Социальный идеал и образ чиновника в литературных

Список использованной литературы
1.
2.
3.
4.
5.
6.
Книга 101 ночи (на араб. яз.). Тунис, 1975.
Сказки 101 ночи / Пер. с араб., предисл., примеч. Т. Мухтарова. Ташкент, 1999.
Герхардт М. Искусство повествования: Литературное исследование «1001 ночи». М., 1984.
Аль-Джахиз. Книга о скупых / Пер. с араб., предисл. и примеч. Х.К. Баранова. М., 1965.
Крачковский И.Ю. Датский перевод «1001 ночи» // Избр. соч. Т. 2. М.; Л., 1965.
Книга тысячи и одной ночи / Пер. с араб. М.А. Салье , предисл. М. Горького. Т. 1 – 8. М., 1958 – 1959.
Александр ПРОКОПЬЕВ
Социальный идеал и образ чиновника в литературных
источниках средневекового Китая
Центральное место в социальном микрокосме китайской цивилизации занимает
«конфуцианский образованный ученый – чиновник»1. Именно гражданская бюрократия
исторически стала основой социально-политической элиты традиционного Китая. Не
удивительно, что одним из ведущих персонажей средневековой китайской литературы
является чиновник – шэньши.
В конфуцианстве детально разработано учение об идеальном типе личности. Это
«цзюн-цзы» – «благородный муж», являющийся образцом для подражания, своего рода
социальным идеалом, который противопоставляется «низкому человеку» («сяо жэнь»).
Термин «цзюн-цзы» в книге песен «Ши цзинь» означал «государев сын, аристократ»2.
Хотя первоначально цзюн цзы были странствующими учеными, но постепенно
«господствующей стала тенденция превращения цзюн цзы из странствующего рыцаря
человечности в образцового чиновника»3.
В соответствии с конфуцианскими канонами цзюн цзы должен был обладать пятью
добродетелями: «гуманностью» (жень), «благопристойностью» (ли), «справедливостью»
(и), «мудростью» (чжи), «верностью» (син). Образ «ученого мужа» стоит в центре
размышлений Конфуция: «Цзыгун спросил о том, каким должен быть благородный муж.
Учитель ответил: “Он, прежде всего, видит в основе дело, а после сказанному
следует”»4; в другой раз учитель говорит о четырех достоинствах цзюн-цзы:
«…вел себя благоговейно,
С почтительностью служил высшим,
Был благосклонен к простым людям
И обходился с ними справедливо»5.
Безусловно, истинный цзюн-цзы является проводником воли Неба и служит только
правителю, обладающему «тянь мин» (мандатом Неба на управление государством).
Цзюн-цзы не должен при этом выполнять любого приказа правителя, ведь «суть
управления заключается в том, чтобы (он. – А.П.) поступал правильно»6. Он обязан
почтительно указывать правителю на совершаемые ошибки, давать мудрые советы. Если
наставления цзюнь-цзы не оказывают воздействия, если в государстве утверждается
беспринципность и погоня за наживой, благородному человеку следует отказаться от
службы. В главе «Лунь юй» «Там, где человечность» записаны слова Конфуция:
116
116
«Знатность и богатство – это то, к чему люди стремятся; если они нажиты нечестно,
благородный муж от них отказывается…»7.
Ставя во главу угла нормы социальной этики и морали, Конфуций и его
последователи четко определяют набор качеств, необходимых чиновникам для
успешного управления государством: «Надо почитать пять хороших и избавляться от
четырех скверных качеств». Пять хороших: «…это когда благородный муж добр, но не
расточителен; когда он понуждает народ к труду, но не вызывает гнева на вышестоящих;
когда он желает обрести, но не ради корысти; когда он величав, но не высокомерен;
грозен, но не свиреп». Четыре скверных: «Когда не воспитывают, а казнят – это
называется жестокостью; когда, не оповестив заранее, требуют исполнения – это
называется насилием; когда настаивают на скором выполнении, прежде указав не
спешить, – это называется оскорблением; когда обещают награду и скупятся при выдаче
– это называется казенщиной»8.
Чиновник должен также выглядеть и излагать свои мысли идеально. В главе «Лунь
юй» «Великий первенец» встречаем: «Учитель Цзэн сказал: “… Благородный муж
находит тройственную ценность, заключенную в пути: во внешности, манерах он далек
от грубости и небрежения, серьезным выражением лица способен заслужить доверие, в
речах, их тоне избегает пошлости и фальши”»9. Принятые стереотипы предписывали
вести беседу в безлично-вежливой форме, используя пышную, витиеватую и окольную
манеру выражения, демонстрируя привязанность к словесным оборотам в третьем лице,
оказывая подчеркнутое уважение к личности и достоинствам собеседника. Естественно,
что преувеличение и даже отклонение от истины при этом не считалось большим
грехом: имеется в виду не суть дела, а вежливая форма10.
Чиновник должен быть добродетельным человеком. «Действия неба не имели ни
света, ни звука, ни запаха. Таковы же действия добродетельного человека»11, который
должен знать свое место в иерархической структуре. Был нормой низкий поклон
вышестоящим лицам и даже вставание чиновников низшего ранга на колени перед
чиновниками высшего ранга.
«Седьмого ранга в царском зале сидит правителем уезда.
Малый чин опять же предмет глумления для большого»12.
Для страны и для императора было важно, чтобы чиновник был верным своему
государству. Измена жестко наказывалась и каралась смертью. Все можно простить, но
не неверность. В драме Ма Чжи-Юаня «Осень в ханьском дворце» сановник среднего
ранга во дворце обманул императора Юань-ди и поплатился за это своей жизнью13.
«Лучшею смертью считается та, когда чиновнику доставят случай обругать врага своего
государя, наплевать на него, призвать все проклятия, чтобы вывести неприятеля из
терпения и заставить его растерзать себя»14.
Итак, образ чиновника в конфуцианской традиции представляет собой идеальную
картину совершенного человека. Тем самым авторитет цзюн-цзы, возвышающегося над
остальными типами людей, как скала над песком, переносился на авторитет государства,
которое он олицетворял.
Описанный образ чиновника – цзюн-цзы – это прежде всего символ, идеал,
образец, который должен был обеспечить эффективность функционирования
государственных институтов в средневековом Китае. На практике между цзюн-цзы (или
теми, кто мнил себя таковыми и считал своим долгом ориентироваться на этот эталон) и
реальным чиновником была большая разница. Но, как отмечал Л.С. Васильев, в том и
заключается гигантская материальная сила овладевшей людьми идеи, что никто не мог и
не смел не только в открытую не считаться с апробированным веками и авторизованным
мудростью древних идеальным символом, но даже существенно отклониться от
117
117
соответствующих идеалу норм поведения. Не мог просто потому, что это означало бы
для него конец карьеры. Любой чиновник во имя сохранения своего поста должен был
пригладить реально существующее расхождение между собой и символом, для этого
нужно было помнить о норме, форме, церемониале…15
Один из постулатов конфуцианства – знания и ученость способствуют социальной
мобильности общества, так как обладание образованностью и литературными
способностями делало возможным для выходца из простонародья подняться в верхние
слои социальной иерархии. Об этом свидетельствует постоянно действующий и
популярный «сюжет о бедном сироте»16. Например, из книги Лю Фу «Высокие суждения
у зеленых дворцовых ворот» мы читаем: «Чэнь Шу-вэнь был уроженцем столицы. Он
предавался чтению классических книг и выдержал экзамен… и был назначен на место
чжубо – помощника в уезде Исин округа Чанчжоу. Дом Чэня дошел до крайности в
бедности и нужде, не было припасов хотя бы на несколько дней, и Чэнь не мог поехать к
месту службы»17. Особенно ярко сюжет о незнатном происхождении чиновника
раскрывается в драме «Обида Доу Э», где совершенно бедный герой мечтает сдать
экзамены на получение чиновничьей должности, но «не имеет ни гроша за пазухой». Все
же он занимает денег у тетушки, правда, за это отдает ей свою дочь в невестки, и
отправляется в столицу сдавать экзамены. В итоге он становится верным и честным
государственным чиновником18.
На практике же ученый цех со временем окончательно превратился в
господствующую касту, которая все больше отделялась от простого народа
труднопреодолимой преградой – «стеной иероглифов». На обучение детей грамоте,
литературе нужны были деньги, и не каждая семья могла себе это позволить. На рубеже
V – VI вв. историк Шэнь Юэ констатировал: «При Хань служащие в областях и уездах
все происходили из могущественных семей»19. По-видимому, должности в провинциях
нередко наследственно закреплялись за той или иной семьей и считались фамильным
достоянием. Естественно, что «простому смертному» было сложно добиться должности
чиновника и потом быть независимым от местных магнатов.
Со временем отход от конфуцианских канонов, явная деградация
бюрократического аппарата выявили зримый контраст с идеальным образом честного и
неподкупного цзюн-цзы. Наиболее ярко эти тенденции проявлялись в конце каждого
династического цикла. Одна из средневековых китайских пословиц гласила: «Когда
жиреет чиновник, крестьянин тощает»20. Образ безнравственного чиновника ярко
описан в сказке «Волшебный чан»: это уездный начальник, которого в народе прозвали
«Большим клопом» и у которого «глаза разгорались от жадности». Как и в любой другой
сказке наступил справедливый конец: уездный начальник и его семья сгорели21.
Чиновники высших рангов получали прекрасное жалование. В драме «Отмененный пир»
служанка сановника рассказывает: «Наш господин имеет самое высокое звание, и
жалованье у него огромное… Но мало кто помнит, что юность он провел в сиротстве и
бедности»22. В китайской литературе остались запечатленными два типажа чиновника.
Первый – это тот идеальный образ, который «воспевал» Конфуций (процент их был
небольшим). Сюжеты о мудрых чиновниках отражены в сказках «Кто украл яйцо?» и
«Как пытали каменную плиту»23, а также в драме «Обида Доу Э» – это Доу Тянь-чжань,
сдавший экзамен и получивший пост правительственного инспектора24. В этом же
произведении представлен образ чиновника, претерпевшего нравственную деградацию,
взяточника и казнокрада. Вот что он поет о себе:
«Я верный чиновник, я твердо стою на страже чужого добра,
Если с просьбою кто приходит ко мне – пусть принесет серебро.
Если же начальство нагрянет внезапно, проверить ведение дел –
Больным скажусь, дома запрусь, и – ни на шаг со двора»25.
118
118
Провинциальные чиновники ухитрялись повышать налоги самыми изощренными
способами, в основном в результате округления меры исчисления26. В китайском
фольклоре запечатлелся традиционный в нашем современном понимании, но не
традиционный для конфуцианства тип чиновника: «Какой чиновник не корыстолюбив?»
– гласит одна пословица, другая добавляет: «Того, кто приносит дары, чиновник не
обидит» или «Свяжешься с чиновником – станешь нищим»27.
Император, стоявший во главе всей пирамиды, а точнее, выше ее, «сын Неба»,
иногда даже и не подозревал, что творится в высших чиновничьих кругах, проводя свои
дни с гостями, в гаремах, раздавая подарки направо и налево порой не заслужившим их
чиновникам. Поэт Ду Фу (род. в 712 г.) с горечью писал:
«Здесь государь проводит дни с гостями,
Я слышу – музыка звучит опять.
А если государь наш горделивый,
Тот дивный шелк сановникам даря,
Хотел, чтоб власти были справедливы,
То не бросал ли он подарки зря?
Да, здесь чиновников полно повсюду,
А патриотам – не открыть сердца»28.
Показательна в этом отношении драма Ма Чжи-Юаня «Осень в ханьском дворце».
Сам император считал, что все в его государстве идет хорошо и чиновники верны ему:
«Я – ханьский государь Юань-ди… успеха я достиг благодаря своим мудрым
сановникам и искусным полководцам». Хотя на самом деле среди сановников был
«хитрый и коварный» Мао Янь-шоу, угождающий государю лестью:
«Я человечек с когтями ястреба, с сердцем орла,
Сильным – лгу, слабых – крушу, устраивая дела.
Всегда исправно служили мне коварство и лесть.
Чрезмерных благ, что добыты мной, – не перечесть.
Любыми средствами добываю золотые слитки.
Законы страны преступаю все подряд.
При жизни – хочу, чтобы все у меня было в избытке.
Когда умру – пускай обо мне говорят, что хотят»29.
Основная масса чиновников, несмотря на воспитание с детства в духе
конфуцианской морали, любыми средствами добивались себе лучшей жизни, преступая
через устоявшиеся идеологические нормы. Но среди этой массы выделялись
действительно честные, талантливые и верные своему народу люди. Как отмечает
Л.С. Переломов, из многих тысяч истинными последователями Конфуция становились
единицы. Если они видели в государстве несправедливость и ничего не могли
исправить, то, как призывал Конфуций, покидали в знак протеста службу. Отказ того
или иного чиновника от службы только повышал его авторитет30.
Итак, именно чиновник – шэньши стал образцом для подражания в
конфунцианском Китае. Вся направленность социальных устремлений, все личные
желания каждого честолюбивого китайца всегда концентрировались именно на этом31.
Чиновничьи посты давали власть, влияние и богатства. Чиновник всегда мог найти себе
место работы. На чиновниках держалось государство. Пословица гласит: «Низкорослый
грамотей нужен государству; верзила-невежда никому не нужен»32. Дать сыну
образование и тем «вывести его в люди» – заветная мечта каждого отца, хотя
осуществление ее давалось недешево и было доступно далеко не каждому.
119
119
Мечта стать чиновником и вертеться в бюрократической сфере отражается во
многих литературных источниках. Это и герой из произведения Бо Сина – Цзяня
«Жизнеописание красавицы Ли», и юноша Лу из «Волшебного изголовья». Юноша Лу
мечтал стать чиновником: «Молодые годы провел я в ученье, углубил свои знания в
странствиях. Я все думал: наступит время, выдержу экзамен и облачусь в одежды
чиновника»33.
Тао Юань-мин (365 – 427 гг.) родился в семье бедного чиновника, поступил на
государственную службу. Он написал стихотворение, где сквозит горечь отца по поводу
того, что его сыновья ничего не достигли в жизни, то есть не стали чиновниками:
«Хотя в моем доме и пять сыновей возрастает,
Но им не присуща любовь к бумаге и кисти…
В пятнадцать Сюаня Конфуций «стремился к книге»,
Сюань же, напротив, не терпит искусства слова»34.
Не каждый был способен выучить древние тексты, уметь свободно оперировать
цитатами, изречениями мудрецов, писать сочинения, излагавшие мудрость древних.
Только наиболее способные и усидчивые могли найти в себе силы, упорство, умение и
терпение, чтобы овладеть всей суммой необходимых знаний и оказаться достойно
подготовленными к экзамену на низшую степень «сюцай» – первую из трех ученых
степеней («сюцай», «цзюйжэнь», «цзиньши»), обладание которыми открывало путь к
карьере35.
Таким образом, основной «несущей конструкцией» социального фундамента
традиционной китайской цивилизации был слой чиновников – шэньши. Именно
чиновничья карьера открывала путь в элиту. Именно чиновничество считалось
классическим воплощением идеала цзюн-цзы и образцом подражания для
простолюдинов. Не случайно, что важнейшее место в литературе средневекового Китая
уделено образу чиновника. Однако существует явный контраст между идеальным
образом чиновника – цзюн-цзы в конфуцианских трактатах и его реальным социальным
прототипом, отображенным в многочисленных сказках, легендах, пословицах и
поговорках китайского средневековья. Второй зачастую выступает как антипод первого.
Безусловно, основная часть китайской бюрократии лишь внешне – на уровне этики и
ритуала – соответствовала социальному идеалу «благородного мужа», разработанного в
конфуцианстве. Тем не менее, помимо бездарных и коррумпированных «больших
клопов» были и так называемые «честные чиновники», стоявшие на страже
конфуцианских норм и обеспечивающие в период смены династийных циклов
преемственность и воспроизводство китайской цивилизационно-культурной традиции.
Примечания
1
Васильев Л.С. Конфуцианство в Китае // Вопр. истории. 1968. № 10. С. 70.
Рубин В.А. Человек в древнекитайской мысли // Народы Азии и Африки. 1968. № 6. С. 75.
3
Там же. С. 84 – 89.
4
Конфуций. Я верю в древность // Лунь юй / Сост. И.И. Семененко. М., 1995. С. 60 – 61.
5
Там же. С. 57.
6
Переломов Л.С. Конфуций: «Лунь-юй» // Лунь юй. М., 1998. С. 385.
7
Конфуций. Я верю в древность… // Лунь юй. С. 69.
8
Переломов Л.С. Конфуций… // Лунь юй. С. 441.
9
Конфуций. Я верю в древность… // Лунь юй. С. 92.
10
См.: Васильев Л.С. Некоторые особенности системы мышления, поведения и психологии в
традиционном Китае // Китай: традиции и современность: Сб. ст. М., 1976. С. 75.
11
Толстой Л.Н. Изложение китайского учения / Конфуций. Уроки мудрости. Сост., вступ. ст. и коммент.
М. А. Блюменкранца. М., 1998. С. 213.
2
120
120
12
Алексеев В.М. Китайская народная картина: (Духовная жизнь Китая в народных изображениях). М.,
1966. С. 240.
13
См.: Ма Чжи-Юянь. Осень в ханьском дворце // Классическая драма Востока. М., 1976.
14
Васильев В.П. Конфуцианство / Я верю в древность… С. 245.
15
См.: Васильев Л.С. Проблемы генезиса китайской мысли. М., 1989. С. 248.
16
Кравцова М.Е. История культуры Китая. СПб., 1999. С. 220.
17
Лю Фу. Высокие суждения у зеленых дворцовых ворот // Классическая проза Дальнего Востока. М.,
1977. С. 89.
18
См.: Гуань Хань-цин. Обида Доу Э. // Классическая драма Востока. С.264 – 283.
19
Малявин В.В. Гибель Древней империи. М., 1993. С. 38 – 39.
20
Китайские народные пословицы и поговорки / Пер. А. Тишкова. М., 1962. С. 55.
21
См.: Волшебный чан // Китайские народные сказки. М., 1972. С. 235 – 237.
22
Ян Чао-Гуань. Отмененный пир // Классическая драма Востока. С. 525.
23
См.: Китайские народные сказки. С. 361 – 362.
24
См.: Гуань Хань-цин. Обида Доу Э. С.294.
25
Там же. С. 282.
26
См.: Лапина З.Г. Политическая борьба в средневековом Китае (40 – 70-е годы ХI века). М., 1970. С. 80.
27
См.: Китайские народные пословицы и поговорки. С. 51 – 52, 55.
28
Ду Фу. Стихи в пятьсот слов // Классическая поэзия Индии, Китая, Кореи, Вьетнама, Японии. М., 1977.
С. 281.
29
Ма Чжи-Юянь. Осень в ханьском дворце // Классическая драма Востока. С. 309 – 311.
30
См.: Переломов Л.С. Конфуций: жизнь, учение, судьба. М., 1993. С. 329 – 330.
31
См.: Васильев Л.С. Конфуцианство в Китае. С. 72.
32
Там же. С. 70 – 71.
33
Шэнь Цзи-Цзи. Волшебное изголовье // Классическая проза Дальнего Востока. С. 55.
34
Тао Юань-мин. Укоряю сыновей // Классическая поэзия Индии, Китая. С. 212.
35
См.: Васильев Л.С. Конфуцианская цивилизация // Азия и Африка сегодня. 1996. № 2. С. 28.
Алексей ЧЕРЕПАНОВ
Любовь в категориях буддийской культуры
Любовь… Как часто мы произносим это слово! Бесчисленное количество раз оно
раздается по всей планете на сотнях языков миллионами людей с тысячами
эмоциональных оттенков. За день… А если вспомнить, сколько же лет насчитывает
история рода человеческого и представить этот отрезок количеством дней, то цифра
будет поистине колоссальная! И это лишь вербальное проявление, когда слово может
быть облечено в такое количество вариаций, а что уж говорить о содержании, смысле.
Это может быть любовь к матери, ребенку, женщине, мужчине, знаниям, Родине –
ко всему. Тем и интересно это понятие, что оно настолько многогранно и насыщено
смыслом, что, начиная с древнейших времен, вызывало философские споры,
результатом которых зачастую становились великие литературные произведения,
шедевры мировой культуры. Любовь вдохновляла поэтов, драматургов и простых
людей, именно она являлась причиной многих войн. Любовь, как говорил Плутарх,
может воскресить человека, и для влюбленных «есть какой-то путь восхождения из ада к
свету»1. И в тоже время она, по словам Френсиса Бэкона, «взболомачивает судьбы
людей так, что люди не могут оставаться верными собственным целям»2. Любовь –
самое загадочное и в тоже время самое близкое и знакомое людям явление во всем мире.
Как было сказано выше, каждый человек вкладывает в это понятие свой смысл, но
так или иначе всегда можно взять несколько значений, выделить главную мысль,
основную идею, объединить схожие понятия, таким образом, сформировав некое
121
121