в
целом. Однако неизменным остался ключевой тезис современной теории и
практики управления – главной тенденцией экономического и политического
развития состоит в ускорении времени этого развития, особенно – в современных условиях экономической и политической глобализации.
Основным факторов такого ускорения считается антициклическая политика, направленная на решение одной из главных проблем экономического и
политического развития – полную или частичную ликвидацию экономических циклов. С одной стороны – на устранение или сокращение длительности
экономического спада, прежде всего, фазы кризиса, а, с другой стороны – на
продление длительности экономического роста, прежде всего, фазы подъема.
В итоге, экономическое развитие трансформируется в некоторый устойчивый
прогрессивный тренд, к которому адаптируется и политическое развитие.
Такой подход в принципе отрицает реальность и эндогенность циклических колебаний и периодических, прежде всего – экономических кризисов,
считая их случайными отклонениями от прогрессивного тренда или результатом внешних шоков, связанных с ошибками во внутренней или внешней
политике. В этом случае политика приобретает своеобразный «магический»
характер – посредством политики представляется возможным уменьшать или
увеличивать длительность периодов экономического и политического развития. В итоге, это создает иллюзии управления временем и манипулирования
2
количественными параметрами экономического и политического развития, и
является главной причиной множественных произвольных трактовок и прогнозов этого развития. И поэтому требует коренного пересмотра – с учетом
исторических тенденций экономической и политической глобализации.
Так, окончание второй мировой войны и распад колониальной системы
во второй половине XX в. дали новый толчок экономической и политической
глобализации, который сопровождался беспрецедентным в мировой истории
ростом добычи и использования природных ресурсов. Одна из главных причин – непрерывный рост затрат на воспроизводство и развитие современного
мира, и поэтому – неизбежное усиление конкуренции за ограниченные мировые и национальные природные, научные и технологические ресурсы. Это не
только усиливает экономические и политические кризисы, но и придает им
более глобальный характер, более того – обостряет старые и создает все новые мировые и локальные экономические и политические конфликты.
В течение большей части XIX и XX вв. экономическая и политическая
глобализация была основана на двух конкурирующих идеологиях – либерализме и социализме, двух разных способах решения одной задачи – борьбы
за индивидуальный и социальный прогресс и «неограниченное» потребление
его результатов, прежде всего – за счет эксплуатации природы. Именно в период их формирования и доминирования в мире в конце XVII – середине XX
вв. произошли наиболее крупные в истории мировые и локальные войны и
революции. Тем не менее, эти идеологии создали достаточно устойчивый, но
краткосрочный биполярный мировой порядок. Однако глобализация перешла
опасную – пограничную черту к середине 1960-х гг., став одной из причин
разрушения этого порядка, закончившегося распадом СССР в 1991 г.
Такой переход был связан с беспрецедентным ростом научно-технических, главным
образом – военно-технических возможностей, освоением космоса, развитием электронных
технологий и биотехнологий, генной инженерии. С этого момента изменения мирового
порядка стали необратимыми, мир вступил в новую – «постиндустриальную эпоху». Это
значит, что истоки мировых событий конца XX – начала XXI вв., включая кризис «индустриальной эпохи» и распад СССР, находятся в этом периоде глобального перехода. Этот
3
переход был отмечен созданием в 1968 г. Римским клубом, положившем начало исследованиям «глобальной проблематики – трудностей человечества». Кроме того – учреждением в 1969 г. Нобелевской премии по экономике, первым лауреатом которой «За создание и
применение динамических моделей к анализу экономических моделей» (исследования в
области эконометрики и экономических циклов) стал Я. Тинберген – один из авторов «докладов Римскому клубу». Более того – один из авторов теории «конвергенции капитализма и социализма». Теории, которая была направлена на создание актуальной до сих пор
«смешанной экономики» – сочетания прямого и косвенного государственного регулирования, государственного и частного секторов экономики, одной из основ которой стал
синтез П. Самуэльсона в середине XX в. неокейнсианского и неоклассического подходов
к антикризисной бюджетно-налоговой и денежно-кредитной политике.
Адекватные оценки современной эпохи, начавшейся с середины 60-х гг.
XX в., а также решения экономических и политических проблем невозможны
вне контекста мировой истории – всемирно-исторического подхода. Это связано с тем, что мировая история не имеет нейтральный характер, а во многом
решающим образом влияет на современное и будущее состояние всей мировой экономики и политики. Поэтому предварительная трактовка сложного и
целого, глобального и долгосрочного – мировой истории – является главным
условием адекватности трактовки простого и частного, локального и краткосрочного. Тем более, что в мировой истории существует ограниченное число событий, главным образом – мировых войн и революций, определяющих
ее движение. Это значит, что антикризисная политика на всех – и локальном,
и мировом уровнях – это не просто набор, по сути, стандартных и апробированных на этих уровнях решений. В действительности, это – сложный комплекс таких решений, связанный с глобальной проблематикой и действием в
мировой истории достаточно жестких закономерностей и тенденций.
Эта проблематика широко представлена в мировой философско-исторической литературе – в работах Полибия, Ж. Бодена, Дж. Вико, И. Гердера, Г. Гегеля, К. Маркса, Н.
Данилевского, О. Шпенглера, П. Сорокина, А. Тойнби, Ф. Броделя, И. Валлерстайна, К.
Ясперса. При этом, многие исследователи, прежде всего – К. Поппер, Л. Мизес, Ф. Хайек,
И. Берлин, Л. Февр, Р. Коллингвуд – отрицают не только наличие закономерностей в мировой истории, но и возможность их выявления и построения адекватных «схем мировой
истории», считая их произвольными, некорректными и неточными. Хотя в таких оценках
доминируют в большей степени идеологические причины. Так, К. Поппер признавал, что
критика представлений о существовании исторических законов (прежде всего, Г. Гегеля и
К. Маркса) – это вклад в борьбу против тоталитаризма. Тем не менее, критический подход
к философии истории связан с констатацией реально негативных последствий практического применения четырех наиболее крупных прогрессивных концепций «идеального гос4
ударства» конца XVII – середины XX вв. – в противовес их теоретическому целевому содержанию. А именно – концепций правового государства Дж. Локка, нравственного государства И. Канта, разумного государства Г. Гегеля и справедливого государства К. Маркса. Отсутствие любой из этих моделей в современном мире в их чистом виде, особенно –
после генезиса «глобальной проблематики – трудностей человечества» в середине XX в. и
распада СССР в 1991 г., а также тенденций к их реализации в будущем, и является одной
из причин признания их теоретической и прикладной несостоятельности. Иначе говоря –
прогрессивных трактовок мировой истории – «конец прогрессивной истории», отсутствие
прогрессивной детерминированности (предопределенности) мировой истории.
Однако для адекватной оценки современной глобальной эпохи необходим не просто всемирно-исторический, а именно циклический подход к трактовке мировой истории, исторических – экономических и политических событий. Иной подход имеет серьезный недостаток: случайный и неповторимый характер таких событий означает отсутствие «уроков истории». Тогда
как лишь возможность повторения, более того – реальное повторение в мировой истории таких событий – в их модернизированном виде, адаптированном к тому или иному пространству и времени – и является основанием для
«уроков истории». Хотя очевидно, что любые схемы мировой истории – это
лишь условные – «идеальные» рамки, задающие общую картину мира.
Поэтому главные тезисы такого подхода – это «возвращение» философии истории в контексте циклической повторяемости исторических событий,
«единая мировая история вместо частных историй стран и единая мировая
цивилизация вместо локальных цивилизаций». Иначе говоря, единая история
– как регулятивная пространственно-временная система, а не поиски «особых
путей» развития, имеющих тупиковый характер – ведущих в различные «исторические – экономические и политические ловушки». Именно такой подход
необходим для совместных решений глобальных проблем мировой экономики и политики – мировой системы в целом, возникших в середине XX в.
Мировая система и «опорные точки» современного мира
Мировая система – это сложная система, имеющая две системы координат. Во-первых, пространственную систему координат – мировое простран5
ство, в которой мировая система принимает форму «пространственной пирамиды», включающей мировой центр и периферию, крупные и малые, более и
менее развитые страны. Во-вторых, временную систему координат – мировое
время, включающее 300-летние мировые цивилизационные циклы – мировые
цивилизации – мировые эпохи, в том числе – 34-летние мировые экономические циклы. Это значит, что основные – циклические колебания цивилизационных, экономических и политических процессов, систем и ценностей всех –
и мирового, и локального – уровней происходят в единых ритмах и режимах
этих циклов. Поэтому для этих процессов, систем и ценностей большее значение имеют временные, а не пространственные условия развития.
Пирамидальная модель мировой системы, как и любого социума – это не что иное,
как «идеальное государство» Платона, которое и стала прообразом всех последующих моделей «идеального общества» – «социальных утопий», в том числе либерализма и социализма. В реальности – конфигурация этой модели меняется, модернизируясь и адаптируясь к временным и пространственным условиям развития – с большей и меньшей «горизонталью» (основанием) и «вертикалью» (высотой) пирамиды. И каждой такой конфигурации соответствуют преходящие – циклические «формы правления» – монархия, диктатура, аристократия и демократия (в трактовке Платона и Аристотеля). Очевидно, что
наиболее устойчивая из них – демократия, имеющая наиболее широкое основание такой
пирамиды – оптимум «горизонтали» и «вертикали», больший политически и экономически активный средний класс. Во всех случаях, устойчивость и циклическая смена «форм
правления» напрямую связана с проблемой трактовки времени, прежде всего – длительности поколений, поколенческих циклов. Эта проблема занимает в мировой литературе одно
из центральных мест – начиная, как минимум, с Гесиода, с оценкой длительности поколения в пределах 25-35 лет. Однако истоки таких оценок находятся у Геродота, который,
ссылаясь на древнеегипетские традиции, определял длительность поколения в 33,3 года.
Всемирно-исторический подход необходим не только для выявления исторических закономерностей, но и для установления условий и механизмов,
которые позволяют отдельным странам добиваться двух стратегических целей. Во-первых, приобретать статус мировых держав – мировых центров,
определяющих основные направления и формы развития мировой системы и
составляющих ее стран. Фактически, являться генераторами мировых эпох, в
том числе мировых экономических циклов – поколенческих циклов. И, вовторых, сохранять такой статус в течение длительного времени – как прави6
ло, в рамках одной мировой эпохи, а также на достаточно больших географических пространствах, в том числе в странах мировой периферии.
В мировой истории структура мировой системы подвергалась постоянным колебаниям, связанным, прежде всего, с конкуренцией за распределение
и перераспределение мирового богатства. именно благодаря таким колебаниям и происходили процессы, которые определяли статус и влияние стран в
мире, включая особенности их взаимного опережения и отставания – «догоняющего развития». Одни страны или их блоки добивались статуса мировых
держав и переходили в состав мирового центра, другие – теряли его и переходили в состав мировой периферии. Такие переходы происходили, как правило, посредством мировых революций и войн, формирующих механизм развития мировой системы – мировой экономики и политики, создания новых и
распад старых мировых экономических и политических порядков.
Однако действие такого механизма ограничено объективными причинами – инертностью мировых процессов, разобщенностью стран мировой периферии, их взаимной конкуренцией за особые экономические и политические отношения с мировым центром – идеальное его действие приводило бы
к мировому хаосу, а не порядку. Именно поэтому в мировой истории мировых центров – ограниченное число, большинство же стран составляли и составляют более или менее активную часть мировой периферии.
И это связано с тем, что мировые центры – мировые империи не только
устанавливали соответствующий их мировоззренческой парадигме порядок в
доступном им мире, но и несли в течение длительного времени цивилизационную – геополитическую, политическую и экономическую ответственность
за такой порядок, в том числе в странах мировой периферии. Поэтому прилагали достаточно крупные материальные и иные усилия (включая инициирование локальных и мировых войн и революций или участие в них), зачастую
– в ущерб собственным интересам. Такая ситуация, в принципе, устраивала и
мировую периферию – она менялась, как только мировые центры прекраща7
ли поддерживать такой порядок. И это приводило, как правило, к упадку как
центра, так и периферии, а также к распаду мирового порядка.
Поэтому на основных этапах мировой истории существует не многополярный и даже – не биполярный, а именно однополярный мир, в котором мировой порядок формируется одним полюсом – мировым центром, а точнее –
ведущей страной этого центра – мировой державой, которая проводит очередную экономическую и политическую глобализацию. На этот центр и происходит ориентация всех прочих стран, принимающая формы адаптации (в
том числе посредством локальных войн и революций) к такому порядку, подстраивания под его лидера. Причем, такой порядок формируется вне «особого мнения» этих стран, их претензий на «справедливое» распределение мирового богатства и мировой экономической и политической власти, ожиданий
«падения империй». Многополярный же или биполярный мир – это переходное состояние между однополярными мирами, состояние экономического и
политического «разлома», наиболее крупных мировых конфликтов.
Так, «перманентная 30-летняя война» – мировые войны 1914-1918 гг. и 1939-1945 гг.
– войны такого переходного состояния, в котором происходила очередная смена мирового
центра. Место слабеющей Британской империи (Европы, включая Российскую империю и
СССР) стали занимать усиливающиеся США (аналогично тому, как в ходе 30-летней войны первой половины XVII в. место слабеющей Испанской империи стала занимать усиливающаяся Англия). При этом Германия и Российская империя, а также СССР имели «вторичное» для них значение – как страны мировой периферии «догоняющего развития», попытки которых решить такие же задачи – формировать однополярный мировой порядок,
были последовательно подавлены. Тем не менее, распад Российской империи в 1917 г.,
растянувшийся до 1940 г., стал одним из факторов, который привел после 1945 г. к распаду Британской империи и мировой колониальной системы, к усилению США и началу их
доминирования в мире, мировой экономике и политике. Распад СССР в 1991 г. также придал сильный толчок изменениям в мире, мировой экономике и политике, освободив место
для создания однополярного мира во главе США. Более того, распад СССР привел к усилению Европейского союза, его расширению за счет стран Восточной Европы, которые не
соответствовали по уровню экономического и политического развития критериям вступления. В частности, это стало одной из причин современного кризиса Европейского союза
– в силу принятия им дополнительной, прежде всего, финансовой нагрузки за эти – периферийные для него страны. Поэтому такой кризис – это, фактически, «отголосок» распада
СССР двадцатилетней давности и следствие его мировой и европейской значимости.
8
В мировой истории политические и социально-экономические процессы,
системы и ценности выстраиваются в рамках мирового пирамидального пространственно-временного порядка – стохастического мирового пространства
и детерминированного мирового времени. Нарушения такого порядка ведут к
крупным войнам и революциям, переходам от одной конфигурации «пирамидальной модели» – мировой эпохи к другой – со сменой мирового центра –
цивилизационной доминанты и мировоззренческой парадигмы. За последние
400 лет в мировой истории произошло два крупных нарушения такого порядка – с интервалом около 300 лет. Между 30-летней войной 1618-1648 гг. и 30летней войной 1914-1945 гг. Такие нарушения привели к двум «формационным», а точнее – «эпохальным» революциям – «опорным точкам» современного мира, каждая из которых стала толчком для 50-летних переходных периодов к смене мировых эпох и их мировоззренческих парадигм.
Каждая такая смена сопровождалась сменой доминирующей мировоззренческой парадигмы, которая была связана с трактовкой соотношения духовного и светского начал – с
одной стороны, сакрального, божественного права, с другой – естественного, гражданского права. Иначе говоря – с выявлением сочетания и доминанты общего и частного, единого и многого, абсолютного и относительного. Эта проблема уходит корнями в средневековье, а именно – в спор об универсалиях X–XIV вв. между двумя направлениями схоластической философии – реализмом (Платон – Г. Гегель) и номинализмом (Аристотель – И.
Кант) – по поводу степени доминирования общества, государства и традиций над человеком. Этот спор имел важное теоретическое и прикладное значение, став основой всей европейской философии и определив главные различия между двумя основными политическими идеологиями – социализмом и либерализмом. Более того, этот спор имел важные
последствия для трактовки понятия «консерватизм». Так, если главное – общее, единое и
абсолютное, то объектом сохранения является государство, как доминант над человеком –
это позиция социализма. Если же главное – частное, многое и относительное, то объектом
сохранения является человек, как доминант над государством – это позиция либерализма.
Поэтому последующие идеологии – в любых их конфигурациях – имели именно консервативный характер – были направлены на сохранение либо общего, либо частного.
Первая «опорная точка» современного мира – Английская революция
1640 г., которая стала толчком к 50-летнему переходу Европы от «феодализма к капитализму» и началу с конца XVII в. «эпохи капитализма» – Нового
времени. И это – «эпоха свободной конкуренции», мировоззренческая парадигма которой – либерализм (в крайней форме – анархизм, как постоянно
9
сдерживаемая негативная тенденция). Идеология, создающая вертикальный
экономический и политический порядок на принципах «всеобщего неравенства» и «выживания сильнейшего». А точнее, «свободы (собственности) для
одного и для некоторых» – с соответствующими монархическими и «формами правления». Цивилизационной, экономической и политической доминантой этой эпохи и стала Британская империя с конца XVII в.
Вторая «опорная точка» современного мира – Русская революция 1917
г., которая стала толчком к 50-летнему переходу мира от «капитализма к социализму» и началу с середины 60-х гг. XX в. «эпохи социализма», а точнее –
«эпохи социального государства» – Новейшего времени. Это – уже «эпоха
ограниченной конкуренции», мировоззренческая парадигма которой – социализм (в крайней форме – коммунизм, как постоянно сдерживаемая негативная тенденция). Идеология, создающая горизонтальный экономический и политический порядок на принципах «всеобщего равенства» и «выживания и
слабейшего». А точнее, «свободы (собственности) для некоторых и для всех»
– с соответствующими аристократическими и республиканскими (как правило – демократическими) «формами правления». Цивилизационная, экономическая и политическая доминанта этой эпохи пока формируется.
Очевидно, что общий признак этих моделей – их неустойчивость в пространстве и во времени, и поэтому необходимость в постоянной стимуляции
– искусственном поддержании «вертикального» и «горизонтального» порядка, поиска их устойчивости. Если в первом случае главным источником экономических и поэтому – политических кризисов является частная экономика,
то во втором – государство. Хотя такие модели не существуют в чистом виде,
в реальности – это некоторый их симбиоз с большей или меньшей долей консерватизма, направленного на сохранение сложившихся экономических и
политических порядков – степеней «свободы (собственности)» и соответствующих «вертикальных» и «горизонтальных» «форм правления».
Английская революция 1640 г. и переход к «эпохе капитализма»
10
Английской революции середины XVII в. предшествовал модернизационный прорыв в Европе в рамках «эпохи феодализма» начала XV – конец
XVII вв. Такой прорыв принял форму Реформации – десакрализации мировоззренческой парадигмы и традиционной культуры, секуляризации и отмены крепостного права, капитализации аграрного общества – начала экономической и политической экспансии, глобализации и создания мирового рынка.
Это сгенерировало генезис либерализма, выстраивания экономики и политики на основе естественного права, создания национальных государств и защиты их суверенитетов от католического универсализма. Толчок этому процессу был дан Нидерландской революцией 1555-1648 гг., направленной против испанского католического универсализма, Испанской империи – цивилизационной, экономической и политической доминанты этой эпохи.
Десакрализация власти представляла собой опасность для католицизма и противоречила его идеологии – трактовка либерализмом государства как результата «общественного
договора» лишала его функции посредника между богом и народом, «оставляло» народ
беззащитным перед государством – «неизбежным злом» в трактовке Августина. Это означало, что отношения в социуме также могут строиться на договоре – по свободе воли, что
имело деструктивные последствия. В том числе – из-за тезиса Дж. Локка о «законном праве подданных на сопротивление, борьбу за экономические и политические права и смену
формы правления», который отвергал принцип теодицеи – «оправдания власти» Августина, изначально трактовавшегося как «богооправдание». Поэтому десакрализация социума
и распространение либерализма привели к необходимости разделения духовной и светской власти, что позволяло бы духовной власти противостоять светской власти – государству, а также контролировать его. Борьба между ними составила суть Реформации, приняла в первой половине XVI в. Англии прикладной характер с созданием в 1534 г. англиканской (протестантской) церкви и началом – совместного с Голландией – вытеснения Испании с мировой арены. Это сгенерировало первоначальное накопление капитала в Англии,
в том числе за счет колониальной торговли, государственных займов, благоприятных
налогов и промышленного протекционизма. В конце XVII в. принцип автономности духовной и светской власти был трансформирован Дж. Локком в принцип разделения законодательной, исполнительной и судебной власти, что стало новым толчком для модернизации Англии и трансформации в эпицентр «эпохи капитализма». К началу XVIII в. протекционизм был заменен фритредерством, Англия стала Британской империей, в середине
XVIII в. осуществила уже промышленную революцию. Лондон стал центром мировой
торговли, генератором глобальной экономической и политической экспансии, формирования основных направлений мирового экономического и политического развития – до
1939 г.
11
Тем самым, в конце XVI – начале XVII вв. началось формирование нового мирового пространственно-временного порядка – нового мирового экономического и политического центра и периферии, первичных и вторичных
типов модернизации, опережающих и отстающих стран. При этом события в
Европе приняли всемирно-исторический характер – католический универсализм трансформировался в светский универсализм Европы в мире. Началась
стягивание разных экономических и политических процессов, систем и ценностей в одну глобальную пространственно-временную систему – все страны, независимо от уровня их развития, «оказались» в Новом времени – в мировом цивилизационном цикле под доминантой Британской империи.
Начало «эпохи капитализма» и либерализма сопровождалось крупным
мировоззренческим сдвигом – коренным изменением отношения ко времени.
В результате Реформации время было десакрализировано и приобрело высокую индивидуальную и социальную – экономическую ценность, основанную
на праве собственности на время. Прежде всего – на такие категории, формирующие механизм экономического развития, как заработная плата, прибыль
и процент. Вместе с тем, проблема права собственности на время, поэтому на
капитал – заработную плату, прибыль и процент – приобрела политический
характер. Поскольку это право регулировалось законами, возрастало значение политической системы – представительной власти, политических партий
и идеологий. Все это актуализировало необходимость в политической свободе – в дополнении к экономической свободе – выразилась в революции во
Франции в конце XVIII в. Экономический либерализм был усилен политическим либерализмом. С первой трети XIX в. либерализм в экономике и политике стал ведущей идеологий в основных европейских странах.
Так, на десакрализацию ссудного процента сильное влияние оказал протестантизм в
начале XVI в. – М. Лютер, У. Цвингли считали приемлемым небольшую плату за ссуду –
в пять-шесть процентов в год, а Ж. Кальвин установил в Голландии в 1547 г. легальный
пятипроцентный максимум. Католическая церковь признала право государства легализовать кредитные операции лишь в XVIII в., в 1836 г. До конца XVIII в. время работника
полностью принадлежала работодателю – и лишь в 1802 г. в Англии были приняты Фаб12
ричные законы, регулирующие условия труда, в 1833 г. – первый закон, ограничивающий
длительность рабочего дня, только в 1847 г. – акт о десятичасовом рабочем дне. Во второй
половине XIX в. такие же законы появляются в европейских странах и США. Все это имело огромное значение для роста инвестиций, начала современного экономического роста,
проявления циклических колебаний. Именно поэтому в классической политической экономии – в трудовой теории стоимости А. Смита, Д. Рикардо и, особенно, К. Маркса – время, которое уже принималось как собственность человека, стало главным фактором и расчетной единицей формирования ключевых экономических категорий. В итоге, с Французской революцией символ свободы – либерализм – приобрел в Европе две трактовки. Если
в Англии таким символом стала экономическая свобода в трактовке А. Смита – в противоположность меркантилизму и жесткому государственному регулированию, то во Франции – политическая свобода в трактовке Ж.Ж. Руссо – в рамках тезиса о возврате в «естественное состояние». Революция во Франции происходила в условиях принятых законодательством Англии и США многих гражданских прав – гарантий жизни, свободы, собственности. Однако такая жесткость в трактовке политической свободы во Франции,
близкая к анархии, была обусловлена сильной социально-политической – сословной дифференциацией, требующей изменения системы наследственных привилегий, статусного
равенство членов общества. Такая трактовка была близкой и Русской революции 1917 г.
Модернизационный прорыв в Европе стал источником не только экономического и политического прогресса, но и экономических и политических
кризисов. В условиях доминирования до конца XVIII в. денежных, торговых
и аграрных капиталов экономические проблемы принимали формы денежных, торговых и аграрных кризисов. Однако такие кризисы трактовались как
«временные или случайные затруднения», связанные с субъективными факторами. Первый экономический кризис, который произошел в 1825 г. в Англии, в отличие от денежных, торговых, аграрных кризисов, свидетельствовал о начале нового этапа – этапа индустриализации. При этом кризис имел
глобальный характер – в него были втянуты Франция, Россия, США, Германия, Голландия, Италия и Испания, а также ряд колониальных стран Латинской Америки. Иначе говоря, это – первый мировой экономический кризис.
Кризисные процессы сопровождались также изменениями мировой финансовой системы – была создана первая мировая валютная система на основе единой резервной валюты – английского фунта стерлингов. В 1821 г. Банк Англии перешел к «золотому стандарту», действующему до 1914 г. В условиях становления Англии как центра мировой
экономики и политики и генезиса первого экономического кризиса, с начала XIX в. начинается критика либеральных политических и экономических концепций. Главный тезис
критики состоял в том, что именно либерализм является причиной экономических и поэтому – политических кризисов. Еще в конце XVIII в. И. Кант поставил вопрос о «человеке моральном» – в противовес либеральным тезисам о человеке как «разумном эгоисте»,
13
«экономическом человеке». На стыке XVIII – XIX вв. против либерализма выступила
немецкая историческая школа права К. Савиньи с тезисом о приоритете исторических, а
не естественных особенностей права. Тогда же началась критика экономического либерализма, главный тезис представителей которого – А. Смита, Д. Рикардо, Ж. Сэя – состоял в
том, что экономика развивается равновесно и поэтому экономические кризисы невозможны, за исключением случайных и временных отклонений от равновесия и ошибок в экономической политике. Против тезиса выступили Т. Мальтус, Ж. Сисмонди и Р. Оуэн, согласно которым экономика развивается, напротив, через периодические экономические
кризисы. Главными аргументами критики стали новые обстоятельства, которые проявились в ходе промышленной революции в Англии, но не учитывались в либеральных концепциях – развитие крупной промышленности, рост инвестиций в основной капитал и монополий, ограниченность ресурсов и падение их эффективности, рост населения и технического прогресса, неравномерность распределения собственности, доходов и спроса.
В итоге, все большее признание получал тезис о том, что экономические
кризисы и перспективы их периодического неизбежного повторения подвергают опасности существующие экономические и политические системы. Поэтому необходимо создавать адекватные механизмы реагирования на такие
кризисы – формировать антикризисную политику. Проблемы экономических
кризисов стали принимать все более и более политический характер.
Однако значение Французской революции не ограничивается только политическим фактором – оно напрямую связано с трактовкой экономического
цикла. Очевидно, что экономические кризисы не происходят в абстрактной
системе координат – это всегда составные, а именно, завершающие периоды
более длинных периодов – экономических циклов. При этом генезис каждого
из таких циклов связан с первоначальным толчком, который имеет, как правило, революционный характер и обеспечивает более или менее жесткий выход из некоторого нижнего устойчивого состояния равновесия. Поэтому экономические кризисы – это состояния затухания, исчерпания потенциала таких первоначальных толчков, а точнее – кризисы этих толчков.
Так, первый мировой экономический кризис 1825 г. – это часть первого
мирового экономического цикла, генезис которого был подготовлен Французской революций 1789-1799 гг. Точнее – событиями второго этапа 17941799 гг., которые придали первоначальный толчок этому циклу. Это – контрреволюционный термидорианский переворот и свержение якобинской дикта14
туры в 1794 г., принятие Конституции Франции в 1795 гг. и формирование
Директории, наконец – переворот 18 брюмера 1799 г. Наполеона. В результате этого Французская революция стала генератором переходного периода
конца XVIII – начала XIX вв. в экономике и политике в мире в целом.
Уже с 1800 г. начался современный экономический рост – первый мировой экономический рост, который во многом был связан с военной и цивилизационной экспансией Франции, введением в 1806 г. континентальной блокады Англии. Первый же мировой экономический спад начался с завершением в 1814 г. этой экспансии и континентальной блокады, созданием Венской
системы в 1815 г. Таким образом, мировой экономический кризис 1825 г.,
хотя и начался в Англии, но ознаменовал завершение – исчерпание первоначального толчка, данного в 1794-1999 гг. Французской революцией – кризис
ее исходных признаков. Поэтому первый мировой экономический цикл – это
34-летний период 1794-1828 гг. – «поколение Французской революции», которое в целом вписывается в схему «революционного цикла».
Французская революция 1789 г. и бифуркация династических циклов
Выход Англии в XVIII в. за национальные экономические границы привел к тому, что экономическое развитие многих стран стало проходить с конца XVIII в. в режиме мировых экономических циклов. Тем самым, экономические процессы стали неконтролируемыми и неуправляемыми для политических систем других – периферийных для Англии, преимущественно аграрных стран, функционирующих в рамках династических циклов. С одной стороны, усиливалась их зависимость от мирового экономического развития, генерируемого Англией, с другой – сохранялась политическая независимость
этих стран. Поэтому их политика перестала иметь преимущественно национальный характер, начали проявляться два ее контекста: национальный – в
политической сфере, и транснациональный – в экономической сфере.
15
Экономическая глобализация в условиях существования в рамках династических циклов стала опасной для аграрных стран – и это требовало установления пределов такой глобализации, снижения национальной экономической зависимости и связанных с глобализацией потерь. Проявилась необходимость в адаптации к глобальной интеграции и синхронизации мирового
экономического развития с национальным политическим развитием. В этих
условиях Французская революция осуществила бифуркацию династических
циклов на два относительно автономных цикла – на мировые экономические
циклы и национальные политические циклы. Начался длительный общемировой процесс разрушения династических циклов, и поэтому трансформации
аграрных обществ – в индустриальные общества. Такая трансформация сопровождалась упорядочением неопределенной длительности династических
циклов 34-летними периодами. И поэтому – заменой традиции на закон.
Так, если в первых революциях XVI-XVIII вв. – голландской, английской и американской – традиции продолжали занимать доминирующее значение, то «Декларация прав человека и гражданина» 1789 г. провозгласила
источником права уже закон, который устанавливал неотчуждаемые естественные права человека на свободу, равенство, собственность и безопасность. Так была установлена новая традиция – законодательное закрепление
этих прав. Это сделало необратимыми экономические циклы – поскольку эти
права и, прежде всего – право частной собственности (в широком смысле
права собственности на время – заработную плату, процент и прибыль), и составляют основу таких циклов, то нарушение этих прав, обратный переход
закона в традицию означает не что иное, как ликвидацию этих циклов.
Разрушение династических циклов, формирование мировых экономических и национальных политических циклов, их взаимодействие отныне стали
главными тенденциями и противоречиями мирового развития. Иначе говоря
– противоречиями между транснационализацией – глобализацией экономического и национализацией – локализацией политического развития. Поскольку экономические системы и ценности имеют более открытый характер,
16
и поэтому их развитие происходит посредством диффузии (в рамках дихотомии «центр – периферия»), расширяя границы их влияния. Тогда как политические системы и ценности имеют более закрытый характер, и поэтому их
развитие происходит посредством эволюции (в рамках дихотомии «власть –
оппозиция»), что сужает границы их влияния. Глобализация еще более сужает эти границы – и на мировую, и на собственную экономику. В итоге, мировые экономические циклы проявляются с большей силой и влиянием.
Иначе говоря, несмотря на генезис и синхронизацию мировых экономических и национальных политических циклов, экономика продолжала доминировать над политикой. Решение проблемы их оптимизации было перенесено в международную сферу, в конечном счете – к попыткам создания «мирового правительства» и получения компенсаций в виде дополнительных политических функций за потерю контроля над национальной экономикой – через
создание мировых порядков. При этом с каждым новым таким порядком уровень международных отношений повышался – с национального на транснациональный, и отражал переход на новые этапы глобализации и синхронизации мировых экономических и национальных политических циклов.
Попытки создания «мирового правительства» часто рассматриваются в рамках концепции «мирового заговора» – «теории заговоров». Эта концепция получила распространение после Французской революции и стала применяться для объяснения многих крупных событий в мировой истории (как правило, в контексте работы Ф. Лефранка «Тайны
революции, разоблаченные при помощи франкмасонства, и заговор против католической
церкви», вышедшей в 1782 г.). Тем не менее, тенденция к формированию «мирового правительства» и созданию мирового порядка стала одной из ключевых – в современном глобальном мире такие функции имеют, прежде всего, ООН, G 8 и G 20. За последние 200 лет
было создано два мировых порядка, каждый из которых создавался после крупного военного конфликта и действовал в исходной концепции около 40 лет – до очередного крупного военного конфликта. Созданию этих порядков предшествовала Вестфальская система
международных отношений 1648 г. (после 30-летней войны 1618-1648 гг.), установившая
национальный суверенитет государств. Первую современную систему коллективной безопасности – первый мировой порядок, основанный на союзе стран Европы, включая Россию, был создан Венским конгрессом 1815 г. (после «наполеоновских войн» 1799-1815
гг.). Тем самым, Венская система дала толчок переходу международных отношений с
национального уровня на межгосударственный уровень. Потсдамская конференция 1945
г. (после 30-летней войны 1914-1945 гг.) создала новую систему коллективной безопасности – второй мировой порядок, который перевел международные отношения на надгосу17
дарственный уровень. Венская система действовала до Крымской войны 1853-1856 гг., а
Потсдамская – до Афганской войны 1979-1989 гг. В обоих случаях – около 40 лет.
Французская революция конца XVIII в. и первый мировой экономический кризис 1825 г. произвели коренной перелом в мировой истории – мировая экономика и мировая политика были жестко втиснуты в рамки периодических и, более того – синхронных мировых экономических и национальных
политических циклов. С конца XVIII – начала XIX вв. политическая история
дополняется экономической – в силу усиления значения экономических факторов, связанных с экономическими кризисами, мировая история наполняется единой системой синхронных политических и экономических событий.
Синхронизация этих циклов означала их взаимную адаптацию и коррекцию – национальные политические циклы становились прикладными формами проявления в странах мировых экономических циклов, и поэтому – идентичными им по режимам и ритмам, а мировые экономические циклы – приобретали более выраженный характер. Однако именно национальные политические циклы стали адаптироваться к мировым экономическим циклам – в
силу преимущественно детерминированного и транснационального – глобального характера последних, который минимизировал свободу экономических действий, в том числе – экономической политики. Тогда как национальные политические циклы имеют, как правило, преимущественно стохастический и локальный характер, допуская, тем самым, большую свободы политических действий, и поэтому – возможность лишь корректировать проявления
мировых экономических циклов в собственных странах.
В таких условиях ослабление национальной политической системы и,
прежде всего, государства – нарушение политической стабильности – становится равнозначным нарушению синхронности периодических сдвигов экономического и политического развития. Иначе говоря, синхронность мировых экономических и национальных политических циклов стала все более
жестко связывать политические и экономические системы: ослабление государства означало ослабление экономики, и наоборот. В таких условиях эко18
номическое развитие стало приобретать кажущийся субъективный и случайный характер – с чрезмерно преувеличенным значением политического фактора, что создавало иллюзию автономности политической истории (борьбы
за власть или государства) или, напротив, экономической истории.
Синхронизация на рубеже XVIII – XIX вв. мировых экономических и
национальных политических циклов стала непосредственно определять уровень развития – статус стран в мире. Иначе говоря, принадлежность стран к
мировому центру – при большей синхронности, к мировой периферии – при
меньшей синхронности. В этих условиях модернизация экономических и политических систем и ценностей становится глобальным процессом различной
по уровням, но непрерывной адаптации к мировым экономическим и национальным политическим циклам. Более развитыми и поэтому – генераторами
основных направлений экономического и политического развития становятся
системы и ценности с высоким уровнем адаптации. Напротив, менее развитыми – системы и ценности с низким уровнем адаптации, и поэтому – зависимыми от развитых стран и вынужденными проводить политику «догоняющего развития», а точнее – политику «догоняющей адаптации» к циклам.
Именно синхронизация экономического и политического развития в ходе генезиса Англии и США, а с конца XVIII-XIX вв. – мировых экономических и национальных политических циклов, позволила этим странам последовательно создавать мировые экономические и политические центры, становиться генераторами этих циклов, основных направлений мирового экономического и политического развития. Так, толчок экономическому и политическому развитию Англии – началу «эпохи капитализма» был дан «Биллем о
правах» 1689 г., а развитию США – «Биллем о правах» 1789 г. Синхронность
этих циклов усиливается «первым поколением» транснациональных компаний с конца XIX в., все больше стран втягиваются глобализацию.
Политические идеологии и «проблема развития капитализма»
19
После генезиса и синхронизации на стыке XVIII-XIX вв. мировых экономических и национальных политических циклов мировоззренческие концепции стали трансформироваться в политические идеологии и партии, принимать традиционные формы либерализма, консерватизма и социализма.
Началось создание политических систем в рамках дихотомии «власть – оппозиция», политические программы партий стали включать механизмы поведения в условиях кризисов – антикризисные программы. Каждая из идеологий
и партий была особой реакцией на экономический кризис 1825 г. и на экономический цикл 1794-1828 гг., прежде всего, на его первоначальный толчок –
Французскую революцию. Хотя консерватизм и социализм противостояли
либерализму, возлагая на него ответственность за генезис этого цикла и кризиса, разногласия между идеологиями и партиями стали вращаться вокруг
главной проблемы – «меры и цены» экономического прогресса (упадка духовной культуры, роста дифференциации собственности и доходов, безработицы и бедности, инфляции, спекуляции и монополий). Так или иначе – вокруг проблемы «свободы (собственности) для одного и для некоторых».
Хотя истоки политических партий находятся в Англии – уже в 1678-1681 гг. парламент разделился на тори и виги, именно в конце XVIII – начале XIX вв. формируются
полноценные политические идеологии и партии. Либерализм – в Англии И. Бентамом, во
Франции Б. Констаном, консерватизм – в Англии Э. Берком, во Франции Ж. Местром, социализм – в Англии Р. Оуэном, во Франции – А. Сен-Симоном. С Французской же революции конца XVIII в. начинается реальная политическая партийная борьба, установившая
современную терминологию политических идеологий – «левые», «правые» и «центр» (как
и введение понятий «классы» и «классовая борьба» Ф. Гизо, О. Тьерри, Ф. Минье в первой половине XIX в.). После мирового экономического кризиса 1825 г. в США в 1828 г.
создается демократическая партия, а в 1854 г. – республиканская партия. В Англии после
1832 г. создаются либеральная и консервативная партии. При этом возможность наличия в
Англии нескольких политических партий допускалась Э. Берком в 1792 г. при двух условиях: лояльном отношении к частной собственности, а также к монархии как символу политической власти. Именно это определило традиционный консерватизм Англии, сохранившийся до сих пор. Со второй половины XIX в., после начала мирового экономического
кризиса 1848 г., в Европе формируются уже массовые политические партии и движения, в
том числе I Интернационал, создаются парламенты. К концу XIX в. такие партии – в основном социал-демократические – создаются уже в большинстве стран Европы.
20
Тем не менее, при всех экономических разногласиях по главной проблеме между этими идеологиями стало постепенно устанавливаться единство по
базовым политических ценностям. Иначе говоря, неизбежные и относительно
краткосрочные экономические колебания и кризисы стали компенсироваться
долгосрочной национальной политической стабильностью. Такая стабильность приобретала особую важность в условиях нарастающей экономической
и политической глобализации, обострения экономических и политических
конфликтов – политическая борьба перешла в сферу внутренней и внешней
экономической политики. Граница такого перехода – середина XIX в.,
наивысший уровень – пик «эпохи капитализма», «свободной конкуренции» и
Британской империи, который ознаменовал начало их «заката». Именно тогда в мире произошла резкая актуализация проблем, связанных с экономическими и поэтому – политическими кризисами. Прежде всего – с формированием условий для проявления циклических колебаний – ростом объемов инвестиций в основной капитал, созданием крупных промышленных, биржевых
и банковских структур, соответствующих им систем управления и форм собственности. Иначе говоря – с проявлением механизмов экономических циклов, с увеличением объемов и интенсивности экономической информации.
Именно в середине XIX в. – в 1848-1849 гг. произошел ряд политических революций
в Европе – в самом начале очередного мирового экономического кризиса – периода спада
мирового экономического цикла 1828-1862 гг. При этом номинализм окончательно вытеснил реализм – частное (относительное, управляемое) стало доминировать над общим (абсолютным, неуправляемым) в рамках политического и экономического либерализма. Тогда же – с середины XIX в. начался распад гегельянства – последней крупной системы реализма, была усилена критика либерализма немецкой исторической школой политической
экономии – Б. Гильденбрандом и Ф. Листом, а также марксизмом. Именно тогда стали
возможными исследования экономических кризисов, прежде всего – К. Марксом и К. Жугляром. Однако лишь в конце XIX – начале XX вв. – в период мирового экономического
цикла 1896-1930 гг. – произошла «циклическая революция» в мировой экономической
теории. Именно в этот период были созданы основные теории экономических циклов – М.
Туган-Барановского, К. Викселля, В. Зомбарта, А. Шпитгофа, И. Фишера, А. Афталиона,
М. Бунятяна, Й. Шумпетера, Л. Мизеса, У. Митчелла, К. Касселя, Дж. Гобсона, Н. Кондратьева, А. Пигу и Дж. Кейнса. И эти теории стали доминировать над прогрессивными и
равновесными теориями, оказав влияние на дальнейшие исследования не только экономических и поэтому – политических циклических колебаний и кризисов, но и на дальней21
шую экономическую политику. Более того, тогда же возрождаются циклические философско-исторические концепции О. Шпенглера, А. Тойнби, П. Сорокина.
Особое место в экономических и политических процессах, связанных с
«эпохой капитализма» конца XVII – середины XX вв., прежде всего, с Французской революцией конца XVIII в., занимают Германия и Россия. Изначально эти процессы приняли однотипный характер – в силу экономического и
политического отставания от мирового центра – Англии. С началом современного экономического роста в начале XIX в. в этих странах стала актуальной «проблема развития капитализма». Эта проблема была связана не только
со сложностями быстрого развития внутренних рынков, но и с отсутствием
внешних рынков – возможностей для конкурентоспособного экспорта в более развитые страны – в Англию, позднее – в США. Необходимость в таких
рынках для решения «проблем развития капитализма» в этих странах, сохраняла актуальность в течение всего XIX в. и в первой половине XX в.
Так, в ходе «наполеоновских войн» в Европе начала XIX в. и мирового экономического кризиса 1825 г. возникают панславизм и пангерманизм – две конкурирующие концепции «догоняющего развития». Именно эти концепции составили основы создания в
1871 г. Германской империи, а в 1922 г. – СССР, которые стали реакцией на либерализм и
глобальную экспансию Англии. Их борьба за гегемонию в Европе и колониальные территории – внешние рынки во многом определила ход мировой истории с середины XIX в.
Однако отсутствие таких рынков не означало простое отсутствие колоний для дешевого
импорта колониальных товаров как источника накоплений (в частности, в контексте «теорий империализма»). Так, Россия обладала огромными территориями, фактически – внутренней колонией. Проблема состояла также в отсутствии достаточно удаленных от метрополий колоний – для вывоза товаров без угрозы ответного военного удара. Тем не менее,
было очевидно, что Россия и Германия не смогут повторить колониальную политику Испании и Англии – как морских империй. Тем более, в условиях завершения «колониального передела мира» в XIX – начале XX вв., что и стало одной из ключевых причин мировой
войны 1914-1918 гг. Поражение России в войне привело к революции 1917 г., а Германии
– к революции 1918 г., вынудив их сосредоточиться на внутренних рынках и внутренней
экспансии. «Великая депрессия» 1929-1933 гг. еще более закрыла для них внешние рынки,
усилила их давление на внутренние рынки, развитие которых стало происходить за счет
индустриализации и подготовки к новой войне. Вторая попытка этих двух стран решить
проблему выхода на внешние рынки и «развития капитализма» привела к мировой войны
1939-1945 гг., в результате которой панславизм вытеснил пангерманизм с мировой арены,
получил относительно более развитые восточноевропейские рынки, а после распада мировой колониальной системы – другие внешние рынки для конкурентоспособного экспорта
и развития промышленности. Именно в этом ряде событий – объединение Германии, распад СССР и расширение Европейского союза на стыке 80-х-90-х гг. XX в. и, как следствие
22
этого – экономическое доминирование Германии в Европе, ставшей одним из крупных
экспортеров в мире. Поскольку именно тогда в России произошло исчерпание внутренних
источников экономического и политического развития, сокращение воспроизводимого
экспорта, кризис сельского хозяйства и промышленности, сужение налоговой базы – при
росте государственных, в том числе социальных расходов, рост внешней зависимости от
импорта и внешнего спроса на сырьевые ресурсы, внешних долгов. Как и в 2000-е гг., когда отсутствие амортизационного (компенсационного) эффекта от внешних рынков – воспроизводимого экспорта – вынудило создавать внутренние золотовалютные резервы в качестве антикризисного средства. И поэтому не инвестировать их в экономику.
Особое значение «проблема развития капитализма» имела для России –
как «догоняющей державы», экономическое и политическое развитие которой происходило, тем не менее, в общем ритме мировой истории. Хотя практические сложности решения «проблемы развития капитализма» закрепляли
и периодически усиливали отставание России от западных стран, обозначив
перспективы ее трансформации в «сырьевой придаток» этих стран.
С XVI в. в силу тесных, в том числе военных контактов со странами Европы Россия
начинает включаться в европейское экономическое и политическое пространство. С XVII
в. начинается первоначальное накопление капитала и создание мануфактур, развитие городов и внутреннего рынка, рост торговли с европейскими и азиатскими странами. Россия
становится экспортером сырья в Европу, а готовых товаров – в Азию. Однако эти процессы сдерживались крепостным правом, большой территорией, отсутствием инфраструктуры. В результате модернизационного прорыва начала XVIII в. Россия синхронно вошла в
«эпоху капитализма», но с отставанием количественных параметров развития. Либеральные реформы, проводимые в начале XIX в. под влиянием французской революции, впоследствии были остановлены. На это сильное влияние оказало не столько «декабрьское
восстание», сколько мировой экономический кризис 1825 г. Хотя этот кризис особо не затронул Россию, именно он привел к консерватизму 20-40-е гг. XIX в., который «успешно»
заблокировал начинающиеся кризисные процессы в ее экономике и политике. Тем не менее, в России начинает зарождаться крупная промышленность, но главная проблема – отставание от Европы и необходимость «догоняющего развития» – сохраняется в виде традиционного для России выбора – интеграция с Европой или самобытность. Поиск такого
выбора выразился в формировании в 20-40-е гг. XIX в. двух главных политических течений: славянофильства и западничества, которые в целом совпадают с консерватизмом Н.
Карамзина и либерализмом П. Чаадаева. Хотя на формирование этих движений во многом
повлияло пребывание в 1803-1817 гг. в России Ж. Местра, общую их основу составляло,
тем не менее, гегельянство. Так, западники придерживались гегелевского номинализма –
доминирования частного над общим, а славянофилы – гегелевского реализма – доминирования общего над частным. Поэтому главные тезисы славянофильства – это сакральность
власти и «особость» России. Очевидно, что эти тезисы были напрямую связаны с принципами теодицеи и провиденциализма Августина – и в религиозном, и в светском смысле.
Это оказало решающее влияние на системы власти и общества России, обусловило также
характер русской идеологии – она стала хаотическим набором политических, религиозных, нравственных, философских, а не чисто политических – экономических принципов.
И поэтому – осложняло экономическую и политическую модернизации России.
23
«Социальное государство» и Русская революция 1917 г.
Однако усиление Европы после Французской революции и первого мирового экономического кризиса, начало индустриализации и роста технического прогресса создавали угрозу для России. Поражение в Крымской войне
в 1856 г. ослабило позиции консерватизма, привело к либеральным реформам
1861 г. – к отмене крепостного права, промышленному перевороту и развитию крупной промышленности. Это стало рубежом «самобытности», но обозначило и перспективы проявления мировых экономических кризисов, генезиса сопряженных с ними национальных политических кризисов, способных
ослабить политическую систему России. Реакцией на это стал консерватизм
60-90-е гг. XIX в., который, тем не менее, лишь усиливал кризисные процессы за счет поддержания «мифической» стабильности, сопровождавшейся подавлением и накоплением кризисной экономической и политической массы.
Это приводило к разрушительным последствиям – к замораживанию экономических и политических изменений, выталкиванию субъектов модернизации во внешнюю и внутреннюю эмиграцию и усилению бюрократии.
В этих условиях в России возникли во второй половине XIX в. анархизм и народничество, единые в мнении о неспособности власти и общества адаптироваться к проблемам,
связанным с развитием крупной промышленности и кризисными процессами, и адекватно
решать их. При жесткой конкуренции и отставании от западных стран это вызвало «капиталистический пессимизм» и тезисы об «искусственном капитализме» в России, о развитии крестьянской общины и переходе – минуя стадию капитализма – к социализму. Особое значение имел тезис М. Бакунина о неспособности русского государства к конкуренции с «германской государственной машиной» (фактически – с «государственным социализмом» О. Бисмарка), из этого делался вывод о необходимости ее разрушения, достижения экономической и политической конкурентоспособности иными способами. Ситуация
изменилась с проникновением в Россию в конце XIX в. марксизма, общим для разных
направлений которого было понимание того, что капитализм в России неизбежен, как
неизбежны вызываемые им экономические и политические кризисы. Проблема перешла в
выявление механизмов кризисов – «проблем рынков», «кривых капиталистического развития», их последствий для России и путей их преодоления – прежде всего, в работах М.
Туган-Барановского, В. Ленина, А. Парвуса, Л. Троцкого. Тем не менее, именно на этой
волне в начале XX в. сформировался «революционный марксизм» В. Ленина, одной из основ которого стал «ультрареволюционный социализм» – анархизм П. Кропоткина с идеей
М. Бакунина «разрушения государства». Это было связано с тем, что ситуация оказалась
24
тупиковой – развитие капитализма неизбежно, но ведет к экономическим кризисам, а в
условиях политической системы, неспособной к адаптации к кризисам – неизбежна политическая революция. Такой подход вполне вписывался в традиционные для России концепции «преимущества отсталости» и мессианские тезисы «спасения» России и Запада от
капитализма, от его неизбежного «конца» – в условиях широко распространенной в начале XX в. концепции заката Запада (позже – О. Шпенглера). Проблема выхода на внешние
рынки усилилась. Все это и стало одной из основ «теории мировой революции» А. Парвуса, В. Ленина и Л. Троцкого, а также концепции «прорыва слабого звена» В. Ленина.
При общей схожести в первой половине XIX в. ситуации в Германии и в
России, решение «проблемы развития капитализма» в Германии проходило в
контексте практической реализации критики либерализма и свободы торговли, борьбы с последствиями экономических кризисов и поддержания политической стабильности. Главным инструментом этого стало понятие «социальное государство», введенное в 1859 г. – в период пика «эпохи капитализма» – немецкой школы государственного социализма. «Эпоха капитализма»
начала постепенно уступать место нарождающейся «эпохе социализма».
Со второй половины XIX в. усиливается участие государства в экономическом развитии и формируется система социальной защиты – «модель Бисмарка» («прусский социализм»). И такая система – в условиях усиления этой тенденции в конце XIX – начале XX
вв. в развитых странах – становится образцом для подражания. Тогда же во многих европейских странах фактически вводится всеобщее избирательное право, что не только увеличивает государственные социальные расходы, но и повышает синхронность экономических и политических циклов и кризисов. После первой мировой войны Веймарская Конституция 1919 г. (позже – Конституция ФРГ 1949 г.) содержала статьи, близкие с современной концепции социального государства. Прежде всего, такие положения о социальной функции частной собственности (вместо тезиса Декларации прав человека и гражданина 1789 г. о неприкосновенной частной собственности), как «собственность обязывает»,
«частная собственность должна служить общественным интересам, общей пользе». С социальной функцией частной собственности связаны принимаемая возможность ее национализации, тарифное регулирование, меры против монополизации рынка и другие ограничения прав собственника со стороны государства. В целом, ключевым для немецкой
школы государственного социализма стал тезис, сформулированный в 1892 г. А. Вагнером, о постоянном росте государственных потребностей и расходов в связи с расширением социальных функций государства, увеличением государственных расходов на науку и
инвестиции, выпуском государственных займов, ростом государственного долга.
Именно эти процессы создали основу для революции 1917 г. в России и
начала с середины 60-гг. XX в., примерно через 50-летний подготовительный
период – новой эпохи мировой истории – «эпохи социализма», «социального
государства» – «государства всеобщего благоденствия». Если английская ре25
волюция 1640 г. привела к началу «эпохи капитализма» с конца XVII в. и заложила мировую тенденцию к снижению государственных расходов и налогов, то русская революция 1917 г. заложила обратную мировую тенденцию –
к росту этих расходов и налогов. Поэтому суть современной эпохи и ее главная проблема – это социальная защита, необходимость в которой возникла
именно с первым мировым экономическим кризисом начала XIX в.
Однако истоки Русской революции 1917 г. находились в традиционной
для России концепции о «преимуществе отсталости», которая позволит избежать последствий экономических кризисов и заимствовать достижения Европы. Поскольку эволюционный вариант заимствования считался длительным и неопределенным, проблема решалась посредством «мирового революционного скачка». Поэтому русская революция изначально и трактовалась в
качестве детонатора мировой, прежде всего – общеевропейской революции, а
также механизма включения России в общеевропейский процесс. Именно с
таким сценарием развития событий Россия и подошла к 1917 г.
Такая «мировая революция» действительно произошла – после Русской
революции 1917 г. в мире резко ускорилось движение к «социальному государству», которое было подготовлено Европой, прежде всего, Германией в
конце XIX – начале XX вв. Более того, это движение стало общим трендом
мирового развития. Особенно, начиная с «большого военного периода» 19141945 гг. Политика России и далее – СССР в этот период представляла, фактически, попытку стать доминантой новой эпохи – мировым центром такого
тренда, прежде всего – в конкуренции с такими же попытками Германии.
Однако мировой тренд на создание «социального государства» был связан не только с ростом в первой половине XX в. социальных и военных расходов. Формирование этого тренда и русская революция 1917 г. происходили
в период мирового экономического цикла 1896-1930 гг., когда произошли
наиболее крупные в мировой истории изменения, которые во многом детерминировали дальнейшее мировое экономическое, социальное, политическое
и научно-техническое развитие. Фактически, период 1896-1930 гг. – это 3426
летний цикл «поколения глобальной научной революции», а именно – период
наибольшей концентрации мировых исследований и открытий.
Именно тогда начался резкий рост инвестиций в науку и технологии – и
в этом решающая роль принадлежала государственной валютной, бюджетноналоговой и денежно-кредитной политике. Особенно, в период спада этого
цикла 1917-1930 гг. – в условиях структурной перестройки мировой экономики, развития «второго поколения» транснациональных компаний. Это был
период формирования «финансового капитализма» – роста финансового, в
том числе фиктивного и спекулятивного капитала, необходимого для маневра на рынках инвестиций, а также перелива капитала – как важнейшего фактора такой перестройки. Все это и стало одной из причин «Великой депрессии» 1929-1933 гг., давшей первоначальный толчок мировому экономическому циклу 1930-1964 гг. Иначе говоря – периода генезиса этого цикла, аналогичного периоду генезиса Французской революции 1794-1799 гг.
Структурная перестройка мировой экономики была связана, прежде всего, со перестройкой экономики США. Так, с 1914 г. на ведущие позиции выходит доллар США, в
1925 г. Англия принимает новый золотой стандарт, при котором резервы не ограничиваются золотом, а включают также конвертируемую в золото валюту (в частности, доллар
США). Отказ от золотовалютного стандарта и сбалансированного бюджета придали не
только новый импульс росту государственных расходов, но и росту кредитов, денежного
предложения – как важнейшего средства научно-технического прогресса, освоения новых
рынков. Начало мирового экономического роста 1930-1951 гг. происходило со сменой с
1931 г. лидеров резервных валют – доллар США заменил фунт стерлингов, в 1933 г. золотой стандарт был отменен и введен свободноплавающий курса доллара, давший толчок
мировой экспансии американской экономики. В 1944 г. Бреттон-Вудское соглашение
утвердило «долларовый стандарт», валюты большинства стран мира были привязаны к
доллару США, а доллар – к золоту, что усилило экономическую, научно-техническую и
технологическую экспансию США. В последней же трети XX в. мировая денежная система окончательно уходит от золотовалютного стандарта – в 1971 г. США отказываются
обменивать на золото доллары США, большая часть расчетов начинают осуществляться в
бумажных валютах с плавающим курсом. Тем самым, начинается устойчивая тенденция к
глобализации мировой торговли, открытию новых и «вскрытию» ранее автаркических
рынков – прежде всего, посредством транснациональных компаний «пятого поколения».
Мировая экономика вступает в период роста – вплоть до начала 80-х гг. XX в., а после 45-летнего равновесия – в период кризиса, на волне которого произошел распад СССР.
На период мирового экономического роста 1930-1951 гг. – в условиях
начала мировой экспансии США – приходится также синхронная экономиче27
ская и политическая модернизации в СССР, в том числе индустриализация –
структурная перестройка ее экономики. При этом главная цель индустриализации состояла в выходе из «аграрной ловушки», в которую попала Россия на
пике мирового экономического роста конца XIX – начала XX вв., а именно –
к 1913 г. Это был предел аграрной экономики и 300-летнего династического
цикла в России. Но такое положение не соответствовало мировым тенденциям начала XX в., и поэтому требовалось завершить начатый в 1861 г. переход
к индустриальному обществу. Такой переход включал три трансформационных периода – с 1861 по 1896 гг., с 1896 по 1930 гг. и с 1930 по 1964 гг.
Мировой тренд к «социальному государству» и кризисы
Период с 1930 по 1964 гг. принял жесткий характер. Прежде всего, в силу того, что сверхзадача СССР состояла – с момента создания в 1922 г. – в
подавлении любых проявлений экономических и политических кризисов,
главным образом, мирового экономического и политического спада с 1917 по
1930 гг., на который пришелся «долгий распад» Российской империи. Это и
стало исходным условием индустриализации «на волне» мирового экономического и политического роста 1930-1951 гг. Ключевым способом индустриализации стало стратегическое планирование и государственное регулирование, ставшее общемировым трендом с 20-х гг. XX в., который был окончательно сформирован в период «циклической революцией» 1896-1930 гг.
В США формирование такого тренда связано с У. Митчеллом, основателем гарвардской школы экономики – «циклического» направления американского институционализма, «выросшего» из немецкой исторической школы. Благодаря созданному У. Митчеллом
в США в 1917 г. Гарвардскому барометру, а в 1920 г. – НБЭИ исследования циклических
колебаний в экономике были поставлены на практическую основу. В начале 20-х гг. XX в.
были созданы аналогичные институты исследований экономической конъюнктуры также
в Англии, Франции, Германии, Италии, Австрии, Польше и России (Конъюнктурный институт Н. Кондратьева). Институционализм У. Митчелла стал также одним из теоретических основ концепции стратегического планирования середины 20-х гг. XX в., в частности, идея создания Национального планового бюро с информационными, консультативными и рекомендательными функциями по оптимизации развития секторов экономики.
28
Именно такой подход стал предшественником возникшей в 30-е гг. XX в. кейнсианской
концепции государственного регулирования экономики и антикризисной политики. Эти
процессы проходили параллельно в России. Стратегическое планирование началось в России с принятием в 1920 г. плана ГОЭЛРО и созданием в 1923 г. Госплана СССР, имевший
изначально консультативные и координирующие функции, с 1925 г. начал формировать
годовые планы, а с 1929 г. – пятилетние планы развития – одновременно с ликвидацией
Конъюнктурного института Н. Кондратьева. В таких условиях «построение социализма в
отдельной стране» представляло собой, в реальности, «большую попытку» – «технократический эксперимент» (в контексте институционализма Т. Веблена в США и А. Богданова
в России) по изменению законов экономического и политического развития, прежде всего
– законов, связанных с формированием экономических и политических циклов. Иначе говоря – нейтрализации или ликвидации таких циклов, стихийных колебаний и связанных с
ними потерь, линеаризации экономических и политических трендов, в том числе – посредством рационализации и нормирования, «сбалансированных пятилетних планов», основанных на непрерывном росте значений количественных экономических и политических параметров. Такая попытка была главной ошибкой экономической, а точнее – антициклической политики СССР, попавшей в «магическую ловушку» – иллюзию возможности бесконечного подавления циклических процессов в экономике и политике.
Однако проблема состояла в том, что в СССР полностью решить проблемы выхода из сырьевого общества и создания «социального государства»
не удалось. В реальности СССР был индустриальной страной лишь в период
1930-1964 гг., который и стал «индустриальным поколением». Выйдя из аграрного общества и «аграрной ловушки», экономика СССР в последней трети XX в. начала сползать в новый тип сырьевого общества – нефтяное общество. Индустриальное общество в СССР, созданное к середине 60-х гг. XX в.,
продержалось, постепенно затухая, до конца 80-х гг. XX в. Временный «прогресс» стал «пирровой победой» – ключевой причиной распада СССР в 1991
г. под грузом накопленной, подавленной кризисной массы. Россия, как и ранее СССР, упустив шанс своевременного перехода к «постиндустриальную
эпоху», в начале XXI в. попала во вторую – уже «нефтяную ловушку».
После 1945 г. – окончания второй мировой войны и распада мировой колониальной системы – общемировой тренд к «социальному государству», росту государственных расходов, в том числе на науку, технологии и инфраструктуру, усилился, одну из ключевых ролей в этом стали играть транснациональные компании «третьего и четвертого поколения». Это значит, что
после 1945 г. две «антагонистические» системы решали, хотя и различными
29
методами, одну и ту же задачу – создание «социального государства». Что не
только делало их конкурентами – за создание более эффективного «социального государства», но и вело к их конвергенции на основе «смешанной экономики» и вступлению в новую историческую эпоху с середины XX в.
Собственно генезис «эпохи социального государства» происходил в период мирового экономического и национальных политических циклов 19641999 гг. Однако на исходе роста этого цикла – в конце 70-х – начале 80-х гг.
XX в. – ресурсы этого роста достигают предела в западной экономике и поэтому – сокращаются возможности увеличения налогов и государственных
социальных расходов. Начинается кризис социального государства, социалдемократии и кейнсианства, поворот к рейгономике в США и тэтчеризму в
Англии – к снижению роли государства, сокращению бюджетных дефицитов
и социальных расходов, снижению налогов. Хотя это и позволило этим странам «мягко» пройти период спада 1985-1999 гг., именно за таким поворотом
последовал кризис «социализма» в СССР и его распад в 1991 г.
Это значит, что именно синхронное создание на Западе социального
государства и являлось гарантией существования СССР – во многих отношениях, прежде всего – по части экспорта технологий и импорта сырья. Их
нахождение в единой социально-экономической парадигме русской революции 1917 г. отражалось в том, что к 1991 г. доля государственных расходов
на Западе и в СССР была примерно равными. Именно такие гарантии, полученные СССР в рамках общемирового тренда «создания социального государства», позволяли ему реализовывать проект «построения социализма в
одной стране». Неоконсерватизм Запада, направленный на решение внутренних социальных и экономических проблем, аннулировал эти гарантии в 80-е
гг. XX в. и привел к распаду СССР в 1991 г. Более сильная – западная социальная система «поглотила» более слабую – советскую и вытеснила ее на мировую периферию. Доказав, тем самым, отсутствие в мировой истории «преимуществ отсталости» и скачков в экономическом и политическом развитии.
30
Однако мировой порядок – с его социальной доминантой, сложившийся
после русской революции 1917 г., сохранился. Несмотря на попытки сократить бюджетные дефициты и социальные расходы, их рост на Западе в 80-е90-е гг. XX в. продолжался. Современные долговые, денежно-кредитные и
бюджетно-налоговые проблемы в мире – как на Западе, так и в России подтверждают, что «социальный эксперимент» отнюдь не закончился в 1991 г. с
распадом СССР – усложнение мировой экономики и политики неизбежно ведет к росту государственных расходов и социальных обязательств, в том числе инвестиций в человеческий капитал. Именно такой рост составляет главную особенность современной эпохи, в том числе текущих мирового экономического и национальных политических циклов 1998-2032 гг.
Проблема остается традиционной: за счет каких источников – внутренних и/или внешних, и поэтому – внутренней и/или внешней экспансии необходимо покрывать эти расходы, чтобы не дестимулировать экономическое и
научно-техническое развитие, поддерживать оптимальные пропорции между
налоговой нагрузкой и социальными обязательствами государства. Иначе говоря – как сохранить механизмы «эпохи капитализма» в «эпоху социального
государства» – в условиях неизбежных периодических мировых экономических и национальных политических кризисов. Собственно, в этом и состоит
искусство глобальной и национальной внутренней и внешней политики – с
учетом «уроков истории», как минимум, последних 200 лет.
31