2004.02. 014. НОЛЬТЕ Э. ЕВРОПЕЙСКАЯ ГРАЖДАНСКАЯ
реклама
2004.02.014 92 2004.02.014. НОЛЬТЕ Э. ЕВРОПЕЙСКАЯ ГРАЖДАНСКАЯ ВОЙНА (1917–1945). НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИЗМ И БОЛЬШЕВИЗМ: Пер с нем. – М.: Логос, 2003. – 528 с. В своем исследовании, состоящем из введения и пяти разделов, автор исходит из тезиса о сущностном противостоянии между ком-мунистами и национал-социалистами и считает, что приравнивание их друг к другу не оправдано ни для какого временного отрезка. В то же время автор полагает, что тоталитаризм является истоком как коммунистической, так и национал-социалистической идеологии. Одной из особенностей эпохи после 1917 г., отмечается в книге, было то, что возникли политические силы, которые одной из главнейших своих задач ставили установление гегемонии своих взглядов и порядков в мировом масштабе, иначе говоря, развязывание мировой гражданской войны. В 1917 г. в России, как позднее в 1933 г. в Германии, речь шла о захвате и удержании власти одной партией, т.е., по мнению автора, можно говорить о партийной революции. Но в России все процессы отличались большей необузданностью и грандиозностью. Неизменно провозглашаемой целью большевиков был вечный мир в мире без государственных и классовых границ, поскольку якобы только при соблюдении этих условий вообще возможен прочный мир; официально декларированной целью национал-социалистов было освобождение Германии от оков Версальского договора, а во внутренней политике – гармония народного единства. Для национал-социалистов революция была синонимом военного поражения. Большевики же понимали «Октябрьскую революцию» как исполнение и осуществление чаяний народа, еще во время Февральской революции мечтавшего о мире, социальной справедливости и свободе. Большевики захватили власть в момент поражения и угрозы распада государства; национал-социалисты пришли на смену предыдущему правительству почти легальными методами. В отличие от России, стремление к миру большинства немцев не было направлено против правительства, а действующая армия под руководством офицеров и при содействии солдатских Советов была организованным порядком возвращена в Германию. При этом если после Октябрьского переворота созыв Учредительного собрания оставался в России неоспоримым лозунгом, то в Германии, наоборот, необхо- 93 2004.02.014 димость такого созыва ожесточенно оспаривалась Союзом Спартака, а также группой революционных старшин и независимой СДП. Существует, по мнению автора, и еще один аспект отличия двух режимов. Стабилизация Веймарской республики означала сохранение и дальнейшее развитие общественной системы, которая при всех различиях в деталях была общей для германского рейха и стран Запада. Экономика Германии имела мировой рыночный характер. Напротив, Россия пошла с ноября 1917 г. по пути, который был с самого начала отличен от этой системы. Столь же явственным, но уже далеко не всеми немцами разделяемым, был великогерманский мотив, который у Гитлера часто включал в себя отсылку к праву на самоопределение, и, по мнению автора, не слишком далеки от истины те исследователи, которые считают Гитлера представителем пангерманизма, использовавшим призрак коммунизма лишь как прикрытие для своих захватнических целей. Требуя объединения всех немцев в единое государство, Гитлер, подобно Мадзини в Италии, так же мыслил категориями национального государства, как большинство его современников. Что это объединение само по себе неизбежно сталкивалось с гораздо более сильным сопротивлением, нежели объединение всех итальянцев, было связано с особым положением немцев в Европе. На выборах в рейхстаг 5 марта 1933 г. социал-демократы, католики и либералы получили ненамного меньше голосов, чем НСДАП, но по сравнению со сторонниками последней эта часть населения оставалась пассивной и ее едва замечали. Германия в конце 1932 – начале 1933 г. была потрясена последствиями мирового экономического кризиса больше, чем любая другая нация. Еще существеннее, нежели воодушевление националистической Германии лозунгами Гитлера и связанными с ними надеждами населения на благополучие, оказался страх бюргерской Германии перед грядущей коммунистической революцией. Ведь фактически КПГ была сильнейшей партией в столице рейха. Вероятно, считает автор, правительство Гитлера без поджога рейхстага не добилось бы на выборах 5 марта абсолютного большинства, но и без большинства мандатов оно могло бы подвергнуть новоизбранный рейхстаг такому давлению, что последний большинством в две трети принял бы закон о предоставлении правительству 2004.02.014 94 чрезвычайных полномочий, тем самым решившись на отказ от собственных полномочий (с. 33). О накале политической атмосферы, считает автор, можно судить и из того, что в предвыборной риторике Гитлера и после все резче звучит его требование – уничтожить марксизм как главную причину ужасного обнищания масс. Хотя, подчеркивает автор, национал-социалистской пропаганде было не так-то просто ответить на простой аргумент германских коммунистов, что большевизм и есть сам трудящийся народ. Пример России устрашил поначалу даже не всех крестьян, тем более что КПГ остерегалась говорить о коллективизации; что же касается рабочих, нельзя было не заметить, насколько марксистские представления им, по мнению автора, близки. Поэтому Национал-социалистская организация фабричных ячеек критиковала эксплуатацию, произвол предпринимателей и вообще капитализм не менее жестко, чем марксисты, пытаясь только поставить национальную программу на место интернациональной. То, как быстро Германия после захвата власти Гитлером превратилась в национал-социалистское государство, подчеркивается в книге, многие современники этого события внутри страны и за рубежом воспринимали с явным удивлением. В течение нескольких месяцев Гитлеру удалось то, на что не был способен ни один буржуазный политик до него: он устранил с политической арены социалдемократическую и коммунистическую партию, а также профсоюзы при полном одобрении рабочих (с. 181). Тем самым Германия превратилась в идеологическое государство, где один человек и одна партия – при энтузиазме и одобрении значительной части населения – держали в своих руках монолитную политическую власть. Обращаясь к внешней политике, автор пишет, что после захвата власти Гитлером не были разорваны никакие из многочисленных дипломатических отношений, которые связывали Германию с остальными государствами мира. Разнообразные отношения с Францией и Англией, Италией и США, Польшей и Ватиканом, в рамках которых Гитлер действовал в качестве государственного лица, носили второстепенный характер, имели своей целью лишь отвратить сиюминутные опасности. Основное внимание придавалось отношениям с историческим мировым противником – Советским Союзом. В это же самое время СССР заметно изменяет свой внешнеполитический курс. Кульминацией нового курса на сближение с за- 95 2004.02.014 падными державами было вхождение Советского Союза в Лигу Наций. Видимо, отмечает автор, стремясь воспользоваться расколом и трудностями в стане империалистического окружения, Сталин не устанавливал безусловных приоритетов и не стремился полностью разрывать связи с Германией. Вместе с тем все события 1936– 1938 гг. происходили с постоянной оглядкой на Германию, а также на Японию. Ничто другое не могло так сильно воздействовать на рядового советского гражданина, как знание о том, что немецкие фашисты готовятся к нападению на Советский Союз и располагают при этом своими многочисленными агентами в партии и в армии. «Великая чистка» могла в таком случае рассматриваться как неизбежная мера подготовки к оборонительной войне – войне не на жизнь, а на смерть (с. 230). В то время как Сталин репрессиями ослаблял свою армию и дезорганизовывал собственную партию, Гитлер пришел в 1938 г. к такому успеху, какого до него в мирное время не способен был достичь ни один из государственных деятелей: под лозунгом права нации на самоопределение он, перекраивая карту Европы, увеличил численность рейха на 10 млн. человек. Это позволило сделать Германию могущественнейшим государством на континенте и практически исключить из европейских игроков Советский Союз. Что касается Мюнхенской встречи, то она, по мнению автора, в ретроспективе представляется последней возможностью для правящих кругов Европы решить европейскую проблему при собственной режиссуре и исключив из ее рассмотрения как Советский Союз, так и США. В этом концерте четырех держав солирующим, безусловно, был голос Гитлера. Англия и Франция должны были уступить, однако нельзя сказать, что они были «изнасилованы», поскольку в конечном счете они лишь сказали «да», следуя собственным принципам (с. 243). То, как повели себя в этот момент потенциальные противники, оказалось неожиданным для стран Запада. Сам факт, что Сталин пытался улучшить свою позицию на переговорах с западными государствами посредством контактов с Германией, западные лидеры в случае утечки информации посчитали бы обычной и простительной хитростью. Но для престижа Гитлера и его отношений с Японией и Италией любые контакты с СССР могли оказаться роковыми. Гитлер 2004.02.014 96 определенно потерял правдоподобие в качестве борца за антикоммунистическое дело. Однако оба лидера были прагматиками. Экономические соглашения принесли большие выгоды обеим сторонам: из Советского Союза в Германию направился поток сырья, а Германии наладила поставки высококачественных машин, в том числе боевой техники. Однако события показали, что Советский Союз, смотря по обстоятельствам, уменьшал, приостанавливал или увеличивал свои сырьевые поставки в Германию. Это навевало подозрения, что хотя Сталин и поддерживал Гитлера в начавшейся войне, но всеми силами пытался воспрепятствовать его решительной победе. Ситуацию, возникшую осенью 1940 г., считает автор, нельзя назвать неестественной (с. 273). В принципе, полагает автор, германо-советская система могла быть теоретически стабильной в той степени, в какой поддерживались бы условия договора, и ни одно из двух государств не вмешивалось бы в сферу другого. Но одно из них находилось в состоянии войны против все еще мировой империи – Великобритании, имевшей за своей спиной США. Многие из англичан желали верить в то, что они боролись за старое, доброе европейское равновесие; в действительности же, опираясь на США, подчеркивает автор, они воевали за выживание существовавшей политикоидеологической системы (с. 274). 22 июня в войну вступили, считает автор, не Германия и Россия, а большевистская Россия и национал-социалистская Германия, которые – на совершенно разный манер – служили друг другу как пугалом, так и образцом. И потому автор считает уместным обратиться к сравнительному анализу некоторых структур этих систем В отличие от остальных партий мира, большевистская партия не только отправляла политическую власть, но и дирижировала всей экономической жизнью страны. И поэтому она должна была быть всесильной, и это всемогущество она называла социализмом, который еще не выполнил свою конечную задачу – ликвидировать любое господство человека над человеком, а также любые препятствия для развития личности каждого. Партийные съезды сопровождались овациями «вождю Ильичу». В действительности же в течение всей своей жизни Ленин, подчеркивается в книге, не мог принять самостоятельно ни одного существенного решения, он всегда должен был 97 2004.02.014 добиваться большинства в Политбюро и на партийных съездах, зачастую в жесткой борьбе и разногласиях (с. 284). Иначе дело обстояло в конце 30–х годов – Сталин начиная примерно с 1937 г. уже чисто формально нуждался в одобрении своих решений каким-либо выборным органом, а в конце своей жизни зачастую не считал необходимым даже созыв Политбюро (с. 285). Это противоречило духу партии, которая всегда оставалась коллективи-стской, даже если подчинялась воле вождя. Коллективистским, замечает автор, было и мышление национал-социалистской партии, хотя она развивалась на почве совершенно иных традиций и, без сомнения, была вождистской партией в другом смысле слова. В немецком национал-социализме левые тенденции обнаруживались уже в его названии. Националсоциалистская партия была по своему типу радикально фашистской партией. Однако из-за фракционной борьбы она, наверное, осталась бы только раздробленной группой среди многих других групп, если бы ее не возглавил человек, который отклонял все компромиссы, в том числе компромиссы со школярами из «народных странников», не менее решительно, чем это делал Ленин в отношении меньшевиков и эсеров (с. 287). Немецкая рабочая партия, в которую Гитлер вступил в 1919 г., была далека от конспираторства большевистской партии и изначально предлагала народному оратору больше шансов, чем большевистская, ибо она возникла в относительно свободном и либеральном обществе Однако уже с момента возложения на себя «диктаторских полномочий», с 1921 г., Гитлер в противоположность Ленину не связывал себя решениями какого бы то ни было Центрального Комитета. «Разумеется, некоторое время рядом с ним еще находились менторы и соратники по партии, соравные ему, однако ноябрьский путч 1923 г. был уже целиком его собственным произведением, решение о котором не принимал и даже не утверждал никакой выборный орган партии» (с. 288). НСДАП уже примерно в 1930 г. стала обнаруживать свой характер государства в государстве, так что культ фюрера оказался важнейшим интегрирующим фактором в партии, внутренне очень многообразной. Поэтому Третий рейх был в той же степени партийным государством, что и государством вождистским, и закон об обеспечении единства партии и государства от 1 декабря 1933 г. за- 2004.02.014 98 фиксировал это обстоятельство также в формально-правовом смысле, определив партию как «ведущую и движущую силу националсоциалистского государства» (с. 190). Если культ фюрера мог быть истолкован как снятие ограничений с традиционной монархической власти, то партийность государства была чем-то совершенно новым с исторической точки зрения. Однако в этом отношении Советская Россия опередила Германию на 15 лет. Гитлер никогда не сравнивал свою партию с сословием самураев или «орденом меченосцев», как это делали Троцкий или Сталин в отношении ВКП(б). Однако в отличие от ВКП(б), организация НСДАП еще до захвата власти была подобна государственной, а мюнхенское имперское партийное руководство с 1930 г. напоминало правительство. И вместе с тем долгие годы НСДАП не могла даже отдаленно помышлять о том, чтобы, например, подчинить и тем более присвоить себе экономику, как это сделала Коммунистическая партия в Советском Союзе. Основное различие между ВКП(б) и НСДАП заключалось в том, что первая посредством крайней активности еще должна была создать промышленное и обороноспособное общество после всех опустошений мировой и гражданской войн, в то время как вторая должна была выполнить более простую задачу – подготовить высокоиндустриализованное общество, находящееся в кризисе мирного времени, к войне. ВКП(б) была партией пролетариев, которая считала своей цель уничтожение всех классовых различий, а НСДАП была партией мелкой буржуазии, которая при всей своей политической активности ратовала за сохранение социальных отношений. Не только средний уровень жизни немецкого населения был значительно выше, но в Германии сохранялись значительные остатки либеральной системы: пусть и регламентированная, но все еще относительно свободная экономика, которая предоставляла лазейку противникам режима. Насколько тоталитарной казалась в 1939 г. Германия по сравнению с Англией и Францией, настолько либеральной, считает автор, она могла представляться для каждого, кто мог позволить себе подлинное сравнение с ситуацией в Советском Союзе. Что касается оппозиции обеим диктаторским режимам, то, отмечается в книге, за 15 лет Сталину удалось до такой степени пода- 99 2004.02.014 вить все виды институциональной независимости и так подчинить каждого члена общества ожиданию в рамках осуществления великих задач или же просто поставить их под контроль государства, что организаторские или даже публицистические пункты эффективного сопротивления вообще перестали существовать. Но, пожалуй, эмигранты были правы, утверждая, что вопреки крайне интенсивной пропаганде строительства и единства после ужасающего опыта коллективизации и «большой чистки» все общество оказалось настолько глубоко пронизано неудовлетворенностью и – как минимум – смутным беспокойством, что из них могли возникнуть всесокрушающие ожесточение и ненависть, если бы железная хватка режима хоть на миг ослабла. Напрашивается вывод, полагает автор, что, хотя в сталинском Советском Союзе не существовало ни оппозиции, ни сопротивления, там, пожалуй, имелись все предпосылки для возобновления гражданской войны с совершенно изменившейся линией фронта. В Германии гражданской войны в узком смысле не было, и в 1940 г. никто всерьез не верил, что, если рейх попадет в тяжелую военную ситуацию, дело дойдет до нее. В 1933 г. из призыва коммунистов ко всеобщей забастовке могла бы получиться гражданская война, если бы к ним примкнули социал-демократы, но мощь национал-социалистского движения, очевидно, уже казалась СПГ неодолимой; коммунисты же на скорейшее «разорение» гитлеровского правительства надеялись больше, чем верили в успех собственного воззвания. Автор отмечает еще одну особенность. Гитлер хотя и был «самодержцем», он все-таки не мог провести в мирное время грандиозных мероприятий по физическому истреблению целых слоев населения, хотя бы потому, что до 1939 г. германский рейх вопреки всей воле к изменениям и аншлюсу, несомненно, считался частью Европы и не встречал ярко выраженной вражды со стороны других правительств. Поэтому в германском обществе имелись лишь потенциальные точки сопротивления, и если к концу 1940 г. надежды на скорое заключение мира иссякли и распространилось глубокое безволие в отношении перспективы длительной войны, то всетаки эта Германия вовсе не напоминала воск в руках Гитлера. Германо-советская война стала важнейшей и решающей частью Второй мировой войны, но она, считает автор, недостаточно и неправильно будет понята в качестве войны между большевизмом и 2004.02.014 100 национал-социализмом, так как при этом не учитываются изменения, каковым подверглись обе партии и оба режима. Большевизм и национал-социализм всегда были противоположностями и оставались таковыми до самого конца, однако, пишет автор, чем больше приближался конец Второй мировой войны, тем сильнее ощущался «обмен характерными чертами» (с. 414). Понятие «обмен характерными чертами», указывается в книге, не следует понимать так, будто в ходе войны большевизм принял облик своего противника, а национал-социализм – наоборот, облик большевизма. Пожалуй, в обоих режимах наблюдались процессы и тенденции, направленные на нечто вроде внутреннего сближения. Однако же в результате этого вражда не ослабла, а, скорее, усилилась, и даже если провести линии в сторону идеального типа, никакого отождествления не получится. Результаты войны, по мнению автора, удивительно парадоксальны. Первый парадокс победы, которую Советский Союз одержал над Германией: еще в 1917 г. М.Горький упрекал Ленина и Троцкого в том, что те использовали русский народ лишь в качестве материала для осуществления собственных планов освобождения мира; Гитлер же чуть позже торжественно обещал, что будет служить германскому отечеству и только ему. Теперь в череде поражений Гитлер винил немцев, оказавшихся «плохим историческим материалом», а Сталин прославлял русский народ, чью волю к самоутверждению – в противовес планам Гитлера и Розенберга – ему в конечном счете суждено было воплотить. Второй парадокс, по мнению автора, заключается в том, что победа оказалась возможной лишь с помощью бывшего заклятого врага, англосаксонских великих капиталистических держав, и хотя эта помощь внесла непосредственный вклад в войну лишь на ее последней фазе, но их воздушные налеты и обильные поставки вооружения и продовольствия все-таки сыграли свою роль. Третий парадокс состоит в том, что Сталин сумел поставить себе на службу в собственной стране и в странах союзников все те силы и симпатии, которые Ленин стремился полностью уничтожить (с. 439). В заключение автор констатирует, по его словам, не менее парадоксальные положения. Так, направлявший русскую революцию большевизм с его важнейшими доктринами оказался неправым: бур- 101 2004.02.015 жуазия не была умирающим классом; капитализм не был застой-ной и загнивающей системой; средние слои не пополнили ряды пролетариата; рабочие в капиталистических странах не обнищали; вооруженное восстание не произошло ни в одной из этих стран; возможности развития капитализма ни в коей мере не исчерпаны; а ориентированная на потребление свободная жизнь масс в западных странах – во многом пример для подражания бывших восточных стран. «Однако столь же верно, что многое из того, что в 1918 г. считалось в высшей степени большевистским, теперь само собой разумеется: мир настолько сплотился, что в конце Первой мировой войны этого невозможно было вообразить; колониальные народы Азии и Африки вышли на арену мировой истории; эмансипация женщин сделала большие успехи почти во всем мире; рабочие партии возглавляют правительства во многих странах, в том числе и в таких, где много партий; налоговые ставки достигли такого уровня, который еще в 1930 г. считался бы конфискацией. Итак, с некоторых точек зрения западное общество пролетаризировалось в такой же степени, в какой в целом оно стало среднесословным» (с. 442). В.С.Коновалов
