А.С. Янушкевич СЮЖЕТ «СВИДАНИЯ С БОНАПАРТОМ» В

А.С. Янушкевич
СЮЖЕТ «СВИДАНИЯ С БОНАПАРТОМ»
В РУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ XIX ВЕКА
И ЕГО РЕПРЕЗЕНТАЦИЯ
В ОДНОИМЕННОМ РОМАНЕ БУЛАТА ОКУДЖАВЫ
I
«Мы все глядим в Наполеоны…»
А.С. Пушкин. Евгений Онегин
«В двенадцать часов по ночам
Встает император усопший…»
В.А. Жуковский. Ночной смотр
Исторический текст всегда живет в большом пространстве культуры.
Может быть, потому только и живет, что, вступая во взаимодействие с
литературой, обретает статус национальной мифологии. Новалис про
зорливо заметил в своих «Фрагментах»: «Роман – это есть история в сво
бодной форме, как бы мифология истории»1 . Это высказывание можно
распространить на всю литературу и на культуру в целом.
В этом смысле «наполеоновский сюжет» один из самых мифогенных и
литературоцентричных. Его антропологический, историософский и он
тологический аспекты были востребованы всей мировой культурой. «Всё в
наполеоновской легенде, – писала Л.Я. Гинзбург, – от Аркольского моста
и знамени в руках молодого Бонапарта до острова святой Елены, воспри
нимается как законченная эстетическая структура. Большие мазки исто
рии сопровождаются точными частностями: треуголка, серый походный
сюртук, руки, скрещенные на груди. События так плотно облечены свои
ми деталями, как если бы это были детали обдуманного замысла»2 .
Русская литература остро почувствовала природу этого «обдуманного
замысла». В атмосфере Отечественной войны 1812 года русская поэзия
1
2
Литературная теория немецкого романтизма. Л., 1934. С. 137.
Гинзбург Л. О психологической прозе. Л., 1977. С. 11–12.
150
Сюжет «Свидания с Бонапартом» в русской литературе XIX века
(а именно она «правила бал») с патриотической экзальтацией заклеймила
НаполеонаАнтихриста и зверя. «Пылающие сердца» русских патриотов и
поэтов, выразителей их чувств, видели в нем «дракона кровожадного», «гидру
стоглавую» (В. Измайлов), «страшного дракона» (П. ГоленищевКутузов), «ал
чного, лютого зверя» (М. Невзоров), «лютого крокодила» (А. Воейков), «де
мона змеевидного» (Г. Державин) и т.д.3 . Время для аналитического и объек
тивного взгляда еще не пришло: нужна была временная дистанция, которая
«свидание с Бонапартом» делала легендой и воспоминанием, являющимся,
по точному замечанию В.А. Жуковского, «двойником нашей совести»4 .
Разумеется, историки, мемуаристы, а среди них были В. Скотт,
Г. Жомини, сподвижники Наполеона, уже в 1820х гг. воссоздали портрет
героя и его эпохи, его военную и политическую жизнь, но только литера
тура сумела выявить нравственный смысл и масштаб его деяний, их по
следствия. В атмосфере романтизма Наполеон вместе с Байроном стано
вится властителем дум. Ссылка и смерть на острове Святой Елены вно
сит драматический элемент в его биографиюсудьбу. Именно писатели
устроили «свидание Бонапарта» как исторического героя с частной жиз
нью людей, всмотревшись в профиль героя сквозь проблему националь
ного самосознания и становления нового типа личности. Наполеонизм
обретал статус философии века. Свидание с Бонапартом – это свидание
с историей. уроками французской революции, с нравственными пробле
мами личности. Русская литература, может быть, сквозь зарево московс
кого пожара острее почувствовала судьбоносность этого свидания.
Нет необходимости, да и возможности, даже перечислить все отзвуки
наполеоновского сюжета в русской литературе5 . От Жуковского и Пушкина
3
4
5
Об этом см.: Янушкевич А.С. Жанровый состав лирики Отечественной войны 1812
года и «Певец во стане русских воинов» В.А. Жуковского // Проблемы метода и
жанра. Вып. 9. Томск, 1983. С. 5, 13.
Жуковский В.А. Полн. собр. соч.: В 12 т. СПб., 1902. Т. 11. С. 23.
Назовем некоторые исследования обобщающего характера: Грунский Н.К. Наполеон I
в русской художественной литературе // Русский филологический вестник. 1898. Т. 40.
№ 3–4; Реизов Б.Г.Пушкин и Наполеон // Реизов Б.Г. Из истории европейских литера
тур. Л., 1970. С. 51–66; Муравьева О.С. Пушкин и Наполеон: Пушкинский вариант
«наполеоновской легенды» // Пушкин: Исследования и материалы. Л., 1991. Т. 14. С.
5–32; Канунова Ф.З. Оппозиция наполеонизма и христианства в мировоззрении и
творчестве Жуковского и его современников: Наполеоновский сюжет в лирике В.А.
Жуковского // Канунова Ф.З., Айзикова И.А. Нравственноэстетические искания рус
ского романтизма и религия: 1820–1840е гг. Новосибирск, 2001. С. 99–116; Жилякова
Э.М. Книга В. Скотта «Жизнь Наполеона Бонапарте» и ее русские читатели // Фено
мен русской классики. Томск, 2004. С. 139–154; Лебедева О.Б. Опыт интерпретации
стихотворения А.С. Пушкина «Герой» // Там же. С. 115–138.
151
А.С. Янушкевич
через Лермонтова и Тютчева к Достоевскому и Толстому обозначились
вехи репрезентации наполеоновского текста русской литературы.
И ты стоял, – перед тобой Россия!
И, вещий волхв, в предчувствии борьбы,
Ты сам слова промолвил роковые:
«Да сбудутся ее судьбы!»6
– так Тютчев определил историософский подтекст русского свидания
с Бонапартом. По справедливому замечанию исследователя, «Напо
леон был столь яркой фигурой современной Пушкину истории, что
многие общие теоретические проблемы историософии, политики,
морали естественно с ним связывались»7 , а «почти все люди 1820х
годов, говоря о великом человеке вообще, имели в виду именно Напо
леона»8 .
«Ночной смотр» (1836) Жуковского и «Воздушный корабль» (1840)
Лермонтова, два поэтических отзвука наполеоновской легенды, вы
росшие из одного источника – поэтического наследия австрийского
поэта Йозефа Цедлица, через мотив свидания умершего императора
с памятью о нем наметили онтологическое прочтение сюжета «свида
ния с Бонапартом».
Оба поэта развивают принципы визионерской историософии, свя
занные с воскресением Наполеона и легенды о нем в знаковом произве
дении Г. Гейне «Идеи. Книга Ле Гран» (1827). Здесь впервые немецкому
романтику удалось, по его же собственным словам, «Наполеона и фран
цузскую революцию <…> изобразить во весь рост»9. Барабанщик Ле Гран,
который почти всегда появляется рядом с Наполеоном, умеет исполнять
«красный марш гильотины», но именно в его «книге» открывается масш
таб французского императора, приобщившего раздробленную Германию
к большой исторической жизни. Восьмая глава книги, повествующая о
въезде Наполеона в Дюссельдорф, и следующая за ней девятая главаэпи
тафия, описывающая «одинокую могилу» императора на «пустынном ост
рове»10, создают летопись «свидания с Бонапартом» как с реальным исто
6
Тютчев Ф.И. Наполеон // Тютчев Ф.И. Полное собрание стихотворений (Большая
серия «Библиотеки поэта»). Л., 1987. С. 160.
7
Муравьева О.С. Пушкин и Наполеон… С. 32.
8
Реизов Б.Г. Французская романтическая историография. Л., 1956. С. 200.
9
Гейне Г. Собр. соч.: В 10 т. М., 1959. Т. 9. С. 436
10
Там же. Т. 4. С. 126.
152
Сюжет «Свидания с Бонапартом» в русской литературе XIX века
рическим деятелем и как с видениемлегендой. Гейне устраивает вместе
с барабанщиком «ночной смотр» деяниям умершего императора.
Лермонтов, чутко воспринимавший поэзию Гейне и оставивший её
переводы11, и Жуковский, не принимавший этого «хулителя всякой свя
тыни», хотя зпризнававший, что «откровение <…> было ему ниспослано
в его поэтическом даровании и в том чародейном могуществе слова, ко
торого, может быть, ни один из писателей Германии не имел в такой
силе»12, не могли пройти мимо гейневских оценок Наполеона в «Книге
Ле Гран». Любопытно, что именно тогда, когда Лермонтов, находясь под
арестом за дуэль с Э. Барантом, читал Гейне13, Жуковский в дневниковой
записи от 28 апреля (10 мая) 1840 г. фиксирует: «Чудное место о Наполе
оне в Le Gran»14.
Наполеон у Гейне воскресал в барабанном бое исторической памяти
о революции, о судьбе императора и человека. «Ночной смотр» и «Воз
душный корабль» вырастали из этих идей романтической историогра
фии, не только немецкой, но и французской (Гизо, Минье, Барант). Даже
звуки барабана у Жуковского («И в темных гробах барабан // Могучую
будит пехоту…») напоминали о мелодиях Ле Грана. Лермонтов, написав
ший свою историческую балладу через четыре года после Жуковского,
почти вторит ему в воссоздании облика воскресшего императора:
Жуковский
«В двенадцать часов по ночам
Из гроба встает полководец;
На нем сверх мундира сюртук;
Он с маленькой шляпой и шпагой…»15
Лермонтов
«Из гроба тогда император,
Очнувшись является вдруг;
На нем треугольная шляпа
И серый походный сюртук…»16
Оба поэта, отталкиваясь от «визионерской легенды», актуализируют
в свидании с Бонапартом тему исторической памяти и суда потомков.
«Старики гренадеры», встающие «изпод русских снегов» у Жуковского,
и «усачигренадеры», спящие «под снегом холодной России» у Лермон
това, – оживотворение истории как судьбы и национальной идеи. «Он не
11
См.: Лермонтовская энциклопедия. М., 1981. С. 100.
Жуковский В.А. Полн. собр. соч.: В 12 т. Т. 10. С. 86.
13
Лермонтов в воспоминаниях современников. М., 1972. С. 48.
14
Жуковский В.А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. М., 2004. Т. 14. С. 206.
15
Там же. Т. 2. С. 300.
16
Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4 т. Л., 1979. Т. 1. С. 438.
12
153
А.С. Янушкевич
живой. Но также не мечта: // Сей острый взгляд с возвышенным челом
// И две руки, сложенные крестом…»17 – так в юношеской «думе» «На
полеон» Лермонтов определил «эстетическую структуру» легенды о На
полеоне.
Стихотворение Жуковского, ставшее почти визитной карточкой пуш
кинского «Современника» (оно открывало первый том и было буквально
вырвано Пушкиным из рук Жуковского, который считал преждевремен
ным публикацию «Ночного смотра»), органично вошло в «наполеоновс
кий текст журнала. Многочисленные публикации, посвященные 25ле
тию Отечественной войны 1812 года (записки Н. Дуровой и Д. Давыдова,
статьи П. Вяземского, отрывок из пушкинского «Рославлева» и «Полко
водец»), сопрягали в этом тексте понятия Наполеон и история, Наполе
он и Россия, Наполеон и судьба, Наполеон и эпос. Так, П.А. Вяземский
в разборе новой поэмы французского романтика Э. Кине «Наполеон»
замечал: «Наполеон – лицо эпическое, эпическая стихия с своим Олим
пом и адом и всем, что только могло уместиться в широкой голове Гоме
ра. История, философия могут оспоривать некоторые из прав его на ти
тул великого <…>, но поэзия не откажет ему в титле поэтического исполи&
на и сохранит его в своих преданиях»18. Тот же Вяземский назовет Напо
леона «Вальтер Скоттом политического мира»19.
Встреча с умершим императором продолжает тревожить и русскую по
эзию. В связи с перенесением 15 декабря 1840 г. его праха с острова Святой
Елены в Париж появляется своеобразный поэтический цикл: стихотворе
ния Лермонтова, Тютчева, Хомякова, Подолинского, Ростопчиной. В тют
чевском тексте – парафраз «Воздушного корабля» Лермонтова:
Лермонтов
«Стоит он и тяжко вздыхает,
Пока озарится восток…»20
Тютчев
«Но чуток сон – и по ночам тоскуя,
Порою встав, он смотрит на восток…»21
«Восток» обретает конкретную пространственную реалию – Россия.
«И ты стоял, – перед тобой Россия!» – восклицает Тютчев. Хомяков в
стихотворении «На перенесение Наполеонова праха», опираясь на мо
тивы «Воздушного корабля» Лермонтова, образ мчащегося по волнам
17
Там же. С. 95.
Современник. СПб., 1836. Т. 2. С. 270.
19
Вяземский П.А. Полн. собр. соч. СПб., 1879. Т. 2. С. 73.
20
Лермонтов М.Ю. Собр. соч.: В 4 т. Т. 1. С. 439.
21
Тютчев Ф.И. Полн. собр. стихотворений. С. 161.
18
154
Сюжет «Свидания с Бонапартом» в русской литературе XIX века
фрегата, корреспондирует с Тютчевым, настойчиво напоминая о «святой
Москве», ее «жарком пламени» и заявляя: «Наша сила, русский крест»22.
Подолинский стихотворение «Звезда» насыщает образом Кремля и Рус
ской земли23.
Сюжет «свидания с Бонапартом» все в большей степени получает
русскую прописку, нередко наполняется славянофильскими идеями, но
не теряет масштаба «всечеловеческой отзывчивости», вводя в вечные про
блемы бытия. В этом смысле показательна «лебединая песнь» Жуковско
го, незаконченная поэма «Странствующий жид», где возникает очная
ставка библейского Агасфера и исторического Наполеона. Спасая плен
ника острова Святой Елены от самоубийства, вечный странник расска
зывает ему историю своей жизни как назидание, открывая путь к спасе
нию через обретение веры. Антропологическое пространство сюжета
«свидания с Бонапартом» расширяется. Пушкинская рефлексия о Напо
леонегерое и Наполеонечеловеке24 получает у Жуковского вселенский
масштаб, сопрягая историософию с антропософией.
Одновременно этот сюжет в русской литературе эпизируется. стано
вясь элементом романного повествования. Профиль Наполеона и его скре
щенные на груди руки, треуголка и сюртук (черты героя века) становятся
органической частью повествования и характерологии в «Пиковой даме»
Пушкина. Внешняя атрибутика сюжета входит в массовый историчес
кий роман 1830х годов («Леонид, или Некоторые черты из жизни Напо
леона» Р.М. Зотова, «Лейтенант и поручик» К.П. Масальского), где На
полеон превращается в персонажа не столько исторического, сколько лю
бовнобытового сюжета.
В романе М.Н. Загоскина «Рославлев, или Русские в 1812 году» «сви
дание с Бонапартом» связано прежде всего с идеей единения нации в
годину опасности, часть русской идеи, поэтому взгляд на императора
предвзят, лишен подлинного историзма и объективности. Наполеон
изображен в романе не как «страдалец, опоэтизированный судьбою и
карою, на которую был осужден он местью победителей своих»25 , а как
22
Хомяков А.С. Стихотворения и драмы (Большая серия «Библиотеки поэта»). Л., 1969.
С. 118119.
23
Поэты 18201830х годов: В 2 т. (Большая серия «Библиотеки поэта»). Л., 1972. Т. 2.
С. 340–341.
24
Об этом подробнее см.: Лебедева О.Б. Указ. соч.
25
Вяземский П.А. Полн. собр. соч. Т. 2. С. 256.
155
А.С. Янушкевич
Антихрист, «зверь, выходящий из бездны»26. В специальной главе, по
священной Наполеону (Ч. III, гл. 4), Загоскин показывает его в зареве
московского пожара: «На краю пологого ската горы, опоясанной высо
кой Кремлевской стеною, стоял, закинув назад руки, человек небольшо
го роста, в сером сюртуке и треугольной низкой шляпе. <…> Склонив
угрюмое чело свое, он смотрел задумчиво на ее сверкающие волны…»27
Этот портрет, во многом составленный из клише поэзии эпохи Отече
ственной войны 1812 года, лишен сюжетной динамики. Эпизод прохода
императора через горящую Москву завершается публицистическим пас
сажем о том, что «под дымящимися развалинами Москвы Наполеон на
шел свою могилу»28, а последующая жизнь, по мнению Загоскина, стала
развенчанием кумира. В пространстве загоскинского романа «свидание с
Бонапартом», встреча с Францией вообще носят внешний характер, так
как писателя прежде всего интересуют «Русские в 1812 году».
«Вышивая по канве» загоскинского романа, Пушкин в «Рославлеве»
меняет форму повествования. Традиция «вальтерскоттовского» мемуар
ного романа, где история дана «домашним образом», проявляется в нар
ративе «неизданных записок дамы», под таким заглавием Пушкин печа
тает «отрывок» из «Рославлева» в «Современнике» (1836. Т. 3). История
пушкинской Полины обретает иной смысл, хотя сюжетно близка исто
рии Полины Загоскина (любовь к пленному французу). Лишенная наци
оналистических предрассудков, поклонница мадам де Сталь, пушкинс
кая героиня является истинной патриоткой. Ее намерение «явиться в
французский лагерь, добраться до Наполеона и там убить его из своих
рук»29 намечает новое развитие популярного сюжета. Свидание с Бона
партом воспринимается как поединок чести, как воплощение справед
ливости.
Именно Пушкин, всматриваясь в легенду о Наполеоне, почувствовал
ее многоликость. В элегии «К морю» он в соотношении исторических
судеб Байрона и Наполеона разглядел закат романтического типа созна
ния. В «Пиковой даме» наметил философию наполеонизма как выраже
ния индивидуалистического типа сознания, предвосхитив проблематику
«Преступления и наказания» Достоевского. В стихотворении «Герой»
26
Об этом см.: Песков А.М. Михаил Николаевич Загоскин // Загоскин М.Н. Сочине
ния: В 2 т. М., 1987. Т. 1. С. 24–25.
27
Загоскин М.Н. Сочинения: В 2 т. М., 1987. Т. 1. С. 474–475.
28
Там же. С. 483.
29
Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Изд. 3е. М., 1964. Т. 6. С. 209.
156
Сюжет «Свидания с Бонапартом» в русской литературе XIX века
объектом его рефлексии стала проблема нравственного смысла исто
рии. В «Рославлеве» он вводил героев в пространство истории, изобра
женной домашним образом, и в этом пространстве Наполеон занял свое
место как герой исторического романа. Можно повторить, что «весь
свод многоликих образов, рожденных в постепенном развертывании на
полеоновской темы, и являет собой пушкинский вариант «наполеонов
ской легенды»30. Русская семиотика сюжета «свидания с Бонапартом»,
представленного в разных контекстах и воплощенного в различных нар
ративных стратегиях, оказалась востребованной художественным созна
нием последующих эпох.
Непосредственным наследником Пушкина стал автор «Войны и
мира». Лев Толстой в романеэпопее в контексте своей философии исто
рии представил различные грани «наполеоновской легенды». Его «сви
дание с Бонапартом» многолико: в нем голос русского народа и толки
светского общества, позиция патриота и расхожие суждения о Наполео
незлодее и Антихристе, историософские парадоксы самого автора и ху
дожественное чутье. Уже первая сцена романа в салоне Анны Павловны
Шерер становится ареной столкновения различных точек зрения на по
ступки французского императора. Обсуждение убийства герцога Энги
енского приводит к моменту истины. «После убийства герцога даже са
мые пристрастные люди перестали видеть в нем героя»31, – заявляет ви
конт Мортемар. «Наполеон велик, потому что он стал выше революции,
подавил ее злоупотребления, удержав все хорошее…», – «говорил он [Пьер
Безухов], все более и более одушевляясь»32. «Нельзя не сознаться, – про
должал князь Андрей, – Наполеон как человек велик на Аркольском мо
сту, в госпитале в Яффе, где он чумным подает руку, но… но есть другие
поступки, которые трудно описать»33. Толстому чужды волюнтаристские
устремления Бонапарта и его эгоистические порывы, лицемерие и
фальшь. Вместе с тем, Бонапарт для автора и его героев – «двойник
нашей совести». Через судьбы Андрея Болконского и Пьера Безухова
Толстой синтезировал индивидуальное и национальное, антропологи
ческое и историософского в прочтении сюжета «свидания с Бонапар
том». От Аустерлица Андрея Болконского до пожарной Москвы Пьера
30
Муравьева О.С. Указ. соч. С. 32.
Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. М., 1979. Т. 4. С. 27.
32
Там же. С. 28.
33
Там же. С. 30.
31
157
А.С. Янушкевич
Безухова, говоря словами Карамзина, «история расширяет пределы на
шего собственного бытия». Одиссея толстовских героев включает «сви
дание с Бонапартом» не только как элемент развития событий, но преж
де всего как акт самосознания. От увлечения «великим человеком» до
глубокого разочарования в нем – «дистанция огромного размера», это
путь целого поколения, история русского общественного сознания.
Толстому удалось сюжет «свидания с Бонапартом» превратить в «пове
денческий текст» (Ю.М. Лотман) и сделать его ключевым понятием
русской мысли.
«От великого до смешного один шаг» – эти слова, приписываемые
Наполеону и сказанные им во время бегства из России в декабре 1812 г.,
применимы и к сюжету «свидания с Бонапартом». В поэме Н.В. Гоголя
«Мертвые души» этот исторический сюжет получает истолкование в про
странстве профанного сознания. Своеобразное «свидание с Бонапартом»
устраивают главному герою поэмы – Чичикову. Именно он в сознании
обывателей города NN становится «переодетым Наполеоном», которого
«выпустили <…> с острова Елены» и который «теперь и пробирается в
Россию»34. Внешность Чичикова и его фигура соответствовали представ
лениям о французском императоре, а «полицмейстер, который служил в
кампанию двенадцатого года и лично видел Наполеона»35, засвидетель
ствовал сходство.
С проницательностью, украшенной иронией и юмором, Гоголь об
наруживает вхождение «наполеоновской легенды» в русское бытовое,
профанное сознание. «Вместо вопросов: «Почем, батюшка. продали
меру овса? как воспользоваться вчерашней порошей? – говорили: «А
что пишут в газетах, не выпустили ли опять Наполеона из острова?»;
«… пророк пришел неизвестно откуда в лаптях и нагольном тулупе,
страшно отзывавшемся тухлой рыбой, и возвестил, что Наполеон есть
антихрист, держится на каменной цепи, за шестью стенами и семью
морями, но после разорвет цепи и овладеет всем миром»; «Многие из
чиновников и благородного дворянства <…>, зараженные мистициз
мом <…>, видели в каждой букве. из которых было составлено слово
«Наполеон», какоето особенное значение; многие даже открыли в
нем апокалипсические цифры» 36 – все эти гоголевские пассажи,
34
Гоголь Н.В. Собр. соч.: В 9 т. М., 1994. Т. 5. С. 187–188.
Там же. С. 188. (Курсив мой. – А.Я.).
36
Там же. С. 188–189.
35
158
Сюжет «Свидания с Бонапартом» в русской литературе XIX века
воссоздают грани восприятия «наполеоновской легенды», ее аксиоло
гический спектр.
Эстафету гоголевского историкомифологического абсурда подхва
тывает Достоевский в романе «Идиот», вводя рассказ генерала Ивол
гина, якобы ставшего в 10 лет камерпажом Наполеона, свидетелем
«ночных слез и стонов этого великого человека», представителем рус
ского народа ( в его «заблиставших патриотизмом глазах» Наполеон
«прочел мнение всего русского народа»37 ). Рассказ Иволгина – вари
ант хлестаковщины, когда «ложь выступает не только как искаженное
обращение истинной реальности, но и как вполне самостоятельная
сфера говорения»38. Исторический текст мифологизируется и профа
нируется вымыслом, в исторический сюжет вносятся элементы рус
ской смеховой культуры.
Все эти ракурсы сюжета «свидания с Бонапартом» не исчерпывают,
вероятно, полисемантики наполеоновского мифа в русской литератур
ной классике, это и не было целью нашего обзора, это лишь точка оттал
кивания для разговора о репрезентации данного сюжета в романе Булата
Окуджавы «Свидание с Бонапартом», написанном в сентябре 1979 – фев
рале 1983 г., в период социального застоя, афганской войны и других со
бытий национальной истории. Эпиграфом к разговору могут быть не толь
ко лермонтовские строки, но и слова из стихотворения самого Окуджавы
«Я пишу исторический роман»:
«Каждый пишет, что он слышит.
Каждый слышит, как он дышит.
Как он дышит – так и пишет,
не стараясь угодить.
Так природа захотела.
Почему – не наше дело,
для чего – не нам судить…»39
37
38
39
Достоевский Ф.М. Полн. собр. соч.: В 30 т. Л.. 1973. Т. 8. С. 415.
Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992. С. 203.
Окуджава Б. Проза и поэзия. Изд. 7е. Франкфурт на Майне: Посев, 1984. С. 231.
159
А.С. Янушкевич
II
«Скажика, дядя, ведь недаром
Москва, спаленная пожаром,
Французу отдана?..»
М.Ю. Лермонтов «Бородино»
Что же услышал «шестидесятник» Окуджава, представитель русской
культуры XX века в историческом сюжете «свидания с Бонапартом»?
Прежде всего, он чутким поэтическим ухом услышал мелодии великой
традиции русской классики, и в этом отношении его роман – репрезен
тативная эстетическая структура. Для ее обозначения можно было бы
использовать один из модных терминов: палимпсест, интарсия, цен
тон, метаколлаж – и назвать автора такого текста выразителем филосо
фии homo ludens. Эти определения отражают некоторые грани текста,
но не точно. Текст романа Окуджавы репрезентативен по отношению к
русской классике в аспекте широкого исторического дыхания и глубо
кого гуманистического содержания. Игровое поведение героев вовсе не
игра, а своеобразный поединок с жизнью, выявление нравственного
смысла истории.
Три раза на протяжении первых страниц романа появляются извест
ные слова: «Скажика, дядя…»40 Так юный Тимоша Игнатьев, Титус, маль
чик с «большими черными глазами, переполненными <…> тоской», и
«насмешливыми губами» (С. 12), обращается к своему дяде, генералу
Николаю Петровичу Опочинину, потерявшему ногу под Аустерлицем и
готовившему страшный пир своему спасителю Бонапарту. Этот вопрос,
имеющий продолжение в лермонтовском «Бородино»: «Богатыри – не
вы», – в сюжете романа Окуджавы открывает «искаженный лик исто
рии» [С. 16]. Любопытно, что старый солдатдядя перед судом Титуса и
истории вдруг заговорит стихом – инверсией, похожей на рифму в лер
монтовской строфе: «Ах, Аустерлиц, Аустерлиц! И юношеские года, и лет
военных череда – всё представляется мне вздором, но лед Зачанского
пруда во сне иль наяву всегда перед моим потухшим взором…» [С. 29].
Если лермонтовский дядя находит ответ на поставленный вопрос, видя в
пожаре Москвы историческую необходимость, «Божью волю», то Окуджава,
40
Окуджава Б. Свидание с Бонапартом: Роман. М., 1985. С. 9, 11. 27. В дальнейшем
текст романа приводится по этому изданию с указанием страницы.
160
Сюжет «Свидания с Бонапартом» в русской литературе XIX века
проведя своих героев через пожар Москвы, через встречу с Бонапартом,
не отыщет ответа. У героев останутся вопросы, на которые нет решения,
опаленные пожаром, они горько констатируют: «Мы все из пепла…».
Судьба поколения и нравственные проблемы личности – в центре раз
мышлений автора «Свидания с Бонапартом».
Небо и лед Аустерлица сопрягают историю генерала Опочинина с судь
бой князя Болконского. Найденный на льду Зачанского пруда близ Аустер
лица, раненный герой Окуджавы спасен Наполеоном, проходившим мимо,
оставляя память генерала о бездонном небе. «Нам всем уготовано блажен
ство в черном августовском небе. <…> Черное бархатное августовское небо –
и никаких вечных мук..» [С. 40] – так герой Окуджавы в бездонном небе
видит символ своей судьбы. Герою Толстого, спасенному императором на
поле Аустерлица, «… так ничтожны казались в эту минуту все интересы,
занимавшие Наполеона <…> в сравнении с тем высоким, справедливым и
добрым небом, которое он видел и понял»41. Свидание с Бонапартом для
обоих героев – момент отрезвления. Если «князь Андрей думал о ничтож
ности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значе
ния…»42, то герой Окуджавы пытается своей жизнью ответить на вопрос:
«Зачем ты спас меня?! А если спас, значит, я избран тобою…» [С. 55–56].
Смерть героев – следствие нравственного прозрения после исторического
свидания.
С другой стороны, и внешний облик генерала, и его тайный замысел
убить Наполеона напоминают о Пьере Безухове. Путь духовных и ум
ственных исканий героев толстовского романа повторяет еще один герой
романа, Александр Свечина: возвращение из революционной Франции,
разочарование, занятие государственной деятельностью. Имя героя: Алек
сандр Андреевич, его монологи рождают аллюзии с героем комедии Гри
боедова, Александром Андреевичем Чацком. Вечная русская проблема
«горя от ума» получает в романе Окуджавы развитие.
История француженки Луизы Бигар, от имени которой ведется пове
ствование во второй части романа и которую Тимофей Игнатьев попуш
кински называет «русскою душою», корреспондирует с историей загос
кинскопушкинской Полины: оказавается в самом пекле московского
пожара, влюбляется в русского дворянина, решает «встретиться с импе
ратором и выкрикнуть ему свое отвращение». Поразительно и схождение
41
42
Толстой Л.Н. Собр. соч.: В 22 т. Т. 4. С. 369.
Там же.
161
А.С. Янушкевич
размышлений о природе истинного и ложного патриотизма. Как и геро
ине пушкинского «Рославлева», оспоривавшей «патриотическое хвастов
ство», Луизе Бигар чужд «восторг патриотизма»43, овладевший высшим
обществом. «Мне претит холодный патриотзм, похожий на нарисован
ный факел» [С. 8] – так словами генерала Опочинина Окуджава раскры
вает свое отношение к проблеме, волновавшей не только поколение эпо
хи Отечественной войны 1812 года.
Три раза в романе Окуджавы любовные письмапризнания заканчи
ваются знакомыми словами: «Чего же боле?» (с вариациями «Чего же бо
лее?», «Чего же больше?»), а любовный сюжет романа в отблесках москов
ского пожара и свидания с Бонапартом – соотносит судьбы Варвары Вол
ковой, генерала Опочинина и Александра Свечина с судьбами героев пуш
кинского «Евгения Онегина». Рассказ о встрече с Бонапартом Пряхина,
обедневшего дворянина, подобно рассказу генерала Иволгина, развивает
вечную русскую тему: «от великого до смешного – один шаг…». Подобно
другому, пушкинскому персонажу («с профилем Наполеона», был «не мот,
цену деньгам знал» [С. 22]), друг Тимофея Игнатьева арестовавает его по
подозрению в причастности к обществу декабристов.
Можно приводить много примеров инкрустации русской сюжета «сви
дания с Бонапартом» и его инверсиях в тексте романа Окуджавы, литератур
ных цитат, вложенных автором в уста героев. Один пример: генерал Опочи
нин, размышляя о природе русского рабства, «цитирует чужим голосом: –
Ведь крестьяне тоже любить умеют» [С. 53]. Хрестоматийные слова Карам
зина из «Бедной Лизы» становятся в романе выражением духа эпохи, орга
ничной связи русской литературы и русского общественного сознания. Па
мять сюжета у Окуджавы – не формальная «игра в классиков», а содержатель
ный приём выражения связи времен в русской истории.
III
«Предвкушаю сладость свидания!..»
«Мы все из пепла…»
Б. Окуджава «Свидание с Бонапартом»
В романе Окуджавы сюжет «свидания с Бонапартом» определяет ху
дожественную рефлексию как минимум трёх аспектов русской истории:
43
Пушкин А.С. Полн. собр. соч.: В 10 т. Т. 6. С. 206, 207.
162
Сюжет «Свидания с Бонапартом» в русской литературе XIX века
смысла истории и ее законы, революция и ее последствий, «поведенчес
кий текст». Они сопрягают историософское, онтологическое и антропо
логическое содержание сюжета, обозначенного в номинации романа и
определяют его аллюзионный подтекст.
Реального «свидания с Бонапартом», несмотря на все намерения ге
роев романа, так и не произошло, но через предвкушение этого свидания
«расширились пределы нашего собственного бытия», ибо у каждого из
героев романа обострилось историческое зрение и жизненное чутье. Вслед
за генералом Опочининым, тщательно готовившим свой последний бал
пир, каждый из них мог бы сказать: «Предвкушаю сладость свидания!»
[С. 6]. Эвентуальное и фантастическое свидание с Бонапартом стало преж
де всего реальным свиданием с самим собой и с историей.
Форма мемуарного романа позволила изобразить историю как акт
самосознания. Роман слагается из четырех «человеческих документов»:
«Заметки из собственной жизни генералмайора в отставке Н. Опочини
на, бывшего командира Московского мушкетерского полка», «Горестные
воспоминания о минувшем Луизы Бигар», «О том, что вспомнилось в
преклонные лета» и часть без названия (состоящая из писем и записок
Пряхина). Каждый текст имеет свой сюжет, свое настроение, свою сти
листику, но вместе они образуют единый метасюжет романа, не только
обозначенный в заглавии, но и пережитый каждым из героев. Вслед за
Жуковским, во многом сформировавшим философию русской мемуари
стики, герои Окуджавы могли бы сказать: «Воспоминание и я – одно и то
же…»44 Форма мемуарного повествования не просто «интимизировала»
исторические события, раскрыла историю «домашним образом», следуя
пушкинской традиции, но и позволила воссоздать дух времени, дать ис
торию поколений.
Время действия в романе датировано с документальной точностью,
«расчислено по календарю»: 1789 – 10 июня 1827 г. Великая французская
революция, убийство Павла I, Аустерлиц, Отечественная война 1812 года,
пребывание русских войск в Париже, восстание декабристов – все эти эпо
хальные события даны в отблесках пожара Москвы. Пожар – кульминация
сюжета и ядро авторской историософии. «Красный петух, этот легкомыс
ленный, кровожадный и вечный искуситель и спаситель, витал над нами,
трепетал крыльями, уже который век пытаясь избавить нас от собствен
ных ошибок», – иронически замечает героиня романа, и через 15 лет
44
Жуковский В.А. Полн. собр. соч. и писем: В 20 т. Т. 2. С. 304.
163
А.С. Янушкевич
«слыша горький запах горящей Москвы» [С. 199]. «Мы из пепла…» –
безжалостно констатирует другой герой [С. 13]. Еще П.А. Вяземский,
летописец допожарной Москвы, горько заметил, что пожар Москвы
«разительно означается в отношении к нравственному опустошению»45.
Судьба русской интеллигенции, ее путь от «гражданской экзальтации»
к скепсису и охлаждению обозначена в метафоре пожара и пепла. «Мы
из пепла…» – это акт прозрения, понимания, что любая победа не
проходит без потерь.
В свете пожара и свидания с Бонапартом обостряются размыш
ления о смысле истории, ее законах, природе власти и последстви
ях рабства. Окуджава собирает на заочную дискуссию генерала Опо
чинина, его брата, покончившего жизнь самоубийством, его пле
мянника, также добровольно расставшегося с жизнью, австрийско
го эмигранта, учителя истории Франца Мендера, искупившего смер
тью свою вину (заявлявшего: «Я русский»), французскую певицу,
«русскую душою» Луизу Бигар, Варвару Волкову и ее дочь Лизу, об
винявшую мать в «варвбрстве», Александра Свечина, мучительно
переживающего «горе от ума», его приятеля по Сорбонне француз
ского интенданта Пасторэ, полковника Пряхина, крестьян. Каж
дый из них посвоему, в соответствии с социальным положением,
национальной принадлежностью, пытается на «свидание с Бона
партом» понять границы добра и зла в историческом процессе, они
определяют нравственный смысл истории: «Добро и Зло перепле
тены в военной фортуне», «Гибель зла – разве она не есть спасение
добра?», «За всё. за всё надо платить, а где взять?», «Иногда добрые
намерения сказываются злом», «Но, между прочим, когда делают
зло, всегда говорят. что хотели добра», «Хорош рай в обнимку с ги
льотиной», «Да разве это рай – жечь, казнить? <…> Рай. когда анге
лы поють, батюшка…». Афоризмы окуджавских героев не истины в
последней инстанции даже для них самих. Они мучительно проди
раются сквозь дебри своих размышлений, ибо «пасьянс истории ко
варен» [С. 227–228].
Александр Свечин, исследуя генеалогию Бонапарта в деяниях Алек
сандра Македонского, Цезаря, Аннибала, придет к выводу о том, что
«то место, на которое они усаживались, было отравлено…» [С. 232].
Учитель истории и «невольник чести» Франц Мендер поймет, что «даже
45
Вяземский П.А. Полн. собр. соч. Т. 1. С. 118.
164
Сюжет «Свидания с Бонапартом» в русской литературе XIX века
случайный жест безвестного обывателя слит с историей всего человече
ства», а «о людях нужно <…> судить в дни катастроф, а не тогда, когда
они живут под бдительным оком полиции» [С. 143]. Генерал Опочинин
горько констатирует, что «лишь перед лицом общих бедствий <…> мы
способны объединиться» [С. 82]. «Свидание с Бонапартом» актуализи
ровало идею объединения нации, ибо, как мудропростодушно заме
тит крестьянка Дуня (эти слова Окуджава сделает одним из эпиграфов к
роману): «Ой! Сперва они нас, а после мы их… Так и побьем друг
дружку?»
Вопрос о взаимодействии оппозиции и власти, оппозиции и всей
нации обострился в атмосфере ревизии шестидесятничества, и поста
новка этой проблемы в романе – пролог к иллюзиям и надеждам первых
лет перестройки. Окуджава попытался судьбу Александра Свечина впи
сать в этот историософский контекст.
В романе Окуджавы «свидание с Бонапартом» постоянно возвра
щает историческую память к «свиданию с Пугачом». Отец молодого
Свечина, генерал времени пугачевщины, охлаждая пыл сына, возвра
тившегося из революционного Парижа, пророчески говорит: «Я тебя
отлично понимаю, в юности ведь все жаждут перемен <…>. Вы там
про закваску позабыли, и я тебя отлично понимаю: Монтескье сказал,
Дидерот сказал, Вольтер, Мабли… А не хотите ли, мои юные друзья,
нового Пугача?» [С. 190]. Призрак Пугача и Робеспьера не только пре
достережение от революционного авантюризма, но и напоминание о
сущности и природе человеческого счастья. «Разрушить легко, но как
быть потом? все знают, как разрушить, как пустить кровь, как вздер
нуть, как захватить, как покорить… Но как сделать меня счастливым,
не знает никто?» [С. 265] – так герой Окуджавы предостерегает от
всякого рода экстремизма. (В обстановке афганской интервенции это
было предостережением автора о невозможность насильно сделать
счастливыми).
Природу и последствия волюнтаризма разглядел еще Жуковский в
поразительной по своему нравственному пафосу встрече Наполеона с
Агасфером. Загоскин в «Рославлеве» устами старого ямщика, дяди Саве
льича, осуждает зло, обряженное в революционные одежды: «Да, детуш
ки! Я подолее вас живу на белом свете; в пугачевщину я был уже парень
матерый. Тяжко, ребята. и тогда было – такой был по всей Руси погром,
что и Боже упаси! И пугач также прельщал народ, да умней был этого
Бонапарта: назвался государем Петром Федоровичем – так не диво, что
перемутил всех православных. а этот что за выскочка? Смотри, пожалуй!
165
А.С. Янушкевич
вишь, ему жаль нас стало! Экой милостивец выискался!»46. Загоскинский
Савельич говорит о близости пугачевских погромов и наполеоновской
интервенции, здесь от «Рославлева» Загоскина – прямая дорога не толь
ко к пушкинскому «Рославлеву», но и к «Капитанской дочке», где столк
нутся Савельич и Пугачев.
Идея объединения перед опасностью раскола нации внушила Пушки
ну мысль датировать свой последний роман днем лицейского братства – 19
октября. Окуджава предпослал своему «Свиданию с Бонапартом» в качестве
одного из эпиграфов стихи Н. Кукольника: «Минует печальное время – Мы
снова обнимем друг друга». Эти слова из популярного романса на музыку М.
Глинки «Уймитесь, волнения страсти!…» Окуджава, вероятно, рассматривал
как автореминисценцию из собственной «Старинной студенческой песни:
«Возьмемся за руки, друзья, чтоб не пропасть поодиночке»47.
В процессе познания истории и ее нравственных законов вырабаты
вается «философия поступка», формируется «поведенческий текст», ко
торый определяет гуманистический смысл исторического романа о со
временности. Одиссея окуджавских героев – это прежде всего путь к себе,
к своей чести и самостоянию.
Роман начинается и заканчивается самоубийством героев. Еще до
нашествия Бонапарта «просто выстрелил из пистолета себе в улыбающе
еся круглое лицо» возвратившийся из революционной Европы Александр
Опочинин, так как «все окружающее меня в России вызывает ужас и
боль…» [С. 15]. В июне 1827 г. свел счеты с жизнью Тимофей Игнатьев,
29ти лет от роду, не в силах пережить свой отход от друзей, казненных и
сосланных в Сибирь. Юноша с печальными глазами и насмешливыми
губами, пройдя дорогами войны, возвратившись из Парижа, как жизнен
ную заповедь выжжет в своем имении на липовой доске слова: «Все в
мире меняется – только Липеньки неизменны» [С. 215]. Отказавшись от
участия в тайном обществе, он попытается обрести свое счастье с Лизой
Свечиной в Липеньках и не сможет уйти от мук совести.
«Основное культурное творчество этой эпохи проявилось в создании
человеческого типа. <…> молодежь этой эпохи отдавала свои жизни
с неслыханной простотой и щедростью»48 – так Ю.М. Лотман определил
46
47
48
Загоскин М.Н. Сочинения: В 2 т. Т. 1. С. 332.
Окуджава Б. Проза и поэзия. С. 260.
Лотман Ю.М. Поэзия 17901810х годов // Поэты 17901810х годов (Большая серия
«Библиотеки поэта»). Л., 1971. С. 11.
166
Сюжет «Свидания с Бонапартом» в русской литературе XIX века
«поведенческий текст» в русском обществе нового человеческого типа,
человека 1790–1810х годов, социальнопсихологическим регулятором
этого человека Лотман назвал стыд. В романе Окуджавы представлен
именно этот «поведенческий текст». «Умереть не страшно – не жить
страшно» – эти известные слова не случайно возникают в тексте романа.
Самоубийства деда и внука Опочининых, трагическая и, на первый взгляд,
бессмысленная гибель генерала Николая Опочинина, так и не устроив
шего свой прощальный ужин Бонапарту, гибель в пожарной Москве со
словами «Да, я русский!» австрийского учителя истории Франца Менде
ра, разрушенные судьбы Варвары Волковой и ее дочери Лизы, бегство из
Москвы и неудавшаяся жизнь Луизы Бигар, хандра Александра Свечина,
примирение и предательство Пряхина – все эти варианты «свидания с
Бонапартом» не только сюжетнофабульные ходы.
В судьбах – отсвет большого текста истории, как мифа и как реаль
ных человеческих трагедий. Роман Окуджавы выявил различные грани
самосознания в атмосфере национального позора в начале 1980х го
дов. Исторический роман открыл то, что Пушкин называл «грядущим
прошлым». В следующем романе, «Путешествие дилетантов», Окуджа
ва продолжил эту тему, обратившись к николаевской эпохе безвременья
и рассказав историю разрушения государством частной жизни челове
ка, воссоздав жестокость и опасность механизмов органов государствен
ной безопасности Российской империи. «Каждый пишет, что он слы
шит. <…> Не стараясь угодить…» – и тогда исторический текст обретает
философский гуманистический смысл, а история становится современ
ной. Окуджава не писал аллегорический, аллюзивный роман, но раз
глядел в историческом сюжете, в профиле Наполеона, ситуации и лики
своего времени.
167