Щавославное богословское офаЗованче Епископ КАЛЛИСТ ДИОКЛИЙСКИЙ Оксфорд. Оксфордский университет Священное Писание и святые Отцы о богословском образовании Что есть богословие? На совещании представителей богословских школ, посвя­ щенном богословскому образованию, уместно задать самим себе первостепенной важности вопрос: что есть богословие? Каким образом Св. Писание и Отцы Церкви понимают на­ значение богослова? Обращаясь к Библии, мы сразу же сталкиваемся с пора­ зительным и замечательным фактом: нигде ни в Ветхом, ни в Новом Завете мы ни разу не встречаем слов "богословие", "богослов" или "богословствовать". Очевидно, это не биб­ лейские термины. Кроме того, мы можем отметить, что ни один из Двенадцати, призванных Христом, не обучался в бо­ гословской школе. Только с течением времени термин богословие входит в христианский лексикон. Апологеты второго века относи­ лись к этому слову с подозрением, поскольку д л я них оно прежде всего означало религиозные спекуляции мыслите­ лей-язычников. Тем не менее однажды оно было использо­ вано в христианском смысле Афинагором Афинским для обозначения веры в Пресвятую Троицу. Использование слова "богословие" в христианстве установилось благодаря алек­ сандрийцам: Клименту и в значительно большей степени Оригену. Знаменательно также, что именно в Александрии появилась первая хорошо о р г а н и з о в а н н а я богословская школа, знаменитое катехизическое училище, последова­ тельно возглавлявшееся Пантеном, Климентом, Оригеном и епископом Дионисием Александрийским. Позднее, в ви- 142 з а н т и й с к и й период, главный центр богословского образо­ вания переместился в патриаршую академию в Константи­ нополе. Отметив, что богословие не является библейским сло­ вом и что лишь постепенно оно сделалось частью христи­ анского словаря, мы можем сделать еще одно замечание. Пользуясь этим термином, греческие Отцы употребляли его в з н а ч е н и и , заметно отличающемся от того, в каком оно обыкновенно понимается сегодня. Например, Евагрий П о н т и й с к и й , ученик Каппадокийцев и пустынных отцов, в своем известном афоризме замечает: "Если ты богослов, то ты будешь чисто молиться; и если ты чисто молишься, то ты богослов". Богословие, утверждает св. Диадох Ф о т и кийский (V век), "сообщает душе величайший из даров, соединяя ее с Богом неразрушимым союзом". Для Петра Д а м а с к и н а богословие — наивысшая из восьми степеней духовного созерцания, эсхатологическая реальность буду­ щего века, позволяющая нам выйти за пределы самих себя в "экстатическом восхищении". Эти три примера свидетельствуют, что для святых от­ цов богословие означало нечто значительно большее, чем то, что мы обычно понимаем под ним теперь. Конечно, для них, так же, как и для нас, богословие означало сис­ тематическое изложение христианского учения с привле­ чением познавательных способностей человеческого разу­ ма, поскольку он есть дар Божий и им нельзя пренебрегать. Но для Отцов оно имело и значительно более глубокий смысл: видение Бога — Троицы, предполагающее не п р о ­ сто работу разума, но участие целостной человеческой лич­ ности, включая и способность интуитивного духовного постижения (vo-Sg), и сердце (кар81а) в библейском и свя­ тоотеческом, а не в современном значении слова. Другими словами, ВесЛоу'кх есть не что иное как весор'юс: созерцание, предполагающее непосредственное общение с ж и в ы м Б о ­ гом и неразрывно связанное с молитвой. Не может быть истинного богословия, не являющегося составной частью служения Богу: всякое подлинное богословие литургично, доксологично, мистично. 143 Это святоотеческое понимание богословия прекрасно обоб­ щено современным греческим богословом Христосом Яннарасом: "В традиции Православной Церкви богословие имеет значение весьма отличное от того, которое мы придаем этому слову ныне. Это есть дар Божий, плод внутренней чистоты духовной жизни христианина. Богословие отождествляется с видением Бога, с непосредственным видением личного Бога, с личным опытом преображения твари нетварной благода­ тью". Таким образом, продолжает он, богословие не есть "те­ ория мира, метафизическая система", но "выражение и фор­ мулирование опыта Церкви: не интеллектуальная дисципли­ на, но опытное общение, причастие". Здесь содержится несколько ключевых слов, к которым мы будем возвращаться: дар, благодать, личный опыт, при­ частие, общение, внутренняя чистота, преображение, виде­ ние Бога. Если все это и означает богословие, мы имеем право за­ даться вопросом: может ли богословие быть предметом, изу­ чаемым в университетах и академиях? Имеем ли мы законное право устраивать экзамены по богословию, присуждать на­ шим студентам богословские степени и дипломы, различая их по результатам испытаний как "первых", "вторых", "тре­ тьих"? Во всяком случае очевидно одно: если богословие и должно изучаться и преподаваться в университетах и акаде­ миях, профессора и студенты всегда должны иметь в виду золотое правило свт. Григория Богослова: богословствовать "в духе рыбарей, а не Аристотеля". Четыре замечания о Богословии Хотя слово богословие и не содержится в Библии, в П и ­ сании немало текстов, говорящих о природе богословия. Рас­ смотрим некоторые из них. 1. "Бога не видел никто никогда; единородный Сын, су­ щий в недре Отчем, Он явил" (Ин. 1: 18). 2. "Ныне же, познавши Бога, или лучше, получивши по­ знание от Бога..!" (Гал. 4: 9). 3. "Теперь мы видим как бы сквозь тусклое стекло, гадательно" (1 Кор. 13: 12). 144 4. "Блаженны чистые сердцем, ибо они Бога узрят" (Мф. 5: 8). 5. "Остановитесь и познайте, что я Бог" (Пс. 45: 11). Эти пять текстов могут быть сведены к четырем ключевым словам: %&pva\\.a, uwtipiov, косЭсерстц, f)au%ia. Рассмотрим пос­ ледовательно каждое из ключевых слов. Последующими раз­ мышлениями я во многом обязан исследованию профессора Константина Скутериса "Значение терминов "богословие", "богословствовать" и "богослов" в учении греческих Отцов и церковных писателей до времени Каппадокийцев". 1. Хссршиа Богословие есть дар Божий, свободный и незаслуженный дар, дар благодатный. Современник и друг преподобного Мак­ сима Исповедника св. Фалассий Ливийский имел достаточ­ ное основание говорить о "желании всех желаний, о благода­ ти богословия". Иными словами, богословие означает не только наше человеческое исследование божественной жизни, но прежде всего наш ответ на Откровение Бога (Ин. 1: 18). Бого­ словие —- это не столько наши попытки найти и познать Бога, сколько взыскание и испытание нас Богом. В светских науках человек познает, в богословии же — человек познается Богом (Гал. 4: 9). Начало богословия находится скорее в Боге, нежели в че­ ловеке: Бог никогда не является пассивным объектом нашего познания, но всегда активный Субъект. Иными словами, бо­ гословие есть мудрость — не школьное изучение или позна­ ние, но именно мудрость. Но подлинная мудрость всегда есть Сам. Христос, живая и ипостасная Мудрость, "Божия Сила и Божия премудрость" (1 Кор. 1: 24). Христос Сам есть богосло­ вие; Он — Богослов, мы же являемся богословами в силу полученной от него харизмы. Подлинный богослов всегда есть 9eo5i8aKTo<;, "наученный Богом". Эта мысль хорошо раскрыта Оригеном. Богословие, утвер­ ждает он, есть "дыхание", "излияние" и "сияние окрест" Бога. "Чтобы быть достойным духовного знания, недостаточно на­ ших возможностей. Он есть Тот, Кто, богословствуя, откры­ вает истины о Боге Своим верным ученикам; а мы, пользуясь следами, которые они оставили после себя в своих писаниях, 145 обретаем таким образом исходную точку, отталкиваясь от которой, сами принимаемся за богословие". Рассуждая в том же духе, Дидим Слепец именует богословие "силой", "сла­ вой" и "энергией" Божией. В конечном счете это должно означать, что богословие предполагает личную веру. Конечно, человеческий разум име­ ет существенное значение, если мы хотим богословствовать на доступном языке, но наш разум может с пользой разви­ ваться только в пределах веры. "Credo ut intelligam ", — утверж­ дал Ансельм Кентерберийский: "Верю, чтобы понимать", — а не наоборот! 2. Mwrfiptov Святители Василий Великий и Григорий Богослов посто­ янно пользуются выражением "тайна богословия". В связи с этим имеет большое значение восстановить подлинный бого­ словский смысл слова тайна. Тайна не просто неразрешимая проблема, не головоломка, но нечто такое, что действитель­ но открывается нашему пониманию, хотя никогда не откры­ вается без остатка, поскольку простирается в божественную бесконечность. Таким образом, богословие, по слову св. Фалассия, есть тайна, потому что "оно превосходит наше разумение", п ы ­ таясь выразить человеческим языком то, что далеко выхо­ дит за пределы человеческого п о н и м а н и я . По словам про­ тоиерея И о а н н а Мейендорфа, богословие, есть "a la fois contemplation de Dieu et expression de l'lnexprimable", "од­ новременно и созерцание Бога и выражение Н е в ы р а з и м о ­ го". Т. С. Элиот называет богословие "вторжением в неизре­ ченное". "Любое богословское утверждение, — замечает свт. Василий, — не достигает цели по причине н е п о н и м а н и я говорящего". Наше понимание немощно, а наш язык еще менее совер­ шен. Согласно Каппадокийцам, как только богословие забы­ вает о неизбежной ограниченности человеческого понимания, подменяя неизреченное божественное Слово человеческой логикой, оно перестает быть теологией и снижается до уров­ ня технологии. 146 Это объясняет, почему наше богословие должно быть все­ гда выражено "гадательно" (1 Кор. 13: 12). Мы вынуждены пользоваться антиномиями и парадоксами, потому что мы простираем наш человеческий язык за свойственные ему пре­ делы. Желая объять, хотя и неадекватно, полноту божествен­ ной истины, мы оказываемся вынужденными делать утверж­ дения, внешне противоречащие одно другому. Не без основа­ ния кардинал Ньюман описывает работу богослова как "ут­ верждение и отрицание сказанного ради достижения поло­ жительного результата". Поскольку, таким образом, область богословия есть бо­ жественная тайна, наше богословское мышление должно быть одновременно и отрицательным и положительным, апофатическим и катафатическим. Мы уравновешиваем наши утверж­ дения отрицаниями, и эти отрицания дают нам возможность проникать посредством молитвы и богослужения в сияющий мрак Синая. Богословие, лишенное апофатического измере­ ния, становится точно, в каппадокийском значении терми­ на, простой "технологией". Мы не рассматривали катафатическое и апофатическое богословствование как альтернатив­ ные пути, каждый из которых является самодостаточным. Нет, они являются не взаимоисключающими, но взаимозависи­ мыми, причем не последовательно, а одновременно. Одно предполагает другое, и не может быть подлинного богосло­ вия, которое не было бы в то же время и катафатическим, и апофатическим. "Утверждение" и "отрицание" — составляю­ щие единого движения. 3 . К&варац; Поскольку богословие есть видение Бога и поскольку имен­ но чистые сердцем Бога узрят (Мф. 5: 8), истинное богосло­ вие всегда остается даром Божественной благодати, этот сво­ бодный дар требует со стороны человека всяческого соработничества, полной синэргии нашей воли: "Ибо мы соработники (auvepyoi) у Бога" (1 Кор. 3: 9). В этом смысле всякое богословие "теантропично". Человеческое соработничество заключается в нашей обращенности, открытости наших сер­ дец любви Божией, в полном преображении нашей жизни 147 через вселение в нас Святого Духа. Богословие — это ptoq, всеобъемлющий "образ жизни". Не может быть настоящего богословия без личного стремления к святости; истинные богословы — это святые. Поэтому несомненно опасным и вводящим в заблужде­ ние является наименование богословия "наукой", как если бы оно принадлежало к тому же уровню, что геология или зоология. Несомненно, даже геология или зоология требуют личного совершенствования; лишь немногие будут возражать против того, что наблюдатель является частью эксперимента. Но в геологии и зоологии в общем достаточно собрать с мак­ симальной точностью объективные факты и затем проанали­ зировать их с пониманием и бесстрастной строгостью. Личная нравственная жизнь геолога или зоолога не имеет при этом значения. В богословии такое невозможно. Оно охватывает челове­ ческую личность во всей полноте и от каждого требует ради­ кального личного преображения. Несомненно, богословие "научно" в том смысле, что оно также стремится и к точнос­ ти, и к интеллектуальной строгости. Хотя поведение многих христиан могло бы заставить нас мыслить иначе, в действи­ тельности мы не служим Царствию Божию неясной, беспо­ рядочной и ленивой мыслью. Это диаволу нравится неточ­ ность, нравится вводить в заблуждение, Дух же Святой ха­ рактеризуется прежде всего ясностью, прозрачностью и чис­ тотой. Но в богословии точность и интеллектуальная стро­ гость сами по себе не могут быть достаточными. От нас требу­ ется также, и в значительно большей степени, личное обще­ ние с Богом и личная любовь к Нему. Евагрий Понтийский подчеркивает эту мысль, уподобляя богослова св. евангелисту Иоанну на Тайной Вечери: Перси Господа есть знание Бога; Он, который покоится на них, есть богослов. Богословие предполагает непосредственную близость, по­ добную той, какой пользовался возлюбленный ученик Спа­ сителя. Прп. Максим Исповедник высказался еще смелее и более выразительно: "мистическое богословие" подразумева­ ет ёроткт! Щшащ — выход за пределы самого себя, проникну- 148 тый непреодолимым страстным стремлением к живому Богу. Без него невозможно быть богословом: богословие без лично­ го общения — лишь псевдобогословие. По словам св. Диадоха, нет ничего более скудного и бед­ ного, чем "философствующий о Боге ум, сам находящийся вне Бога", — предостережение, которое каждый из нас, пре­ тендующих на то, чтобы преподавать или изучать богословие, должен принять близко к сердцу! Путь катарсиса, ступить на который призван каждый бо­ гослов, требует от нас в особенности трех вещей: 1. Исходный пункт есть покаяние, цета\чжх, перемена ума. Это следует понимать в широком смысле, приданном ему митрополитом Даниилом Молдавским: "Не только пробуж­ дение и изменение ума, но также и суд, производящий пере­ ориентацию личности или общества", — не менее, чем ради­ кальное обновление. "Покаяние", хотя и является нашим ис­ ходным пунктом, представляет собой нечто присутствующее на всем протяжении нашей земной жизни, из чего мы никог­ да не можем выйти вплоть до нашего последнего вздоха: по­ добно умирающему авве Сисою в "Изречениях пустынных Отцев" мы можем сказать на смертном одре: "Не знаю, поло­ жил ли я хотя бы начало покаянию". 2. Очищение требует от нас аоклек;: непрестанного аскети­ ческого усилия в самом широком смысле слова. Свт. Григорий Богослов учит: "Желаешь стать богословом?.. Соблюди запо­ веди. Дела суть основа созерцания". Свт. Григорий Нисский говорит, что, если мы хотим заниматься богословием, наша жизнь должна соответствовать нашей вере; не может быть "православия" без "праводелания". ^"Асктузк;, ведущая нас к отказу от эгоцентризма и к смирению, не является индивиду­ альной, но церковной, предполагающей жизнь в сообществе, основанном на таинствах Крещения и Евхаристии. Алексей Хомяков выразил это следующим образом: "Никто не спасет­ ся в одиночку, каждый спасается в Церкви как член ее и в единстве со всеми другими членами." 3. Прежде всего, не может быть продвижения на пути бо­ гословского катарсиса без молитвы. Богословие и молитва свя­ заны по своей сущности. Вспоминая сказанные на кресте слова 149 благоразумного разбойника "Помяни меня, Господи, когда приидешъ в Царствие Твое!" (Лк. 23: 42), св. Модест Иеруса­ лимский (VII в.) называет эти слова OeoAxryta; знаменательно, что они представляют собой именно исповедание веры, ко­ торое также является и молитвой. "Богослов есть тот, кто мо­ лится": эти слова Евагрия должны предостерегать христиан от того, чтобы говорить (как это они часто делают): "Я — не богослов", — ибо в действительности они говорят тем са­ мым: "Я не молюсь и не особенно стремлюсь к этому". Будучи составной частью молитвы и богослужения, ис­ тинное богословие всегда доксологично. Богословствовать, как понимают это святые Отцы, означает прославлять Бога в сла­ вословиях и молитвах и конечно, самим становиться живым гимном во славу Божию. По словам Константина Скутериса, "целостная личность, переживающая таинство нового творе­ ния — иными словами, образованная посредством здравого учения и очищения, — становится непрестанным гимном и постоянным славословием Богу". Аналогично свт. Григорий Нисский замечает, что богословие соединяет нас с ангела­ ми, назначение которых есть по преимуществу славословия. Св. Диадох говорит, что "богословие" делает душу соучастни­ цей ангельской Литургии. Если богословие включает в себя все вышеназванное, мы можем задаться вопросом: кто из нас имеет смелость зани­ маться богословием? Кто из нас дерзнет назвать себя бого­ словом? Свт. Григорий Богослов, несомненно, одобрил бы нас за проявленную в этом отношении осторожность: фило­ софствовать о Боге можно не всякому: да, не всякому, — не настолько дешев и низок предмет — и, я добавлю, не перед любой аудиторией, не во всякое время и не по всякому пово­ ду, но в определенных случаях, перед определенными людь­ ми и в определенных границах. Не всякому, поскольку это дозволяется только тем, кто был испытан и далеко продвинулся в созерцании, кто прежде очистил душу и тело или, по крайней мере, очищается. "Не всякому не перед любой аудиторией": разве не далеко это от современного университета или от современной духов­ ной семинарии: наиболее подходящего места для преподава- 150 ния и изучения богословия? Согласно моему ограниченному опыту, большинство университетов и, слишком часто, семи­ нарий, не являются рассадниками святости. Тем не менее, мы можем утешиться трехчастной схемой свт. Григория Паламы. Во-первых, он говорит о святых или, иными словами, о тех, кто достиг полноты личного опыта Бога. Во-вторых, он называет тех, кто не имеет такой полно­ ты, но доверяет святым. В-третьих, указывает на тех, кто и личного опыта не имеет и святым не доверяет. Принадлежа­ щие к первой группе, святые, с точки зрения Паламы, — богословы. Вторая группа: тс, кто доверяет святым, — также могут быть хорошими богословами, хотя и более низкого, второго уровня. Третья группа: те, кто не доверяет святым, — плохие богословы, или, говоря точнее, не богословы вовсе. Это успокаивает меня. Я знаю, как далек я от святости, но по крайней мере, могу стремиться быть богословом во втором значении: я могу доверять святым, могу стараться достоверно свидетельствовать о том, как говорили и как жили святые. Богословие на этом, втором, уровне возможно даже в совре­ менном светском университете: с научной точностью мы мо­ жем преподавать учение святых. Во всяком случае, именно так я стараюсь поступать в Оксфорде. 4. '^В.ащш То, что было сказано о богословии и молитве, приводит нас к четвертой теме: не может быть богословия без цащьа, без внутреннего безмолвия, без тишины сердечной. Остано­ витесь (а%оХ&аате) и познайте, что Я — Бог" (Пс. 45: 11): богословие как познание Бога, как не просто разговор о Боге, но также и слушание Бога предполагает безмолвие: ахоХг\, цахща. Продолжим цитату из свт. Григория Богослова: "В ка­ ком случае это позволительно? Когда мы достигаем состоя­ ния успокоения от всякой внешней нечистоты и беспокой­ ства, необходимо пребывать в состоянии покоя и таким об­ разом познавать Бога". Иными словами, всякое подлинное богословие есть мис­ тическое богословие. Лучше других выразил это Владимир Лосский: "Богословие и мистика отнюдь не противополага151 ются; напротив, они поддерживают и дополняют друг друга. Первое невозможно без второй: если мистический опыт есть личностное проявление общей веры, то богословие есть об­ щее выражение того, что может быть опытно познано каж­ дым. Итак, нет христианской мистики без богословия и, что существеннее, нет богословия без мистики. Не случайно пре­ дание Восточной Церкви сохранило наименование "богослов" только за тремя духовными писателями: первый из них — свя­ той Иоанн Богослов, наиболее "мистичный" из четырех еван­ гелистов, второй — святой Григорий Богослов, автор созер­ цательных поэм, и третий — святой Симеон, называемый "Новым Богословом", воспевший соединение с Богом. Та­ ким образом, мистика рассматривается в данном случае как совершенство, как вершина всякого богословия, как бого­ словие "преимущественное". Радостное удивление Надо сказать еще об одном. Хбсрюца, |хштгрю\', KoBapaiq, трщш — все это необходимо, но равно важна и радость. Мы должны посвящать себя богословию со страхом Божиим, но также, согласно св. Диадоху, с радостным сердцем. Нет никакого ос­ нования для богослова быть суровым и угрюмым. В повество­ вании о крещении Киевской Руси говорится, что послы св. Владимира, побывавшие у различных народов, не нашли в их богослужении именно присутствия радости; и обратило их к Православию чувство радостного удивления во время Боже­ ственной литургии в великой церкви святой Софии в Кон­ стантинополе. Как богословы будем и ныне развивать это чув­ ство радостного удивления, и тогда мы обнаружим, что наше свидетельство приносит плоды, намного превышающие наши ожидания.