Т.Ф.Теперик. Литературное сновидение
advertisement
Т.Ф ТЕПЕРИК ЛИТЕРАТУРНОЕ СНОВИДЕНИЕ: ТЕРМИНОЛОГИЧЕСКИЙ АСПЕКТ* Вопрос о том, следует ли основные достижения психологической науки использовать в процессе исследования литературных сновидений, давно уже не является дискуссионным. Бесспорно, следует. Вопрос в другом: в какой мере следует их использовать тому, кто имеет дело не с реальным, жизненным сновидением, а с тем, что создано (как бы реалистично и жизненно оно не выглядело) воображением автора произведения. Использование той или иной психологической концепции способно приблизить нас к пониманию смысла снов в художественных текстах, – примеров тому в научной литературе достаточно. Наиболее показательный из них – анализ сновидений, описанных в произведениях Генри Джеймса и Германа Гессе (« Женский портрет» и «Степной волк»)1. Такого рода исследования литературного материала бесспорно, обогащают наше представление о подлинном значении художественного образа, позволяют глубже проникнуть в замысел автора. Но между сновидениями реальными и литературными существуют и принципиальные различия. Например, о сновидении первого типа должен прежде всего рассказать сам сновидец. На это обращали внимание все, кого интересовала проблема сновидений. По мысли П. Флоренского, пересказ сновидения крайне важен, поскольку он «доорганизовывает культуру сновидений, в частности, придавая им временную линейную композицию»2. Не случайно в полной мере «сновидение может быть отнесено к сфере события, только если оно рассказано»3. Поэтому объектом исследования в обоих случаях становится рассказ о сновидении, в чём состоит одно из совпадений между снами литературными и жизненными. Общий аспект заключается и в том, что смысл сновидений создаётся при помощи символов. Однако знания основного значения символа для определения смысла сна всё же недостаточно. Понимание того, что одни и те же символы, один и тот же сон, могут обладать различными смыслами для разных людей, было уже в античности4. Нельзя не согласиться с тем, что следует знать значение основных символов сновидений, но нельзя согласиться с тем, что этим следует ограничиться при их анализе. Не случайно в психологии существует очень осторожное отношение к разного рода сонникам, обращения к которым К.Г.Юнгом прямо названы «ненаучными поползновениями»5. По мнению Фромма, необходимо «принять во внимание личность человека, видящего сон, настроение, в котором он засыпал, всё, что мы знаем о реальной ситуации, которая легла в основу сновидения»6. Именно контекстная ситуация и есть тот необходимый коррелят, без которого ни смысл снов, ни смысл суждений о них не может быть оценен верно. Например, следующая мысль кажется вполне ясной, не нуждающейся в дополнительных разъяснениях : «Когда вам что-то снится, вы уже не знаете, что это такое. Вы видите колоннаду во сне, но не знаете, это биржа или Венский оперный театр»7. Казалось бы, это высказывание И.Бродского понятно. Однако по-настоящему его можно понять, лишь зная весь контекст, то есть то, в связи с чем и была высказана данная мысль. А он звучит так: «Чем больше человек перемещается, чем больше он передвигается, тем больше усложняется его подсознание»8. Речь, стало быть, идёт не о снах вообще, но о снах много путешествующего человека. Но нельзя не принять во внимание разницу между теми ситуациями, которые создают сон реальный и сон литературный. В первом случае эти ситуации порождает сама жизнь, во втором – автор художественного произведения. Соответственно не совпадают и цели исследования психолога и филолога: в одном случае они состоят в том, чтобы, правильно поняв смысл сновидения, изменить жизненную ситуацию, в другом – чтобы верно истолковав смысл литературного сновидения, оценить замысел автора. Иными словами, в одном случае за сферой анализа закономерно следует сфера действия, в то время как в другом случае мы должны ограничиться лишь сферой анализа. Однако если не совпадают материал исследования, методы исследования и цели исследования, может ли совпадать терминология? Очевидно, нет. Однако именно это и происходит, если мы ограничиваемся терминами «сон» и «сновидение». В отличие от медицины, которая чётко разграничивает понятия «сон» и «сновидение», определяя сновидения как составную часть сна9, в филологии эти термины употребляются достаточно синонимично. Хотя художественная семантика литературных сновидений не относится к темам, мало разработанным современной наукой, приходится констатировать парадоксальную ситуацию: работ, связанных с изучением сновидения в художественной литературе, много, в то время как терминологический аспект этой проблемы разработан мало. Речь идёт не о полном отсутствии какой бы то ни было терминологии. Проблема заключается в 1) отсутствии единого подхода к исследованию художественных сновидений, 2) отсутствии терминов, отражающих именно филологический аспект исследования10. Мы вовсе не утверждаем, что термин « сновидение» не нужен. Мы хотим сказать только, что для филологии он недостаточен. Для анализа литературного сновидения имеет огромное значение художественная сущность тех деталей, которые могут отсутствовать в реальной жизненной ситуации. Например, о сновидении персонажа литературного произведения может быть рассказано поразному. Его можно « показать» в самый момент возникновения, о нём может быть рассказано после этого, наконец, о нём может быть известно читателю ещё даже до его непосредственного «появления»11. Таким образом, сами способы изображения сновидения в литературе отличаются в сравнении с жизненной реальностью. Кроме того, если условием психотерапии является то, чтобы рассказал о сне именно тот, кто сам подвергается психотерапии, то в художественном произведении рассказать о сне может не только сам сновидец. Это может быть и кто-то иной из персонажей. Рассказчиком может выступить и автор произведения. Это невозможно лишь в тех жанрах, где авторский текст практически отсутствует, то есть в драматических. Следовательно, в разных жанрах существуют и свои законы для изображения сновидения. В то же время, в реальной ситуации сновидец может не только самостоятельно понять свой загадочный сон, но и помочь это сделать специалисту. Юнг пишет: « Исследуя сновидение, Фрейд натолкнулся на верный след, в чём и состоит величайшая его заслуга. В первую очередь я имею в виду его признание, что без участия сновидца бессмысленно браться за толкование сновидений»12. Но ведь при анализе литературного сна такой возможности у исследователя нет? Сновидец ответить на его вопросы об ассоциациях не сможет, потому что он – всего лишь литературный персонаж. Однако у исследователя художественных снов есть свои возможности для интерпретации смысла литературного сновидения, которые отсутствуют при анализе реального сна. Казалось бы, различия между сновидениями реальными и литературными совершенно очевидны и должны учитываться всяким, кто исследует литературные сны, но надо признать, что это не всегда бывает так. Часто то, что описано в художественной литературе как психологическое явление, и изучается именно в связи с методами, присущими психологии: смысл сна интерпретируется в соответствии с универсальным значением содержащихся в нём символов и образов, исходя из методологии конкретного направления психологической науки. Частичным оправданием подобного подхода может служить то обстоятельство, что его в своё время не избежал и сам Зигмунд Фрейд, что и было поставлено ему в вину Л.С. Выготским. Именно Выготский первым в отечественной науке обратил внимание на тот факт, что автор «Толкования сновидений» интерпретирует сны литературные точно так же, как и сны реальные, в то время как анализ литературных сновидений обладает определённой 13 спецификой . Но если филологу не следует целиком заимствовать психологическую методику, означает ли это, что психологию следует игнорировать? Что при анализе того, что описано как психологическое явление, не следует принимать в расчёт ту науку, с которой это более всего связано? Иными словами, мы не должны или мы не можем при анализе литературных сновидений опираться на исследования психологов? Принимая во внимание мнение Э.Фромма, утверждающего, что язык сновидений – «это единственный универсальный язык, изобретённый человечеством, единый для всех культур во всей истории»14, на заданный вопрос следует ответить так: необходимо хорошо понимать, что являет собой само изучаемое явление, прежде чем браться за его исследование в литературе. Поэтому филологическая позиция должна учитывать психологические подходы к исследованию снов, но не опираться исключительно на них. Одна из задач филологической работы – исследование поэтики сновидения, которая является порождением не Бессознательного сновидца, но авторского замысла, т.е. Сознательного, как бы реалистично и жизненно не был изображен тот или иной литературный сон15. Другая задача связана с предметом филологических исследований, так как в поле зрения их чаще попадают те из художественных снов, которые нуждаются в специальной интерпретации, в сравнении с теми, которым она не нужна. Но ведь зачем-то они были описаны в художественной литературе? Если они в истолковании не нуждаются и обладают ясным и очевидным смыслом, из этого ещё не следует, что у них отсутствует художественная функция. Конечно, огромное количество работ, посвящённых, например, сну пушкинской Татьяны, в первую очередь связано с неоднозначной символикой образов этого сна, с его загадочностью16. Но ведь у Пушкина изображены и иные сны: с ясным сюжетом и очевидным смыслом. Пример второго типа снов содержится в «Борисе Годунове», где патриарх рассказывает Борису и боярам о слепом пастухе, который услышал во сне голос, велевший ему: «Встань, дедушка, поди / Ты в Углич-град в собор Преображенья; / Там помолись ты над моей могилкой, / Бог милостив, и я тебя прощу»17. Голос принадлежал царевичу Димитрию, и пастух, исполнивший его волю, прозрел. Таким образом, функция сновидения, в первую очередь, вещая, пророческая. Но сон в тексте существует не сам по себе, Пушкин поместил его в определённый контекст с определённой целью, понять которую можно, лишь приняв во внимание этот контекст. Этот сон включён в речь патриарха, и если функция сна состоит в том, чтобы прозрел пастух, то функция рассказа об этом сне – чтобы «прозрел» и Борис, узнав о том, что убиённый царевич способен исцелять. Таким образом, функция самого сна и функция рассказа о нём не совпадают, и ограничившись лишь терминами «сон» и « сновидение», мы можем обеднить не только терминологическую базу исследования данного вопроса, но и сами выводы. Ясный и понятный сон пастуха, – художественное средство, с помощью которого решается та художественная задача, которая имеет важное значение для драмы. Она состоит во влиянии на чувства и действия одного персонажа с помощью слов другого персонажа. Это связано с тем, что воспроизведение действия в драматических жанрах осуществляется не с помощью авторского повествования, а посредством диалогов и монологов героев. Естественно, что если бы сон пастуха был включён в какой-то иной содержательный контекст, у него (не у самого сна, а у рассказа о нём) могла бы быть и иная функция. Но можем ли мы точно очертить это терминологически? По нашему мнению, это не только можно, но и необходимо сделать, так как всё, связанное с художественным сновидением: типология описания, реплики персонажей, форма авторского комментария и т.д., имеет исключительное значение. Поскольку большинство литературоведческих терминов - греческого происхождения, то, учитывая, что сновидение по-гречески oneiros, мы предлагаем при анализе литературного сновидения использовать такую категорию, как онейротоп. Онейротоп, несомненно, более содержательное понятие в сравнении со сновидением, так как в него входит как само сновидение, так и все художественные детали, которые с ним связаны. Так, если сон пушкинской Татьяны начинается так: « Ей снится, будто бы она идёт по снеговой поляне», то онейротоп начинается со слов: «И снится чудный сон Татьяне», и если сон заканчивается словами «нестерпимый крик раздался… хижина шатнулась», то онейротоп – «Татьяна в ужасе проснулась». Соответственно тому, что можно говорить не только о метафоре, но и о метафорике, мы говорим не только об онейротопе, но и об онейротопике. Онейротоп, безусловно, лучше звучит порусски, чем ониротоп, эвфонический принцип свидетельствует в пользу первого варианта, так как побочное ударение на втором слоге и отсутствие редукции на третьем требуют более чёткой артикуляции, и как следствие, – восприятия двух корней слова, а не одного. В пользу второго варианта могло бы свидетельствовать то, что параллельно с «онейрологией» и «онейрокритикой» употребляются и «онирология» и «онирокритика». Оба варианта могут присутствовать в одном и том же труде одного и того же автора. Например, в словаре В.Соловьёва наряду с термином «онейроидный» употребляется и «онирический»18, в то время как очевидно, что научная терминология требует унификации. Поскольку единственный термин, имеющий профессиональное употребление и вошедший во все современные словари: «онейроид»19, то в выборе между двумя вариантами следует предпочесть первый. Это тот пласт, который касается внешней стороны предложенного термина. Что касается его содержания, то учитывая, что онейротоп охватывает весь художественный контекст, связанный с изображением сновидения, весь комплекс художественных средств, имеющих к нему отношение, можно охарактеризовать данный термин как чисто филологический, в то время как такие термины, как «онейрология», пришли из психологической науки и медицины20. Ориентированный не на греческий, а на латинский язык, термин «сомнология» применительно к филологическому исследованию был бы крайне неудачным, он достаточно давно уже имеет медицинское применение, характеризуя физиологические процессы сна21. Более соответствующим филологии являются термины «гипнология», «гипнологический»22, однако, они, в отличие от онейротопики, обращаются и к тем явлениям, в которых сон есть, в то время как сновидения может и не быть. Такое значение вытекает из этимологии данного термина, так как греческое слово hypnos обозначает как сновидение, так и просто сон как физиологический процесс. Кроме того, у термина «гипнология» есть свое содержание в психологии, отличное от филологии, существует и научный журнал «Вестник гипнологии и психиатрии»23. Всё это является ещё одним из аргументов в пользу создания нового, специфически филологического термина для обозначения сновидения в художественных текстах. Терминология, связанная с изображением сновидений в литературе, в основном ориентирована на применение терминов, взятых из других научных дисциплин. Это связано с тем, что там изучение данной проблемы началось раньше. Подобным образом дело обстоит в отношении термина «танатология»24, которым достаточно давно в медицине обозначаются признаки и причины смерти организмов25. Само это явление, метафоризация термина, свойственно не только языку гуманитарных наук. Например, фундаментальное понятие физики «поле» было впоследствии использовано практически во всех, не имеющих отношения ни к физике, ни к математике, научных областях. Музыкальный термин доминанта, означающий 5-ю ступень мажорной или минорной гаммы, использовался затем в физиологии для обозначения господствующего очага возбуждения в центральной нервной системе26. Совершенно иной смысл имеет термин «доминанта», в филологии27. Но, в отличии от онейрологии и гипнологии, ни поле, ни доминанта не являются композитами. Композиты гораздо менее подвержены метафоризации в сравнении с однокорневыми терминами, поэтому вместо того, чтобы в ином значении использовать композиты, целесообразнее создать новый композитум, каким и является с грамматической точки зрения термин онейротоп. У него есть ещё и то преимущество, что благодаря ассоциациям с хронотопом он воспринимается как термин в первую очередь филологический, а не междисциплинарный. Поскольку язык исследования должен соответствовать языку данной науки, даже из фрагмента исследования должно бы быть понятно, о чём идёт речь: об анализе литературного материала или об анализе реального сновидения конкретного человека. Однако понятно это часто бывает не из направленности и методологии самой работы, а главным образом, из вторичных признаков: из того, присутствует cтихотворная или прозаическая речь, или из того, от чьего лица ведётся повествование о сне и т.д. Безусловно, филолог может оперировать терминами, пришедшими из других областей знания, но это не означает, что ему не следует стремиться к созданию собственного языка, адекватно передающего содержание изучаемого явления. Попыткой преодоления терминологического вакуума и было включение терминов «онейротоп» и «онейротопика» в практику 28 филологического исследования . Цели такого исследования состоят не в том, чтобы методами психологии анализировать литературный материал, но в том, чтобы методами филологии анализировать то психологическое явление, которое описано литературным материалом. Литературный материал может быть представлен самыми различными жанрами, но сновидение как жанровое явление – тот аспект данной проблемы, который изучен менее всего, а между тем, именно жанровые закономерности определяют поэтику сновидения. Эпическая онейротопика отличается большим разнообразием в сравнении с драматической, так как в эпосе, особенно в его крупных формах, возможно изображение гораздо большего количества дней и ночей, и, соответственно этому, большего количества снов В то же время, в драме, возможности которой в изображении количества снов значительно скромнее в сравнении с эпосом, существует свои особенности в изображении сновидений, своя онейротопическая поэтика. Решающее значение для драматических жанров имеет то обстоятельство, которое имеет меньшее значение для эпоса: кому из персонажей становится известным содержание сна. Таким образом, вопросы поэтики сновидения имеют не меньшее значение в сравнении с вопросами интерпретации снов, и сталкиваясь со снами неоднозначными, нуждающимися в особом толковании, мы не может ограничиться выяснением того, что значит тот или иной сон. Тем самым, филологический подход не должен заключаться лишь в исследовании смысла сна, а предполагает поиски ответа на вопрос, почему он значит то, что он значит, т.е. – как система средств изображения связана с изображаемым. По существу, это означает исследование соответствия содержания форме в рамках того конкретного художественного явления, каким является изображение снов в художественной литературе. Поэтому, анализируя поэтику сновидения, мы должны помнить: хотя это литературные, а не реальные сновидения, объект нашего анализа всегда достаточно сложен, а иногда, действительно, противоречив. Однако долг исследователя состоит не в простой констатации этого явления, а в объяснении его сути. Часто противоречие, заключающееся во взгляде на сновидение, лишь кажущееся, мнимое. Два наиболее известных суждения по этому поводу, на первый взгляд, противоречат друг другу. Одно из них гласит: «подлинный сон всегда бессмыслица»29. Другое: «ни в одном сновидении нет ничего, что не имело бы смысла»30. Казалось бы, одно опровергает другое. На самом деле, никакого противоречия нет. Просто первое мнение принадлежит писателю, второе – учёному, и, говоря об одном и том же предмете, они имеют в виду различные его стороны. «Бессмыслица» касается самого языка сновидения, его образов, «смысл» – того, что эти образы означают. Для психологической науки важнее предложить наиболее корректные и верные способы интерпретации образов сновидения, для филологической – проанализировать те художественные средства, с помощью которых эти образы создаются. Тогда можно достигнуть того, к чему следует стремиться при анализе сновидений : в «бессмыслице» увидеть смысл. Примечания Теперик Т.Ф. Литературное сновидение: терминологический аспект // Литература XX века: итоги и перспективы изучения. Материалы Пятых Андреевских чтений. Под редакцией Н.Н. Андреевой, Н.А. Литвиненко и Н. Т. Пахсарьян. М., 2007. С. 47 – 55. * 1 Калина Н.Ф., Тимощук И.Г. Основы юнгианского анализа сновидений. М., 1997. С. 280 – 296. 2 На это обращает особое внимание Ю.М.Лотман в статье «Сон – семиотическое окно» (Лотман Ю.М. Культура и взрыв. М., 1992. С. 123). 3 Руднев В.П., Руднев В.П. Сновидение и событие // Сон-семиотическое окно. XXVI Випперовские чтения. Москва, 1993. С.12. 4 Нахов И.М. Онейрокритика Артемидора Дальдийского – культурноисторический памятник поздней античности // Живое наследие античности. Вопросы классической филологии, № IX. М., 1982. С. 93. 5 Юнг К.Г. О сущности сновидений // Юнг К.Г. Психика: структура и динамика. М., 2005. С. 160. «Чрезмерная увлечённость теорией всегда является основным препятствием в работе со снами» (Джонсон Р. Сновидения и фантазии. Анализ и использование. М., 1996. С. 26). 6 Фромм Э. Забытый язык // Душа человека. М., 1998. С. 313. 7 Бродский И. Книга интервью. М., 2005. С.376. 8 Бродский И. Книга интервью, ibid. 9 Вейн А.М., Корабельникова Е.А. Сновидения. Медицинские, психологические, культурологические аспекты. М., 2003. 10 Такие термины, как онейропоэтика и онейромотив отличаются от поэтики сновидений и мотива сновидений не столько планом содержания, сколько являются более экономными, более удобными в использовании. Что касается термина онейросфера, то его содержание достаточно широко, что, собственно, и вытекает из второго корня слова. 11 Именно так и будет описано первое в европейской литературе сновидение во второй песни «Илиады» Гомера, когда Зевс посылает обманчивый сон Агамемнону (II, 5-35). Гомер. Илиада. Л., 1990. С.19 – 20. 12 Это наблюдение Фрейда оказалось чрезвычайно важным для собственных выводов Юнга, одним из которых стало уже его собственное признание:«пытаться истолковать сновидение без активного участия сновидца просто бессмысленно» (Юнг К. Г. О сущности сновидений // Юнг К.Г. Психика: структура и динамика. М., 2005. С. 161). 13 Выготский Л.С. Психология искусства .М., 1997. С.103. 14 Фромм Э. Ради любви к жизни. М., 1998. С. 96. 15 Из сказанного не следует, что в творчестве писателя Бессознательное полностью отсутствует (см.: Григорьев И. Психоанализ как метод исследования литературы. В кн. Зигмунд Фрейд. Психоанализ и русская мысль. М., 1994. С.221 – 237). Речь идет лишь о том, что в порождении сновидений отсутствует бодрствующее сознание. См. также: Юнг К.Г. Об отношении аналитической психологии к произведениям художественной литературы.// Юнг К.Г. Проблемы души нашего времени. М., 2006. С.37-60. 16 См.: Маркович В.М. Сон Татьяны в поэтической структуре «Евгения Онегина» // Болдинские чтения-5. Горький, 1980; Тамарченко Н.Д. Сюжет сна Татьяны и его источники // Болдинские чтения-12. Горький, 1987. Ерофеева Н.Н. Сон Татьяны в смысловой структуре романа Пушкина «Евгений Онегин» // Сон – семиотическое окно. ХХVI Випперовские чтения. М., 1993. 17 Пушкин А.С. Сочинения в трёх томах. Т. II. М., 1986. С. 404. 18 Соловьёв В. Толковый словарь сновидений. М., 2006. С. 9, 12. 19 Онейроид – состояние, характеризующееся расстройством сознания, в котором сосуществует смесь фрагментов реального отражения мира одновременно с фантастическими представлениями. Большой Иллюстрированный словарь иностранных слов и выражений. М., 2006. С. 544. См. также: Новейший словарь иностранных слов и выражений. М., 2006. С. 582. 20 Вейн А.М., Корабельникова Е.А. Сновидения. Медицинские, психологические, культурологические аспекты. М., 2003. С. 19 – 24. 21 Вейн А.М., Корабельникова Е.А. Сновидения…, с. 145. 22 Ходанен Л.А. Мотивы и образы сна в поэзии русского романтизма // Русская словесность, 1 (1997). С. 2 – 9. О романтической гипнологии см. также: Ходанен Л.А. Миф в творчестве русских романтиков. Томск, 2000. С. 217 – 237. 23 Психотерапевтическая энциклопедия. 3 изд. М., 2006. С. 909. 24 Красильников Р.Л. Сравнительное изучение литератур в свете танатологической проблематики // Сравнительное литературоведение: теоретический и исторический аспекты. Материалы Международной научной конференции «Сравнительное литературоведение (V Поспеловские чтения). М., 2003. С.280 – 284. 25 Словарь иностранных слов. Изд. 4-е. М., 1954. С. 677. 26 Мещерякова Б.Г., Зинченко В.П. Большой психологический словарь. 3 изд., СПб., 2006. С. 146; Универсальный биологический принцип целенаправленного поведения живых организмов – принцип доминанты, был впервые сформулирован А.А.Ухтомским в 1923 году (Бачинин В.А. Психология. Энциклопедический словарь. СПб., 2005. С. 226). 27 Якобсон Р. Работы по поэтике. М., 1987. С. 80. 28 См.: Теперик Т.Ф. Жанровая специфика онейротопа в греческой трагедии // Индоевропейское языкознание и классическая филология. Материалы чтений, посвященных памяти проф. И.М. Тронского. СПб., 2000. 29 Ремизов А.М. Сны и предсонья. СПб., 2000. С. 409. 30 Фромм Эрих. Искусство толкования снов // Душа человека…, c. 387.
