Япония в советской пропаганде 1920-х — 1930

УДК 94(520) +94(47+57) +327.2:070.1 М. Ю. Чамовских
Япония в советской пропаганде 1920-х – 1930-х гг.
Статья посвящена анализу образа Японии в Советском Союзе в 1920-е – 1930-е гг.,
сформированному советской пропагандой посредством периодической печати и программных документов партии. Трансформация имиджа Японии от нейтрального до
откровенно враждебного прослеживается в контексте изменений международной обстановки и конкретных внешнеполитических задач, ставившихся руководством СССР.
К л ю ч е в ы е с л о в а : Япония, СССР, имидж, пропаганда, внешняя политика.
На протяжении всей истории в отношениях между Россией и Японией взаимные представления и образы занимали и продолжают занимать особое место.
Россия и Япония – страны-антиподы с точки зрения геополитического статуса,
в культурно-историческом, конфессиональном и цивилизационном отношениях.
Россия – материковая страна с огромной, неравномерно заселенной территорией,
преимущественно суровыми природно-климатическими условиями, внушительными природными ресурсами; это многонациональное и поликонфессиональное
государство с преобладанием православного населения. Япония же – островное
государство со сравнительно малой площадью (более чем в 45 раз уступает площади России), из которой для заселения и хозяйственной деятельности пригодна
только четверть. При этом страна находится в зоне повышенной сейсмической
активности, часто подвергаясь природным катаклизмам. Япония бедна запасами
минерального сырья, в т. ч. углеводородного. В религиозном и этнокультурном
аспекте Япония представляет собой мононациональное государство буддийскоконфуцианского ареала.
Несмотря на то, что Япония и Россия являются соседями, что само по себе
должно обеспечивать наличие общих интересов и противоречий, соседство это
скорее «отчужденное». Во-первых, страны не имеют общей сухопутной границы,
что означает отсутствие прямых пограничных столкновений как формы активного взаимодействия. Во-вторых, освоение территории России происходило поэтапно в направлении с запада на восток, так что первые частные контакты русских
и японцев приходятся на конец XVII в. Столицы России (каким бы государством
она не называлась в разные исторические эпохи) всегда располагались в ее европейской части, поэтому справедливо говорить скорее об удаленности центров
политической, экономической и культурной жизни стран, чем об их формальной территориальной близости. Не способствовала развитию отношений между
Россией и Японией и более чем 200-летняя политика изоляционизма сёгуната
Токугава. В целом отношения между Японией и Россией складывались медленно,
оформились сравнительно поздно и ввиду инаковости и «отчужденности» двух
стран, отсутствия прямых точек соприкосновения носили несистематический, нерегулярный характер. В отсутствии основы и предпосылок для прочных, активных и конструктивных отношений сложился мифологический, образный тип вос14
приятия русскими японцев, а японцами русских. Причем образ Японии в России
на разных этапах истории был продуктом нескольких составляющих: политики
российской и советской элиты по формированию образа Японии в массовом сознании в рамках решения конкретных идеологических задач, имиджевой политики самой Японии, подачей Японии российской и советской научной и творческой
интеллигенцией.
Период 1920-х – 1930-х гг. в контексте имиджевой проблематики русско-японских отношений интересен тем, что это было время становления нового политического режима в России, формирования нового государства с новой «самоподачей», поиском своей идентичности, формулированием новых ценностей. А значит, и время пересмотра подхода к восприятию других стран.
После окончания Гражданской войны и прихода к власти большевиков перед
Советской Россией встала задача добиться дипломатического признания и нормализации отношений со своими соседями. В этих условиях большевики стали
спекулировать идеей «мирного сосуществования государств с различным общественным строем», до середины 1920-х гг. не отказываясь, впрочем, от идеи мировой революции. В итоге этих усилий уже в 1920 г. были заключены мирные
договоры с прибалтийскими государствами – Эстонией, Латвией и Литвой, а также Финляндией. В 1921 г. аналогичное соглашение было подписано с Польшей,
последовал ряд договоров о дружбе с Турцией, Ираном и Афганистаном, торговое соглашение с Великобританией. Капиталистическая изоляция была преодолена договором Советской России с Германией в Рапалло в 1922 г., а в 1924 г.
Советский Союз был официально признан Францией и рядом других европейских
государств. После установления советско-китайских дипломатических отношений реальной стала перспектива и советско-японского сближения, что воплотилось в подписании Конвенции об основных принципах взаимоотношений от 20
января 1925 г.
Накануне подписания советско-японской конвенции в кулуарах НКИД наметился так называемый евразийский подход, проводимый наркомом иностранных
дел Г.В. Чичериным и заключавшийся в идее общности цивилизационных путей
России и Востока, а также в признании восточного вектора ее внешней политики
в качестве приоритетного. В интервью газете «Ле пти паризьен» Чичерин заявлял:
«Право народов самим распоряжаться своей судьбой, на независимое развитие,
их участие во всех завоеваниях современной цивилизации, их борьба против сил,
стремящихся помешать им идти по этому пути, – вот те проблемы, которые стоят
перед народами Азии и которые в связи с общностью целей объединяют их с народами Советской федерации. …Глубокая дружба, связывающая нас с народами
Востока, базируется на их понимании нашей солидарности с их освободительным
движением»1.
Еще до распространения этих идей Л. Троцкий в условиях провала революций
в Европе в августе 1919 г. в «Письме в ЦК РКП(б) о подготовке элементов “азиатской ориентации”» писал: «Нет никакого сомнения, что на азиатских полях ми1
Чичерин Г.В. Статьи и речи по вопросам международной политики. М., 1961. С. 339.
15
ровой политики наша Красная Армия является несравненно более значительной
силой, чем на полях европейских. Перед нами здесь открывается несомненная
возможность активности по азиатским линиям. …Разумеется, мы и ранее имели
в виду необходимость революции в Азии и никогда не отказывались от наступательных революционных войн»2.
В целом можно говорить не только о развороте к Азии, но и о принципиальном отказе от расового подхода в пользу классового. Советская пропаганда поделила население стран Азии на классы – эксплуататоров и эксплуатируемых.
Первые подвергались безжалостной критике, вторые заслуживали сострадания
и всяческой поддержки. Вот как пишет о смене внешнеполитических приоритетов и подходов философ и лингвист, видный теоретик евразийства, князь Сергей
Николаевич Трубецкой: «При советской власти Россия впервые заговорила с азиатами как с равными, как с товарищами по несчастью, и отбросила ту совершенно
ей не идущую роль высокомерного культуртрегера-эксплуататора, которая прежде ставила Россию в глазах азиатов на одну доску с теми романо-германскими хищниками-поработителями, которых Азия всегда боялась, но также всегда и
ненавидела»3.
Классовый подход к восприятию Японии в Советской России первой половины 1920-х гг. наглядно демонстрирует одна из многочисленных работ Наталии
Владимировны Андреевской, автора популярных брошюр и учебных пособий
того времени, «Япония: как живут японцы». Андреевская фокусируется на социальных проблемах Японии (расслоении общества, эксплуатации трудящихся
правящим классом и т. п.), а также дает резко негативную оценку внешнеполитическому курсу японского правительства. Не менее показательны акценты, расставленные автором при изложении истории японо-российских отношений: «Все
мы много слыхали об этой стране, с ней мы воевали при царях, и она, победив
нас, отняла у нас половину острова Сахалина… А после свержения царя и власти
капиталистов и помещиков японские капиталисты стали нападать на нас и хотели
отнять у нас Сибирские земли»4. Впрочем, участие Японии в антисоветской интервенции еще не раз припомнят советские пропагандисты. Например, накануне
провозглашения в Китае прояпонского марионеточного государства Маньчжоу-го
Коминтерн докладывал: «Япония участвовала в 1918–1919 гг. в интервенции 14ти держав против Советского Союза, и как участвовала! Зверских, разбойничьих
похождений японской солдатни здесь не забыли»5.
Лейтмотивом всех статей советской периодики того времени, посвященных
внутреннему положению Японии, было угнетение трудящихся. «Голодная заработная плата при продолжительном рабочем дне, казарменная неволя, контрактованный труд, отсутствие социального законодательства и полное политическое
бесправие, – вещал “Коммунистический Интернационал”, – вот, что характериКоминтерн и идея мировой революции. Документы. М., 1997. С. 146, 148.
Трубецкой Н. История. Культура. Язык. М., 1995. С. 263.
4
Андреевская Н.В. Япония: как живут японцы. М., 1924. С. 3.
5
ВКП(б), Коминтерн и Япония. 1917–1941 гг. М., 2001. С. 543.
2
3
16
зует положение японского рабочего класса»6. Сочувствие рабочему классу должно было оправдывать действия агитаторов в самой Японии, распространение там
коммунистических идей, а также поддержку Советским Союзом нелегальной деятельности Коммунистической партии Японии (КПЯ).
Это, в свою очередь, не могло не беспокоить политические круги Японии.
Официальное решение о том, чтобы предложить СССР включить в текст будущего соглашения положение о взаимном невмешательстве во внутренние дела обеих
стран, было принято Токио 24 июля 1924 г. на заседании кабинета министров под
председательством премьер-министра Такэаки Като. Поэтому конвенция, подписанная 20 января 1925 г. в Пекине, установившая дипломатические отношения
между Японией и СССР, предусматривала взаимный отказ от пропаганды на территории обеих стран, зафиксированный в ст. 5.
Однако руководство Коминтерна продолжало выступать с призывами ускорить
победу коммунистической революции во всем мире. В ноябре 1922 г. Бухарин
предложил включить в резолюцию IV конгресса Коминтерна положение о том,
что «каждое пролетарское государство имеет право на красную интервенцию, поскольку распространение Красной Армии является распространением социализма, пролетарской власти, революции»7. На этом же конгрессе Коминтерна была
выработана программа КПЯ, нацеленная на свержение существующего строя и
одобренная на ее нелегальном съезде в 1926 г., т. е. после вступления советскояпонской конвенции в силу. Поддержка деятельности КПЯ Коминтерном продолжалась. Результатом стали так называемые Бухаринские июльские тезисы 1927 г.,
одобренные президиумом. Они ставили задачу подготовки буржуазно-демократической революции как первого этапа социалистической революции в Японии, что
предусматривало создание там массовой компартии. Итогом этих мероприятий
стал протест японского правительства против вмешательства Коминтерна во внутренние дела Японии в нарушение ст. 5 Конвенции 1925 г.
Активизации антияпонской пропаганды в Советском Союзе способствовал
приход к власти в Японии генерала Г. Танака в 1927 г. Содержание его меморандума, где он изложил свою программу по завоеванию Манчжурии и Монголии,
вызвало тревогу в СССР. В тексте этого документа фигурирует установка на выдворение «красной России» из Китая. В подтверждение провозглашенного курса
Япония под предлогом защиты японских подданных в последующий год предпринимает ряд попыток оказать влияние на расстановку сил в Китае. В мае 1928
г. это приводит к столкновению частей Квантунской армии с силами Чан Кайши,
событию, известному как Цзинаньский инцидент. К тому же именно Танака санкционировал разгром левых сил в Японии, состоявшийся 15 марта 1928 г. Поэтому
советская печать весной 1928 г. изобиловала выпадами против японского империализма и «военщины», обосновавшихся в Китае. 10 мая 1928 г. было принято постановление о проведении информационной кампании против японской политики
в Китае. На следующий день, 11 мая 1928 г., газета «Правда» в передовице под
6
7
Положение Японии и задачи КПЯ // Коммунистический Интернационал. 1932. № 8–9. С. 5.
Цит. по: Черевко К.Е. Серп и молот против самурайского меча. М., 2003. С. 17.
17
названием «”Национальные интересы” Японии, миролюбие европейских империалистов и Лига Наций», написанной Бухариным по поручению партии, отмечала:
«Япония – член Лиги Наций! – которая и без того уже проглотила почти целиком Манчжурию, начала большую войну в Китае, разом пустив в ход 50-тыс. армию. …”Национальные интересы” Японии, о которых заявляет премьер-министр
Танака, состоят в порабощении чужой страны»8. Милитаристские круги Японии,
стремившиеся расширить свое влияние в Китае, в советской печати были представлены как агрессоры, «беспринципные захватчики, терроризирующие» китайский народ, охваченный «священным огнем революции».
Заголовки «Правды» и «Коммунистического Интернационала» пестрели сообщениями об «очередных актах империалистического насилия» Японии в Китае,
которые «взбудоражили и подняли на ноги остальных хищников»9, о разделе
Китая «империалистическими бандами»10, о политике «насилия и надругательства, которую проводят по отношению к Китаю империалистические державы»11.
Наконец, 24 мая 1928 г. в «Правде» было опубликовано воззвание ИККИ к защите китайской революции. Там разоблачались планы японского правительства,
которое «ведет войну не против Чан Кайши, …а против китайского народа»12.
Затем следовал ряд громких заявлений о бесчинствах японского милитаризма, заставлявшего «аристократическую чернь открыто убивать и избивать неугодных
реакции людей». Руководство Коминтерна обратилось к солдатам армии Танака
с призывом оказать неповиновение своему руководству, напомнив им, что «генеральский диктатор является злейшим врагом» их класса: «дома в Японии он
душит и топчет ногами рабочих и крестьян. Гноит в тюрьме <…> братьев и отцов,
издевается над <…> женами и детьми»13.
Советские газетчики, кроме того, пытались парировать обвинения Японии
в распространении коммунистической пропаганды в Китае. Деятельность советской агентуры разоблачила японская информационная организация «Тохо».
«Правда» комментировала это так: «В состязании на самые бессмысленные выдумки по поводу СССР рекорды побило агентство Тохо…». Проведя «собственное
расследование», газета пришла к выводу о «происках белогвардейщины», которая
«якшалась с японским империализмом». И поскольку все виновные были «изобличены», редакция выражала уверенность в том, что «советский читатель сумеет
измерить всю бездарность и словесную блудливость Тохо-информаторов»14.
К 1930 г. волна нападок на японскую внешнюю политику постепенно ослабевает. Во время советско-китайского конфликта на КВЖД в 1929 г. Япония
придерживалась нейтралитета, что выгодно отличало ее в глазах Москвы от
ВКП(б), Коминтерн и Япония. С. 44.
«Вечный мир» или непрекращающаяся драка // Правда. 1928. 12 мая.
10
Сэн Катаяма. Японский разбой в Китае // Правда. 1928. 12 мая.
11
Дальневосточный клубок // Правда. 1928. 23 мая.
12
Против раздела Китая. На защиту китайской революции. Воззвание ИККИ о японской
интервенции в Китае // Правда. 1928. 24 мая.
13
Там же.
14
Дальневосточные сказки агентства Тохо // Правда. 1928. 13 мая.
8
9
18
Великобритании, Франции и США. В одном из выпусков «Правды» 1930 г. была
помещена статья, в которой позитивно оценивались достижения Японии в области железнодорожного транспорта. Опыт этой страны даже был поставлен в пример для подражания. Впрочем, газета не сомневалась в том, что Советский Союз
всего за 2 года сможет добиться таких же результатов, каких Япония достигла за
15 лет непрерывной работы, ведь у советского народа есть «такие плюсы, какие не
знает ни одна капиталистическая страна: социалистическое соревнование, ударничество, творческий энтузиазм»15.
Однако передышка не была долгой. Уже в 1931 г. и особенно в 1932 г. в советской печати снова начинается кампания критики дальневосточного соседа.
Это было связано с интервенцией Квантунской армии в Манчжурии, которая завершилась созданием прояпонского государства Маньчжоу-го. В сентябре 1931
г. И.В. Сталин в шифрограмме, адресованной Молотову и Кагановичу, дает следующую установку: «Пусть “Правда” ругает вовсю японских оккупантов, Лигу
Наций как орудие войны, а не мира, пакт Келлога как орудие оправдания оккупации, Америку как сторонницу дележа Китая. …Следовало бы особо навострить
коминтерновскую печать и вообще Коминтерн»16.
На предложение активизировать свою деятельность Коминтерн охотно откликнулся. В печати вновь появились громкие фразы о «грабительской империалистической войне в Китае»17. Но помимо традиционных выпадов в адрес японского империализма советские пропагандисты стали формировать в массовом сознании советских граждан образ непосредственной угрозы для Советского Союза
со стороны Японии. «Коммунистический интернационал» писал: «Им нужна новая война, и прежде всего против Страны Советов – этого мощного оплота пролетарской революции в капиталистических странах»18. Муссировались слухи о
перспективах создания «паназиатской империи», грядущей войне на Тихом океане между Японией и США и т. п.
Еще более активно заработала антияпонская пропаганда во второй половине 1930-х гг., после присоединения Японии к антикоминтерновскому пакту. К
выпадам против японского империализма советская пропаганда добавила обвинения в фашизме и мировом зле. В заголовках газет обязательно фигурировали
термины: «фашистская военщина»19, «фашистские поджигатели войны», «фашистские агрессоры». Своего апогея антияпонская пропагандистская кампания
достигла в августе 1938 г., когда Япония совершила внезапное нападение на советские пограничные укрепления в районе озера Хасан. Одна из передовиц журнала «Коммунистический интернационал» носила название «Советский Союз дал
достойный ответ поджигателям войны», что красноречиво говорит само за себя.
Японизация на Казанке // Правда. 1930. 28 декабря.
Сталин и Каганович. Переписка. 1931–1936 гг. М., 2001. С. 116–117.
17
Дитрих П. II Интернационал и война в Китае // Коммунистический Интернационал. 1932.
№ 7. С. 40.
18
Там же. С. 41.
19
Окано. Народ и фашистская военщина в Японии // Коммунистический Интернационал. 1937.
№ 2. С. 47–53.
15
16
19
Приведем характерные эпитеты, данные советской печатью событиям на озере
Хасан: «наглая вылазка японской военщины», «провокационный вызов японских
империалистов», «побитый провокатор», «три хищнических агрессора» (имелись
в виду участники «оси» Рим – Берлин – Токио). В статье образ «хвастливых фашистских провокаторов» противопоставлен «могучей социалистической державе». С гордостью отмечается успех СССР как защитника мира от «преступных махинаций лютых агрессоров», который сумел препятствовать «планам порабощения свободных народов и развязыванию новой мировой бойни»20. Не менее экспрессивен доклад председателя СНК СССР В.М. Молотова, посвященныйо 21-й
годовщине Октябрьской революции (ноябрь 1938 г.): «Только Советский Союз,
страна социализма, непоколебимо стоит на позиции борьбы с фашистской агрессией, на позиции защиты мира, свободы и независимости народов от фашистского
нападения. …Наша твердая позиция в этих событиях заставила одуматься зарвавшихся авантюристов как в Токио, так и в Берлине – заставила их дать ход назад»21.
События на р. Халхин-Гол в 1939 г. были встречены аналогичным взрывом
праведного гнева как со стороны официальных лиц, так и в советской печати.
31 мая нарком иностранных дел и председатель СНК В.М. Молотов в докладе
на сессии Верховного совета СССР заявил, что в силу наличия договора о взаимопомощи с Монгольской Народной Республикой от 12 марта 1936 г. Советский
Союз будет защищать монгольску границу также решительно, как свою собственную. Молотов говорил о провокационных намерениях японцев, об очередном
проявлении агрессии по отношению к миролюбивым государствам, таким как
СССР и МНР. Очевидно, что советско-японский диалог скатился до взаимных
угроз и решительных выпадов против друг друга. «Нечего доказывать, – резюмировал Молотов, – что внешняя политика Советского Союза в корне миролюбива и направлена против агрессии. Лучше всего это известно самим агрессивным
странам…»22.
О том, насколько сильна была антияпонская пропаганда во время конфликта
в Монголии, можно судить по факту распространения среди советских бойцов
патриотических листовок, которые создавали страшный образ врага и содержали призывы не допустить его в пределы МНР и СССР. «Советские войска знали, – вспоминает Г.К. Жуков, – что наш пролетарский, интернациональный долг
состоит в том, чтобы не покинуть братский монгольский народ в час тяжелых
испытаний»23. На фронте советские солдаты читали послания от монгольских
бойцов, где последние поздравляли всех с «разгромом самураев», с победой над
«японской сворой»24. С другой стороны, реальное соприкосновение японцев и
Советский Союз дал достойный ответ поджигателям войны // Коммунистический
Интернационал. 1938. № 8. С. 3–9.
21
Документы и материалы кануна второй мировой войны. 1937–1939: В 2-х т. Т. 1. Ноябрь 1937
г. – декабрь 1938 г. М., 1981. С. 255.
22
Документы и материалы кануна второй мировой войны. 1937–1939: В 2-х т. М., 1981. Янв.-авг.
1939 г. Т. 2. С. 113.
23
Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. М., 1970. С. 158.
24
Там же. С. 166.
20
20
русских во время этого конфликта давало и тем, и другим более полное представление друг о друге, представление, выходящее за рамки созданного пропагандистской машиной образа. Так, Константин Симонов, военный корреспондент
газеты «Героическая красноармейская», который был свидетелем последних сражений советских и японских войск на Халхин-Голе, писал, что «японская пехота <…> дралась в этих боях выше всяких похвал»25. Героизм и самопожертвование японских солдат отмечал и Жуков: «Японские части дрались до последнего
человека»26. Таким образом, хотя пропаганда и формировала основу восприятия
русскими японцев, прямые контакты нередко «подтачивали» сложившийся благодаря средствам массовой информации цельный и однозначно негативный образ
Японии и японцев в сознании советского человека.
По сути, образ Японии, создававшийся советской пропагандой, был тесно связан с политикой и состоянием отношений двух государств. Поскольку добрососедские жесты исчерпали себя уже после Конвенции 1925 г., то и образ Японии
складывался как образ враждебной страны. Правда, он не распространялся на
трудящихся Японии, с которыми были солидарны пролетарские массы Страны
Советов. Из пропагандистского лексикона исчезли часто употребляемые в царской России в отношении Японии расистские ноты. Классовый подход к восприятию Японии позволил Советскому Союзу под маской сочувствия обездоленным
слоям продолжать там свою коммунистическую агитацию, поддерживать и финансировать деятельность КПЯ. В условиях нарастания противоречий накануне
Второй мировой войны СССР, используя присоединение Японии к антикоминтерновскому пакту, выступил с критикой политических режимов фашистского типа.
В целом Япония стала для СССР в 1920-е – 1930-е гг. объектом резких выпадов и критики. Как справедливо отметил современный специалист по России
Х. Кимура, «отношения всегда были настолько плохими», что даже появилась
теория о том, что «плохое состояние этих отношений является нормальным»27.
Поэтому и представление Японии в советской печати в конце 1920-х – 1930-х гг.
практически всегда, за редким исключением, имело сугубо негативную окраску. В
лице реваншистски настроенных милитаристских кругов Японии в СССР видели
воплощение агрессии, враждебности, непримиримости.
Сравнительный анализ представлений о Японии в России периода русскояпонской войны 1904–1905 гг. и 1920-х – 1930-х гг. позволяет сделать следующие
выводы. В обоих случаях российская и советская пропаганда была поставлены
на службу политическим интересам государства и поднимала гражданское сознание и патриотизм. Однако если русско-японская война породила представление
о Японии как о расовом антиподе, то советская риторика ввела в оборот образ
Японии как политического врага, противнике СССР, инаковость которого имеет не
расовую природу, а классовую. Различными были и подходы к оценке этого врага.
События 1904–1905 гг. стали для русской общественности неожиданностью, на
Симонов К. От Халхин-Гола до Берлина. М., 1973. С. 23.
Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. С. 161.
27
Россия и Япония: Соседи в новом тысячелетии. М., 2004. С. 24.
25
26
21
что во многом повлияло отсутствие объективных знаний о Японии у российского
политика и обывателя того времени, невнимание российской элиты к изменениям, которые происходили в Японии с реставрации Мэйдзи. Тогда в российском
обществе преобладала убежденность в культурном превосходстве народов белой
расы над народами желтой, и нападение маленькой и, как казалось тогда, отсталой
страны на передовую европейскую державу в России расценили как покушение
Давида на Голиафа. Отсюда в российской пропаганде появился намеренно принижающий подход по отношению к японцам: их изображали «недомерками», как в
интеллектуальном и творческом отношении, так и в физиологическом, имея в виду
маленький рост. Это проводилось с целью преодоления психологического шока в
обществе, дискредитации противника, который изображался смешным, ничтожным, а значит, неопасным. В советский же период с Японией уже были знакомы:
она победила царскую Россию, участвовала в интервенции на Дальнем Востоке,
активизировалась в традиционно российских сферах влияния в Манчжурии. Враг
был зол, активен, агрессивно настроен, а, значит, опасен. Образ Японии в 1920-е
– 1930-е гг. в Советском Союзе трансформировался в образ сильного противника,
представляющего непосредственную угрозу СССР.
22