Православие и глобальный плюрализм

Электронный научный журнал
«Вестник Нижегородского института управления РАНХиГС»
Православие и глобальный
плюрализм
Peter L. Berger “Orthodoxy and Global Pluralism”/
Demokratizatsiya. 2005. Vol.13. № 3. pp. 437-447.
Перевел Шангин Н.В.| Россия, Н. Новгород, НИУ РАНХиГС,
преподаватель кафедры социологии и психологии
Питер Людвиг Бергер – американский лютеранский теолог и социолог австрийского происхождения. Российскому читателю известен в основном по произведению «Социальное конструирование реальности: трактат по социологии
знания» (1966, русский перевод осуществлен в 1995 г.), написанному в соавторстве с Томасом Лукманом, а также по книге «Священная завеса» (“The Sacred
Canopy: Elements of a Sociological Theory of Religion”, 1967). Автор многочисленных трудов по теоретической социологии, социологии религии, а также глобализации и проблемам развития стран третьего мира.
Аннотация: В то время как ученые все более осознают важность религии в
мировых делах, некоторые из них начинают задаваться вопросом о том, являются ли отдельные религиозные традиции совместимыми с институтами и
ценностями либеральной демократии. Учитывая 350 миллионов православных
христиан по всему миру, а также их громадное политическое и экономическое
значение во множестве стран, которые они называют своим домом, понимание
православия важно для понимания современного мира. Современность подтачивает гомогенность, которая является отличительной чертой традиционных
обществ, и это влечет за собой расовый, этнический и религиозный плюрализм.
Чтобы эффективно пережить эту ситуацию, религиозные институты должны
развивать способность функционировать как добровольная ассоциация. Ничто
в истории православия не подготовило его к такому повороту событий и по всей
вероятности Россия это единственная страна, где традиционные отношения
симфонии имеют шанс на продолжение.
Abstract: As scholars become more aware of the importance of religion in world affairs,
several have begun to ask whether specific religious traditions are compatible with the
institutions and values of liberal democracy. With approximately 350 million Orthodox
Christians in the world, and given the great political and economic importance of the many
countries they call home, an understanding of Orthodox Christianity is of importance
for a general understanding of the contemporary world. Modernity undermines the
homogeneity that characterizes traditional societies, and it brings about racial, ethnic,
and religious pluralism. To survive effectively in this situation, a religious institution
must develop the capacity to function as a voluntary association. Nothing in its history
has prepared Orthodoxy for such an eventuality, and in all likelihood Russia is the only
country where a traditional relationship of sinfonia has a chance of continuing.
Ключевые слова: христианство, плюрализм, православие, религия.
Key words: Christianity, pluralism, orthodoxy, religion.
2015 , вып. 3
Питер Людвиг Бергер (пер. Н.В. Шангин)
11
сентября 2001 года и последующие события привели к беспрецедентному вниманию к религии в медиа, академических кругах
и народном воображении в западных странах.
Понятно, что наибольшее внимание привлек
ислам, и его оценки были по преимуществу
уничижительными. Но также имело место признание как того, что существуют религиозные
традиции, которые не являются приверженцами терроризма, так и того, что есть ситуации,
когда в которых религия играет позитивную
роль. Особый интерес вызвал вопрос о совместимости отдельных религиозных традиций с
институтами и ценностями либеральной демократии.
Примерное количество православных христиан в мире – 350 миллионов. (Термин «православие» несколько гибок: иногда туда включают
только церкви подчиненные константинопольскому патриархату, иногда также включают так
называемые нехалкидонские церкви, такие как
Армянская и Коптская). Многие страны с населением, где большинством являются православные, имеют громадное политическое и экономическое значение. Поэтому лучшее понимание православия это не что-то, чем должны
интересоваться только теологи и исследователи
религии, а нечто важное для понимания современного мира.
Моя статья написана с точки зрения социальной науки. Не будучи сам православным, я не
могу высказывать нормативные суждения или
давать предписания с православной точки зрения. (Сам я теологически либеральный лютеранин и, хоть я и испытываю очень сильную симпатию к православию, у меня нет желания «пойти искупаться в Босфоре», если воспользоваться
красочным выражением, которое используется
для обозначения обращения в православие).
Однако, в конце этой статьи, я делаю несколько
замечаний относительно того, почему будущее
православия должно быть связано с религиозным отношением к другим, не являющимся частью данной традиции.
Перед непосредственным обращением к
теме православия, я думаю, что было бы полезно сделать несколько важных замечаний относительно места религии в сегодняшнем мире.
Несмотря на многочисленные свидетельства
обратного, многие люди (не в последнюю очередь христианские теологи) продолжают придерживаться той точки зрения, что мы живем
2
в секулярную эпоху. (Я сам разделял подобные
взгляды на ранних этапах моей карьеры социолога религии, но потом переменил воззрения,
причем сделал это не из-за философского или
теологического пересмотра своих взглядов, а
под давлением эмпирических данных.) Проще
говоря, современность неизбежно вызывает
упадок религии или, говоря другими словами,
модернизация означает секуляризацию. Это не
повод для пересмотра полемики относительно
данного предмета, которая продолжается несколько десятилетий. Сегодня большинство
исследователей религии согласны относительно того, что теория секуляризации убедительно опровергнута. Далекая от того, чтобы быть
охарактеризована как секулярная, наша эпоха
является свидетелем масштабного взрыва религиозного энтузиазма. Современная эпоха религиозна как никакая другая; в некоторых местах
религиозности больше, чем в других. Есть два
очень интересных исключения из этого обобщения. Одно из них географическое: Западная
и Центральная Европа действительно отмечены заметным упадком религии, порожденным
феноменом, который я называю «Евросекулярность», так как он стал важным компонентом
европейской культурной идентичности. Другое
исключение социологическое: относительно
небольшая, но влиятельная интернациональная интеллигенция, для которой секулярность
не просто процесс, но, по крайней мере для некоторых ее представителей, вопрос принципа.
Оба этих исключения важны для православия
– не везде, но в некоторых странах.
Что современность действительно несет с собой, более или менее неизбежно, так это плюрализм. В широком смысле, он может быть
определен как сосуществование в условиях
гражданского мира различных расовых, этнических или религиозных групп в одном обществе. Религиозный плюрализм, который нас
интересует в рамках данной статьи, является
частью более общего явления. Нет большой загадки в том, как современность достигла такого
результата. На протяжении почти всей истории
большинство людей жили в гомогенных сообществах, которые очень мало контактировали с
чужаками, а если контакт и осуществлялся, то
в большинстве случаев носил антагонистический характер. Современность подрывает эту
гомогенность. Она приводит к тому, что члены
сообщества и чужаки постоянно «трутся» друг
«Вестник Нижегородского института управления РАНХиГС»
Православие и глобальный плюрализм
около друга – или физически (посредством урбанизации и путешествий) или виртуально (посредством массовой литературы и современных
средств массовой коммуникации). Плюрализм
становится проникающим повсюду фактом социальной жизни, но он также проникает и в
сознание индивида. Этот процесс неуклонного распространения плюрализма идет уже на
протяжении долгого времени в жизни людей,
живущих в современных и переходящих к современности обществах. Глобализация означает просто ускорение и интенсификацию этого
процесса и распространение его по всему земному шару. Даже самые исполненные энергии
антропологи и турагенты, специализирующиеся на экотуризме, испытывают значительные
трудности с тем, чтобы найти место, которое бы
осталось не затронуто плюрализмом.
Религиозный плюрализм, который не так давно ассоциировался только со сравнительно небольшим числом стран (таких как США), становится таким же глобальным. Нельзя сказать, что
это совершенно новый феномен. Религиозный
плюрализм существовал в поздний Эллинистический период, вдоль Великого шёлкового пути
в Центральной Азии, в Индии времен Моголов,
а также в гогенштауфеновской Сицилии (обычно концентрируясь в городах). Но его границы
и интенсивность сегодня беспрецедентны. Римско-католическая церковь всегда была глобальной институцией. Но сегодня миссионеры пятидесятников разворачивают свою активность
среди майя в Гватемале, а также в Непале и Сибири. Их число по всему миру оценивается по
меньшей мере в 250 миллионов и большинство
из них находятся в тех странах, которые не знали
протестантства до этого. Фильм «Иисус», спродюссированный Американской Евангельской
организацией, переведен на более чем тысячу
языков [По состоянию на июль 2015 года – 1336
языков. Источник – http://www.jesusfilm.org/
film-and-media/statistics/languages-completed. –
Примечание переводчика] и был показан даже в
глухих индийских деревнях. Но Индия вернула
комплимент. Кришнаиты танцуют и поют в городах Европы и Америки. В западных странах
уже десятки тысяч обратились в буддизм. Подобные примеры можно найти по всему миру.
Религиозный плюрализм имеет важные последствия как на институциональном уровне,
так и на индивидуальном уровне сознания. На
институциональном уровне он означает, что
Электронный научный журнал | 2015 , вып. 3
любая религиозная монополия подрывается и,
в конечном счете, претерпевает серьезные изменения или совсем исчезает. Религиозные организации уже не могут считать чем-то само собой разумеющимся, что разборчивое население
будет принимать их власть над душами. Вернее
то, что люди должны быть убеждены ими для
принятия такой власти. Иначе говоря, создается что-то вроде религиозного рынка, а индивиды сейчас могут выбирать себе религию. Это
важно для понимания двух аспектов развития.
Во-первых, процесс религиозной плюрализации зримо усиливается в том случае, если значительное число религиозных организаций
соревнуются друг с другом (как было в случае
Америки со времен колонистов). В такой ситуации рыночный эффект наиболее очевиден. Но
даже если одна религиозная традиция рассчитывает на большинство как на своих номинальных приверженцев, то индивиды по крайней
мере имеют право отвергнуть организацию, которая представляет данную традицию. В таком
случае существует рынок по меньшей мере двух
соревнующихся – старая организация и рассеянное (хотя иногда бывает и организованное)
сообщество отвергнувших (большинство католических стран в Европе являются хорошей
иллюстрацией). И второе, плюрализм зримо
усиливается в том случае, если существует политически и юридически гарантированная свобода вероисповедания. В этом случае религиозные организации не могут более полагаться на
государство в деле заполнения своих церквей.
Это типичная ситуация для либеральных демократий. Но свобода вероисповедания, иногда с
определенными ограничениями, также распространяется и в недемократических регионах
(в качестве примера можно привести Австрию
времен Габсбургов и Пруссию Гогенцоллернов).
Даже если государство сопротивляется распространению религиозного плюрализма (как мы
видим это сегодня во множестве стран), последний тем не менее будет медленно распространяться как результат вышеупомянутых сил модернизации и глобализации.
Движение религии от чего-то само собой разумеющегося к возможности выбора имеет важные последствия также на уровне индивидуального сознания. Это означает, если говорить
просто, что религия двигается от уровня самоочевидной истины к уровню решений. Иначе
говоря, религиозной определенности теперь
3
Питер Людвиг Бергер (пер. Н.В. Шангин)
значительно труднее достичь. Религиозное решение может быть страстной приверженностью (как Кьеркегоровский «прыжок веры»),
так и, что встречается значительно чаще, менее
эмоционально окрашенным потребительским
выбором (что выражается в американской фразе «религиозные предпочтения»). В любом случае, индивид оказывается предоставлен только
самому себе, чтобы уяснить для себя – как и во
что он верит в своей изначальной религиозной
традиции. Это не обязательно влечет за собой
изменение того, во что человек верит и его религиозных практик, но изменяет то, как человек верит и как он осуществляет религиозные
практики. И даже если индивиды решат укрепиться в наиболее консервативной версии традиции, они будут знать, что именно они сделали этот выбор, то есть это уже не что-то само собой разумеющееся для них – и, по крайней мере
в принципе, это решение может быть отменено
когда-нибудь в будущем. В этом и заключается
гигантское различие между традицией и неотрадиционализмом.
Плюрализм изменяет отношения между религиозными организациями и их последователями, государством и всеми остальными.
Миряне, состоящие из добровольно присоединившихся потребителей, получают все большую власть над духовенством или другими
религиозными авторитетами. Разделение государства и религии становится социальной
реальностью еще до того, как это становится
закреплено юридически. Различные религиозные организации становятся более уважительными по отношению друг к другу и, раньше
или позже, вынуждены сотрудничать для того,
чтобы снизить или отрегулировать соревнование между собой (экономический базис, так
сказать, экуменизма). Классики Макс Вебер и
Эрнст Трёльч выделяли две социальные формы
религии – церковь, в которой каждый рожден
– и секта, в которую каждый пришел. Ричард
Нибур утверждал, что американская религиозная история вывела третий тип – деноминацию
– организацию, которая больше похожа на церковь, нежели на секту, но в которую индивиды
вступают добровольно и в которой принимается право других церквей на существование. Деноминация является добровольной религиозной ассоциацией. Плюралистическая ситуация
вынуждает церкви становится деноминациями
де-факто даже в том случае, если их собствен4
ная теологическая позиция по данному вопросу противится этому.
Неотрадиционализм (или фундаментализм,
если вам так угодно – сам я не очень люблю
этот термин) может принимать две формы. В
обоих случаях, это проект восстановления религии, как того, что само собой разумеется и
является тем, что не подлежит сомнению. Усилия направляются на то, чтобы вернуть общество к такому состоянию, при котором религиозная традиция вновь воспринималась как
нечто само собой разумеющееся. Это требует
установления некоей формы тоталитарного
режима потому, что контакты с теми людьми,
которые создают неопределенность, должны
быть строго контролируемы. Этот проект достаточно проблематичен в современных условиях, что показывает сегодня судьба тоталитарных режимов. В другом случае, религиозная
структура должна быть создана из тех, для кого
традиция является чем-то само собой разумеющимся. Это, конечно, классический сектантский вариант – субкультура тех, кто обладает
мнимой правдой, покинувших общую культуру
с ее гнусными целями. Этот вариант потребует некоего минитоталитаризма в современных
условиях, так как контакты с турбулентным
миром плюрализма по ту сторону сообщества
должны быть строго ограничены, с жестким
и постоянно поддерживаемым контролем над
коммуникациями и взаимодействиями. Это довольно сложно.
Суммируя все вышесказанное, плюралистическая ситуация характеризуется тем, что религия теряет свой самоочевидный статус как
в обществе, так и в сознании индивидов. Для
эффективного выживания в сложившейся ситуации, религиозные организации должны выработать способность функционировать как деноминации, то есть как добровольные ассоциации; однако, такая социальная форма может
быть, а может и не быть легитимирована теологически. Можно сказать, что, в силу хорошо известных исторических причин, протестантизм
имеет сравнительное преимущество в этом
смысле. (Хотя это не совсем верно по отношению к каждому направлению протестантизма,
но подходит к тому, что британский социолог
Дэвид Мартин метко назвал «буржуазная ось
Амстердам-Лондон-Бостон».) Римско-католическая церковь, после долгого периода отчаянного сопротивления стала весьма успешно адап-
«Вестник Нижегородского института управления РАНХиГС»
Православие и глобальный плюрализм
тироваться к ситуации плюралистического соревнования и легитимировала эту адаптацию
теологически в декларации религиозной свободы, начиная со Второго Ватиканского собора. (Показательно, что значительное влияние
на этот процесс оказал Джон Кортни Мюррей,
американский иезуит.)
Раннее христианство, в силу различных причин, существовало в качестве добровольной ассоциации как в греческой, так и в латинской части Римского мира. После правления Константина Восточная Церковь существовала в рамках четырех социальных форм: (1) как государственная церковь – сначала в Византии, потом
в России, а затем в независимых государствах,
образовавшихся в результате распада Османской империи; (2) как более или менее терпимое меньшинство под властью мусульман, как
в османской системе миллетов; (3) как преследуемое сообщество под властью коммунистов;
и (4) как сообщество в диаспоре, преимущественно в этнических анклавах в Западной Европе и в Америке. Само собой разумеется, что
эти формы социального существования различны по своему характеру, однако все они имеют
одну общую черту: ничто в истории православия не подготовило его к тому, чтобы функционировать как добровольная ассоциация.
Окончание в следующем номере.
Электронный научный журнал | 2015 , вып. 3
5