В этом городе дымном, Как сказал поэт, Есть белые ночи, А

 Часть
первая
БЕЛИЧЬЕ КОЛЕСО 
ИЗ ЦИК ЛА «ГОРОД »
БЕЛЫЕ НОЧИ
В этом городе дымном,
Как сказал поэт,
Есть белые ночи,
А солнца нет.
Есть дома из камня,
Бетон и металл,
Впрочем, люди стали
Тоже как сталь,
Потеpяли люди
Любовь и мечты,
Потеряли люди
Dаже стыд,
Да чего и требовать
От кариотид!
У них глаза,
Но они не видят,
У них уши,
Но они не слышат,
Ни любви они не знают,
Ни страдания,
Ни сомнений в них нет,
Ни сознания,
Люди-кариатиды,
Рабы-изваяния.
В этом городе дымном,
Ни весны нет, ни лета,
В этом городе дымном,
Нет ни жизни, ни света.
11
1 Эдвард Шварц | О Т Р А Ж Е Н И Е 2
В ШАЛМАНЕ
Фонари мелькают, словно виселицы,
Освещая толпу и грязь,
Толпа, как всегда, веселится,
В шалмане — угар и мразь.
Нальют тебе полмерзавчика,
И в пьяном, угарном чаду
Польются стакан за стаканчиком
Кипящей смолою в аду.
Глядишь — и тебя не стало,
Сидит уже кто‑то другой,
Бормочет сквозь пьяные губы,
Кого‑то зовёт «дорогой».
Кого? Он и сам не знает,
Кого потерял, как мечту,
И пьяный фонарь осветит
Кого‑то другую, не ту.
Но та ведь тоже другая,
Но та ведь тоже не та,
Другой говорит «дорогая»,
Другому её красота.
Нальют тебе полмерзавчика,
И в пьяном, угарном чаду
Польются стакан за стаканчиком
Кипящей смолою в аду…
12
 Часть
первая
БЕЛИЧЬЕ КОЛЕСО 
ТЮРЬМА
Тюрьма из стекла и бетона,
Ни вздоха не слышно, ни стона,
Ни воздуха нет, ни света,
А деться некуда!
Застыли дома-великаны на страже,
Не великаны, а истуканы даже,
Кричи — не кричи, и слова не скажут.
Одеты гранитом и смогом,
Забытые Господом Богом,
Живём на старой планете,
Как незаконные дети,
А деться некуда!
13
1 Эдвард Шварц | О Т Р А Ж Е Н И Е 2
КУДА?
Грязно-чёрной армадой,
Извергая из жерл своих труб
Сгустки дыма и грязи,
Двинулся город на зелёную равнину,
И покорил её.
Угрюмые дома-великаны,
Ощетинившись штыками антен,
Попирают мирную землю,
Люди-карлики насилуют природу,
И, с чувством выполненного долга,
Харкают кровью и копотью,
А мир называет это
Гармонией земли и камня,
Мир, как всегда, рукоплещет насилию,
И, гремя каменными кандалами,
Идёт вперёд. Куда?
14
 Часть
первая
БЕЛИЧЬЕ КОЛЕСО 
УЗНИКИ
Сковали нас одними кандалами,
Нас сфинксы зорко стерегли,
И, матерясь последними словами,
Мы душу облегчали, как могли.
Ты — рёвом труб, лязгом трамваев,
Родильным стоном стапелей,
Я — матом сжатых губ, душевным громом,
Предсмертным криком журавлей.
Ты — мой собрат по каторге, мой город,
И вместе мы умрём в урочный час,
Ты въелся в плоть мне, старый, гордый,
Но похоронят одного из нас.
Я говорил, а он молчал,
Bзирал бестрастно,
Гранит с одышкою дышал,
И понял я, что он устал,
Он будет вечно безучастно
Cтоять в цепях,
И не за совесть, а за страх.
Когда я покидал усталый город,
Он показался мне вдруг старым и седым,
Перон. Как ящерица поезд,
И всё развеялось, как дым,
Я вновь свободен, я — один.
15
1 Эдвард Шварц | О Т Р А Ж Е Н И Е 2
ИЗ ЦИК ЛА «НОГА Н А ГОРЛЕ»
РЕМИНИСЕНЦИЯ 53
Мы стоим в толпе у «пяти углов»,
И, как все, напряжённо слушаем,
А рыдающий лёд левитановских слов
Бередит нам и сердце, и душу.
Сгустки скорби по слову роняя в толпу,
Микрофон рвёт остатки издёрганных нервов,
Мы устало стоим и понуро молчим,
Мы — толпа оболваненных пионеров.
Слева охает какая‑то старуха,
Царствие небесное ему,
Мелко крестится и, туга на ухо,
Вспоминает вслух разруху и войну.
Человек в пенсне от холода икает,
Начал моросить колючий дождь,
А ЦК с прискорбьем извещает,
Что скончался всесоюзный вождь.
Умер гениальный полководец,
Корифей искусcтва и наук,
Леденеeт сердце, наполняясь страхом,
Выпала страна из гениальных рук.
Парень в «лондонке», закрывшей оба глаза,
Громко шепчет в сторону пенсне,
От евреев всё, от них идёт зараза,
От евреев всё, поверьте мне.
Всё‑таки былое было правдой,
Разве правдой можно покривить?
Угробили Сталина учёные гады,
16
 Часть
первая
БЕЛИЧЬЕ КОЛЕСО 
Стреляем, стреляем, а их не убить.
Кто‑то молча проглотил обиду,
Кто‑то шикнул, — снова тишина,
Левитан в микрофон рыдает,
Плачет в голос сиротка-страна.
Школьная учительница рядом
Трёт платочком красные глаза,
Ей бы тоже заплакать надо,
Но, как назло, не идёт слеза.
И вдруг — рядом с пьяной рожей,
Счастьем горящие глаза,
Нет, показалось, быть такого не может,
В глазах — надежда, а не слеза…
Я счастлив, что видел тогда глаза,
Сверкавшие радостью в облике строгом,
Позже я понял — никак нельзя
Человеку позволить стать богом.
17