Пейзаж в поздневизантийском письме

ggjj^gi^ggi^i^gi^gggjj^
T.B.
КУЩ
ЕКАТЕРИНБУРГ
ПЕЙЗАЖ В ПОЗДНЕВИЗАНТИЙСКОМ ПИСЬМЕ
Византийский эпистолярий крайне редко содержал развернутые пейзажные картины, поскольку назначение и жанровая специфика письма не
предполагали особого внимания к природе. Письмо являлось, прежде
всего, показателем риторического таланта автора и свидетельством его
литературной зрелости. Для корреспондента важнее было не передать
сиюминутность собственного состояния или окружающей реальности
(что, тем не менее, запечатлялось в письме), а оказаться выше времени и
места, удержать дистанцию по отношению к повседневному. Поэтому для
эпистолярной традиции была характерна деконкретность повествования,
которая приближала письмо к классическому образцу, к трафарету.
Для византийской литературы в целом было характерно использование ландшафтного экфрасиса в тесной связи с самим повествованием, тогда как античные авторы использовали его как «декоративную вставку, предназначенную украсить рассказ отступлением» 1 .
Природа могла контрастировать с внутренними переживаниями автора или описываемой им ситуацией, но чаще она соответствовала
общему настроению эпистолярного сочинения. Экфрасис природы
позволял автору более эффектно охарактеризовать положение общественных дел или более глубоко передать психологическое состояние человека2. Ассоциативность мышления византийцев рождала
к жизни устойчивые образы, несшие определенную смысловую на-
1
ПОЛЯКОВА С В . Из истории византийского романа (Опыт интерпретации
«Повести об Исмине и Исминии» Евмафия Макремволита). М , 1979. С. 162.
На материале «Слово о полку Игореве» было показано, как в древнерусской
литературе описание природы лишь экранирует человеческие поступки, не являясь самостоятельным литературным пейзажем. См.: ДЕМИН А.С. К вопросу
о пейзаже в «Слово о полку Игореве» // Литература и искусство в системе
культуры. М., 1988. С. 143-147.
Античная древность и средние века. 2003. Вып. 34
349
Пейзаж в поздневизантийском письме
грузку3. Лексика, связанная с природой или временами года, широко
употреблялась византийскими эпистолографами преимущественно
в качестве метафор, риторических оборотов или topos koinos .
Безусловно, природную лексику использовали и в прямом ее значении, однако, не акцентируя на этом основное внимание, чаще применяя
в качестве фона, своеобразной декорации для основного повествования5. Крайне редко можно встретить в эпистолярном сочинении широкое описание природных явлений, еще реже природа выступает в качестве «главного героя» письма. Поэтому заслуживает особого внимания
одно такое исключение, которому и посвящена данная статья.
Среди корреспонденции Мануила II Палеолога письмо № 45 6 , адресованное Константину Иванку7, выбивается из общего ряда. Прежде
3
4
5
6
7
Наиболее устойчивым топосом в византийской литературе были морские образы.
См.: КАЖДАН А.П. «Корабль в бурном море». К вопросу о соотношении образной
системы и исторических взглядов двух византийских писателей // Из истории
культуры средних веков и Возрождения. М., 1976. С. 3-16; МИЛЛЕР Т.А. Образы
моря в письмах каппадокийцев и Иоанна Златоуста // Античность и современность. М., 1972. С. 360-369; КУЩ Т.В. К проблеме морских образов в поздневизантийской эпистолографии // АДСВ. 2001. Вып. 32. С. 239-244.
Исследователи, которые обращали внимание на образы природы в византийской литературе, отмечали, прежде всего, их метафористичность. Описание
природы помогало достичь более сильного риторического эффекта.
Так А.П. Каждан, анализируя лексику, связанную с растительным миром,
в «Истории» Никиты Хониата, подчеркивал, что ее использование в прямом и
иносказательном значении подчинено общей трагической концепцией писателя. См.: КАЖДАН А.П. Растительный мир в «Истории» Никиты Хониата //
АДСВ. 1992. Вып. 26. С. 103-112. Экфрасис определенного места, в частности
Афона, также не всегда являлся обычным описанием природы, поскольку он
являлся «частью риторической антитезы». См.: КРАСИКОВ С В . Описание Святой Горы у Никифора Григоры и ratio vivendi византийских интеллектуалов //
АДСВ. 1998. Вып. 29. С. 96; BEYER H.-V. Der «heilige Berg» in byzantinischen
Literatur//JOB. 1981. Bd. 30. S. 200.
А.П. Каждан отмечал, что флора и фауна в византийской литературе в
большей степени являлись античными реминисценциями, нежели живыми
элементами реальной среды обитания. В качестве исключений- он, в том
числе, указывал на несколько писем Мануила II Палеолога: KAZHDAN A.
Environment // ODB. Vol. 3. P. 703.
По предположению Дж. Денниса письмо относится к периоду между 1404 и
1408 гг.: The Letters of Manuel II Palaeologus / Ed. G. DENNIS. Washington, 1977.
№ 45. Ссылки на это издание далее даются в тексте с указанием строк.
Благодаря этому письму мы располагаем некоторыми, весьма отрывочными,
сведениями о Константине Иванке. Из письма известно, что он был талантливым ритором и писателем в Фессалонике. Мануил II Палеолог считал его сво-
350
Т.В. Кущ
всего, письмо превосходит своим размером (252 строки) все другие, что
не было характерно для писательской манеры автора, который всегда
тщательно заботился о соблюдении правила лаконичности послания.
Кроме того, эпистола внутренне не едина, поскольку распадается на несколько вполне самостоятельных частей, разнящихся стилистически,
функционально и даже эмоционально. Первая часть (строки 2-110) представляет собой панегирик адресату и в соответствие с правилами этого
жанра написана в мажорной, торжественной манере. Вторая же часть
(строки 161-208) представляет собой описание весны и пробуждения природы в этот период года. По сути, этот фрагмент письма является весьма
поэтичным и лиричным прославлением весны. Сочетание в рамках одного
письма двух совершенно разных тем делает эту эпистолу удивительно динамичной и возвышенной с разным градусом колебания эмоций.
Поводом к написанию этого письма-панегирика стало изящное и
полное совершенства послание Иванка, которое побудило Мануила II
незамедлительно ответить учителю. Сам Мануил II признается, что он
ставил цель написать обычное письмо, не стремясь создать хвалебную
речь в адрес друга или весны: « ...люди не должны думать, что мы пишем скорее работу в похвалу своему учителю и описываем весну, нежели письмо, ибо не таким было мое намерение; ... но я увлекся и не смог
быстро вернуться» (строки 209-214). Действительно, возникает ощущение, что автор увлекся любованием ликами весны и погрузился в сладостное созерцание природы. Перенесемся вслед за автором в «его весну».
Исходным моментом, с которого начинается последующие пейзажные зарисовки, является призыв Мануила II Палеолога к Иванку покинуть окрестности Фессалоники и устремится к нему на встречу. Задача
автора состоит в том, чтобы убедить друга отправиться в дорогу- Мануил словно приглашает адресата мысленно проделать вместе этот путь,
разделяющий их, чтобы убедить в безопасности и приятности предстоящего путешествия: «Как только ты покинешь город и отправишься
по дороге, ведущей сюда, ты увидишь, как приятно это будет, едешь ли
ты верхом, или сходишь с коня и освежаешься в прохладном ручье,
и когда спишь в тени шелестящей над тобой листвы и шепчущей что-то
приятное, когда она колышется ветром» (строки 162-165). Уже начало
этой части письма оказывает воздействие на все чувства читателя.
им учителем. Сохранились только монодия на Фессалонику и письмо Симону,
проту Афона, которые принадлежали его перу. Вероятно, он занимал должность судьи в своем родном городе. См.: The Letters of Manuel II Palaeologus...
XLVI; PLP. № 7973.
351
Пейзаж в поздневиэантийском письме
Мы не только зрительно отправляемся в путешествие, ведомые от ворот
города по дороге вслед за автором, но почти физически переживаем это
путешествие. Мы ощущаем вкус прохладной воды и движение коня под
седлом, испытываем сладкую негу под защитой пышной кроны деревьев. Наш слух улавливает нежный шелест листвы и шум ручья. Эти образы рождают даже у стороннего читателя непреодолимое желание пережить это состояние в действительности.
Не только безопасность путешествия [« ...тот факт, что дорога свободна от бандитов, немаловажен» (строка 174)] и спокойствие в городе
[« ...ты покинешь город в мире» (строка 168)] располагают к путешествию, но и время года благоприятствует этому. Весна, по мнению автора,
« ...лучший из сезонов, царица (TCOV cbpdjv Tf)v a\i£i\oi, xf|v PaoCXiooav)»
(строки 175-176). С какой любовью Мануил пускается в описание всех
прелестей весны. Прежде всего, она выиграет в сравнениях с другими
временами года — жарким летом, холодной зимой и грязной осенью: «Она
предоставит тебе реки столь бурные и полные, как судоходные, так
и спокойные, что можно пересечь их на лошади без нужды в плаванье,
дороги без топей, облаков пыли, без холода, опаляющей жары и скользкой грязи» (строка 177-180). Весна умеренна во всем, что, безусловно,
создает преимущества путешествия в этот сезон, так как « ...будучи
средним (временем года - Т.К.), она избегает условий, которые могут
вызвать тревоги» (строка 180).
Но весна прекрасна и в других своих проявлениях. Мануил II начинает перечисление достоинств весны с описания красот растительного
мира. «И что ты думаешь, скажи мне, о большом разнообразии цветов,
фиалок, лилий и роз, и многих других, услаждающих обоняние благоуханием естественным и неповторимым?» (строки 181-183). Эти ассоциации
весны обладают особой колористической гаммой и тонким непревзойденным ароматом. Цветовое впечатление усиливает следующий пассаж:
«...приятная трава, сверкающая подобно изумрудам» (строка 185).
Мир весной изобилует растительностью, которая не только доставляет удовольствие взору, поражая богатством красок и оттенков, но и
изумляет своей щедростью, что облегчает путнику тяготы путешествия
[«...плоды, которые рано приносят растения, ...и съедобные коренья подарят тебе обед» (строка 206-208)]. Трава не только радует глаз, но она
дает пищу стадам и мягкую постель утомленным телам (строки 185-187).
Но природа у Мануила II не только роскошный растительный
мир, это еще и богатая фауна. Водный мир представляет « ...рыба,
обитающая в заводях ручьев и иногда выпрыгивающая на поверхность воды, чтобы поймать насекомое» (строки 193-195). Автор упо-
352
Т.В. Кущ
минает и разные виды птиц, пение которых услаждает слух и наполняет мир звуками [«...ласточки, соловьи, дрозды, сороки и многие
другие, щебечущие повсюду» (строка 197-198)]. Заметим, что автор
упоминает тех, кто населяет водное, земное и воздушное пространства, что еще раз подчеркивает целостность изображаемого пейзажа.
Описание природы у Мануила II наполнено деталями, конкретными примерами. Образы природы не просто экранируют эмоции автора,
они вполне реальны и самодостаточны. Это свидетельствует о том, что
автор отступает от традиции, и образы, создаваемые в письме, не являются обычным для риторических сочинений topos koinos.
Описание растительного и животного мира объединены в пейзажную зарисовку: « ...равнина, расстилающаяся вдаль, питающая стада
животных, которые скачут, бегают, состязаются друг с другом...»
(строка 187-188). Пейзаж оказывается динамичным благодаря описанию движения воды: « ...ручьи, родники, вода, бьющая ключом из
скал, и прозрачный, шумный поток, кажущийся глубоким под сводом
чистого неба» (строки 191-192). Автор своим взором охватывает воображаемое пространство с разных точек зрения: с высоты (изображая поля), сбоку (рисуя равнину, уходящую вдаль), с нижней точки (описывая
шелест кроны над головой). В его описании указаны и главные пространственные элементы: земля и небо. Есть и то, что соединяет эти плоскости: зеркало водоема, отражающее небо; лучи и высокие деревья, пронизывающие эти пространства [« ...стоящие высокие деревья,
...отражающие сильные лучи солнца своей густой листвой» (строки
201-202)]. Это создает цельную картину природы. Используя эти
приемы, автору удается изобразить природу как пейзаж, художественно переработанный и осмысленный.
Но природа в этом письме - это не один случайный взгляд, не застывший пейзаж, а динамичные картины-образы, которые, дополняя
друг друга, составляют эмоционально единое целое. Заметим, что автор
использует еще один весьма интересный прием. Каждая зарисовка, которая дополняет общую картину, скрывает в себе не менее двух средств
воздействия: визуальный (рождая в нашем сознании зрительный образ)
и звуковой (либо апеллирует к обонянию или осязанию). Это создает
эффект импрессии и ощущение объемности пейзажа.
Очарование весны так велико, что автор делает признание в любви:
«... царица времен года наполнит все твои чувства целомудренным удовольствием; ее одну надо благословлять за все, что я описал; ее нужно
глубоко любить и благодарить за множество ее прелестей. Она даст тебе
353
Пейзаж в поздневизантийском письме
величайшее наслаждение во время путешествия к нам, и она
с легкостью укажет дорогу по возвращению домой» (строки 214-218).
Знаменательно, что перу Мануила II принадлежит еще одно описание весны. Во время путешествия в Западную Европу император остановился в Лувре (1402 г.), где его внимание привлек королевский тканый занавес с изображением весны, который так изящно и описал Мануил8. Столь пристальное внимание к одной теме (тот же самый оборот:
«царица времен года»9) скорее свидетельствует об особом эстетическом
вкусе и пристрастиях автора. Индивидуально окрашенное переживание
весны и личное ощущение природы передает гуманистический взгляд
автора на окружающий мир. Описания природы, созданные Мануилом
II, созвучны зарисовкам с натуры, которые можно встретить в позднеантичном эпистолярии. В одном из любовных писем Аристенета (VI в.)
дано описание сада, которое наполнено детальными прорисовками окружающего мира10. Возрождение интереса к теме природы являлось
одним из проявлений Палеологовского Ренессанса.
Безусловно, включение в ткань письма фрагмента с описанием
ландшафта в весеннее время года имело определенную цель. Этот
фрагмент выполнял не столько риторическую, сколько эмоциональнопобудительную задачу, поскольку он передал, прежде всего, настроение
пишущего и его желание любыми (в данном случае литературными)
способами вдохновить друга на путешествие. Но, читая письмо, понимаешь, что автор увлекся (или сделал вид что увлекся), очарованный
создаваемыми образами и пейзажами, игнорируя законы жанра. И хотя
Мануил ловит себя на том, что он «слишком затянул письмо» (строка
233), это его в коей мере не смущает. Пейзаж стал для него «главным
действующим лицом», которому автор признается в своем предпочтении. Благодаря такому откровению мы можем вслед за автором насладиться весной, увиденной его глазами, и оценить глубину эмоционального мира византийца.
PG. 156. Col. 577-580. Перевод содержится в книге: ВАСИЛЬЕВ А.А. Путешествие византийского императора Мануила II Палеолога по Западной Европе
(1399-1403 гг.). СПб., 1912. С. 58-60. На этот «маленький шедевр» обратил
внимание И.П. Медведев, отмечая ренессансные элементы в культуре Поздней Византии. См.: МЕДВЕДЕВ И.П. Ренессансные тенденции поздневизантийской культуры // Культура Византии. XIII - первая половина XV в. М.,
1991. С. 233-234.
,PG. 156. Col. 578.
Аристенет. Любовные письма // Византийская любовная проза. Пер. с греч.,
ст- и прим. СВ. Поляковой. Л., 1965. С. 9-10.
354
Т.В. Кущ
T.V.
EKATERINBURG
DIE LANDSCHAFT IM SPATBYZANTINISCHEN BRIEF
Der Artikel ist der Analyse der Naturschilderung (Ekphrasis) im Brief
Nr. 45 Manuels II. Palaiologos gewidmet. Der byzantinische Kaiser schildert den
Fruhling und das Erwachen der Natur in dieser Jahreszeit. Der Brief enthSlt eine
Beschreibung von Flora und Fauna, die reich an Einzelheiten und konkreten
Momenten ist. Der Autor weicht ab von der rhetorischen Tradition der Epistolographie, in der die Naturbilder einen gangigen Gemeinplatz bilden. Die Momente, die einander ergSnzen, werden zu einem Landschaftsgemalde vereinigt, das
durch die Nennung von Erde, Himmel und Wasser raumliche Perspektiven
erhalt. Eine weitere Frilhlingsschilderung ist in der Beschreibung des k6niglichen
Vorhangs enthalten, die Manuel wShrend seines Aufenthalts im Louvre verfasste.
Das leidenschaftliche Interesse des Kaisers fur den Fruhling verweist auf den
Einfluss der Renaissance, die sich in der spatbyzantinischen Kultur widerspiegelt,
und zeugt vom personlichen Geschmack des Kaisers.