Татьяна НЕМШАНОВА, Корни детства, рассказы и очерки
реклама
Татьяна Немшанова КОРНИ ДЕТСТВА рассказы и очерки Содержание Корни детства Бабушкин сад Бабушкин храм Карасиная старица На земле моих предков Дорога во Храм Красный Яр Кусочек прошлого Встреча с храмом Аннушка Мария и Александр Анна Александровна Рассказы и очерки В метель, фэтезийный рассказ Крещенская ночь в сибирском селе, очерк Первые храмы на севере Югры, краеведческие очерки КОРНИ ДЕТСТВА Посвящается светлой памяти моей бабушки – Евгении Левонтьевны Сивуха (Дворник) Моя бабушка – белоруска, жена священнослужителя православного храма Ровенской Слободы и глубоко верующая христианка. Пережив грозы войн, репрессий, разрух, эпидемий, смен политических строев и властей, она всегда пребывала с Богом, всецело следуя заповедям православия. Я не знаю в своей жизни иного человека, столь светлого, праведного и искренне верующего, но уверенна, что всем самым лучшим в себе всецело обязана ей. Евгения Левонтьевна окончила свой земной путь в 95 лет, оставив на землях Урала, Сибири и Белоруссии крепкие корни из нас – её потомков. Бабушкин сад Поздней осенью, после долгой разлуки я приехала проведать родную Ашу; прошлась по улицам, по проулкам, где жило в памяти моё далёкое детство, полное романтики надежд, предвкушения чудес грядущей взрослости. - Как сильно изменился облик города! Минуло почти четыре десятка лет с того дня как я покинула его, уехав вначале учиться в Свердловск, а затем - ещё дальше… – на Север: город похорошел, обновился улицами, дорогами, застроился девятиэтажками, мостами, засиял долгожданными храмовыми куполами! Но всё же, среди всех городских новшеств я, как и прежде, ищу бабушкин дом… – старенький низенький деревянный - куда непреодолимо влечёт солнечными днями и летящими над горными долинами снами. *** Бабушкин дом снесли ещё на моей памяти, и сейчас на его месте высится уже неновая пятиэтажка, красуется надпись: «Аптека». …Давно нет тенистого сада с шумливыми клёнами, с берёзой, что в «три» обхвата - росла возле почерневшей от лет деревянной стены «хаты»… - с сиренью, вишнями, яблонями. …Нет кустов одичавшей красной смородины; ландышей, прячущихся в тени густо переплетённых непролазных ветвей… - хрупкий облик крохотных белоснежных колокольчиков на гранёном стебельке, шелковистые листья с дугами прожилок, пьянящий запах невероятной силы и прелести неодолимо властвуют над памятью. …Нет характерного только для бабушкиного сада пряного аромата уральской земли, мираж которого ностальгически тревожит душу за тысячи вёрст от родной Аши среди иных, но не менее близких и дорогих сердцу хвойных запахов сибирской тайги. И лишь начинает таять снег по берегам югорских рек, как появляются ставшими уже привычными беспокойство, тоска по запаху расцветающих ирисов, фиалок, яблонь и клёнов. А ещё… - вспоминаются ряды высоченных, как деревья, подсолнухов, высаженных вдоль картофельных гряд, сбегающих к большому озеру: Золотистые подсолнухи поворачивали вослед солнцу глазастые, в чепцах из жёлтых лепестков, лица; распахивали огромные листья полуденному зною. По шершавым стволам вилась фасоль, привезённая семенами с обожжённой войною земли Белоруссии. Над подсолнечными цветами летали, шелестя крыльями, радужные стрекозы. В саду громко стрекотали кузнечики и сверчки, голосили воробьи, а ночами у гнезда на старой яблоне заливался трелью соловей. Натруженными руками, с усилием вращая вокруг мясистого стебля, бабушка нещадно скручивала головастые соцветия подсолнуха, едва те поспевали; разламывала их на большие куски и раздавала уличной детворе. Мы рассаживались на брёвнышках возле ворот, щелками не выспевшие и, оттого сочные, белые семечки. Неугомонные как воробышки, о чём-то болтали и стайкой вспугнутых птиц, срывались, убегая купаться на Сим. …Теперь здесь асфальт конечной остановки городского автобуса и дорога… - Там, где сейчас отдыхают водители, в нашем детстве стояла низенькая деревянная банька… - вся пропахшая дымом и временем. Банька по старинке топилась «по-чёрному»; низенький вход открывался скрипучей дверью с тенистого сада. Над крышей свисали гибкие ветви вишен; выспевающие вишенки при ветре стучали по толю, словно говорили с нами. Единственное мутное окошечко смотрело на озерную гладь и в огород – на картофельное поле. На его стекле часто жужжали залетевшие пчёлы, блестящие мушки, гудели тяжёлые шмели, порхали бабочки крапивницы. Восточная стена ветхого сооружения вместе с глиняным склоном отвесно спускалась к озеру. В весенний разлив вода плескалась, едва не касаясь брёвен и, казалось, что это вовсе не банька, а Ноев Ковчег из бабушкиных сказок о Христе. …Сейчас, и озеро, и берег, и сад засыпаны гравием - всё выровнено и забетонировано. Приезжая в Ашу, я непременно прихожу к бабушкиному дому, стою там, где росли клёны, где стояли вёдра дождевой воды для полива гряд; стою в молчании хотя бы минутку, рискуя попасть под машину и быть не понятой прохожими. Я прихожу сюда всегда, когда на душе сложно – бегу и в радости и в горе. - Кажется… - там - глубоко под асфальтом, осталось что-то живое, накрепко связывающее меня с родным городом Ашой. «Может это… - живая земля?!.. та… - прежняя… помнящая нас детьми?..» - моя кожа, моя душа, моя память сохранили её тепло, как и тепло заботливых бабушкиных рук, переделавших за 95 лет жизни бесчисленное число невидимых для наших детских глаз дел. …И вот чудо!.. – там, где находился угол бабушкиного дома - комнатка с толстенной жаркой периной на певучей железной кровати, где сейчас высятся пять этажей чьих-то квартир и судеб, плотно прижавшись к кирпичной стене, всё пытается жить куст бабушкиной сирени. …Рядом... упорно борется с невзгодами жизни хрупкая берёзка… - ветвистая, сучковатая, вся изломанная - в шрамах и ранах как бабушкино обожжённое войной и репрессиями прошлое. Только это уже не та роскошная сирень с сиреневыми кружевными кистями - то хрупкий, не цветущий кустик, пробивший бетон и пустивший росток от порушенных замурованных корней. …И это не та трёхсотлетняя берёза, что никак не решался спилить отец, опасаясь сломать ветхий дом - то… - её далёкие правнуки. …Бабушки давно нет, но её сад по-прежнему борется за солнечный свет, за право жить и радоваться теплу, дарованному свыше. – Там!.. - в глубине… - под стенами каменного монумента чьих-то будущих воспоминаний, навсегда остались корни сада нашего детства; внуки и правнуки, преодолевая жизненные трудности и невзгоды, семенами разлетелись по необъятной России и Белоруссии, прочно укоренились в каменистой уральской земле. Бабушкин храм Странное свойство у человеческой памяти: никогда не знаешь, что забудется через минуты, словно никогда не существовало, а что будет вспоминаться на всём жизненном пути, с новой силой бередя душу, будто происходит наяву. …В тени вековых клёнов, высаженных вдоль забора вишнёвого сада далёкими предками рода Фроловых, мы – дети, отдыхали в необычных креслах, сплетённых из ивовой лозы. На деревянном самодельном столике лежали стопки подшитых по годам журналов «Огонёк» и «Вокруг света», принесённых нами из тёмного чулана; не умея ещё хорошо читать рассматривали пёстрые картинки заморских стран с диковинными одеяниями индианок, яркими украшениями индейцев. Листая семейные фотоальбомы, мы с любопытством вглядывались в пожелтевшие от лет фотографии, где красноармейцы в будёновках соседствовали с гимназистками в строгих форменных платьях, где чинно рядами стояли инженеры уральских металлургических заводов и, задумчиво смотрел в наши глаза офицер царской армии. Особо моё внимание привлекали чуть поблекшие, но не утратившие первозданную гамму солнечной палитры акварели самодельных открыток со словами поздравлений к Рождеству, Светлой Пасхе… Новому году, Первому Маю. Советские праздники детворе были привычны и ясны, но наши пытливые головки не понимали, зачем отменять чей-то день рождения, а «Старый Новый год» заменять на новый. - На древних открытках всё было красиво, ярко и радостно!.. - свечи, ёлочные украшения, куличи, пряники… сердечные пожелания любви и счастья. Праздники «1 Мая», «8 Марта», «7 Ноября», конечно, всем нравились, только от зоркого взгляда не ускользнула их упрощённость; неприятно резала душу и единица («кол», - как мы её называли); странной представлялась растянутая на пустое белое поле восьмёрка с названием месяца «март» и символичным цветочком. Поблекло не только внешнее оформление праздничных атрибутов - из текстов поздравлений ушло что-то неуловимо доброе!.. Наши неизменённые воинственным атеизмом сердца не находили сокрытый «пережиток» в пахнущих бабушкиным домом куличах, в радостной суете крашения луковой шелухой яиц. Не соглашаясь с несправедливостью, мы приставали с расспросами к сродственникам, но те уходили от ответа, ссылаясь на наш детский возраст: «Вырастишь - сама узнаешь». Дожидаться взрослости, чтобы вернуть добрые праздники, не хотелось, упорное избегание разъяснений лишь усиливало ощущение какой-то нехорошей тайны, с чем и старшие вынуждены мириться. И только бабушка с тётей, вопреки забвению прошлого, неизменно каждую весну стряпали куличи, красили яйца на всю семью и соседей. Нагруженные тяжёлыми сумками, они входили в наш дом рано утром; со словами: «Христос воскрес!» бабушка целовала внучек, крестила наши головки и одаривала багряно красным праздничным яйцом. На стол выгружалась гора головокружительно пахнущих куличей, пасхи, диковинного в те годы бисквита, всевозможного варенья; к праздничным угощениям неуловимо примешивался специфический запах весны и Пасхи. Позже я поняла: то был аромат ладана и медовых свечей, которые накануне мы «катали» из разогретого на печи воска пчелиных сот. Свечи бабушка делала всегда сама, нередко обращаясь к внучкам за помощью, тем самым передавая нам свой жизненный и духовный опыт. - К столу пододвигался деревянный стул, на который меня поднимали заботливые руки; бабушка грела на плитке воск, вкладывала в него верёвочку-фитилёк и передавала мне; двумя ладошками я старательно раскатывала кусочки тёплого солнечного воска в тоненькие жгутики – иконные свечи. Куличи и пасха пеклись по старинным рецептам. Основная роль в этом священнодействии возлагалась на тётю - папину сестру; нам же доверялось помогать месить тесто и взбивать белки. К сожалению, тонкости бабушкиной пасхальной кулинарии утеряны, но вот свечи, только уже из парафина, случается изготовлять и сейчас для освещения таёжного охотничьего жилья. …Счастливые, с алым яйцом в руке, мы выходили в залитый солнцем общественный двор и гуляли там меж сизых сараюшек, вдоль домов с облупленной штукатуркой, старательно обходя лужи и грязь, чтобы не запачкать праздничные обновки: ботиночки, весеннее пальтишко, шапочки. Странно, но в четыре года мы интуитивно чувствовали какую-то опасность в нашем выходе с пасхальным яйцом… - в бабушкином приезде с подарками, в родительском замешательстве, в их шепотках и недомолвках. Младенческой душой мы ощущали, что своей радостью в чём-то противостоим чему-то. И только сейчас я знаю, чем рисковали отецкоммунист, тётушка – ответственный работник районной земельной организации, когда мы торжественно прохаживались по советскому антирелигиозному настоящему с крашенным в цвет жизни и крови Христа символом веры. Спустя годы прояснилась и причина настороженных взглядов из-за оконных занавесок соседей, споры в полуголос отца с матерью относительно пасхального визита родни. Теперь я понимаю, сколь велика была бабушкина роль в нашем ненавязчивом христианском воспитании; благодаря её несокрушимой вере праздник Светлой Пасхи запомнился ярче советских новогодних хороводов, кульков конфет с редкостным для зимы яблоком и экзотическим апельсином. …В раннее утро праздно гулять по пустому безлюдному двору довольно скучно, но невольное безделье освобождало мысли от детских повседневных забот, открывая простор наблюдению и размышлению: «Почему в Пасху до обеда не бывает плохой погоды?!.. Почему солнце ярче светит, чем прежде и не жгёт?! Почему двор пуст и никто не гуляет?! Чему радуются, расчирикавшиеся воробьи?! Почему мама недовольна бабушкиным и тётиным приездом с подарками? Почему родители шепотом спорили и не хотели отпускать гулять с яйцом?.. Почему бабушка соседской подружки красит яйца зелёнкой, а баба Женя только луковой шелухой?» …Ещё вчера стояла слякоть, угрюмые серые облака давили землю, и не хотелось гулять, а сегодня… - природа пела и сияла: ворковали голуби, тинькали синицы; тёплый ласковый свет волнами наполнял потаённые глубины сердца, вычищал скопившуюся тяжесть. Казалось невероятным, что этим утром солнце всегда улыбается, словно разговаривает. Не помню, что ктото из взрослых учил нас уважительному отношению к «крашенке», но в красном яйце изначально ощущалась святость символа бабушкиной веры, ибо её стараниями в пасхальное утро с нами пребывали Ангелы и Бог. …Завидев нас, празднично разодетых, из дома выходили друзья с разноцветными яйцами; неизвестно откуда появившись, непременно подходила незнакомая старушка и со словами «Христос воскресе!» одаривала детей конфетами и яйцами, затем, низко склонившись над нами, негромко учила отвечать: «Воистину воскресе!» Но мы стеснялись непонятных «религиозных» слов и чаще молчали в ответ или говорили просто: «Спасибо!», отчего бабушка чем-то опечаленная, бесшумно, словно растворяясь, исчезала в неизвестном направлении. За праздник накапливалась разноцветная скорлупка от пасхальных яиц, и мы долго хранили её в картонной коробке вместе с фантиками от конфет, временами перебирая потайное сокровище, вспоминали Светлый День. Прежде, мне не приходилось глубоко задумываться о значении своих детских мыслей, и только спустя многие годы я вспомнила слова родителей: «Вырастишь, - сама всё узнаешь…». - В 60-ые годы 20-ого века, как и во времена Римской Империи, православие в Советском Союзе находилось «в подполье» и сохранялось благодаря несгибаемой вере наших бабушек, тайно и вопреки репрессиям, приобщавших внуков и правнуков к христианству. …Мы перебирали, спрятанные от сторонних глаз в пыльных кладовых, на печи, в старинном резном буфете дореволюционные реликвии – в их прошлом жили ростки будущего. …Бабушка нещадно наламывала необхватные охапки душистой сирени, утверждая, что дерево оттого будет лишь лучше цвести. Мне не верилось. И всё же, сами как сиреневый куст, мы шествовали с благоухающими букетами по городским улицам домой, и каждый май сирень, действительно, расцветала краше, чем прежде. *** Во дворе старого дома нас встречала чёрная пушистая дворняжка – Динка. Она строго лаяла тогда, как её хвост благодарно махал в ответ на протянутый бутерброд. Масло поверх бутерброда присыпалось толстенным слоем сахарного песка, отчего тот приобретал грандиозные размеры, не совместимые с детским ртом. Откусывая кусочек, хлеб приходилось удерживать обеими руками, поднимая выше курносого носа. Зачастую мы не справлялись с непосильной задачей, и бабушкино угощение переходило искренне признательной нам Динке - у неё получалось ловчее. Иногда меня водили в крошечный домик старенькой горбуньи, что стоял напротив через улицу. Туда тайно приходили старушки и редкие в послевоенные годы деды. Народа набивалось столь плотно, что не представлялось возможным протиснуться в горенку. Окна закрывались ставнями. В затенённом помещении в лампадах горели свечи. Воздух от дыхания нагревался, и становилось невыносимо душно, но пожилые люди часами стояли, а где-то там… - впереди, за их спинами, слышались приглушённые распевные молитвы. Из-за тесноты мне никогда не удавалось разглядеть лиц. Не выдержав духоты, я выходила на дневной свет и стояла на крылечке. Бабушка же, оставалась со всеми. С крыльца было видно, как деревянные ворота ограды открывались на робкий стук и закрывались за входящими на засов. Во дворе обычно «дежурила» старушка, поджидавшая прибывающих гостей. Вошедшие во двор осматривались, некоторые низко кланялись, почти касаясь земли; крестились и о чём–то приглушённо переговаривались. Затем, поприветствовав и нас, поднимались по ступенькам, проходили в сенки, где опять крестились и только тогда заходили в незакрытую дверь горенки. Когда дежурной бабушки во дворе не находилось, то мы с радостью открывали ворота запоздавшим гостям; порой старушки сами поручали нам столь ответственную и радостную миссию, уходя молиться со всеми в дом. Случалось, что пожилые люди «стояли» всю ночь. Бабушка, до того всегда загруженная домашними трудами, в эти моменты таинственно исчезала из дому. На мой вопрос «куда она ушла?» отец или тётя загадочно отвечали: «молиться…». В их голосе чувствовалось, что это не пустое времяпрепровождения, а очень важное и святое, но и тайное, о чём не стоит попусту говорить. Я спрашивала: «Зачем нужно молиться?..» На что отец отвечал, что так бабушки привыкли - они старенькие, пусть молятся... Нам никто не запрещал рассказывать о бабушкиных тайных «собраниях» друзьям, но мы сами как-то поняли, что данная сторона жизни близкого нам человека не подлежит праздному обсуждению с непосвящёнными. Утрами, вместе с бабушкой или одна, я вновь приходила в дом горбуньи, где меня встречала привычная тишина и покой: в хате начисто был вымыт пол и прибрано, словно десятки ног не стояли здесь ночь; тёмными ликами, сверху покрытыми вышитыми рушниками, глядели со стен иконы в серебряных окладах. Помутневшие от времени, они тускло поблёскивали в свете догорающего огарка свечи; солнечный свет утра лучами входил в крохотные оконца и зайчиками скользил по ликам святых. Я подходила к образам, рассматривала старинные «картинки», спрашивая, кто на них нарисован. Бабушки пыталась объяснить, но понятнее не становилось. «Почему Илья Пророк и Николай Святитель живут на небе, а ангелы рядом с нами, но не видны?.. Где их дома? Рай – это город как Аша?.. Почему у ребёночка, что сидит на руках у грустной женщины, недетское морщинистое лицо и зачем им короны? Из чего «корона» сделана? …Они кто?.. - цари?.. Зачем черти варят грешников в аду?.. Где находится ад?..» – сыпались нескончаемые вопросы, отчего бабушка сердилась и, в конце концов, перестала водить меня с собой. Я же, посчитала, что старушки сами толком не знают ответа, поэтому и обижаются. Родители на мои пытливые приставания «тихонько» отвечали, что верующие приезжают к горбатой бабушке молиться с других городов. «Но зачем ехать?.. - разве нельзя молиться у себя? Для чего нужно кланяться?! Почему грех приставать с расспросами о «коронах» и котлах?» недомолвки рождали лишь новые вопросы. - Но как объяснить четырёхлетнему ребёнку нового атеистического времени о запрете веры в Бога?.. - о том, что религиозное прошлое приходится скрывать даже от собственных внуков, чтоб те случайно не проговорились?!.. Как объяснить малолетней внучке, что за веру посадили в тюрьму деда? «Вырастишь - сама поймёшь и узнаешь!» - я выросла и начинаю понимать… *** …Детство сменил комсомол, и мы не отличали Христа от Бога; считали, что Николай Чудотворец это и есть… - то ли Бог? то ли «Кристос» (или Христос?), а Библия - пережиток тёмного прошлого; религия… - «опиум для народа». Лишь в последние годы прояснилось, почему принадлежность к роду священнослужителей, фотоснимки, письма и альбомы предков тщательно прятались родственниками в недосягаемых для чуждых глаз тайниках покосившихся хат; отчего девяностолетние старушки учились конспирации и крадучись съезжались, чтоб отстоять всенощную. Домик двух старушек - хранительниц «бабушкиного храма», простоял ещё полвека напротив возведённого на месте снесённого дома моих сродственников современного Выставочного центра города Аша. Бабушка - горбунья умерла, когда я ещё не ходила в школу – ей тогда исполнилось за 90… - всё пытаюсь вспомнить её имя… - что-то в памяти крутится, а не получается, - мы звали её просто: «старенькая горбатая бабушка». Мы не пережевали тогда сильно – думали, что она время уснула. Её сноха (?) умерла позже, когда я была уже комсомолкой и про Бога на годы забыла. В комнатке моей бабушки тоже находились древние иконы, покрытые расшитыми рушниками, а над бабушкиной кроватью висела написанная маслом картина пейзажа ашинского парка на острове Сима. Засыпая под убаюкивающие молитвы, я смотрела на вековые деревья и думала о родственнике, написавшем их: «Почему его привлёк неброский кусочек леса, когда рядом высится величественная Липовая гора и бежит по камням живописная река?!..» О картине я помнила всегда и однажды, на пороге совершеннолетия, отдыхая с весёлой компанией сверстников в парке, случайно увидела это место; незаметно отделившись от одноклассников, подошла к платанам. Они постарели ещё больше. Бури и время склонили макушки к земле. Руки-ветви иссохли и надломились. Радость долгожданной встречи сменила лёгкая печаль. Вспомнились звуки бабушкиных молитв, запах натопленной печи и неуловимое касание крестящей на ночь руки. Позже, приезжая в Ашу на каникулы и в отпуск, я неизменно заглядывала в тенистый укромный уголок с картины, окунаясь в тепло воспоминаний. И в один год свершилось божественное чудо!.. – в небо взметнулись небесно-голубые купола Ашинского храма! Сбылась бабушкина мечта! И что удивительно, храм планировали возвести точно на участке, изображённом на картине, но одной верующей приснилось, что нужно сместить центр здания (алтарь) на несколько метров восточнее и она уговорила изменить проект. Её послушались и отступили от древней рощи, отчего «бабушкина картина» стала не алтарём, а вратами в храм! Но о старых деревьях служители церкви вспоминают поныне. Там же, где годами бабушкой читались благодарные молитвы Господу за спасение семьи в военном аду, открыт городской храм культуры, проводятся выставки картин, народного и детского творчества. Варварски снесённый «новым русским» лишь в 2009 году молитвенный домик бабушки-горбуньи навсегда остался в сердце ашинцев (оказывается, о нём знали и помнили не только мы!). …Всё не случайно в наших жизнях! И трудами наших бабушек православие сохранено. И вновь, как и прежде, из руин возрождаются бабушкины храмы. Карасиная старица …Сразу же за забором бабушкиного сада каменистая тропинка спускалась к озеру: это была старица Сима, древнее её русло - река с годами и веками меняла свой путь. Старица окаймляла почти весь центр Аши. Через озеро перекидывался деревянный мост, который время от времени ремонтировали: приколачивали сломанные перила, меняли прогнившие доски пола. Мост и сейчас ещё сохранился, только надобность в нём отпала, ведь озера давно нет, и теперь колышется не вода волн, а ветви густого ивняка, что скрывают старую постройку от незнающих глаз. Захламлять и засыпать старицу бытовым мусором начали давно – уже в шестидесятые годы 20-ого века. По рассказам моего дяди - Фролова Гурия Павловича, когда живы были его родители и бабушка с дедушкой, что построили дом, озеро было чистым и очень красивым. В нём купались, удили рыбу, ставили сети на щуку, карася и линя. Но в наше детство заходить в воду босыми ногами было опасно – сквозь воду повсюду уже блестели куски битого стекла, банки, бутылки, ржавые железки и прочее достояние цивилизации. …Странную особенность я заметила ещё тогда: люди непременно выбрасывают мусор, если не в овраги с ручейками и родниками, то… - в реки и озёра! Отчего-то горожане уверенны, что весенними водами всё их отходное «добро» непременно унесётся с глаз долой, и никто не подумает о них плохо. Тем ни менее, бабушкино озеро было прекрасным! - глубоким! большим! с каменистым дном, с подводными родниками, с синими стрекозами! с куртинами алых цветов, с ужами и змеями, живущими в густых зарослях высоченной травы. Я любовалась их грациозным движением: - Бесшумно, насколько это удавалось пятилетнему ребёнку, спускалась по тропке (падая, сдирая в кровь коленки) к воде: раздавалось характерное шуршание – высоченные заросли бурьяна шевелились, и из травы выползал большой уж – чёрный, блестящий с яркими жёлтыми пятнами на голове. Никогда невозможно было предугадать, кого в этот раз ждать - случалось, жёлтые пятна отсутствовали… - то была гадюка!.. - чёрная или коричневая, - вся разрисованная ровными клетками, как по линейке. Змея плавно вползала в воду и, извиваясь, грациозно подняв над озёрной гладью голову, плыла через старицу. Я смотрела ей вслед, пока та не скрывалась в траве противоположного берега. Потом уходила на мосток, где соседи полоскали бельё, черпали воду на полив. Доски настила крепились на деревянных сваях, вбитых в дно. Кусочек озера окружал заборчик и благоухающие кусты чёрной смородины, купающие листву в воде. В их тени среди пушистых водорослей прятались стайки маленьких рыбок. Ашинцы называли их гальянчиками. Стоило опустить руку в тёплую глубину, как мальки подплывали полюбопытствовать, не угостят ли их хлебушком. В озере водились крупные зеленоватые караси и бронзовые лини. Иногда мужики ловили их бреднем, а мы наблюдали за рыбалкой с высоты моста. Ходить по шатким доскам было страшно – высоко! Кто-то, неизменно после очередного ремонта, выламывал доски, и размера наших детских ног не хватало, чтоб перешагнуть через пропасть – всегда был риск упасть в щель или в проём перилл, но мы храбро, даже порой на спор, проползали по брусу, цепляясь за деревяшки, как шкодливые котята. Особенно опасно было ходить по мосту во время половодья, когда Сим выходил из берегов, ломая плотины, затапливая низинную часть Аши. Вода в старице пребывала и шумела бурным течением и льдами. Становилось тревожно: мирная доселе ледовая поверхность озера вздыбливалась, переполнялась тёмной пугающей водой. Взрослые отчего-то беспокоились, суетились, только и говорили о затоплении, ледоходе, о прорыве плотины Сима, о курятниках, сараюшках, о том, что лёд не успели вовремя взорвать. Украдкой от родителей, преодолевая страх, я подходила к берегу: - Моей дорожки не было… - на её месте в противоположную сторону от летнего течения текла густая серая вода. Проход к соседям вдоль озера был под водой, и они заплывали во двор на деревянной лодке, держась за калитку и забор, перебирались на крыльцо дома. Преображённая старица в такие дни, как разгневанный хищник, казалась чужой и угрожающе непривычной. Через пару дней вода уходила в Сим, люди успокаивались, и я уже не боялась подходить к озёрным берегам - они становились, как прежде, ласковыми. В летний зной можно было подолгу наблюдать с моста, как стайки крупных карасей плавали, скрываясь в зарослях разросшихся водорослей. К середине лета поверхность старицы зарастала ковром изумрудной ряски с крупными цветками и листьями жёлтой кубышки, белой редкостной лилии - кувшинки. Из воды на метры ввысь вздымался аир с чёрными, похожими на сажу и войлок бамбушками, с красивыми ланцетными листьями. Вода бурлила жизнью: - Плавали жуки – плавунцы: перевернувшись на спинку они, смешно, как вёслами, гребли лапами. Суетилась масса всяких неприятных на вид пиявок, букашек, таракашек; на листики беспрестанно усаживались разноцветные стрекозы. Особо впечатляли крупные… - зелёно-синие, искрящиеся. Сейчас они занесены в Красную Книгу России, а тогда были обыденностью уральской природы. В летний зной озеро мелело. В сточной трубе под дорогой, что соединяла протокой отдельные участки старицы, на солнышке в мелководье стайкой грелись крохотные новорожденные карасики, только что вылупившиеся из икры. Я заходила в трубу и ловила их руками: блестящие рыбки заходили в чашечку из ладоней и плавали в ней, не понимая, что пойманы. Жалея, я отпускала мальков, лишь вода истекала меж пальцев. С карасиным озером связано много историй: - Соседская кошка, которую не напрасно уважали и боялись не только люди, но и все уличные собаки, пристрастилась удить карасей. Узнав об её увлечении от соседской детворы, я решила проследить за хвостатой рыбачкой. И действительно! - Кошка важно прошествовала мимо моего дома по центральной улице в направлении старицы. Через некоторое время она возвратилась с карасём в зубах… - сырая с лап до ушей и важная до наглости! Дождавшись, когда кошка вновь продефилировала мимо меня, гордо неся свою полосатую голову, я крадучись пошла следом. Мурка, презрительно проигнорировав слежку, вошла в озеро по кошачий живот и притаилась среди травы мелководья, поджидая нерестящихся карасей: - Как она ныряла под воду, хлестала лапами по воде и под водой, я рассмотреть не успела, столь шумно и стремительно происходила рыбная ловля. А видела я, - как кипела вода, летели во все стороны брызги! - Что творилось под водой?!.. – знает только Мурка и озёрные обитатели, но в итоге кошка стремительно выскочила на берег с бьющимся в зубах, чуть не с рыбачку величиной, карасём. Пока полосатая матрона шла по дороге домой, рыбина трепыхалась в сомкнутых зубах, мешая шагать, из-за этого кошку раскачивало из стороны в сторону, как подвыпившего мужичка. Но отважная рыбачка каждый раз возвращалась к котятам с богатым уловом, не обращая внимания на моё восхищение и зависть - за день она вылавливала с десяток карасей! *** …Вёснами мы плавали по озеру на машинных камерах, на них же загорали, любовались кувшинками, бабочками; воображали себя великими мореплавателями. Изредка мы срывали один - единственный жёлтый цветок, но не трогали белые лилии – слишком редкими и великолепными они были. Иногда мы подплывали и, склонившись к самой воде, нюхали изящные растения, трогали руками плотные белые лепестки: листья лилий – круглые огромные, лежали на поверхности воды, подобно плотикам. На их поверхность непрестанно усаживались стрекозы. На подводной стороне листа всегда кто-то жил, но та живность не привлекала наше внимание, а порой и суеверно отталкивала - мы нечасто разглядывали её. Озеро жило своей жизнью, наполненной живыми существами, тайнами - порой пугающими, порой притягивающими, порой завораживающими. Вплотную касаясь носом поверхности воды, мы прикладывали лица к зеркальной глади, и перед взором открывался удивительный подводный мир водорослевых джунглей, с ползающими по стебелькам улитками, мелькающими серебристыми мальками, чёрными и серыми жуками. Ранней весной по озеру мальчишки катались на льдинах или на самодельных плотах. Когда они убегали домой, я отвязывала их корабль, отталкивалась шестом и плыла... Разлившись, озеро затопляло не только район конечной остановки городского автобуса, но и улицу Толстого, что против Липовой горы. В школу нас увозили на грузовой машине по подтопленной дороге. Нам было весело от нежданно свалившихся настоящих приключений, и мы не понимали, почему взрослые хмурятся. …На поляне, где сейчас гаражи по Толстого, протекал узенький ручеёк, соединяющий летом старицу с Симом. Несмотря на несерьёзный размер, в нём отменно ловились пескари и мальки. Я удила их в начале лета для кошки банкой, повязанной поверх марлей, с кусочками хлеба для приманки. Пристрастившись к рыбалке, наша кошка ходила вместе со мной и терпеливо наблюдала за рыбной ловлей, а потом - дома, вылавливала их лапой из таза, наполненного водой. Уже в первых числах мая, сразу после ледохода, мы купались в студёной озёрной воде, сбежав на переменке со школы; высиживали урок – и вновь бежали к старице… В начале зимы детвора скользила по прозрачному льду на коньках, привязанных верёвочками к валенкам… - озеро блестело стеклянным отсветом. Мы могли кататься до темноты! А дома, в изнеможении, на ноющих ногах добирались до постели и мгновенно засыпали, продолжая во сне, лихо тормозить перед не застывшими полыньями. Озеро-старица начиналось от правого берега Сима возле моста в Ашинский Индустриальный техникум; прерывистой дугой тянулось вдоль коллективных садов (сады посажены на его берегу), мимо школы №3; мимо бабушкиного дома, подходило к Козенскому мосту; серпом направлялось к улице Нелюбина; окаймляло южную окраину города; выходило на улицу Толстого, ручейками сбегало к парку Соловкого (его тогда там не было) и под дорогой впадало в Сим напротив церкви. Теперь от озера старицы остались лишь воспоминания и редкие линименты рельефа, а ещё… – надеюсь, останется этот рассказ. НА ЗЕМЛЕ МОИХ ПРЕДКОВ Дорога во Храм Церковь Введения во храм Пресвятой Богородицы построена в городке Миньяр, что на Южном Урале, по заказу и на деньги И. И. Бекетовой; освящена в 1819 году; в годы советской власти превращена в танцплощадку, клуб и склад. В настоящее время, одновременно с реставрационными работами в храме ведутся службы, но до полного восстановления первоначального облика старинного сооружения нужны средства и время. *** Соскакиваю с постели, спешно одеваюсь, на ходу глотаю кофе, рассовываю по карманам мобильник, перчатки, записную книжку; срываюсь и бегу на автовокзал. Запыхавшись, подлетаю к кассе… – до ближайшего автобуса почти пятьдесят минут!.. – это непозволительно долго! - Бегу на вокзал: прибытие поезда уже объявили и билет не продают – опоздала!.. Возвращаюсь на автовокзал, покупаю билет на автобус, усаживаюсь на скамеечке и… удивляюсь: впереди море времени, а я никуда не бегу… Рядом со мной сидят три немолодых женщины: умиротворённо беседуют. Внимание невольно заостряется на житейской простоте речи, далеко не новой неброской одежде, на отсутствие городской суетливости и… отсутствие признаков специфичной отчуждённости, что всё более овладевает российскими людьми, вторя американскому прототипу взаимоотношений в обществе. Догадываюсь: «Предо мной жители Миньяра. Городок меньше Аши, в том и кроются истоки отличий». *** …Усаживаемся в автобус… Выискиваю лучшее для фотосъёмки местечко возле окна и обнаруживаю, что по-прежнему рефлекторно спешу, - таково влияние ритма современной жизни… *** Позади окраины Аши, дорога втиснулась в красивейшее горное ущелье долины Сима. Ловлю себя на мысли, что впервые вижу крутой склон правого берега реки не из окна поезда, а с автомобильной трассы. Восхищению нет предела!.. - синие тени деревьев полосами испещряют белый снег; хочется вскарабкаться на утёсы, подняться вверх по заросшим логам горных притоков, - скорей бы растаяло!.. Как давно я об этом мечтала!.. – грезила проехать по этой дороге, пройтись по Миньяру – по земле моих предков, - хотелось забраться в самые глухие и, оттого влекущие, местечки Ашинского района! До сих пор не знаю, когда и откуда пришли мои предки на Урал. Из разрозненных источников выяснила, что посёлок Миньяр основан в 1771 году при железоделательном заводе. В конце 18-ого в начале 19-ого веков он стал ведущим поставщиком листового кровельного железа, а для обеспечения производственного процесса в близлежащие селения заводчики переселили крепостных крестьян из губерний Калуги и Симбирска. – Как знать, - может и мои родственники откуда-то оттуда?.. Кто же они?.. – рабочие? заводчики? инженера? или… - казаки?.. Красный яр Въезжаем в Миньяр. Фотографирую ускользающие из объектива цифровика величественные красные утёсы. Считается, что город назван по правому притоку реки Сим – Миньяру. Гидроним «минляр» - башкирского происхождения: «мин» - древний башкирский род, «ляр» - тюркский словообразующий суффикс. Но глядя на вырастающие из-за поворотов отвесные яры - утёсы, на ум приходит иное: Дело в том, что корни слов - этнонимы «минь», «мань», «ман», «мини», «малый» распространены в названиях небольших по размеру, значению и численности географических объектов и этносов. В математике греческое понятие «минимум» означает: «самый малый», самая малая величина. Слова «мань», «малый» характерны и для языков финно-угорских, славянских этносов, заселивших Южный Урал задолго до тюркских племён. Татаро-монгольские народы расселялись с южных степей, оттеснив жителей Урала и Сибири к северу, но прежние «дотюркские» топонимы остались в названиях местности, поселений и этнических групп. Так малочисленный народ Ханты-Мансийского автономного округа – вогулы, имеет самоназвание «маньси». Наименование рек Севера Урала и Западной Сибири «Мань-я», переводится с угорского как «маленькая река»; «Манпупынгнёр» - «малая гора идолов». Малая Сосьва, Малая Аша, Малая Люлья… - реки Уральского региона. Топоним «яр» распространён по всей карте России и обозначает всегда крутой, зачастую скалистый, берег реки. В деревенской среде часто используются словосочетания: «крутой яр», «стою на яру», «далеко видно с яра», «белый яр», «светлый яр». В состав Тюменской области входит «Белоярский район» с центром – посёлком Белый Яр. - Вот только почему «маленький»?.. – может, оттого, что издали - с противоположного борта долины Сима он кажется небольшим уступом?.. Или – маленький относительно соседнего?.. Так или иначе, топоним «Миньяр» напрямую связан с впечатляющим красотой и величием скалистым яром горной долины, что послужило основой наименования реки «Миньяр», а позже - поселения «Миньяр». Как-то, очень давно, мой отец – Сивухов Иван Петрович, рассказывал, что в гражданскую войну белогвардейцы с Красного Яра сбрасывали революционеров в пропасть. Прошло почти полвека, а меня и по сей день бросает в дрожь при мысли о жестокости людей; видится, как поднимается на отвесную вершину человек, преодолевая последние метры земного пути в сопровождении палачей… *** Не успели исчезнуть за окном величественные скалы, как в красоту природы ворвалась цивилизация: облако пыли затуманило солнце, серый слой грязи застил снег - это хищные клыки дробилок щебёночного завода грызут бок легендарного яра, оставляя глубокие шрамы карьера. И что тут попишешь?!.. – людям нужна работа, нужен щебень. …Экология?!.. - вопрос виснет в воздухе неразрешимой закорючкой. Внезапность смены природной гармонии на творение рук человека привнёс негатив в прежнюю эйфорию от встречи с землёй моих предков: «Сколько ж люди горазды вредить здоровью планеты и своей?!.. - Голые склоны… – следы рубок! После них лес не восстановлен. Полуразваленные хижины, заброшенные сады… - отголоски былых и настоящих политических, экономических кризисов. …Увы! Миньяр - это и город революций! В его исторической копилке бунты крестьян, пролетарские революции, мятежи и гражданские войны». Кусочек прошлого Впервые очутившись в Миньяре, схожу на первой остановке и оказываюсь на старинной улочке – кусочке прошлого из зданий 19–ого начала 20-ого века. Отрадно видеть, что горожанами сохранено наследие исторического прошлого. Только замечаю: рядом с памятной табличкой «Здесь в 1917-1918 г.г. размещался штаб красной гвардии» красуется доска: «Общество с ограниченной ответственностью Жилищно-коммунальный комплекс г.Миньяр». - Что ж… вполне логично и в духе времени!.. - В начале 20-ого столетия всему главою объявились всевластные революционные штабы; в начале 21-ого века… - людскими мыслями, кошельками и чаяниями овладели ЖКХ. И разница, пожалуй, лишь в том: в 1918 году, вход в историческое здание охраняли красные пролетарии с большими винтовками и великими делами, сейчас же… на страже устроились домофоны и квитанции с неподъёмно великими счетам, подкрепляемыми новыми «человечными» законами. - Не случайно же, философы утверждают, будто история человечества – спираль, в которой мы вращаемся, накапливая витки шрамов… *** ...Фотографирую... Вдруг слышу: - Глянь!.. - подпольщик объявился!.. Не сразу замечаю мужиков, крутящихся возле сломанной машины. - Вы обо мне?!.. – спрашиваю. Смысл сознания доходит с запозданием. Поняв, смеюсь, подумав: «Точней не скажешь!.. - похоже, давно заждались здесь новых революционеров!..» Встреча с храмом …Рассматриваю обелиск, воздвигнутый погибшим в годы Белоколчаковского мятежа пролетариям – партизанам, перешедшим в зимнюю стужу линию фронта для соединения с чапаевцами в Уфе. Фамилии поблекли. С трудом нахожу в списке знакомые. В списке однофамильцев Шалашовых четверо. - Кто они?.. - братья?!.. Вспоминаю, что моя прабабушка, вроде бы, в девичестве была тоже Шалашова. – Может, здесь похоронен кто-то из моих родственников?!.. Неожиданно, за каменным забором, огораживающим площадку возле обелиска, меж стен блеклых улиц, за огромной кирпичной заводской трубой засиял, сливаясь с синевой весеннего неба белоснежно - небесный храм!.. Его ослепительно-белые стены и бирюзово-голубые купола резко контрастировали с серостью развалин обанкротившегося и давно – с перестройки, неработающего завода. Храм походил на частицу мартовского неба с плывущими по воздушной глади снежно-белыми облаками. Создавалось впечатление, словно вдали стоит не здание, а видится продолжение неба, спустившегося до земли и прикрывшего своей чистотой убогость перестроечной порухи очередное творение рук политических баталий в нашей многострадальной Руси. Вмиг забываю всё, зачем приехала в Миньяр; лица, повстречавшихся людей; дорогу и разговоры, проблемы и заботы – всю мирскую сутолоку, что поглотила с головой. Почти подбегаю к первому встречному прохожему: расспрашиваю молодого человека, как пройти к храму. Но неожиданно для себя самой, не дослушиваю его - ноги сами бегут вниз… под горку, словно знают куда. Мгновенно забываю о прохожем и лишь туманно осознаю, что вослед слышится его запоздалое предупреждение: «Там дорога грязная!.. – не пройти», - только я уже на крыльях отрываюсь от земли и лечу, лечу, лечу к своей полувековой мечте! К своему спасению от мыслей, мучающих уставший заблудший мозг, от бед и терзаний, свалившихся на подготовлено-неподготовленную душу, от обмана, лжи, алчности, подлости, предательства и тяжких потерь. И так легко оббегать глубокие лужи с непрозрачной жижей, не способных преградить путь к храму!.. Встречные машины, нагоняя волну, едва не тонут. Водители с недоумением смотрят сквозь забрызганные стёкла на бегущего по грязи человека: «Что за счастливая нужда несёт немолодую женщину к зданию старинной церкви Введения во храм Пресвятой Богородицы?!..» Аннушка …Мой путь к храму составил ни мало, ни много… – ровно полвека! Всё символично и не случайно в нашей жизни. Из глубин далёкого детства вижу, как мелькают в пыльном окне электрички проржавевшие купола, зияют доски в провалах, пыхтит по рельсам паровоз, чадит труба завода и, ржавеют возле стен попранной церкви груды металлолома. Мой отец рассказывал, что разрушенное революцию здание в тридцатые годы стало клубом, в пятидесятые – танцплощадкой, а в семидесятые - заводским складом. Папина соседка по лестничной площадке, 90-то летняя старушка, поведала мне свою историю: тятя запретил ей ходить на танцы в храм, чтоб не осквернять святое место; не разрешил смотреть и популярный среди пролетарского народа фильм про Чапаева, так-как киноэкран был установлен в алтаре. И как ни хотелось молодой девушке присоединиться к сверстникам, она подчинилась отцовской воле и гласу собственной души – устояла от соблазна. Анна Александровна прожила сложную жизнь. В детском возрасте её вместе с матерью, малолетними братьями и грудничками-сёстрами в товарнике привезли на лесоповал в уральскую горную глухомань - в верховья реки Аша, с далёкой Украины. С «бригадой» сосланных взрослых и детей она трудилась в диком лесу: заготавливала и сплавляла лес в советский гигант 30-х Ашинский «Лесхимзавод». В Интернете, в музеях, мне не удалось найти даже крупиц информации о трудовом лагере Аши. Единственное, что слышала: по жестокости он превосходил рассекреченные известные. А по маленькой книжечке – партийном отчёте Ашинского горкома, случайно сохранившейся у отца, проанализировав, поняла: численность населения Ашинского района, Аши, Сима, Миньяра увеличилась вдвое за счёт сосланных отовсюду на лесозаготовки. Старушка поведала мне, что за детские шалости во время «исправительных» работ подростков в мороз закрыли в ледяной карцер на морозе. Чтобы выжить, дети сбились в плотную кучку, обхватив друг друга руками. Сверху набросили пальтишки. И так дышали друг на друга, чтоб не погибнуть, пока взрослые не уговорили охранников сжалиться над детьми - отпустить. Весной мужчина – напарник, с которым 13-ти летняя Аннушка валили лес, от непосильного труда умер, и девочку с младшим братом (ему было 10 лет) комендант трудового лагеря заставил хоронить. Сил у детей дотащить труп тяжёлого мужика до общей могилы не хватало, тогда они обвязали руки умершего ремнём, снятым с брюк мальчика, и волоком, через весь посёлок поселенцев, потащили тело по едва оттаявшей земле с деляны в горах. Мать, увидев в окно детей, только спросила, не выходя на улицу: «Куда его тащите?..» Аннушка, как старшая, ответила, что им приказали «дядьку» похоронить. Общая могила представляла собой огромную яму, залитую доверху водой. Сил у детей не оставалось. Страшно было не свалиться туда самим. Не зная как поступить, они ногами столкнули «дядьку» в воду могилы… Не прожив долго, умерла мать. До приезда энкэвэдэшника её держали в сенках и, чтобы не ходить через сенки мимо мёртвой матери, дети приспособили под дверь окно. Вскрывали мать в присутствии отца и 14-ти летней Аннушки в их же доме на кухонном столе. Не понятно из каких побуждений, но приехавший НКВ-дэшник настоял, чтоб девочка присутствовала на вскрытие матери. Причиной смерти Марии оказался червь. Как приезжий объяснил: мать задушил солитер. Неизвестно для чего, но Аннушке «врач» его показал. Хоронили мать сами дети - отец работал и его не отпустили. Аннушка с младшими братьями положили Марию в ящик из досок и унесли в лес, отдельно от остальных умерших в лагере трудовом. Земля застыла, и дети смогли лишь слегка прикопать землёй. Через два месяца умерли трёхлетние близнецы – брат и сестра самые младшие. Дети отнесли их в лес и положили в ящик вместе с матерью. Сил выкопать могилу не доставало. Весной растаяло и яму залило водой. Аннушка с братьями вытащили трупы матери и близняшек из воды. Холод и вода не позволили им испортиться, и они выглядели уснувшими. Дети поставили их сушиться, прислонив к дереву; выкопали могилу. Пока копали, на ярком солнце останки родных почернели. Дети уложили их в просушенный ящик, украсили полевыми цветами и закопали могилу навсегда. Потом была Великая Отечественная война, неудачное замужество, смерть пасынка, сына, болезнь дочери… и долгая разная жизнь. Приезжая в Ашу, я захожу к соседям. В церковь Анна Александровна не ходит - стало тяжело ходить, да и советская бытность отучила. Родители бабушки Нюры - христиане, а дед – священник. Во время встреч, старушка непременно читает мне по памяти заученную с младенчества молитву «Богородица, радуйся…», а вечерами берёт истёртый натруженными руками «новенький» молитвенник. Современная книга не вызывает у меня доверия, но я молчу, не решаясь высказать сомнение относительно её святости и подлинности, боясь разочаровать старого человека. Анна Александровна сетует, что всегда хотела учиться и могла бы выучиться на бухгалтера, но не дали… Мария и Александр Аннушка училась в первом классе, когда мать раскулачили и девочку выгнали из школы как дочь кулака. Страстно желая учиться, она ещё долго ездила в соседнее село на запряжённой в санки собаке по кличке Найдёна. В восемь лет ездила одна через заснеженную степь со своего хутора и часами в мороз стояла под окнами класса. Учительница, завидев свою ученицу, сильно ругалась и прогоняла, говоря школьникам: «Дочь кулака! Ей не место в советской школе!» и задёргивала шторы, чтоб ребёнок не смог обучаться через стекло и не общался с бывшими одноклассниками. Девочка, обливаясь слезами от обиды и, не понимая слова «кулак», замёрзнув, уезжала на собаке домой. … Найдёну застрелили, когда пришли раскулачивать… Подобранная бездомным щенком и выращенная в доброй христианской семье, собака самоотверженно бросилась защищать хозяев - не пускала чужаков во двор. Она лаяла, помогая матери отстаивать дом и, тогда солдат выстрелил ей в голову. Любимая собака погибла на глазах у Аннушки. Мать – Марию, арестовали за сопротивление и закрыли под замок в амбаре, пригрозив наутро расстрелять. В доме оставались двухмесячные близнецы, но женщине не позволили их накормить. Младенцы громко плакали, но дом опечатали и солдаты ушли. Тогда малолетняя Аннушка – самая старшая из детей, прокралась к матери, и та сказала, как накормить малышей - у кого взять соску с молоком. Напуганная девочка прокралась за соской к названным людям и, страшась солдат, вернулась в свой дом: залезла через окно и накормила закрытых там грудничков, после чего выбралась незаметно обратно. Анна Александровна спустя более восьмидесяти лет хорошо помнит тот страх, но любовь к ближним дала силы девочке преодолеть его. Через сутки Марию выпустили из амбара и принялись выносить нажитое. Женщина в отчаянии металась по двору и дико кричала: «Что вы делаете?!.. Люди вы или нет?!.. На вас креста нет!» Она отрывала куски ткани от тюков, хранимых на приданое дочерям, и бросала их девочке и юноше, жившим в их семье на правах приёмных детей. Солдаты знали, что они сироты и не подлежат раскулачиванию, поэтому не стали прилюдно отбирать. Когда Марию и детей увозили, шестнадцатилетний юноша «немтярь» бежал за телегами и кричал: «Мама! Я не брошу сестру!» То были первые и последние слова, что слышали от него приёмная мать и Аннушка. Больше они никогда не виделись. …Девочку, ровесницу Аннушки, Мария привезла из поездки к родственникам в Крым. Двое суток они ожидали паром на переправе. Здесь познакомилась с женщиной. Выведав от Марии, что семья православная и живёт зажиточно - не бедствует, молодая мать оставила годовалую дочку Марии и сбежала, будучи уверенной, что истинная христианка не бросит дитя на причале. Домой Мария вернулась не с одной Аннушкой - малышкой-первенцем, а с двумя. Муж Александр не стал укорять жену, а только сказал: «Живём хорошо… - прокормим!..» А потом к отцу подошёл немой подросток и назвал его отцом… Александр усадил мальчика за общий стол и сказал жене: «Пусть живёт парень в нашем доме - не объест! Да и сильные руки в хозяйстве лишними не будут!..» Так в доме, где уже своих пятеро малолетних, появились двое приёмных. Об их дальнейшей судьбе Анне Александровне ничего не известно. Когда подогнали телегу, мать Аннушки успела погрузить мешок с белой мукой. Пока дом грабили, она тайком подвязала дочери тяжёлый пояс из шали, куда запрятала монеты… сбережения. Пояс показался хрупкой девочке непомерно тяжёлым. Аннушка боялась споткнуться и упасть; боялась, что солдаты заметят её замешательство, но мать поняла и, подхватив дочь, усадила её вместе с остальными на телегу. Семьи раскулаченных загрузили в товарный вагон, а мешок с белой мукой и караваи хлеба отняли, дав взамен пару булок чёрного хлеба. Вот тут-то молодая женщина впервые не выдержала и в голос закричала, рыдая: «Чем кормить малых детей?!..» Но двери вагона захлопнулись… На Ашинском вокзале ссыльных поместили в машины и повезли по нехоженым тропам в безлюдные горы. В горах первоначально жили в общем бараке. Постепенно построили дома, завели общих коров. Дети рыбачили, благо, что горные реки в ту пору были полны хариусом и форелью; собирали ягоды, съедобные коренья, травы. Теперь реки пусты – загублены молевым сплавом леса, который осуществлялся до 70-х годов. Как-то Аннушка зашла в общий барак и увидела, как мужики ели вареных лягушек и змей, предложили ей. Дома рассказала отцу, а тот, рассердившись, запретил ей даже пробовать лягушечье мясо – это грех! Первое время от голода выручали спрятанные в шали ценности. Однажды, Аннушка с матерью возвращались с Катава ночью. В далёком селении они меняли золотые монеты на хлеб. Дорога через высокий горный хребет занимала более суток и проходила по диким безлюдным местам с глухими ущельями, первозданным лесом, волками и медведями, горными стремнинами. Мать в селе уговаривали заночевать, предлагая отправляться в обратный путь утром, но та оказалась. Когда они поднимались на вершину очередного перевала, внезапно в ночной тиши услышали далёкий зов: «Мария! Мари-и-я-я-я!..» Стало жутко: в полуночной ночи, где кроме них не могло находиться людей, мать звал голос отца, который уехал ещё до раскулачивания на работу в Златоуст. Семья ничего не знали об его судьбе, а он не знал, где находится семья – и живы ли?!.. Насмерть перепуганная, женщина стала креститься, решив, что её пугает злой дух или нечистый, призывая по имени. Но зов не прекращался и всё приближался: «Мария! Мария! Марии- я!..» Анна Александровна рассказывала, что у неё от страха одеревенели ноги. Она помнит, как внезапно мать громко закричала в ответ: «Александр!» и бросилась в темноту. Из ночи навстречу ей выбежала тень и подхватила на руки. Так они стояли, обнявшись в темноте, и только повторяли: «Мария! Мария!.. Александр! Александр!..» И только когда руки из темноты подхватили и подняли вверх Аннушку, девочка поняла, что в горной глуши Урала, за сотни вёрст от селений, в чёрноте ночи, на краю света, за тысячи вёрст от родной Украины их нашёл отец! – Как не верить после этого в чудеса?! Человек – не иголка в стоге сена, только в тридцатые годы легче было отыскать песчинку в море, чем родных в сталинских лагерях. - Как тут не поверить в помощь Бога?.. Александр по странным стечениям обстоятельств не был репрессирован, но добровольно остался жить в трудовом лагере вместе с семьёй. Грамотный, умный и активный, он смог в чём-то облегчить участь родных, так-как полуофициально был свободным. Только не всё было в его силах. Александр намного годов пережил жену Марию и воссоединился с ней, будучи дедом на девятом десятке лет. Анна Александровна На окне у Анны Александровны стоит икона. - С ней меня свекровь благословляла в 1940-ом году в замужество… - за два месяца до войны. С той поры икону я всегда вожу с собой, - говорит старушка и привычно крестится, поправляя единственную пожелтевшую карточку отца. - Замуж я вышла в 16 лет, когда мне и брату разрешили переехать с лесозаготовок в Миньяр. В городе нас поселили в бараках, где потом жили военнопленные немцы и японцы. Сейчас это место за Симом называется «Зелёная зона». Замуж вышла за вдовца с семимесячным ребёнком. Свекровь очень хорошо отнеслась ко мне. Но я сомневалась, не зная, как растить малолетнего пасынка, но она успокоила, убедив, что справлюсь, и по христианскому обычаю сняла со стены икону, благословив ею. Прожила в замужестве Аннушка несколько недель; муж ушёл на фронт. На руках остался годовалый пасынок, а через полгода родилась и дочь-первенец. Чтоб не голодать, пришлось работать на заводе, в пекарне, «батрачить» у частников. Но не ленилась: успевала до смены утром развести на лошади хлеб по магазинам, за что одаривалась булкой чёрного хлеба; ходила по малину; меняла мёд и воск на продукты, благо - муж держал до войны пасеку, и в погребе осталась бочечка с мёдом и кадки воска. Свекровь жила в другом селении, поэтому не могла помогать воспитывать детей. Приходилось новорожденную дочь оставлять с приёмным сыном, который сам едва к тому времени научился ходить. Но мальчик искренне привязался и к мачехе, и к сестрёнке, и справляться с трудностями по-взрослому. Но всё же, иногда приходилось обращаться к свекрови за помощью, чтоб подработать – сделать запасы на зиму. Анна Александровна рассказывает, как добиралась до далёкой деревни Мини, переваливая высокие горы, горные реки, неся на руках десятки километров дочку и за ручку ведя малолетнего приёмного сынишку… - по волчьим и медвежьим урманам. Задумавшись, старушка вспоминает как свекровь, увидев их на опушке леса, запричитала в голос, кинула на землю подойник и бросилась, как была в одежде, в горную реку - к троим детям: 17-ти летней снохе, двухлетнему внуку и новорожденной внучке. Потом помогла устроиться к ссыльным латышам, что держали крепкое хозяйство, отдельно от всех в горах, порекомендовав им сноху как труженицу. …Первый муж Анны Александровны вернулся с фронта целым и здоровым, но не поверил, что дочь, рождена без него – от него. Стал жить с другой, отобрал дом, забрал сына. Убедить не рушить семью не смогла даже мать: печать «раскулаченной» после войны затвердела и стала неодолимым препятствием к простому семейному счастью. Больше всего Анна сокрушалась не из-за обиды на обман мужа, а то, что он отобрал сынишку, к которому привязалась как к своему. Мальчик сильно переживал и убегал к ней, спрятав хлеб, приносил сестрёнке еду. А жилось бедно! Своего дома не стало. Приходилось скитаться по съёмным углам. Бывший муж и его новая жена наказывали ребёнка, что привело к трагедии. Однажды, вероятно от очередных побоев, мальчик умер. – Наверное, Бог забрал, чтобы дитя не страдало!.. Анна Александровна, вспоминая, тайком от меня утирает слёзы… - потом, на смертном одре, муж звал её, просил простить… - она не пошла: «Мог же не отбирать мальчика! Он им не нужен был!..» Муж Аннушки после возвращения с фронта прожил не долго: распутная жизнь к добру не ведёт и, - Бог всё-всё видит! Воздаёт всем по делам. Только как странно переплетаются наши судьбы и дороги!.. Если б не внезапная смерть моего отца, - никогда б не пришлось познакомиться с Анной Александровной. Из наших разговоров я узнала, что они, живя много лет на одной лестничной площадке, общались и помогали друг другу. Позже, по крупицам выяснилось, что моя собеседница - лучшая подруга моей родственницы по материнской линии и знала моих родственников: братьев бабушки, их потомков, которых я давно разыскиваю, ибо ничего не знала о них – даже фамилий. И вот теперь, словно распутывая клубок из сложно запутанных нитей, ухватившись за ниточку информации, я нашла родственников матери, бабушки, прабабушки. За долгие годы неизвестности наконец-то узнала имена; познакомилась с ныне здравствующими родственниками, и оказалась, что нас - так много!.. Наши корни прочны в уральской земле, а семена разлетелось по всей России, дав всходы до самых окраин Руси и за её пределы. Очевидно, что происходящее с нами не случайно. Это Бог ведёт нас и помогает в избранном пути, главное, чтоб он был праведным и мы не страшились терний – не отступали, а споткнувшись, поднимались и шли вперёд, не сомневаясь в его любви к нам. Наши беды – это лишь испытания нашей веры и верности. Через них неизбежно проходить, иначе не укрепиться в вере, и не стать сильнее и мудрее. Богу тоже приходится непросто: «тьма» не дремлет, да и мы – неразумные дети, много грешим, сами портим планету – свой дом, ставим и её и себя на грань кончины. Богу нужна наша вера в него, ведь в этом случае мы не стоим на стороне Тьмы и не губим себя самих. А любой отец гордится своими благодетельными сынами и сокрушается об нерадивых детях, делая всё, что вернуть их на путь истины. *** …Почему-то с малолетства мне всегда хотелось сойти с поезда и зайти под обрушенные своды храма, словно там ещё осталось что-то неземное - спокойное, размеренное, отличное от ржавчины разбросанного повсюду металла, чёрных луж мазута, пропахших дёгтем шпал, суеты и безверия. Мне до слёз не хотелось расставаться с исчезающим за строениями и горными вершинами силуэтом чего-то родного, к чему так хотелось прикоснуться и припасть. Мне было три, пять, семь, пятнадцать… сорок… и я никому так и не сказала о своей мечте, о неодолимом влечении в этот заброшенный порушенный людьми храм. А поезда год за годом пятьдесят лет проносили мимо… *** Узкая улочка спускается к плотине. Слева - скалы. На ходу почти рефлекторно щёлкаю цифровиком и бегу, бегу, бегу… - Но вот досада!.. - тормозят мужики. Удивлённые моей торопливостью, не свойственной течению жизни провинциального городка, некогда передового центра тяжёлой индустрии Урала, не отставая, расспрашивают, откуда и для чего я влетела в их край. Узнав, какая нужда гонит, и то, что я в чём-то - корреспондент, несказанно радуются, словно посланному свыше в ответ на их мольбы потенциальному бойцу пера; допытываются: «Имею ли я аппаратуру?..» На ходу показываю фотоаппарат, – дескать, всё моё при мне!.. И, ничуть не имея намерения вникать в суть их тревог (не для того я здесь!), с досадой одним ухом внимаю, глядя на голубеющие купола – мечта-то рядом!.. А тут… - буквально держат за рукав и обещают провести на завод: показать развалины былого величия и мощи. (Мне-то, зачем то надо?!..) «Вы только напишите!.. – почти заклинают, - там гибнет лес!.. Мы вас свозим… - вы сфотографируйте и отправьте в Интернет Медведеву!.. - страсть, что творится там!..» Отнекиваюсь, ссылаюсь на удручающее настроение, на нежелание лезть в коррупцию и криминал… - до храма-то рукой достать!.. Но мужики не отстают - доходим вместе до крыльца. Невольно, уступаю настойчивости просьб, а слово «лес» для жителя тайги – священно. Остановившись, пытаюсь вникнуть в суть экологической проблемы: оказывается, рядом с городом вырубаются коммерческим предприятием вековые рощи… – кругом пеньки, ветки, поваленные деревья – не пройти и не проехать! …Чистка, обязательная при лесозаготовках, не осуществляется, рекультивация земель лесного фонда не ведётся. Причина… – бесхозность, алчность и коррупция. Спрашиваю: «Почему сами-то в прокуратуру не пишите, к лесникам не обращаетесь?.. – сейчас с экологией строго!» - Где там!.. - деньги власть всему!.. - Почему не пишите в газету?!.. – в ответ: «Вы только помогите, - напишите, а мы Вас в обиду не дадим!..» Честно признаюсь, что не хочу лишних проблем. Экологическая тематика чревата журналисту – ой, какими проблемами!.. Не случайно же, большинство журналистов гибнет не в «горячих точках» современных войн, а при освещении экологических тем. А судя по свалкам бытового мусора на берегах реки Сим в черте города Аша экологическая служба Ашинского района видимого веса не имеет. …Сопротивление сломлено… - записываю номер телефона, обещая, как сойдёт снег, приехать вновь и вникнуть в суть экологического апокалипсиса, – прошла-то сто метров по Миньяру, а увиденное и услышанное удручает. Начинаю осознавать, в какое запустение ввергается город заводчан без градообразующего предприятия. Но выводы делать рано – то лишь первый взгляд стороннего человека, впервые шагнувшего на свою историческую родину. И только сейчас я окончательно понимаю, что стою рядом с мечтой детства и, над моей головой уже взметнулись купола!.. Я смотрю снизу ввысь... – они подпирают небесный свод. И как-то не так страшно хотя бы просто помыслить взяться за дело, благое для земли, леса, людей потому, что и сейчас найдутся те, кто готов сбросить с Красного Яра за упущенный рубль. – И не случайно, что спустя 50 лет, мой путь привёл к храму. Воистину, дела и мысли Господа неисповедимы, и он приводит нас в свою обитель тогда, когда мы больше всего нуждаемся в том. …Я смотрю снизу вверх на храм и не могу оторвать взора: голубые купола, растворяясь в воздушной сини, соединяют землю с небом. …Я открываю дверь и чувствую, что собственные беды уменьшились в размере – остались за порогом с суетой. РАССКАЗЫ И ОЧЕРКИ В метель Свет, давно уснувшего владыки – Солнца, даже отсветами не проникал сквозь круговерть мглы разыгравшейся на открытом пространстве болота метели. Но другое светило – Луна, как-то умудрялось пробивать пелену надвигающейся ночи неясным рассеянным светом, что с трудом, но позволяло отличать землю от неба, не выпускать из вида призрачную кромку далёкого леса, столь долгожданного! Столь желанную защиту от режущего лицо снега! - Полнолуние!.. – с облегчением поняла Александра. – Значит, можно будет идти по густому лесу и ночью …или?.. ночами!.. Она отогнала эту последнюю неприятную мысль и посмотрела вдаль: Граница болота и леса незаметно, но всё явственнее прорисовывалась стеною тёмного спасительного урмана, и от того настроение заметно улучшалось. Пытавшийся вкрасться в уставшее сознание страх, отступал. Капельки ледяной влаги, растопленного во рту снега, слегка утолили нестерпимую жажду, дав измотанному организму слабый, но ощутимый прилив сил. Александра и раньше замечала, что в зимних странствиях по замороженному лесу изматывает путника не столько усталость и голод, а жажда и недосып. Она могла идти, не останавливаясь даже на маленькие «перекуры» (женщина не курила!) часами, днями, сутками без еды, без отдыха, только не без воды и сна. Навязчивые мечты о кружке ледяной воды с кусочками плавающего в ней намокшего снега способны были свести с ума. И хоть шла Александра не по иссушенной зноем пустыне, пытка обезвоживанием и недосыпом становилась одним из самых мучительных испытаний, а глоток горячего чая маячил галлюциногенным видением, что мираж оазиса в Сахаре. Песчаные бури пустынь и снежные метели на бескрайних сибирских болотах сопоставимы в стремлении сломить волю человека - навечно оставить чужака в своём необъятном царстве. Долгожданный лес принял женщину умиротворённым покоем - тишиной, холодным воздухом с застывшим запахом хвои и снега, свисающими до земли отяжелевшими ветками елей. Ветер, свирепствовавший всего-то в сотне шагов, решался проникнуть сюда лишь злыми порывами. Ворвавшись разъярённым вихрем, он пробегался по макушкам уснувших кедров, сбрасывая с веток снежную пыль на убежавшего от него человека; не насытившись местью, спешно ретировался в свои болотные владения до нового набега. «-У-у-у-у-у!..» - уносился злобный раздосадованный гул, постепенно затихая вдали. Но здесь, под сводом леса, он не был страшен и опасен как там – на открытом пространстве болот. – Там… он не оставлял охотнику надежд на спасение: набегая спереди, словно паруса обречённых бригантин, с остервенением рвал обледенелые одежды; залеплял глаза снежной крупой, останавливал дыхание, заморочивал сознание. В секунды развернувшись, остервенелый ветер заваливал хрупкого человека то вперёд, то не позволял сделать шаг навстречу желанному прибежищу – кедровому лесу. Разозлившись, ураганный вихрь сковывал движение, обездвиживал; разъярённым чудовищем налетал то сбоку, то в тыл, извергая стужу из оскала звериной пасти. Он знал, что спасти путника, застигнутого в ночи метелью на болотах Сибири, может лишь таёжный урман, поэтому и пустил против одинокого странника все свои демонические силы, призвав в помощь всех духов Тьмы. Знал это и человек, в отчаянии и надежде бормоча, когда-то и где-то слышимые слова молитв: «Отче наш! Еже на небеси… Да светится имя твоё, Да придет царствие твоё!.. …Господи, спаси!.. Господи, защити! Господи, услышь!.. Молю!.. - не покинь!.. АнгелХранитель, помоги! Милый, - не брось!..» Слова молитв путались, забывались, не произносились, обрывались и гасли в диком вое ветра. «…Спасова рука! Спаси и сохрани!..» – мысли метались в иссушенном мозгу, затуманивались. Волевым усилием Александра возвращала гаснущее сознание, концентрировала внимание на качающейся чёрной полоске хвойного урмана - расплывающейся, исчезающей словно призрак. Тошнота усталости и переохлаждения грозила вывернуть пустой желудок наизнанку. Небо, снег, земля… – всё смешалось воедино. Линию горизонта разграничивал лишь едва видимый лес. Порой невозможно было понять – лес ли это?.. Временами Александра переставала слышать гул ветра, переставала различать неясные силуэты чахлых болотных сосенок - становилось тепло и хорошо: она видела себя спящей на своём диване. Но сквозь дремоту сладкого забытья прорывался отчаянный вскрик: «Проснись! Не спи! Не спи! Нельзя спать!» - словно кто-то с силой тормошил её, а беспощадный «другой» стегал ледяным хлыстом по лицу. Осознание реальности с трудом возвращалось в заторможенный усталостью мозг. Сквозь путы колдовского сна Александре грезилось: «Она открывает глаза и видит, что идёт в черноте ночи в окружении снежной пустыни. Впереди, совсем рядом, раскачивается веер стены высоченного леса…». Спустя вечность, в сновидение врывается гул снежной бури, словно включается на полную громкость сломанный радиоприёмник... Запутавшись во снах, Александра не сразу понимает какой из них явь. Уставший организм сопротивляется признать худшее - не желает верить в страшное. Только не верить нельзя! И очнувшись, женщина гонит призрачные надежды, делая из последних сил ещё шаг к выросшему из беснующегося вихря кедру… «Только бы не потерять сознание!.. не упасть!.. ещё шаг!.. ещё шаг!.. один… два… три… слабеющая рука цепляется за хлипкий стволик первой чахлой ёлочки на окраине долгожданного леса… - Господи, прости! - шатаясь от усталости, выдыхает Александра; на секунду останавливается, наклоняется вперёд, сместив обледенелый рюкзак ближе к голове. Смороженный мешок, как живой, послушно скользит по ледяной одежде, укладывается всей поверхностью на спине. Кое-как ослабив негнущиеся лямки, Александра всматривается в ночной лес, спина отдыхает, боль в плечах приятно утихает: «Я грешна, Господи!..» - грустное раскаяние плавит лёд накопившихся обид. - Где ещё грешник способен столь искренне каяться и всё понять, как ни здесь – в клубке разгневанных стихий?!.. - в последнем шаге от бездны и… - от спасительного леса. «Боже! Неужели моя душа столь ценна, что Свет вцепился в глотку Тьмы?!.. - когда душа грешника стоит в гуще сражающихся за неё легионов Господа и Зла, с лихвой со всех сторон перепадает и ей. Господи! Научи прощать!.. Дай мне силы простить их всех!..» Собрав остаток сил, Александра последним рывком преодолевает отделяющие от таёжного урмана метры. *** Спящие деревья, нагруженные тоннами снега, походили на снежные горы. Любой, издаваемый человеком, звук в них безвозвратно исчезал. Даже собственное дыхание слышалось здесь непривычно глухим, словно чужим. Сонная тишина после оглушающего гула обескураживала - это были владения ночи, зимы и тайги. И, несмотря на то, что ночь и зима теперь не казались явными противниками человека, с ними приходилось общаться почтительно… - на «Вы», лес же сейчас стал спасительным кровом от беснующейся на болоте вьюги. Иногда, мощным порывам ветра удавалось раскачать отдельные деревья, сорвав с них снежную лавину: «У-у-ух!..» - устрашающе охнув, устремлялся вниз снег; разбуженный хвойный великан болезненно вздрагивал всем необхватным телом. Дрожь гиганта через корни содрогала землю, толчком отбрасывала воздух; затихая, разбегалась по спящему лесу. Освобождённые от непосильного груза, ветки резко подскакивали вверх; долго качались и метались, словно перепуганные лани. Снежная масса, разбившись оземь, отскакивала от уплотнённого покрова белыми космами; соединялась с продолжающим сыпаться с веток снегом, обволакивала округу непроницаемым устрашающим облаком. Успокоившись, - медленно оседала, светлела, укладывалась взбитым пушистым ковром под освобождённым от тяжкого бремени деревом. Последними, плавно кружась и танцуя в лунном свете, искрясь подобно звёздам в небе, медленно плыли к земле запоздавшие снежинки. Их резные кристаллические крылья вспыхивали и сияли, будто рождественские украшения. Александра старалась не задевать ветви, чтобы случайно самой не спровоцировать сход снежного одеяния. Увесистые удары по голове слежавшимися комьями снега, летящими с поднебесной выси, не вызывали восторга: упавший снег обсыпал с головы до ног. И всё же, снежная купель было привычна и неизбежна, с чем приходилось мириться и считаться, лишний раз не провоцируя. Идти по лесу, как и думалось, оказалось легче. - Снег в лесу плотнее и его покров меньше, чем на переметённом болоте, а главное: ураганный ветер не сбивал здесь с ног! не душил! не кромсал кожу лица ледяными лезвиями. Но возникла новая трудность: в утонувшем в снегу урмане терялись ориентиры – белые громады деревьев закрывали и звёзды, и землю, а путеводные Ковши Медведиц с водительницей всех странников Полярной звездой скрывались в кроне таёжных великанов. И всё же, несмотря на неутешительные прогнозы, новая проблема не виделась неразрешимой для вырвавшегося из зловещих лап метели путника: здесь, ветер лишь прохаживался в вершинах деревьев, не решаясь спускаться на землю - не терзал уставшее тело. И первые шаги по сонному лесу казались путешествием по сказочному раю, где под каждым приветливым кедром можно было разжечь вожделенный костёр. *** – Как ты?!.. – искусанными губами попыталась улыбнуться Александра. Но улыбка явно не удавалась: коросты обветрившейся кожи болезненно трескались, из ранок сочилась приторная солоноватая кровь. Не останавливаясь, заледенелой рукавицей женщина осторожно прикоснулась к истрёпанному крылу неподвижно сидевшего на плече Ангела. Обессилевший Хранитель лишь плотнее прижался к её голове. - Слышь!.. ты держись крепче!.. - Александра привычным движением поправила ружьё, висевшее на штыре швейцарского рюкзака, чуть сместив центр тяжести вперёд, чтоб хоть на секунду приглушить нестерпимую боль в натруженных мышцах спины и рук. - Отдохни пока!.. Подремли, если сможешь… Ангел, и без того неподвижный как сфинкс, притих; затаил дыхание, заподозрив, что его видят. Только силы покинули его неземной организм, чтоб привычно притворяться незримым. - Ты не беспокойся!.. - тут я сама как-нибудь справлюсь… Ангел внимательно посмотрел в глаза человека, но промолчал, не ответив. «Ну и потрепали нас!..» – подумала Александра, обходя высоченную ель, похожую на сказочную башню несуществующих королевств. «Да уж!.. – досталось…» – бесшумно вздохнув, согласился Ангел, ставший похожим на белоснежную птицу… – то ли куропатку, то ли полярную сову: уставшие крылья бессильно свисали белыми клиньями, переливаясь призрачным серебром в плоскостях причудливых снежинок, уже не таявших на оперении. «Они сильнее нас, но не всесильны…» – было грустно признать понятое, но от осознания ранимости небесных созданий в израненной женской душе светлело, и ночь перестала казаться столь беспросветной, как последние годы бесконечных невзгод. Ангел устало прикрыл глаза. Его беззащитная фигурка мерно покачивалась в такт скольжения лыж. Александра вспомнила его хрупкие крылья, отчаянно сражающиеся с ветром. Вспомнила взгляд… - безмолвный крик бессилия противостоять злу. Она вспомнила его страх за неё и, срываемые ураганным ветром обрывки непроизнесённых слов, похожих больше на мольбу: «Только иди!.. пожалуйста, иди!.. Я не хочу тебя терять!.. Я не могу тебя потерять!.. Не останавливайся!» В памяти всплыли вой ветра, его и её непосильная борьба - теперь они остались за границей леса и уже в давно ушедшем времени, словно в небытие. «Поспи немного!.. когда я тебя ещё увижу?!..» – с грустью и теплом подумалось ей: «Наверное, это снег сделал его видимым… - совсем белый!.. - весь в изморози!..» Она сняла обледеневшую шубенку и бережно убрала ледышку с вывернутого пёрышка, сломленного на кончике, осторожно вправила его в холодное крыло. Ангел не шевелился. Он крепко спал на её плече, медленно растворяясь в лунном свете… Крещенская ночь в сибирском селе Крещение Господне (Богоявление) – праздник Русской православной церкви; установлен в память крещения Иисуса Христа Иоанном Крестителем в реке Иордан; отмечается 6 (19) января. Крещение – одно из семи христианских таинств, совершение которого означает введение человека в лоно церкви. Обряд крещения состоит в погружении в воду, обливания или окропления водой. Иордань – название проруби в водоёме, сделанная к христианскому празднику Крещения Господня для совершения обряда освещения воды. Глубоко заполночь. Сверкающее, расцвеченное звёздами небо ночным куполом укрыло землю. Растущая Луна, ещё не полная, похожая чем-то на надкусанный каравай, ровным голубоватым сиянием освещает заснеженный сибирский посёлок. Стрелки часов уже устремились к рассвету, но село ещё не ложилось спать, и по улицам, словно в разгар рабочего дня, спешат, торопятся прохожие, снуют взад-вперёд машины. Только, в ночной суете нет характерной для дня деловитости и озабоченности: люди не приветствуют через всю улицу знакомых громкими возгласами, не сотрясают в рукопожатиях друзей при встречах, не заливаются раскатистым смехом или бранью по поводу и без повода; не разговаривают, нарочито красочно жестикулируя. В их поведении чувствуется необычная сосредоточенность, таинственная молчаливость, загадочная сдержанность; странная – иная, чем днём, торопливость. Даже громкоголосая молодёжь притихла - не галдит, не смолит сигаретами, не сыплет крепкими словечками и, если разговаривает, то приглушённо - в полголоса, а чаще… – молчит. И, что ещё удивительнее - приковывает внимание: у всех в руках… – пакетики, баночки, канистрочки, бидончики, маленькие и большие вёдра!.. Детвора, девушки и юноши, мужчины и женщины всех возрастов вдвоём, втроём или в одиночку везут фляги: пустые... – к реке, полные… – с реки; молодые и зрелые, старые и совсем юные, верующие и неверующие – все спешат к Ляпину за освященной крещенской водой! С центральной улицы сворачивает буран с бочкой на санях, – предприимчивый северянин не мелочится!.. – запасается святыней впрок: для себя и всей своей многочисленной родни; для бабушек и больных, что сами уже не могут прийти к реке. Весь год сельчане будут лечить своих внуков, правнуков, детей и соседей святой водой от всяческих хворей: ангины, простуды, гриппа, ревматизма, радикулита, артрита, гастрита, сглаза, невроза… - всего и не перечесть!.. Святой водой окропят дома, землю, скот… - диву даёшься, как сильна вера северян в исцеляющую силу крещенской воды! И с каждым годом она явственно крепнет! Я тоже спешу к Ляпину; в целлофановом пакете - пластмассовая бутылка под воду. Сворачиваю на узенькую прибрежную улочку. В просвете меж крайних домов взору неожиданно открывается широкая долина ночного Ляпина: необъятные речные просторы залиты рассеянным лунным светом; далеко - на северо-западе, темнеют силуэты спящих уральских гор; стеною высится прибрежная тайга; вдоль поселкового побережья, растянувшегося на километр, а то – и более, около многочисленных прорубей зажжены свечи – одна, две, три... Свечи просто воткнуты в снег возле лунок или поставлены на крошечные площадки, выровненные ладонями жителей, берущих здесь речную воду для домашних нужд. С высоты берега яркие огни крещенских свечей видны очень далеко: за сотни метров; ровным оранжевым светом они озаряют заснеженный лёд возле лунок. Непривычное сказочное зрелище завораживает, умиротворяет, рождает ощущение святости праздничного торжества, возвышенности и причастности к великому –неземному, но происходящему здесь - на Земле. Напротив старенького крохотного домика с небольшим куполком на коньке крыши, увенчанном деревянным крестом (сельского храма), на льду Ляпина горят десятки свечей - это Иордань!.. Осторожно спускаюсь в темноте по утоптанной сотнями ног тропке к месту священнодействия. Обряд освящения воды уже завершён и люди разошлись, разъехались по домам - на реке народа не много. Подхожу к Иордани: на небольшом, огороженном низеньким снежным заборчиком пространстве, пропилена большая крестообразная прорубь для забора крещенской воды; неподалёку… – прорубь купель; на невысоком ледовом постаменте стоит деревянный крест, и зажжены сотни тонких церковных свечей. Две молодые сельчанки присели возле них и, тихо переговариваясь, заботливо зажигают потухшие. Около Иордани – купели, толпится молодёжь, подъехавшая на легковой машине; бабушка – зырянка, зачерпнув полные вёдра, тяжело нагруженная, на коромысле несёт воду в крутой берег Ляпина. Присаживаюсь на корточки возле крестообразной проруби; извлекаю из пакета пластиковую бутылку и погружаю в воду. Речная гладь подёрнута тонким ледком: «На улице градусов двадцать – двадцать пять морозца!» - руку болезненно ломит от холода; пузырьки воздуха постепенно вытесняются из узкого горлышка, уступая место святыне – крещенской воде. Поверхность проруби не просвечивается рассеянным ночным светом, - ни погружённой в воду руки, ни наполняемой бутылки с драгоценным сокровищем в ней не видно, - они словно исчезли в пустоте нарождающегося мироздания. Извлекаю потяжелевший сосуд, определяя по наитию – по весу: «Полная…», - хочется принести домой как можно больше ценной воды - жалко утратить каплю! Плотно закручиваю крышечкой… …Молодой человек, раздевшись, чуть ссутулившись, нерешительно направляется к проруби, но останавливается на краю. Мраморно белые босые ноги на неровном стекольчатом льду, смешанном с обжигающей водой и иглами режущих льдинок, приковывают взгляд: их противоестественная обнажённость в ночи, на заснеженной реке, в рассеянном лунном свете и в отблеске оранжевого пламени свечей, кажутся ирреальными, но, в тоже время, вызывают не сочувствие, а трепетное уважение. Укутанные в шубки девушки, обступив парня, негромко подбадривают его – воодушевляют на подвиг. «Решится или не решится войти в воду?!..» думают все. -Видеть раздетого человека в заполночь, в мороз, на краю чёрной проруби, пусть даже в Крещение, - непривычно: кажется, что страшно войти в неё ни столь из-за обжигающего холода воды и мороза на улице, а из-за неизвестности, что таит в себе пугающая непроницаемость самой проруби; такое ощущение, что там - пропасть, у которой нет дна! - И есть ли возврат из той бездны?!.. И не перетянет ли груз грехов там?!.. Вернётся ли душа и тело обратно?!.. Но отступать поздно: парень нерешительно берётся руками за покрытые толстым слоем льда поручни исчезающей в ледяной купели деревянной лестницы; сомневается: стоит в раздумье, как-то сразу сникнув; низко опустив голову, глядит в свинцовую темень воды. Кажется, что в эти секунды он забыл обо всех, напряжённо замерших, внимательно наблюдающих за ним земляков. В сердцах присутствующих закрался, - нет! – не страх! но что-то близкое к нему: «Ну, решись!..» - сопереживают все. Никто не смеётся, не подшучивает, как случись то на простом купании, и даже в мыслях не осуждает за секундные колебания, - не каждому дано отважиться хотя бы встать босому на промороженный лёд!.. Я смотрю на едва освещённое светом свечей и Луны лицо человека и поражаюсь: «Как разительно меняется оно в какие-то доли секунды!..» словно передо мной совсем разные люди: тот, кто вышел минуту назад из машины, тот, кто шёл по стеклянному ледяному крошеву и тот… - кто стоит на краю!.. - Только не на краю обычной речной проруби, а у края чего-то иного – великого и недоступного моему земному разумению». И такого преображения в человеке не увидишь в повседневной суете жизни!.. И вот!.. - Неуверенность, сомнения, ранимость смертного человека сменились неимоверной неземной силой, мгновенно преобразившей весь облик и лицо обычного грешника! Будто в этот миг он, отделившись от всех нас и от всего суетного в прошлом, остался наедине с Богом, наполнившись его духом: мужчина, внезапно распрямившись, решительным движением отталкивается от ледовой твердыни и шумно окунается с головой в воде очищающей Иордани!.. На душе сразу светлеет: «Не перевелись сильные духом мужчины!..» …Две реки - Ляпин в сибирской тайге и южный пустынный Иордан… - тысячи километров и века разделяют их от первого крещения; объединяет же единая жажда душевной чистоты! Радостно видеть, что стремление к очищению духовному и физическому не угасло в человечестве, и находятся люди, отваживающиеся войти в иорданские воды!.. *** Укладываю успевшую покрыться ледком бутылку с освящённой ляпинской водой в хрустящий пластиковый пакет. Мой пёс, следующий за мной повсюду, с любопытством взирает на происходящее. Он уже не первую зиму приходит со мной в крещенскую ночь на Ляпин. Вот и сегодня, подойдя к снежному бортику, предпринимает несмелую попытку спустить передние лапы на залитый водой лёд, но поколебавшись, в задумчивости замирает и усаживается на узком возвышении египетским изваянием, рискуя свалиться в воду. Шустрый, задиристый, характерный… - сейчас он, несвойственно притихнув, с любопытством наблюдает за происходящим: за тем как я набираю воду, за женщинами, что ставят на лёд свечи, за волнующимися язычками пламени, но в миг, забыв обо всём вокруг, в изумлении замерев, смотрит на окунувшегося в прорубь человека... Меня поразила реакция пса: Бимка – опытный охотничий пёс, и как говориться: «прошёл огонь и воду», - дрался с волком, проваливался под лёд, преодолевал полыньи, мёрз в морозы и сковывающий холод, опасность зимних рек ему известны… …Опускаю ладони в воду - омываю лицо, руки, понимая, что также как этот парень, окунуться в прорубь никогда не решусь. Вода приятно холодит и бодрит, разгоняя сонливость. Поднимаюсь. Бимка, спустившись с бортика, беззвучно следует за мной. В темноте, по тропке, сквозь снега идём в село. Мороз не жгёт мокрого лица, хотя пар от горячего дыхания оседает бахромой инея на мехе шапки и на ресницах. Возвращаемся домой по ночным улицам: во многих окнах ещё горит свет, и навстречу спешат люди; в руках у всех… - пакетики, баночки, ведёрочки, вёдра… девчушки катят санки с тяжёлой флягой… - тихо, сказочно - священно. Захожу в квартиру, - беру угощение для пса: «Он ведь тоже Божье творение! И у него сегодня - праздник!..» Во дворе суетятся люди, – все с водой!.. Возвращаюсь в дом. Извлекаю из пакета крещенскую воду, - она успела загустеть и тихо шуршит льдинками. Не удерживаюсь: делаю глоток, другой… - студёная влага быстро утоляет жажду, - только не столь телесную… душевную! «Не заболело бы горло!» - мелькает мысль, - не должно! От крещенской воды не простывают! Вода приятна на вкус. Её хочется пить и пить. Она успокаивает, умиротворяет. Но много пить не стоит! - Нужно сберечь драгоценное лекарство на весь год. Ставлю драгоценный дар рядом с ещё не убранной рождественской ёлкой. «В шкафу стоят баночки с неизрасходованной прошлогодней крещенской водой… - год… два, три… - вода не портится!.. - Нужно полить комнатные цветы… - они в долгой зиме ослабли – им тоже нужны жизненные силы!..» - через секунду крепкий сон уносит в завтрашний день!.. 2008 год ПЕРВЫЕ ХРАМЫ НА СЕВЕРЕ ЮГРЫ Загадки истории Ляпинского края В 2010 году исполнилось 100 лет со дня рождения К. Панкова (1910-1944) – ненецкого художника, жителя деревни Щекурья Саранпаульского сельского поселения Югры - участника Великой Отечественной войны, погибшего в 1944 году. Мемориальная табличка прикреплена к стене Щекурьинского клуба – старинного здания православного расположенного в центре древнейшего поселения в верховьях Ляпина. храма Богоявления, Щекурьинский православный храм Богоявления приоткрывает свои тайны Самый северный югорский православный храм находится не в Берёзово, как полагают историки, а в селении Щекурьинское! 19 января - великий христианский праздник Богоявление или, как его чаще называют - Крещение. Поэтому-то, Крещение – особый исторический праздник всех православных христиан Ляпинского края. Издали он показался совсем крошечным! Я не сразу заметила его. Скрывшись среди плотно подступивших новостроек последних лет, храм словно стал иным… - Щекурья преобразилась!.. – тут и там новые добротные дома! Светлые и высокие, они резко отличаются грандиозностью замысла от седых соседей, вросших окнами и завалинками в землю. Я не была здесь несколько лет. Это может показаться странным, если учесть, что старинная деревушка всего-то в несколько километрах от Саранпауля. -Что же привело меня сюда?!.. – к самому северному оплоту православия Берёзовского района Югры?.. - Нет!.. – к сожалению, не стремление поклониться святыне как подсказывает голос христианина. А привело меня, пожалуй, хоть и здоровое, но всё же - любопытство… - не проходящий с годами интерес ко всему загадочному, пусть, то будет седая старина, таинственный полусгнивший дом или глухой урман, где всё дышит тайной и непоколебимым временем. Любопытство, то затихает в силу жизненных обстоятельств, то распаляется, вспыхивая вновь с неожиданной властностью. Не скрою, - давно ищу ответы на вопросы: «Когда же на самом деле была построена Щекурьинская церковь?!.. Кто были её строители?.. кто служил верой и правдой в диком затерянном медвежьем углу?» - Много, очень много разных вопросов, а ответов… – крупицы. А тут - на днях, увлеклась чтением книги Константина Дмитриевича Носилова «У вогулов. Очерки и наброски», и интерес воспылал в новых ракурсах. Раньше мне доводилось читать эту книгу в переизданном виде, - сейчас передо мной находилась копия оригинала с причудливыми «ятями», старым шрифтом, с ушедшими в прошлое словами и с чьими-то пометками простым карандашом на полях. …По-новому раскрылась живость слога, увлекательность повествования и иначе выглядели сведения, при первом прочтении незамеченные. Личность автора, – талантливейшего исследователя Ляпинского края, знаменитого путешественника и писателя всецело захватили воображение. И вооружившись фотоаппаратом, я поспешила туда, где более 125 лет назад К.Д. Носилов сделал, пожалуй, самый первый фотоснимок старинного селения «Щекурьинское». Вряд ли ошибусь, - скорее всего, он был первым, кто сфотографировал единственный сохранившийся до сегодняшнего дня самый северный в Югре православный христианский храм. Дело в том, что историки причисляют к самым северным храмам Югры Берёзовские церкви, тогда как Щекурья и Саранпауль в широтном положении на 20 минут севернее их, что составляет 37 километров (Саранпауль, Щекурья – 64*16 с.ш., Берёзово - 63*56 с.ш.). Конечно, для планетарных масштабов расстояние в несколько десятков километров мизерное, человеку же потребуется день-два, чтобы преодолеть его пешком. *** И вот… - легендарный православный храм предо мной! – точнее… – я перед ним! …Сколько же событий вобрала его память!.. - Дореволюционная эпоха купечества! Сибиряков! Сибиряковский тракт! Первые пароходы! Первые самолёты! Первые православные миссионеры! Революция… - пули и пламя гражданской войны! Белоколчаковский мятеж! Сталинские репрессии! Из христианского оплота миссионеров Сибири, став советским клубом он слышал маёвки, речовки, митинги! Концерты! Первые фильмы «Синима»! …и слёзы матерей, детей, провожающих мужей, отцов в сталинские застенки, на фронты первой Мировой войны и в окопы Великой Отечественной 1941-1945! …Строительство «развитого» социализма! Освоение минеральных богатств Северного и Приполярного Урала! Оленеводческие колхозы и коллективизация! – укрупнение и разукрепление! Взлёты и падения! …Строительство, перестройки и кризисы! …Поколение за поколением щекурьинцев приобщалось в храме к культурному наследию разных эпох?! Но в одном он, оберегаемый народом, оставался верен и в Царской России и в Советском Союзе и в нынешней России - уже более ста лет он служит просвещению и приобщению югорчан к культуре, образованию, вере! И даже тогда, когда объекты поклонения с годами трансформировались, клуб-храм служил людям. Я подошла к старому храму с южной стороны: - Выгоревшие от времени стены из плотно пригнанного бруса в лучах заходящего солнца в верхней части здания окрасились ярким красно-коричневым цветом, словно зажглись изнутри, излучая тепло, нижняя же половина стены контрастно отделялась чернотой (возможно, - это более древняя кладь, сохранившаяся после пожара и реконструкций). Из разных источников мне удалось выяснить, что храм в 1905 году был перестроен немым мастером Федотковым (дальние родственники его проживают в Саранпауле). В высокую колокольню храма попала шаровая молния, частично повредив его в огне. Общими усилиями жителей Щекурьи пожар удалось потушить и храм отстоять у огненной стихии. На снимке Константина Дмитриевича Носилова, выполненном в 1883 году, храм почти в два раза выше, чем современное здание щекурьинского клуба. Западная его часть – колокольня увенчана крестом. Сравнив относительную высоту колокольни с размером современного здания, можно предположить, что крест возвышался над землёй, приблизительно, на 10 метров! Константин Дмитриевич Носилов пишет в своём очерке, что с колокольни обозревались окрестности на многие километры. Видны были изгибы реки (Щекурьи) и заснеженные вершины Уральских гор, величественным хребтом протянувшихся с юга на север. Вход на колокольню, вероятно, был с юга. Колокольня соединена с центральной частью храма небольшим переходом. Здесь сохранилась заколоченная досками дверь. Крылечко, ведущее к ней, разобрано. На иллюстрации снимка 19-ого века просматриваются фрагменты колоколов. Возможно, их было несколько, причём, - разных размеров. В очерках Константин Дмитриевич пишет, что вогулы, несмотря на игнорирование христианкой религии и поклонение своим божествам, любили звонить в колокола. Звон колоколов разносился по всей округе и слышен был за вёрсты! Последний раз колокола на отстроенной после пожара звонарне звучали, вероятно, в тридцатые годы прошлого века. При советской власти колокола сбросили и куда-то увезли (по рассказам старожилов). Хотелось бы надеяться, что колокола где-то сохранились. По одной версии: их увезли в Тобольск или - в Омск, где они хранятся в музее. По другой… – переплавили. По третьей… – бросили в реку или же… – в лес, что менее вероятно из-за дефицита металла в те годы. В начале двадцатого столетия из разграбленных югорских храмов были вывезены тонны старинных золотых и серебряных изделий. Пользовался спросом на войне и цветной металл. Большая часть бесценных изделий именитых и безвестных мастеров переплавлялись и продавались за границу в годы становления советской власти для поддержания государственности. Специальный рейд за церковными сокровищами не обошёл стороной и Щекурьинский приход – Богоявленский храм Щекурьи был опустошён. Старожилы рассказывали, как приезжие люди выносили из церкви книги, сбрасывали колокола и грузили в лодки церковную утварь. *** Центральная часть храма четырёхстенная, почти квадратной формы. С юга и севера - по два ряда окон. Нижние три окна – самые большие - более одного метра в высоту, расположены симметрично относительно оси стен. Форма – прямоугольная. Разделены окна деревянной рамой на десять квадратных сегментов по пять в двух вертикально ориентированных рядах. Верхний ряд из двух окон придаёт храмовому зданию облик второго этажа. Состоят они так же, как нижние окна, из двух вертикальных фрагментов, но по три застеклённых квадрата в каждом (всего – шесть). Расположены верхние окна симметрично над простенками между окнами нижнего ряда. Тщательно продуманное опытными строителями - зодчими расположение всех окон создаёт зрительную иллюзию купола, и подчёркивает общую конусообразную форму храма, устремлённого ввысь! - в небо! Усиливают эффект вознесения верхние рамы окон: сверху они не прямые, а выпукло дугообразные! Нижние окна снабжены деревянными ставнями. Своей конфигурацией те в свою очередь дополняют общую композицию лёгкости - взора в небесную даль. Ставни закрывались не только в зимние холода, но и летом, когда Щекурья пустела, а все жители, включая семью священника, уплывали на рыбный промысел по Северной Сосьве и на Малую Обь. Поздние (советские) реконструкции здания не учитывали архитектурных особенностей храма. «Срезав» половину верхней части храма общей крышей, зрительно «сплюснули», отяжелили - вжали в землю. Сейчас здание чем-то напоминает израненного воинаинвалида – много повидавшего, много испытавшего, с волевым характером, но без ног. На фотографии Константина Дмитриевича центральная часть храма увенчана высоким куполом с крестом. Высота купола – не менее трёх- четырех метров! Высота центральной части храма вместе с крестом достигала, вероятно, до десяти метров в высоту! Восточная часть храма имеет пятиугольную форму. В её северо-восточной и юго-восточной стене расположено по большому окну, аналогичному по форме и размеру окнам нижнего ряда южной и северной стен центральной части храма. Каждое окно снабжено двумя деревянными ставнями с сохранившимися фрагментами фигурных кованных железных шарниров и засовов. Аналогичные железные засовы и шарниры ещё присутствуют на старых деревянных сооружениях Саранпауля и Щекурьи. Скорее всего, они принадлежат одному мастеру кузнечного дела. В Щекурье древнее «железо» можно встретить, водворёнными на новенькие рыбацкие балки и разные хозяйственные сараюшки. На снимке иллюстрации книги «У вогулов» виден крест, увенчивающий восточную башенновидную часть храма. Этот крест ниже, чем на колокольни и на куполе. Всего на храме изначально возвышалось три креста! - Из чего они были изготовлены?.. – деревянные или позолоченные?.. – данных нет. Здание храма ориентировано строго - с востока на запад! Весь храмовый комплекс простирается в широтном направлении (с востока на запад) и имеет сложную - из трёх самостоятельных частей многогранную форму, что глубоко символично и соответствует религиозным канонам. Из факта приверженного соблюдения церковных основ в строительстве, можно предположить, что Щекурьинский храм возведён талантливыми мастерами. По имеющимся данным то были церковные зодчие из Тобольска, участвовавшие в строительстве Тобольского Кремля. Им помогали местные, не менее одарённые плотники. Здание, которое мы видим сейчас, претерпело несколько реконструкций. Первая (?) – после пожара в 1905 году! Затем, в советское время здание перестраивалось – отчасти, в ходе антицерковных баталий, и позже – при ремонте клуба. В храме были разобраны верхняя часть колокольни и убран купол. Храм, как бы «отсекли», перекрыв крышей, соединив воедино все три его составных части (приделы). От первоначального деревянного храма остался лишь фундамент каркас без христианской атрибутики – без крестов, куполов, колокольни! Стоит отметить, что четырёхскатная крыша, венчающая остов старого храмового комплекса аналогична по форме крышам жилых, хозяйственных и административных деревянных построек «старого советского» Саранпауля, возведённых в тридцатые-пятидесятые годы прошлого века. Архитектурный же облик современных домов разительно отличается. Храмовое здание вот уже более полувека исправно служит щекурьинцам клубом. Вспоминаю, как в девяностые годы участвовала в самодеятельном концерте: - Узенькая сцена располагалась на месте бывшего алтаря. Осматривая клуб, я открыла крошечную дверцу и очутилась в миниатюрном вертикально поднимающемся коридорчике с винтовой лестницей, упирающейся в потолок и оканчивающуюся тупиком. Лестничное пространство настолько было узко, что казалось, я неминуемо застряну в проходе. Подниматься по коридорчику мог или неполного телосложения человек, или же … - продвигаться можно было боком, задевая коленями стены. Вероятно, лестница прежде вела к куполу, но в поздних реконструкциях утратила своё назначение. Центральное (парадное) крыльцо храма обращалось на запад и во многом осталось прежним - как на снимке 1883 года, только сверху, как и всё здание, оно перекрыто «новой» крышей. Я заметила, что крылечки некоторых старых домов Щекурьи, в которых проживают коми-зыряне (православные) оформлены по прообразу парадного крыльца христианского храма - лишь меньшего размера! Они, как и храмовое крыльцо, выкрашены светлой краской – голубой иди зелёной, тогда как остальная часть дома не крашена! Крыша центрального входа в храм (клуб) и крылечек жилых домов щекурьинцев держатся на двух передних колоннах – деревянных четырёхгранных брусовых столбах, соединённых поперечной балкой, что символизирует врата. Старые вогульские дома Щекурьи построены в ином архитектурном стиле: - При выходе из горницы попадаешь не на «парадное» крыльцо, а в сени - сохреб. Слева и справа от центрального крыльца Щекурьинского храма ранее располагалось по одному окну. Сейчас одно окно заложено брусом (похоже, - давно). Южное окно забито фанеркой (недавно). Боковые углы центральной части храма оформлены крамлённой доской, скрывающей стыки бруса и стен. Они, скорее всего – «современного» происхождения и заменили прежние - старые. Низ здания клуба утеплён невысокой узкой завалинкой. Деревянное здание, несмотря на древность, выглядит прочным и монументальным - без перекосов и завалов, свойственным сооружениям, простоявших в заболоченной местности более века. Щекурьинский храм построен в самом центре селения, на высоком берегу Щекурьи. На снимке К.Д. Носилова храм окружён невысокой изгородью из плотно пригнанных горизонтально расположенных нетолстых сосновых брёвен. Современный же клуб окружает заборчик. Отстоит забор от стен практически на том же расстоянии, что и первая ограда - менее пяти метров! Современный (изрядно потрёпанный) деревянный заборчик из штакетника контуром повторяет первоначальную форму храмового ограждения. По воспоминаниям старожилов Щекурьи - с южной стороны церкви в пределах изгороди находилось несколько могил с крестами (скорее всего священнослужителей). На одном из снимков К.Д. Носилова у южной стены храма также виден могильный крест! Сейчас могилы сровнены с землёй. Могильный холмик едва приметен и не огорожен. Надписей, крестов не сохранилось. Щекурьинский православный приход конца 19 – ого начала 20-ого века в свете топонимического ребуса Ляпинского края Более ста лет назад поселения по Ляпину именовались иначе, чем сейчас: деревня Щекурья – «село Щекурьинское»; деревня Ясунт – «Ясунтские юрты». Юртами – назывались вогульские неукреплённые (не военные) поселения. Городками, острогами именовались специально укреплённые на случай военных столкновений поселения по Ляпину (Сыгве). «Русь-пауль» или… - «Пристанское», «Пристань» - так именовалось поселение купца Сибирякова, построенное выше устья нынешней реки Щекурьи по Хулге. О Хулге в очерках известного писателя и географа К.Д. Носилова не упоминается. Возможно потому, что Хулга и Ляпин считались единой рекой Сыгвой (Саквой). Хулгой участок Сыгвы (Ляпина) наречён позже - в первой половине 20-ого века (?). «Русь – пауль» - «русский посёлок» находился на правом берегу Сыгвы (Ляпина, позже Хулги) в устье ручья Пристанского. По сути – это была пароходная торговая пристань и начало Сибиряковского торгового тракта через горный хребет Урала из Сибири в Центральную Россию. В исторических и торговых документах конца 19-ого века начала 20-ого упоминается село Ляпино на реке Сыгве. - Не Саранпауль! Не Щекурья и не Русь-пауль! В тоже время в печатных документах тех лет чаще упоминается не село Ляпино, а село Лапи! (Ляпи?) - так обычно называли купцы село Щекурьинское. В поселение Лапи (Ляпино) торговые люди объединяли три близко расположенных этнических поселения, отстоящих друг от друга на расстоянии «в пять вёрст» – зырянский посёлок Саран–пауль, русское купеческое поселение Русь–пауль и собственно… – село Щекурьинское с православным храмом в центре. По наличию христианского храма за центр Ляпинского края в те годы считалось село Щекурьинское! В русском поселении купцов – в Русь–пауле, судя по краеведческим данным, был свой молебный дом – маленькая часовенка. Поселения русских, зырян и вогулов (манси) в среде купцов из центральной Руси (в народе), считались единым поселением на Ляпине – селом Ляпино. Все перечисленные три поселения, включая Ясунтские и Маньинские юрты, составляли единый православный Щекурьинский приход. В 1918-1921 годах по сводкам гражданской войны (Белоколчаковского мятежа) в телеграммах Ленина речь идёт также о селе Ляпино, в которое были объединены все три разрозненных поселения – Ляпинский (Щекурьинский) приход. Селом Ляпино именовали и Русьпауль, и Щекурьинское, и Саранпауль по отдельности и все эти сёла вместе. Иногда к селу Ляпино причисляли и мелкие поселения по Ляпину, включая Ломбовож. Такую путаницу в 19 – ом, начале 20-ого века активно вносили приезжие торговые люди – купцы. Ещё ранее Ляпинским городком именовали русский острог на левобережье нынешнего Ляпина (Сыгвы - Саквы) и укреплённые городища вогулов на территории нынешних Саранпауля, Щекурьи, а также - вогульские городки ниже по течению Ляпина, включая нынешние Ломбовож, поселения по Ляпину и Северной Сосьве. Разобраться в географии хитросплетения наших рек (что куда впадает?), в гидронимах, звучащих на языках народов коми, манси, ненцев и русских различно, в те времена не умели, да и не сильно стремились. При создании первых топографических карт Ляпинского края, сообщённые местными проводниками и переведённые на русский язык топонимы, закрепились документально. Из-за всей этой мешанины коренные жители Саранпауля порой недоумевают, почему река именуется иначе, чем была наречена их предками. Щекурьинский храм Богоявления в конце 19 века и первые христианские храмы 16-18 веков в бассейне Ляпина и верховий Северной Сосьвы - Когда же был построен Богоявленский храм Щекурьи? - Кто из священнослужительниц захоронен на Щекурьинском погосте? - Добирались ли ватаги беглых каторжан до верховий Ляпина? - Крещение вогулов, остяков, самоедов в Берёзовском уезде. В очерках «У вогулов» К.Д. Носилова описывается посещение им Щекурьи летом, где-то в 1883-1886 году. Деревня, к его удивлению, оказалась покинутой – все, включая священника, уехали на Обь и Сосьву на рыбный промысел. За сторожа в церкви и в деревне оставался вогул – Савва. Небольшой дом священника располагался на берегу реки. Русского вида построек было 25, остальные – низенькие вогульские юрточки. На снимке просматривается подобие улицы с храмом в центре, с домом священника и парой домов, скорее всего принадлежащих церкви. Улочка на снимке ориентирована вдоль реки. Сейчас - это улица имени ненецкого художника Панкова, погибшего на войне в 1944 году. За охрану села и церкви, по рассказу К.Д. Носилова, вогулу Савве платили небольшое жалование. Храм (в 1883 году) был – «чистенький», ухоженный; паперть сторож отворял громадными ключами. Ставни на лето закрывались. На ставнях и дверях, сейчас сохранены большие поржавевшие кованые шпингалеты. Подобные запоры встречается на некоторых сараюшках Щекурьинских жителей, перенёсших их со старых построек. Церковные свечи продавались «в старостинской конторке». На клиросе находился «Месяцеслов». Вогул Савва служил трапезником при храме. В алтаре находились иконы. Старожилы Щекурьи, Саранпауля, Ясунта рассказывают, что икон было много и больших размеров. В 1883 году настоятелем Щекурьинского храма, как пишет Носилов, был отец Игнат. Он держал кобылу, на лето оставлял её с Саввой. Церковь по виду была новой, вероятно не столь давно построенной или - реконструированной. Дом священника – «на три комнаты» тоже новый, с оградой, пристройками и баней (у вогулов бань не было). Щекурьинский приход был бедным. Убранство дома священника - небогатое, но опрятное: серые обои, несколько дешевых олеографий, обтёртые деревянные стульчики, самотканые половики. Под кроватью – синяя бутыль с остатками ягод… (Отец Игнат тихонько попивал). Вначале, как пишет Константин Дмитриевич: «Он немного повоевал с шаманством, но потом прекратил, так как вогулы отказались «наделять» его, то есть – кормить». В рассказе «Батя» Константин Дмитриевич описывает встречу с батюшкой (вероятно, – настоятелем Щекурьинского прихода) на Малой Оби - встретил севернее Берёзово. Священник плавал на маленьком баркасе с парусом всей семьёй – с матушкой-старушкой и дочерью Катей. Женщины хорошо управлялись с парусом. На баркасе - чистая кровать, лампадка, полочка с книгами - «Церковными ведомостями», образ Николая Чудотворца, портрет Иоанна Крондштатского. Полочка прикрыта ситцевой занавесочкой. На столе лежала серебряная табакерка, номер «Света». Батюшка дорожил деньгами, но выписывал «для души пищу», несмотря на то, что чтение светской литературы священнику не полагалась, он «грешил»… - был начитан, рассудителен. Попал батюшка в «забытый» северный край по гневу архиепископа лет десять назад (относительно встречи с К.Д. Носиловым). До него приход два года пустовал и был в сильном запустении. (Получается, – принял приход в 1873 году, а с 1871 по 1873 год приход пустовал. Кто был прежними настоятелем до 1871 года?). Приехал в Щекурьинское с семьёй. Сын учился в духовной семинарии. По бедности, сына на обучение помог устроить купец. Приехал батюшка с черноземья - с центральной России! Добровольно желающих ехать в наш край среди священников не находилось. Первый год семья священника голодала. Он пытался просить прихожан наделять, но кроме рыбы – не чем… - Вот и решил, «как апостол Пётр заняться рыбалкой». Очень стеснялся своего занятия, но понравилось, и поплыл на лето следом за своими прихожанами вогулами. Ловил нельму, муксуна, осетра, сельдь. Уловы хорошие… – продавал в Берёзово купцам, менял на всё необходимое. Сушил, солил для себя. В этом занятии с годами преуспел так, что смог помогать бедным. Позже стал учить в семинарии сына сам. Церковного жалованья не хватало, чтобы прожить и полгода. Изредка в приход приезжали с проверкой (из Берёзово? Кондинска?). Проверяющие занятия рыбалкой не осудили. Со временем отношения священника с вогулами понемногу наладились. - Что сталось с семьёй уже немолодого священника? Какова дальнейшая судьба его взрослых детей – дочери Катерины и сына? Принял ли сын священный сан, как его отец? Покинули ли они Ляпинский край или остались навечно под северным небом в сибирской земле? – на эти вопросы пока ответа нет. На зырянском кладбище, напротив церкви, находится несколько захоронений «нерядовых» жителей Щекурьи. По воспоминаниям старожилов на могилах были возложены большие чугунные плиты с литыми надписями. Изготавливались плиты, по-видимому, на металлургическом заводе Урала (или же отливались в Кондинском монастыре?). В Щекурью привезены за тысячи километров бездорожья, скорее всего, купцами по заказу родственников. В годы становления советской власти в Саранпауле (в начале 20-ого века) несколько могильных плит было отправлено в Саранпаульскую пекарню для выпечки хлеба! Дальнейшая судьба их неизвестна. В 1999 году я нашла лишь одну плиту, сохранившуюся на старой заросшей могиле щекурьинского погоста. Рельефная надпись, по облику исполнения схожая со знаменитым каслинским литьём (с «ятями») гласила: «Здесь покоится Божья Мать Пономарёва Елена Андреевна на 70 году скончалась 4 октября 1909 года». Позже удалось выяснить, что это захоронение матери приказчика купца Сибирякова Григория Пономарёва; были и плиты на могиле его отца(?) и деда (?). Анализируя очерки К.Д. Носилова можно предположить, что Щекурьинский храм в 1871 году уже был построен и ему сейчас не менее 139 лет! Но всё же, первый молебный дом – часовенка был возведён в русском казачьем остроге - в Ляпинской крепости на левом берегу Сыгвы (Ляпина) ещё в 16 веке (в 1583 году!) Дата подсчитана приблизительно - по рассказам Константина Дмитриевича и в свою очередь… - с пересказа сыгвинских вогулов – по их легенде. Построили часовенку казаки князя Курбского, пришедшие и завоевавшие около 30 городков вогулов по Ляпину, в том числе – «Ляпинский». Находился русский острог с первым христианским храмом в 16 -17 века напротив нынешнего Саранпауля, напротив «Второй деревни», где располагался древний укреплённый вогульский городок – крепость Сек-телек-уш. Назначение оборонительного острога заключалось в контроле за контрабандной - беспошлинной торговлей мехами на пути из Сибири через Урал в центральную Русь; укрепление русской государственности в Зауралье, сбора ясака. В 17-ом веке междоусобицы и межэтнические распри на территории нынешнего Берёзовского района постепенно стихли, отпала необходимость в содержании военных гарнизонов и укреплённых оборонительных острогов. В 1600 году по инициативе княгини Анастасии (первой крещённой остяцкой княгини) началось строительство первых храмов Кодского и Берёзовского. В 17-ом веке Кондинский монастырь стал местом ссылки неугодных и провинившихся деятелей светских и церковных. Он имел своих крепостных, обширные земли. Монахи ловили рыбу, сеяли хлеб, которым снабжали Берёзовский уезд, имели кузницу для серебряных и железных дел; плавили железную руду, сбивали масло сливочное и конопляное. Монастырь был укреплён и вооружён от нападений беглых ссыльных. Несколько раз подвергался разорению. Разбойничьи ватаги неоднократно стремились попасть на Ляпин, чтобы перейти Урал, захватывали ладьи, проводников, грабили по Оби и её притокам. В 50-ые годы 17-ого века произошёл раскол церкви. В Сибири и Югре появились раскольничьи скиты и раскольники. По сведениям саранпаульцев в Щекурье и Саранпауле до сих пор живут потомки раскольников, мигрировавших через Урал с Западного склона нынешней Коми Республики. Проживали последователи старой веры уединённой общностью. Содержали крупнорогатый скот – коров и лошадей, занимались рыбной ловлей и охотой, засевали поля и огород. Своих близких хоронили отдельно – в стороне от ныне существующего погоста Щекурьи. На могилах ставили высокие (староверческие) деревянные кресты. Некоторые из них сохранились вплоть до 20-ого века; один – на участке реки Щекурья, что выше деревни Щекурья. Местность ныне именуется «Кресты» - брод через Щекурью. В 17-ом веке случаи крещения местных жителей были в нашем крае единичными. За нарушение христианских канонов, за возвращение к языческим обрядам (мясоедству в пост, содержанию амулетов, идолов, капищ, оберегов и т. д.) следовало для новокрещённого аборигена жёсткое наказание. Чтобы стимулировать переход от язычества к христианству в 1706 году вышел указ о разрешении жития новокрещенных аборигенов (остяков, самоедов и вогулов) среди некрещеных соплеменников. Теперь массовое крещение должно было проводиться добровольно, что сильно осложняло положение миссионеров. Опыт 1707 года по крещению в Берёзовском уезде значительных результатов не дал. Тогда в 1710 году вышел указ царя вновь крестить остяков и вогулов, но уже силой – идолов сжигать! а не желающих креститься казнить! Но в 1714 году насильственное крещение вновь было запрещено, как несоответствующее христианским и светским канонам о принятии православия инородцами. Крещение миссионером схимонахом Федором встречало среди местного население сопротивление, но он действовал, где красноречием, где жёсткими мерами, но в итоге стали строится новые церкви на севере Югры. К середине 18-ого века по инициативе тобольского митрополита Филофея Лещинского разворачивается мощная волна миссионерской деятельности. В 1713 году указом тобольского губернатора берёзовские остяки должны были в каждой волости построить по храму! Пожертвования на строительство обязаны были выделить светские власти. Нанимались в Тобольске иконописцы. Большие пожертвования выделил на строительство храмов по Берёзовской территории и сам губернатор - Матвей Гагарин и схимонах Фёдор. Церковнослужащие в этих храмах брались на казённое попечение. Храмы строились на месте языческих капищ: на месте Сосьвинского – Христорождественский, а в Ляпине городке – Богоявленский! Но здесь не совсем ясно, был ли построен Богоявленский храм в пределах русского острога – в Ляпинском казачьем городке, что на левом берегу Ляпина, напротив современного Саранпауля, или речь уже идёт о храме в Щекурье. По сведениям старожилов - Щекурьинский храм построен (реконструирован после очередного пожара?) на пожертвование жительницы Саранпауля в начале 19 века в память о погибшем муже. Вдова передала на строительство больше килограмма золота, включая самородного, намытого на Ляпине (?). Остальные же средства вложили жители уже существующего тогда зырянского поселения. Решение о строительстве храма было принято коллегиально на сходе жителей сёл. Но вот построен храм был по какой-то причине не в Саранпауле, а в Щекурье. Хотя, если учесть, что православные храмы строились в местах языческих капищ, каковым и являлась на тот момент Щекурья, то всё объяснимо, да и место там суше. Вероятно, речь идёт о возведении «второго» храма на месте сожжённого первого, построенного в 1715 году в Щекурье. Но не исключено, что в 1715 году на месте сожженного воинствующими местными жителями первого молельного дома в казачьем остроге на подтопляемой Ляпином пойме, была возведена церквушка во имя Богоявления Господа. А так, как острог в начале 18 века был приказом царя упразднён за ненадобностью, Богоявленский храм был воздвигнут уже в Щекурье на пожертвование сельчан. В среде старожилов есть упоминание, что местные вогулы где-то в 17-18 веке сожгли какойто храм на Ляпине – в Ляпинском городке. Был ли то храм в пределах русского острога, что напротив нынешнего Саранпауля или то был храм уже в селе Щекурьинское, строительство которого началось после 1713 года тобольскими мастерами… – неизвестно. - Так или иначе, то был храм Богоявления Господа! Имеются сведения, что храм на территории нынешнего Ломбовожа (или Сосьвы?), возведённый в ту же пору (в начале 18 века), не простоял и пяти лет – был сожжён инородцами! В итоге массового строительства храмов на севере Югры (и в Ляпинском крае) Тобольский губернатор Матвей Гагарин был оклеветан недоброжелателями, обвинён в растрате казенных денег и казнён. Сменивший его губернатор предложил не тратить государственных денег на строительство храмов у новокрещённых угров, не одаривать их при крещении, не выплачивать жалованья священникам и увеличить ясак. Но схиномонах Фёдор, вернувшийся вновь к власти в 1715 году, удержался от жёстких мер в отношении местного населения, и по его рекомендации в 1720 году Пётр I издал указ о поощрении новокрёщённых вогулов, остяков и самоедов. Для дальнейшего миссионерства в Береговском крае владыка Фёдор эти функции возложил на игумена Берёзовского Вознесенского монастыря и на Кондинский монастырь. Священникам поручил раз в три года на государственных подводах объезжать паству. Но контроля деятельности труднодоступных приходов не получилось, и священники не возымели явного влияния на паству. Берёзовский монастырь то открывался, то закрывался, приходил в упадок. В 1726 году он стал местом ссылки – тюрьмой. В 1745, 1768 г. на Кондинский монастырь нападали беглые ссыльные, пытаясь пробиться к Ляпину и за Урал, но погибли в тайге. Каждое лето ватаги беглых пробивались к Сосьве, чтобы оттуда перебраться через Урал. - Не знаю, удалось ли кому-либо через наши сёла уйти с сибирской каторги?- данных нет. В 30–ые годы 19-ого века вновь усиливается миссионерская деятельность в Берёзовском крае. В 1882 году проведена епархиальная ревизия, которая установила, что школы при монастыре не дают должного результата; священники часто болеют, заражаясь от инородцев, неохотно едут в дикий край и, добровольцев нет. В 1891 году мужской Кондинский монастырь был упразднён, как пришедший в упадок и не выполняющий своего миссионерского назначения. Монастырский комплекс передали женскому монастырю тобольской епархии. Его игуменьей стала Миропия. Женщины быстро перестроили и наполнили новой жизнью священную землю. При монастыре вновь открылась школа. В ней обучались местные девочки, которые на летние каникулы возвращались в семьи. Их задачей стало нести культуру, в том числе и православную в угорский народ. В 1918 году монастырь национализировали большевики, но он как-то продержался ещё 12 лет. В 1930 году его ликвидировали, а мать Серафиму увезли в Тобольск, попа Якова сослали в ссылку, старинный храм с его историческими реликвиями разграбили. Так или иначе, но православные храмы по Ляпину были в ведении и в подчинении у Берёзовского храма и Кондинского монастыря, Тобольского епархиального управления и их миссионерская деятельность влияла на историю и культуру Ляпинского края наших сёл. Ссыльный историк директор Омского краеведческого музея А. Ф. Палашенков в 1939 году тайно вывозит из экспедиции по северу Берёзовского уезда необычные храмовые иконы тобольских мастеров иконописи 1800 года В первой половине 20-ого века знаменитый омский краевед А. Ф. Палашенков (1886-1971 – годы жизни) проводил детальные археологические исследования Ляпинского городка (скорее всего, речь идёт о русском остроге). Он нанёс на чертёж план расположения развалин. В Интернете мне повезло найти данные, что Палашенков в 1939! году в организованном им музее, рискуя своей жизнью, прятал под полом, сохранив тем самым в годы сталинских репрессий и гонений на церковь, необычные храмовые иконы 1800 года. Это были большие – более 2-х метров в длину и ширину иконы: «Христос Вседержитель» и «Успение Пресвятой Богородицы». Ссыльный краевед – историк, привёз иконы из разорённого Вознесенского храма Берёзова. Иконы работы старых тобольских мастеров иконописи имеют большую историческую и культурную ценность. По разрозненным крупицам информации удалось установить, что Палашенков вывез необычные шедевры иконописи тайно из экспедиции на север Берёзовского уезда! И есть непроверенные сведения, что в эти же годы он посещал Саранпауль, ведя археологические исследования древнего острога по просьбе Тобольских губернских властей. Но вот вопрос! – не по просьбе ли руководства Тобольской Епархии?! Ведь в те годы уничтожения всех храмов по Югре и России, арестов церковных деятелей, сохранить христианское наследие смог бы лишь краеведческий музей. - Не являлась ли археологическая экспедиция прикрытием истинной цели: «Спасения икон из разорённых северных храмов, в том числе из Щекурьинского?!» Весьма вероятно, что Палашенкову всё-таки удалось вывезти иконы не только их Берёзовского храма, но и со Щекурьинского! Примерно, в это же самое время, по воспоминаниям старожилов Щекурьи, была разорена Щекурьинская церковь и, куда-то увезли колокол, иконы, церковную библиотеку, собранную священнослужителями Щекурьинского прихода. Иконы Богоявленского Щекурьинского храма, судя по сведениям местных жителей, были также нетипично больших размеров! Мне помнится, что в их рассказах особо подчёркивалось: «Икон было много! …Больших! - Очень больших! …Но и маленькие были… - разные!.. старинные! …За иконами приезжали позже. Они некоторое время ещё оставались в уже не действующем храме…» В Саранпауле тоже поговаривали, что иконы, действительно, хранятся в музее, - то ли Томска, то ли Омска?!.. Иконы Щекурьинского храма принадлежали кисти тобольских мастеров иконописи. Но не исключено, что часть из них дарилась русскими купцами и коми-зырянами, привезшими их из-за Урала. Не следует исключать версию, что в Щекурьинском храме были шедевры 16-ого века! от первых походов в наш край русского казачества. Будем надеяться, что святыни Щекурьинского храма сохранились, благодаря Палашенкову в краеведческом музее Омска! Жизненный путь, краеведческая научно-исследовательская деятельность ненецкого священника Щекурьинского прихода отца Василия Сопоставив краеведческий материал, берусь предположить: «После священнослужителя отца Игната Ляпинский (Щекурьинский) приход возглавил отец Василий – яркая, неординарная личность». Благодаря его просветительской и научно-исследовательской деятельности о Ляпинском крае узнали далеко за пределами России. В 1900 году во Франции в Париже проводилась всемирная этнографическая выставка. На ней демонстрировалась коллекция, собранная отцом Василием по селениям Ляпина. Василий Николаевич Герасимов родился в 1870 году. Сведения о жизненном пути щекурьинского священника сохранились благодаря его активной деятельности. Он занимался всесторонним изучением своего прихода: собирал этнографические, палеонтологические, археологические, ботанические, исторические коллекции (данные журнала «Югра» № 12 1998 года); регулярно вёл дневник наблюдений, где отражал события жизни Ляпинского края, фенологические явления; публиковал статьи, рассказы, очерки в журналы и газеты Тобольской губернии. Отец Василий умер молодым, в 1901 году. А. Я. Штернберг - врач Берёзовской больницы, основатель Берёзовской библиотеки, его современник, пишет, что в селе Щекурьинском проживало всего 67 душ обеего пола, но среди них грамотный священник не нашёл ни одного человека, сколько-нибудь отвечающего его запросам. Последние годы о. Василий страдал тягой к спиртному, что в итоге загубило, убив волю. По этой причине воздействовать на прихожан, как он ни пытался нести в среду просветительство, он должным образом не смог. Убогость, оторванность от цивилизации, отсутствие подходящего круга общения, невозможность реализовать в полном объёме свои способности в конечном итоге сократили жизненный путь умного и весьма неординарного человека. …Отец Василий приняв приход, изучал церковные записи о рождении и смертях щекурьинцев, по ним составил демографическую картину численности населения с 1876 по 1895 год; в 1897 году участвовал в первой всеобщей Российской переписи населения, за что его наградили медалью; сотрудничал с Тобольской прессой. Выпускал собственный рукописный журнал «Югорские новости». Один из номеров которого, после смерти был передан в Тобольский краеведческий музей товарищем по краеведческой деятельности - фельдшером Кориковым (?). Отец Василий собирал краеведческие предметы в Ясунте, Щекурье и отправлял их в Тобольский краеведческий музей. Статьи в журнале подписывал фамилией Герасимов – Югампелик. По просьбе Департамента земледелия проводил агрономические исследования по выращиванию зерновых и овощей (данные статьи журнала «Югра»). Дело в том, что более ста лет назад, местные «оленные» люди не занимались земледелием. Семена отцу Василию отправили для опытных работ со Швеции. Нужно было проверить их акклиматизацию на нашем - сибирском севере. Агрономическими опытами занялся и саранпаулец – купец Бабиков П.И., а в Щекурье – сам отец Василий (в 1897 году спустя 14 лет после исследовательских агрономических работ К.Д. Носилова). В 1897 году отец Василий (в 27 лет от роду!) обратился с просьбой о ведении археологических раскопок Ляпинского городка в Департамент земледелия России и получил согласие. В августе 1897 году он вместе с псаломщиком Н.М. Дмитриевым произвёл раскопки. Больших результатов те не дали. Но о результатах было сообщено в Тобольск и в департамент Императорской археологической комиссии, а в 1900 году сделано сообщение на научном совете. Где «копал» отец Василий – точных данных нет. Их нужно искать по архивам. Активная научная деятельность о. Василия прекратилась, когда ослабла воля, и восторжествовал алкоголизм. - Откуда, спрашивается, поступало спиртное в столь глухие края?! Всё просто… – купцы завозили в большом объёме для «торговли» с аборигенным населением. Привозили и коми – зыряне, с этой же целью, а позже стали подторговывать спиртным и местные вогулы. Край за короткий срок спился, а жизнь коренного населения не улучшилась с приходом «цивилизации», как отмечал К.Д. Носилов, а пошла по худшему сценарию антихристианских пороков. Отец Василия – Николай Герасимов принадлежал ненецкому роду Югомпелик. В 1869-1874 году он служил священником Тазовского стана Обдорской духовной миссии. В 1881 году одиннадцатилетний Василий был отправлен с крайнего севера в Тобольское духовное училище на учёбу. После окончания училища был переведён в духовную семинарию. С 13 лет обучается на священника в губернском центре. Став священником, приобщился к исследовательской деятельности. В 1894 году (в 24 года от роду) окончил духовную семинарию и отравлен священником в Обдорск (Салехард). Став священником Обдорской миссии он в 1894-1896 годах разъезжал по инородческим улусам (хантов и манси) с просветительской христианской деятельностью. Отец Василий находился под сильным влиянием ссыльных политических деятелей, общался с политссыльным В.В. Бартенёвым. В 1890 году (в 20 лет!!!) он печатает в Тюмени свой очерк «Обдорск». Изучает и записывает этнографические сведения – песни, свадебные обычаи аборигенов, составляет хронологию истории края за 1499-1895 года (по Обдорску). Составляет русско – остяцко – самоедский словарь. Собрал гербарии для Тобольского краеведческого музея (Журнал «Югра»). В 1896 году Василий Николаевич Герасимов был переведён в село Щекурьинское! В возрасте 26 лет он возглавил приход! В эти годы через Щекурью проходил торговый путь Сибирякова, действовала «Ляпинская Пристань». Фрагменты одной из троп через Урал в скалах, сохранены поныне и называются на коми языке – «Няньтуй»: «Нянь» - «хлеб», «туй» - «дорога, путь, трасса» - «хлебная дорога». В 1900 году во Франции в Париже проводилась всемирная этнографическая выставка. На ней выставлялась коллекция, собранная отцом Василием по нашим селениям у вогулов. В.Н. Герасимов собрал при церкви в Щекурье ценную библиотеку краеведческих книг, вырезок статей по истории и природе Сибири и Ляпинского края. Судьба этой библиотеки неясна. Но есть сведения старожилов, что в тридцатые годы красноармейцы на носилках выносили из Щекурьинского храма книги, сваливали перед храмом на площади и жгли. Но также бытуют рассказы, что после смерти священника его библиотека хранилась в Берёзовской полиции?! - Как и почему она там оказалась?! Может, причина в активных политических связях отца Василия со ссыльными политическими? Реальность такого поворота событий не исключена, ибо 1901–1905 года – это годы активного политического движения в России – первой революции! А Берёзовский край оказался сосредоточением отбывающих ссылку политических лидеров! Вероятно, к 1901 году отец Василий из-за своей активной просветительской и исследовательской деятельности, контактов с лидерами ведущих стран мира - России, Англии, Франции, из-за дружбы с политическими ссыльными, именитыми купцами, врачами – прогрессивно мыслящим слоем общества Сибири и России озадачил и заинтересовал тайную полицию, испугал церковное руководство. Если предположить, что библиотека инакомыслящего священника попала в полицию Берёзово при его жизни, что наиболее вероятно, то тогда становится понятней причина нахождения деятельного священника в самом глухом таёжном крае Сибири! Он оказался неугодным не только царским, но и церковным властям! Следует оговориться, что священнослужителю воспрещалось читать светскую литературу и заниматься политикой. Церковные каноны и научные природоведческие, археологические, этнографические исследования вели к противоречию с религиозными постулатами божественного происхождения мира. От научных исследований оставался шаг до теории эволюционного развития жизни и антицерковных высказываний! На север Берёзовского уезда «ссылались» провинившиеся – неугодные священники! Каковым, похоже, был не только отец Игнат, прогневавший архиепископа, но и отец Василий! И тот и другой «почитывали» светскую литературу, тратя на дорогостоящие журналы значительную часть своего чрезвычайно скудного церковного содержания. Тогда, когда отец Игнат читал «для души», отец Василий много печатался сам и выписывал журналы не только для себя, но и для прихожан! И если учесть, что в просветительской и научной деятельности отцу Василию чинили препятствия, то ясно, что «добровольное» заточение в глухомани сказалось пагубно на молодого человека. Стоит лишь сокрушаться об исчезнувших церковных и краеведческих книгах, титаническими трудами собранных священниками щекурьинского прихода?!.. - сколько ценного исчезло безвозвратно в исторических жерновах?!.. - Только почему порой хочется заглянуть в те старые-старые книги?!.. – Что в них?!.. Задумываясь над судьбами миссионеров Ляпинского края, понимаешь - Щекурьинский приход возглавляли умные, деятельные, неординарные священнослужители, с собственными взглядами на политический строй, на общество, на положение в государстве Российском. Все они, вопреки канонам церковного служения тех эпох искали в глухом крае связи с общественностью, с деятелями науки, с просветительством; все много читали, выписывали книги, журналы, газеты, как церковные, так и светские… размышляли, думали, пытались служить вере и людям. Собранные в Щекурьинском храме книги, являлись ценнейшими краеведческими и церковными изданиями 19 века. Можно предположить, что в Щекурьинской церковной библиотеке находились и издания 16-18 веков! Скорее всего, в огне антицерковного костра тридцатых годов 20-ого века исчез и древний «Месяцеслов», о котором писал К.Н. Носилов в очерке. Шаровая молния попадает в крест колокольни Щекурьинского храма Щекурьинские и саранпаульские лайки участвовали в покорении северных просторов в составе норвежских полярных экспедиций. Нынешнее здание церкви было перестроено в 1905 году уже после смерти отца Василия (в 1901году) и позже, неоднократно ремонтировалась. Так, где-то в 1983 году (?) при перекладке сгнившего пола была обнаружена в прекрасной сохранности (не проржавевшая) сабля в ножнах, переданная на хранение в краеведческий музей Берёзова. Пожар конца 19-ого века (в 1898 году?), вызванный шаровой молнией произошёл на памяти отца Василия. О нём он описывает на страницах своего дневника (опубликованных в журнале «Югра» за 1989 год): … В конце мая стояла жара, 29 мая, которая разразилась грозой. Гроза собиралась с утра и разразилась стихией в четыре часа дня. Пролетел светлый огненный шар, и одновременно грянул гром. Стёкла в окнах зазвенели и церковная колокольня, словно пошатнулась. Столб, на котором возвышался церковный крест «расщепило и расщеляло», доски с крыши скинуло и раскидало. Показался дым. Набатом сельского колокола собрали весь народ Щекурьи. Дружные действия людей не дали огню захватить церковь (судя по всему, церковь, кроме непосредственно колокольни не загорелась). Воду носили «девицы, бабы в вёдрах, тазах, ушатах». Церковное имущество успели вынести. К пяти часам пожар потушили. Священник прочитал благословенный молебен. Поблагодарил прихожан. …7, 8 декабря свершилось полное освещение щекурьинского престола во имя Богоявления Господня. Во время пожара и спасения имущества церкви святой престол был поколеблён, именно поэтому потребовалось его полное освещение, об этом немедленно в Берёзово донёс местный причта, и ему было предписано от 30 июля, как можно скорее, освятить повреждённый храм. Настоятелем был приглашён из Берёзово Иоанн Бешкильцев и в декабре тем был освещён престол. На освещении присутствовало много чумовщиков – оленников. На торжестве освещение отцом настоятелем было сказано слово об истории торжества христианства в Ляпинском крае и об истории воздвижения Ляпинских храмов. В заключении были розданы листки епархиального братства и оттиски статьи местного священника, помещённые в «Тобольских епархиальных ведомостях». (Что касается Бешкильцева, то настоятель Берёзовского храма также оказался в рабстве у алкоголя. За пьянство его дважды отправляли на исправление в Кондинский монастырь, но должного эффекта, ссылка не возымела). …К Щекурье в эти дни подходили два парохода – один арендованный, другой – Сибирякова (это было уже 1 июня). При церкви обучалось в то время всего 4 человека. Отец Василий предложил Саранпаульским жителям – зырянам собрать деньги – пожертвование на постройку школы в Саран-пауле. В это время в Саранпауле проживало до 250 человек обоего пола, из этого числа детей школьного возраста от 6 до 15 лет – 54 человека (28 мальчиков и 26 девочек) – по данным дневников о. Василия. Школу саранпаульцы планировали построить и содержать собственными силами, и задумывали не простую, - а церковную. Но, похоже, и эти замыслы отца Василия не сбылись. В селе Щекурьинском население, благодаря трудам настоятеля храма знакомилось с печатными изданиями: «Сибирская торговая газета», «Нива», «Вокруг света», «Родина», «Сибирь», «Новости», «Семья», «Биржевые ведомости», «Тобольские епархиальные ведомости», «Читатель». Некоторые из перечисленных периодических изданий выписывались в нескольких экземплярах. Очень возможно, что в церковной библиотеке с годами были собраны подшивки названных журналов и газет. Подписываемая периодика ярко отражает обширный кругозор и охват разноплановой тематики интересов отца Василия: православие, торговля и экономика, семья и география, политика и жизнь общества, России, Сибирь, художественная литература и новости… В тот же период в Щекурье у священника гостил А.И. Тронтгейм. Он закупил по Ляпинским деревням для полярной экспедиции 75 ездовых собак и доставил их в Архангельск для господина Вельдмана. Гостил в Щекурье и Евгений Фёдорович Гейнборг – служащий датской компании, интересующийся бытом вогулов, остяков, самоедов и готовивший экспедицию по северу, разрабатывающий проект молевого сплава печорского леса по Печёре. Но проявленный интерес иностранцев к Ляпинскому краю не был праздным – «гости» искали пути закрепления на сибирской земле в целях собственного обогащения. Из записей дневника отца Василия видно, что в наших сёлах в большом количестве закупались собаки для упряжек норвежских полярных исследователей. Как знать, не на щекурьинских и саранпаульских лайках в конечном итоге были покорены Земные полюса – Северный и Южный?! В конце 19 в начале 20-ого века активно изучается северными государствами (норвежцами, шведами, англичанами, россиянами) северный морской путь. Русскими исследователями исследуется водный торговый путь в наш край с севера – по морям Северного Ледовитого океана, через Обскую Губу. Из рассказов старожилов Щекурьи известно, что службы в Богоявленском храме велись вплоть до разорения его большевиками - до зимы 1937-38 (?) годов. Именно в эти годы по поселениям Ляпинского края, в том числе Щекурьи, Саранпауля прокатилась волна сталинских репрессий - арестов и массовых расстрелов мужского населения. В 1939 году храмы Берёзовского уезда (района) были уже разорены – колокола сброшены, библиотеки сожжены, церковные ценности разграблены и уничтожены. Здание Щекурьинского храма было перестроено под деревенский клуб. *** - Кто после отца Василия возглавил Щекурьинский приход?.. – можно предположить, что в какие-то времена в Щекурьинском храме служили женщины – матушки – игуменьи (?). Упоминания об игуменье Щекурьинской церкви имеются в краеведческих изданиях и в воспоминаниях старожилов. Тем более, что Кондинский монастырь, вплоть до его разорения большевиками, возглавляла матушка - игуменья. Мужская обитель была преобразована в женский монастырь в конце 19-ого века, так-как утратила свои священные позиции миссионерской деятельности (мужчины-монахи не справлялись с этими задачами и много «грешили»). Женщины монахини сумели в короткий срок возродить югорскую православную святыню, наполнить её новой жизнью. - Кто были они?.. - матушки, погребённые на Щекурьинском погосте?.. - …настоятельницы Щекурьинского храма, сменившие мужчин-священников (пьющих и слабо влияющих на паству)?!.. И не жена ли то отца Игната?!.. - Приехав с опальным священником в дикий край по «гневу» владыки за какие-то прегрешения мужа, она стойко восприняла бедность, голод, убогость своего существования в диком, чуждом ей крае, среди некрещеных язычников. К.Д. Носилова пишет, что она отличалась набожностью и первоначально жутко боялась язычников, шаманов, приходила в ужас от звуков шаманского бубна, содрогалась от жертвоприношений щекурьинских вогулов. Матушка не позволила внести шаманский бубен даже в пределы бревенчатой оградки храма! Но со временем она приспособилась, научилась печь пироги из местных ягод и грибов, солить и сушить рыбу, рыбачить и даже управляться с парусом рыбацкого баркаса! - Уехали ли они к себе на родину в черноземье, где прежде жили проще и богаче, где прежний приход содержал своего священника безбедно?.. или… - похоронены на Щекурьинском погосте?.. – Несомненно одно – это была стойкая и мудрая христианка, служившая в нашем крае на благо просветительства многие годы. С 1886 года, когда К.Д. Носилов встретил семью священника на реке, до 1896 года, когда священником Щекурьинского прихода стал отец Василий, прошло ещё 10 лет! - получается, что семья отца Игната (?) в Щекурьинском приходе служила верой и правдой более 20-ти лет! Возможно, матушка пережила мужа и ушла из жизни позже, прослужив в Щекурьинском храме более тридцати лет! - Что сталось с её дочерью? За кого она вышла замуж?!.. Известно, что в Саранпауле проживали потомки какой-то семьи священнослужителей Щекурьинского храма, но… - кто они?.. От людей слышала, что одна из «матушек», вопреки христианским запретам, настолько свыклась с язычеством местных вогулов, что ходила ворожить на бубне к шаману!.. сейчас, это бы не показалось вопиющим событием, но в те времена… - не допускалось церковными канонами. - Что за участь постигла последних священников Богоявленского храма? Кто они были?.. В рассказах жителей наших сёл ходит легенда, что священников арестовали и посадили в тюрьму, но они ушли загадочными, лишь им ведомыми путями… - «сквозь стены и запоры», выбрались на свободу и потом жили среди простых людей. Но это больше похоже на сказочную мечту о силе праведной веры, добре и чуде. Хотя, порой, подобные сказки имеют реальную основу. В наших сёлах распространены фамилии: Поповы, Герасимовы, Понамарёвы, Пеликовы, Бабиковы, Дмитриевы, Федотовы. - Кто они… – просто однофамильцы, потомки?!.. - При крещении не знающих русского языка инородцев священнослужители Щекурьинского прихода записывали в церковных книгах регистрации прихожан под первыми пришедшими на ум именами и фамилиями. Отсюда появились в Ляпинском крае широко распространённые теперь имена и, соответственно, - отчества: Николай, Василий, Игнат, Фёдор, Пётр, Иван; фамилии церковной иерархии: Поповы, Понамарёвы, Понамаренки, Дьяковы, Дьячковы. Но, что ещё интересно… выше перечисленные фамилии встречаются в списке жителей практически каждой казачьей станицы в низовьях Волги, - не наследие ли то, казаков князя Курбского?.. – первого христианского храма саранпаульского острога на Ляпине?.. При написании очерков использован обширный материал: - Изданная литература: «У вогулов» К.Д. Носилова, 1997 г.; «У вогулов» - оригинал, размещённый в Интернет Google; энциклопедии; журнал «Югра»; «Очерки истории Коды», 1995г. В.М. Морозова, С.Г. Пархимовича, А.Т. Шашкова; разноплановая краеведческая информация; результаты многолетних краеведческих исследований автора; привлечены всесторонние первоисточники, артефакты, сведения по памятникам истории, культуры, географии, топонимики, этнографии и т.д. Ляпинского края, Югры, Сибири, Урала, России. 2008-2012