УДК 316.64 Н.А. Сергиенко ПРАКТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ
реклама
СОЦІАЛЬНА ФІЛОСОФІЯ 87 УДК 316.64 Н.А. Сергиенко Киевский национальный торгово-экономический университет ул. Киото, 19, г. Киев, 02156 E-mail: [email protected] ПРАКТИЧЕСКИЕ ПРОБЛЕМЫ ТЕОРИИ МОДЕРНИЗАЦИИ: ИНСТИТУЦИОНАЛЬНЫЙ РАСИЗМ И СИСТЕМНАЯ ДИСКРИМИНАЦИЯ Рассматриваются феномены институционального расизма и системной дискриминации как практические проблемы теории модернизации. Социально-философское изучение феноменов системной дискриминации проведено с позиций миросистемного анализа. Исследована трансформация теоретических основ расизма в современную практику дискриминации на уровне общественных институтов. Ключевые слова: институциональный расизм, системная дискриминация, расизм, модернизация, мир-система, миросистемный анализ, идеология. Подымаемая тема представляет научный интерес в контексте обострения множества социальных конфликтов: этнических (национальных), религиозных (конфессиональных), конфликтов всевозможных меньшинств, классовых конфликтов. Сформулированная в заглавии проблема предполагает пересмотр существующих концепций расизма в свете современных социально-исторических реалий, а также обоснование ее связи с теорией и практикой модернизации во второй половине ХХ – начале XXI века. На сегодняшний день в отечественной научной среде практически отсутствует глубокая рефлексия относительно феноменов системной дискриминации и институционального расизма. Будучи практическифилософской проблемой не национального, а глобального масштаба, она не является предметом систематических исследований в украинском академическом сообществе. Мало изучены упомянутые феномены и за ее пределами, становясь предметом анализа исключительно как аспекты какой-то более общей проблемы. В других случаях изучение социальных конфликтов на почве национализма, сексизма, ксенофобии и т.п. даже не фиксирует расизм как их источник, что приводит к аналитической ограниченности и неспособности содержательно интерпретировать социологическую статистику. Более серьезное препятствие исследованию феномена расизма – «крайняя расплывчатость и дискурсивность самого понятия “расизм”» [1, с. 140], как справедливо замечает современный российский ученый А. Осипов в статье «Можно ли использовать понятие “расизм” в качестве аналитической категории?» [1]. В свою очередь, Вл. Малахов помещает проблему расизма в контекст изучения национализма как идеологии [2], что является серьезным шагом на пути осмысления взаимосвязи обоих феноменов; об этом свидетельствуют и другие его работы [3, 4]. Безусловный интерес представляют работы других ученых из РФ, раскрывающие обозначенную тематику в контексте социально-философского изучения глобальных проблем современного мира-системы [5–7]. Между тем, в западноевропейской и североамериканской академической среде в последние годы появились интереснейшие исследования системных взаимосвязей между экономическими и политическими трансформациями ХХ века (повлекшими за собой трансформации жизненного мира вообще) и социальными изменениями, в которых укоренены феномены дискриминации и расизма. В рамках этого направления конституируются подходы к усмотрению обусловленности подобных изменений судьбами идеологий и трансформациями общественного сознания. Было сделано важное заключение о том, что дискриминационный тренд играет ключевую роль в процессах социальной стратификации, а расистский дискурс способствует установлению критериев включения/исключения социальных групп в ходе распределения ресурсов и услуг» [8]. Ту же мысль развивают И. Валлерстайн и Э. Балибар в совместном труде «Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности» [9]. Эта своеобразная работа представляет большую методологическую ценность: И. Валлерстайн применяет к рассмотрению обозначенных проблем миросистемный подход∗, справедливо усматривая в нем мощный аналитический инструмент вскрытия противоречий современного мира-экономики (термин Броделя [10]); Э. Балибар мыслит расизм и национализм как проявления классовых противоречий в глобализированном обществе. ∗ Американский профессор, ученый мирового уровня Иммануил Валлерстайн является автором концепции и методологии миросистемного анализа. Она сложилась в ходе изучения научного наследия Фернана Броделя как попытка сконструировать строгую аналитическую схему на основе блестящих, но теоретически не развитых, идей французского историка. Миросистемный подход значительно обогатился благодаря деятельности основанного Валлерстайном в Бингемтоне, штат Нью-Йорк, Центра имени Фернана Броделя (полное название – Fernand Braudel Center for the Study of Economies, Historical Systems, and Civilizations). В 1980-х годах при Центре проводила совместные исследования группа ученых, условно называемая «Бингемтонской школой». Кроме Валлерстайна, туда входили: итальянский экономист и социолог, специалист по молодым элитам Африки Джованни Арриги; а также двое радикальных экономистов, немецкого и франко-египетского происхождения – Андре Гундер Франк и Самир Амин. В начале 1990-х пути четырех ученых разошлись по причине выработки каждым из них оригинальной программы исследований современной миросистемы. Вісник СевНТУ: зб. наук. пр. Вип. 126/2012. Серія: Філософія. — Севастополь, 2012. 88 СОЦІАЛЬНА ФІЛОСОФІЯ Несмотря на разницу в подходах двух ученых, книга демонстрирует осмысление интересующих нас феноменов с позиций критики фундаментальных принципов теории либерализма и ее социальной практики. Феномен институционального расизма, или системной дискриминации, привлекает наше внимание как практико-философская проблема и в этом качестве выступает предметом исследования. Основная цель состоит в обозначении места указанной проблемы в социальной теории; предварительно следует выяснить, к описанию каких социальных процессов данные термины могут быть применимы. Задача исследования – обнаружить повсеместно совершаемую подмену содержания понятий классических идеологий (в частности, совершаемую в пространстве коммуникативных потоков, транслируемых формальными и неформальными социальными институциями). Подобная понятийная небрежность опасна ограничением возможностей сознания проникнуть в истинную суть актуальных системных процессов, что может привести к извращению логики исторического бытия. Идеологии в современном смысле этого слова появились после Великой французской революции. Именно с тех пор под понятием идеологии подразумевают не «учение об идеях» (ἰδέα+λόγος), оказывающем влияние на мировоззрение, моральный выбор и т.д. – идеология стала пониматься как «стратегия поведения на социальной арене, на основе которой можно сделать определенные заключения политического плана» [11, с. 149] (заключения, призванные быть претворенными в жизнь с целью изменить социальную действительность). Такая стратегия становится реализуемой при одновременной актуализации двух взаимосвязанных установок общественного сознания: а) социально-политические перемены воспринимаются как норма, естественный ход вещей; б) перемены могут и должны быть направляемы – их проводниками становятся граждане. В ходе Французской буржуазной революции возникли две противоположные формы идеологии: консервативная и либеральная. Буря революций 1848 года способствовала становлению радикальной идеологии, не слившейся в единое движение и существовавшей в разобщенности социализма, коммунизма, феминизма, национализма и других. Одновременно революционный опыт середины XIX ст. заставил представителей всех трех идеологий пересмотреть свои исходные позиции; так что к началу Первой мировой войны они оказались, по сути, разновидностями либерализма, претворяющими в социальную действительность единую в различных проявлениях либеральную программу. «Сочетание подвижек в тактиках всех трех идеологических направлений означало только то, что либеральная программа стала общей определяющей чертой геокультуры…» [11, с. 159]. По сути, либерализм занял место главенствующей официальной идеологии, а успех ее институционального внедрения на многие десятилетия вперед – вплоть до конца 60-х годов ХХ века – определил геокультуру западной цивилизации, всего западного мира-системы, определяемой Валлерстайном как «капиталистическая мироэкономика». (Вводимый здесь термин «геокультура» близок по значению к понятию общественного сознания с акцентом на определяющих его содержание идеях.) «Оглушительный» успех либеральной программы обеспечило ее институционализация, т.е. закрепление в общественных (в первую очередь политических) институтах. В частности, разрабатывалась законодательная база государства нового типа, и здесь – что характерно – немалую роль сыграли антисистемные движения с их перманентными (и аргументируемыми) претензиями на гражданские права и признание со стороны правительственных структур, с их междоусобными конфликтами, сопровождаемыми ожесточенным обсуждением стратегий прихода к власти. Гораздо реже дискуссии вращались вокруг того, как именно изменять государство и общество после прихода той или иной партии к кормилу власти. И хотя с течением времени антисистемные движения добились полноты гражданских прав и представительства в правительстве, ни одно из них не оказалось способным изменить либеральный курс государства и переделать общество. Вот почему западная геокультура оказалась надолго определена стратегией либерализма. В своем завоевании территорий общественного сознания он не встретил по-настоящему серьезных препятствий. Дабы признанная правящими кругами мировоззренческая система стала царицей общественного сознания, потребовалось еще кое-что – социальные науки. Они должны были служить теоретической базой по обеспечению эффективности официальной идеологии. Каким образом? Социальные науки призваны были предоставить метод рационального, сугубо научного обоснования изначально философских идей, тем самым легитимизируя их практическое (читай: политическое) воплощение. Позитивистское движение за «очищение» истины от добра и красоты, а науки – от философии и «околофилософских» (теологических, телеологических, этических и пр.) наслоений вкупе с неокантианским спором о номотетичеких и идеографических методах – под влиянием этих дискуссий формировались контуры дисциплины, предметом изучения которой стала сфера социальных явлений. И «гуманитарии», и «естественники» желали навязать молодой социальной теории свои методы. В результате внутри нее произошел раскол на ряд дисциплин, одни тяготели к гуманитарным, другие – к естественнонаучным методам исследования, историческая логика деления которых прекрасно описана в статье И. Валлерстайна «Миро-системный анализ» [12]. Мы касаемся этого вопроса с целью обнаружить, как либеральной идеологии удалось сформировать специфический способ видения социальной действительности, актуальный и поныне. Вісник СевНТУ: зб. наук. пр. Вип. 126/2012. Серія: Філософія. — Севастополь, 2012. СОЦІАЛЬНА ФІЛОСОФІЯ 89 Логика дисциплинарной дифференциации построена на основе трех фундаментальных принципов западной геокультуры: «Во-первых, она делает различие между изучением западного, «цивилизованного», и несовременного мира. Во-вторых, в пределах западного мира выделяет его прошлое и настоящее. И наконец, в соответствии с предписаниями либеральной идеологии выделяет в современном западном мире три отдельные сферы современной цивилизованной жизни: рынок, государство и общество» [11, с. 174]. Первое основоположение отвечает главному принципу классической теории модернизации 50-60-х гг. ХХ в. Второе отражает установку на прогресс, необычайно крепко вросшую в общественное сознание. Третье является искусственным интеллектуальным конструктом, укорененном в позитивистской логике классификации наук [13]. На сегодняшний день необходимым представляется тщательный анализ всех трех положений: так как они определяли идейное подспорье геокультуры в тот период, когда развитие глобальной миросистемы (капиталистической мироэкономики) шло по нарастающей; нынешние же времена с точки зрения миросистемного анализа (да и не только) определяют как кризис, стагнацию системы. Критическое состояние системы обнажается в обострении ее внутренних противоречий, фиксируемых общественным сознанием (хотя системные противоречия капитализма были выявлены основоположниками диалектического материализма Марксом и Энгельсом еще в XIX веке). Раздираемая противоречиями система уже не может развиваться обычным образом, сталкивается с проблемами, которые не может преодолеть, оставаясь (в своем основании) все той же, «равной самой себе» исторической системой. Крайне обострившиеся внутрисистемные противоречия не могут быть разрешены в рамках существующей системы – единственно исторически витальным представляется переход в новое основание. Но поскольку извлечение сомнительных, но привлекательных в краткосрочной перспективе преимуществ из работы «старых» системных структур продолжается и стимулирует поддержание и укрепление их влияния, постольку состояние кризиса (называемое еще «переходным периодом») может продлиться довольно долго. Вопрос о системной дискриминации – один из витков тематизации внутрисистемных противоречий капитализма, знаменующий выход за концептуальные рамки либеральной геокультуры. Критическое осмысление глобализации и модернизации, сопоставление теории с практикой либерализации незападных обществ раскрывает заведомо непоследовательный характер этих процессов. Валлерстайн говорит про «конец долгого господства либерализма» [11, с. 176] и сдвиг геокультуры, совершенно закономерный ввиду тех колоссальных изменений, которым подвергались все без исключения общества в последней трети ХХ века. Новые вызовы социального бытия требуют кардинального пересмотра ключевых понятий и тезисов; этот процесс уже запущен, но формируемое им новое содержание общественного сознания пока не определено, не структурировано. Поскольку миросистема переживает кризис, постольку переделка идеологической картины являет собой «переходное состояние», при котором критическая мысль постоянно противостоит навязываемым «сверху» идеологемам. Попытку определить концептуальные рамки исследования феноменов системной дискриминации и институционального расизма целесообразно предварить обсуждением теории модернизации и теории (устойчивого) развития. Возникновение обеих теорий, родственных в исходных позициях, является интеллектуальной реакцией на установление порядка международных отношений после Второй мировой войны и появление на политической карте т.н. государств третьего мира. Последовавшая за 1945 г. глобальная экспансия капиталистической экономики выдвинула требование представить сложившуюся историческую ситуацию таким образом, чтобы обеспечить беспрепятственное расширение миросистемы в будущем. В целях обновления либеральной идеологии оттолкнулись от идеи развития. США задали импульс экономическому росту в западноевропейском мире и одновременно с этим возглавили движение «за модернизацию». Обновленная идеология, или теория прогрессивного развития посредством модернизации, провозглашала цель на достижение состояния всеобщего благополучия. Между тем, по истечении нескольких десятилетий явственно обозначилась разница в благосостоянии западных и незападных стран, причем чем дальше, тем быстрее этот разрыв увеличивался. Общественность в Старом и Новом Свете вдохновлялась успехами технизации, недоумевая по поводу стремительного обнищания африканских, южноамериканских и азиатских стран. Впечатляющий успех модернизации Европы породил необычайный оптимизм и безотчетную веру в то, что нищета периферийных зон может быть преодолена. Процесс достижения ими уровня европейских стран и назвали «развитием». Поразительно, что сама возможность равномерного развития всех регионов мира была убеждением, разделяемым учеными и политиками и консервативной, и либеральной, и радикальной направленности. Программу модернизации объявили универсальным рецептом построения государства благосостояния. Свежеиспеченная мифология быстро обрела самых искренних поклонников как в «развитых» странах, так и во многих «слаборазвитых», для которых пример первых был источником вдохновения и надежды. Предполагалось, что программу модернизации должны курировать эксперты из развитых стран; на специально созданные международные институции возлагалась задача оказания чисто технической помощи в проведении местных реформ, т.е. передачи передового опыта модернизации и, как Вісник СевНТУ: зб. наук. пр. Вип. 126/2012. Серія: Філософія. — Севастополь, 2012. 90 СОЦІАЛЬНА ФІЛОСОФІЯ результата, построения «государства всеобщего благополучия». Бытовало убеждение, что отсутствие опыта и/или специфика народного характера создает препятствия индустриализации хозяйства и либерализации институтов в странах периферии, поэтому западные государства должны помочь им модернизироваться. К сожалению, эта логика на поверку оказалась не более чем мифологией. Валлерстайн емко характеризует ситуацию: «Что касается 1970-х гг., ни техническая помощь, ни проводимые в рамках государств реформы, казалось, не оправдали себя. Экономическая ситуация в большинстве этих стран очевидно ухудшалась. Концепция, заключавшаяся в том, что "помощь" – это только передача научных знаний, не оправдалась. Идея, что помощь не основана на частных интересах, приобрела горький привкус, поскольку множество стран попали в порочный круг очень высокой внешней задолженности, бегства капиталов и "отрицательного инвестирования"» [14, с. 210]. Почему же одновременное прогрессивное развитие всех государств мира невозможно? Отправным пунктом рассуждения должно стать определение современного мира в терминах Броделя и Валлерстайна: наш мир есть капиталистический мир-экономика [10] или мир-система [11], где структуры и áкторы действуют по правилам, диктуемым спецификой этого способа производства и обмена. И если проследить динамику капитализма в глобальном масштабе, то оказывается, что «развитие капиталистического производства в историческом времени фактически вело к постоянно возрастающей социально-экономической поляризации населения мира (а на самом деле даже ее требовало). Это дополнялось демографической поляризацией. Таким образом, верно, что…, с одной стороны, так называемое национальное развитие в определенной мере всегда возможно, но оно является циклическим процессом в системе. Не менее верно и то, что, поскольку неравное распределение преимуществ как исторически, так и теоретически, постоянно, всякое "развитие" в одной части мироэкономики на самом деле имеет своей оборотной стороной "упадок" или "регресс", либо "слаборазвитость" какого-то другого» [14, с. 214]. Без представления о том, каково место конкретного региона в целой миросистеме, невозможно принятие правильных политических решений. В основе идеологии развития лежит ряд положений, аура убедительности которых рассеивается при критическом анализе. Утверждается, что для успешного роста государства должны быть политически суверенны, экономически автономны, а также объединены одной «национальной» культурой. Вариации приведенных тезисов слышны в риторике политических лидеров ведущих государств. Они могут казаться привлекательными, но с позиций современной социальной науки могут считаться разве что предрассудками. Экономическая автономия отдельного государства – не более чем миф. Если учитывать взаимосвязанность национальных экономик в миросистеме, то и про суверенитет формально независимых государств можно вести речь лишь со многими оговорками. Наконец, только если определять место каждого государства по шкале центр-полупериферия-периферия, можно получить сколько-нибудь адекватное представление о потенциале его развития. Пренебрежение подобным анализом даст индустриализацию без модернизации, а вместо народного благосостояния – статистический мираж, по удачному выражению И. Валлерстайна [14, с. 215]. Именно в таком положении оказалось подавляющее большинство молодых независимых государств, в прошлом колоний, что взялись реализовать программу модернизации, проповедуемую в Старом и Новом свете. В их случае механическое воссоздание институциональной структуры уже модернизировавшихся обществ оказалась губительным. Восстановим еще раз в сжатом виде главные посылки обозначенного подхода к проблеме. Наш анализ предполагает существование миросистемных компонентов трех типов: ядро (центр), полупериферия и периферия, – и исключает искусственное различение структур на экономические, политические и социальные. Очевидным является присутствие рациональной координации системных процессов (хотя, безусловно, обществознание пока не располагает совершенными методами их изучения) и несостоятельность неолиберальных теорий рыночной самоорганизации. Известно, что экономические процессы протекают различным образом в центральных и периферийных зонах, что делает невозможным применение к ним одних и тех же исследовательских схем и практических стратегий, причем специфика протекания экономических процессов в периферийных зонах в огромной степени обусловлена действиями экономических сил центра, которые могут как усиливать, так и нивелировать эффекты реформ. Резюмируя, должно признать: теория модернизации, «очищенная от некрасивостей политического и экономического принуждения» [15, с. 13], по меткому выражению Георгия Дерлугьяна, не отражает действительной практики построения национальных экономик и государственных аппаратов. Реалии, подобные танзанийским времен молодости известного экономиста Дж. Арриги1, убедительно подтверждают этот тезис. «Принуждение к модернизации» в отношении широких социальных 1 «В Африке можно было наглядно проследить, как полицейские и налоговые меры британской администрации целенаправленно принуждали африканцев выходить на рынок труда и выращивать на продажу местные продовольственные культуры, как при этом систематически понижалась стоимость рабочей силы и доходность в "традиционном" крестьянском хозяйстве, и одновременно как белым колонистам выделялись лучшие земельные угодья и обеспечивался рынок экспортной сельхозпродукции. Подобные реалии выглядели куда грубее и убедительнее, чем постулируемое теорией модернизации движение от традиционного уклада к современности» [15, с. 13]. Вісник СевНТУ: зб. наук. пр. Вип. 126/2012. Серія: Філософія. — Севастополь, 2012. СОЦІАЛЬНА ФІЛОСОФІЯ 91 слоев, планируемое и претворяемое в жизнь структурами наднационального уровня, мы считаем ничем иным, как системной дискриминацией. Универсалистский императив либерализма проявляет себя как «неолиберальное принуждение», являясь, по существу, механизмом утверждения приоритетности капиталистического рынка. Любые отличные от неолиберальной программы национального развития трактуются господствующей идеологией как открытый вызов или скрытая угроза функционированию системы, так что борьба с подобными вызовами автономии ведется подчас самыми неприглядными способами. Наблюдение социальных проявлений феномена системной дискриминации открывает перспективы проведения интереснейших исследований и разработки неортодоксальных теорий. Необходимо обосновать, почему описанный выше феномен системной дискриминации мы называем расизмом и, более конкретно, где имеет место быть расизм институциональный. Для этого обратимся к истории теоретического расизма и феномену расистских практик в истории (второе от первого неотделимо). Историю «классического» расизма ведут со времени Великих географических открытий, – тогда европейцы столкнулись с человеческими особями, сильно отличными от «белых людей» по внешнему виду, по биологической конституции. Испанцы в Америке, британцы в Индии, голландцы в Африке и другие были настроены на завоевание, и в данном случае враждебное отношение к туземным жителям не вызывает удивления. Но что позволило тогдашним европейцам, воспитанных в христианском духе, проводить в колонизируемых странах откровенный геноцид? Оправданием бесчеловечного отношения послужила идея неравенства рас и зарождающаяся на ее почве теория природной предрасположенности к господству/рабству. Идея расизма – это мысль о неполноценности некоторых людей в силу естественных причин; за этой мыслью тянулся длинный шлейф умозаключений о характере их социальной, хозяйственной, политической организации. Проще говоря, был сделан вывод о неспособности «небелых» к самостоятельному развитию и о необходимости «помощи» им со стороны европейцев («помощи», которая должна была состоять в просвещении, религиозно-моральном «перевоспитании», а покуда и принуждении). Это, в свою очередь, «теоретически» закрепляло за европейцами отношения господства и отношения подчинения – за туземцами. Т.о., расизм как теория в своем истоке была формой легитимизации колониализма; стоит ли говорить, что эта теория разрабатывалась с подачи власть имущих и обслуживавшего ее амбиции «интеллектуального персонала». Выгоды колониализма для европейцев были более чем очевидны, а моральный барьер по отношению к язычникам весьма низок; поэтому неудивительно, что на расизм в еще не цивилизованной Европе появился спрос. Основоположения расистских теорий лежат в плоскости не науки, а идеологии; цель последней – оправдание политической практики и формирование практик социальных в поддержку политической. В ходе массового переселения европейцев на другие континенты и связанной с этим социальной напряженности разворачиванию расистских практик достаточно было и малого идейного толчка. Они приходили, вооруженные огнестрельным оружием и воинственной верой2, а это немало подпитывало убеждение в собственной правоте. Более того: казалось, сама природа указывает на превосходство белого человека; наивный «очевидный» (в прямом смысле) критерий – самый ненаучный, но при этом самый убедительный. Именно этот критерий и пытались «онаучнить». Суть расизма как теории сводится к натурализации социального, к интерпретации различий любого характера (культурного, социального и т.д.) в качестве естественных. Со времен Великих географических открытий еще не было эмпирически доказано существование различий в психосоциальных способностях представителей разных рас; единственными остаются различия во внешнем облике. Другое дело, когда речь идет о том, что принято называть ментальностью. Но генетическое наследование ментальности не доказано, так что и в этом случае некорректно говорить о естественном положении вещей. Современный расистский дискурс дистанцируется от классического, заклеймившего себя в истории позором геноцидов; он политически корректен, но исходит из тех же ложных оснований, что и его предшественник, – оборачивает каузальное отношение. Он продолжает традицию сложившихся в колониальную эпоху отношений господства, оценивая различия как неустранимые, как природную данность. «Различия, сложившиеся в ходе социальной интеракции, обусловленные множеством технологических, исторических, военно-политических, т.е. в конечном итоге случайных – факторов, истолковываются расизмом как нечто само собой разумеющееся, природой или Богом данное, как необходимость» [4, с. 181-182]. Ныне расизм – это дифференциализм. Дифференциализм ратует за недопущение смешения рас/культур, аргументируя это тем, что, мол, от ассимиляции теряют обе культуры, каждая из которых является в силу своей уникальности непреходящей ценностью. Мы же видим за этой риторикой видоизмененную практику социального исключения. Исключение продолжается, но в более изощренных формах. В нынешние времена никто не станет утверждать, что одни расы более развиты или культурны, чем другие. Не многие возьмутся настаивать на легитимности отношений подчинения. Современный расизм вообще обходится без термина «раса» и не 2 Мы здесь говорим не о христианской вере как таковой, а о католической вере тех времен (в свете крестовых походов, института инквизиции и т.п.) как специфической форме общественного сознания. – Н.С. Вісник СевНТУ: зб. наук. пр. Вип. 126/2012. Серія: Філософія. — Севастополь, 2012. 92 СОЦІАЛЬНА ФІЛОСОФІЯ черпает свои аргументы в области биологии. При этом он пользуется описанной интерпретативной схемой для того, чтобы теоретизировать по поводу дискриминационных практик; таким образом он выполняет свое призвание – поддерживать эти практики, а не устранять их. Сориентированный на широкие массы, расизм апеллирует к пониманию на уровне непосредственной данности, обнаруживает «очевидные» элементы чуждости, как-то: цвет кожи, особенности телосложения, поведения, различие культур и т.п. Дифференциализм все так же претендует на универсальность, проектирует идеальное общество, свободное от конфликтов на почве несхожести, а значит, – общество представителей одной расы. И опять мы видим продолжение традиции исключения. По мнению Балибара, новый расизм, получивший название дифференциалистского, есть «расизм деколонизации» [9, с. 31], состоявшийся на почве глобализации ввиду отсутствия культурных моделей взаимодействия, эффективных в новых условиях человеческого существования. Прежде всего нужно упомянуть фактор изменения моделей движения мигрантов между бывшими колониями и метрополиями – следствие нового порядка проведения границ на политической карте мира. Ни европейская, ни какая другая ментальность не оказались способны к восприятию настолько отличных от собственных способов мышления и поведения. Крайняя несовместимость культур и традиций, вернее, неспособность уживаться в обстановке несовместимости, и вызвала к жизни дифференциалистский расизм. Что особенно важно – он является свидетельством «раскола человечества внутри одного политического пространства» [9, с. 31], уточняя в терминах Валлерстайна, – глобального пространства капиталистической миросистемы. Иными словами, это системный феномен капиталистической мироэкономики, результат ее развития. Это заключение неслучайным образом совпадает с выводами одного из первых исследователей расизма, О. Кокса, который еще в 1959 г. предположил атрибутивную связь между расизмом и капитализмом [16]. Либерализм долгое время оставался доминирующей идеологией миросистемы в силу привлекательности его основоположений, обрисовывавших перспективу интеграции для исключенных из либерального консенсуса. Он обещал легитимизацию движений за права «опасных классов», маргинальных групп и меньшинств, возможности их представительства в официальных структурах правления. Стратегия, заключавшаяся по большей части в декларациях и в малой степени в реализации программ «интеграции для всех», упрочила положение капиталистической системы и тем обеспечила ее расширение. Однако, капитализм никогда не был последователен в своей стратегии, а более смелый взгляд позволяет утверждать, что истинная суть ее состояла в крайней ее непоследовательности. Исключенных всегда было больше, чем признанных полноправными членами общества, причем за аргументами не нужно было далеко ходить. Неспособность к управлению представителей разных социальных групп объяснялась отсылкой на те или иные их характеристики: безответственность и нехозяйственность малоимущих, иррациональность женщин, нецивилизованность иммигрантов, ненормальность сексуальных меньшинств, опасность и рискованность радикалов и т.д. Принцип постепенности изменений был использован для того, чтобы создавать, а не устранять препятствия на пути к эгалитаризму, вопреки принципу всеобщего равенства. Поэтому рано или поздно, но универсальность либерального консенсуса должна была попасть под сомнение, поскольку он не смог выполнить своих обещаний, данных всем людям и народам мира. Ведь последовательное претворение в жизнь принципов свободы и равенства представляет угрозу существованию самого капитализма. Сущность последнего состоит в бесконечном накоплении капитала; это система, нацеленная на бесконечное расширение и поглощение локальных экономик, их включение в единую мироэкономику. Однако в состоянии кризиса все четче обозначаются ее фундаментальные противоречия, являющиеся источником сильнейших асимметрий материального и культурного характера. Идеология либерального консенсуса не правомочна служить ориентиром при разработке конкретных программ развития стран и регионов. Упорство в насаждении «либеральных ценностей» по всему земному шару по меньшей мере неоправданно: история показала, что формальное соблюдение принципов свободной торговли и демократичного правления не приводит автоматически к росту благополучия. Нежелание принимать в расчет уникальность положения каждого государства в современной миросистеме, навязывание шаблонных схем вместо скрупулезного просчета реальных возможностей его роста, – все это граничит с расизмом в том смысле, что является способом сохранения status quo времен колониализма. Обратимся непосредственно к вопросу о расизме институциональном – о социальной практике, идентифицируемой как особый способ существования современного дифференциалистского расизма, специфическое формообразование общественного сознания. Предыдущее рассуждение показало: стимулирование модернизации за пределами сердцевинной зоны миросистемы в подавляющем большинстве случаев3, является продолжением традиции расизма. Необходимо выяснить, благодаря чему обеспечивается сохранение этой традиции в нынешнее время, определить пути ее трансляции из прошлого в настоящее и будущее. 3 Безосновательно отрицать примеры успешной модернизации некоторых в прошлом отсталых регионов мира: это Гонконг, Южная Корея, Сингапур. Однако их исключительность на фоне остальной периферийной части мира привлекает особенное внимание исследователей. Сугубо экономическое объяснение этих явлений можно найти, к примеру, у Джованни Арриги [15, с. 410-448]. Вісник СевНТУ: зб. наук. пр. Вип. 126/2012. Серія: Філософія. — Севастополь, 2012. СОЦІАЛЬНА ФІЛОСОФІЯ 93 В общем виде ответ на этот вопрос звучит так: расизм внедряется в общественную жизнь посредством институтов. Институты являются своеобразными «туннелями», по которым происходит передача определенных идей, играющих важную роль в формировании общественного сознания. Институты также представляют собой инструментарий для воспроизведения тех жизненных условий, в которых легко восстановить (из идейной базы) в той или иной форме расистские практики. Влиятельность, формальный и неформальный авторитет институтов обеспечивает ненасильственное внедрение идеологии, цель которой состоит в социальной адаптации определенных экономическополитических практик, в обеспечении их приемлемости на уровне общественного мнения. Первым номером в ряду рассматриваемых нами «туннелей» трансляции расизма является институт денег. Его социальный вес обеспечен непреходящей значимостью денег как универсального медиума коммуникации. Институт денег располагает такими мощными инструментами воздействия, как монетарная и валютная политика. Последняя осуществляется на международном уровне и всегда находится под контролем государства-гегемона. Невозможно отрицать влияние мощных глобальных акторов на выработку денежно-кредитных и валютных стратегий, так же как бессмысленно искать абсолютной справедливости в упомянутой сфере. Финансиализация капитала, характерная черта миросистемы в состоянии кризиса [15, с. 33], как нельзя более благоприятствует усилению влияния данного института на общественную жизнь. Кроме того, тотальная финансиализация трансформирует другой институт – рынок – таким образом, что оказываются превращены в товар и вовлечены в процесс калькуляции базовые общественные блага: земля, недвижимость, культура. Двадцатый век обозначен появлением другого влиятельнейшего института – института международных организаций. Интересной его особенностью является гораздо более высокая степень легитимности, нежели та, которая характеризует управленческие мощности национальных государств. Любая из ныне существующих международных организаций более правомочна проводить ту или иную политику, принимать решения на наднациональном уровне, реализовать те или иные стратегии и программы. Между тем ни для кого не секрет, что далеко не все государства даже формально входят в состав тех же МВФ, ООН и других, а те, что представлены, не находятся в равных условиях относительно приятия решений. В сущности, институт международных организаций способствует сохранению сложившихся ранее отношений руководства/подчинения и упрочению положения государства-гегемона. Наконец, еще более решающим фактором является системная дискриминация посредством негосударственных (или частично государственных) институтов. В этом контексте Валлерстайн ∗ отмечает, что «устойчивой формой сохранения привилегий является создание существующих de facto, но неформальных привилегий в доступе к негосударственным институциям (образование, занятость, жилье, здравоохранение)… Отказываясь от "дискриминации" в конкретных случаях "тестирования" того или иного индивида, институция абстрагируется от полноты социальных факторов, требующих учета при оценке различий в достижениях, и тем самым скорее увеличивает, чем сокращает, существующее неравенство» [14, с. 89]. Этим выводом, по сути, фиксируется разрыв между теорией девелопментализма и реальными социальными последствиями практики модернизации. В масштабах всего мира, практическая реализация программ модернизации в странах слабо- и среднеразвитых приводит к формальному воссозданию экономических, политических и общественных институтов по западному образцу структурирования и организации работы, что, однако, не приводит автоматически к действительному становлению гражданского общества, в котором эти институты имеют реальный вес и функционируют эффективно на благо общества. В масштабах отдельного государства, речь идет о разрыве между законодательной защитой прав всех, формально включенных в либеральный консенсус, и фактическим отсутствием интеграции в общественную жизнь маргинальных групп и классов. Последнее имеет следствием формирование в обществе стабильной тенденции к усугублению дискриминации между представителями разных рас, наций, этносов, меньшинств. Последние, будучи помещены в условия, в которых они не могут полноценно социализироваться (условия быстрого перемещения от традиционного уклада жизни к образу жизни в условиях свершившейся модернизации) и формально уравненные в правах с остальными гражданами, они обречены испытывать дискриминацию и в дальнейшем. Между тем авторитетные общественные институты абстрагируются от понимания описанных предпосылок системной дискриминации – свидетельством тому является почти полное отсутствие обсуждения данной проблематики, основные концептуальные узлы которой даже не тематизируются. Исключением является научный дискурс – но, к сожалению, голоса социальных наук в наше время слишком слабо слышны. Должно признать: на сегодняшний день в мире нет разработанных стратегий продуктивного в культурном и неконфликтного в экономико-политическом плане взаимодействия разнородных компонентов глобальной общественной системы. Механический перенос понятийной схемы ∗ Имеются в виду привилегии государств ядра мира-экономики. – Н.С. Вісник СевНТУ: зб. наук. пр. Вип. 126/2012. Серія: Філософія. — Севастополь, 2012. 94 СОЦІАЛЬНА ФІЛОСОФІЯ либерализма на институциональную структуру нелиберальных государств не приводит к гармонизации социальной обстановки ни внутри, ни за пределами национальных обществ. Более того, последовательность в реализации программы всеобщей интеграции в либеральный консенсус подрывает основы самого западного общества. (Ярким примером может быть политика мультикультурализма, которую европейские государства уже объявили банкротом и начинают поспешно сворачивать. Этот пример демонстрирует противоречивость и несогласуемость – в рамках одной стратегии – трех принципов: принципа свободного перемещения, принципа национальной идентичности и принципа культурной адаптации, т.е. принятия европейских ценностей. Нельзя утверждать, что попытка согласования этих трех принципов как социальная практика отсутствует. Однако проверено, что любая подобная практика приводит к разрушению изнутри по крайней мере одного из принципов, а то и всех трех.) Очевидно, что список случаев системной дискриминации посредством международных, государственных и негосударственных институтов может быть существенно дополнен. Нашей задачей было поднять тему институционального расизма как формы системной дискриминации, показать ее связь с практическими проблемами теории модернизации в современном мире. Дальнейшее развитие темы будет вовлекать в социологический дискурс и другие концепты, такие, как национализм и идентичность, а также восстановит связь с темой классовой борьбы и ее особенностей в современную эпоху (при отрицательной форме «наличия» таковой). Расизм, вызываемый к жизни идеологией девелопментализма, выступает своего рода «отвлекающим маневром»: он уводит общественное сознание от проблемы классовых основ социального угнетения и сталкивает между собой различные классы, каждый из которых является угнетаемым. Вот что дает основания И. Валлерстайну заключать, что феномен институционального расизма является результатом «растущего выражения классового сознания в этно-национальной форме» [14, с. 90]. Этьен Балибар в этом контексте говорит о «классовом расизме» [9, с. 238-250]. И хотя данный вопрос требует отдельного рассмотрения, хотелось бы заметить: возвращение к методологическому подходу Маркса в выведении природы, сущности и содержания общественных противоречий сулит гораздо более последовательное и продуктивное исследование затронутой проблематики. По итогам проведенного рассуждения может быть сделан ряд выводов. Процесс теоретического развития либеральной идеологии неотделим от ее становления в качестве господствующей парадигмы во всех формах общественного сознания. В этой связи можно говорить об уникальной «западной геокультуре» [14], которая была концептуально определена идеологией либерализма. Становление западной геокультуры сопутствует становлению капиталистической мироэкономики, [11] – будучи самосознанием общества, геокультура является отражением его материального бытия. По своему существу капиталистическая мироэкономика стремится к бесконечной экспансии в территориальном и ресурсном отношении (следствие сущностного стремления к бесконечному накоплению капитала); с другой стороны, капитализм как способ производства и обмена подразумевает неравномерное распределение общественных благ как пространственно, так и между классами/стратами. Господствующая идеология с необходимостью должна теоретически обслуживать и поддерживать экспансивную экономическую сущность капитализма в общественном сознании. Этот результат достигается благодаря непоследовательности либеральных программ, избирательности в применении либеральных принципов относительно одних и других («развитых» и «слаборазвитых», «модерных» и «традиционных») обществ. Подобная избирательность и непоследовательность выливается, в частности, в различную практику модернизации в разных странах и, соответственно, весьма неопределенные гарантии ее локального успеха. Противоречие состоит в том, что, согласно парадигме модернизации, эскалация опыта развитых стран в сочетании с формированием институциональной (экономической и политической) структуры по западной модели должны обеспечивать успех модернизации в любом государстве. Между тем, историческая реальность убеждает в том, что формальная либерализация институтов не приводит автоматически к их действительной демократизации и гуманизации общественного сознания. Ключ к разрешению противоречий лежит, во-первых, в отказе от упрощенного понятия модернизации, а во-вторых, в признании того, что институты в различных культурных условиях функционируют по-разному и подход к организации их структуры и деятельности не должен быть механическим. Невнимание к культурному контексту модернизации свидетельствует о встроенном в структуру либеральной идеологии расизме, глобальной практикой которого является системная дискриминация. Перспективы дальнейшего изучения проблем институционального расизма и системной дискриминации открываются в нескольких направлениях. Продуктивным и обещающим представляется социально-философское исследование сущности понятия нации и феномена национализма, рассмотрение отношения этнос – нация в контексте проблем гражданского общества в условиях глобализированного мира-экономики. Подобные исследования необходимо повлекут пересмотр существующих теорий нации и национального государства. В значительной степени они должны будут пересекаться с исследованием Вісник СевНТУ: зб. наук. пр. Вип. 126/2012. Серія: Філософія. — Севастополь, 2012. СОЦІАЛЬНА ФІЛОСОФІЯ 95 трансформаций классовой структуры в современном глобальном обществе, а также затронут проблематику идентичности и самосознания. Перспектива другого чрезвычайно интересного направления исследований открывается в изучении феноменов государственного расизма и биополитики. В данном виде проблема была сформулирована в середине 1970-х М. Фуко в работе «Нужно защищать общество» [17] и на сегодняшний день почти не изучена ни на западе, ни на востоке от Парижа, хотя определенные шаги в этом направлению уже сделаны [18, 19]. Библиографический список использованной литературы 1. Осипов А.Г. Можно ли использовать понятие «расизм» в качестве аналитической категории? / А.Г.Осипов // Общественные науки и современность. — 2010. — № 2. — С. 140–151. 2. Малахов В.С. Национализм как политическая идеология / В.С. Малахов. — М.: Книжный дом «Университет», 2004. — 368 с. 3. Малахов В.С. Понаехали тут... Очерки о национализме, расизме и культурном плюрализме / В.С. Малахов. — М.: Новое литературное обозрение, 2007. — 200 с. 4. Малахов В.С. Скромное обаяние расизма / В.С. Малахов // Знамя. — 2000. — № 6. — С. 178–185. 5. Мартьянов В.С. Моральный тупик цивилизационной парадигмы / В.С. Мартьянов, Л.Г. Фишман // Полития. — 2006-2007. — № 4 (43). — С. 72–87. 6. Шнирельман В.А. Очерки современного расизма / В.А. Шнирельман. — Петрозаводск, 2006. — 64 с. 7. Расизм в языке социальных наук / Под ред. В. Воронкова, О. Карпенко, А. Осипова. — СПб.: Алетейя, 2002. — 224 с. 8. Майлз Р. Расизм / Р. Майлз, М. Браун; пер. с англ. Л.Ю. Пантиной. — М.: РОССПЭН, 2004. — 340 с. 9. Балибар Э. Раса, нация, класс. Двусмысленные идентичности / Э. Балибар, И. Валлерстайн. — М: Логос, 2004. — 288 с. 10. Бродель Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV-XVIII вв. / Ф. Бродель. — 2-е изд. — М.: Весь мир, 2006. — 592 с. 11. Валлерстайн И. Миросистемный анализ: введение / И. Валлерстайн. — М.: Территория будущего, 2006. — 248 с. 12. Wallerstein I. World-Systems Analysis / I. Wallerstein // Social Theory Today [Ed. by A. Giddens & J.H. Turner]. — Cambridge: Polity Press, 1987. — P. 309–324. 13. Конт О. Общий обзор позитивизма / Конт О. — М.: ЛИБРОКОМ, 2011. — 296 с. 14. Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире / И. Валлерстайн. — СПб.: Университетская книга, 2001. — 416 с. 15. Арриги Дж. Долгий двадцатый век: Деньги, власть и истоки нашего времени / Дж. Арриги. — М.: Территория будущего, 2006. — 472 с. 16. Cox O.C. The Foundations of Capitalism / O. C. Cox. — NY: Philosophical Library, 1959. — 500 р. 17. Фуко М. Нужно защищать общество: курс лекций, прочитанных в Коллеж де Франс в 19751976 учебном году / М. Фуко. — СПб.: Наука, 2005. — 312 с. 18. Kelly M. Racism, Nationalism, Biopolitics: Foucault's «Society Must Be Defended» / M. Kelly // Contretemps. — 2004. — № 4. 19. Тищенко П.Д. Био-власть в эпоху биотехнологий / П.Д. Тищенко. — М., 2001. — 185 c. Поступила в редакцию 6.12.2011 г. Сергієнко Н.О. Практичні проблеми теорії модернізації: інституціональний расизм та системна дискримінація Розглядаються феномени інституціонального расизму і системної дискримінації як практичні проблеми теорії модернізації. Соціально-філософське вивчення феноменів системної дискримінації проведене з позицій світосистемного аналізу. Досліджена трансформація теоретичних основ расизму в сучасну практику дискримінації на рівні суспільних інститутів. Ключові слова: інституціональний расизм, системна дискримінація, расизм, модернізація, світсистема, світосистемний аналіз, ідеологія. Sergienko N. Practical problems of modernization theory: institutional racism and system discrimination Institutional racism and system discrimination phenomena are examined in the article as practical problems of modernization theory. Social philosophy inquiry of institutional racism and system discrimination phenomena is conducted from the position of world-system analysis. The transformation of theoretical foundations of racism to the modern practice of discrimination on a level of social institutions is explored. Keywords: institutional racism, system discrimination, racism, modernization, world-system, worldsystem analysis, ideology. Вісник СевНТУ: зб. наук. пр. Вип. 126/2012. Серія: Філософія. — Севастополь, 2012.
