ФИЛОЛОГИЯ 133 и на это выделяются специальные средства, число говорящих на нем...

ФИЛОЛОГИЯ
133
и на это выделяются специальные средства, число говорящих на нем резко падает (в частности по причине
депопуляции: в поисках работы население мигрирует на север). В последнее время ревнители окситанского
на юге Италии внедряют язык в письменное употребление, созданы учебные пособия, грамматика, словарь,
организованы курсы по подготовке преподавателей, поддерживается связь с коммунами в Пьемонте и Олтральпе. Все эти меры направлены на возрождение окситанского в Гвардия Пьемонтезе, испытывающего
сейчас сильное калабрийское и итальянское влияния7.
Каждому из языков Калабрии можно посвятить не только отдельный доклад, но и обширную монографию. Цель же настоящего выступления заключается в том, чтобы дать самую общую картину происходившего и происходящего сейчас в лингвистическом пространстве Калабрии. Резюмируя все сказанное выше,
можно сделать следующие выводы:
1. В течение многих веков Калабрия была полилингвальной областью, в которой один за другим сменялись доминирующие языки, в разной степени влиявшие на местные диалекты. Наименьшие
следы оставляет здесь испанский; незначительное арабское и французское влияние присутствует в
лексике.
2. Греческий язык из всех языков, бытовавших и бытующих в Калабрии, оказал самое значительное влияние на лексику, морфологию и синтаксис южных калабрийских диалектов и говоров, способствуя,
таким образом, противопоставлению южного ареала северному и обуславливая современное диалектное членение Калабрии.
3. Калабрийские диалекты, в свою очередь, оказали ощутимое влияние на диалект арбереше албанского,
прослеживающееся в лексике и морфологии, а также на окситанский диалект гвардиоло.
4. Все идиомы Калабрии находятся в опасности исчезновения, вызванной итальянизацией общества.
В. С. Cергеева
(МГПУ)
«ДЕЯНИЯ РОБИН ГУДА»: ПРОБЛЕМА ЖАНРА
Вопрос о том, к какому жанру следует относить такое произведение средневековой английской литературы, как «Деяния Робин Гуда» (The Big Geste of Robyn Hode), вполне можно назвать открытым. Чаще всего
его относят к жанру «народной книги» или называют просто «подборкой баллад», но говорить о робингудовой «жесте», как об абсолютно компилятивном произведении или столь распространном в Средние века
жанре, как «народная книга», нам представляется неправомерным по следующим причинам.
Во-первых, трудно назвать чистой компиляцией текст, обладающий определенной (и довольно сложной) внутренней структурой. С другой стороны, по тем же причинам «Деяния» не подходят и исключительно
под определение «книги». Действительно, по некоторым внешним признакам (включая дешевое общедоступное издание и «народную» ориентированность) «Деяния» можно отнести к разряду «книг»; но вспомним
о том, что «книга» всегда (или почти всегда) представляет собой цепь эпизодов, иногда очень протяженную,
составленную по принципу «нанизывания» и объединенную не столько сюжетом (поскольку в «книге» единый сюжет, как правило, отсутствует, и количество приключений можно произвольно варьировать), сколько именем главного героя. Именно так построены «Деяния Герварда» и «Юстас Монах» в Англии, «Книга об Эйленшпигеле» — в Германии и т. д.; характерный литературный пример, иллюстрирующий тот же
принцип, — «Симплициссимус».
«Деяния Робин Гуда» — это произведение, несомненно, испытавшее влияние легенд артуровского цикла и средневековых рыцарских романов (не только Мэлори, но и таких, как стихотворные «Сэр Эгламур из
Артуа», «Сэр Дегор», аллитерационная поэма «Смерть Артура» и т. д.), и потому нам кажется правомерным
говорить о «Деяниях» как о форме стихотворного романа (или «миниромане»). «Деяния» начинаются совершенно в артуровском духе: Робин Гуд отказывается обедать, покуда не появится какой-нибудь «странный
7
Kunert H. P. Gli occitani di Calabria. http://www. grecanici.it/index. php?q=node/33
134
XVIII ЕЖЕГОДНАЯ БОГОСЛОВСКАЯ КОНФЕРЕНЦИЯ
гость» (uncouth guest1), и этим гостем оказывается бедный рыцарь сэр Ричард Ли (а затем, последовательно,
шериф, монах из аббатства св. Марии и, наконец, сам король).
Конечно, остается вопрос о том, как воспринимать эти несомненные реминисценции: всерьез или же
в ироническом плане. Так, Чайлд пишет о том, что все отсылки к артуровскому циклу исполнены иронии.
Практически неприкрытый фарс — описание приключений Маленького Джона на службе у шерифа. Ирония — мощное оружие «Деяний», особенно когда речь идет о шерифе и аббате, хотя, несомненно, Робин
Гуд в качестве шутника куда более колоритно обрисован в таких текстах, как «Curtal Friar» и «Allin a Dale»
(заметим — в гораздо более поздних; ранним героическим балладам ни юмор, ни ирония как художественные приемы, по большей части, не свойственны — слишком серьезен сам предмет изображения, ему чаще
сопутствуют насмешка, издевка, неприкрытый язвительный вызов врагу).
Некоторые исследователи, например Дэвид Фаулер (David Fowler), называют в числе типичных для
средневекового стихотворного романа черт также и сюжетную симметрию (повторяющаяся сцена обеда со
«странным гостем», которая связывает воедино разнородные тексты и играет определенную, очень значимую роль: каждый из гостей проходит испытание на куртуазность и правдивость), и параллелизм некоторых
конструкций, преимущественно сцепленных по контрасту (сэр Ричард Ли едет по обочине, небогато одетый,
в одиночестве — в то время как у монахов из аббатства дорогие кони и пятьдесят человек сопровождения).
Так, в «Персивале» Кретьена де Труа с несомненным мастерством использован тот же прием.
Несомненно, «Деяния Робин Гуда» вобрали в себя несколько разнородных текстов, но назвать это произведение только компиляцией было бы несправедливо по указанным выше причинам: этому препятствуют
и повествовательная симметрия (мастерская, хоть и не такая изощренная, как у Кретьена де Труа или Чосера), и символические сцены, служащие для раскрытия характеров, и сюжетный параллелизм.
Автор «Деяний» использует ту же технику, что и другой великий «компилятор» XV в., — Томас Мэлори,
с его способностью соединять в едином текстовом пространстве фрагменты различной сложности и «наполненности» и активизировать таким образом внутренние возможности самого материала. Исследователи,
которые называют подобную организацию текста «неуклюжей», несомненно, сравнивают ее со структурой
традиционного романа, в котором события объединены мотивацией героя. Структура «Деяний», как и многих средневековых повествований, открыта и ориентирована на ситуацию. Эпизодическая композиция поэмы направлена на то, чтобы сосредоточить внимание слушателя (читателя) на ключевых событиях — таких,
как выполнение клятвы рыцарем, неудача аббата, появление в «зеленом лесу» короля. При этом особую роль
играет параллелизм, который в ранних балладах выполняет определенную художественную функцию (симметрия отдельных частей текста, подчеркивание кульминационных моментов, в отдельных случаях — контраста). Показательно, что в поздних текстах (особенно балладах «чайлдовского» типа) он превращается в
дословные многократные повторы (как, например, в «Джонни Армстронге»). Характерно, что во многих
ранних балладах повторы не дословны — они как бы отмечают этапы развития действия. В «Деяниях», в
частности, автор мастерски использует этот прием, чтобы показать куртуазность друзей Робина и неблагородство его врагов, при этом значимы даже легкие текстовые различия.
Интересен анализ «Деяний» в сравнении с таким жанром позднего Средневековья, как «народные кни2
ги» . В этом плане любопытно сравнить «Деяния Робин Гуда» с появившимся примерно в то же время «Юстасом Монахом» (XV в.), создатели которого явно опирались на уже существующий свод баллад об изгнанниках, в том числе о герое из шервудского леса. «Юстас» составлен вполне канонически, т. е. по принципу
«нанизывания» эпизодов. Но, в отличие от Робин Гуда, чьи корни по-прежнему под вопросом, Юстас (Eustache), или Эсташ, был абсолютно реальным историческим лицом, жившим в 1170–1217 гг. Пират, нападавший на корабли в проливе Ла-Манш, в прошлом действительно расстриженный монах, человек без особых
1
Ср. в «Сэре Гавейне и Зеленом рыцаре»:
Þat he Þur3 nobelay had nomen, he wolde neuer ete
Vpon such a dere day er hym deuised were
Of sum auenturus Þyng an vncouÞe tale, etc.
2
«Народная книга» позднего Средневековья и Возрождения — это уникальный литературно-издательский жанр, тесно связанный
с открытием книгопечатания и являющийся первой в истории европейских литератур фиксацией фольклорных текстов. «Народная
книга» объединяет в себе по меньшей мере две разновидности художественных произведений: 1) т. н. бюргерский роман («Роговый
Зигфрид», «Прекрасная Магелона», «Фортунат» и т. д.), представляющий собой последний этап существования героического эпоса и
рыцарского романа; 2) книгу о шутах («Поп из Каленберга», «Соломон и Морольф» и т. д.), состоящую из кратких повествовательных
произведений и подытоживающую собой более или менее длительную (от нескольких десятков — до нескольких сотен лет) и обширную устную традицию. Подробнее о происхождении и генезисе жанра книги (libro) см.: Афиногенова Е. В. Жанр «книги» в средневековой испанской литературе // Проблема жанра в литературе Средневековья. Вып. 1. М., 1994.
ФИЛОЛОГИЯ
135
моральных принципов, он заключал союз то с Англией, то с Францией и в конце концов был взят англичанами в плен и казнен.
Так же, как и во многих случаях, его история обросла домыслами и легендами, воплотившись в итоге в
форму «народной книги» (как и позднейшие циклы о Дике Терпине, Джеке Шеппарде и прочих знаменитых разбойниках XVII–XVIII вв.). В «Юстасе Монахе» дана ренессансная картина мира; герой по сути своей
ближе к тому жанровому типу, который получит многогранное воплощение в литературе XVII в. — к пикаро,
ловкому плуту, который не гнушается никакими средствами для достижения цели и мало заботится о морали. Разрозненные приключения Юстаса близки к фаблио, причем не всегда приличным.
Еще один эпизод наглядно доказывает, насколько далек этот герой от Робин Гуда. В основе лежит сюжет
одной из long tales — «Робин Гуд и горшечник», но и мотивировка, и поведение Юстаса порой откровенно
противоречат нравственному кодексу «благородного разбойника». Юстас так же, как и Робин, меняется одеждой с горшечником, а затем (чего никогда не сделал бы шервудский outlaw3) пускает погоню по чужому следу,
подводя тем самым ни в чем не повинного человека под серьезные неприятности, причем автор, который явно на стороне своего героя, отпускает нелицеприятный комментарий в адрес «деревенщины»: «Дурак он был,
что бросил свое ремесло!» Вдобавок история дублируется. Юстас, как бы щеголяя своим хитроумием, повторяет трюк с переодеванием, сменив наряд горшечника на одежду угольщика, и вся ситуация повторяется снова (люди графа Булонского ловят и до полусмерти избивают очередного «простофилю»). Есть в тексте «Юстаса Монаха» и другие прямые переклички с «Деяниями» и ранними балладами (Юстас заманивает шерифа
в лес и отпускает, взяв с него клятву больше не вредить; он грабит лишь тех, кто говорит ему неправду, и т. д.).
Таким образом, «народная книга» о Юстасе Монахе — это следующая ступенька эволюции жанра «жесты», а
именно плутовской роман (наподобие популярной «книги» об Уленшпигеле в Германии). С другой стороны,
возможно, именно Юстас послужил прототипом веселого отца Тука в поздних балладах о Робин Гуде (XVI в.).
В таком случае налицо интересная контаминация двух циклов, двух жанровых разновидностей.
В этом плане любопытно сравнить «Деяния Робин Гуда» с гораздо более ранней «жестой» — написанными на латинском языке «Деяниями Герварда» (XII в.), которые, по мнению некоторых исследователей
(например М. П. Алексеева), в чем-то могли послужить основой шервудского цикла. «Гервард» ближе к средневековому прозаическому роману (эпосу), его можно назвать «условно реалистичным», несмотря на традиционные формульные места сюжета (изгнанничество юного Герварда, жизнь героя при иностранных дворах,
спасение принцессы, убийство гигантского вепря, служба графу Фландрскому) и характерные «чудесные»
элементы рыцарского романа (Гервард видит во сне святого Петра; волк проводит соратников Герварда через
непроходимые болота и т. д.).
«Деяния Герварда» довольно отчетливо делятся на две части: собственно «реалистическое изображение»
(в том его смысле, в каком можно говорить о реализме применительно к средневековому эпосу) начинается
с момента возвращения изгнанника Герварда на родину и объявления им войны захватчикам-норманнам.
О причинах изгнанничества Робин Гуда ничего не известно, тогда как Гервард, явный представитель родового строя, мстит за кровную обиду (гибель младшего брата, пытавшегося защитить мать) и захват родных
земель. В отличие от него, Юстас Монах сводит исключительно личные счеты (его несправедливо оговаривает управляющий графа Булонского).
Несомненно, одной из наиболее впечатляющих сцен «Деяний Герварда» является возвращение героя
в отчий дом, где в ночи, «облокотясь на колени женщин», пируют победители-норманны, а над воротами
прибита отрубленная голова юного лорда. Чуть ли не единственная метафора во всем тексте (настолько внезапная и выбивающаяся из общего строя неторопливого, хроникообразного повествования, что она кажется
отчасти чужеродной) — draught of bitterness and wine of sorrow4 — расположена именно в этом фрагменте и
вложена в уста Герварда, замышляющего месть. Несомненен акцент на патриотические устремления главного героя. Так, Гервард возрождает в своем окружении традиционный англосаксонский обычай посвящения в
рыцари священником, а не сюзереном как единственно правильный. Очевидно, что баллады о Робин Гуде (и в
том числе «Деяния») ближе к этой, более ранней традиции.
Подводя итог, можно сказать, что «Деяния Робин Гуда» — это своеобразное переосмысление жанра
средневекового стихотворного романа, но одновременно — с сохранением большинства традиционных балладных приемов, которые отчетливо выделяются при анализе long ballads, например «Робин Гуда и монаха»:
постоянных эпитетов, недословных повторов, common places, formulaic lines и т. д.
3
Вспомним строгий нравственный кодекс Робин Гуда, изложенный им в беседе с Джоном: «Не причинять вреда земледельцу (т. е.
простому человеку), ни женщине, ни тому, кто пришел в этот лес неволей, и т. д.».
4
Возможно, на данном этапе этот оборот уже воспринимался как commonplace.