Федорова Д.Н. УрГУ Екатеринбург «Englishness» vs «Britishness»: к слову о современной британской историографии национализма и национальной идентичности Исторические труды, в целом историческая наука волею судеб и внутренней «сущности» так или иначе ангажированы: идет ли речь о политическом заказе (хотя вопрос, является ли это наукой, бесспорно, здесь актуален), или об умонастроении, интеллектуальном климате эпохи. Великобритании в XX в. политическом, социально-экономическом, культурном отношении претерпела множество серьезных изменений. Гибель империи, политический подъем бывших колониальных земель, расизм и «расизм наоборот», упадок островной Великобритании, кризис монархии, усиление позиций по сути враждебного континентального ЕС, иммиграция, попытки создания идеологи мультикультурализма1 создали уникальный интеллектуальный климат в стране, вызвали расцвет литературы жанра фэнтези, привели к возникновению и развитию дискуссий о выборе дальнейшего, если угодно «национального» пути, идентичности, стратегии развития дали жизнь множеству социальных и политических, в том числе имиджевых проектов. Это сложное явления сегодня в литературе принято называть «постимперским синдромом», «кризисом постимперской идентичности», «поиском постимперской идентичности»2. И пик этого приходится на 1990-е гг. Проблема наследия империи и постимперского состояния актуальна сегодня, помимо Великобритании, для многих стран Европы — бывших крупнейших империй: Россия, Франция, Германия, Турция. В этих странах, безусловно, со своей национальной спецификой и хронологическими частностями, на 1990-е гг. приходится подъем исторических исследований, исследований по социальной, культурной истории. Одним из центральных направлений среди них становятся исследования посвященные вопросам исторической, коллективной, ментальной памяти, интеллектуальной культуре эпохи, истории идей, национальной и этнической идентичности, национализме3. Своеобразным центром притяжения национализмоведения (national studies) становятся британские университеты (в Лондоне, Эксетере, Эдинбурге, Оксфорде и др.), журналы (издаваемый под редакцией Э. Смита «Нации и национализм» (“Nations and nationalism” / Ed. E. Smith), М. Сторри «Британские культурные идентичности» (“British Cultural Identities” / Ed. M. Storry), журнал «Национальные идентичности» (“National Identities”) и т.д. и т.п.). Важным центром является и факультет национализмоведения Центрального европейского университета (Будапешт, Венгрия), основной штат преподавателей которого также «воспитан» в духе английской школы национализмоведения 1980-90-х гг. — британских, главным образом, английских, исследователей Э. Смита, Б. Андерсона, Э. Хобсбаума, Э. Эриксэна, Э. Геллнера. Вопрос, почему именно на британских островах сложилась одна из сильнейших школ — до конца неразрешим, на наш взгляд. Однако сегодня для самой Великобритании — как переживающего кризис идентичности объединения Уэльса, Шотландии, Англии и Ирландии — эти вопросы особо актуальны. Прямое свидетельство этому – масса появившихся в 1990-е гг. произведений культурно-исторического характера, как-то: исследование Л. Коллей «Британцы. Становление нации: 1707-1837 гг.», «Англичане» Д. Элтона, «Миф о Блитце» А. Кальдера, роман-антиутопия Д. Барнса «Англия, Англия», «Эпический Пух» М. Муркока, «Торгуя идентичностями» У. Олинса и многие другие4. Сегодня в британской историографии существует два, на наш взгляд, основных течения: «консервативная» историография (последователи традиционной виговской интерпретации национальной истории и культуры) и ревизионистское (критика англоцентристского подхода). Основными «порогами», о которые бьются исследователи британской культуры и национальной истории становятся следующие проблемы: 1. империя vs постимперия (колониализм (наднациональная, vs постколониализм); общебританская идентичность, 2. «британскость» Britishness) vs «английскость» (Englishness). В общественно-политической лексике страны в 1990 гг. вместо термина инглишнес (Englishness) все чаще вводится понятие бритишнес (Britishness). Безусловно, это не является данью политической моде. В условиях роста сепаратистских тенденций в Северной Ирландии, Шотландии и Уэльсе распространение названия «Англия» на всю страну стало сужать ее географические рамки до одного региона. А употребление терминов «Британия» и «британцы» (подобно возрождению термина россияне в России (граждане многонациональной страны, не обязательно русские)), означало обращение ко всем гражданам Соединенного Королевства Великобритании и Северной Ирландии, независимо от их этнической принадлежности. Среди представителей исторической науки в 1990-е гг. употребление старых терминов считается уже дурным тоном (слова «Англия», «английский» заменяются на «Британия», «британский»). Англичане (в частности, в 1990-е гг. — в связи с культурной политикой М. Тетчер и Дж. Мейджора), особенно для шотландских, ирландских и пр. исследователей, означают титульную нацию, не имеющую по сути этничности, но совершенно определенно на протяжении своего имперского существования исповедующую «имперский», «миссионерский» национализм (imperial,, missionary nationalism). Нацию, «ответственную» за «внутренний» и «внешний» колониализм5. Сохраняющаяся имперская нагрузка всего, что определяется термином «английский» (и «британский», так как за ним долгое время стоял «английский»), заставляет многих сомневаться в необходимости употребления этого прилагательного применительно к современному Соединенному Королевству. М. Сторри в 1995 г. даже сравнивал перемены в Великобритании с развалом Советского Союза. Им доказывалось, что Соединенное Королевство не является Великобританией, а представляет собой Англию с другими странами, которые были присоединены к ней в добровольно-принудительном порядке, подобно процессу «вхождения» союзных республик в состав СССР6. Другие авторы, как, например, Х. Керни, сравнивает историческую общность четырех наций, сложившуюся на британских островах, с историей народов Дуная, Иберийского и Итальянского полуостровов7. Он рассматривает историю Соединенного Королевства в рамках «британского подхода» — изучения взаимодействия четырех отличных друг от друга наций, населяющих Британские острова8. Подобный подход особенно популярен в среде интеллектуалов из Шотландии, Уэльса и Ирландии, протестующих против засилия англоцентризма в истории9. Л. Коллей в своем исследовании «Британцы. Становление нации: 17071837 гг.»10 утверждает, что чувство национальной идентичности у британцев искусственно было выпестовано во время второй столетней войны с Францией. После Англо-шотландской унии 1707 г. британцы стали определять себя как единый народ не по причине существования внутри страны некого политического или культурного консенсуса, а именно за счет реакции на «других», живших на враждебном континенте. В дальнейшем общность держалась на необходимости сохранения империи при этнической нейтральности «главной» нации — англичан11. Ревизионистские точки зрения по поводу критики англоцентристского подхода в британской истории гораздо популярнее сегодня в Великобритании и за рубежом, что очевидно. В рабочих кварталах английские нацисты и скинхеды реагируют на все это по-своему, в интеллектуальной среде английские писатели и журналисты выпускают сборники национальных стереотипов, создают концепты «Малой Англии» как спешного политического и экономического проекта. Но, тем не менее, англичане сегодня, как и столетия назад, невозмутимо устами своих исследователей и общественных деятелей несут «бремя белого человека», уверенные в невозможности английского национализма и силе английского права.