а пока «жить на земле, видно, нельзя еще, тут ничего не готово

а пока «жить на земле, видно, нельзя еще, тут ничего не готово для детегав
В мире, не готовом для детей, погибают его прекрасные возможности, и т т
удостоверяется подлинность смерти как онтологической угрозы. В это»
моменте мифология смерти переходит в мифологию жертвы.
Б.
С. ЕФИМОВА.
(Московский педагогический
им. В. И. Ленина)
государственный
университет
БЫЛИЧКИ В СКАЗАХ П. П. БАЖОВА
Уральский фольклор был известен П. П. Бажову с раннего детства»
Основные жанры, сюжеты и образы фольклора Урала нашли отраженна
в сказах «Малахитовой шкатулки».
Уральский фольклор формировался на основе устного творчеству
различных народов. С древних времен Урал населяли народы финноугорск<#
языковой семьи: ханты, манси, коми-пермяки, удмурты. В XI в. начале*
первый этап колонизации Урала (Новгородом), и на Урал проникли русскш
традиции. В XVII — XVIII вв. происходит наиболее интенсивное заселение
Урала русскими. Естественно, что переселенцы из Новгорода и из средне!
полосы России принесли с собой русские сказки, предания, былички и т. д.
Важнейшие образы традиционного русского фольклора, русские верования и культы (образы различных природных духов, культ домашнего очага)
сложно переплелись с местными религиозными представлениями. Система
образов русских быличек пополнялась персонажами уральских легенде
местными божествами, хозяевами и хозяйками гор, змейками и ящерками.
В свою очередь, местные легенды обрели новые черты под влиянием русских
быличек.
Дифференцируя былички и легенды, отметим, что легенда основывается
на официальной религии. Возможно, рассказы, основанные на языческих
верованиях, были легендами до принятия христианства. Во времена, когда
официальной религией стало христианство, возникли новые легенды,
посвященные новым сверхъестественным сушествам. Думается, что одновр*
менно с этим процессом создания новых легенд старые легенды стали
восприниматься как «суеверные» рассказы, поскольку фантастически*
существа, действующие в них, не признавались официальной религией, былй
объявлены «нечистыми» в противовес «чистым» духам и святым. Формиру*
ется жанр былички, в котором в качестве доминирующей выступав*
эстетическая функция, связанная с эстетикой ужасного. Итак, быличка —
рассказ, хранящий воспоминание о язычестве, осмысливаемый рассказчиком
как суеверный, запрещенный официальной верой.
В быличке реальный и фантастический миры сосуществуют, находятся
в непосредственной близости и не обособлены друг от друга. Фантастическое
вторгается в реальный мир, несет страх, трагедию; удовлетворяя психологи*
ческую потребность человека в сильных чувствах, напряжении, быличке
способствует очищению через страх и страдание (катарсис).
Языческие легенды стали быличками после принятия христианства»
Сюжеты и образы легенд местных народов, находившихся на стадий
язычества, вошли составной частью в быличковый репертуар русских
переселенцев.
В языческих представлениях аборигенов Урала важное место занимаю^
хозяева гор. Духи-повелители как олицетворение соответствующий
стихий (лесов, полей, рек, озер, гор) известны всем народам. По свидетели
ству исследователя культа гор на Алтае JI. П. Потапова, в многочисленны*
охотничьих легендах у различных племен Алтая «хозяева гор» выступаю*
•40
в образе людей». Они часто посещают охотников в тайге во время промысла.
Обычно они являлись охотникам в образе молодой женщины или девицы...
«Горные хозяйки» охотно вступали в половую связь, особенно
с холостыми охотниками, делая их за это удачливыми в промысле»1.
В этом описании надо отметить несколько важных элементов. Во-первых,
место встречи с духом — тайга, т. е. пространство «чужое», социально
неосвоенное. Во-вторых, духи вступают в половую связь с холостыми
охотниками, т. е. с юношами, а не зрелыми мужчинами, полноправными
членами рода. В-третьих, после подобных контактов герой обретает
«чудесное» знание, умение, мастерство. Все это является доказательством
предположения, что алтайские легенды хранят воспоминание об обряде
инициации. Видимо, при создании.сказов П. П. Бажов опирался на легенды
или былички аналогичного содержания и происхождения (сказы о девке
Азовке и Хозяйке Медной горы).
Хозяйки гор и девка Азовка — персонажи уральского фольклора,
вошедшие в качестве ведущих образов в сказы «Малахитовой шкатулки».
Хозяйка Медной горы появляется в образе красивой, «ладной» девки во
время работ в горе, в уединенном месте. Помогает она только холостым
парням: понравившегося ей «холостяжника» награждает удачливостью
в работе. Даниле-мастеру Хозяйка дает нужный камень, показывает
каменный цветок, помогает Митюньке выточить хрупкую веточку, награждает Степана: «Глядит он,— ладно ведь. Так малахит и сыплется, ровно кто его
кругами подбрасывает»2. О том, что Хозяйка Медной горы вступает
с рабочими в половую связь, открыто не говорится, читателю известно лишь,
что у нее и Степана есть дочь. Важно отметить, что мастера, работающие
в горе у Малахитницы, считаются умершими (сказы «Горный мастер»,
«Две ящерки»). Этот факт подтверждает связь легенд с обрядом инициации
как представлении о временной смерти посвящаемого.
Образ девки-Азовки связан с древними представлениями о горных
хозяйках. В ряде народных рассказов она предстает страшным существом
огромных размеров. Бажов в одном из очерков передает рассказ старого
горняка: «Мне и покажись, будто из горы страхилатка лезет... Космы
распустила, хайло разинула, да как заревет диким голосом»3. В сказах
Бажова образ Азовки опоэтизирован, но сохранил и древние черты:
Азовка — человек громадного роста, обладает богатырской силой, сама, как
и Малахитница, выбирает женихов. Мотив вступления в половую связь
в сказе Бажова превратился в ожидание суженых, которым и достанется
богатство Азов-горы. Очевидно, образы горных хозяек на Урале восходят
к эпохе матриархата, ибо, как указывает Энгельс, в этот период женщины
выбирали мужей4. Древность образа Азовки как местного божества
подтверждается тем фактом, что почитание горы Азов восходит к I тысячелетию до н. э.5 В этот период на ее вершине располагалось святилище,
о существовании которого впоследствии было забыто, но в фольклоре до
позднего времени гора Азов считалась дорогим местом, верили, что богатства
горы охраняет девка Азовка. Образ фантастической женщины, связанной
с золотом и охраняющей умершего человека в пещере горы, очевидно,
восходит к I тысячелетию до н. э., т. е. пришел из древних местных
легенд, в которых трансформировалась память о святилище и божестве
Азов-горы.
Мотив половых контактов с природными духами (лешачихой и лешими,
русалкой и огненным змеем) встречается и в русских быличках, но в них
отсутствует мотив «холостяжничества» героя: с природными хозяйками
может вступить в контакт и старик, и зрелый мужчина, и юноша. Так,
в быличке, записанной нами в Вохомском районе Костромской области от
Ульяновой А. И., 1918 г. р., описывается встреча человека с лешачихой, но ни
6 Зак. 4795
41
возраст, ни семейное положение героя не предъявляются существенными
и поэтому не описываются: «Тут однажды мужик пошел лыко драть.
Приходит женщина к нему, к этому. До сих пор заголилася, вертится вокруг
огня...»6. Таким образом, мы видим, что быличка отражает более поздний
этап в развитии сюжета; легенда ближе к истокам сюжета, с чем связана
и большая детальность ее повествования.
Итак, древние культы гор оставили следы в уральском фольклоре, прежде
всего в легендах, посвященных горным хозяйкам. Эти легенды были
переданы аборигенами Урала русским колонизаторам, несшим христианство.
В устах русских крестьян и рабочих местные легенды превратились
в былички. Такие былички, основанные на уральских верованиях, нашли
отражение в «Малахитовой шкатулке». В быличках, на которые опирался
Бажов при создании сказов, содержание заимствовано, главным образом, из
местных уральских легенд о хозяевах гор, но местным легёндам переселенцы
придали традиционную форму русских быличек. При сопоставлении записей
последних лет со сказами Бажова обнаруживается ряд общих черт:
родственны основные мотивы традиционных русских быличек и быличек»
вошедших в состав «Малахитовой шкатулки», принципы построения сюжета,
приемы создания образов демонических существ.
Требует пристального рассмотрения образ Хозяйки Медной горы,
возникший на основе древних представлений о духах гор, имеющий черты,
роднящие его со славянскими духами природы. Проблему происхождения
образа Хозяйки Медной горы тщательно и глубоко исследовал Р. Р. Гельгардт. В частности, он отмечал, что на этот образ воздействовали персонажи
русской демонологии7. Это чрезвычайно важная и плодотворная мысль. Но
далее исследователь идет, на наш взгляд, по неверному пути, пытаясь связать
образ горного хозяина (хозяйки) с определенным, единичным духом русской
мифологии. Гельгардт пишет о горном хозяине: «Ближайшим его
источником был образ «хозяина дома», «домового». И перечисляет черты,
которые, по его мнению, сближают данные образы: и тому, и другому
приносят жертвы, оба требуют почета и мстят за невнимание, оба требуют от
человека сохранения в тайне контактов с ним8. Однако все указанные черты
свойственны не только домовому, но и другим мифологическим персонажам
русского фольклора. Затем исследователь находит черты, роднящие горного
хозяина с лешим: «Подобно лешему, Горный пугает свистом, криком,
страшным ревом»9. Но названная функция характерна для многих
персонажей быличек.
Думается, что причина данных ошибок коренится в общем подходе
к быличкам, господствующем в фольклористике. Исследования Гельгардта
связаны с традицией классификации быличек по основным мифологическим
персонажам, она восходит к 19 веку и отражена в современных указателях
мотивов русских быличек (см. Указатель сюжетов русских быличек
и бывалыцин о мифологических персонажах, составленный Айвазян С. Г.,0)»
Указатель сюжетов — мотивов быличек-бывалыцин, составленный В. П. Зиновьевым11). Существующие классификации имеют ряд недостатков. Во*
первых, появление новых персонажей влечет за собой необходимость
изменений в классификации. Многие местности имеют своих специфических
персонажей, которым не нашлось места в традиционных указателях
(например, Космычка в Вохомском районе Костромской области, Спорник
в Спас-Клепиковском районе Рязанской области и др.). Думается, что
целесообразно, создавая классификацию, отвлечься от специфики образов
и выявить сквозные функции мифических персонажей и сквозные мотивы
быличек. Именно функция персонажа составляет основу былички. Имена
персонажей могут меняться, а функция постоянна. Различные персонажи
в быличках могут иметь одинаковую функцию. Мотивы быличек (мифологи*
42
ческих рассказов) логично анализировать, основываясь на принципах
мифологического мировоззрения. В мифологических гфедставлениях о мире
четко противопоставлены категории: «свое» — «чужое», «жизнь» — «смерть»,
«дом» (социально освоенное пространство) — «лес» (социально неосвоенное
пространство); «день» (социально освоенное время) — «ночь» (социально не
освоенное время) и т. д. Более широкое противопоставление: «мир» —
«антимир». Реальный герой былички — представитель «мира», фантастический — представитель «антимира». В зависимости от положения героя
(антагониста) по отношению к «своему» и «чужому» мирам мы выделяем три
блока мотивов.
Первый блок мотивов — «антагонист в реальном мире». Основные мотивы
данного блока: антагонист проявляет признаки антимира («чужая речь»,
«чужая» одежда и т. д.); оборотничество антагониста. В сказах Бажова
отражены мотивы данного блока. Так, язык Хозяйки Медной горы непонятен
герою: «лопочет что-то, а по-каковски — неизвестно» (С. 54); одежда
Малахитницы также отлична от человеческой: ее узнают по малахитовому
платью (С. 54; 71; 116).
Второй блок — «герой в антимире» — включает следующие мотивы: герой
на тайных торжествах (сборищах) антагонистов (свадьбы леших, шабаши
ведьм, сборища русалок, свадьбы и похороны, по которым водит человека
черт); деловые контакты героя с антагонистом (герой служит у черта,
ведьмы, лешего лошадью; в работниках, в няньках у лешего, русалки;
в повитухах у лешачихи); половые связи героя с антагонистом (сожительство героя с русалкой, лешачихой, героини — с водяным, лешим). В сказах
Бажова отражены мотивы деловых контактов с хозяйкой Медной горы: герои
становятся горными мастерами, служат Хозяйке: «горные мастера... в горе
живут, никто их не видит... Что хозяйке понадобится, то они и делают»
(С. 43). О половых контактах с Хозяйкой было сказано выше.
На характеристике третьего блока мы остановимся подробнее, т. к. он
особенно полно отражен в сказах «Малахитовой шкатулки». Этот блок—
«последствия контакта героя с антимиром в реальном мире» — включает
следующие основные мотивы: болезнь и смерть как окончательный уход
в антимир; безумие как атрибут причастности к иному миру, как возможность
общения с ним; «чудесное» знание, умение, мастерство,, осмысливаемое как
реализация своего прежнего общения с иным миром. Э. В. Померанцева
указывает на последствия встреч со сверхъестественными существами:
«После встречи с лешим, русалкой, водяным, хозяином земных недр
человек начинает задумываться, становиться мрачным, угрюмым, чахнет,
пропадает и даже гибнет»12.
В наших полевых записях отражены подобные мотивы: герой умирает
после встречи с лешим: «Он покурил с ним, домой приехал, выпряг лошадку...
Поужинали... Раньше полати были в деревнях большие такие, спали на
полатях все. Он улез и все. И твой не был»,— рассказывает Ульянова А. И. Человек долго болеет и умирает после общения с чертом, умирает
от страха, столкнувшись с русалкой, банником и т. д. Этот момент нашел
отражение в сказах Бажова. Степан после встречи с Хозяйкой «счастья
в жизни не поимел... Так на глазах и таял... В осенях ушел так-то да
и с концом» (С. 59). Его находят мертвым. Увидев змеевку в ее истинном
обличье, умирает Костька и т. д. Герой часто сходит с ума после общения
с представителем антимира. В быличке, записанной от К. Т. Панфиловой
в Вохомском районе Костромской области, девушка после общения
с ветряным оказалась на сосне, «ее сняли, так она, как дура была». В другой
быличке, записанной там же от Е. А. Скрыбиной, 1898 года рождения,
приведя домой корову лешего, дедушка сошел с ума. В сказах «Малахитовой шкатулки» герои теряют рассудок после встреч с Малахитницей, ее
4*
43
дочерью. Увидав Хозяйку Медной горы и ее сад с каменным цветком,
пропадает Данила — «Кто говорил, что он ума решился, в лесу загинул,
а кто опять сказывал — Хозяйка взяла его в горные мастера» (С. 118). После
встреч с Татьяной Турчанинов «и последний умишко потерял» (С. 99).
Русские былички часто изображают героев, обретших «чудесные» таланты,
умения, знания в результате контактов с мифологическим персонажем.
Герой, побывав у него, начинает ворожить, обретает дар знахарства.
Удачливость охотников, мельников, пастухов и т. д. объясняется в быличках
их контактами с существами из антимира. Бажов также использует этот
мотив — необыкновенное мастерство Данилы и Митюньки связаны, помимо
их личной незаурядности и трудолюбия, с помощью Малахитницы. Кроме
того, самые искусные мастера, чья работа «от нашей, здешней, на отличку»
(С. 113), как говорят о ней горняки,—это «горные мастера», служащие
Хозяйке.
Выделяя былички по трем основным блокам, мы не рассматриваем
мотивы утилитарного характера (как увидеть антагониста, убить его,
спастись от него, чего он боится); мотивы христианского происхождения;
поздние мотивы (о торжестве человека над силами природы). Кроме
основных блоков, следует выделить также частные, переходные мотивы,
лишь развивающие древнюю мысль о противоположности «своего» —
«чужого». Так, предметы, воспринимаемые в «ином» пространстве как
ценные (деньги, золото); по возвращении в «свой» мир оказывается пылью,
углями или просто исчезают.
А. И. Ульянова рассказала нам быличку о человеке, нашедшем в лесу
клад, он принес его домой и поведал об этом жене: «Посмотри,— говорит,—
сколько денег наносил»... А денег уж и нет. Все эти денежки ушли».
Подобные мотивы, противопоставляющие мир антагониста миру
людей, встречаются и в сказах Бажова. Так, в сказе «Сочневы камешки»
Хозяйка горы показывает жадному Сочню изумруды: «по голубой породе
камешки зеленые сидят», Сочень набирает полный кошелек: «набил туго,
а все ему мало». Но, развязав кошелек перед барином, он не находит
изумрудов — «И тут такой, слышь-ко, дух пошел,— терпеть нельзя. Ровно
палую лошадь либо корову затащили» (С. 73).
Богатство иного мира в мире людей превращается в нечто, чуждое
человеку, связанное со смертью и тлением. Но у Бажова мотив превращения
драгоценных камней в запах падали наполняется новым, по сравнению
с традиционными быличками, смыслом: Хозяйка наказывает Сочня за
жадность.
В быличках популярен мотив: нечистый дух «бог весть чем кормит».
Человек, побывавший у нечистого, долго не может «привыкнуть к человеческой молви и человеческой еде» .
В быличке, записанной от Н. И. Скрягиной в Вохомском районе
Костромской области, «девочка пропала. Так ее трое суток искали. Нашли,
спросили, чего она ела. «Шаньгами,— говорит,— кормили». А полная горсть
листьев».
Шаньги, хлеб, т. е. предметы, являющиеся символами крестьянского
счастья, довольства, богатства, невозможны в «ином» мире. Антимир
предлагает и соответствующую антиеду. (Ср. в волшебной сказке: переход
в царство мертвых связан с обрядовым принятием пищи мертвых). Человек,
приобщившийся к «иному» миру (умерший или безумный), принимает за
«свою пищу нечто несъедобное, нечто, связанное с тлением, распадом.
Герой, желающий вернуться к людям, в «свой» мир, отказывается от еды
нечистого и просит «человеческую» еду. Данный мотив отражен в сказе
«Дорогое имячко»: герой — человек, живя у Азовки, «просит у ей, а она не
44
понимает, какой есть хлеб... Известно, русскому человеку без хлебушка
невозможно», «притащит это ему девка пищи самолучшей, ...а его с души
воротит». (С. 43).
Итак, большинство мотивов традиционных русских быличек отражено
в сказах Бажова.
Писатель использует также приемы создания облика демонических
существ, свойственные русским быличкам.
Во многих быличках образ фантастического существа неопределен,
построен на каком-то одном признаке. Чаще всего отличительным признаком
«нечистых» природных духов бывает большой рост. Так, в быличке
о лешачихе, записанной от Елены Васильевны Поповой, 1904 г. р.,
в Вохомском районе, говорится: «С игрища шел парень. Встретилась девка,
говорит, она больно высока. А потом стала все расти, расти. Парень
перекрестился, и девка пропала». Информатор объясняет собирателям, что
это была лешачиха. В быличке, записанной от Агнии Ивановны Ульяновой,
звучит этот же мотив: «Мой тятя был молодым и пошел на беседу. «Иду,—
говорит,— я. Подумал, что здесь елка. Но знаю, что елки здесь нет. Иду,
стоит мужчина. Высокий, высокий, выше елки...»
Девка Азовка тоже поражает гигантским ростом. На глазах у детей
(Пантелея и Костьки) растет, превращаясь в змея, незнакомый человек.
«И вот видят ребята — человека того уже нет... Голова поднялась выше
леса... а из земли кольца выходят да выходят. Ровно им конца нет» (С. 51).
Девка Азовка тоже поражает гигантским ростом. Так, в быличке,
записанной в 1985 г. от Лидии Ивановны Бронниковой, 1929 г. р., в пос.
Нижняя Золотица Архангельской области, мужчина, увидевший свадьбу
леших, описывает лешачих, зашедших в его избушку: «Входят две девки. Ну
до чего красивы, говорит, это просто глаз не отвести. А месяц, говорит, был.
И вот стоят: все в шелковом, нарядны... Разговаривают тихонько, шепчутся».
Быличка о нечистой силе, записанная от А. И. Ульяновой, звучит так: «Идет
парень, рубаха на нем бледно-голубая, в шубе суконной. Такой, говорит,
красивый кавалер».
По красоте узнают герои сказов Бажова Хозяйку Медной горы и ее дочь
Танюшку. Яркая нарядная одежда поражает детей в Великом Полозе: «одет
не по-нашенски. Кафтан это на ем, штаны — все желтое, из золотой, слышько, поповской парчи, а поверх кафтана широкий пояс с узорами и кистями,
тоже из парчи, только с зеленью» (С. 50).
Данные мотивы относятся к первому блоку — «антагонист в реальном
мире». Антагонист проявляет черты «чужого мира» — чужая, не крестьянская одежда, фантастическая красота.
Нечистую силу часто, узнают по глазам. В сказе Бажова «Про Великого
Полоза» подчеркивается сверхъестественная сущность чертозная Семеныча,
близко знакомого с «тайной силой». Бажов пишет о встрече с ним в ночном
лесу: «Вот подошел этот Семеныч, поздоровался... Так на ребят поглядел, что
им страшно стало. Ровно вовсе не Семеныч это...» (С. 50). У Великого полоза
«только глаза зеленые и светят, как у кошки» (С, 50).
Этот мотив звучит в быличке, записанной нами в 1987 г. от Настасьи
Руфовны Ульяновой, 1924 г. р., в Вохомском районе Костромской области.
Она так описывает встречу с «лесным дедушкой». «Вот он (отец) поехал по
дрова. Он приехал в лес, а ему вот этот дедушка-то лесной и показался
с Бельников знакомым мужиком-то. Он понял, что глаза не такие у него... На
бревнышке сидя, так на него поглядывает. Говорит, что-то глаза, говорит, не
такие. А мужик, вроде, знакомый. А сосед-то недалеко деревня от деревни».
Существует ряд быличек, в которых нечистая сила вообще не описывается. Отражаются лишь действия, производимые ею. Е. М. Герасимова,
1902 г. р., (Вохомский район) рассказывает: «Один мужик ездил как-то куда45
то. Едет и ругается. Вдруг — дышит кто-то рядом и дышит. А он сел к нему
в сани. Лошадь не идет. Шагнет и не идет. Мужик тот как размахнулся
и сшиб его с саней. Лошадь и побежала». В сказе Бажова «Золотой волос»
также описывается не Великий Полоз, а производимые им действия.
Нередко природные духи появляются невидимыми, в таких случаях герой
только слышит их голос. В быличке, записанной от Е. Н. Каракозовой,
1921 г. р., в Галичском районе Костромской области, девушке слышатся из
леса голоса: «И вот ее все кричат, в лесу все: «Надежда! Надежда!» Все
шибко-шибко кричат. Я, грит, все голос подаю: «Кто такой? Что такое?» Не
могла, грит, я это дознаться — кто меня кричал». Подобный мотив звучит
и в быличке, записанной от Н. Р. Ульяновой. После того как мужчина
находит клад, «ему и сказало словами. Говорит: «Если ты вытерпишь...» Емуто, главное, трое суток вытерпеть было. «Ты, глядь, не сказывай никому.
Будешь жить. А как, говорит, если только скажешь, умрешь сразу».
Неоднократно и в сказках «Малахитовой шкатулки» герою помогает или
вредит невидимое фантастическое существо. Так, в сказе «Каменный цветок»
Даниле-мастеру помогает найти нужный для работы камень Хозяйка
Медной горы. «Кто-то и говорит: «В другом месте поищи... у Змеиной
горки». Глядит Данилушка,— никого нет. Кто бы это? Шутят, что ли...?
Будто и спрятаться негде. Поогляделся еще, пошел домой, а вслед ему опять:
«Слышишь, Данило-мастер? У Змеиной горки, говорю» (С. 114).
В сказах Бажова мотив невидимости фантастического существа
наполняется, по сравнению с фольклорными быличками, новым идейным
содержанием. Так, в сказе «Хрупкая веточка» Бажов подчеркивает
гуманизм Хозяйки Медной горы, которая не хочет нарушать покой больного
мальчика: «Пожалела, видно, горбатенького парня растревожить своей
красотой — не показалась» (С. 235).
В экспедициях мы часто встречались с быличками, в которых
«нечистый» дух остается неузнанным до конца, лишь после его исчезновения
герой догадывается, кто это был. Быличка, записанная от А. И. Ульяновой
о встрече с «красивым кавалером», продолжается так: «А после Рождества,
перед масленицей дело было. Идет парень, никакого следу нет, ничего нет.
Я поклонилась, «Здравствуй»,— ему сказала. Потом пришла, говорю:
«Федотка, я такого парня видела». Батька говорит: «Какой же тут парень,
если снег в огороде не примят». Исполнительница уверяет, что встретила
нечистого, но не узнала его сразу.
Этот мотив отражен в сказках Бажова, где он обретает новые черты. Так,
приказчик Северьян из сказа «Приказчиковы подошвы» трижды не узнает
Малахитницу, которая «упреждает его не измываться» над людьми в ее
владениях. Северьян не желает узнать Хозяйку Медной горы — он
жестокий, тупой человек, что справедливо наказывается Малахитницей: она
превращает его в «пустую породу», чем лишний раз подчеркивается его
никчемность. Опытный камнерез Костоусов... «стал до тела добираться.
И вот что? Где тело либо одежда была, там все пустая порода, а кругом
малахит первосортный» (С. 66). Итак, лишь став по колено каменным,
Северьян понимает, что перед ним Хозяйка.
Не догадывается и барин Турчанинов, что Татьяна — тайная сила, пока
она не растаяла в малахитовой стене. Братишки — Пантелей и Костька — не
догадываются, что перед ними — Великой Полоз. Лишь от Семеныча они
узнают, что за «мужик» встретился им в лесу.
Многие, на первый взгляд, загадочные черты Хозяйки Медной горы
становятся понятны, если связать их с традицией изображения сверхъестественных существ в русских быличках. Так, уже в первую встречу
с Малахитницей она обращает на себя внимание своей непоседливостью:
«артуть девка», невнятным говором «лепечет что-то, а по-каковски —
46
неизвестно, и с кем говорит — не'видно. Только смешком все. Весело, видно,
ей». Поражает читателя то,, что даже самые серьезные вещи она говорит
«смешком», «зубы скалит», «посмеивается», «смеется», «хохочет-заливается»
(С. 54-55). Такое поведение удивляет, если не соотносить образ Хозяйки
Медной горы с другими природными духами. Как указывает Э. В. Померанцева, «действия демонических существ в наиболее типичных быличках
очень просты: показалось, захохотало, загрохотало, завело и т. д.»14.
Структурные особенности быличек сохраняются в составе сказов. Так,
кульминация повествования начинается в быличках «после одной-двух
вводных фраз словом «вдруг» или каким-либо равнозначным ему» 5.
Эту особенность можно проследить по сказам «Малахитовой шкатулки».
В сказе «Медной горы Хозяйка» внезапность появления Малахитницы
подчеркивается словом «вдруг»: «Легли, значит, наши-то на травку под
рябиной да и сразу и уснули. Только вдруг молодой,— ровно его кто под бок
толкнул,— проснулся...(С. 53). Через некоторое время в этом сказе мы
встречаемся со. второй быличкой. «Вот,— думает,— хорошо-то. Вспомнила,
видно, обо мне Хозяйка». Только подумал, вдруг звосияло. Глядит,
а Хозяйка тут, перед ним» (С. 56).
Данила-мастер у Змеиной горы думает о каменном цветке: «Вот бы
поглядеть!» Только вдруг тепло стало, ровно лето воротилось» — это
появилась Хозяйка (С. 116).
Столь же неожиданно появляются и другие герои сказов — бурые кошки,
Великий Полоз, змеевка.
Итак, многие сказы «Малахитовой шкатулки» впитали в себя былички
уральских рабочих и крестьян, которые, сохранив традиционные русские
черты, в свою очередь, почерпнули содержание из местных легенд. В составе
сказов эти былички не теряют жанровых особенностей: они демонстрируют
определенные принципы построения сюжета (внезапность кульминации,
трагическая развязка), приемы создания внешнего облика (выделение
какого-либо одного отличительного признака: красота, фантастический рост,
страшные загадочные глаза; отличительная черта поведения — непредсказуемость, необъяснимый хохот и т. д.), рассказывают о столкновении человека
с потусторонним миром, вторжении фантастического мира в реальный,
о необычном и страшном. Бажов в сказах «Малахитовой шкатулки»
использует большинство мотивов, присущих традиционным русским
быличкам.
ПРИМЕЧАНИЯ
1. Потапов Л. П. Культ гор на Алтае//Советская этнография.— 1946. № 1.— С. 159.
2. Здесь и далее тексты сказов П. П. Бажова цитируются по изданию: Бажов П. Малахитовая шкатулка. Уральские сказы.—Свердловск, 1949.—С. 56. В дальнейшем страница
указывается в тексте.
3. Бажов П. П. Соч. в 3-х томах.—М., 1952.—Т. 2.—С. 288.
4. Энгельс Ф. Происхождение семьи, частной собственности и государства.— М., 1963.—
С. 15.
5. Вере Е. M. Археологические памятники Свердловска и его окрестностей.— Свердловск,
1963.
6. Здесь и далее цитируются тексты фольклорного архива МПГУ им. В. И. Ленина.
7. Гельгардт Р. Р. Стиль сказов Бажова.— Пермь, 1958.— С. 184.
8. Гельгардт Р. Р. Избранные статьи. Языкознание. Фольклористика.— Калинин,— 1966.—
С. 453.
9. Там же.— С. 493.
10. В кн.: Померанцева Э. В. Мифологические персонажи в русском фольклоре.— М., 1975.
11. В кн.: Зиновьев В. П. Мифологические рассказы русского населения Восточной
Сибири,—Новосибирск, 1987.
12. Померанцева Э. В. Указ. соч. С. 38.
13. Песни, собранные П. Н. Рыбниковым, ч. IV.—СПб.,—С. 223, 224.
14. Померанцева Э. В. Русская устная проза.—М., 1985.—С. 175.
15. Там же. С. 180.
47