Петровская О.В. Два взгляда на одну трагедию

ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ СТРАТЕГИИ № 3 (8) 2011
196
Петровская Оксана Васильевна*, доктор исторических наук, ведущий
научный сотрудник отдела гуманитарных исследований РИСИ.
Два взгляда на одну трагедию1
Череда круглых дат начала и окончания Второй мировой и Великой
Отечественной войн оживила интерес общественности и политических
кругов к этим событиям и активизировала дискуссии историков России
и Польши по самым разным вопросам. Среди них один из наиболее
острых – вопрос о причинах Второй мировой войны, который изучается
учёными уже многие десятилетия, но в настоящее время требует убедительного научно-исторического обоснования с учётом современных достижений науки, новых, ставших доступными источников и стремления
историков обеих стран к взаимопониманию.
Книга "Международный кризис 1939 года в трактовках российских
и польских историков", вышедшая на русском и польском языках, стала
результатом специальных исследований и обсуждения их результатов на
конференции в Варшаве в марте 2009 г. Инициатором этого проекта была
Польско-российская группа по сложным вопросам, а организаторами –
Польский институт международных дел и МГИМО (У).
Участники проекта оставили в стороне мелкие темы и новые сюжеты
в изучении предвоенного кризиса, затронув лишь наиболее дискуссионные вопросы традиционных исследований. Представленные в сборнике
статьи посвящены всестороннему исследованию внешней политики европейских государств для выявления особенностей предвоенного кризиса и
причин Второй мировой войны.
За время, истекшее с момента осуждения Вторым съездом народных
депутатов СССР Советско-германского договора о ненападении от 23 августа 1939 г., исследовательские возможности существенно расширились,
но одновременно усилились плюрализм и поляризация взглядов. Задача
рецензируемой книги – ознакомить читателя с современными представлениями российской и польской исторической науки о причинах Второй
мировой войны.
Сборник построен таким образом, что каждый из шести разделов
включает две статьи на заданную тему: польского и российского специалистов (в разделе IV их три). Это позволяет обнаружить различия
в трактовках, сопоставить доводы и, главное, определить те моменты,
которые одинаково оцениваются историками обеих стран.
При этом среди авторов нет представителей радикальных взглядов: статьи и польских, и российских историков отличаются взвешенным научным анализом, подкреплены широкой документальной базой,
* [email protected].
1
Рецензия на книгу: Международный кризис 1939 года в трактовках российских и
польских историков : науч. изд. / М. Волос, Я. Войтковяк, В. И. Дашичев и др. ; под
ред. М. М. Наринского, С. Дембского. М. : Аспект Пресс, 2009. 480 с.
РЕЦЕНЗИИ
197
достаточно сдержанны в оценках процессов и отражают близкие позиции
по многим вопросам.
В сборнике обсуждается эволюция в оценках двух ключевых международных договоров, заключение которых непосредственно связано не
только с крахом версальского порядка и началом Второй мировой войны,
но, как полагает один из авторов – польский историк С. Дембский, и
с фундаментом новой международной системы, сформировавшейся после
её окончания. Если тезис о том, что раздел сфер влияния в Европе начался ещё в 1939 г., не представляется бесспорным, то наверняка можно
согласиться с польским автором в том, что Мюнхенский договор и Пакт
Молотова – Риббентропа, которые уже приобрели символический смысл,
стали отправной точкой для многих школ и направлений научной мысли.
Несомненным достоинством книги является то, что в ней Пакт
Молотова – Риббентропа не рассматривается как единственное ключевое
событие предвоенной истории международных отношений. Российские и
польские историки, авторы книги, продолжили спор о том, какой из договоров – Мюнхенское соглашение или Пакт Молотова – Риббентропа –
был больше на руку Гитлеру.
В современной российской науке важным аргументом остаётся
Мюнхенский договор. В постсоветской России его оценки подверглись
некоторому пересмотру, который, однако, не был радикальным. Как утверждает В. П. Смирнов в статье "Мюнхенская конференция и советско-германский пакт о ненападении в дискуссиях российских историков", "подавляющее большинство современных российских историков…
оценивают Мюнхенскую конференцию как "сговор" правящих кругов
Англии и Франции с гитлеровской Германией и одновременно как капитуляцию перед Гитлером"2. Традиционного взгляда на Мюнхенскую конференцию и её последствия придерживается и профессор МГИМО (У)
Е. О. Обичкина, которой принадлежит статья о предвоенной французской внешней политике, где автор утверждает, что Мюнхен был прологом и одной из важных причин Второй мировой войны. Е. О. Обичкина
вскрывает истоки французской политики "умиротворения": ослабление
международных позиций страны, растущая мощь государств-агрессоров,
непонимание сути идеологии нацизма. К этому профессор из Гданьска
Я. Тебинка в статье "Внешняя политика Великобритании и Франции:
от "умиротворения" к сдерживанию" добавляет память французов о потерях в Первой мировой войне, антивоенные настроения в обществе, неверное представление о собственном и немецком военных потенциалах.
Считая Мюнхен вершиной политики "умиротворения", Я. Тебинка относит её окончание лишь к весне 1940 г.3 Он уверен, что западные державы
в любой момент готовы были отдать Германии "вольный город Гданьск",
если бы такой ценой удалось сохранить мир4.
С другой стороны, польских, как и западноевропейских, учёных
по-прежнему в большей степени занимает советско-германский пакт
2
Международный кризис 1939 года в трактовках российских и польских историков.
С. 11.
3
 Там же. С. 306.
4
 Там же. С. 298.
ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ СТРАТЕГИИ № 3 (8) 2011
198
о ненападении. Директор Польского института международных дел
С. Дембский считает, что идея создания сфер влияния без согласия третьих государств была анахронизмом для демократической европейской
политики, но не для "варваров" – Гитлера и Сталина. По его мнению,
именно после Мюнхенского договора "Сталин задумался о том, как можно было бы заинтересовать Гитлера сотрудничеством с СССР"5, так как
он не мог допустить, чтобы "польский кризис" стал новым Мюнхеном,
т.е. завершился без его участия. В то же время другой польский историк, М. Волос, напротив, полагает, что после Мюнхенской конференции Сталину нечего было опасаться угрозы международной изоляции:
с 1933 г. он не перекрывал пути к переговорам с Гитлером (тактика "открытой форточки") и после Мюнхена продолжал мыслить категориями
многовариантного развития ситуации. Пакт, по мнению М. Волоса, принёс Советскому Союзу немалые, хотя и врéменные выгоды и стал главной
причиной начала Второй мировой войны6. Польских историков отличает
польскоцентричное ви�дение исследуемых процессов. В частности, как полагает С. Дембский, "существенную роль в сотрудничестве двух ревизионистских держав играл антипольский элемент"7.
Несмотря на стремление российской историографии сместить акценты с Пакта Молотова – Риббентропа, за последние 20 лет он занял свою
нишу в отечественной науке. В. П. Смирнов делит отечественных историков (по их отношению к договору о ненападении) на "традиционалистов"
и "критиков".
Первые убеждены в том, что инициатором сближения была Германия
и Пакт был вынужденным решением советского правительства. Что же
касается соглашения о разделе чужих территорий, то в практике международных отношений того времени оно не были исключением. Такие "традиционалисты" есть и среди авторов книги. Сам В. П. Смирнов приходит
к выводу, что главная цель советской внешней политики состояла в том,
чтобы избежать войны на два фронта и столкнуть две коалиции подальше от границ СССР. Известный российский историк М. И. Мельтюхов,
автор статьи о предвоенной внешней политике СССР, полагает, что Пакт
о ненападении, позволивший Советскому Союзу "на определённое время
остаться вне европейской войны", получить "свободу рук в Восточной
Европе" и пространство для манёвра между воюющими группировками,
был большим успехом советской дипломатии8.
"Критики" же доказывают, что инициатива заключения советскогерманского договора исходила от Сталина, что в Кремле стремились
к соглашению в полном соответствии с марксисткой установкой на подрыв
капитализма в мировой войне, а секретные протоколы вопиющим образом
нарушали международное право. Такой точки зрения придерживаются
историки Российской академии наук. В частности, Н. С. Лебедева утверждает, что сам договор и секретные протоколы были направлены на
"ликвидацию государственного суверенитета четырёх стран и как таковые
5
 Международный кризис 1939 года в трактовках российских и польских историков.
С. 71.
6
 Там же. С. 203–204.
7
 Там же. С. 66.
8
 Там же. С. 181.
РЕЦЕНЗИИ
199
грубо нарушали общепринятые нормы международного права"9. Она подробно перечисляет те документы, которыми пренебрёг Советский Союз
в сентябре 1939 г.10 Категоричен в своих выводах и российский историк
из Института славяноведения РАН С. З. Случ: "После Мюнхена приоритетной внешнеполитической задачей стало достижение соглашения
с нацистской Германией"11.
Наименее дискуссионной темой исследования в освещении российских и польских историков выглядит внешняя политика Германии.
Главный научный сотрудник Института экономики РАН В. И. Дашичев,
проведя сравнительный анализ, приходит к выводу, что, в отличие от
стратегической концепции, которой руководствовалась Германия накануне Первой мировой войны, перед Второй мировой войной она старалась
избежать одновременной борьбы на два фронта. В. И. Дашичев и историк
из Познани С. Жерко акцентируют внимание на эволюции внешней политики Германии: до 1937 г. она пыталась сделать Великобританию своей
союзницей в предстоявшей войне с СССР, а позднее избрала концепцию
молниеносного удара в западном направлении до начала кампании против СССР. "То, что целью Гитлера было уничтожение СССР, – ясно и не
подлежит сомнению", – пишет и польский профессор М. Корнат12. Вместе
с тем, как убедительно доказывают авторы книги, Гитлер "по тактическим
соображениям, во имя реализации более важных планов, всегда был готов урегулировать отношения практически с любой страной"13, даже если
необходимо было менять внешнюю политику или идти на уступки в расовом вопросе.
Тема внешней политики СССР, напротив, стала основным полем для
развернувшейся на страницах книги дискуссии. В фокусе внимания авторов оказались образ мысли и намерения Сталина, поскольку все рычаги принятия решений во второй половине 30-х гг., как подчёркивает
М. Волос, находились в его руках. Отсутствие достоверных письменных свидетельств из-за скрытности советского вождя и обилия пропагандистской мишуры порождают многочисленные предположения при всякой попытке выяснить мотивы принятия решений. Авторы книги отдают
предпочтение "имперской традиции", личным симпатиям и антипатиям
И. Сталина. М. Волос утверждает, что "внешняя политика СССР определялась прежде всего национальными интересами"14, а расширение "границы коммунизма" было целью советской дипломатии ещё с 1923 г. Ему
вторит Э. Дембский, который приходит к выводу, что причиной советского ревизионизма были "русская традиция и большевистские инновации"15.
"Идея возвращения потерянных в ходе революции и Гражданской войны территорий бывшей Российской империи импонировала одержимому
9
 Международный кризис 1939 года в трактовках российских и польских историков.
С. 409.
10
 Там же. С. 426.
11
 Там же. С. 318.
12
 Там же. С. 368.
13
 Там же. С. 310.
14
 Там же. С. 184.
15
 Там же. С. 64.
200
ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ СТРАТЕГИИ № 3 (8) 2011
гигантоманией "отцу народов", – считает и Н. С. Лебедева16. Такого же
мнения придерживается М. Корнат, который утверждает, что в основе
доктрины советской внешней политики лежал тезис о второй империалистической войне17. М. Волос принадлежит к сторонникам версии о мести
Сталина за проигранную кампанию 1920 г.18 Придерживается подобной
точки зрения и российский исследователь С. З. Случ, но кроме личной
неприязни советского лидера к Польше среди причин, объясняющих позицию СССР в отношении этой страны, он указывает и на прогерманский крен её министра иностранных дел Ю. Бека. Польский историк из
Познани Я. Войтковяк в исследовании "Советско-польский вооружённый
конфликт в сентябре 1939 года" подчёркивает, что Польша всегда рассматривалась в СССР как обязательный элемент любой антисоветской
коалиции.
В книге детально исследуются переговоры СССР с Великобританией и
Францией. М. И. Мельтюхов утверждает, что нежелание этих стран признать СССР равноправным партнёром сделало союз с ними невозможным
для Сталина. Мнение о том, что Великобритания использовала переговоры с Москвой лишь как средство давления на Берлин, отстаивает и профессор МГИМО (У), специалист по новейшей истории Великобритании
Н. К. Капитонова. М. Волос, напротив, полагает, что советская тактика
ведения переговоров с французами и англичанами основывалась на том,
чтобы наращивать требования к ним. Другие авторы (Е. О. Обичкина,
Я. Тебинка, С. З. Случ) винят в срыве переговоров СССР с Францией
и Великобританией обе стороны. Именно Чемберлен, как подчёркивает
Я. Тебинка, не хотел заключать политического, а тем более военного союза с СССР, к чему склонялись и французы.
М. И. Мельтюхов возлагает определённую вину за срыв переговоров
на Польшу и другие восточноевропейские страны, которые не были заинтересованы в СССР как гаранте их независимости19. Однако другой российский историк, С. З. Случ, апеллируя к опыту балтийских государств,
полагает, что все опасения Польши в отношении СССР "имели под собой
весьма серьёзные основания"20.
Очевидно, что для польско-российского проекта весьма важным было
осмыслить место Польши в существовавшей перед войной системе международных отношений. Польский историк С. Жерко обращает внимание
на то, что политика Варшавы во время судетского кризиса и ультиматум с требованием уступить Заользье отрицательно сказались на имидже
Польши в демократическом мире21. Согласен с ним и С. З. Случ, который отмечает ухудшение отношений Польши как с западными союзниками, так и с СССР. Российский историк полагает, что Ю. Бек и другие
польские руководители вряд ли просчитали последствия отказа от германских предложений, и именно Польша спровоцировала Гитлера
16
 Международный кризис 1939 года в трактовках российских и польских историков.
С. 408.
17
 Там же. С. 387.
18
 Там же. С. 203.
19
 Там же. С. 181.
20
 Там же. С. 341.
21
 Там же. С. 119.
РЕЦЕНЗИИ
201
на нападение. Другой позиции придерживается польский профессор
М. Корнат, пришедший к выводу, что политика долгосрочного соглашения с Германией предполагала два непременных условия – независимость
и территориальную целостность государства.
Авторы статей согласны в том, что польские руководители испытывали недоверие и подозрительность в отношении СССР. Я. Войтковяк
отмечает, что обе страны смотрели друг на друга через призму опыта советско-польской войны 1920–1921 гг., и полное отсутствие доверия было
характерно как для их обществ, так и для элит. М. Корнат добавляет, что
в то же время поляки не стремились к конфликту с восточным соседом,
а ошибочно ориентировались на пассивность, политическую изоляцию и
нейтралитет СССР, ослабленного репрессиями. Он доказывает, что после 1933 г. германо-советский союз представлялся польским политикам
малоправдоподобным, так как сущностью идеологии Гитлера был антикоммунизм. Соглашается с этим и Я. Войтковяк. По мнению М. Корната,
просчёт польских дипломатов заключался и в том, что они переоценивали
"буферное" значение Польши и гарантии западных государств, а германскую угрозу соглашения с Россией считали шантажом. Вместе с тем, как
пишет профессор М. Корнат, "возможности польского правительства воспрепятствовать сближению Германии и СССР были равны нулю"22. Он
оценивает польскую внешнюю политику как рациональную, а решение,
принятое правительством, считает лучшим из трёх возможных вариантов
(союз с Третьим рейхом, пропуск Красной армии через польскую территорию, борьба с Германией в союзе с Великобританией и Францией)23.
Таким образом, М. Корнат не соглашается с теми польскими историками,
которые считают ориентацию Польши на Запад, остававшуюся фундаментом польской политики, ошибочной, а союз с Третьим рейхом рассматривает как "дорогу в пропасть".
Очевидно, что и в этом случае польские историки переоценивают значимость собственного потенциала. Так, Я. Тебинка утверждает, что в области военного сотрудничества с Великобританией и Францией Варшава
давала больше, чем получала взамен. Его аргумент – передача 25 июля
1939 г. западным союзникам "ключа" к шифру, который использовался
в немецкой шифровальной машине "Энигма"24. М. Корнат к тому же полагает, что решение Польши отклонить германские требования предоставило западным державам дополнительный год на довооружение.
Через всю книгу лейтмотивом проходит тема о степени вины за
развязывание Второй мировой войны. По общему мнению авторов
сборника, исключительная вина лежит на Германии. Мюнхенская политика западных держав и Пакт Риббентропа – Молотова были лишь
факторами, способствовавшими началу агрессии. Однако российские
историки (Е. О. Обичкина, М. И. Мельтюхов) всё-таки больше склонны
винить тех, кто проводил политику "умиротворения", тогда как польские –
Сталина (хотя Я. Тебинка и М. Корнат подчёркивают тесную связь
бездеятельности французской и британской армий на западе с вооружённым вторжением Красной армии 17 сентября 1939 г.). В этом отношении
22
 Международный кризис 1939 года в трактовках российских и польских историков. С. 399.
23
 Там же. С. 387.
24
 Там же. С. 290.
ПРОБЛЕМЫ НАЦИОНАЛЬНОЙ СТРАТЕГИИ № 3 (8) 2011
202
представляет особый интерес позиция С. Дембского, который пытается
выстроить иерархию ответственности европейских держав. Так, критически оценивая европейскую политику "умиротворения", он, тем не менее,
ставит мотивировку западных держав выше, чем ту, которой руководствовался Сталин с его желанием подвергнуть европейские народы тяготам
войны25. В то же время основную ответственность за развязывание войны
польский историк возлагает на Гитлера, который к войне явно стремился.
Сталин же, по его мнению, лишь "не собирался спасать мир в Европе"26.
Последний, шестой раздел книги посвящён событиям сентября 1939 г.,
которые оцениваются с точки зрения правомерности политики силы
в международном праве. Н. С. Лебедева, реконструируя этапы подготовки и осуществления освободительного похода Красной армии, приходит
к выводу, что эта военная операция была направлена не на освобождение и защиту украинского и белорусского народов, а на полный разгром польской армии и ликвидацию этого государства27. Она также доказывает, что к 17 сентября Польша ещё не перестала существовать, поскольку правительство, президент и командование находились в стране28.
Российский учёный считает, что СССР, не объявляя войны, вёл против
Польши полномасштабные военные действия. С. З. Случ солидарен со
своей коллегой в определении событий сентября 1939 г. как четвёртого раздела Польши по "сталинско-потёмкинскому сценарию, несколько
откорректированному Гитлером"29.
Ещё более негативно оценивают действия СССР в сентябре 1939 г.
польские историки, ностальгирующие по потерянным восточным окраинам Речи Посполитой. Я. Войтковяк, анализируя соотношение сил и
средств обеих стран, уровень безопасности восточных рубежей Польши
и планы советского командования, приходит к выводу, что СССР получил новые территории малой кровью из-за слабого сопротивления Войска
польского, которое не знало, считать ли русских агрессорами30. М. Волос
выступает против тезиса об освобождении братских славянских народов,
так как приходившие из СССР сообщения "не являлись факторами, стимулировавшими объединение в границах Советского Союза"31. Он соглашается с точкой зрения С. З. Случа о том, что датой вступления СССР
во Вторую мировую войну является 17 сентября 1939 г.32 Под "повстанцами Белоруссии и Польши", на помощь которым спешили солдаты
Красной армии, Я. Войтковяк понимает членов диверсионных групп,
переброшенных НКВД на территорию Польши перед наступлением,
а также участников коммунистического подполья33. Этот познаньский
25
 Международный кризис 1939 года в трактовках российских и польских историков. С. 72.
26
 Там же. С. 80.
27
 Там же. С. 424.
28
 Там же. С. 425.
29
 Там же. С. 348.
30
 Там же. С. 476.
31
 Там же. С. 200.
32
 Там же. С. 198.
33
 Там же. С. 462.
РЕЦЕНЗИИ
203
историк убеждён, что для населения, проживавшего на землях к востоку
от линии Керзона, советская оккупация была огромной трагедией34.
Таким образом, книга, как это ни парадоксально, не продемонстрировала концептуальных противоречий национального характера даже на
уровне трактовок отдельных событий. Не прослеживаются в ней и особенности традиционных методологических предпочтений, характерных
для историографий Польши и России. Историки, фокусируя внимание
на внешней политике той или другой страны, тем не менее, углубляются
в анализ причин и следствий действий оппонентов и союзников. Это ведёт
к тому, что в статьях пересказываются одни и те же известные факты,
на основе которых каждый автор выстраивает собственную интерпретацию международных отношений в Европе конца 30-х гг. прошлого века.
С одной стороны, это позволяет заметить разницу в подходах и проследить внутреннюю логику позиций, а с другой – ведёт к частым повторам,
разрушает единство и целостность книги.
Как указывается во введении к изданию, "замысел редакторов заключался в том, чтобы отразить современное состояние и направление развития исторических подходов, касающихся причин начала Второй мировой
войны". Но эту задачу им удалось выполнить лишь отчасти. Несмотря на
то, что среди тринадцати авторов есть известные специалисты по предвоенному кризису, результаты их исследований не отражают всей палитры взглядов на причины Второй мировой войны, существующих как
в российской, так и в польской историографии. Читатель может составить определённое представление об эволюции оценок этих событий
(и факторов, их обусловливающих) в советской и российской исторической науке. Значительная же часть польских интерпретаций осталась за
рамками сборника, как, впрочем, и часть полемики российских историков
о причинах Второй мировой войны. Усилия авторов книги скорее направлены на поиск польско-российского компромисса в том, что касается причин Второй мировой войны и оценки действий участников предвоенного
кризиса.
Тем не менее рецензируемая книга "Международный кризис 1939 года в трактовках российских и польских историков" является не просто
событием в научной жизни России и Польши. Она имеет и политическое
значение, поскольку открывает простор сотрудничеству между двумя
странами. Для наших отношений было бы весьма полезно извлечь уроки
из тех событий, о которых идёт речь в издании.
В целом совместная российско-польская публикация противоречива,
но интересна и злободневна, она оставляет читателю простор для размышлений. Процессы интенсивной политизации истории, которые переживает современный мир, делают книгу полезной для политических элит,
журналистов, специалистов и широких кругов общественности.
34
 Международный кризис 1939 года в трактовках российских и польских историков. С. 477.