Саенко Е.Д. ТРАДИЦИЯ ИНТЕРПРЕТАЦИИ БИБЛЕЙСКИХ ТЕКСТОВ В СРЕДНИЕ ВЕКА
реклама
Саенко Е.Д. Аспирант, кафедра философии и религиоведения Оренбургский государственный педагогический университет ТРАДИЦИЯ ИНТЕРПРЕТАЦИИ БИБЛЕЙСКИХ ТЕКСТОВ В СРЕДНИЕ ВЕКА Аннотация Статья посвящена традиции интерпретации священных библейских текстов в средние века. Рассматриваются традиции восточной и западной церкви. Ключевые слова: Библия, интерпретация, текст Keywords: Bible, interpretation, text Средние века - время напряженной духовной жизни, сложных и трудных поисков мировоззренческих конструкций, которые могли бы синтезировать исторический опыт и знания предшествовавших тысячелетий. В эту эпоху люди смогли выйти на новую дорогу культурного развития, иную, чем знали прежние времена. Все христианские народы того времени считали что цель их исторического существования сводится к простому исполнению требований Священного Писания. Библия была центром их жизни. Вокруг нее были расположены знания, все явления и идеи, будь то религиозного или политического, научного или художественного характера. IX век не был благоприятным для разработки богословских вопросов. Восток был поглощен политическими и религиозными спорами, запад охватили многочисленные войны. Одним из лучших богослов в Греции в то время считался патриарх Фотий I. При толковании слова Божия возникают трудности, но они, по мнению Фотия не должны вести к предположению в слове Божьем каких – либо противоречий, а скорее должны побуждать богословов к разрушению их точно также как это бывает и в других науках. «Темнота» некоторых мест Библии, особенно пророческих книг, достойно слова Бога, так как для людей, посвященных в тайны христианства, содержание священного Писания достаточно ясно, а для непосвященных оно должно быть не доступно. Не смотря на это, как утверждает Фотий, священного Писания неисчерпаемый источник спасительной благодати для души, и чем глубже человек проникает в него своей мыслью, тем больше получает благодати для духа. Толкование священного Писания у Фотий различается по двум видам смысла: одно основано на букве священного Писания и направлено на факты, другое «поднимается к высшему познанию» [3,390]. Во многих местах Библии, искать только буквальный смысл, по мнению Фотия, ошибочно, так как это может привести к неправильному его пониманию. Фотий говорит о том, что хотя Священное Писание часто объясняет себя, однако толкователь должен также уважительно относиться и к церковному преданию. Поэтому он критикует экзегетов, которые без нужды уклоняются от буквы Писания и от общепризнанных исторических фактов. Цель истинного исследователя Священного Писания состоит в том, чтобы усваивать места, ранее неясные, общепризнанное и богоугодное значение, без изменения его подлинного смысла. Рабан Мавр архиепископ Майнцкий, один из лучших представителей богословской науки в Германии. Изучение так называемых свободных наук Рабан считает весьма полезными для Священного Писания: без их знания, например арифметики и чисел, многие тайны Священного Писания останутся не разгаданными. Конечная цель занятий, как мирской мудростью, так и главным образом мудростью Священного Писания состоит в том, что бы достигнуть полного познания истины, а через это и высшего блага. 1 При толковании Священного Писания Рабан всегда различает собственный буквальный смысл и переносный. Хотя, как и все его современники, он предпочитает мистическое толкование Писания. Правильность его он доказывает не только из трудов Отцов Церкви, но также из апостольского предания и из самого Священного Писания. В том, что некоторые места Писания могут быть поняты в различном буквальном смысле, Рабан не видит никакой опасности, поскольку само толкование согласно с истиной и может быть доказано посредствам самого Священного Писания. В западной церкви в IX-X веке толкование священного Писания было преимущественно мистическое. Нельзя сказать об отсутствии исторического и буквального понимания, но ему отводилось мало места, и было довольно кратким. Главная работа толкователей была направлена на то, что бы средствами многообразных фантастических аналогий подкрепить слова Священного Писания, а также вновь осветить не только тайны веры, но и нравственные предписания христианства. Цель усилий была практической. В монастырях, где особенно процветал мистический способ толкования священных книг, при ежедневном и непрерывном употреблении Священного Писания во время церковных молитв и псалмопений, а также при чтении и проповеди было положительной необходимостью применять отдаленное однообразное содержание Священного Писания к настоящим интересам отдельных лиц. Это и составляло именно существенное содержание аллегорическо-мистического объяснения Священного Писания. При этом возникновению существенных противоречий препятствовало безусловное уважение толкователей к церковному преданию, между тем как наоборот, стремление к оригинальности и новизне мысли, особенно, в позднейшие времена, не всегда могло сохранять надлежащие границы. Примером подобного толкования Священного Писания может служить Одо из Клюньи. Его толкование Священного Писания изобилует множеством образов и сравнений. Он сравнивает Священное Писание с виноградником, так как оно через предписания истины производит в человеке гроздья добродетели. По ясности мысли к Священному Писанию применяют образ серебра. При толковании Священного Писания, на первый план Одо ставит исторический и буквальный смысл. По его мнению, только после знакомства с историческим событием, дальнейшее объяснение может принести пользу и не вводить людей в заблуждение. Когда Одо указывает на мистический или моральный смысл того или иного места Библии, иногда предупреждает читателей, что бы они не оставляли без внимания дух Священного Писания, так как без этого можно не понять истинного его смысла. Мистическое толкование священного текста допускает Фульберт Шартрский, но в известных границах. Прежде всего, он обращает внимание на буквальный смысл Священного Писания, но в, то, же время он придает большое значение и мистическому, а также историческому его пониманию. При толковании Священного Писания Фульберт часто указывает на авторитет святых Отцов, противоречить которому значит отвергать истину [3,477]. В каждом выражении слова Божия должно отыскиваться, прежде всего, по мнению Евфимия Зигабена историческое содержание, а уже потом анагогическое значение. Анагогический (переносный) смысл имеет в свою очередь несколько видов, из которых Зигабен упоминает три: - мистический; - аллегорический; - нравственно-назидательный. Для правильного понимания Священного Писания Евфимий Зигабен указывает два главных средства: - серьезное изучение священного текста; 2 - уважение к церковному преданию. Бруно Астский, аббат Монтекассино, в своих работах не пренебрегает буквальным пониманием Священного Писания, однако более склонен к мистическому пониманию. В своих толкованиях он различает буквальный, аллегорический и духовный смыл. Хотя буквальное понимание у него выходит на первый план, однако многому он придает духовное значение. К числу особых свойств Священного Писания Бруно относит также присущую ему «темноту». По его мнению, невозможно понять все содержание слова Божия. Многое в нем должно быть оставлено до того времени, когда окончится эта ночь, эта жизнь полная мрака и невежества. Когда же настанет утро, когда воссияет Солнце правды, тогда и все тайны слова Божия будут вполне понятны. Один из основоположников схоластики Ансельм Кентерберийский при объяснении Священного Писания различает тройственный смысл: - история; - нравственное приложение; - аллегория. История основана на буквальном понимании Священного Писания, нравственное приложение, выведенное из истории для христиан наставление, аллегория заключает в себе мистический смысл слова Божия. Главной проблемой схоластики он видел отношение между знанием и верой, между умозаключением разума и вдохновенными писаниями. Христианин через веру должен переходить к знанию, а не, наоборот, через знание к вере, а поэтому не должен отступать от веры, когда не понимает чего-либо. Только уже верующему открывается полное величие Священного Писания, но оно сокрыто от того, кто еще не уверовал. Пьер Абеляр в произведении «Да и нет», смело рассматривает Отцов и Библию, указывая на различные противоречия. Абеляр, в отличие от своих предшественников, меньше всего полагается на авторитет традиции и отдает предпочтение разуму, диалектике, логике. Школа Сен-Виктор, которая была основана в 1100 г., славилась двумя учеными Гуго и Андреем. Их научные интересы лежали и в сфере филологии и истории текста. Они не желали интерпретировать пророчества в смысле грядущего пришествия мессии, если на то нет прямого указания в тексте Нового Завета. Так, например Андрей, толкует 53 главу Исайи в историческом смысле, а не в христологических категориях, т.е. не в типологическом, а в антиномичном ему смысле. Андрею принадлежит также идея, что не Бог открыл Моисею прошлое, а Моисей воспользовался устной традицией и просто заново изложил систематически исторические сведения от Адама до современной ему эпохи. В это время Гуго Сен-Викторский провозглашает свой принцип: «Сначала узнай об основах своей веры, а потом найди подтверждение им в Писании». Распространителем мистицизма в то время был Сен-Викторский монастырь. Отношение к Писанию было соответствующим, в нем следовало искать мистический, скрытый смысл. В каком-то смысле мистицизм в своем отношении к Библии пытался противостоять рационализму Абеляра и общему движению к разумному обоснованию веры. Евстафий, архиепископ Фессалоникийский, в своих сочинениях различает три периода Божественного откровения: откровение, существовавшее до Моисея, откровение, данное при Моисее, и как наиболее совершенное, откровение, изложенное в Евангелии Христа. Евстафий предлагает путь, через который можно преодолеть трудности толкования Священного Писания. «Если в учении Писания многие места полны тайн, покрыты, так сказать, мраком для людей, не обладающих острым зрением, то, с другой стороны, во 3 многих даже весьма многих местах этот мрак рассеивается, благодаря другим более ясным выражением Святого Духа. Нельзя порицать также и того, кто, при понимании Священного Писания, подчиняется взглядам какого-либо богопросвещенного мудреца: многие из таких взглядов и мыслей доставляют благочестивому читателю внутреннее дыхание Божественной благодати. Весьма многое из всех чудесных таинств закона мы узнаем именно чрез наставление учителя» [3,396]. Наиболее существенное влияние на филологическую герменевтику оказали Бонавентура и Фома Аквинский. Бонавентура склонен примирять противоборствующие традиции в богословии и философии. Своим мистическим религиозным синтезом он объединил различные доктрины в личном переживании истины. Герменевтика впоследствии включила переживание в число своих существенных, системообразующих понятий. Но мистики первыми совершили попытку рационализировать субъективное переживание. Поэтический шедевр Бонавентуры «Странствия души к Богу» указывает путь любви и богопознания, которым надлежит следовать всякому человеку по образцу св. Франциска Ассизского. «Сумма теологии» Фомы Аквинского появилась в результате его попытки применить философию Аристотеля в формулировании богословских идей. В своей аргументации Фома больше полагается на логику, так как с философской точки зрения «аргумент к авторитету» является слабейшим «Система аргументации строится на соответствующей основе: один священный текст объясняется на основе другого. Соотнесение с внетекстовой реальностью минимально, и. как правило, связано с категорией «прописных истин» церковного предания» [1,92]. Его богословские работы были в большинстве своем компиляцией из работ греческих и латинских Отцов церкви. «Высшим авторитетом являлось Писание; к нему прибавлялся авторитет Отцов Церкви. На практике этот всеобщий авторитет воплощался в цитатах, которые как бы превращались в «достоверные» точки зрения и сами начинали, в конце концов, играть роль «авторитетов». Поскольку суждение авторитетов часто были темны и неясны, они прояснялись глоссами, толкованиями, которые в свою очередь должны были исходить от «достоверного автора». Нередко глоссы заменяли собой оригинальный текст. Из всех сборников текстов, отражавших интеллектуальную деятельность Средневековья, больше всего обращались к антилогиям глосс и из них чаще всего делали заимствования. Знание оказывалось мозаикой цитат — «цветов», — именовавшихся в XII в. «сентенциями». Совокупность таких сентенций — это и есть сборники авторитетов…даже в «Сумме теологии» св. Фомы Аквинского обнаруживается довольно много считающихся авторитетными текстов, происхождение которых в действительности можно установить, лишь обратившись к деформациям в «glossae»». «Он понял, что смысл Писания далеко не очевиден, и нередко мы должны толковать его в свете других истин» [4, 302]. Византийский историк Никифор Грегора признает Священное Писание первым и главным средством для доказательства той или иной богословской истины, но он не скрывает, что иногда трудно найти его правильный смысл. По его мнению, при толковании слова Божия, христиане должны придерживаться наиболее ясных его мест, которые между собой согласуются и говорят одно и то же. Христианские теологи, хотя и отрицали, рационализм античных мыслителей использовали достижения и идеи античной философии. Главным образом позднеантичного неоплатонизма, который усматривал в простых и обыденных вещах переплетение различных смыслов. Эта система сложного и многозначного истолкования событий Священной истории. Изложенной в Библии, приобрела значение важнейшего метода средневекового мышления и распространялась на все события человеческой истории. Литература 4 1. Братухин А.Ю., Братухина Л.В. — Интерпретация библейских и святоотеческих текстов в латинской схоластике (на примере проповедей Фомы Аквинского) // Вестник Пермского университета. — 2010. — Вып. 2(8).— С.92-104. 2. Ле Гофф Ж. — Цивилизация средневекового Запада Ю.Л. Бессмертного. Пер. с фр./ Общ. ред. Ю.Л. Бессмертного; Послесл. А. Я. Гуревича — М.: Издательская группа Прогресс, Прогресс-Академи. — 1992.— 376 с. 3. Леонардов Д.С. — Учение о Богудохновенности Священного Писания в Средние века // Вера и разум. — 1897. ч.I. — № 2. 4. Честертон Г.К. — Святой Фома Аквинский / Честертон Г.К. Вечный человек / пер. с англ. Н. Л. Трауберга и Л.Б. Сумма. М.: Политиздат. — 1991. — С. 265-356. 5
