рассуждениях. Подсказкой служит слово «кокон», хорошо представимый и сразу вызывающий ассоциации с чем-то объемным, воздушным, пустотным, находящимся в движении. Кокон – сложное образование: он возникает вокруг чего-то, но то, из чего он возникает, само становится оболочкой, и в определенный момент кокон может оказаться полым. Так и с нарративным коконом: будучи динамической семиотической структурой, организованной смысловым ядром, он существует в дискурсе. Исходная смысловая модель «уходит» в оболочку, которая становится и результатом, и процессом производства смыслов. Отмечу, в концептеметафоре нарративный кокон акцент следует делать как раз на оболочку – на ее фактуру и динамику. Понятие нарративного кокона с его стиранием границы между сердцевиной и оболочкой, между тем, о чем речь, и тем, что случается во время речи, может стать весьма действенным инструментом конструирования культурного контекста. Нарративный кокон способен продуцировать впечатления, порождающей средой которых является вероятностный мир значений, которые не предшествуют коммуникации, а возникают в процессе последней. Конечно, само продуцирование значений происходит в изначально заданном смысловом русле, поэтому необходимо рассматривать нарративный кокон в двух аспектах – структурном и динамическом. В первом случае следует сосредоточиться на семиотическом моделировании нарративного кокона, во втором – на процессе анимации этой модели в дискурсивной практике. Решать эту задачу позволяет методологический ресурс социальной семиотики и социального конструкционизма. В активной форме нарративный кокон проявляет себя как состояние согласованного смыслотворчества автора послания (художника, куратора, галериста) и зрителя. Будучи продуктом концептуальной и креативной работы, нарративный кокон определяет параметры смысловых контекстов, в которых зритель способен воcпринимать произведение. Только в этом случае зритель выступает не как «потребитель» и не как «свидетель», а как участник процесса символического обмена. Я. Н. Лукашевская Медиа-арт как путь к диалогу культур и религий в XXI веке Медиа-арт сегодня – это сильнейший инструмент, при помощи которого формируется культурное пространство всего мира, где широкое распространение получило применение новых высоких технологий практически в каждой сфере социальной жизни. В нашей небольшой статье 110 мы рассмотрим несколько характерных примеров, когда произведения современного медиа-арта являются средством взаимообогащения различных культур и путем к конструктивному межкультурному диалогу. Искусство, применяющее новые технологии, появилось сравнительно недавно и является принципиально новой формой художественного самовыражения. Современное искусство вообще, особенно новый видеоарт, имеет тенденцию к смешению различных жанров, стилей и форм художественной деятельности и представляет собой сложную и причудливую смесь элементов музыкально-драматической игры, перформанса и собственно художественно-графических решений. И эта смесь является результатом социального мифа о безграничных возможностях новых технологий и информационных систем. Пути искусства и эстетики в технологически развитом мире связаны с путями собственно технологического прогресса. Визуальную манифестацию подобного социального мифа мы можем увидеть в знаменитой видео инсталляции Нам Чжун Пайка «ТВ-скрипка», сделанной в 1991 году. Так, достаточно вспомнить, какой переворот в истории изобразительных искусств произошел с изобретением масляной живописи, чтобы представить себе весь масштаб того, что происходит в искусстве сейчас, с изобретением компьютеров, жидкокристаллических мониторов, высокоскоростного Интернета. Важно, чтобы технологии служили не средством массового уничтожения, а инструментом создания высоко духовных идей и образов, несли в себе мирные идеалы толерантности и взаимоуважения, потому что «новое развитие телекоммуникаций принесло такое сближение одних национальные культуры с другими, какого не было никогда ранее, и, кроме того, люди, рожденные в одной культуре, из-за интенсивного развития технологий, оказываются в зрелом возрасте уже в совершенно другой культуре, с другими ценностями и устремлениями, а от этого возникает непреодолимое ощущение отчужденности, растерянности и одиночества»129. Об угрозе тотального равнодушия между людьми – видеоинсталляция Джонеза Спайка «Калифорния. Ярость» (1995) из коллекции Берардо. Под динамичный и нервный ритм индустриального панк-рока бежит по улицам города горящий человек, и никто на него не обращает внимания. Это его проблема. Но вот горящий человек садится в автобус… и проблема становится уже общей! Мессидж этой инсталляции эксплицитен в полной мере. И, вдобавок, можно согласиться с мнением известного исследователя социолога и искусствоведа Филиппа Береано о том, что «технологии – это орудия, которые переделывают аксиологическую шкалу и образ мыс129 Migga-Kizza J. Ethnical and Social Issues in the Information Age. New York: Springer, 2002. Р. 314. 111 ли»130. Нам так важно исследовать и осмыслять роль новых технологий в социальной и духовной жизни, для того, чтобы мы руководили техникой в большей степени, чем она нами. Метафора новой Вавилонской башни технологически развитого социума отлично воплощена Нам Чжун Пайком в поистине грандиозной работе «Больше, чем лучше» (1988). Трехканальная видеоинсталляция высотой около восемнадцати метров состоит из 1003 мониторов и стальных конструкций. Важнейшей целью медиа-арта является раскрытие новых возможностей коммуникации. «Медиа требует от нас восприимчивости, «тактильности», которая является совокупностью наших чувств»131. Так, тонкие и пластичные, экспрессивные образы, созданные Георгом Маттесом, открывают нам вид на древнюю и полную мистицизма культуру Японии. Не будем подробно останавливаться на ускользающих от всяческих рассуждений мессиджах Матесса, скажем только, что в его глубоком изучении японской культуры Матесс ищет самого себя и, кроме того, пытается дать своей благодарной аудитории своего рода европеизированное введение в мир многовековой философии Дальнего Востока. Матесс применяет не только высоко технологичные эффекты и колористические методы воздействие на сознание зрителей, он обращается к традиционным японским эстетико-художественным дефинициям. В его работах мы можем четко прочесть такие дзэнские понятия, как «саби», «ваби» и «дзуйхитсу». А что это такое? «Саби» – выражение красоты простых незатейливых вещей, «ваби» – красота «ускользающего мира», восхищение неуловимой прелестью хрупкой и переменчивой действительностью, и, наконец, путь дзуйхитсу в искусстве – это путь интуитивности и спонтанных импульсов творческой деятельности (многие перфомансы весьма близки дзэнской эстетике в этом отношении). Мастера современного искусства часто обращаются к цитатам и репликам из богатого наследия, а точнее наследства, оставленного для того, чтобы потомки великих мастеров могли конвертировать его в новые ценности. Так, яркое смешение классических европейских традиций живописи мы видим в знаменитых работах Билла Виолы. Он начал заниматься видео артом в 1975 году, и считается одним из выдающихся мастеров этого направления132. В своей недавней работе «Квинтет Памяти», которую жители нашего города могли видеть в застенках Петропавловки этим 130 Bereano P. Technology is a Tool of the Powerful // Computers, Ethics and Society. 3rd ed. New York: Oxford Univ. Press, 2003. P. 85. 131 McLuhan M. Understanding Media. New York, 1968. P. 274. 132 Rush M. New Media in Art. London: Thames and Hudson, 1999. P. 115. 112 августом, Билл Виола переносит классические традиции портретной живописи в новый медиа формат. Итак, это что касается собственно западного медиа искусства. А каково отношение к медиа-арту в исламском мире? В исламском мире существует противоречивые толкования известного коранического запрета на создание образов живых существ. Конечно, этот запрет должен был изначально препятствовать возрождению идолопоклонства и язычества, но часто он толковался как вето на фигуративное искусство вообще. Исторически сложилось так, что на мусульманском востоке возникло и достигло высокого уровня искусство геометрически-абстрактное и поэтическое. В мистической традиции суфиев, во многом расходящейся с консервативным «официальным» Исламом, «душа и тело объективно рассматриваются как две взаимодействующие субстанции»133. А потому, красота телесных форм рассматривалась суфиями не как фетиш, но как эманация чистоты и внутренней красоты души, обращенной к Богу. Согласно Герберту Риду, «наше преклонение перед художником – это преклонение перед человеком, наделенным особым даром, с помощью которого он может решать наши эмоциональные проблемы за нас самих»134. Такой своего рода психотерапевтический эффект западное искусство оказывает благодаря тому, что художники сосредоточены большей частью на самовыражении, и если наши чувства созвучны в какой-то степени с отображенными в произведении, – происходит то, что греки называли «катарсис». Но это характерно именно для Западного мира. А искусство на Исламском Востоке – это не вид самовыражения, а, скорее, вид служения и молитвы, обращенной к Богу. И, потому, уважение к художнику на Востоке – это уважение к мастеру, умеющему выразить восхищение красотой мироздания, созданного Богом. Некоторые элементы традиции книжной миниатюры развивает в своем творчестве современная иранская художница, мастер медиа-арта, Нешат Ширин. Девушка из иранского города Казвин, оказавшись в Америке, решила бороться против предрассудков – и исламских, и американских. И эта ее борьба продолжает быть победоносной до сего дня. Три видео-инсталляции Ширин Нешат представляют нам различные аспекты социальных проблем в исламском мире – «Беспокойный» (1998), «Восторг» (1999), «Страсть» (2000). Но в современном глобальном мире не существует локальных проблем, и, поэтому, недопустимо равнодушие, безразличие к проблемам той или иной страны. Все беды мира теперь поделены поровну, как бы ни ужасали нас мысли, подобные тем, что высказывал Маклюэн: «Время прекратило свой ход… Пространство выхо133 134 Annandale N. Religion and Magic. Leipzig, 1956. P. 56. Read H. The Meaning of Art. Maryland: Richard Clay Publisher, 1963.P. 196. 113 лощено. Мы живем в глобальной деревне, где все случается одновременно»135. Ширин Нешат видит в женщине Востока сотериологическое призвание, необходимое человечеству сейчас. Эта идея может быть ясно прочитана и в других ее произведениях, например, в знаменитой серии фотографий «Женщины Аллаха» (1994–1997). Основной мотив ее работ – каллиграфия на руках, ступнях и лицах, как воплощение мистической души Ислама, как таинственный символ божественной сути женщины. В черно-белых работах Ширин Нешат скрыта надежда на то, что исламский Восток избавится от трагических красок и вновь обретет мирную жизнь и яркость, воскрешающую в памяти сияние старинных миниатюр и узорчатых ковров. Такова Ширин Нешат. Ее идеи шокируют публику и в США, и в Иране, но ее призыв к миру ценен и для Запада, и для Востока. Сама Ширин Нешат говорит о себе, что обладает «двуязычной душой изгнанника»136. Весьма интересную современную интерпретацию исламские художественные традиции получают в работах Булата Галеева. Инженер и художник из Татарстана, профессор Булат Галлеев создал новый вид шамаиля – традиционного сакрального настенного панно с каллиграфически исполненными цитатами из Корана. Программа для компьютера, созданная Булатом Галеевым, автоматически выводит на мониторе священные слова Корана под традиционную татарскую народную музыку. Религиозные традиции, народная культура и новые технологии переплетаются в «Поющем Шамаиле», который можно назвать наиболее оригинальной видео-инсталляцией в современном исламском мире. Булат Галеев вполне серьезно, как ученый инженер, задавал вопрос: «Почему мы должны только слушать музыку? Почему мы не можем увидеть ее своими глазами?»137. Казалось бы, фантастическая идея о видимой музыке нашла отчасти воплощение и в «Поющем шамаиле», который сейчас поражает и радует и верующих мусульман, и всех интересующихся исламской культурой в музее Истории Ислама в мечети Кул-Шариф Казанского кремля. Этический смысл каллиграфии восходит к семантической близости двух слов – davat («чернильница») и davlat («счастье»)138. Принимая во внимание это мнение историка Ф. Е. Петерса, мы можем предположить, что каллиграфия является центральной частью не только культуры, но и по135 McLuhan M. The Medium is the Message. An Inventory of Effects. New York: Grinko Press, 2002. P. 159. 136 Wallach A. Shirin Neshat: Islamic counterpoints // Art in America, 2001. October. P. 9. 137 Галеев Б. «Поющий Шамаиль» // Казань. 2007. № 4. С. 114. 138 Peters F. E. Allah’s Commonwealth: A History of Islam in the Near East. New York, 1973. P. 41. 114 вседневной жизни и самосознания мусульман. Соединив каллиграфию и музыку, Галеев усилил семантическое и сакральное значение традиционного искусства шамаиля. Интересное антивоенное видео представлено в постоянной экспозиции музея Киазма в Хельсинки. Видео Адель Абидин демонстрирует нам губительные результаты войны, обезличивающей людей. Сознание людей, живущих в условиях непрерывной войны, начинает воспринимать взрывы и насильственную смерть как обыденные реалии повседневной жизни, как стандарт, как норму, как рутинный ритуал, подобный чистке зубов, бритью или стрижке в парикмахерской. Война не только несет физическую смерть, она разрушает саму суть человечности, выхолащивает из личности духовное начало. Война принуждает людей воспринимать насилие, разрушения, смерть, травмы, как нормальные повседневные вещи. Вот это – самый страшный ее итог. Адель Абидин показывает нам мальчика, который учится на пластиковом макете брить и делать стрижку. Вдруг искусственная голова взрывается в его руках. Сначала он пугается, отходит в сторону, разводит руками. Но мы продолжаем смотреть инсталляцию. Появляется новый макет-голова. И он снова взрывается, в разные стороны разлетается белая пена для бритья. Мальчик-брадобрей уже не удивляется этому. Так, голова-макет – метафора обывателей, гибнущих один за другим, это «макет» реальных людей, для которых смерть – повседневность, а мальчик-брадобрей тоже рано или поздно окажется на месте такого «макета». Ужасающее впечатление этого мессиджа усилено контрастной черно-белой съемкой, в которой после каждого взрыва «макета» появляются красные вкрапления, напоминающие настоящую кровь. Существует мнение, что «настоящий художник безразличен к материалам и условиям, ставя себя над ними; он принимает любые условия, если только они могут быть использованы для выражения его воли-кформе»139. В то же время, можно предположить, что и воля-к-форме как таковая формируется под влиянием определенных кондиций и имеющихся средств для создания произведений искусства. Медиа искусство на Западе вызревало в условиях культуры постмодерна. «Искусство постмодернизма может быть охарактеризовано последовательной тенденцией, которую безошибочно можно назвать аллегорическим импульсом»140. И этот аллегорический импульс можно увидеть не только в Европе или США, но так же в современном искусстве Востока. 139 Read H. Op. cit. P. 197. Sass L. A. Psychoanalysis, Romanticism and the Nature of Aesthetic Consciousness with Reflection on Vedia and Post Modernism // Development and the Arts 140 115 Согласно мнению Георга Гадамера, «современный художник является не столько творцом, сколько открывателем нового»141. Это роднит труд современного художника и ученого. А новое медиа искусство – это путь создания не только ранее не существовавших форм и средств художественной выразительности, но так же и новых форм массового сознания. Стоит согласиться с мнением Герберта Рида о том, что подлинная функция искусства – выражение чувств и передача понимания142. Для художников в исламском обществе искусство всегда было формой духовного служения Богу и передавало понимание религиознонравственных установок. Для европейского классического искусства более близка парадигма самовыражения и передача понимания природы и человека, осмысления места человека в окружающем мире. Но, так или иначе, художник – индивидуален, и его творение – это всегда история его души и жизненного опыта. Именно медиа-арт в современном мире дает нам возможность осознать способы гуманизации новых технологий и коммуникационных систем, а так же открывает пути к созданию конструктивного диалога между различными культурами и религиозными учениями. Е. В. Мурашко Ценность впечатлений в архитектуре XXI века За последнее десятилетие в искусствознании не теряет актуальности такие приемы как устранение любых ценностных оппозиций (красота – безобразие, шедевр – банальность, реальность – вымысел, искусство – действительность и т. п.). Для теоретиков радикальной нонклассики искусство – совокупность разнородных неутилитарных коммуникативных «практик», чья общность не более чем фикция143. Противовес злополучному единству должны составить плюрализм, фрагментарность, эклектика, хаос. Эти постулаты стали почти хрестоматийными. Так современная теоретическая мысль стремится, не отказываясь от поисков адекватного Critical Perspectives / ed. by M. B. Franklin. New Jersey: Lawrence Erlbaum Associates, 1994. P. 31. 141 Dialogues and Dialectic: Eight Hermeneutical Studies / ed. by P. Christopher Smith. New Haven: Yale Univ. Press, 1980. P. 14. 142 Read H. The Meaning of Art. Maryland: Richard Clay Publisher, 1963. P. 195. 143 Басин Е. Я, Крутоус В. П. Философская эстетика и психология искусства. М.: Гардарики, 2007. С. 26. 116