ИЗОБРАЖЕНИЕ В ИУДАИЗМЕ И ХРИСТИАНСТВЕ

истоРия и философия Религии
Раевская Н. Ю.
изображение в иудаизме и хриСтианСтве:
возможноСть и дейСтвительноСть
Долгое время считалось бесспорным полное отсутствие в иудаизме фигуративных
изображений, что вытекало из имеющегося в Торе ясного запрета на изображения.
Археологические открытия, сделанные в течение XX в., перевернули это представление.
Мозаичные полы в древних синагогах Израиля (в Бет-Альфа (VI в.), Хамат-Тверия
(IV в.) и др.), фрески с изображением библейских сцен на стенах синагоги III в. в ДураЕвропос (Сирия) доказали наличие изобразительной традиции в рамках иудаизма.
Было ли это нарушением запрета и ассимиляцией чуждых влияний или же сам
запрет предполагал неоднозначность прочтения?
Семь пассажей из Торы запрещают создание образов1. Все они появляются в связи
с запретом против почитания других богов и их скульптурных изображений. Вторая
заповедь неразрывно связана с первой. Запрет создания образов вытекает из запрета
поклонения другим богам: «Да не будет у тебя божеств чужих пред Моим лицом. Не делай себе изваяния и никакого изображения того, что на небе, вверху, и что на земле,
внизу, и что в воде, ниже земли. Не поклоняйся им и не служи им, — ибо Я Господь,
Бог твой, Бог ревностный, поминающий вину отцов сыновьям до третьего и четвертого поколения ненавидящих Меня. И милость творящий тысячным (поколениям)
любящих Меня и соблюдающих Мои заповеди» (Тора в переводе «Мосад ха-рав Кук»,
книга Шмот (Исход) 20:3–6).
Пассаж из Второзакония раскрывает основания запрещения: «И берегите себя
очень ради душ ваших, ибо не видели вы никакого образа в день, когда говорил Господь
вам на Хореве из среды огня; Чтобы вы не извратились и не сделали себе изваяния,
изображения какой-либо формы, в виде мужчины или женщины; В виде какого-либо
животного, которое на земле, в виде какой-либо птицы пернатой, летающей в небесах;
В виде какого-либо ползающего по земле, в виде какой-либо рыбы, которая в водах,
ниже земли» (Тора в переводе «Мосад ха-рав Кук», книга Дварим (Второзаконие)
4:15–18). Итак, нельзя создать образ Бога, потому что он не имеет телесной формы. Бог
1
Шмот (Исход) 20:3–6; 20:20; 34:17; Ваикра (Левит) 19:14; 26:1; Дварим (Второзаконие) 4:15–18;
5:7–9.
11
настолько превышает все существующее, что любые попытки создания изображений
и поклонения им не достигают цели, а лишь порождают веру в новых богов, противореча заповеди единобожия. Наличие изображений умаляет величие Бога и подрывает
веру в его абсолютное превосходство над миром, невозможность изображения подчеркивает его исключительность.
Библейский запрет против образов кажется категоричным и всеохватывающим —
он распространяется не только на попытки изображения Бога, но и на создание любых других фигуративных изображений. Но, вместе с тем, Тора содержит и прямое
указание на возможность создания таких объектов. Господь через Моисея повелевает
изобразить херувимов в Святая Святых — на Ковчеге Завета. Назначение изображений этих крылатых небесных существ, находящихся на службе у Бога2, выходило
за рамки декоративного — и в Скинии, и в храме Соломона3, они, вероятно, были
важными для культа символами. На крышке Ковчега их крылья смыкались, образуя
«трон Бога»4, и это было место, где Бог обнаруживал свое присутствие и откуда он
говорил с Моисеем5.
Библейский запрет представал не таким уж однозначным. Однозначно можно
сказать, что нельзя создавать изображения Бога и поклоняться им, нельзя поклоняться
и другим изображениям, например изображениям слуг Божьих. Но абсолютность запрета на создание этих изображений снималась указанием изготовить херувимов.
В истории иудаизма отношение к изображениям, даже в рамках одной и той же
эпохи, колебалось от полного их отрицания до снисходительно-терпимого отношения
ко многим из них. Подтверждение этому можно обнаружить в раввинистической литературе, начиная с талмудического и кончая современным периодом. Уже в Мишне6
приводятся различные точки зрения на этот вопрос, и Талмуд соглашается с возможностью существования «разрешительной» позиции. В талмудическом трактате
«Авода Зара» обсуждается возможность использования евреями образов, созданных
идолопоклонниками. В более поздних текстах те же принципы различения дозволенного и недозволенного будут распространяться и на изготовление изображений.
В первой Мишне дискуссию открывает мнение раби Меира, жившего во II в., который
считал, что все образы являются недопустимыми независимо от целей, в которых их
использовали и собираются использовать. Ведь не исключено, по его словам, что даже
изображениям, сделанным просто для красоты, могут поклоняться хотя бы раз в год
как божествам. Другие учителя, не будучи столь категоричными, полагают, что к группе запрещенных стоит отнести лишь те изображения, в облике которых угадывается
сходство с идолом, например те, что держат в руке жезл, шар или птицу, являющиеся
символами власти и могущества.
2
Они неоднократно упоминаются в Танахе: Бе-решит (Бытие) 3:24; Йехезкель (Иез.) 28:11–19;
Шмуэль А (1 Цар.) 4:4; Шмуэль Б (2 Цар.) 6:2; Мелахим Б (4 Цар.) 19:15; Йешайяhу (Ис.) 37:16;
Теhилим (Пс.) 80:2.
3
Херувимы огромного размера (10 локтей высоты и 10 локтей в размахе крыльев) находились
в Святая Святых храма, построенного Соломоном: Шмуэль А (1 Цар.) 4:4; Шмуэль Б (2 Цар.) 6:2;
Мелахим Б (4 Цар.) 19:15; Йешайяhу (Ис.) 37:16.
4
В видении Иезекииля трон Бога покоится на своде, поддерживаемом четырьмя четырехликими и четырехкрылыми существами: Йехезкель (Иез. 1), которые ниже (там же, 10:1) названы
херувимами.
5
Шмот (Исход) 25:22.
6
Раздел Незикин (Убытки), трактат Авода Зара (Чужой культ), гл. 3 «Все образы».
12
Во второй Мишне подробно обсуждается вопрос о том, при каких условиях сила
идола может считаться аннулированной. Если идолы в результате разрушения или
деформации утратили свою силу в глазах язычников, то у иудеев нет повода связывать
с ними какие-либо надежды, соответственно, такие предметы могут быть использованы
без всяких опасений. Евреям разрешается без ограничений использовать отдельные
части разбитого изваяния, поскольку разбитый идол утрачивает статус божества.
Третья Мишна советует тому, кто нашел предметы домашнего обихода, на которых
имеется изображение солнца, луны или дракона, выбросить их в море, поскольку эти
предметы наиболее часто служили идолами в различных «культовых системах». Но, как
отмечает рабан Шимон бен Гамалиэль (II в.), предметы с подобными изображениями
запрещается использовать только в том случае, если они имели культовое назначение,
применение мирских предметов с такими образами дозволено.
Таким образом, евреям разрешается украшать свои дома произведениями языческого искусства, но только такими, которые исключают соблазн идолопоклонства, т.
е. соблазн, вслед за язычниками, считать изображение самостоятельным источником
мистической силы. Учителя опасаются, что вера в существование этой силы может
отчасти заслонить в душе иудея веру в единственность и всемогущество Бога, что
будет оскорблением и унижением Всевышнего.
В XII в. Рамбам оговаривает в «Мишне Тора» ограничения не только на использование чужих, но и на создание собственных изображений7. Принципиально вопрос
«Можно или нет изображать?» не стоит: он сводится к тому, что именно можно изображать. Отчасти опираясь на предшествующую раввинистическую традицию, он
делает следующий вывод в отношении образов: изображения солнца, луны, звезд,
ангелов полностью запрещены как в рельефе, так и на плоскости, так как эти объекты заключают в себе особую опасность поклонения. Подлежат запрету рельефные
изображения человеческих лиц и фигур, но плоские имеют право на существование,
поскольку опасность восприятия их в качестве идолов не велика. Животные, растения
и другие объекты могут быть изображаемы даже в рельефе в силу их безопасности
с точки зрения идолопоклонства.
Таким образом, вторая заповедь оказывается сведенной к запрету идолопоклонства
и не распространяющейся на изобразительную деятельность как таковую.
В XVI в. Иосиф Каро составляет кодекс талмудического права, известный как
«Шулхан Арух». Это систематическое изложение законов иудаизма интегрировало
ранние кодексы8 и получило всеобщее одобрение9. Основной смысл указаний, касающихся использования изображений10, сводится к тому же, что и раньше, — нельзя использовать бывшие в употреблении у идолопоклонников11 изображения, если прежде
они служили культовым целям, поскольку с ними связаны стойкие представления
7
См.: Rabbi Moshe Ben Maimon (Rambam) Mishneh Torah. — Vol. 3: Hilchot Avodat Kochavim
(Worship of Stars). — Moznaim, 1990. — Р. 10–11.
8
Кодексы Исаака Бен Якоба Алфаси XI в., Маймонида XII в., Якоба Бен Ашера XIV в.
9
Более поздние кодексы повторяют основные требования к изображениям, изложенные
И. Каро. Cм. созданный в XIX в. Шломо Ганцфридом «Кицур Шулхан Арух». Гл. 168. Ганцфрид Ш.
«Кицур Шулхан Арух». — М., 1999.
10
См.: Caro. Joseph ben Ephraim. Code of Hebrew Law. Shulhan Arukh. Yoreh Deah. — Montreal,
1954. — 141:1.
11
Речь идет не только о языческих, но и о христианских изображениях.
13
об особой силе этих объектов, могущие оказаться соблазнительными и для евреев.
Отмечается, правда, что хотя и нельзя иметь у себя подобные предметы, но, если есть
возможность извлечь выгоду, их создание или продажа не запрещены. Когда речь идет
о том, какие изображения иудеи могут создавать для себя, «Шулхан Арух» говорит,
прежде всего, о том, что недопустимым является изображение сцен, создающих впечатление реальности Божественного присутствия, например сцены Небесного суда
с изображением всех лиц12, изображений серафимов и ангелов. По той же причине
запрещается делать дом, моделирующий Храм — в масштабе его длины, ширины и высоты, а также менору с семью ветвями, подобную храмовой. Запрещено рельефное
изображение человека в силу его сходства с идолами. Изображение человека, однако,
нельзя создавать только в полном варианте, а изображение головы без туловища или
туловища без головы имеет право на существование, поскольку не создает впечатления действующего идола. Вслед за другими авторами, Иосиф Каро указывает на то,
что изображения солнца, луны и звезд представляют особенную опасность с точки
зрения идолопоклонства, поэтому запрещены их не только рельефные, но и плоские
изображения. Но при этом отмечается одно важное исключение из этого правила.
Объекты могут быть изображаемы, если служат для обучения. Логическим развитием этой мысли является возможность создания и других образов для дидактических
целей13. С течением времени учителя допускают все больше исключений из правила,
соглашаясь с тем, что на плоскости можно изображать практически все, если изображения используются для украшения и обучения.
Не вызывает сомнения, что раввинистические тексты, касающиеся изображений,
возникают в качестве рефлексии на уже имеющиеся факты, оправдывая и объясняя
существующую практику и отчасти пытаясь ее регламентировать. Создавая изображения, иудеи прислушивались в большей мере к внутренней потребности, чем
к требованиям учителей, а контроля за созданием изображений фактически не было.
Тем более примечателен тот факт, что создавалось гораздо меньше, чем допускалось.
Несмотря на достаточно лояльное отношение, изобразительная деятельность в иудаизме все-таки никогда не получала столь широкого развития, как в окружающем
христианском мире, и носила весьма ограниченный характер. Представляется, что
это ограничение проистекало не из суровости внешних предписаний, а из внутренней
установки рел игиозного сознания, не придающего значения визуальным символам.
При общем сдержанном отношении к изображениям в христианстве и иудаизме
первых веков нашей эры, в дальнейшем распространенность изобразительной деятельности и взгляды на сущность, назначение и необходимость религиозных изображений
в двух монотеистических религиях резко разошлись. Причину такого расхождения
следует искать прежде всего в отличии иудейского и церковно-христианского религиозного сознания, сознания характера связи, которая существует между Богом и человеком, между миром и Богом. При наличии общего с иудаизмом монотеистического
базиса, утверждающего единственность, трансцендентность и нематериальность
Бога, специфика церковно-христианского религиозного сознания определяется верой
в соединение божественного и человеческого во Христе и в Церкви, понимаемой как
его «мистическое тело». Отсюда следует вера в возможность достижения единства
12
В видении пророка Иезекииля включает 4 существ: человека, льва, орла, быка.
Это, в частности, может служить обоснованием издавна существовавшей в иудаизме практики создания иллюминированных рукописей Библии.
13
14
человека и Бога; в то, что человек может стать богочеловеком; в то, что не только его
душа, но и плоть может обожествиться, стать нетленной и бессмертной. Этот процесс
начинается здесь и теперь, хотя окончательно должен завершиться в будущем мире.
Христианский взгляд на мир устраняет разорванность человеческого и Божественного,
Творца и творения. Оппозиция естественного и сверхъестественного, чувственного
и сверхчувственного уровней бытия оказывается снятой в реальности Церкви. Церковный вариант христианства в некоторой степени ремифологизирует религиозное
сознание иудейской и раннехристианской традиции, утверждая возможность преображения материи божеством, возможность их соединения и взаимопроникновения. Такому мировосприятию соответствует вера в то, что реликвии (мощи святых
и предметы, некогда находившиеся в соприкосновении с Христом, Богоматерью или
святыми, а также изображения, прославившиеся чудесами, т. е. уже являвшие благодать) обладают особой святостью, их материя проникнута Божественным и может
излучать его, оказывая обоживающее воздействие на человека14. Специфика церковнохристианского религиозного сознания порождает и особое отношение к культовым
символам в целом: чувственно воспринимаемые предметы, образы, действия в рамках
церковного культа служат не просто средствами обращения к Богу, они не только
указывают на Божественное, но и являют его, приобщают к нему. Христианская литургия, в особенности евхаристия, служит воссозданию, осуществлению посредством
символов Божественной реальности и вхождению в нее человека. Для «церковного»
христианства15 культовые символы являются важнейшим и необходимым (хотя
и не достаточным)16 средством спасения, вне Церкви и ее культа человек не может
обрести спасение, достичь бессмертия и единства с Богом. Религиозные изображения
служат той же цели, что и остальные символы, — они реально являют божественное
и способствуют соединению с ним (в православии)17 или показывают, демонстрируют
его, являясь чувственной опорой для возвышения человека к Богу и соединения с ним
(в католицизме)18. Отсюда внутреннее тяготение к созданию изображений в христианстве и признание их необходимости для церковного культа и для спасения.
Как и христианское, иудейское отношение к использованию изображений в религиозной практике во многом определяется спецификой понимания связи между Богом
и миром, Богом и человеком. Иудаизму присущи представления не только о трансцендентности Бога по отношению к миру, но и об имманентном присутствии Бога в мире19.
Понимание характера и степени выраженности Божественного в мире, а также способа
приближения человека к Богу варьируется в широких пределах — от рационализма
средневековой еврейской философии до мистики Каббалы. В рационализме больше
подчеркивается трансцендентность Бога, но признается и имманентное проявление
воли Бога в мире: мир существует отдельно от Бога, а не в Боге, но без Бога существо14
См.: Бельтинг Х. Образ и культ. История образа до эпохи искусства. — М., 2002. — С. 32.
Имеются в виду «церковные варианты» христианства — православие и католицизм.
16
Необходима синэргия, соработничество двух воль — божественной, являемой через символ,
и человеческой — воспринимающей. Если нет ответного движения в душе человека, то символ
не действенен.
17
Здесь изображение — необходимый элемент храма.
18
Изображение — необязательный, но значимый элемент храма.
19
Христианство унаследовало эти представления о Боге, подвергнув их определенной
трансформации.
15
15
вать не может. В мистической картине мира больше подчеркивается имманентность
Бога, но признается и его трансцендентная сущность: мир является результатом раскрытия Бога, но Бог не растворяется в мире, не совпадает с ним. Вся область между
рационализмом и мистикой, внутри которой лежит и традиционное нерефлексивное
религиозное сознание иудаизма во множестве его проявлений, — это определенный
баланс трансцендентного и имманентного с сохранением и того и другого20. Для
традиционного иудаизма имманентное присутствие Бога в мире выражается прежде
всего в проявлениях его воли21. Не случайно раввинистические авторитеты стремятся
разрабатывать в своих сочинениях прежде всего вопросы галахи, т. е. нормативного
законодательства, обеспечивающего выполнение воли Бога, поддерживающей порядок сотворенного мира. Отношения Бога с миром выстраиваются как изъявления
воли, заключающиеся в сотворении и поддержании тварного мира. Для поддержания
порядка в мире Бог дарует Израилю Тору — закон, от выполнения которого зависит
благоденствие не только избранного народа, но и в конечном итоге всего человечества. Отношения человека с Богом выстраиваются как «ответ Богу» — принятие Торы
в качестве законодательства и следование ей означают исполнение Божественной воли
и способствует сохранению миропорядка.
Вместе с тем иудаизм не отрицает и возможности непосредственного присутствия Бога в мире, что ведет к признанию наполненности Божественным избранных
материальных объектов, возможности освящения, мистического преобразования
пространств и предметов, находящихся в соприкосновении с Богом. На сегодняшний
день единственным сакральным предметом в иудаизме признается Тора, священный
текст — материальный объект особого рода, который не просто указывает на высший
смысл, но содержит его. Это слово Бога, посредством которого он творит и поддерживает мир, это Бог в его самораскрытии людям. В современном мире священными,
наполненными Божественным присутствием считаются предметы, связанные исключительно с текстом Торы: свитки, тфиллины, мезузы. Наиболее священен для
иудеев свиток Торы, его сакральная значимость определяется тем, что он содержит
Божественное Слово во всей его полноте. Бог присутствует в нем, открывая себя через
Слово. Тора — это «проявление Божественной мудрости в сотворенном Им мире;
однако выражается она в нем в виде конечных форм, таких как слова, и даже в виде
материальной субстанции, переносящей слова, раскрывающие эту мудрость миру
действия»22. Поэтому сами свитки (а не только текст) требуют почтительного к себе
отношения — их коронуют, целуют, к ним нельзя прикасаться руками.
Иудеи верят, что Шхина, т. е. Бог, раскрывающий и являющий себя людям, «Слава
Божья», сходила к Моисею на горе Синай, наполняла Святая Святых скинии и первого храма. Пространство храма имело статус сакрального, а предметы, находившиеся
внутри него, воспринимались в качестве священных. Совершенно особого рода объектами являлись изображения херувимов, находившиеся на крышке ковчега завета
в Святая Святых первого храма. Они представлялись буквально «наполненными»
20
См.: Полонский П. Введение в философию иудаизма. Лекция 2. http://www.machanaim.org/
philosof/in_ph.htm
21
См.: Полонский П. Евреи и христианство. Несовместимость двух подходов к миру. Ч. 1. Гл. 3.
URL: http://www.machanaim.org/philosof/in_c-book.htm
22
Штейнзальц А. Роза о тринадцати лепестках. Иудаизм в свете Каббалы. Гл. 5. URL: http://
ligis.ru/librari/2435.htm
16
Божественным присутствием, ведь именно в пространстве между ними пребывала
Шхина23. В Талмуде есть упоминания о том, что крылья херувимов смыкались, когда
Израиль исполнял волю Бога24. Представления о возможности взаимовлияния материального и Божественного лежали и в основании признания особой значимости
храмового ритуала — комплекса определенных материально осязаемых действий,
важных для поддержания отношений еврейского народа с Богом.
В период второго храма религиозное сознание иудеев претерпевает постепенные
изменения. К концу этого периода посредническая роль священства и храмовый ритуал
перестают восприниматься в качестве единственно возможного варианта отношений
человека и Бога. Происходит децентрализация иудаизма, базирующегося вокруг
единого центра — храма и священства, осуществляющего протекцию перед Богом
за весь народ Израиля. Идея коллективной ответственности народа уступает место
идее личной ответственности человека перед Богом. Так, для фарисеев, являвшихся
выразителями новых веяний, наибольшую важность приобретают представления
о бессмертии души, воскресении из мертвых и посмертном воздаянии, а главной
задачей становится спасение индивидуальной души, зависящее от усилий личности
в следовании предписаниям Торы. При этом отношения человека с Богом приобретают
личностный характер: индивидуальная или коллективная молитва представляется
теперь не менее значимой для спасения, чем храмовый ритуал, связанный с совершением различного типа жертвоприношений, возлияний и воскурений. В эпоху второго
храма возрастает роль молитвы в составе храмового богослужения, а также возникают
и получают все большее распространение «дома молитвы», синагоги25. Представления
о необходимом характере посреднических действий священства постепенно уступают
место ощущению непосредственной связи человека с Богом26. Снижению роли чувственных объектов и ритуальных действий в религиозной практике соответствует
дальнейшая демифологизация религиозного сознания, более решительное разведение
двух уровней реальности. Неприятие в I в. н. э. Христа в качестве богочеловека и мессии знаменует собой самоопределение иудаизма в качестве религии, принципиально
отрицающей возможность взаимопроникновения Божественного и материального.
По-прежнему утверждая присутствие воли Бога в мире и взаимную устремленность
мира и Бога, иудаизм отказывается от признания возможности преображения материи
божеством. В отличие от христианства, объединение сверхчувственной и физической
реальности не рассматривается здесь даже в качестве цели и идеала существующего
23
Шмот (Исход) 25:22.
Идель М. Каббала: новые перспективы. — Иерусалим; М., 2010. — С. 279, 283. Два херувима воспринимались как материальные проявления двух Божественных качеств — милосердия
и правосудия. Позднее Каббала истолковывала процесс смыкания крыльев как результат смягчения
правосудия путем усиления противоположного ему милосердия в ответ на исполнение Израилем
Божественной воли.
25
Шиффман Л. От текста к традиции. История иудаизма в эпоху второго храма и период Мишны и Талмуда. — Иерусалим; М., 2002. — С. 158. Туваль М. «Я стал для них святилищем малым»:
синагога и трансформация античного иудаизма» // Лехаим. — Май 2009. URL: http://www.lechaim.
ru/ARHIV/205/tuval.htm
26
Храм сохранял свое прежнее значение в сознании евреев в качестве гарантии пребывания
Бога среди народа Израиля, и поэтому разрушение храма воспринималось как тяжелая утрата,
но к этому моменту жертвоприношения уже не играли главную роль в религиозной практике и храмовый ритуал достаточно безболезненно был заменен на синагогальный.
24
17
мира. Царство Небесное представляется как идеальное общество, основанное на праведности, в котором «притеснителя не станет, грабеж прекратится, попирающие исчезнут с земли» (Ис. 16:4). Предполагается, что мир станет совершенным, а человек
бессмертным — человеческим телам будет дарована вечная жизнь, но этот процесс
не рассматривается как преобразование материального в Божественное, как «обожение» плоти. Материальное будет приведено в согласие с волей Бога, но не сможет
стать вместилищем Божественного ни при каких обстоятельствах27.
В иудаизме трансцендентализм сочетается с признанием имманентного присутствия Божественного в мире и, в исключительных случаях, с признанием возможности
преображения Божественным материальных объектов — храма, Торы, предметов,
с ними связанных. Но в целом Бог и мир мыслятся как два разных уровня реальности,
соединение которых представляется возможным лишь в отдельных точках, но никогда
достижимым полностью. В христианстве же обожение предстает как общая цель творения, а предметы, наполненные Божественным, рассматриваются как стягивающие
два уровня реальности и способствующие их полному соединению в дальнейшем.
Христианство, догматика которого начала складываться со II в., усвоив в целом
представления о Боге современного ему иудаизма, придало новое значение идее его
имманентного присутствия в сотворенном мире. Если традиционная линия иудаизма
признает, что Бог присутствует в мире преимущественно в виде своей воли, а человек
имеет дело лишь с ее последствиями и проявлениями и благодаря их пониманию может
приблизиться к Богу, то христианское представление об имманентном присутствии
Божественного делает акцент на наличии Божьих замыслов в вещах чувственного мира.
Христианское осмысление возможности и характера имманентного присутствия Бога
в мире развивалось в направлении, подтверждающем возможность пребывания Божественного в материальных средах и имело далеко идущие последствия. Исходной точкой
для развития такого рода представлений было признание возможности соединения
тварного с Божественным в личности Христа и вера в его посредническую функцию,
облегчающую контакт человека с Богом. Следствием утверждения представлений о воплощающих и посреднических возможностях материального явилось «символическое
видение» Вселенной в средневековом христианстве. Тварный мир рассматривался
как «шифр», посредством которого Бог открывает себя миру и в котором каждый
элемент может служить для человека ступенью приближения к Богу28. Каждая из сотворенных вещей в большей или меньшей степени содержит в себе отблеск божества,
и поэтому использование материальных объектов в качестве опор для человеческого
сознания, стремящегося к Богу, не представляется невозможным или бесполезным.
Это восхождение от материального мира к нематериальному Ареопагит описывает
как «анагогический подход», т. е. «метод постепенного восхождения». Все культовые
символы, в том числе изображения, обладают для христианства ценностью, поскольку
«они поднимают нас от чувственного к познаваемому, от священных символических
образов к простым вершинам небесной иерархии» 29.
Понимание раввинистическим иудаизмом имманентности Бога лишь как присутствия его воли в мире подчеркивает инаковость мира по отношению к Богу и соответствует иудейскому ощущению разрыва между Творцом и творением, который не может
27
28
29
18
Исключением, вероятно, представляется пространство восстановленного храма.
Эко У. Искусство и красота в средневековой эстетике. — СПб., 2003. — С. 71–76.
Дионисий Ареопагит. О небесной иерархии. — СПб., 1997. — С. 11.
быть восполнен при помощи культовых символов. Чувственные вещи в качестве опор
для души в ее подъеме к Богу представляются ненужными. Здесь важна только воля
человека и ее способность следовать воле Бога. Иудаизм утверждает одновременно
наличие пропасти между миром и Богом и в то же время указывает на существование
мостика — единственного мостика между Божественным и тварным — человеческой
души, созданной Богом по своему подобию и способной к уподоблению ему. Это
наиболее приближенный, непосредственно связанный с Богом элемент творения,
поэтому любые символы и материальные объекты в качестве посредников оказываются здесь ненужными30. Осознание разрыва между Богом и созданным им миром
и необходимости его самостоятельного преодоления человеком ведет к отрицанию
значения чувственных опор в религиозной практике, признанию их несущественности для постижения Бога и приближения к нему, что привело к отсутствию интереса
к использованию изображений.
л и т е рат у ра
1. Бельтинг Х. Образ и культ. История образа до эпохи искусства. — М., 2002.
2. Ганцфрид Ш. «Кицур Шулхан Арух». — М., 1999.
3. Дионисий Ареопагит. О небесной иерархии. — СПб., 1997.
4. Идель М. Каббала: новые перспективы. — Иерусалим; Москва, 2010.
5. Полонский П. Введение в философию иудаизма. URL: http://www.machanaim.org/philosof/
in_ph.htm
6. Полонский П. Евреи и христианство. Несовместимость двух подходов к миру. URL:
http://www.machanaim.org/philosof/in_c-book.htm
7. Туваль М. Я стал для них святилищем малым»: синагога и трансформация античного
иудаизма // Лехаим. — Май 2009. URL: http://www.lechaim.ru/ARHIV/205/tuval.htm
8. Шиффман Л. От текста к традиции. История иудаизма в эпоху второго храма и период
Мишны и Талмуда. — Иерусалим; Москва, 2002.
9. Штейнзальц А. Роза о тринадцати лепестках. Иудаизм в свете Каббалы. URL: http://
ligis.ru/librari/2435.htm
10. Эко У. Искусство и красота в средневековой эстетике. — СПб., 2003.
11. Caro Joseph ben Ephraim. Code of Hebrew Law. Shulhan Arukh. Yoreh Deah. — Montreal,
1954.
12. Rabbi Moshe Ben Maimon (Rambam) Mishneh Torah. — Vol. 3: Hilchot Avodat Kochavim
(Worship of Stars). — Moznaim, 1990.
30
Кроме Торы.