Роман РЯБОВ. Отдельные штрихи.

Роман РЯБОВ
ОТДЕЛЬНЫЕ
ШТРИХИ
Стихи
Начать с имен? И с родом на ножах,
Печати книг, а не клейма добиться,
Не растеряв значений в падежах,
И по столицам — истинных провидцев.
Линяя от теорий и систем,
Листая маски по библиотекам,
Как ухитриться не засалить тем
Земли и неба, солнца, человека?
Где лягут смыслы? За какой из карт
В бреду переселения народов?
В каком дворе поставят самовар
ПОЭЗИЯ
***
С чего начать? Неужто с пирамид?
А может быть, с рассвета на Синае?
С мотыги медной? Спрыгнуть в неолит,
С краев песок столетий осыпая?
И, часовым владея ремеслом,
Освободив фантазию от гири,
Изобрести весло и колесо,
В который раз, а для себя — впервые.
И стать травой у Трои, под ногой
Ахилла, или соколом метнуться
До синя моря, выгнуться дугой
Над блюдцем суши; пеной с революций
Кипя, слетать и дерзостью кропить
Работников садов Семирамиды,
Но только — жить. А не кривляться с виду,
Веками переваривая сыть.
3
Или достигнут подлинной свободы?
Один — не воин. Даже в облаках.
Мне ль делать шаг на поле разграфленном
От интерфейса новеньких смартфонов
До посоха, зацветшего в руках?
Как целое за мелочью постичь,
Добившись смелой краткости скрижалей?
И — набело с любой строки, опричь
Названий — не богаче содержаний.
Где переждать ледник ленивых чувств?
Каким скребком содрать кору культуры?
Как музыку, в лесу услышать хруст
И дописать за ветром партитуру.
Забыть, кому из прошлого земли
Судьба такие роли назначала,
Чтобы в финале вспомнить о любви,
Добыть огонь. И все начать сначала.
СОЛНЦЕ АВГУСТА
Солнце старше становится. С патиной.
За три четверти после двенадцати,
Никого не виня,
Отгорит, отпылает, опомнится,
Загрустит от хрустальной бессонницы
И пронзенного дня.
Да пойдет деловито оглядывать,
Как хозяин: подмоги не надо ли
Облакам на сносях?
Успокоить сороку, как склочницу,
И насыпать усталость в песочницы,
Где пока голосят.
Календарь содержанием жаловать,
Словно каждое утро Державина —
Торжествами вихров;
У Тархан и на мостиках Питера
Натолкнуться на крупные литеры
Чьих-то первых стихов.
4
Забредая на грядки капустные,
Золотого ли века предчувствие
Уронить в огород?
Познакомить с Улиссом Жуковского,
И на лбу богатырском над росстанью
Смирно высушить пот.
Расплескаться прудами в Лефортово,
Да изнанками к небу повертывать
Пыльных листьев клише…
Солнце августа. Гибель империи.
Время робких попыток материи
Постучаться к душе.
ЛИСТОПАД НОЧЬЮ
...в двенадцать теряется власть метронома,
на несколько строчек уходит полвека,
вчерашняя истина давит на веки,
как сон фараона...
Деревья не спят. Шелест листьев — духовен.
Бездонное бденье...
За каждым стволом притаился Бетховен,
забыв глухоту, наблюдая паденье...
Я море себе разрешаю и воздух
осенний, где ветер поет о пустотах,
где местности — поздно,
и рано для слова и жеста; где тропы,
закрытые охрой травы-однолетки,
петляя, уходят на поиск рассвета;
где под ноги сыпет свой жемчуг бессмертник,
как ангел — планеты...
Прилепленный к небу
звездой за глазницами облачной маски,
я помню, что буду светлее, чем не был,
губами застыв на распевах и сказках...
Ночной листопад — словно многоголосье,
высокое благословение веток,
где спрятав в ладони дрожащие веки,
гадает Иосиф...
5
***
…если можно еще дотянуться до звезд
Или в масляный штиль разворачивать парус,
Без улыбок, клише, не с котурнов — всерьез.
Для чего же еще разбегается август
На все стороны света колосьями — в рост,
Отрясая плоды, как великую ересь,
Не ручаясь за листья, как за палимпсест,
Сенокосами — до горизонта и через,
За колоссами яблонь, не трогаясь с мест,
Не забывших еще соловьиную прелесть?
Для чего же еще отмирают века,
Удаляется солнце, сгибается стебель,
Над кувшином цветет аромат молока,
И замшелые камни мечтают о хлебе,
Наблюдая, как сосны метут облака
И до святости небо доводят; с каденций
Нарастает затишье, вбирая посад
Образцом мудреца для богатых коллекций,
Отцветающей мальвой глядит из оград
На случайные лица, кивая до сердца?
Для того чтобы после раздаривать соль
За беседой столетий об их урожаях,
Для души приписав, как лекарство, бемоль,
Все равно в оглушающем мире — чужая,
Не назвавшая вовремя звездный пароль
Под хлопки парусов; для того чтобы слышать,
Как раскидистый август стоит со свечой
Под окном, как его неподъемный излишек
Теплой грушей срывается с ветки ночной,
Оглашая проулок ударом о крышу.
***
Тростник шумит. Лепечут волны Нила.
Восходит солнце. Облако плывет.
Долина спит, накапливая силы.
Лоснится ил. Уходит старый год.
Рыбачит Ра в своих небесных топях
И видит сверху краешек земли:
6
Жуют волы, мелькают антилопы,
На берегу разбросаны кули.
И Нилу тесно в русле постоянства,
Как пирамидам тошно от равнин.
Качает лодку замыслами странствий.
Вином наполнен глиняный кувшин.
И фараоны прячутся под плиты.
И бег времен почти неуловим.
Хрустит папирус, скручиваясь свитком.
Язык богов. История любви.
Она прекрасна. Вечно несерьезна.
Ей не соперник глохнущий песок.
И для нее не раз совьются гнезда,
И колоском Осирис прорастет.
Слеза дрожит. Идет к упадку Царство.
Вздыхает пыль у храмовых ворот.
И нет душе покоя от пространства.
Восходит солнце. Облако плывет.
***
О, причина всех нас! О, бессмертье вещей
И пернатая присказка жизни!
От ремесел гвоздей, молотков и клещей
Сохрани мою душу в эскизах.
От сумы и тюрьмы как закладку припрячь
В не пролистанный блок фолианта
И насыпь мне в карман не решенных задач,
А за пазуху — дрожь вариантов.
Чистой нотой возьми мое сердце, озвучь
Водопадами русла артерий
И запри галереи былого на ключ,
И чердак приготовь подмастерью.
Ни перин, ни крестов. Паруса, паруса.
Новых тем ежедневный экзамен.
7
Острова одиночеств. Дворцы из песка.
И соленые волны изгнанья.
О, молчальников речь! О, зрачки слепоты!
По страницам и строчкам историй
За пером иль клубком убегая с тропы,
Доведи меня до Лукоморья.
И когда ужаснусь легионам имен
И за Данте терцинами кану,
Обещай мне соседство печальных мадонн
И века музыкального камня.
***
На фоне облака — руины Парфенона,
За ними в дымке — городская панорама;
И по обломкам, словно образы-иконы,
Воспоминания проходят караваном.
Палата времени. Симптомы летаргии.
Молчанье мудрости и отблеск золотистый.
А на ступенях — как всегда полунагие —
Герои, боги, вездесущие туристы.
Какая, в сущности, трагедия. Утратой
Любой обломок дышит, зрителей заметив.
И бродят призраки Иктина с Калликратом,
Любуясь фризами сквозь оспины столетий.
***
Всегда мечтал, чтобы окна касалось дерево,
И чтобы рамы были схожи с чудом терема,
И с пеньем птицы вили гнезда по наличникам,
И уходили вдаль холмы и облака.
Чтоб календарь не угрожал грядущей старостью,
Чтоб в каждой строчке было чувство благодарности
И меньше дружбы с надоевшими кавычками,
Хотя последние и требуют венка.
Всегда хотелось написать картину осени
Со всеми красками, оттенками, вопросами,
8
Да и ответами. Природа с мемуарами,
Как стиль классический, сродни моей душе.
Красоты скромные связать с дырявой памятью —
Задача трудная. Мазками не слукавить бы.
Совсем избавиться от слога лапидарного,
Не приготовив ничего в карандаше.
Резец уверен, например, в излишках мрамора,
Процесс ваянья посему — обрубка ауры,
Швыряя части, не найти в итоге целого,
Хотя скульптура говорит и о другом.
Цвета и запахи мне с детства были по сердцу,
И то, что к тысяче подробностей относится,
Я помещаю где-то в области бесценного
И не делюсь уже ни с другом, ни с врагом.
Всегда надеялся на линьку, обновление,
Чуть-чуть слабей — на молодое поколение;
Махал рукой на скудоумие и крайности,
Но Музу так и не отправил на покой.
И коли нынче крылья сблизились с ремеслами,
Гребу оставшимися перьями как веслами,
А что касается расправленного паруса —
Себя не чувствую ни морем, ни рекой.
Все меньше в облике действительности птичьего.
И брови гнезд пустых состарили наличники,
Зато на время излечили косоглазие.
Открыта рама половинкой скорлупы,
Ее касается снаружи ветка дерева,
И шелест листьев — мой единственный критериум
В оценке внутреннего, внешнего и связи их,
И направления петляющей тропы.
***
Долгие проводы прошлого. Крошево камня.
Мхи и лишайники. Тягостный кашель вороны.
Море, притихшее в бухте как будто в стакане.
Норы и гнезда. Падение пятой колонны.
Эхо летит до соседнего острова клятвой
О продолжении сей разрушительной речи.
9
Пыль оседает на торсах разбросанных статуй.
Белый песок ослепительно сыплется в вечность.
Тонет фундамент с каракулями алфавита.
На барельефах — безносые лики безумий.
Оцепенение это — как тени Египта,
Вместе со всеми богами и армией мумий.
Долгие проводы прошлого. Сотни повторов.
Оригиналы и копии грудятся в табор.
Флора на фоне руин — как кусочки декора.
Время рефренами гложет податливый мрамор.
Может быть, что-то не выйдет. И в соре ошибок
Истину станет искать седовласый философ.
Сидя в провинции где-то, в глуши, на отшибе,
Книгу напишет. Точнее — наставит вопросов.
Сладкого выпьет вина с добавлением яда,
Годы свои оборвав на девятом десятке.
Голая правда наденет другие наряды
И на легенды разделит судьбу без остатка.
Долгие проводы прошлого. Лишние слезы.
Солнце в зените. Под лавром — сатир полусонный.
С грустной улыбкой дописаны «Метаморфозы».
Море в стакане. Падение пятой колонны.
10