РЕЦЕПЦИЯ ИДЕЙ А. БОГДАНОВА В РОМАНЕ Е.ЗАМЯТИНА «МЫ

2013
ВЕСТНИК НОВГОРОДСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
№73 Т.1
УДК 82 (091)
РЕЦЕПЦИЯ ИДЕЙ А. БОГДАНОВА В РОМАНЕ Е.ЗАМЯТИНА «МЫ»
А.Л.Семенова
Гуманитарный институт НовГУ, alsemenova@mail.ru
В статье анализируется рецепция идей А. Богданова (А.А. Малиновского), автора утопических произведений начала ХХ
века, в романе-антиутопии Е. Замятина «Мы». Выявляется сходство и различие в интерпретации важных для эпохи научнотехнических достижений.
Ключевые слова: утопия, антиутопия, техника, синтетизм, роман, А. Богданов, Е. Замятин
The reception of A.Bogdanov's (A.A.Malinovsky's) ideas, who was the author of utopian works in the beginning of the XX
century, in the anti-utopia novel «We» by E.Zamyatin is analyzed in this article. Similarity and difference in interpretation of important
scientific and technical achievements of that time come to light.
Key words: utopia, anti-utopia, equipment, sintetizm, novel, A.Bogdanov, E.Zamyatin
Одна из важных функций научной фантастики
– прогностическая. Утопическая и антиутопическая
фантастика может помочь в исследовании вопросов
политической философии. Таково утверждение автора книги по философии техники К.Митчема [1]. Яркими примерами того, как вопросы политической
философии решаются средствами утопии и антиутопии, служит творчество А. Богданова, с одной стороны, и Е. Замятина, с другой. Утопические идеи современника Замятин доводит до логического завершения и переносит точку зрения с целого – общества,
что присуще утопии, на часть – личность, что свойственно антиутопии [2].
Фантастические произведения А. Богданова
«Красная звезда», «Инженер Мэнни», «Праздник бессмертия» являлись художественными иллюстрациями
к его эмпириомонистическим идеям. Сам философ,
несомненно, был яркой фигурой русской культуры
начала ХХ века. Во многом еще объективно и беспристрастно не изучено то влияние, которое Богданов
оказал на современную ему литературную ситуацию.
Однако бесспорен тот факт, что в творчестве Е. Замятина идеи философа о «собирании человека» получили своеобразный отклик. Этот вопрос получил глубокое освещение в работе М.Ю Любимовой, где приводится пример подробного замятинского конспекта
статьи А. Богданова «Собирание человека», которую
писатель мог прочитать в журнале «Правда» (1904, №
4) [3].
Для Богданова важна концепция собирания человека, когда благодаря машинизации производства
опыт людей будет однороден и основным типом отношений станет товарищество. Идеал философа: единое человечество как сплоченный коллектив перед
лицом стихий природы, с которыми оно вступает в
борьбу. Нормы целесообразности должны, по мнению философа, прийти на смену старым принудительным нормам. «Проклятые вопросы философии»
Богданов опровергает, считая, что «противоречия
общественного бытия людей – вот корень проклятых
вопросов, осаждающих сознание» [4]. С точки зрения
мыслителя вопрос о происхождении человека, жизни,
мира «поистине… подобен вопросу ребенка о том,
сколько верст от земли до небесного свода или
сколько лет господу богу» [5].
Основные философские идеи Е. Замятина – синтетизм и противостоящая ему энтропия. Синтетизм –
не только структурный принцип романа «Мы», но и
основа мировоззрения писателя [6]. Синтетизм – это
энергия, «по-настоящему живое, ни перед чем и ни на
чем не останавливаясь, ищет ответов на нелепые, «детские» вопросы», в то время как энтропия – «догматизация в науке, религии, социальной жизни, искусстве –
энтропия мысли» [7]. Эти понятия являются результатом осмысления Замятиным историко-культурного
процесса начала XX века, интегрируют в себе духовное наследие прошлого – науки и культуры, и дают
проекцию в будущее, которое не может быть гармоничным без осознания своих истоков в прошлом.
При этом борьба с энтропией сближает Замятина с Богдановым, для которого также важно движение как условие развития, прогресса. Однако синтетизм как основной принцип Замятина оказывается
шире и многограннее. Здесь он отстаивает право на
«детские вопросы». И если богдановская позиция –
это позиция коллективиста, «реалиста школы Маркса» [8], то синтетизм для Замятина – принцип, который соединяет реализм и символизм, и это уже неореализм, в котором, безусловно, значима индивидуальная, субъективная позиция. Думается, что здесь
Замятину был близок Р.В. Иванов-Разумник со своей
концепцией имманентного субъктивизма [9]. Программными работами, выразившими основные философские идеи Евгения Замятина, можно считать статьи «О синтетизме», «О литературе, революции, энтропии и прочем».
Автор размышляет: «Эйнштейном сорваны с
якорей самое пространство и время. И искусство, выросшее из этой, сегодняшней, реальности разве может не быть фантастическим, похожим на сон? ... В
сегодняшнем искусстве синтез фантастики с бытом».
Понятие синтетизма раскрывается и в математических терминах «дифференциал» и «интеграл»,
первый дробит мир на части, второй соединяет все в
единое целое: «Синтетизм пользуется интегральным
смещением планов. Здесь вставленные в одну пространственно-временную раму куски мира никогда не
случайны; они скованы синтезом, и ближе или дальше, но лучи от этих кусков непременно сходятся в
одной точке, из кусков – всегда целое» [10].
70
2013
ВЕСТНИК НОВГОРОДСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
Уместно вспомнить мысли Н. Кульбина о высокой организованности искусства начала ХХ века,
которая придает произведению искусства особую
цельность. В его лекции 1914 года «Грядущий день и
искусство будущего» утверждалось, что наблюдается
теснейшая связь между развитием науки и техники, с
одной стороны, и искусства, культуры – с другой,
«Искусство – организация ценностей, творческое сочетание красок, звуков, слов. Но чем организованнее
что-либо, тем отдельная часть менее самостоятельна.
Сейчас от картины уже нельзя отделять детали. Надо
ее или всю принимать, или всю отрицать. Законы искусства суть законы и природы». В заключение лекции Н. Кульбин заявил: «Мы переживаем великое
время… наука не оставила камня на камне. Установлена относительность времени и пространства, уничтожен закон вечности материи и энергии. Измерений
больше, чем три. Четвертым измерением является
тяготение, пятым – движение, шестым – время и т.д.
Близок день, когда мы узнаем новости других миров
и когда история человечества станет ничтожным кусочком истории Вселенной» [11].
Эти мысли очень созвучны идеям Е. Замятина:
«А в нашу эпоху великих синтезов арифметика уже
бессильна; нужны интегралы от 0 до [бесконечности],
нужен релятивизм, нужна дерзкая диалектика, нужно
«всякую осуществленную форму созерцать в ее движении, то есть как нечто преходящее» (Маркс). В
новую прозу быт входит только в синтетических образах или в виде экрана для какого-то философского
синтеза». И там же Замятин пишет: «...Синтез, где
будет одновременно и микроскоп реализма, и телескопические, уводящие к бесконечностям, стекла
символизма» [12].
Синтез «творчества и познания» (А. Белый) у
Е. Замятина осмысливается в аспекте стремительного
развития не только науки, но и техники, которая являла миру чудеса в реальности: электричество, телефон, рентген, аэроплан и т.д. К тому же все это сулило новые и новые перспективы осуществления самой
нереальной фантастики. И все это наложилось на социальные революции, потрясшие мир в начале века.
«...Огромный, фантастический размах духа нашей
эпохи, разрушивший быт, чтобы поставить вопросы
бытия...» [13], – так писал Е. Замятин о современности, но трагизм заключался в том, что вопросы бытия
вытеснялись бытом как в социуме, так и в технике.
Энтропия человеческого существования поглощала
энергию первооткрывателей, используя чудеса революционных преобразований как в социальной сфере,
так и в научно-технической для обустройства собственного быта, то есть то, о чем позднее будет писать
М. Хайдеггер, что угроза, которую несет техника, –
забвение бытия и его открытости, что онтологическая
природа техники, ее сопряженность с Тайной Бытия
исчезают [14].
С этим стремился бороться Е. Замятин, будучи
еретиком, так как «мир жив только еретиками» [15], и
будучи революционером (у Замятина еретик = революционер), причем не в узком марксистсколенинском понимании, а в истинном, широком – человеком, «который произвел полный переворот, от-
№73 Т.1
крыл новые пути в какой-нибудь области жизни, науки, производства» [16]. Близкое понимание такого
феномена, как революция, еще в 1906 году выражал
А. Богданов, писавший в статье «Революция и философия» (Образование, 1906, № 2): «Революция – это
социальная критика и социальное творчество, достигающие одновременно высшей напряженности в порыве экстаза, охватывающего общество», а цель революции – «гармонизация человеческого существования» [17].
Стремясь открывать новые пути, активно призывая к этому других, Замятин писал: «Революция –
всюду, во всем; она бесконечна, последней революции нет... Закон революции – не социальный, а неизмеримо больше – космический, универсальный закон... Когда-нибудь установлена будет точная формула закона революции. И в этой формуле – числовые
величины: нации, классы, молекулы, звезды – и книги» [18]. Это предположение кажется нам очень неправдоподобным, но, как указывает исследователь
творчества Замятина Т. Лахузен, переводя концепцию
термодинамики на язык кибернетики: «...Системы
высокой информации, то есть слабой энтропии, являются очень «неправдоподобными» системами и,
наоборот, системы низкой информации, то есть высокой энтропии, являются очень «правдоподобными»
системами [19]. Таким образом, можно утверждать,
что в своем творчестве Е. Замятин стремился реализовать антиэнтропийный принцип путем повышения
информативности текста. «Информация ... повышается переорганизацией «старого» и «беспорядочного»,
то есть понижением энтропии. «Старых, медленных,
дормезных описаний нет» и на смену им приходят
«лаконизм», «огромная заряженность, высоковольтность каждого слова» [20].
Идеи А.Богданова, как и размышления
Е.Замятина, во многом предвосхитили будущее: в 40х годах XX века формируется новое направление в
науке и технике – кибернетика. Развитие ее привело к
небывалому научно-техническому скачку, к научнотехнической революции, на смену которой пришла в
конце XX века революция информационная. И очень
трудно представить, каков будет мир XXII века.
Что будет за этим, что станет для наших правнуков не чудом, а повседневностью? Чтобы ответить
на этот вопрос, чтобы представить это, нужна недюжинная фантазия, причем фантазия научнотехническая. Если человечество пойдет по современному пути развития, стремясь все к новым чудесам
техники, то может произойти самое страшное – на
этом пути могут исчезнуть такие истинные чудеса,
как природа и человек, являющийся ее неотъемлемой
частью.
Тут уместно вспомнить замечательного русского философа Н.А.Бердяева, который в своей статье «Человек и машина» еще в начале 30-х годов
прошлого века предсказал вероятную картину технического мира будущего: «Природа будет покорена
технике. Новая действительность, созданная техникой, останется в космической жизни. Но человека не
будет, не будет органической жизни» [21]. Причиной
такого результата в эволюции человечества служит
71
2013
ВЕСТНИК НОВГОРОДСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
то, что мы наблюдаем в современной нам жизни, то,
на что обратил внимание еще П.К.Энгельмейер: «...
Облегчая удовлетворение потребностей, она (техника. – С.А.) тем самым способствует нарождению новых» [22]. А каковы эти потребности? Кто несет за
них ответственность? И пред кем? Техника, по утверждению Н.А.Бердяева, подчиняет себе человека,
машинизирует его, и очень вероятно, что технический мир потребует нового человека, и благодаря
технике может появиться новое существо, но нечеловеческое уже [23].
Подобные опасения совершенно чужды
А.Богданову, для которого «общие методы техники
ведут к тому, что все машины шаг за шагом приближаются к высшему их типу, автоматическому механизму», благодаря этому наука становится монистичной, когда «систематизируется весь коллективный
опыт в объединяющие формы познания, доступные
психике отдельного человека» [24].
Для философа «человек – производное своей
общественной среды…» [25]. Потому закономерно
противопоставление в романе-утопии А.Богданова
«Красная звезда» землянина Леонида (Лэнни) с его
индивидуалистической стихийностью коллективистам-марсианам, которым чужды собственнические
инстинкты. Сам герой в финале понимает свое несовершенство, но, побывав на Красной планете, Леонид
приобретает новый опыт, не позволяющий ему жить
по-старому: «Новая жизнь мне недоступна, а старой я
уже не хочу…» [26].
Замятин же, безусловно, оппонирует Богданову, показывая в романе «Мы» эволюцию главного
героя Д-503 от самодовольного члена единого коллектива к мятущейся личности, осознающей свое раздвоение: «было два меня. Один я – прежний, а другой
…». И только благодаря этому в человеке проявляется его подлинная сущность, его индивидуальность.
Герой осознает наличие души, а следовательно, и
способность страстно любить, ревновать, сострадать.
Для богдановской концепции это неприемлемое следствие индивидуалистического сознания, так
как «товарищ дорог товарищу как гармонично с ним
действующая сила в общей борьбе, как частичное
живое воплощение общей цели. Каждый успех в этой
общей борьбе служит богатым источни¬ком той общей радости, к которой взаимные выражения счастливых переживаний углубляют и усиливают их радостный характер. Но неудача или поражение далеко не
в такой мере влекут здесь за собою обмен проявлениями горя и печали: этого не допускает активный
характер товарищеской связи. Товарищ выбыл из
строя, товарищ погиб – первая мысль, которая выступает на сцену, это как заменить его для общего дела,
как заполнить пробел в системе сил, направленных к
общей цели. Здесь не до унынья, не до погребальных
эмоций: все внимание направлено в сторону действия, а не «чувства». Отсюда та «бесчувственность» к
страданиям товарищей, которая так поражает филантропических филистеров в активных политических
борцах» [27].
В романе Замятина эта мысль развернута не
без иронии: «При первом ходе (= выстреле) под ду-
№73 Т.1
лом двигателя оказался с десяток зазевавшихся нумеров из нашего эллинга – от них ровно ничего не осталось, кроме каких-то крошек и сажи. С гордостью
записываю здесь, что ритм нашей работы не споткнулся от этого ни на секунду, никто не вздрогнул; и
мы, и наши станки продолжали свое прямолинейное
и круговое движение все с той же точностью, как
будто бы ничего не случилось. Десять нумеров – это
едва ли одна стомиллионная часть массы Единого
Государства, при практических расчетах – это бесконечно малая третьего порядка. Арифметически безграмотную жалость знали только древние: нам она
смешна» [28].
Как известно, А.Богданов – автор «Тектологии:
всеобщей организационной науки» – поставил под
сомнение ценность философии, отнеся ее к «прежним
точкам зрения», так как «тут всегда подразумевалось,
что теория и практика по методу принципиально различны и с этой стороны сведения к единству не допускают» [29].
Е.Замятин, постоянно взывая к синтезу фантастики и быта, так выстраивал свою мысль: «... От быта, к бытию, к философии, к фантастике» [30]. Он не
был услышан современниками, его мысли для своего
времени были слишком неправдоподобными, они
были «завтрашними», так, может быть, XXI век придёт к осознанию глубокого смысла в том, что между
бытом и фантастикой непременно должны быть бытие и философия, иначе, словами Н. Бердяева, «происходит дегуманизация человека» [31].
О романе Е.Замятина «Мы» Оруэлл сказал: «В
конечном счете, его книга – это исследование машины» [32], и действительно мы вправе связать это произведение русского писателя и работу американского
ученого Л.Мэмфорда «Миф о машине». И в этом аспекте взгляд писателя на сущность машинного мира
также будет более глубоким и проницательным. Те
идеи, что развил американский ученый в конце 60-х
годов, были уже намечены в 20-е годы русским писателем, Л.Мэмфорд исследует то, что он называет
«техническо-материалистической картиной человечества», определяя человека как «прежде вещего само
себя созидающее, само себя преодолевающее, само
себя проектирующее существо», выделяя два основных типа техники: политехнику (биотехнику) и монотехнику (авторитарную технику). При этом ученый
утверждает, что «современная техника является образцом монотехники» и «ее корни восходят к пятитысячелетней древности, к тому времени когда человек
открыл ... строгую иерархическую социальную организацию», названною Мэмфордом «мегамашиной»
[33].
Мы можем поставить знак равенства между
мегамашиной Л. Мэмфорда и Единым Государством
Е. Замятина, ибо строятся они на одних принципах.
Для того чтобы мегамашина работала, нужны были
два средства: надежная организация знаний и развитая система отдачи, исполнения и проверки исполнения приказов. А также необходимым шагом при запуске человеческой машины явилась строгая специализация: только интенсивным сосредоточением мастерства на каждом этапе процесса можно было дос-
72
2013
ВЕСТНИК НОВГОРОДСКОГО ГОСУДАРСТВЕННОГО УНИВЕРСИТЕТА
22.
тичь сверхчеловеческой точности и совершенства
результатов. Но если для Мэмфорда «жесткий контроль, проявляющийся в коллективной машине, был
до нашего времени ограничен рамками грандиозных
массовых предприятий и крупномасштабных операций» [34], то для Е. Замятина это реальная перспектива повседневной жизни человечества в будущем, в
«светлом будущем» Единого Государства,
Можно сделать вывод о том, что роман Замятина «Мы» ставит проблемы техники, ее развития и места ее в бытии, а также проблемы взаимосвязи научнотехнического прогресса с эволюцией человеческого
общества более проницательно, чем его современник
А.Богданов. И секрет во многом объясняется тем, что
проблемы автор ставит не в научной форме, строго
детерминированной логикой, а в художественной, где
можно было связать воедино и рациональное и иррациональное, и логику и абсурд, и шуточное и серьезное, и преходящее и вечное. Потому роман-антиутопия
Е.Замятина несет очень важный прогностический
смысл, который становится все более значимым и актуальным для современности, когда организационные
принципы, описанные А.Богдановым, все больше определяют нашу технизированную жизнь.
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
№73 Т.1
Энгельмейер П.К. Технический итог XIX века. М., 1898.
С.6.
Бердяев Н. С. Указ. соч. С. 159.
Там же. С. 42.
Там же. С. 71.
Там же. С. 203.
Там же. С. 69–70.
Замятин Е. Указ. соч. С. 76.
Богданов А. Тектология. М., 2003. С. 23–24.
Замятин Е. Указ. Соч. С. 251.
Бердяев Н. Указ. Соч. С. 159.
Цит. по: Чаликова В.А. Крик еретик: Антиутопия Е. Замятина // Вопросы философии. 1991. № 1. С. 24.
Мэмфорд Л. Миф машины. // Утопия и утопическое
мышление. М., 1991. С. 84.
Там же. С. 92, 94–95.
Bibliography (Transliterated)
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
Митчем К. Что такое философия техники?. М., 1995. 149 c.
Гальцева Р. Роднянская И. Помеха – человек. Опыт века
в зеркале антиутопий // Новый мир. 1998. № 12. С. 217–
230.
Любимова М.Ю. Биография Е.И. Замятина. Источники
для реконструкции // Евгений Замятин и культура ХХ века: Исследования и публикации. СПб., 2002. С. 8 36.
Богданов А. Вопросы социализма: Работы разных лет.
М.: Политиздат, 1990. 479 с. С. 85.
Там же. С. 81.
Лахузен Т., Максимова Е., Эндрюс Э. О синтетизме, математике и прочем… СПб., 1994.
Замятин Е. Сочинения. М.: Книга. 1988. С. 449.
Богданов А. Указ. соч. С. 88.
Семенова А. Л. «Имманентный субъективизм» ИвановаРазумника в романе Е.И. Замятина «Мы» // Творческое
наследие Евгения Замятина: взгляд из сегодня. Кн. XIII /
Под ред. проф. Л.В. Поляковой, проф. Н.Н. Комлик. Тамбов – Елец, 2004. С. 154–158.
Замятин Е. Указ. соч. С. 416–417.
Крусанов А.В. Русский авангард: 1907–1932. Исторический обзор. В 3тт. Т. 1. Боевое десятилетие. СПб., 1996.
С. 243–245.
Замятин Е. Указ. соч. С. 432–433.
Там же. С. 422.
Хайдеггер М. Семинар в Ле Торе, 1969 // Вопросы философии. № 10. 1993. С. 132.
Замятин Е. Указ. соч. С. 407.
Ожегов С.И. Словарь русского языка. М., 1987. С. 584.
Богданов А. С. Революция и философия // Образование.
1906. № 2. С. 55–56.
Замятин Е. Указ. соч. С. 446.
Лахузен Т. Евгений Замятин. Теория энтропии и литературный дискурс // Русский язык за рубежом. 1993. № 4.
С. 91–97. С. 91.
Там же. С. 92
Бердяев Н. Человек и машина // Вопросы философии.
1989. С. 147–162. С. 157.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
24.
25.
26.
27.
28.
29.
30.
31.
32.
33.
34.
73
Mitchem K. Chto takoe filosofija tehniki?. M., 1995.
Gal'ceva R. Rodnjanskaja I. Pomeha – chelovek. Opyt veka v
zerkale antiutopij // Novyj mir. 1998. № 12. S. 217–230.
Ljubimova M.Ju. Biografija E.I. Zamjatina. Is-tochniki dlja
rekonstrukcii // Evgenij Zamjatin i kul'tura HH veka:
Issledovanija i publikacii. SPb., 2002. S. 8 36.
Bogdanov A. Voprosy socializma: Raboty raznyh let. M.:
Politizdat, 1990. 479 s. S. 85.
Tam zhe. S. 81.
Lahuzen T., Maksimova E., Jendrjus Je. O sintetiz-me,
matematike i prochem… SPb., 1994.
Zamjatin E. Sochinenija. M.: Kniga. 1988. S. 449.
Bogdanov A. Ukaz. soch. S. 88.
Semenova A. L. «Immanentnyj sub#ektivizm» IvanovaRazumnika v romane E.I. Zamjatina «My» // Tvorcheskoe
nasledie Evgenija Zamjatina: vzgljad iz segodnja. Kn. XIII /
Pod red. prof. L.V. Poljakovoj, prof. N.N. Komlik. Tambov –
Elec, 2004. S. 154–158.
Zamjatin E. Ukaz. soch. S. 416–417.
Krusanov A.V. Russkij avangard: 1907–1932. Is-toricheskij
obzor. V 3tt. T. 1. Boevoe desjatiletie. SPb., 1996. S. 243–
245.
Zamjatin E. Ukaz. soch. S. 432–433.
Tam zhe. S. 422.
Hajdegger M. Seminar v Le Tore, 1969 // Voprosy filosofii.
№ 10. 1993. S. 132.
Zamjatin E. Ukaz. soch. S. 407.
Ozhegov S.I. Slovar' russkogo jazyka. M., 1987. S. 584.
Bogdanov A. S. Revoljucija i filosofija // Obrazo-vanie.
1906. № 2. S. 55–56.
Zamjatin E. Ukaz. soch. S. 446.
Lahuzen T. Evgenij Zamjatin. Teorija jentropii i literaturnyj
diskurs // Russkij jazyk za rubezhom. 1993. № 4. S. 91–97.
S. 91
Tam zhe. S. 92
Berdjaev N. Chelovek i mashina // Voprosy filoso-fii. 1989.
S. 147–162. S. 157.
Jengel'mejer P.K. Tehnicheskij itog XIX veka. M., 1898. S.6.
Berdjaev N. S. Ukaz. soch. S. 159.
Tam zhe. S. 42.
Tam zhe. S. 71.
Tam zhe. S. 203.
Tam zhe. S. 69–70.
Zamjatin E. Ukaz. soch. S. 76.
Bogdanov A. Tektologija. M., 2003. S. 23–24.
Zamjatin E. Ukaz. Soch. S. 251.
Berdjaev N. Ukaz. Soch. S. 159.
Cit. po: Chalikova V.A. Krik eretik: Antiutopija E. Zamjatina
// Voprosy filosofii. 1991. № 1. S. 24.
Mjemford L. Mif mashiny. // Utopija i utopicheskoe
myshlenie. M., 1991. S. 84.
Tam zhe. S. 92, 94–95.