Эпистолярное наследие М. Булгакова, помимо писем

УДК 82-6
Я. Ю. МИРОНЕНКО
АСПЕКТЫ АВТОПОРТРЕТНОСТИ В ПИСЬМАХ
М. БУЛГАКОВА И. СТАЛИНУ
В статье речь идет о двух письмах М. Булгакова И. Сталину,
рассматривающиеся в качестве двух версий литературного автопортрета
писателя. В письмах правительству автором образно и открыто
освещаются основные творческие принципы и гражданская позиция.
Ключевые слова: письма правительству, литературный автопортрет,
творческие принципы, гражданская позиция.
Эпистолярное наследие М. Булгакова, помимо писем к родным,
друзьям и адресатам творческой переписки писателя, включает в себя ряд
писем к Правительству СССР, датирующиеся 1928-1938 гг. Это наименьший
по величине комплекс корреспонденций автора, насчитывающий всего 11
посланий со стороны адресанта, но, по сути, представляющий наибольший
интерес с точки зрения их исторической и литературной значимости.
Конец 20-х – начало 30-х гг. – период ужесточения политики партии в
области литературы и искусства. К этому времени травля «инакопишущих»
писателей достигла своего апогея, печататься и ставить произведения на
театральной сцене стало практически невозможно, сатира как жанр
советской литературы подвергалась полной ликвидации. Произведения
М. Булгакова
не
стали
исключением.
Принципиальность,
отрицание
приспособленчества, «опора на традиции русской литературы и высокие
нравственные образцы корифеев русской словесности» [1, 201] являлись
главными причинами антисоветской славы писателя. В 1928-1929 годах были
запрещены все пьесы М. Булгакова: как уже поставленные («Дни Турбиных»,
«Зойкина квартира», «Багровый остров»), так и готовящиеся к постановке
(«Бег»); расхищались гонорары за перевод «Дней Турбиных» и «Белой
гвардии» за границей, что и послужило толчком к написанию автором писем
властям.
Среди писем М. Булгакова, адресованных непосредственно И. Сталину,
выделяются
два
развернутых
послания,
содержащих
немаловажную
информацию об основных вехах творческого и жизненного пути писателя,
представленных в авторском освещении.
Соединение дерзости и достоинства по отношению к правительству,
эмоциональная резкость и категоричность, вольность слога и саркастический
настрой булгаковских писем «наверх» вызывали неоднозначную реакцию
читателей и получали разнообразные характеристики в авторских работах,
посвященных жизни и творчеству Булгакова. Это ряд нейтральных
аттестаций, констатирующих скорее психологическое состояние писателя,
обусловившее особенности стиля обращения «наверх» – «крик боли
полузадушенного критикой и рапповской общественностью человека» [4];
«крик души затравленного критикой и административными гонениями
писателя» [9]; обращения, «в которых звучат болезненная напряженность и
ноты отчаяния» [10]. Это обличительные отзывы, расценивающие письма
Сталину как «робкие попытки обратить на себя внимание, горькие жалобы на
унизительность своего положения и истерические угрозы покинуть страну»
[2]. И, наконец, это ряд работ, рассматривающих булгаковские письма в
качестве значимых документальных источников, раскрывающих как важный
этап биографии самого Булгакова, так и условия существования «неугодных
литераторов» в эпоху сталинского режима. Здесь письма к Сталину
расцениваются как «важнейший документ биографии писателя» [14]; как
«самое странное и дерзкое письмо из всех, которые когда либо получал
Кремль» [6]; как «один из самых ярких обличительных документов XX века»
[5, 16-31] и, наконец, как «поступок сродни самоубийству» [7].
Относительно жанрового своеобразия писем Булгакова «вождю»
авторы историко-литературных работ придерживаются нескольких позиций:
рассматривая послания к Сталину в качестве «манифеста» [3; 7; 15], именуя
их «писательской программой» [12], либо «текстом, объединяющим в себе
черты письма-просьбы (жалобы) и письма-декларации [11].
Полагаем, что при анализе развернутых писем Булгакова целесообразно
отталкиваться от утверждения самого автора, высказанного в письме
Сталину от 28 марта 1930 года: «Мой литературный портрет закончен и он
же есть политический портрет. Я не могу сказать, какой глубины криминал
можно отыскать в нем, но я прошу об одном: за пределами его не искать
ничего. Он исполнен совершенно добросовестно».
Согласно литературоведческой терминологии «литературный портрет»
 это одно из средств художественной характеристики, состоящее в том, что
писатель раскрывает типичный характер своих героев и выражает идейное
отношение к ним через изображение внешности героев. «Литературный
портрет выступает своего рода «художественной деталью», средством,
«инструментом» автора для характеристики героя, его переживаний,
эмоционального состояния и т.д., т.е. всего того, что способствует более
полному восприятию, пониманию авторского замысла, отношения автора к
происходящему и др.». «Литературный портрет, создающийся автором в
рамках мемуарного жанра, запечатлевает факт межродового (межжанрового)
синтеза художественного и документального способов создания персонажа.
Здесь автором воссоздается не только модель образа описываемой личности,
но и ее концепция творчества» [13]. Т.е. по сути, литературный портрет
представляет собой композиционный прием либо полноценное произведение,
в котором факты реальной биографии «переплетаются» с творческой
фантазией автора.
Так, текст письма Булгакова Правительству СССР (фактическим же
адресатом является И. Сталин) от 28 марта 1930 года разбит на 11 неравных
пунктов (от одного предложения до полустраницы), структурированных как
логически, так и эмоционально. Первым из них выступает своеобразный
авторский пролог, дающий установку на критически-откровенную позицию
писателя. Булгаков подчеркивает, что письмо – «не покаянное, содержащее в
себе отказ от прежних взглядов», «не уверение в преданности идее
коммунизма», «не наивный политический курбет». В следующей части
письма (под номером 2) Булгаков, преследуя главную цель – добиться
разрешения на выезд за границу – дает краткий обзор нескольких
критических публикаций, отчетливо демонстрирующих атмосферу гонений,
в которой писатель живет уже длительное время. Автор цитирует наиболее
резкие аттестации его в официальной критике: «одержимый СОБАЧЬЕЙ
СТАРОСТЬЮ», «литературный УБОРЩИК, подбирающий объедки после
того, как НАБЛЕВАЛА дюжина гостей», «… МИШКА Булгаков <…>
ИЗВИНИТЕ ЗА ВЫРАЖЕНИЕ, ПИСАТЕЛЬ, В ЗАЛЕЖАЛОМ МУСОРЕ
шарит», «новобуржуазное отродье» и т.д. При этом автор не жалуется и не
вступает в полемику с властями, а лишь с документами в руках доказывает
невозможность своего существования в СССР.
Пункты 3-5 данного послания Булгаков и именует собственно
«литературным портретом». Отталкиваясь от пьесы «Багровый остров»,
представляя вниманию адресата прямо противоположные аттестации
данного произведения, называемого в прессе как «убогой, бездарной и
беззубой пьесой», так и «остроумной и интересной пародией», Булгаков в
присущей ему дерзкой манере называет главный объект пародии в пьесе –
«зловещую тень Главного Репертуарного Комитета», «воспитывающего
илотов, панегиристов и запуганных услужающих». Далее, опровергая мнение
советской критики о «писателе, не рядящимся даже в попутнические цвета»,
автор формулирует ряд существенных черт своего творчества. Они же
являются одновременно и причинами неприятия его деятельности советской
властью. Это борьба с цензурой и призыв к свободе слова и печати; черные
мистические краски, изображающие бесчисленные уродства советского быта;
глубокий
скептицизм
в
отношении
революционного
процесса
и
противопоставление ему Великой Эволюции; обращение к жанру сатиры, что
равносильно посягательству на советский строй; упорное изображение
русской интеллигенции, как лучшего строя в стране, стремление бесстрастно
стать над красными и белыми, найти некую «золотую середину»,
примиряющую крайности русской истории и культуры.
Затем, говоря о «нынешнем и безнадежном» положении вещей (о
запрещении пьесы «Мольер», о брошенных в печку «черновике романа о
дьяволе, черновике комедии и начале второго романа «Театр»), Булгаков
формулирует основную свою просьбу – о «приказании покинуть пределы
СССР в срочном порядке». Здесь же автор рассматривает и альтернативный
вариант сложившейся ситуации. В случае
отказа и последующего
«пожизненного молчания в СССР» автор просит командировать его в театр
на должность режиссера, актера, статиста, рабочего сцены, наконец. При
невозможности и этого, Булгаков с горькой иронией требует хоть как-нибудь
поступить с ним, так как у писателя с именем в литературе СССР и за
границей налицо – «нищета, улица и гибель».
Приведенное
выше
послание
Булгакова
Сталину
является
целенаправленной попыткой автора опровергнуть сложившееся превратное
мнение о себе как о художнике. Писатель пишет не только конкретному
адресату в лице «вождя», он преследует двойную цель: представить свой
литературный портрет и для современников и для читателей последующих
поколений. А так как автор говорит здесь о самом себе, целесообразным
будет рассматривать данное письмо в качестве автопортрета. Учитывая тот
факт, что главное внимание Булгаков акцентирует здесь на своем
писательском кредо, положенном в основу всей литературной деятельности
адресанта, можно говорить об автопортрете творческом.
На наш взгляд, признаками автопортретности обладает еще одно
письмо Булгакова на имя Сталина. Обращением к Правительству от 28 марта
1930 года писатель добился фактически лишь одного – автора приняли на
службу в Художественный театр. Произведения же адресанта по прежнему
не печатались. 30 мая 1931 года Булгакова снова напоминает о себе во
втором
развернутом
письме
предыдущему посланию.
И.
Сталину,
типологически
подобном
Письмо снова разбивается автором на части, но здесь Булгаков вместо
нумерации использует разделение текста черточками на семь четко
структурированных пунктов.
В качестве эпиграфа писатель на этот раз вводит цитаты из
произведений Гоголя, чьи строки о любви к России воспринимались автором
как наиболее убедительные. Булгаков обращает внимание Сталина на свою
основную просьбу, повторяющуюся из письма в письмо (выезд за границу),
посредством символичных гоголевских строк: «… мне всегда казалось, <…>
что именно для службы моей отчизне я должен буду воспитаться где-то
вдали от нее… Я знал только то, что еду вовсе не затем, чтобы наслаждаться
чужими краями, но скорей чтобы натерпеться, <…> что узнаю цену России
только вне России и добуду любовь к ней вдали от нее».
Мотивируя просьбу о выезде за пределы СССР «новыми творческими
замыслами» и отсутствием физических сил и условий, необходимых для
выполнения задуманного, Булгаков прибегает к образности, сравнивая себя с
литературным волком. Вводимая мифологема обыгрывается
автором
художественно: «Мне советовали выкрасить шкуру. Нелепый совет.
Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он все равно не похож на пуделя. Со
мной и поступили как с волком. И несколько лет гнали по правилам
литературной садки в огороженном дворе». Булгаков не просто просит и
жалуется, автор
литературную
облекает письмо заведомо
форму,
смело
используя
канцелярского
недвусмысленные
стиля
в
образы
и
аллегории: «Зверь заявил, что он более не волк, не литератор. Отказался от
своей профессии. Умолкает. Это, скажем прямо, малодушие. Нет такого
писателя, чтобы он замолчал. Если замолчал, значит, был не настоящий. А
если настоящий замолчал – погибнет», – говорит в письме Булгаков, образно
обыгрывая главную причину своей болезни – «многолетнюю затравленность
и молчание».
Не отступая от структуры развернутого послания от 1930 года, автор
перечисляет проделанную за год работу, констатирует свой физический и
душевный надрыв, иронично выражает и ключевую мысль письма. Она же
выступает одновременно и гражданской позицией Булгакова: «… мне закрыт
горизонт, у меня отнята высшая писательская школа, я лишен возможности
решить для себя громадные вопросы. Привита психология заключенного. Как
воспою я мою страну СССР? <…> Не знаю, нужен ли я советском театру, но
мне советский театр нужен как воздух». Ответного письма на откровенное
обращение Булгакова к Сталину не последовало, ровно так же, как и
телефонного звонка от адресата, состоявшегося лишь единожды в апреле
1930 года. Но некоторая реакция со стороны властей все же имела место:
были разрешены к постановке пьесы «Мертвые души» и «Мольер»,
возобновлены на сцене МХАТа «Дни Турбиных» (шедшие там до 1941 года).
Полагаем,
что
приведенные
выше
письма
Булгакова
Сталину
типологически схожи и выступают двумя версиями автопортрета писателя.
Оба послания композиционно ориентированы на раскрытие основных
характеристик автора, включая в себя ряд повторяющихся информационных
блоков: предисловие, дающее установку на тематику излагаемых фактов,
описание проделанной работы за определенный временной промежуток,
«нынешнее» положение вещей, просьба о разрешении на загранпоездку. Но
если в первом письме Булгаков основной акцент делал на творческих
постулатах, то во втором главное внимание уделялось психологическому
состоянию и гражданской позиции автора. Если первое послание составлено
адресантом в более официальном тоне, хлесткий стиль которого раскрывает
его писательскую сущность и с внутренней (автохарактеристики) и с
внешней стороны (мнение критики), то второе послание более литературно.
Снова говоря о самом себе, но уже раскрывая политические взгляды и
душевные
характеристики,
Булгаков
смело
использует
элементы
изобразительности: художественные цитаты (гоголевские строки), образные
сравнения («единственный литературный волк»), эмоциональные ассоциации
и авторские эпитеты («с неудержимой силой загорелись творческие
замыслы», «на широком поле словесности российской», «замыслы повиты
черным»,
«отравлен
тоской
и
привычной
иронией»,
«прикончен»,
«надорвался», «переутомлен» и др.).
Таким образом, рассмотренные нами письма М. Булгакова к И. Сталину
выступают не только в качестве ценного исторического материала
демонстрирующего в своем единстве судьбы «неугодных» литераторов в
тоталитарную эпоху, но и свидетельствуют об аспектах «литературной
автопортретности»
в
рамках
эпистолярного
жанра
художественно-
документальной литературы.
ЛИТЕРАТУРА
1.
Булгаков М. Дневник. Письма. 1914—1940 / М. Булгаков. — М. :
Современный писатель, 1997. — 640 с.
2.
Белкина А. Рецензия : М. Булгаков. Дневник. Письма. 1914 — 1940
[Електронный
ресурс]
/
А. Белкина.
—
Режим
доступа
:
www.lib.ru/BULGAKOW/
3.
Варламов А. Михаил Булгаков / А. Варламов. — М. : Молодая гвардия,
2008. — 840 с.
4.
Воспоминания о М. Булгакове : сб. / cост. Е. С. Булгакова, С. А. Ляндрес.
— М. : Сов. писатель, 1988. — 528 с.
5.
Гендлин Л. Перебирая старые блокноты / Л. Гендлин. — Амстердам :
Геликон, 1986. — 291 с.
6.
Джалагония В. Михаил Булгаков. Мастер и его великий роман
[Електронный ресурс]. — Режим доступа : www.c-café.ru
7.
Игумнова З. Роковые письма / З. Игумнова // Собеседник. — 2010. —
№8.
8.
Новиков В. В. Михаил Булгаков — художник / В. В. Новиков. — М. :
Московский рабочий, 1996. — 357 с.
9.
Сахаров В. Драматург М. Булгаков в театре Политбюро [Електронный
ресурс] / В. Сахаров. — Режим доступа : www.ostrovok.de/old/prose/saharov
10. Cуровцева Е. В. Жанр «письма вождю» в тоталитарную эпоху (1920–е –
50-е годы) : дисс. … канд. филол. наук : 10.01.01 / Суровцева Екатерина
Владимировна. — М., 2006. — 201 с.
11. Тарасова Т. М. А. Булгаков и власть : на материале писем / Т. Тарасова //
Литература. — 1997. — № 36.
12. Уртминцева М. Г. Жанр литературного портрета в русской литературе
второй половины ХІХ века: генезис, поэтика, типология: дисс. … доктора
филол. наук : 10.01.01 / Уртминцева Марина Генриховна. — Нижн. Новг.,
2005. — 322 с.
13. Шварц А. Думая о Булгакове / А. Шварц // Слово. — 2008. — № 57.
14. Шенталинский В. Письма М. Булгакова и Е. Замятина Иосифу Сталину
[Електронный ресурс]. — Режим доступа : www.newsru.com
Я. Ю. МИРОНЕНКО
АСПЕКТИ АВТОПОРТРЕТНОСТІ В ЛИСТАХ М.БУЛГАКОВА
Й.СТАЛІНУ
У статті мова йде про два листи М. Булгакова Й. Сталіну, які
розглядаються
письменника.
в
В
якості
листах
двох
до
версій
уряду
літературного
автором
відверто
автопортретf
та
образно
висвітлюються основні творчі принципи і громадянська позиція.
Ключові слова: листи уряду, літературний автопортрет, творчі
принципи, громадянська позиція.
Ya. MIRONENKO
ASPECTS OF SELF-PORTRAITY IN THE LETTERS OF
M. BULGAKOV TO I. STALIN
The article deals with two letters of M. Bulgakov to I. Stalin, which are
considered as two versions of the writer’s literary self-portrait. The main creative
principles and a civil position are figuratively and sincerely described by the
author himself in the letters to the government.
Keywords: the letters to the government, literary self-portrait, creative
principles, civil position.