Актуальные проблемы современной филологии

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ И НАУКИ РФ
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение
высшего профессионального образования
«Тверской государственный университет»
Филологический факультет
Кафедра русского языка
УТВЕРЖДАЮ
Декан филологического факультета
_____________________М.Л.Логунов
______________ 2012 г.
Учебно-методический комплекс
по дисциплине
Актуальные проблемы современной филологии
5 курс, 9 семестр
Специальность 031001.65 Филология
Обсуждено на заседании кафедры
«9» февраля 2012 г.
Протокол № 6
Зав. кафедрой
________________И.В.Гладилина
Тверь 2012
Составитель:
Доктор филологических наук,
проф. Волков В.В.
ПОЯСНИТЕЛЬНАЯ ЗАПИСКА
Цели и задачи дисциплины
Общая цель и специфика данного курса обусловлены тем, что он призван познакомить студентов с теми актуальными проблемами современной филологии, которые
представляются значимыми в контексте получаемых ими специализаций.
Конкретные задачи обусловлены содержанием избранных для рассмотрения тем и
состоят в следующем:
 получить целостное представление о мультипарадигмальности и междисциплинарности современной филологии, с тем чтобы избавиться от стереотипов восприятия
филологии как относительно замкнутой области гуманитаристики;
 осмыслить психолингвистику как сферу междисциплинарного знания, нацеленную
на решение фундаментальных вопросов о специфике языкового сознания и речевой
деятельности на основе использования экспериментальных методик и конструирования теоретических моделей, основывающихся на междисциплинарном понятийном аппарате;
 понять специфическую проблематику когнитивной лингвистики как одного из возможных «входов» в проблематику когнитивистики;
 на основе понятий о речевом взаимодействии и речевом воздействии составить ясное представление о специфике прагмалингвистического подхода к исследованию
речевой деятельности человека;
 осмыслить специфически центральную роль лингвоконцептологии в рамках лингвокультурологии как дисциплины, нацеленной на исследование фундаментальной
проблемы взаимодействия языка и культуры;
 оценить социальную значимость проблем филологической экологии, прежде всего
те опасности, которые связаны с современными аспектами межкультурного взаимодействия, с различными проявлениями «информационных войн».
Умения и навыки, приобретаемые студентом в процессе освоения данной учебной
дисциплины, названы выше, в перечне задач освоения данной дисциплины.
Место дисциплины в структуре подготовки специалиста
Дисциплина являются частью общепрофессионального цикла, базируется на знаниях, полученных студентами на предшествующих этапах вузовского образования в ходе
изучения как лингвистических, так и иных гуманитарных дисциплин.
Трудоемкость дисциплины
Общее количество часов – 42, в том числе 16 лекц., 26 сам. раб.
Формы контроля
Итоговая форма контроля – зачет.
Рейтинг-контроль по дисциплине осуществляется по следующей схеме:
1. Общее количество баллов – за семестр – 100, из них: 50 и 50 – соответственно
за каждый из двух модулей.
2. За каждое посещенное занятие студент получает 2 балла.
2
3. За содержательную активность на лекционных занятиях (разумные вопросы,
мнения, комментарии и т.п.) студент получает до 4 баллов.
4. За подготовленный реферат студент может получить от 5 до 10 баллов в зависимости от качества выполненной работы.
5. При условии успешной работы в течение семестра обучающийся может получить до 15 премиальных баллов.
Рубежный контроль проводится в установленные сроки. Студентам предлагается выполнить творческие работы по текущим темам.
Задания для подготовки к рубежному контролю
Модуль 1
1. Определить, какой понятийный инструментарий используется для формулировки и поиска возможных решений проблем, рассмотренных в рамках тем №1 и № 2
(составить перечень основных понятий и терминов).
2. Кратко охарактеризовать свой взгляд на данные проблемы (письменно).
Модуль 2
1. Определить, какой понятийный инструментарий используется для формулировки и поиска возможных решений проблем, рассмотренных в рамках тем №3 и № 4
(составить перечень основных понятий и терминов).
2. Кратко охарактеризовать свой взгляд на данные проблемы (письменно).
Модуль 3
3. Определить, какой понятийный инструментарий используется для формулировки и поиска возможных решений проблем, рассмотренных в рамках тем №5 и № 6
(составить перечень основных понятий и терминов).
4. Кратко охарактеризовать свой взгляд на данные проблемы (письменно).
Ориентировочная тематика рефератов
1. Воздействие социальных, политических и иных факторов на развитие русского
языка на рубеже XX–XXI веков.
2. Язык и политика. Языковая политика. Политическая лингвистика.
3. Язык и право. Юридическая лингвистика.
4. Лингвистика и педагогика. Проблемы педагогического общения.
5. Лингвистика и медицина. Проблемы медицинского общения.
6. Язык и военное дело. Специфика общения в армейской среде.
7. Язык и религия. Специфика внутри- и межконфессионального общения.
8. Лингвистика, психиатрия и психотерапия: аспекты взаимодействия.
9. Лингвистика и психология. Проблемы суггестивного и манипулятивного использования языка.
10. Лингвистика и PR-коммуникации.
3
11. Лингвистика и шоу-бизнес.
12. Лингвистика и маркетинговые коммуникации. Проблемы лингвистики рекламы.
13. Отношение к языковой норме, к литературному языку и к нарушениям норм в
современном российском обществе.
14. Престижные жаргоны: словарь гламура.
Вопросы к зачету
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
9.
10.
11.
12.
13.
14.
15.
16.
17.
18.
19.
20.
21.
22.
23.
Мультипарадигмальность и междисциплинарность современной филологии.
Антропоцентризм современной филологии.
Разнообразие объектов современной лингвистики и ее междисциплинарных связей.
Взаимодействие филологии с теорией человека, семиотикой, герменевтикой, теорией коммуникации, когнитивистикой и другими гуманитарными науками.
Разнообразие частных лингвистических дисциплин.
Вопрос о соотношении «источнико-ориентированного» и «проблемноориентированного» подходов.
Своеобразие психолингвистики как науки.
Ассоциативный эксперимент как основной метод психолингвистики.
Виды ассоциативных связей. Понятие ассоциативно-вербальной сети.
Модели порождения речи в психолингвистике.
Понятие когниции в когнитивной лингвистике.
Специфическая проблематика когнитивной лингвистики как одного из возможных
«входов» в проблематику когнитивистики.
Модели памяти в когнитивной психологии когнитивной лингвистике.
Феноменологическая основа и эвристическая ценность моделей памяти.
Речевое взаимодействие и речевое воздействие как основные понятия прагмалингвистики.
Проблемы взаимодействия говорящего и слушающего в рамках речевого акта.
Проблемы взаимодействия языковой системы и среды. Позиции говорящего в отборе речевых ресурсов.
Вопрос о специфически центральной роли лингвоконцептологии в рамках лингвокультурологии. Понятие лингвоконцептографии.
Специфика понятия «концепт» в лингвокультурологии.
Эволюция русской концептосферы и понятие динамической лингвоконцептологии.
Филологическая экология: проблема языковой, речевой и лингвистической среды.
Экология духа и экология сознания. Филология в системе средств моделирования
сознания.
Языковая, речевая и лингвистическая среда в истории и современном состоянии
общества.
4
Перечень основных понятий
антиномии внутренней речи
антропоцентризм
ассоциативно-вербальная сеть
ассоциативные связи
ассоциативный эксперимент
ассоциация
взаимодействие речевое
внутренняя организация языка
внутренняя речь
воздействие речевое
герменевтика
гипотеза
гносеология
говорящий и слушающий
гуманитаристика
дискурс
интенциональность
кластер
когнитивистика
когнитивная лингвистика
когнитивная психология
когниция
коммуникативное намерение
коммуникация
концепт
концептосфера
концептуарий
креативность языка
лингвистические дисциплины
лингвоконцептография
лингвоконцептология
лингвоконцептология динамическая
лингвокультурология
междисциплинарность
методы исследования
модели памяти
моделирование / модулирование сознания
мультипарадигмальность
невербальное мышление
невербальное общение
общение
объект исследования
ономасиология
парадигма научная
порождение речи
прагмалингвистика
предмет исследования
пресуппозиция
психолингвистика
психолингвистическая реальность
психосемантика
референция
речевая деятельность
речевая компетенция
речевое мышление
речевой акт
семантическая сеть
семантическое пространство
семасиология
семиотика
ситуация общения
социолингвистика
текст
теория дискурса
теория коммуникации
филология
эволюция концептосферы
эволюция языковая
эвристика
экология духа
экология сознания
экология языка
эксперимент
эпистемология
языковая / речевая среда
языковая система
языковое сознание
языковой анархизм
языковой детерминизм
языковой материал
языковые универсалии
5
УЧЕБНАЯ ПРОГРАММА
1. Мультипарадигмальность и междисциплинарность современной филологии. Антропоцентризм: повышение значимости человека как
субъекта и объекта исследований. «Эпистемологическая ромашка» – графическое отображение разнообразия объектов современной лингвистики и
ее междисциплинарных связей. Взаимодействие филологии с теорией человека, семиотикой, герменевтикой, теорией коммуникации, когнитивистикой и другими гуманитарными науками. Разнообразие частных лингвистических
дисциплин.
Вопрос
о
соотношении
«источникоориентированного» и «проблемно-ориентированного» подходов.
2. Психолингвистика. Своеобразие психолингвистики как науки. Ассоциативный эксперимент как основной метод психолингвистики. Виды
ассоциативных связей. Понятие ассоциативно-вербальной сети. Модели
порождения речи в психолингвистике.
3. Когнитивная лингвистика. Модели памяти. Основные понятия и
проблемы когнитивной лингвистики. Понятие когниции. Модели памяти в
когнитивной психологии когнитивной лингвистике: «цепочки», «деревья»,
кластеры, семантические пространства, семантические сети. Феноменологическая основа и эвристическая ценность когнитивных моделей памяти.
4. Прагмалингвистика. Проблемы взаимодействия говорящего и слушающего в рамках речевого акта. Проблемы взаимодействия языковой системы и среды. Позиции говорящего в отборе речевых ресурсов.
5. Лингвоконцептология и лингвоконцептография. Специфика понятия «концепт» в лингвокультурологии. Лингвоконцептология и лингвоконцептография как разделы современной лингвокультурологии. Лингвокультурологический концептуарий. Эволюция русской концептосферы и
понятие динамической лингвоконцептологии.
6. Филологическая экология: проблема языковой, речевой и лингвистической среды. Экология духа и экология сознания. Филология в системе средств моделирования сознания. Языковая, речевая и лингвистическая среда в истории и современном состоянии общества.
6
РАБОЧАЯ УЧЕБНАЯ ПРОГРАММА
Аудиторные занятия
Наименование разделов и тем
Всего
Лекции
Практ. Самост.
работы
работа
Модуль 1
1. Мультипарадигмальность и междисциплинарность современной филоло-
6
2
4
10
4
6
3. Когнитивная лингвистика.
10
4
6
4. Прагмалингвистика.
8
2
4
6
2
4
4
2
2
42
16
26
гии.
2. Психолингвистика.
Модуль 2
Модуль 3
5. Лингвоконцептология и лингвоконцептография.
6. Филологическая экология: проблема
языковой, речевой и лингвистической
среды.
ИТОГО
7
ПЛАНЫ И
МЕТОДИЧЕСКИЕ РЕКОМЕНДАЦИИ ПО ОРГАНИЗАЦИИ
САМОСТОЯТЕЛЬНОЙ РАБОТЫ СТУДЕНТОВ
Тема 1
МУЛЬТИПАРАДИГМАЛЬНОСТЬ И МЕЖДИСЦИПЛИНАРНОСТЬ
СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОЛОГИИ
Основные вопросы:
1. Антропоцентризм: повышение значимости человека как субъекта и объекта исследований.
2. «Эпистемологическая ромашка» – графическое отображение разнообразия объектов современной лингвистики и ее междисциплинарных связей. Взаимодействие филологии с теорией человека, семиотикой, герменевтикой, теорией коммуникации, когнитивистикой и другими гуманитарными науками.
3. Разнообразие частных лингвистических дисциплин.
4. Вопрос о соотношении «источнико-ориентированного» и «проблемноориентированного» подходов.
Основная литература
1. Алефиренко Н.Ф. Современные проблемы науки о языке: Учебное пособие. М.:
Флинта; Наука, 2005. – 416 с.
2. Милославский И.Г. Наука о русском языке в постсоветской России // Мир русского
слова. 2001. № 1. URL: http://www.gramota.ru/biblio/magazines/mrs/mrs200101/28_204
Дополнительная литература
1. Винокур Г.О. Введение в изучение филологических наук. М.: Лабиринт, 2000.
2. Язык в парадигмах гуманитарного знания: XXI век: Сб. статей / Под общ. ред.
В.Е.Чернявской, С.Т. Золяна. СПб.: Изд-во СПбГУЭФ. Изд-во «Лингва», 2009.
Наглядное пособие
Специфически «срединное» положение» лингвистики в системе гуманитарного
знания было удачно отображено Н.П. Анисимовой в виде «эпистемологической ромашки» (рис. 1)1.
1
Анисимова Н.П. Современные французские семантические теории (историко-эпистемологический анализ):
Монография. Тверь: Тверской госун-т, 2002. С. 41–42.
8
Происхождение языка
Язык – коммуникация
Эволюция
языка
Язык – психология
Язык – мир
ФЕНОМЕН
ЯЗЫКА
Язык – мышление
Язык – общество
Языковые
универсалии
Язык – знаковая система
Внутренняя
организация
языка
Рис. 2. Эпистемологическая ромашка
(по Н.П. Анисимовой)
9
Тема 2
ПСИХОЛИНГВИСТИКА
Основные вопросы:
1. Своеобразие психолингвистики как науки.
2. Ассоциативный эксперимент как основной метод психолингвистики.
3. Виды ассоциативных связей.
4. Понятие ассоциативно-вербальной сети.
5. Модели порождения речи в психолингвистике.
Основная литература
1. Залевская А.А. Введение в психолингвистику: Учебник. М.: РГГУ, 1999.
2. Лурия А.Р. Язык и сознание. М.: Изд-во МГУ, 1979.
3. Психолингвистика: Учебник / Под ред. Т.Н. Ушаковой. М.: ПЕР СЭ, 2006.
Дополнительная литература
1. Белянин В.П. Психолингвистика: Учебник. М.: Флинта: Моск. психологосоциальный ин-т, 2004.
2. Волков В.В. Введение в психолингвистику: Учебное пособие. Ужгород: Ужгородск. госун-т, 1993.
3. Глухов В.П. Основы психолингвистики: Учебное пособие. М.: АСТ: Астрель,
2005.
Материалы для самостоятельной работы
СВОЕОБРАЗИЕ ПСИХОЛИНГВИСТИКИ КАК НАУКИ
(Ориентировочный текст лекции)
Вводные замечания
А.Р. Лурия (1902–1977), один из основателей отечественной психолингвистики, в
книге «Этапы пройденного пути. Научная автобиография» рассказывает, как ему, профессору психологии, недавно закончившему еще и медицинский институт и приступившему к клинической работе невролога, пришлось в корне менять стиль своих исследований: «Ученый обычно приступает к экспериментальной работе, выбрав определенную проблему. Затем он строит гипотезу и выбирает методы проверки этой гипотезы. Он старается сосредоточить свое внимание на тех фактах, которые подтвердят или
опровергнут эту теории. Он может игнорировать все данные, которые непригодны для
анализа его проблемы и для подтверждения его гипотезы. В клинической работе мы
видим совершенно обратное: отправным пунктом является не четко сформулированная
10
проблема, а неведомый комплекс проблем – сам больной. Клинический исследователь
начинает с тщательного наблюдения больного с целью обнаружения решающих фактов. Вначале он не имеет права игнорировать какие-либо данные, даже те, которые с
первого взгляда кажутся незначительными, впоследствии все они могут оказаться существенными. На каком-то этапе исследования начинают вырисовываться туманные
контуры первой гипотезы… <…> Сначала мне было трудно перейти от логики обычного экспериментального исследования, столь привычного для меня, к логике клинической работы. Потребовалось немало времени, чтобы научиться обращать внимание на
все, в том числе и на мелкие факты, которые могут стать решающими в таких исследованиях»2.
О психолингвистике обычно думают, что это по преимуществу экспериментальная
наука. На деле психолингвистика началась с ощущения, что языковое сознание (или
«внутренняя речь», «речевая организация», «речевое мышление» – поначалу пользовались этими терминами) – особый феномен, который нуждается в тщательном наблюдении и осторожном поиске корректных экспериментальных методик, по отношению к
которому все сведения, накопленные лингвистикой и психологией, – не более чем полезные знания врача об анатомии, физиологии и болезнях «вообще», в отрыве от конкретного .больного: эти знания могут понадобиться (и даже наверняка понадобятся),
чтобы определить характер заболевания, чтобы разобраться в устройстве языкового сознания, – но никаких гарантий успеха наличие этих знаний не дает.
Объект (языковое сознание, а вместе с ним и речевая деятельность, в которой языковое сознание объективируется) – это одно, а имеющиеся знания – о близком, сходном, взаимосвязанном, – но другом: о системе языка, как она реконструируется на основе анализа данных устной и письменной речи (лингвистика), о процессах мышления,
как они проявляются в различных видах деятельности, в том числе и в деятельности
речевой (психология). Но ни система языка, ни процессы мышления нетождественны
языковому сознанию. Поэтому и возникла психолингвистика как особая наука со своим
особенным объектом – языковым сознанием.
1. Лингвистика и психолингвистика
Взаимодействие человека с миром, другими людьми и с самим собой немыслимо
вне сознания, а значит, и вне языка как основного знакового феномена (наряду с мимикой и жестом, живописью и музыкой и другими знаковыми средствами), в котором сознание объективируется («опредмечивается»). Сознание – высшая форма психической
жизни, присущая человеку как общественному существу, – является объектом всех гуманитарных наук. Однако каждая, будучи одной стороной обращена к феномену сознания, другой связана с менее общим объектом, которым и определяется ее специфика
как науки. Для лингвистики и психолингвистики таким объектом, тесно взаимосвязанным с феноменом сознания, является язык.
2
Лурия А.Р. Этапы пройденного пути: Научная автобиография. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. С. 122–
123.
11
Лингвистика рассматривает язык как (условно) самодостаточный объект, взаимосвязь которого с сознанием можно «вынести за скобки» и учитывать лишь в той мере, в
какой это необходимо для понимания отдельных языковых явлений; тем самый лингвистика – это наука о языке.
Психолингвистика рассматривает язык в тесной взаимосвязи с сознанием и миром,
который при участии языка сознание отражает и творит; тем самым психолингвистика
– это наука о языковом сознании.
Граница между лингвистикой и психолингвистикой столь же условна, как и граница между языком и сознанием, языком и речью; в конечном счете, это части единой
наука о «языковой личности» – «личности социальной» и «личности индивидуальной»,
в понимании этого термина, развитой – вслед за Г.О. Винокуром (1896–1947) и
В.В.Виноградовым (1894–1969) – Ю.Н. Карауловым3, то есть части науки о человеке,
рассматриваемом в аспекте его языковой способности (это скорее психолингвистика),
или, в другой проекции, – о языке как средстве реализации когнитивных и коммуникативных потребностей человека (это скорее лингвистика).
Тем самым, исследуя систему языка в лингвистическом аспекте, мы движемся в
направлении «от системы языка к языковому сознанию», и получаемые нами результаты (например, грамматические описания академического типа) могут рассматриваться
как своеобразная гипотеза об устройстве структур языкового сознавая и/или о процессах, протекающих в языковом сознании в ходе когнитивной и коммуникативной деятельности людей, то есть как гипотеза психолингвистического характера. Вопрос о
том, насколько эта лингвистическая гипотеза соответствует психолингвистической
реальности, – один из основных вопросов психолингвистики. С другой стороны, исследуя языковое сознание психолингвистическими методами, мы получаем данные,
представляющие и лингвистическую ценность. В чем заключается эта ценность, как
соотносятся психолингвистические данные с собственно лингвистическими, – второй
основной вопрос психолингвистики.
2. Язык и речь как объекты лингвистики и психолингвистики
Что изучают лингвистика и психолингвистика? Язык или речь? Или и то, и другое?
А если и то, и другое, то в чем разница между языком и речью?
Несмотря на то что проблеме различения языка и речи посвящена огромная литература, сама проблема еще очень далека от сколько-нибудь окончательного решения.
Но определению С.Л. Рубинштейна (1889–1960), одного из создателей деятельностного подхода в психологии, «р е ч ь – это использование средств языка индивидом
сообразно с задачами, которые перед ним стоят, и условиями, в которых эти задачи
возникают; этот процесс совершается в виде речевой деятельности и выражается в речевых образованиях, посредством которых совершается общение; я з ы к же – та совокупность средств, которые речь при этом использует». И далее: «В языке – в отличие от
речи – заключен относительно ф и к с и р о в а н н ы й результат познавательной работы
12
п р е д ш е с т в у ю щ и х поколений, результат предшествующей работы мысли с фиксированной в нем системой анализа, синтеза и обобщения явлений. Мышление человека
не ограничивается отложившимися в языке результатами анализа, синтеза и обобщения
явлений действительности, фиксированными в системе языка. Опираясь на них, мышление людей продолжает анализировать, синтезировать и обобщать, непрерывно
углубляя эту работу и оформляя результаты ее в речи»4.
Эта характеристика представляется удачной по крайней мере в двух отношениях:
во-первых, в ней отчетливо акцентировано принципиальное различие языка и речи, вовторых, подчеркнуто их единство. Кроме того, предложенная С.Л. Рубинштейном
краткая характеристика взаимодействия языка и речи ведет к важному гносеологическому соображению: едва ли можно составить достаточно достоверное представление о каком-либо лингвистическом феномене, если рассматривать его или только в аспекте языковой системы, или только в аспекте речевой деятельности, ибо в каждом из
этих случаев теряется главное – вопрос о механизме взаимодействия языка и речи.
Этот вопрос впервые был отчетливо сформулирован в известной статье Л.В. Щербы «О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании» (1931).
Разграничивая три аспекта языковых явлений – речевую деятельность, языковую систему и языковой материал, – Л.В.Щерба подчеркивал: «Прежде всего возникает вопрос, в каком отношении находится “психофизическая речевая организация” владеющего данным языком индивида к этой выводимой лингвистами из языкового материала
языковой системе... Что же такое сама языковая система? По-моему, это есть то, что
объективно заложено в данном языковом материале и что проявляется в индивидуальных речевых системах, возникающих под влиянием этого языкового материала»5.
Как видим, помимо лингвистической триады «языковых явлений», речь идет и о
четвертой, находящейся за пределами непосредственно лингвистики, – о «речевой организации» (иначе говоря, о языковом сознании). Тем самым взаимодействие языка и
речи (точнее, организация системы «Язык – речь») сводится к взаимодействию четырех
слагаемых (рис. 1).
3
Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. изд. 7-е. М.: Изд-во ЛКИ, 2010. – 264 с.
Рубинштейн С.Л. К вопросу о языке, речи и мышлении // Вопросы языкознания. 1957. № 2. С. 43, 47.
5
Щерба Л.В. О трояком аспекте языковых явлений и об эксперименте в языкознании // Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л.: Наука, 1974. С. 27–28.
4
13
2. Языковая
система
(«внешний»
язык)
«академическая» грамматика
и лексикография
1. Языковой
материал
функциональная стилистика
когнитивная
лингвистика
культура
речи
(ортология)
3. Языковое
сознание /
личность
(«внутренний»
язык)
психолингвистика
прагмалингвистика
4. Речевая
деятельность
← внутренняя
речь
Рис. 1. Аспекты изучения системы «Язык – речь»
Блоки на рис. 1 соответствует четырем слагаемым «Язык – речь» в онтологии;
стрелки, фиксирующие связи между ними, отражают направления взаимодействия этих
слагаемых в онтологии и одновременно аспекты их изучения (научные дисциплины) в
гносеологии. В предельном обобщении различие языка и речи как объектов лингвистики и психолингвистики отражено на рис. 2: объект лингвистики – языковой материал и
имплицированная в нем языковая система, объект психолингвистики – «речевая организация» (языковое сознание) и речевая деятельность. Кратко охарактеризуем те аспекты лингвистического и психолингвистического исследования, которые вытекают из
этой общей модели.
В соответствии с двумя основными функциями сознания – функцией моделирования мира и преобразованием его в деятельности – различаются, с одной стороны, статический, то есть системный (системно-структурный), с другой – динамический
(функциональный) аспекты.
Языковой материал в его отношении к системе языка изучается, во-первых, с целью
установления закономерностей устройства системы языка как таковой, рассматриваемой исключительно в рамках ее внутренней логики, которая является «внешней» по
отношению к сознанию человека (такие традиционные дисциплины, как «академическая» грамматика, лексикология и др.); во-вторых, с целью выяснения, как в языковом
14
материале (прежде всего в текстах разных стилей) реализуются возможности системы
языка (функциональная стилистика).
Лингвистика
2. Языковая
система
1. Языковой
материал
Психолингвистика
3. Языковое
сознание
4. Речевая
деятельность
Рис. 2. Основные объекты лингвистики и психолингвистики
Языковая система в ее отношении к языковому сознанию изучается когнитивной
лингвистикой; ее основная задача – исследование когнитивных структур и процессов, а
в качестве объекта исследования в этом случае выступает феномен «языкового сознания», «языковой личности», включая устройство «картины мира», опредмеченное во
«внешнем» языке (его лексике и грамматике) и соотносительное с ним устройство вербального пространства (вербальных сетей) во «внутреннем» языке (языковом сознании). Лексикографическая развертка этого аспекта связана с разработкой разнообразных идеографических словарей, например, тезаурусов как словарей семантических полей, которые представляют собой ничто иное, как взгляд на картину мира «от языка», и
составлением ассоциативных словарей, которые представляет собой взгляд на вербальное пространство «от языкового сознания».
Языковое сознание («речевая организация») в его отношении к речевой деятельности изучается психолингвистикой и прагмалингвистикой. Тем самым, объект психолингвистики, помимо речевой организации, – внутренняя речь в ее соотнесенности с
внешней речью (непосредственной речевой деятельностью), с использованием заложенных в системе языка и в речевой организации возможностей для реализации разнообразных когнитивных и коммуникативных потребностей.
Речевая деятельность в ее отношений к языковому материалу – объект дисциплины,
целью которой является оценка соответствия результатов речевой деятельности, с одной стороны, задачам коммуникации, с другой стороны, закономерностям организации
«внешнего» и «внутреннего» языков (языковым нормам, явным или неявным). Эта
дисциплина – культура речи (ортология).
Перечисленные задачи изучения системы «Язык – речь», естественно, не исчерпывают как всех возможностей, заложенных в объекте, так и реальностей науки. Заметим
только, что вполне очевидные социально-экономические и научные потребности вызвали к жизни особую дисциплину, которую описательно именуют «машинным переводом». Эта дисциплина, будучи сугубо прикладным направлением лингвистики, имеет
дело с квазиобъектом – правилами, позволяющими, опираясь на данные системы языка,
произвести анализ «входного» текста на одном языке в том объеме и с той степенью
глубины, которые необходимы для синтеза «выходного» текста на другом языке. Эти
правила, существенно отличающиеся от закономерностей, которые формулирует «ака15
демическая» лингвистика, являются своеобразным операциональным коррелятом последних. Заметим также, что ось «языковой материал – языковое сознание» соответствует тем направлениям в психологии, психофизиологии и психолингвистике, которые
используют языковой материал в разнообразных экспериментах, косвенным или основным результатом которых становятся сведения о речевой организации человека (ассоциативные эксперименты, эксперименты по свободной классификации, субъективное
шкалирование и др.). Однако, как и в случае о машинным переводом, данное отношение не формирует самостоятельной научной дисциплины.
3. О проблематике психолингвистики
Движение науки складывается из ясных ответов на строго сформулированные вопросы. Если появляется вопрос, за который ни одна из существующих наук не берется,
считая его вне пределов своей компетенции, значит, близится рождение новой научной
дисциплины. Возникновение психолингвистики во второй половине нашего столетия и
было реакцией на невозможность ответить на очередные вопросы, вызревшие как в
недрах лингвистики и психологии, так и в рамках других наук о человеке.
Прежде всего, требовал объяснения накопившийся материал наблюдений над детской речью, над особенностями речи при частичных поражениях мозга и др. Вовторых, стало ясно, что некоторые задачи прикладного характера ни лингвистика, ни
психология в отдельности решить не в состоянии, например: как научить человека хорошо говорить, писать, читать или слушать и понимать читаемое или слушаемое (основная задача лингвометодики), как работать над восстановлением речи у больных после инсульта (восстановительное обучение), как определить точное место поражения
мозга (нейролингвистика как часть нейропсихологии) и др.
Однако самые глубокие проблемы появились в результате имманентного развития
лингвистической и психолингвистической теории, а именно: для лингвистики – проблема психолингвистической реальности картины мира, как она реконструируется на
базе единиц системы языка (морфа и морфемы, словоформы и лексемы, морфологической категории и парадигмы предложения и др.); для психолингвистики – какова роль
вербальной составляющей в когнитивных и коммуникативных процессах и какова их
связь с другими психическими процессами – с восприятием, памятью, воображением,
эмоциями и др.
Новизна этих вопросов осознаётся не сразу. Множество экспериментов в психологии всегда было связано со словесным материалом – в силу того, что высшие психические функции опосредствуются употреблением (языковых) знаков; с другой стороны,
лингвистика, решая свои задачи, всегда сознавала, что имеет дело с феноменами психического порядка. В знаке «опредмечиваются», обретают вербальную плоть психические процессы, становясь доступными для исследователя-психолога, и языковой знак
свидетельствует о каких-то психических процессах, напоминая лингвисту о сверхзадачах его работы.
16
Таким образом, предмет психолингвистики остается открытой областью – в силу
чрезвычайной сложности объекта (языкового сознания и речевой деятельности)
В числе наиболее очевидных проблем: как овладевает ребенок родным языком (онтогенез речи); какова логика распада языковой способности при патологиях мозга (патологии речи); как протекает процесс воплощения мысли в слове (порождение речи);
как понимает человек чужое высказывание или текст (теория коммуникации, психолингвистика текста) и т.п.
4. О когнитивном и коммуникативном аспектах языкового сознания
и речевой деятельности
«Сверхзадача» психолингвистики – понять, что представляет собой феномен языкового сознания как в двух его основных аспектах – когнитивном и коммуникативном
(вместе с такими дисциплинами, как когнитивная лингвистика, теория коммуникации,
прагмалингвистика, теория дискурса), так и в иных, связанных с различными функциями языка и речи.
Когда говорят, что язык есть важнейшее средство человеческого общения, то не
всегда подразумевают и то, что невозможно общение без мышления, что речь, являясь
средством общения, является одновременно и механизмом интеллектуальной деятельности. Две основные функции языка – когнитивная и коммуникативная – опирается на
взаимосвязанные, но нетождественные структуры языкового сознания.
Эти структуры – прежде всего через слово как основную единицу системы языка –
равно связаны и с «внешним» предметным миром, и с внутренним миром мыслей и
чувств, а «восприятие слова предполагает не только восприятие его предметной отнесенности (или ближайшего значения) и той системы смысловых (наглядных или отвлеченных) связей, которые за ним скрываются; восприятие слова предполагает и восприятие его как единицы живой речи и связано с возбуждением системы семантикосинтаксических отношений его с другими словами»6.
Заметим, что широко известная характеристика внутренней речи как «универсального предметного кода» (Н.И. Жинкин, 1893–1979)7 вовсе не означает, что этот код
ориентирован лишь на «предметную» составляющую знака как отражение феноменов
объективной действительности; язык опредмечивает в своих формах мысль, а поскольку мысль тесно связана как с реальным, так и с возможным миром – и не только «отражает», но и преобразует, и созидает эти миры, – то язык является универсальным
«опредмечивающим» кодом и в смысле отражения и преобразования реально существующего, и в смысле созидания возможного мира.
Объект исследования когнитивного аспекта в психолингвистике – языковое сознание в его статике, объект исследования коммуникативного аспекта – языковое сознание
в динамике, как она раскрывается в речевой деятельности, в различных высказываниях
6
Лурия А.Р. Основные проблемы нейролингвистики. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1975. С. 152.
См.: Жинкин Н.И. О кодовых переходах во внутренней речи // Вопросы языкознания. 1964. № 6. С. 26–
38; Жинкин Н.И. Речь как проводник информации. М.: Наука, 1982.
7
17
(текстах), в различных коммуникативных ситуациях (здесь точка пересечения психолингвистики с прагмалингвистикой как теорией речевых актов, теорией коммуникации
и теорией дискурса).
С точки зрения психолингвистики и смежных с ней дисциплин, высказывание
(речь, текст) имеет четыре модуса существования:
1) порождение речи (высказывания, текста) – модус субъекта речи;
2) речь (высказывание, текст) как компонент акта коммуникации – субъектсубъектный модус;
3) текст в культуре (как компонент культуры) – модус речи как самоценности;
4) восприятие, понимание и интерпретация речи (высказывания, текста) – модус
адресата (реципиента) речи.
В рамках каждого модуса речь оказывается в «предметной рамке» различных психолингвистических (и других филологических и нефилологических) дисциплин.
1. Порождение речи (высказывания, текста). Речь как языковая способность
субъекта, как «речь потенциальная», еще не произнесенная и не услышанная, не написанная и не прочитанная (но уже вышедшая/выходящая на этап письма или произнесения), как «внутренняя речь» индивида. Этот модус существования высказывания трактуется как процесс порождения речи8, как «речевое мышление»9.
Выражение «речевое мышление» при этом следует понимать как метафору: речь
идет, разумеется, не о мышлении как оперировании понятиями, а о том неосознаваемом
движении внутреннего смысла к внешнему выражению, что подспудно совершается в
языковом сознании, становясь явным и зримым лишь в конкретике речевых актов.
Выражение «порождение речи» – тоже метафора; сущ. порождение в общеупотребительном смысле имплицитно предполагает сознательную активность субъекта, – порождение же речи в норме, в обыденности, а не в каких-либо специфических условиях
(скажем, вы писатель или оратор – это одно, а другое – если вы в обычных условиях
непринужденно рассказываете о чем-то другу или подруге, ни на миг специально но
задумываясь, не рефлексируя акты своей речи) – это процесс, не предполагающий
сколько-нибудь существенных сознательных усилий.
Механизмы речевого мышления основываются на некоторых неосознаваемых
структурах лексикона и грамматикона. Эти структуры могут быть эксплицированы
лишь в ходе специального исследования, основывающегося на наблюдении или эксперименте, и представлены в виде ассоциативной грамматики10.
2. Речь (высказывание, текст) как компонент акта коммуникации (субъектсубъектный модус существования речи). Высказывание (речь, текст) – не как речь
внутренняя, но как речь, «явленная вовне», как «речь для других», речь произноси8
См., например, коллективную монографию: Человеческий фактор в языке: Язык и порождение речи /
Е.С. Кубрякова, А.М. Шахнарович, Л.В. Сахарный. М.: Наука, 1991. – 240 с.
9
См., например, основополагающие работы С.Д. Кацнельсона (1907–1985): Кацнельсон С.Д. Главы из
незавершенной монографии «Развитие речевого мышления» // Кацнельсон С.Д. Категории языка и мышления: Из научного наследия. М.: Языки славянской культуры, 2001. С. 23–238; Кацнельсон С.Д. Типология языка и речевое мышление. Л.: Наука, 1972. – 216 с.
10
См., например: Караулов Ю.Н. Ассоциативная грамматика русского языка. 2-е изд. М.: УРСС, 2010. –
328 с.
18
мая/произнесенная, как органичный компонент акта коммуникации, который находится в определенном отношении к другим основным компонентам (рис. 3) – субъектам речи (говорящему и слушающему, роли которых в ситуации диалога могут меняться) и ситуации общения.
Ситуация общения
(коммуникативная ситуация):
кто? что? кому? где? когда? почему? с какой целью?
S1
речь
S2
Рис. 3. Компоненты коммуникации: субъекты общения,
высказывание (речь), ситуация общения
Ситуация общения в общем случае характеризуется в логике школьного «грамматического разбора» по вопросам типа кто? что? кому? где? когда? почему? с какой
целью? (говорит/пишет). Высказывание (речь, текст) в этом случае понимается как
процесс коммуникации и рассматривается в рамках дисциплины, которую в психолингвистическом разрезе описательно характеризуют как «психолингвистические аспекты коммуникации (общения)», а в психологическом – как «психологию общения»11.
3. Текст в культуре (как компонент культуры). Высказывание (речь, текст) как
«речь фиксированная» – на бумаге, в магнитофонной или видеозаписи, как существующая безотносительно к наличию или отсутствию слушающего или читающего, то есть
существующая вне живой ситуации общения, хотя способная включаться в такую ситуацию (например, кто-то взял книгу и читает). Такая речь в случае социокультурной
значимости оказывается фактом уже не индивидуальной психосоциальной жизни, а
феноменом культуры, своеобразным «языковым стандартом» (в том числе прецедентным текстом12).
4. Восприятие, понимание и интерпретация речи (высказывания, текста).
Высказывание (речь, текст) как языковая способность адресата (реципиента) речи,
как «речь воспринятая», как компонент языкового сознания («речевой организации»)
реципиента.
11
См., например: Горянина В.А. Психология общения: Учебное пособие. М.: Изд. центр «Академия»,
2002. – 416 с.
12
См., например: Слышкин Г.Г. От текста к символу: Лингвокультурные концепты прецедентных текстов в сознании и дискурсе. М.: Academia, 2000. – 128 с.
19
5. Теоретическая и экспериментальная психолингвистика
Любая наука развивается двумя взаимосвязанными путями: на основе теоретического анализа своей проблематики и на основе анализа эмпирических фактов, полученных в результате наблюдения или эксперимента. Однако в рамках разных научных
дисциплин преобладают разные способы: например, в философии – теоретический анализ, связанный с сопоставлением разных философских систем, выявлением точек их
притяжения и отталкивания от развиваемой автором системы; в истории, «традиционной» лингвистике или медицине – наблюдение, ведущее к накоплению массива фактов
и последующему анализу полученного массива; в физике или психолингвистике – эксперимент. Однако «преобладает» (тот или иной путь) – не значит «доминирует» или
тем более «является единственно важным». В любой науке, чтобы она была внутренне
гармонична, теория и факт должны быть – особым для каждой науки образом – сбалансированы. Не всегда эта сбалансированность очевидна, особенно на первый взгляд. Если, скажем, наличие теоретической физики с ее открытиями «на кончике пара» и физики экспериментальной с ее бесчисленными специально разработанными устройствами
ни у кого сомнений не вызывает, то для лингвиста или врача открыть теоретически, «на
кончике пера», класс новых слов или новый способ лечения гриппа представляется делом почти невозможным. Тем не менее, теоретический аспект в этих науках, разумеется, существует.
Лингвистика, как и история, относится к числу дисциплин с неочевидной для поверхностного взгляда теоретической составляющей в силу того, что сосредоточена по
преимуществу на наблюдении и накоплении фактов – исторических или языковых (выражение «по преимуществу» здесь следует понимать в том смысле, что накопление
фактов в этих науках занимает подавляющую часть времени исследователя). Нe случайно само выражение «теоретическая лингвистика», хотя и вполне обычное для профессионалов, малознакомо нелингвистам, а выражение «теоретическая история» и вовсе невозможно. Имея в виду теоретический аспект этих дисциплин, как правило, говорят о философии истории (историософии) и философии языка.
Психолингвистика, в отличие от лингвистики «традиционной» (в кавычках, потому
что и в «традиционной» лингвистике немало нетрадиционного, иногда даже прямо –
революционного), родилась как наука экспериментальная. Ее родословная – не столько
«от проблем», сколько «от методов» исследования, так как психолингвистические проблемы в их фундаментальной части известны с давних времен, – эти проблемы в предельном обобщении сводятся к вопросам, что есть язык/речь, что есть сознание и как
язык/речь и сознание взаимосвязаны.
Основной метод теоретической психолингвистики – конструирование моделей языкового сознания («речевой организации») и речевой деятельности – как целостных, так
и частичных, например, моделей организации внутреннего лексикона или порождения
одной синтаксической конструкции из другой.
Основной метод экспериментальной психолингвистики – психолингвистический
эксперимент, и основная идея, из которой развилась психолингвистика как самостоя20
тельная гуманитарная наука, состоит в том, чтобы, экспериментируя с лингвистическим материалом, который рассматривается как своеобразная проекция вовне человеческого «я», получить некие данные, а на их основе и выводы, представляющие интерес, во-первых, для психологии, во-вторых, для лингвистики, а в-третьих (и это, вероятно, главное), получить некое синтетическое представление о человеке, рассматриваемом через призму его языковой/речевой способности.
На этой основе складывается фундаментальная антиномия психолингвистики как
самостоятельной дисциплины: антиномия целостности объекта исследования (человек
в аспекте его языковой способности) и фрагментарности сведений об объекте, которые удается получить в ходе экспериментальных исследований.
Эта антиномия характерна не только для психолингвистики. Она свойственна всей
современной науке, которая, по характеристике одного из самых значительных мыслителей второй половины ХХ века, основателя философской герменевтики Г.-Г. Гадамера
(1900–2002), «с самого своего возникновения в XVII веке всегда строилась на понятии
метода и методологической гарантированности прогрессирующего познания. Она на
свой лад изменила облик нашей планеты, выдвинув на первый план подход к миру, не
являющийся ни единственным, ни универсальным. Это – подход, который методично
подвергает абстрагирующей изоляции и вовлекает в процесс экспериментального исследования все новые и новые фрагменты реальности, которые становятся предметом
исследования именно в силу такой изоляции»13.
Действительно, строго последовательно применяющиеся методы исследования
позволяет добиться поразительного прогресса в своих областях знания (назовем в качестве примера только исследования в физике свойств элементарных частиц посредством
их ускорения в вакууме). «Между тем, – продолжает Г.-Г. Гадамер, – именно эта ориентация новой науки на идеал метода повлекла за собой то, что феномен понимания
был, так сказать, отчужден. В естествознании природа есть в первую очередь неподатливое и непрозрачное. Чужое, о котором нечто узнается посредством расчета и целенаправленного воздействия, посредством испытания его в эксперименте; связанные с пониманием науки все в большей мере начинают опираться на это представление о методе и потому рассматривают понимание преимущественно как устранение непонятности, как преодоление чуждости между “Я” и “Ты”. Но разве “Ты” столь же чуждо нам,
как и предмет естественнонаучного исследования?»14.
Психолингвисту, подобно психотерапевту, по выражению одного из основоположников глубинной и аналитической психологии К.Г. Юнга (1875–1961), нужно «не только научно классифицировать своего пациента, но и понять его». На этом пути «ему грозит конфликт интересов между двумя диаметрально противоположными и взаимоисключающими вещами – знанием с одной стороны и пониманием с другой»15. Между
этими полюсами находятся и психолингвистика, и лингвистика в целом.
13
Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 46.
Там же. С. 47.
15
Юнг К.Г. Нераскрытая самость // Юнг К.Г. Избранное. Мн.: ООО «Попурри», 1998. С. 72.
14
21
ПОРОЖДЕНИЕ РЕЧИ
(Ориентировочный текст лекции)
Человек постольку человек, поскольку он – говорящий. Овладение любой дисциплиной на любом этапе обучения предполагает, что человек может, с одной стороны,
воспринять и понять адресованную ему речь – устную или письменную (к примеру,
учителя или учебник), с другой стороны, рассказать о понятом. И основные причины
трудностей учения – во внутренней речи.
Общая характеристика процесса
порождения речи
С чего начинается и как развивается рождение высказывания, а затем и целого
связного текста? В лингвистике, с одной стороны, и психолингвистике – с другой,
предлагаются разные, хотя в основных чертах и соотносительные модели порождения
речи.
В лингвистике бытуют три основные модели:
1) стохастическая модель с конечным числом состояний, в основе которой лежит
предположение, что цепочка слов в высказывании возникает как результат вероятностного (ограниченного некоторыми дополнительными условиями) выбора элементов с нужным смыслом из имеющегося множества единиц лексикона;
2) модель порождения по непосредственно составляющим предполагает, что высказывание не строится из непосредственно (последовательно) соединяемых слов, а
представляет собой иерархическую структуру, которая развивается во внутренней
речи от элементарной к более сложной по определенным правилам вывода (синтаксическая деривация);
3) трансформационная модель основывается на идее преобразования исходных
предложений с одной структурой в предложения с другой структурой: из «ядерных» предложений – простых повествовательных – выводятся все остальные.
Эти модели возникали как результат стремления описать процесс порождения речи
формализованными методами, допускающими алгоритмизацию этого процесса с целью
последующего использования в системах автоматического анализа и синтеза речи
(например, в системах автоматического перевода или реферирования).
Психолингвистической реальности эти модели соответствуют мало. В настоящее
время в психолингвистике период, когда бытовало множество разных моделей, отражающих реальные психологические процессы порождения речи, практически завершен.
Обобщение
гипотез, предложенных
в разное
врем
Л.С.Выготским,
А.А.Леонтьевым, Т.В.Ахутиной, А.Р.Лурия, С.Д.Кацнельсоном, позволило И.А. Зим-
22
ней16 установить те основные этапы, выделение которых можно признать достаточно
обоснованными, а именно:
1) мотив;
2) мысль;
3) «внутреннее программирование» (А.А.Леонтьев, Т.В.Ахутина), или «глубинносемантическое синтаксическое структурирование» (С.Д.Кацнельсон; этот термин отражает специфику лингвистического подхода к проблеме);
4) лексическая развёртка и грамматическое конструирование (то есть отбор лексических единиц, синтаксических конструкций и категорий морфологии);
5) «поверхностные синтаксические структуры» (А.Р.Лурия) и формы словоизменения;
6) внешняя речь.
Уточнение содержания каждого из этапов и объединение некоторых из них в
«уровни» ведет к целостной психолингвистической модели, как она отражена на рис. 1.
Побуждающий
уровень
Мотив,
потребность
Внешнее
воздействие
Формирующий уровень
Смыслообразующая
фаза
Пространственнопонятийная
схема
Формулирующая
фаза
Реализующий
уровень
В словесном
представлении
(выбор слов)
Замысел
Артикуляция
Артикуляционная программа
Коммуникативное
намерение
Схема временнóй
развертки,
«линейная
схема»
В грамматическом
структурировании
(механизм грамматического структурирования)
Акустический сигнал
Слуховой контроль
Рис. 1. Функциональная психологическая схема формирования и
формулирования мысли посредством языка (по И.А. Зимней)
16
Зимняя И.А. Функциональная психологическая схема формирования и формулирования мысли посредством языка // Исследования речевого мышления в психолингвистике. М.: Наука, 1985. С. 85–99.
23
Первоначально мысль существует как активность причудливо взаимосвязанных
участков семантических сетей; в этом качестве она носит вневременнóй, сугубо «парадигматический» характер, когда, например, писатель симультанно «видит» весь еще не
написанный роман – пусть неясно, по выражению Пушкина, «сквозь магический кристалл» творческого прозрения, но – целостно.
Преобразование сформировавшейся в вербальном пространстве конфигурации
смыслов в текст – это преобразование нелинейного, симультанного – в линейное, временнóе. И если основная единица речевой организации – слово, выступающее как целостность, в единстве всех своих аспектов или только в одном из них (например, сенсорный образ или семантическое представление). то основная единица речи, порожденного текста - высказывание, формирующееся на основе перехода от глубинных лексико-синтаксических структур – через грамматическое структурирование, выбор или
конструирование слов и морфологическое оформление – к поверхностным и затем артикуляционным (внешняя речь, фонация). Текст (речь) в минимуме может складываться из одного высказывания. хотя обычно – это организованная по каким-то правилам
(как всеобщим правилам, так и сугубо индивидуальным, свойственным только данному
субъекту) совокупность высказываний.
Что такое мысль как исходный элемент порождения высказывания? Какой могла
бы быть психофизиологическая и психолингвистическая интерпретация феномена
мысли?
Ответ может быть следующим: психолингвистический аналог мысли – «зона активности» в речевой организации, особая конфигурация семантических представлений
и/или сенсорных образов, которая формируется на основе вербальных сетей и включает
различные взаимосвязанные компоненты («геометрические» представимые как «точки»
и связи между «точками»), – своеобразная «игра смыслов». Отдельные «блоки смыслов» и/или «блоки образов», отдельные элементы сетевой конфигурации начинают
«высвечиваться» языковым сознанием поочередно и тем самым начинают свою жизнь
во временнóй развёртке.
Такое выделение основных «блоков смысла», основных «смысловых опор», отражающих движение мысли, как исходный этап порождения текста, для того чтобы закрепиться в памяти, нуждается в формальной опоре, которую обретает в единицах лексикона. В случае порождения объемного текста такие единицы могут трансформироваться и в графическую форму, в разнообразные записи «для памяти». Так появляются
различного рода планы, отрывочные заметки – иногда лишь одно-два слова-«намёка»,
иногда целое предложение, – предшествующие непосредственному порождению текста
(письменного или устного).
Особенно нагляден этот процесс в творчестве писателей, в подготовительных материалах. К примеру, Б.В.Томашевский называл как характерные такие записи Лермонтова: «Поэма на Кавказе – герой – пророк»; «Сюжет трагедии. В Америке (дикие,
24
угнетенные испанцами. Из романа французского Атала)»; «Написать шутливую поэму,
приключения богатыря»17.
С аналогичными опорами практически каждый имеет дело и в случае с предельно
сжатыми конспектами, отражающими главное в содержании чужой речи; в практике
обучения наиболее наглядны такие опоры – в использовании различных таблиц и схем
или специально конструируемых «опорных конспектов»18; в переводческой практике –
в предельно кратких записях чужого сообщения, ориентированных именно на содержание, а не на языковое оформление речи19.
Создание текста писателем может основываться на разных тактиках. У Тургенева
произведение вырастало не столько из фабулы, сколько из совокупности действующих
лиц. От обработки портретного материала, от осмысления соотношения персонажей он
переходил к разработки фабулы, плану и конспекту.
Достоевский, напротив, с самого начала занимался именно сюжетом. «Внешний
вид планов Достоевского весьма характерен. Отдельные отрывочные строки, иногда
выписанные каллиграфически, иногда переходящие в неразборчивый черновик. Здесь
же вставки и пометки на полях, с подчеркиваниями, выделением крупными буквами
особо значительного, иногда с условными знаками. Часто – на полях посторонние, не
имеющие к делу отношения записи, что-то вроде пробы пера. Здесь же на полях характерные рисунки готических окон»20.
Очевидность «отдельности» существования мысли, ищущей словесного выражения, привела в лингвистических моделях порождения речи к необходимости определения самого понятия язык» через «мысль», ср.: «Е с т е с т в е н н ы й я з ы к – э т о о с о б о го рода преобразователь, выполняющий переработку заданных см ысл о в в с о о т в е т с т в ую щ и е и м т е к с т ы и з а д а н н ы х т е к с т о в в с о о т в е т с т в ую щ и е и м с м ы с л ы » 21.
Итак, превращение мысли в текст, опредмечивание мысли в слове начинается с активизации вербальных структур; активизированные структуры образуют причудливые
конфигурации в вербальном пространстве. Вовлечение синтаксических механизмов ведет к формированию предикативных отношений, которые складываются как соединение того, что рассматривается языковым сознанием как «данное» (тема) – с «новым»
(рема).
Развитие активационных процессов по существующим в вербальном пространстве
связям обусловливает дальнейшую разработку исходной «тема-рематической» предикативной структуры, – разработку, результирующую в порождаемый связный текст.
«Можно полагать, – характеризует процесс порождения речи Н.Д.Павлова, – что при
реализации замысла диффузное, генерализованное возбуждение вербальных структур
17
Томашевский Б.В. Писатель и книга: Очерк текстологии. М.: Искусство, 1959. С. 91.
См., например: Шаталов В.Ф. Куда и как исчезли тройки: Из опыта работы школ г. Донецка. М.: Педагогика, 1980.
19
См., например: Миньяр-Белоручев Р.К. Последовательный перевод. М.: Воениздат, 1969.
20
Томашевский Б.В. Указ. соч. С. 99.
21
Мельчук И.А. Опыт теории лингвистических моделей «Смысл ↔ Текст»: Семантика, синтаксис. М.:
Наука, 1974. С. 9.
18
25
постепенно специализируется, ограничиваясь отдельными узлами “вербальной сети”,
формируются разного вида мозаики активности. При этом они складываются таким образом, что наиболее стабильно задействуются некоторые области сети, соответствующие предмету, теме будущего сообщения. Наряду с другими более динамичными процессами, постоянно сохраняется активация определенной (возможно, очень сложной)
констелляции структур, связанных с предметом речи, фиксирующих его свойства и основные отношения. <…> В то же время этот относительно устойчивый очаг не остается
изолированным, он включается в общую динамику внутриречевых процессов, составляя фокус обеспечивающих речемыслительную деятельность активационных процессов. Соактивируясь вместе с другими областями сети, данная область постоянно включается в складывающуюся мозаику активности, что создает основу для взаимопроникновения, интеграции значений соответствующих слов. В этих взаимодействиях формируется новый смысл»22.
Антиномии внутренней речи
Свойства внутренней речи противоречивы, они отражают противонаправленные
тенденции, в единстве которых и создается внутренняя речь.
1. Скрытость – явность.
С одной стороны, процессы внутренней речи практически невозможно наблюдать
ни путем интроспекции, ни регистрируя «чужую» внутреннюю речь. С другой стороны,
нередко внутренняя речь проявляется в непроизвольном шепоте, бормотании, иногда и
в громких восклицаниях наедине с собой, не говоря уже о возможности «мысленного
проговаривания» каких-то смутных отрывков то ли мыслей, то ли слов.
2. Свернутость – развернутость.
С одной стороны, внутренняя речь имеет предельно сокращенный характер и, по
характеристике А.Р.Лурия, «скорее является обозначением общей темы или общей
схемы дальнейшего развернутого высказывания, но вовсе не ее полным воспроизведением»23. Особенно убедительно эта особенность внутренней речи проявляется в случаях с людьми, у которых хорошо «язык подвешен»: только попадись им тема для размышления – едва ли не по любому вопросу они могут разглагольствовать часами, разрабатывая с разных сторон одну и ту же мысль (ср. в музыке: симфония как разработка
основной темы).
В стадии творческого замысла и художественное произведение существует как
некая целостность; «наличие замысла свидетельствует о некоторой творческой единице, о произведении как единстве, придающем целевую устремленность и осмысленную направленность работе автора в данный период»24.
С другой стороны, внутренняя речь может быть до занудства растянутой, с чем
сталкивался каждый, кто хоть однажды пытался кратко и понятно выразить достаточно
22
Павлова Н.Д. Семантические процессы речи: Автореф. дис. … канд. психол. наук. М., 1983.
Лурия А.Р. Основные проблемы нейролингвистики. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1975. С. 63.
24
Томашевский Б.В. Указ. соч. С. 91.
23
26
сложную мысль; процесс этот иногда может беспрерывно продолжаться часами. чтобы
вылиться в конце концов всего в одну, две или чуть больше отточенных фраз (в особенности это касается самонаблюдений поэтов, их черновиков, которые, безусловно,
отражают процессы, связанные с внутренней речью).
27
3. Субстантивность – предикативность.
С одной стороны, внутренняя речь «предикативна», поскольку существо её – в приписывании объекту (теме) все новых и новых свойств и в накоплении, за счет этого,
информации. С другой стороны, мысль «субстантивна», предметна, ибо основывается
на «отдельности» существования тех феноменов, о которых требуется что-то сказать.
4. «Парадигматичность» – «синтагматичность».
Тот факт, что у детей, в отличие от взрослых, значительно бóльшее место занимают
синтагматические ассоциации, может служить одним из подтверждений, что вербальная сеть тесно связана с процессами порождения речи и выступает «стимулятором»,
инициатором этих процессов, что ребенок овладевает внутренней речью именно как
механизмами перехода от парадигматического к синтагматическому. Это подтверждают и данные ассоциативных экспериментов. Так, в ряду реакций на стимульные глаголы встречается особая разновидность синтагматических реакций, выполняющих и метаязыковые функции. По сообщению Н.В.Соловьевой, на глаголы перемещения в пространстве, типа бежать, вернуться, войти, ехать, информанты в качестве ассоциаций
нередко дают вопросы куда? где? откуда? Для глаголов, обозначающих эмоциональные и интеллектуальные состояния, типа желать, любить, надеяться, вспоминать,
думать, знать, понимать, более характерны реакции что? кого? о чем? о ком?25. В
этом легко убедиться, обратившись и к материалам ассоциативного словаря 26.
5. «Эгоцентричность» – коммуникативность, или антиномия речи «для себя» и
«для других».
С одной стороны, внутренняя речь необходима только самому субъекту, это в буквальном смысле «внутреннее дело», что наиболее наглядно проявляется в эгоцентрической речи ребенка, который может говорить сам с собой, а если с другими – то о себе, о
своем и как бы исключительно для самого себя. С другой стороны, внутренняя речь
находится в глубокой зависимости от условий, в которых совершается коммуникативный акт; она изначально определяется этими условиями (соответствующим образом
отбираются слова, синтаксические конструкции и т.д.).
6. Лексическое – синтаксическое.
В процессах порождения речи участвуют и синтаксические, и ассоциативные
структуры и процессы, связанные и с лексиконом, и с грамматиконом. Известно, что
«закономерности распределения слов в свободном ассоциативном эксперименте и вероятность появления их в потоке речи <…> чрезвычайно близки»27; следовательно, закономерности ассоциирования отражают закономерности устройства вербального пространства, обусловливающие логику порождения высказывания. «Все слова, которыми
потенциально располагает говорящий, – утверждает Н.В.Уфимцева, – можно рассматривать как скрытые единицы вербального поведения, совокупность которых образует
25
Соловьева Н.В. Изучение ассоциативных полей ряда русских глаголов // Психолингвистические исследования значения слова и понимания текста. Калинин: Калининский госун-т, 1988. С. 33.
26
См.: Русский ассоциативный словарь. В 2-х т. М.: ООО «Издательство Астрель»; ООО «Издательство
АСТ», 2002.
27
Леонтьев А.А. Общие сведения об ассоциациях и ассоциативных нормах // Словарь ассоциативных
норм русского языка. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1977. С. 10.
28
систему <…> свободных вербальных операторов»28. Тем самым, структура слова оказывается интимно связанной с другими компонентами речевой организации, а активизация структур лексикона одновременно оказывается механизмом «запуска» всех речевых структур.
Не без некоторого максимализма, однако вполне обоснованно Г.-Г.Гадамер даже
утверждал: «Мы говорим, что мы “ведем” беседу; однако чем подлиннее эта беседа,
тем в меньшей степени “ведение” ее зависит от воли того или иного из собеседников.
Так, подлинный разговор всегда оказывается не тем, что мы хотели “вести”. В общем,
правильнее будет сказать, что мы втягиваемся или даже, что мы впутываемся в беседу.
В том, как за одним словом следует другое, в том, какие повороты, какое развитие и
заключение получает разговор, – во всем этом есть, конечно, нечто вроде “ведения”,
однако в этом “ведении” собеседники оказываются в гораздо большей мере ведомыми,
чем ведущими. Что “выяснится” в беседе, этого никто не знает заранее. <…> Все это
означает, что у разговора есть своя собственная воля и что язык, на котором мы говорим, несет в себе свою собственную истину, то есть “раскрывает” и выводит на свет
нечто такое, что отныне становится реальностью»29.
Нетрудно заметить, что перечисленные антиномии отражают разные фазы развертывания внутренней речи, разные стадии ее перехода от «парадигматичности», от симультанности мысли – к «синтагматичности» во-времени-длящегося высказывания.
7. Вербальное – невербальное.
Если обратить особое внимание на превербальные стадии порождения речи (по
И.А.Зимней, «побуждающий уровень»), включающие в первую очередь мотив, замысел
и коммуникативное намерение, то становится очевидной необходимость вспомнить,
что мысль вершится отнюдь не только в языковых формах.
Необходимость учета вербального и невербального в текущей мыследеятельности
человека (в потоке сознания), наряду с другим рядом соображений, побудила
Е.С.Кубрякову предложить оригинальную модель порождения речи (рис. 2).
Характеризуя эту модель, ее автор, в частности, отмечает: из различения мысли как
симультанного и речи как сукцессивного следует, что «…пространство мысли и пространство речи обладают различными характеристиками и что в любом случае “выведение” мысли наружу, во внешнее высказывание, требует трансформации и перестройки многомерного образования, каким представляется зародыш мысли, в линейное речевое произведение»30.
28
Уфимцева Н.В. Грамматический аспект ассоциаций // Словарь ассоциативных норм русского языка.
М.: Изд-во Моск. ун-та, 1977. С. 33.
29
Гадамер Х.-Г. Истина и метод: Основы философской герменевтики. М.: Прогресс, 1988. С. 446.
30
Кубрякова Е.С. Модели порождения речи и главные отличительные особенности речепорождающего
процесса // Человеческий фактор в языке: Язык и порождение речи. М.: Наука, 1991. С. 50.
29
Замысел и мотив речи
Формирование мысли
Выделение отдельных элементов
в потоке сознания
В невербальном
коде
В смешанном
коде
В вербальном
коде
Рождение личностных смыслов и поиски
соответствующих им языковых форм
Внутренняя речь и
появление
«внутреннего слова»
Внутренняя речь
(с появлением
обычных слов)
Создание внешнего речевого
высказывания
Рис. 2. Модель порождения речи
(по Е.С. Кубряковой)
Вычленение отдельных элементов в потоке сознания осуществляется на основе сочетания вербального, невербального и «смешанного» кодов (рис. 2). «…в той функциональной системе, которая называется человеческим мозгом, – продолжает
Е.С.Кубрякова, – надо выделять, по крайней мере, следующие системы – нейрофизиологическую систему как сложную сеть энграмм двух разных типов: энграмм предметно-образных и энграмм языковых, а также систему соотнесения и соединения одних с
другими. Чтобы речь осуществилась, надо каким-то образом совместить элементы невербальной и вербальной памяти, перекодировать одни в другие»31. И далее: «Признавая разные формы мышления – авербальные и вербальные, – надо признавать также
принципиальные различия переходов от этих разных форм к речи. Если одни типы речи
уходят своими корнями в невербальные процессы мышления и предполагают некие
предречевые этапы в порождении речи, когда смутное содержание будущего высказывания начинает принимать форму, приближающую данное содержание к типовым языковым значениям определенных знаков, другие типы речи имеют своими истоками
31
Там же. С. 52.
30
вербальное мышление, т.е. мышление, уже облеченное в языковые одежды и, так сказать, изначально связанное с его языковым выражением»32.
Таким образом, «активизация сознания и текущая мыслительная деятельность человека могут принимать формы, ориентированные либо на предметную деятельность,
либо на речевую, либо, наконец, на ту и другую одновременно <…> …рождение мысли может миновать этап образно-предметно-схемного кода и начаться непосредственно
в коде национального языка. Внутренней речью можно, с этой точки зрения, считать
появление на поверхности сознания, во внутри нас, любых языковых форм, какими бы
разрозненными, аморфными или отрывочными они ни были»33.
8. Система языка и языковое сознание – речевое мышление (антиномия лингвокогнитивных структур и процессов).
В основе психолингвистического исследования порождения речи – реконструирование вербального пространства как феномена, отражающего условную «статику» языкового сознания, и процессов, происходящих в вербальном и паравербальном пространстве в ходе речевого мышления и общения, которые отражают динамику (языкового) сознания, его взаимодействие с миром, людьми и самим собой.
Языковая картина мира и вербальное пространство как коррелят языкового сознания находятся в отношениях причинно-следственной антиномии: с одной стороны,
языковое сознание формируется на основе объективно существующей в языке картины
мира, с другой – лингвистическая картина мира, как она складывается в системе языка,
– результат (следствие) когнитивной и коммуникативной деятельности субъекта – отдельного человека или целого народа.
Эта антиномия обусловливает существование двух крайних точек зрения на взаимоотношение языка и сознания, с условными названиями «языковой детерминизм» и
«языковой анархизм».
«Языковой детерминизм», как доведенные до крайности идеи «лингвистической
относительности» (В. фон Гумбольдт34, гипотеза Сепира – Уорфа35 и др.), нашел свое
выражение в философской герменевтике ХХ столетия. По М.Хайдеггеру, «человек есть
человек, поскольку он отдан в распоряжение языка и используется им (языком) для того, чтобы говорить на нем»36. По Г.-Г.Гадамеру, «язык есть способ мироистолкования,
предпосланный любому акту рефлексии», есть «всеобъемлющая предвосхищающая истолкованность мира», и «прежде всякой философски нацеленной критической мысли
мир есть для нас всегда уже мир, истолкованный в языке», а «с изучением языка, чс
нашим врастанием в родной язык мир становится для нас членораздельным»37.
Эта точка зрения небезосновательна, однако справедливость ее не безусловна. В
полной мере она верна, пожалуй, лишь для онтогенеза, когда ребенок, действительно
32
Там же. С. 54.
Там же. С. 56.
34
См., например: Гумбольдт В. фон. Язык и философия культуры. М.: Прогресс, 1985.
35
Первые публикации соответствующих работ на русском языке см. в сб.: Новое в лингвистике. Вып. 1.
М.: Изд-во иностр. лит., 1960.
36
Цит. по: Зайцева З.Н. Мартин Хайдеггер: язык и время // Хайдеггер М. Разговор на проселочной дороге: Избранные статьи позднего периода творчества. М.: Высш. шк., 1991. С. 172.
37
Гадамер Г.-Г. Актуальность прекрасного. М.: Искусство, 1991. С. 24, 29.
33
31
«врастая в родной язык» и не будучи наделен сформировавшимся «я», способным противостоять давлению языка (епеим в полной мере было наделено, например, «я» того
же Хайдеггера, создавшего свой философский язык), – впитывает картину мира, имплицируемую системой языка, и незаметно созидает свое языковое сознание; справедлива она и для обыденного сознания, неспособного критически относиться к самому себе.
Что же касается взаимоотношений с языком научного и особенно художественного сознания, то они отнюдь не столь прямолинейны.
Подчеркнем хотя бы то, что ни понятие «картина мира», ни «сознание» при широком психофилософском и семиопсихологическом подходе вовсе не ограничиваются
связью с одним только языком слов; «картины мира» могут строиться на основе самых
разнообразных знаковых систем, какими только пользуется человек 38. Одно дело –
«музыкальная картина мира как система звуковых и «звукоэмоциональных» образов.
Совсем иное – в языке абстрактной живописи. Исследовавший специально этот язык
В.В.Налимов называет такие знаки «алфавита» абстрактной живописи, как линия, полоса, правильная симметрическая фигура (фигуры), фон, цвет, диффузные облака, и такие правила оперирования этими знаками (правила «грамматики»), как прерывание, изгиб, излом или пересечение линии; дробление, деформация, наложение, пересечение,
переплетение фигур, и др.39 Иные составные части у алфавита движений дирижера:
например, в громкостной структуре звучания: усиливающееся, равномерное, затихающее звучание и пауза; в скоростной структуре: ускоряющееся движение, равномерное
движение, замедляющееся движение и остановка и др.40
Разные мировоззренческие системы также пользуются разными представлениями о
мире (сравните хотя бы мировоззрение языческое и христианское), которые находят
своеобразное выражение и в языке архитектуры, и в иконописи, и в жестах священнослужителей, и др. Поэтому всегда нужно иметь в виду, что лингвистика имеет дело
только с одним из многих компонентов, составляющих картину мира как целостность,
– с картиной мира языковой, лингвистической, а психолингвистика имеет дело также
только с одним аспектом сознания, с одним из «входов» в него как в целостность, – с
сознанием языковым.
Да и безотносительно к факту существования других типов сознания, помимо языкового, сознание и язык находятся в отношениях, по выражению Г.Гийома, «взаимной
каузации». Цитируя философа Делакруа, блестяще сформулировавшего эту антиномию
(«мысль, созданная языком, создает язык»), он дает к ней такой комментарий: в языке,
«в созданном ею творении мысль находит понимание того, что следует предпринять
для того, чтобы не остаться там, куда, как говорит ей язык, она пришла в процессе собственного построения»41.
38
См., например: Серебренников Б.А. Роль человеческого фактора в языке: Язык и мышление. М.: Наука,
1988; Налимов В.В. Вероятностная модель языка: О соотношении естественных и искусственных языков.
М.: Наука, 1974.
39
Налимов В.В. Указ соч. С. 195.
40
Поляков О.И. Структурно-семантическое описание языка дирижерских движений // Речевое воздействие: Психологические и психолингвистические проблемы. М.: Ин-т языкознания, 1986. С. 198-247.
41
Гийом Г. Принципы теоретической лингвистики. М.: Прогресс, 1992. С. 147.
32
«Языковой анархизм» – другая крайность в трактовке антиномичности отношений
языка и сознания – основывается на представлении о языковом сознании как игре, правила которой оно же само и устанавливает. Возможно, самый яркий пример такого
подхода к языку – теоретические взгляды и поэтическая практика В.Хлебникова, затем
других футуристов; близка к этой позиции творческая практика М.Цветаевой, современного литературного постмодернизма и др.
Существо позиции «языкового анархизма» можно охарактеризовать так. «Дайте
мне точку опоры, и я переверну землю», – говорил Архимед. «Точка опоры» возможных миров, созидаемых человеческим сознанием, – это план выражения. формальная
сторона единиц естественного языка или иных семиотических систем. «Прикрепленность» к плану выражения придает размытым семантическим представлениям определенность, «овеществляет» игру смыслов, придает ей реальность действительно сущего.
Относительная автономность формы от смысла дает возможность, «играя формами»,
находить новые сочетания смыслов, а соотносительность мира мыслимого с миром
объективным дает возможность продвинуться в познании и созидании новых реальностей.
В специфическом лингвопсихологическом и лингвофилософском развороте идеи
«языкового анархизма» формулируются как проблема креативности (творческого потенциала) языка. Предполагается, что психолингвистическое исследование должно ответить на вопрос, каким же образом речевая организация обеспечивает возможность
функционирования слова как в «узаконенных», так и в «незаконных» индивидуальноавторских контекстах, за счет чего «размывается» стандарт ассоциативных связей (хотя
существует широчайший разброс этих связей в пределах «стандарта», который чрезвычайно условен), каким образом эти связи ухитряются «вытягивать» из глубин лексикона порой совершенно неожиданные для данного индивида слова, и мн. др., связанное с
общей проблемой креативности.
Так проблема порождения речи смыкается с одной из самых насущных психологопедагогических задач современности – с формированием и развитием творческого потенциала личности.
33
Тема 3
Когнитивная лингвистика. Модели памяти
Основные вопросы:
1. Основные понятия и проблемы когнитивной лингвистики.
2. Понятие когниции.
3. Модели памяти в когнитивной психологии когнитивной лингвистике: «цепочки», «деревья», кластеры, семантические пространства, семантические сети.
4. Феноменологическая основа и эвристическая ценность когнитивных моделей.
Основная литература
1. Волков В.В. Эвристики антиномий и моделей семантической памяти // Филологический сборник. Вып III: Материалы международной научной конференции «Роль
тверских Дней славянской письменности и культуры в современном интеграционном процессе и духовной консолидации славянских народов: Опыт и перспективы».
– Тверь: Научная книга, 2008. – С. 58–63. .
2. Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов / Под ред. Е.С. Кубряковой. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1996.
3. Маслова В.А. Когнитивная лингвистика: Уч. пособие. 3-е изд. Мн.: ТетраСистемс,
2008. – 272 с.
1.
2.
3.
4.
5.
6.
7.
8.
Дополнительная литература
Арутюнова Н. Д. Введение // Логический анализ языка. Культурные концепты. М.:
Наука, 1991. – С. 3–4.
Арутюнова Н. Д. Введение // Логический анализ языка. Ментальные действия. М.:
Наука, 1993. – С. 3–7.
Арутюнова Н.Д. Язык и мир человека. 2-е изд. М.: Языки русской культуры, 1999. –
I–XV, 896 с.
Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1996. – 416 с.
Вежбицкая А. Понимание культур через посредство ключевых слов / Пер. с англ. А.
Д. Шмелева. М.: Языки славянской культуры, 2001. – 288 с.
Новое в зарубежной лингвистике. Вып. 23. Когнитивные аспекты языка. М., 1988.
Попова З.Д., Стернин И.А. Очерки по когнитивной лингвистике. Воронеж: Истоки,
2001. – 191 с.
Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. 2-е изд. М.: Академический
Проект, 2001. – 990 с.
34
Материалы для самостоятельной работы
Из словарной статьи: Когнитивная лингвистика // Кубрякова Е.С., Демьянков
В.З., Панкрац Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов / Под
ред. Е.С. Кубряковой. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1996. С. 53–55.
КОГНИТИВНАЯ ЛИНГВИСТИКА… – лингвистическое направление, в центре внимания которого находится язык как общий когнитивный механизм, как когнитивный инструмент
– система знаков, играющих роль в репрезентации (кодировании) и в трансформировании информации. Эта система, в противоположность другим семиотическим инструментам человека,
одновременно является объектом и внешним, и внутренним для субъекта, конституированным
независимо от него и подлежащим усвоению в онтогенезе. Такая двойственность языка отличает язык от остальных когнитивных видов деятельности… В механизмах языка существенны не
только мыслительные структуры сами по себе, но и материальное воплощение этих структур в
виде знаков со своими «телами»…
В сферу К.Л. входят «ментальные» основы понимания и продуцирования речи, при которых языковое знание участвует в переработке информации. Результаты исследований в области
К.Л. дают ключ к раскрытию механизмов человеческой когниции в целом…, особенно механизмов категоризации и концептуализации… Поскольку в К.Л. на явления языка, особенно на
значение и референцию, смотрят через призму когниции человека…, лексическая структура
языка трактуется как результат взаимодействия когниции человека с семантическими параметрами, присущими данному языку…; см. параметризация языка.
В отличие от остальных дисциплин когнитивного цикла, в К.Л. рассматриваются когнитивные структуры и процессы, свойственные человеку как homo loquens: системное описание и
объяснение механизмов человеческого усвоения языка и принципы структурирования этих механизмов… Ментальные процессы не только базируются на репрезентациях, но и соответствуют определенным процедурам – «когнитивным вычислениям»…, что ведет к постановке вопросов о числе и типе операций, совершаемых над символами.
Центральная задача К.Л. состоит в описании и объяснении языковой способности и/или
знаний языка как внутренней когнитивной структуры и динамики говорящего-слушающего,
рассматриваемого как система переработки информации, состоящая из конечного числа самостоятельных модулей… и соотносящая языковую информацию на различных уровнях…
Существуя как новая область теоретической и прикладной лингвистики, К.Л. оказывается
связанной с изучением когниции в ее лингвистических аспектах и проявлениях, с одной стороны, и с исследованием когнитивных аспектов самих лексических, грамматических и пр. явлений, с другой. В этом смысле она занимается как репрезентацией собственно языковых знаний в голове человека и соприкасается с когнитивной психологией в анализе таких феноменов, как словесная или вербальная память, внутренний лексикон, а также в анализе порождения, восприятия и понимания речи, так и тем, как и в каком виде вербализуются формируемые человеком структуры знания, а, следовательно, К.Л. вторгается в сложнейшую область
исследования, связанную с описанием мира и созданием средств такого описания… <…>
Хотя область К.Л. еще окончательно не сложилась…, уже сегодня в ней выделились, с одной стороны, многочисленные течения, характеризующиеся своей общей когнитивной организацией… и демонстрирующие проекты разных типов когнитивных грамматик, когнитивных
исследований дискурса, когнитивных лексикологии и т.п. С другой стороны, в активно разрабатываемой области семантики предлагаются разные варианты когнитивных ее версий – прототипическая семантика, концептуальная семантика, фреймовая семантика и др. могут
считаться ее интересными разновидностями… Наконец, можно выделить целый цикл лингвистических проблем, получающих новое освещение и новое решение в силу их освещения с когнитивной точки зрения. Это прежде всего проблемы категоризации и концептуализации,
рассматриваемые в многочисленных публикациях…; проблемы языковой картины мира; проблемы соотнесения языковых структур с когнитивными; проблемы частей речи и т.п. – все то, с
чем связано освещение ментальных репрезентаций и их языковых «привязок» (коррелятивных
им языковых форм). Важно также отметить, что поскольку репрезентации обычно считаются
единицами символическими (стоящими взамен чего-то другого), когнитивная лингвистика
35
имеет немало точек соприкосновения с семиотикой, а часть возникающих в этой связи проблем
(иконичности и индексальности знаков, соотношения тел знаков с теми концептами, передаче
которых эти тела служат, различий в типах знаков, зависящих от их протяженности и уровня и
т.п.) затрагивают интересы обеих наук и могут быть решены лишь на их стыке…
О разграничении областей когнитивной психологии и когнитивной лингвистики…; учитывая и то, что если К.П. занимается всеми когнитивными способностями человека и их взаимодействием, а К.Л. – только такой когнитивной способностью, как язык, последняя все равно
связана с К.П., описывающей интеракцию разных когнитивных способностей в разных типах
деятельности человека (прежде всего – в коммуникативной).
Из словарной статьи: Когниция // Кубрякова Е.С., Демьянков В.З., Панкрац
Ю.Г., Лузина Л.Г. Краткий словарь когнитивных терминов / Под ред. Е.С. Кубряковой. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1996. С. 81–84.
КОГНИЦИЯ… – центральное понятие когнитивной науки, достаточно трудное для русского перевода и потому сохраняемое нами в траслитерированной форме для подчеркивания
этого своеобразия; причудливо сочетающее в себе значения двух латинских терминов – cognitio
и cogitatio – оно передает смыслы «познание», «познавание» (т.е. фиксируя как процесс приобретения знаний и опыта, так и его результаты), а также «мышление», «размышление».
Чаще всего оно обозначает познавательный процесс или же совокупность психических
(ментальных, мыслительных) процессов – восприятия мира, простого наблюдения за окружающим, категоризации, мышления, речи и пр., служащих обработке и переработке информации,
поступающей к человеку либо извне по разным чувственно-перцептуальным каналам, либо уже
интериоризированной и реинтерпретируемой человеком. К. ярко отражает сущность homo sapiens’a и его интеракцию, взаимодействие со средой, направленные на выживание человека, совершенствование его приспособления к природе, познание мира и т.п. К. есть проявление умственных, интеллектуальных способностей человека и включает осознание самого себя, оценку
самого себя и окружающего мира, построение особой картины мира – всего того, что составляет основу для рационального и осмысленного поведения человека.
Термин К. относится ко всем процессам, в ходе которых сенсорные данные, выступающие
в качестве сигналов информации, данные «на входе», трансформируются, поступая для их переработки центральной нервной системой, мозгом, преобразуются в виде ментальных репрезентаций разного типа (образов, пропозиций, фреймов, скриптов, сценариев и т.п.) и удерживаются при необходимости в памяти человека, с тем чтобы их можно было извлечь и снова
пустить в работу. В качестве когнитивных (когниции) рассматриваются не только процессы
«высшего порядка» – мышление и речь, – но и процессы перцептуального, сенсомоторного
опыта, происходящего в актах простого соприкосновения с миром…В этом смысле К. соответствует как осознанным и специально протекающим процессам научного познания мира, так и
простому (и иногда – неосознанному, подсознательному) постижению окружающей человека
действительности. <…>
Чрезвычайно распространено также определение К. как вычисления (computation), как особого случая обработки информации в символах, заключающейся, собственно, в ее преобразовании и трансформации из одного вида в другой – в другом коде, в иной структурации, что и переводит К. в иную плоскость, связывая ее изучение с вопросами о том, какие именно типы информации перерабатываются разумом (mind), в каких типах процессов это происходит, с какими средствами передачи информации это сопряжено и, наконец, с вопросом о том, какой из типов информации (знаковый, символический, индексальный, иконический и т.п.) оказывается
при этом самым главным…
Хотя единой теории К. еще не существует…, предпосылки ее постепенно складываются и
вырисовываются…
Разные дисциплины в составе когнитивной науки и/или относящиеся к когнитивным
наукам занимаются разными аспектами К. и теми формами, которые принимают связанные с
нею процессы и их результаты: лингвистика, например, занимается языковыми системами знаний; философия – общими проблемами К. и методологией познавательных процессов – проблемами роста и прогресса знания; нейронауки изучают биологические основания К. и тех фи36
зиологических ограничений, который наложены на протекающие в человеческом мозгу процессы и т.п.; психология вырабатывает прежде всего экспериментальные методы и приемы изучения К. как особой когнитивной системы со своей «архитектурой» (т.е. единицами в виде ментальных репрезентаций разного типа и широким кругом разнообразных операций, или процедур манипулирования ими); такие механизмы, как индукция, дедукция, инференция и пр. тоже связываются со строением К, как выполняющей также функцию хранения знаний и ассоциативного связывания знаний в памяти… <…>
К когнитивным способностям относят обычно способность говорить, что считается отличительной характеристикой человека в отличие не только от животных, но и от машины…, а
также способность учиться и обучаться, решать проблемы, рассуждать, делать умозаключения
и приходить к неким выводным данным (см.), планировать действия и вообще поступать интенционально (намеренно), запоминать, воображать, фантазировать и т.п., не говоря уж о таких
способностях, как видеть, слышать, осязать и обонять, двигаться по собственной воле и т.д.
К. неразрывно связана с языком не потому, что она обязательно протекает в языковой форме, но потому, что мы можем рассуждать о ней только с помощью языка; точно так же не обязательно считать, что все результаты К. обладают языковой формой – все артефакты можно
считать ее итогом, но с появлением языка и с возможностью передачи опыта с его помощью
жизнь человека и его К. радикально изменились по своему характеру. Считается поэтому, что
К. лучше всего изучать, исследуя язык. Полагая, что К. = когнитивной обработке информации,
К. можно исследовать, исследуя процесс обработки информации языковой.
В настоящее время многие когнитологи считают, что К. – это сокращенное обозначение
для понятия когнитивной обработки и переработки информации, но если раньше к этому добавляли, что этот процесс заключается только в достижении знания в виде репрезентаций и манипуляций с ними, то сегодня К. не сводят исключительно в этим операциям и ее исследование
приобретает более широкий характер. К тому же к изучению К. сегодня считают необходимым
привлекать факторы эволюции человека, факторы культурологического порядка, социальных
отношений и т.п. <…>
Примерно четверть века тому назад У.Найссер пытался определить К. как охватывающую
«все процессы, с помощью которых сенсорные данные на входе преобразуются, редуцируются,
развиваются, запоминаются, вспоминаются и используются»…, и хотя в общем эта дефиниция
верна и сегодня, многое в ней как бы не упомянуто и упущено или не учтено. Как он подчеркивает сегодня, все названные процессы познания действительно протекают в голове человека, но
ранее недостаточно принимали во внимание, что все процессы протекают в определенном социальном контексте и тесно связаны с реальными потребностями человека и его взаимодействием со средой…
Соответственно, в исследовании К. наметились следующие проблемы:
1 – какие поведенческие процессы связаны с когницией и характеризуют все ее аспекты,
начиная от обработки сенсорного сигнала до сложнейших процессов решения проблем (ср. понятие ситуативно обусловленной К. или анализ роли эмоций в когниции…);
2 – как организовано знание и в виде каких систем его можно представить, к каким результатом и оппозициям приводит К.? Ср., с одной стороны, различение декларативного и процедурного знания, или «знания, что» в отличие от «знания, как»: ср. также К. в прямом и непосредственном восприятии, не требующую ментальных репрезентаций, но предполагающую
осознание того, где человек находится, что его окружает, в какой среде он действует и т.п., в
отличие от более сложной системы обработки информации с идентификацией объектов, их
сравнением и пр., что требует ментальные репрезентации…;
3 – какие модели могут быть предложены для объяснения К. и какие новые методики предлагаются для этого (ср.. например, коннекционистские модели или гибридные интерактивноконнекционистские методики);
4 – исследование К. и как формируемой, и как формирующей миропонимание силы, ее
многофункционального характера, ее связанности с волей и творческой активностью человека,
ее исторического преобразования и ее эволюции как в онтогенезе, так и в реальном времени
жизни человека…
37
ЭВРИСТИКИ АНТИНОМИЙ И МОДЕЛЕЙ
СЕМАНТИЧЕСКОЙ ПАМЯТИ
(Ориентировочный текст лекции)
Науки, как и люди, развиваются не только в сосредоточенном размышлении
наедине с собой, но и во взаимообмене идеями, понятиями, конкретным методологическим инструментарием. Нередко в результате появляются междисциплинарные отпрыски – новые области знания, родословные которых с достоверностью и не определишь. Скажем, синергетика – дитя современного естествознания или первоначального
христианства? Информатика – плод кибернетики, лингвистики или библиографии?
Предметом данной статьи является центральный элемент триады феноменов, которые в последние годы приобрели статус междисциплинарных, – культура, память,
текст.
Культура и текст в конечном счете могут быть определены через память:
 культура – это (1) память, (2) совокупность текстов;
 текст – это (1) носитель памяти, (2) культура воплощенная.
Память в рамках данной триады выступает как единица базовая, семантически нечленимая. Следовательно, наши представления о культуре и тексте опосредованы
представлениями о памяти.
Какая из наук имеет своим специальным предметом память в рассматриваемом
«самом широком смысле»? Культурология, филология или психология? В филологии и
культурологии ситуация двойственная: с одной стороны, специального инструментария для исследования феномена памяти вроде бы нет, – с другой, весь их инструментарий связан с исследованием именно памяти (ибо текст/культура – не что иное, как память).
Специально памятью занимается когнитивная психология; и вопрос о том, насколько продуктивны для смежных гуманитарных наук развиваемые в ее рамках представления о памяти, заслуживает внимания.
В психологической литературе память определяется через идентификатор опыт
(информация, «след»):
1) статически – как «...хранилище “следов”, в котором находится информация и из
которого ее после длительного хранения можно извлечь»42;
2) динамически – как форма психического отражения действительности или как
когнитивный процесс, состоящий в закреплении, сохранении, воспроизведении
(восстановлении) и забывании приобретенного опыта.
С точки зрения психофизиологии, «хранилищами следов опыта» являются нейронные сети; с точки зрения филологии – во-первых, система естественного языка, вовторых, тексты на естественном языке; с точки зрения культурологии – «тексты» на
любом из культурных кодов (в том числе, например, на языке музыки или архитектуры,
этикета или традиций застолья).
42
Хофман И. Активная память: Экспериментальные исследования и теории человеческой памяти. М.:
Прогресс, 1986. С. 12.
38
Что значит «извлечь» из «хранилища следов опыта» какую либо информацию?
С точки зрения филологической, обратиться (1) к системе языка в целях кодирования сообщения или (2) к тексту с целью его декодирования (понимания и интерпретации).
В каждом из этих случаев итог продуктивной либо рецептивной деятельности
(текст, созданный в результате кодирования сообщения, или понимание/интерпретация,
полученные в результате декодирования текста) зависит от «черного ящика антиномий», – от ряда выборов, которые по преимуществу неосознанно делаются продуцентом/реципиентом сообщения.
Фиксация исследовательского внимания на антиномичной природе филологических
феноменов приводит к первому ряду эвристик памяти.
Как известно, по своей природе антиномичны и система (естественного) языка в
целом, и каждый отдельный знак, и текст (понимаемый как предельно объемный знак).
Для системы, знака и текста разные антиномии существенны в разной степени. В частности, если для системы весьма значимы антиномии узуального и потенциального,
синхронии и диахронии, статики и динамики, для знака – антиномии содержания и выражения (антиномия асимметричности), индивидуального и социального, то для текста
– антиномии говорящего и слушающего, кода и текста, информативного и экспрессивного, когнитивного и коммуникативного.
Проблема понимания текста (то есть проблема его декодирования как «хранилища
следов опыта») в контексте разных антиномий получает конкретизации, связанные с
разными психолингвистическими измерениями сознания и разными стратегиями извлечения содержания (стратегиями «восстановления опыта»).
Так, антиномия синхронии и диахронии предполагает формулировку проблемы понимания текста – как проблемы различий в восприятии текста во время его написания
(издания) и в последующие периоды бытования текста в культуре 43; антиномия индивидуального и социального, как один из компонентов методологического фундамента
теории языковой личности, вынуждает выявлять в тексте индивидуальноспецифическое в оппозиции социально-повторяющемуся; антиномия информативного
и экспрессивного обусловливает множество специфических трудностей в интерпретации поэтического текста (примером может служить задача интерпретации «чувствообразов» медитативной лирики) и т.д.
Второй ряд эвристик основывается на внутренних свойствах основных моделей семантической памяти. По данным когнитивной психологии44, хорошо соотносящихся с
филологическими представлениями, целесообразно различать следующие пять моделей, которые перечислим в порядке возрастания сложности:
1) «цепочки», которые отражают отношения «выводимости» одного значения из
другого или их «следования» друг за другом, например, в процедурах транс-
43
Блестящий анализ этой проблемы представлен в работе: Караулов Ю.Н. Словарь Пушкина и эволюция
русской языковой способности. М.: Наука, 1992.
44
См.: Величковский Б.М. Современная когнитивная психология. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1982. С. 186.
39
формационного анализа синтаксических конструкций, в анализе и синтезе словообразовательных цепочек, типа шить → вышить → вышивать → вышивка;
2) «деревья», которые строятся на пошаговой идентификации значения на основе
бинарных оппозиций; например, в лингвистике эта модель лежит в основе фонематической систематики (глухие – звонкие, мягкие – твердые, передне-,
средне-, заднеязычные и т.д.);
3) «облака», или кластеры (теоретико-множественная модель семантической памяти), где значение трактуется как совокупность задаваемых извне (то есть известных субъекту и признаваемых им значимыми) категорий, лежащих в фундаменте категоризации как основного познавательного процесса45 и последующей классификации;
4) «пространства», где значение понимается как пучок семантических признаков,
задаваемых устройством этого пространства46;
5) «сети», где значение трактуется как совокупность связей с другими единицами,
в частности, в интерпретации многозначности слова как парадигмосинтагматического явления (значение обусловлено контекстом употребления), в
понятии ассоциативного значения и т.д.
Каждая из этих моделей, представляя определенный способ структурации мира,
имплицирована в системе языка и реализуется в речевых произведениях, то есть может
использоваться как рабочий инструмент исследования и языкового сознания, и речевой
деятельности. При этом, по справедливому замечанию Т.В. Цивьян, полезно иметь в
виду, что «…в своей творящей, активной роли Слово воспринимается как речь , как
произнесение (parole, performance), в то время как яз ык (langue, competence) остается
несколько в стороне. Между тем основные творческие потенции заключены в языке как
таковом, с его принципиальной беспредельностью…»47.
Эти «творческие потенции» связаны как с отдельными элементами, так и со структурой системы языка – в ее относительной обособленности от содержания отдельных
элементов. Несистематизированный (неструктурированный) набор элементов, несистематизированная информация лишена смысла. Структуризация ведет к появлению
смысла, причем один и тот же набор элементов, по-разному структурированный, имеет
разный смысл. Не существует двух людей, которые организовали бы одну и ту же информацию одинаковым способом. Каждый систематизирует информацию в соответствии со своими целями и своим когнитивным стилем. Модели семантической памяти
целесообразно рассматривать как основополагающие методики систематизации информации.
Филологические понятия, отражающие (эвристически развивающие) модель «облака», – это прежде всего понятия семантического поля, тематической группы (тематического поля) и их импликаты (лексико-семантическая группа, синонимикоантонимическая парадигма, морфосемантическая группировка и т.п.).
45
См.: Брунер Дж. Психология познания. М.: Прогресс, 1977.
См.: Петренко В.Ф. Психосемантика сознания. М.: Изд-во Моск. ун-та, 1988.
47
Цивьян Т.В. Лингвистические основы балканской модели мира. М.: Наука, 1990. С. 27.
46
40
Модель «пространства» лежит в основе процедур субъективно-значимой интерпретации любого текста; например, организация «пространства интерпретации» художественных произведений на основе параметров «эпическое – лирическое» позволяет понять жанровую природу, с одной стороны, «Мертвых душ» как поэмы, с другой – «Евгения Онегина» как романа.
Модель «сети» носит интегральный характер; все предыдущие модели можно рассматривать как «вложенные» в сеть или реализованные на (в) ней: например, Интернет,
организованный по принципу нейронной сети, не только создает разнообразные «облака» (информационные поля), но и «пространства» (структуры интерпретации).
«Цепочки» и «деревья», как наиболее простые способы организации семантической
памяти, неизбежно оказываются и «наиболее всепроникающими», они участвуют практически во всех когнитивных процессах и связанных с ними феноменах человеческой
деятельности.
По своему онтологическому статусу, каждая из моделей памяти носит не только
статический, но и динамический характер: не только упорядочивает накопленный
опыт, но является «управляющим фактором» личной истории человека, истории народа
и государства.
С точки зрения «практической эпистемологии», каждая из моделей памяти может
использоваться в роли эвристического средства для решения различных проблем, с которыми сталкиваются не только гуманитарные, но и любые другие области знания и
практики.
Кратко охарактеризуем сущность и эвристический потенциал самой, на первый
взгляд, «простой» модели – потенциал «цепочек».
Модель «цепочки» отражает представление о линейной последовательности дискретных феноменов:
→ •1 → •2 → •3 … → •i …
В обиходе этой модели соответствует, к примеру, план работ на день («порядок
дел»), маршрут («откуда куда»), список покупок. В случае функционально-смысловых
типов речи: повествование – это цепочка событий (Пришел, увидел, победил…), описание – элементы объекта и их свойства (глаза карие, волосы черные с проседью…), рассуждение – логические шаги (вопрос – гипотеза – доказательство или опровержение).
«Цепочечные» модели составляют когнитивную основу принятой системы обучения: например, в школьной математике решение задачи в конечном счете предстает в
виде цепочки преобразований, в лингвистике размышление над языковым явлением
воплощается в «грамматический разбор», который выполняется по строго определенной схеме, обучение сочинению предполагает составление линейных «планов» (о чем в
каком порядке говорить), в литературоведении на основе «цепочек» вводится понятие о
фабуле как событийной основе произведения и сюжете как закономерной связи событий и т.д. Само образование трактуется как (в идеале) поступательное восходящее линейное движение, что находит выражение в таких устойчивых метафорах перемещения
41
в пространстве и времени, как старт обучения, идет процесс обучения, вести корабль
воспитания, тернистый путь, ускорить становление навыков и др.48.
Это представление целесообразно, но примитивно. Для характеристики того же образования пользуются и метафорами типа блуждание в потемках, хождение по лабиринту, которые отражают уже не линейный, а зигзагообразный или даже «возвратнопоступательный» характер движения: как «от начала к концу», так и «к началу от конца» (от ответа к решению, от результата к процессу).
«Цепочки» фиксируют наивное первичное представление о временных и причинных зависимостях как симметричных последовательностях, отражающих логику идущих «одно за другим» событий:
T0
D0 / C0
T0 / T1
→•
D1 / C1
T1 / T2
→•
D2 / C2
T2 / T3
→•
D3 / C3
Ti / Tj
→•
Di / Cj
…
Время (T)
…
Причина (D) / Следствие (C)
Настоящее как «точка перехода» из одного момента времени в другой (T0 / T1…)
наивно-бессознательно воспринимается и как точка превращения причины в следствие
(D1 / C1…), которое, в свою очередь, обусловливает следующую причину.
Наивный параллелизм временнóго и причинно-следственного лежит в основе логической ошибки, которая фиксирована в классическом латинском речении Post hoc, ergo
propter hoc ‘После этого, следовательно, по причине этого’ и в антонимичном ему Post
et non propter ‘После, но не вследствие’.
Детерминизм как одно из оснований онтологии, как представление о закономерной
и необходимой зависимости явлений от порождающих их факторов, коренится в наивном темпорально-каузальном параллелизме – понятийно фиксирует зависимость настоящего от прошлого, что отражено и во внутренней форме этимона, основывающегося
на пространственной метафоре: детерминировать ‘определять, обусловливать, быть
причиной, основанием чего-л.’ – из лат. determinare ‘отграничивать, отделять; расчленять’ < de… ‘из; от; с’ + terminare ‘размежевывать, отмежевывать; ограничивать, замыкать > завершать, оканчивать’ < terminus ‘пограничный камень, межевой знак > окончание, конец’.
Взгляд с позиций прямолинейного детерминизма49 слеп, поскольку обращен в прошлое; это взгляд человека, идущего задом наперед и взирающего только на пройденное. Семантический ассонант детерминизма – эволюция, этимологическая внутренняя
форма которого также связана с «разверткой» наличного (то есть сложившегося к
настоящему моменту в прошлом) состояния: лат. evolutio ‘развёртывание (свитка), раскрывание (книги) > чтение’ – от evolvere ‘разворачивать, раскатывать, развертывать >
48
См.: Кабаченко Е.Г. Метафорическое моделирование базисных концептов педагогического дискурса:
Дис. … канд. филол. н. Екатеринбург, 2007. С. 58-64.
49
Его ограниченность преодолевается в неодетерминизме, ср.: Можейко М.А. Неодетерминизм // Новейший философский словарь: 2-е изд. / Сост. и гл. науч. ред. А.А. Грицанов. Мн.: Интерпрессервис;
Книжный Дом, 2001. С. 675–681.
42
излагать, изъяснять > развивать; обдумывать’ < e-/ex- ‘из’ + volvere ‘катать, катить;
вращать > разворачивать (для чтения) > читать’.
Представлению о причинной обусловленности настоящего прошлым противостоят
аксиологические и телеологические воззрения, суть которых – в «продиктованности»
настоящего «образом (возможного) будущего», что фиксируется семантикой и этимологической внутренней формой сущ. провидение – из лат. providentia ‘предвидение;
предусмотрительность; заботливость’ < providens, providentis ‘предусмотрительный,
осторожный’ < providere ‘раньше увидеть, издали завидеть > предвидеть; заранее заботиться’ < pro... ‘вперед’ + videre ‘видеть, смотреть’. Телеологически (провиденциально)
«цепочка памяти» может быть обобщенно представлена так:
…→ •1 → •2 → •3 … → •i …
«образ
будущего»
Сущ. провидение в русском языке является омографом: провúдение, по этимологической внутренней форме, – «вúдение наперед», в словарном определении – «мысленное представление себе будущего; предвидение»50, т.е. «мыслеобраз» возможного будущего, руководящий эволюцией настоящего. Провидéние – «…высшая божественная
сила, направляющая судьбы людей и всего мира к благу»51. Соответственно, провиденциализм – воззрение, которое течение событий объясняет волей провидéния как некоей
надчеловеческой силы.
Семантический ассонант провúдения / провидéния – прогресс ‘переход на более высокую ступень развития’, с той же приставкой про- и исходным глаголом gradi ‘шагать,
продвигаться’. Рассматривая взаимосвязь этих понятий, С.Н. Булгаков подытожил:
«Рядом с понятием эволюции, бесцельного и бессмысленного развития, создается понятие прогресса, эволюции телеологической, в которой причинность и постепенное
раскрытие цели этой эволюции совпадают до полного отожествления…»52.
В качестве «провиденциального регулятора» личной и общенародной истории выступают ценности, которыми руководствуется отдельный человек или общество в целом. В аксиологии ценности определяются как «смыслообразующие основания человеческого бытия, задающие направленность и мотивированность человеческой жизни,
деятельности и конкретным деяниям и поступкам»53.
Внутренняя форма основополагающего аксиологического термина ценности может
вводить в заблуждение. Философская традиция вслед за Кантом, последовательно рассмотревшим «составляющие разума» в «Критике чистого разума», «Критике практиче50
Словарь русского языка: В 4-х т. / Под ред. А.П. Евгеньевой. Т. 3. М.: Русский язык, 1984. С. 470.
Там же.
52
Булгаков С.Н. Основные проблемы теории прогресса // Булгаков С.Н. Сочинения: В 2 т. Т. 2. Избранные статьи. М.: Наука, 1993. С. 54.
53
Абушенко В.Л. Аксиология // Новейший философский словарь: 2-е изд. Мн.: Интерпрессервис; Книжный Дом, 2001. С. 25.
51
43
ского разума» и «Критике способности суждения», признает онтологический статус
трех абсолютных ценностей – морали, искусства и познания, основывающихся на разных способностях разума: «…познание – это синтез чувственного опыта и понятий, эстетическая оценка – целостное видение мира, а суть этического – категорический императив, требующий специфического опыта свободы»54. Как подчеркивал С.Н. Булгаков55, все великие философские системы XIX века, вышедшие из Канта, искали высшее
начало и смысл бытия не только в причинных связях этого бытия с прошлым, с историей, но и в телеологии как учении о целях существования, то есть в том, что связано с
«чаемым будущим»: Фихте рассматривал мир как царство нравственных целей, образующих в совокупности нравственный миропорядок, Шеллинг считал его, сверх того,
произведением искусства, а Гегель видел в нем развитие абсолютного разума. Классик
русской религиозной философии В.С. Соловьев полагал абсолютным началом мира (то
есть абсолютной первичной ценностью и одновременно абсолютной телеологической
целью) любовь и благость Бога.
Интуиции наивного сознания вполне соответствуют этим философским представлениям (по крайней мере, любовь чаема всеми) и оказываются тем самым в противоречии с внутренней формой сущ. ценность, которая отсылает к представлению о цене
(стоимости, деньгах). Так, Малый академический словарь в дереве значений сущ. ценность на первое место помещает толкование с опорной семой ‘деньги’, на третье –
‘стоимость’: «1. Выраженная в деньгах стоимость чего-л., цена. <…> 2. Важность, значимость чего-л. <…> 3. То, что имеет высокую стоимость, ценный предмет»56. Словарь
Ожегова еще прямолинейнее соотносит ценность с деньгами: «2. Цена (в знач.), стоимость. Картина большой ценности. 3. чего. Важность, значение. В чём ц. этого предложения? Большая ц. работы. 4. обычно мн. Ценный предмет, явление»57. Ассоциативные данные подтверждают: обиходное языковое сознание русских соотносит концепт «ценность» в первую очередь с деньгами: «Ценность: золото 12; деньги 7; жизнь
6; большая, бумаги, огромная 3; алмаз, бумаг, великая, вещи, картина, реликвия, украшение 2…»58. Такое восприятие семантики ценности отнюдь не ново для русского языкового сознания, ср. у Даля: «Ценность… свойство по прлг. По ценности книг, не могу
запастись ими», соответственно: «Ценный, дорогой стóя(ю)щий много, что в цене.
Это вещь ценная, на охотника и знатока. Ценные каменья…»59, – в соответствии с семантикой сущ. цена: «1) “покупная” (продажная) стоимость товара в денежных единицах”; 2) перен. “важность, значимость чего-л.”»60.
54
Марков Б.В. Философская антропология: Очерки истории и теории. СПб.: Изд. «Лань», 1997. С. 311.
Булгаков С.Н. Основные проблемы теории прогресса // Булгаков С.Н. Сочинения: В 2 т. Т. 2. Избранные статьи. М.: Наука, 1993. С. 53.
56
Словарь русского языка: В 4 т. / Под ред. А.П. Евгеньевой. Т. 4. М.: Русский язык, 1984. С. 640.
57
Ожегов С.И., Шведова Н.Ю. Толковый словарь русского языка. М.: Азбуковник, 1997. С. 873.
58
Русский ассоциативный словарь. В 2 т. Т. 1. От стимула к реакции / Ю.Н. Караулов, Г.А. Черкасова и
др. М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство АСТ», 2002. С. 714.
59
Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: В 4 т. Т. 4. М.: Рус. яз., 1999. С. 578.
60
Черных П.Я. Историко-этимологический словарь современного русского языка: В 2 т. Т. 2. М.: Рус. яз.,
2001. С. 365.
55
44
Разумеется, эти лексикографические факты не могут рассматриваться как свидетельство того, что для русского языкового сознания ценности ассоциируются прежде
всего с деньгами. Цена – сущ. с общеиндоевропейским корнем, и сема ‘платить’ является этимологически исходной61 (ср., например, др.-гр. τίμή (timē) ‘1) цена; плата; 2)
штраф, пеня, возмездие; 3) честь, почтение, уважение’62).
В русском менталитете деньги никогда не были главным. Энергично об этой нашей
особенности сказал Ю.С. Степанов: «Мы живем в стране, где бесплатная трудовая
услуга вдове, старику, больному все еще, слава богу, считается нормой. Мы выезжаем
(на время или навсегда) в другие страны, где бесплатная трудовая услуга вдове, старику, больному считается странностью или глупостью. В таком отношении к деньгам –
константа русского национального характера… Неважно, узаконена ли она обычаем,
как в крестьянской общине-мiре, провозглашена ли святителем, как в учении о “нестяжательстве” Нила Сорского (ок. 1433–1508), или просто “так положено”. И вместе с
тем, в таком “нестяжательном” отношении к деньгам – одна из самых отчетливых духовных границ русской культуры»63.
Использование сущ. ценности в качестве базового аксиологического термина обусловлено отсутствием в современном русском языке лексемы с основным значением
‘важность, значимость чего-л.’; очевидно пригодное для терминологизации в аксиологии сущ. значимость уже «занято» в терминосистеме лингвистики. Было бы логично в
качестве основного термина использовать лексему с тем же греческим корнем, который
положен в основу именования науки аксиологии – άξία (axia) ‘цена, стоимость > достоинство, заслуга’, но это едва ли возможно, поскольку лучший из «претендентов» – сущ.
аксиома давно используется в ином значении.
А ведь и этимологическая внутренняя форма сущ. аксиома, и его семантика как современного общенаучного термина как нельзя лучше отражают логику науки аксиологии, ср.: др.-гр. άξίωμα (axiōma) ‘достоинство, почет, уважение, честь, авторитет > требование, желание, воля, решение > аксиома как положение, не требующее доказательств’ – от axioō ‘считать достойным’ < axios ‘достойный’ < axia ‘цена, заслуга’.
Модель «цепочки», как мы уже отметили выше, эвристически ценна не только для
философии и психологии, но и для других сфер гуманитарного знания и практики –
например, для целей филологической интерпретации художественных текстов и лингвокогнитивных феноменов.
«Настоящего нет, ибо я не умею быть вечно счастливым…» – пишет современный
поэт-метареалист Иван Жданов, развивая фаустовскую тему «неостановимого мгновенья». Настоящее – лишь «место встречи» прошлого с будущим, оно детерминировано
прошлым и предустанавливается из будущего. Детерминизм и провиденциализм находятся в отношениях причинно-каузальной антиномии: то, что делается сейчас, с одной
стороны, происходит потому что, с другой – для того чтобы, – смысл происходящего
зависит от направления взгляда.
61
Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: В 4 т.Т. 4. М.: Прогресс, 1987. С. 298.
Вейсман А.Д. Греческо-русский словарь / Репринт V-го изд. 1899 г. М., 1991. Стлб. 1244.
63
Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры. 2-е изд. М.: Академический Проект, 2001. С. 560.
62
45
Тема 4
Прагмалингвистика
Основные вопросы:
1. Проблемы взаимодействия говорящего и слушающего в рамках речевого акта.
2. Проблемы взаимодействия языковой системы и среды.
3. Позиции говорящего в отборе речевых ресурсов.
Материалы для самостоятельной работы
Из словарной статьи: Арутюнова Н.Д. Прагматика // Языкознание: Большой
энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. – 2-е изд. М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. С. 39064.
Прагматика (от греч. от prágma, род. п. prágmatos – дело, действие) – область исследований в семиотике и языкознании, в которой изучается функционирование языковых знаков в
речи. <…>
Лингвистическая прагматика не имеет четких контуров, в нее включается комплекс вопросов, связанных с говорящим субъектом, адресатом, их взаимодействием в коммуникации, ситуацией общения.
В связи с с у б ъ е к т о м р е ч и изучаются:
1) явные и скрытые цели высказывания («иллокутивные силы», по Остину), напр., сообщение некоторой информации или мнения, вопрос, приказ, просьба, совет, обещание, извинение,
приветствие, жалоба и т. п.;
2) речевая тактика и типы речевого поведения;
3) правила разговора, подчиненные т.наз. принципу сотрудничества, рекомендующему
строить речевое общение в соответствии с принятой целью и направлением разговора, напр.,
адекватно нормировать сообщаемую информацию (максима количества), сообщать только истинную информацию и обоснованные оценки (максима качества), делать сообщение релевантным относительно темы разговора (максима отношения), делать речь ясной, недвусмысленной
и последовательной (максимы манеры речи); эти правила, сформулированные Грайсом, получили название конверсационных максим или максим ведения разговора;
4) установка говорящего, или прагматическое значение высказывания: косвенные смыслы
высказывания, намеки, иносказание, обиняки и т.п.;
5) референция говорящего, т.е. отнесение языковых выражений к предметам действительности, вытекающее из намерения говорящего;
6) прагматические. пресуппозиции: оценка говорящим общего фонда знаний, конкретной
информированности, интересов, мнений и взглядов, психологического состояния, особенностей
характера и способности понимания адресата;
7) отношение говорящего к тому, что он сообщает: а) оценка содержания высказывания
(его истинность или ложность, ирония, многозначительность, несерьезность и пр.), б) введение
в фокус интереса одного из тех лиц, о которых говорящий ведет речь, или э м п а т и я (термин
С. Куно), в) организация высказывания в соответствии с тем, чему в сообщении придается
наибольшее значение.
В с в я з и с а д р е с а т о м р е ч и изучаются:
1) интерпретация речи, в том числе правила вывода косвенных и скрытых смыслов из прямого значения высказывания; в этих правилах учитывается контекст, прагматическая ситуация
и пресуппозиции, а также цели, с которыми говорящий может сознательно отступать от принятых максим общения (напр., нарушать принцип релевантности, сообщать очевидные адресату
вещи и т.п.);
64
Техническое оформление цитированного текста для удобства восприятия мною изменено. – В.В.
46
2) воздействие высказывания на адресата (перлокутивный эффект, по Остину): расширение
информированности адресата; изменения в эмоциональном состоянии, взглядах и оценках адресата; влияние на совершаемые им действия; эстетический эффект и т.п.;
3) типы речевого реагирования на полученный стимул (прямые и косвенные реакции,
напр., способы уклонения от прямого ответа на вопрос).
В связи с о т н о ш е н и я м и м е ж д у у ч а с т н и к а м и к о м м у н и к а ц и и изучаются:
1) формы речевого общения (информативный диалог, дружеская беседа, спор, ссора и т.п.);
2) социально-этикетная сторона речи (формы обращения, стиль общения);
3) соотношение между участниками коммуникации в тех или иных речевых актах (ср.
просьбу и приказ).
В связи с с и т у а ц и е й о б щ е н и я изучаются:
1) интерпретация дейктических знаков («здесь», «сейчас», «этот» и т.п.), а также индексальных компонентов в значении слов (ср. указание на пространственную ориентацию в глаголах типа «приходить», «подходить» и т.п.);
2) влияние речевой ситуации на тематику и формы коммуникации (ср. типичные темы и
формы разговоров в гостях, на банкетах, в больницах, в приемных врачей и адвокатов и т.п.).
Прагматика изучает речь также в рамках обшей теории человеческой деятельности (см.
Психолингвистика). Так. Остином был выделен класс так называемых п е р ф о р м а т н в н ы х
в ы с к а з ы в а н и й (см. Перформатив).
В автоматическом анализе текста энциклопедическая информация, в том числе прагматические данные, организуется в форме сценариев или «фреймов» (термин М. Минского), моделирующих знание о типичных ситуациях и позволяющих правильно интерпретировать содержание текста. Прагматические сведения используются также в информационно-поисковых
диалоговых (интерактивных) системах. Категории прагматики вошли в ряд философских логик,
предполагающих учет пропозициональных установок (логика оценок, логика практического
рассуждения и др.).
Выдвинув в качестве объединяющего принцип употребления языка говорящими в коммуникативных ситуациях и прагматической. компетенции говорящих, прагматика охватила многие проблемы, имеющие длительную историю изучения в рамках риторики и стилистики, коммуникативного синтаксиса, теории и типологии речи и речевой деятельности, теории коммуникации и функциональных стилей, социолингвистики, психолингвистики, теории дискурса и др.,
с которыми прагматика имеет обширные области пересечения исследовательских интересов.
Из словарной статьи: Арутюнова Н.Д. Речевой акт // Языкознание: Большой
энциклопедический словарь / Гл. ред. В.Н. Ярцева. – 2-е изд. М.: Большая Российская энциклопедия, 1998. С. 412–41365.
Речевой акт – целенаправленное речевое действие, совершаемое в соответствии с принципами и правилами речевого поведения, принятыми в данном обществе; единица нормативного
социоречевого поведения, рассматриваемая в рамках прагматической (см. Прагматика) ситуации. Основными чертами Р.а. являются: намеренность (интенциональность), целеустремленность и конвенциоиальность. Р.а. всегда соотнесены с лицом говорящего. Последовательность Р.а. создает дискурс.
К Р.а. обращались исследователи, анализирующие речь в контексте жизни и жизнедеятельности человека и исходящие из того, что «речи… суть действия, происходящие между людьми» (Гегель) (см. Речь, Речевая деятельность, Психолингвистика, Социолингвистика), а также
исследователи обиходной речи и др. форм речевого общения и поведения (см. Диалогическая
речь. Речевой этикет). <…> Основы теории Р.а. были заложены английским философом Дж.
Остином (лекции, 1955; посмертно опубл. в кн. «How to do things with words», 1962). В дальнейшем теория Р.а. развивалась совместными усилиями философов, логиков, лингвистов и
психологов.
В Р.а. участвуют говорящий и адресат, выступающие как носители определенных, согласованных между собой социальных ролей, или функций. Участники Р.а. обладают фондом
65
Техническое оформление цитированного текста для удобства восприятия мною изменено. – В.В.
47
общих речевых навыков (речевой компетенцией), знаний и представлений о мире. В состав
Р.а. входит обстановка речи и тот фрагмент действительности, которого касается его содержание. По Остину, выполнить Р.а. значит:
1) произнести членораздельные звуки, принадлежащие общепонятному языковому коду;
2) построить высказывание из слов данного языка по правилам его грамматики;
3) снабдить высказывание смыслом и референцией, т.е. соотнести с действительностью,
осуществив речение (англ. locution);
4) придать речению целенаправленность, превращающую его в иллокутивный акт (англ.
illocutionary act, т.е. ‘выражение коммуникативной цели в ходе произнесения некоторого высказывания’; термин Остина);
5) вызвать искомые последствия (англ. perlocutiоn), т.е. воздействовать на сознание или
поведение адресата, создать новую ситуацию (напр., объявление войны).
Дж. Р. Сёрл выделяет в Р.а.:
1) акт произнесения (англ. utterance act);
2) пропозициональный акт, осуществляющий референцию и предикацию;
3) иллокутивный акт, реализующий целеустановку говорящего.
Целенаправленность придает Р.а. особую, «действенную» интонацию, отмеченную Бахтиным. Функции Р.а. Остин назвал иллокутивными силами (англ. illocutionary forces), а соответствующие им глаголы иллокутивными (спрашивать, просить, запрещать и т. д.). Понятие иллокутивной силы комплексно. Оно включает наряду с иллокутивной целью, объединяющей Р.а.
в классы (напр., побуждение), ее интенсивность, способ достижения цели, особенности зависимой пропозиции и др. индивидуальные условия употребления конкретных Р.а. (ср. акты
побуждения, требования, совета и пр.). Образующие иллокутивную силу компоненты логически упорядочены…
Некоторые иллокутивные цели могут быть достигнуты мимикой, жестом (см. Жестов языки, Паралингвистика). Однако клятва, обещание и т.п. невозможны без участия речи. Глаголы
клясться, обещать и др. перформативны (см. Перформатив). Др. иллокутивные глаголы
(напр., хвалиться, угрожать, оскорблять) не употребляются перформативно.
Поскольку перлокутивный эффект находится вне собственно Р.а., теория Р.а. сосредоточена на анализе иллокутивных сил, а термины «Р.а.» и «иллокутивный акт» часто употребляются
как синонимы. Наиболее обобщенные иллокутивные цели отлагаются в грамматической структуре предложения (ср. повествовательные, вопросительные, побудительные предложения). Иллокутивные цели играют важную роль в построении диалогической речи, связность которой
обеспечивается их согласованностью: вопрос требует ответа, упрек – оправдания или извинения и т.п.
При классификации Р.а. учитывается иллокутивная цель, психологическое состояние говорящего, направление отношений между пропозициональным содержанием Р.а. и положением
дел в мире, отношение к интересам говорящего и адресата и др. Выделяются следующие основные классы Р.а.:
1) информативные Р.а., сообщения (репрезентативы), напр. «Поезд пришел»;
2) акты побуждения (директивы, прескрипции), напр. «Уйдите!», в том числе. требование
информации, то есть вопрос: «Который час?»;
3) акты принятия обязательств (комиссивы), напр. «Обещаю прийти вовремя»;
4) акты, выражающие эмоциональное состояние (экспрессивы), в том числе формулы социального этикета…, напр. «Извините за беспокойство»;
5) акты-установления (декларации, вердиктивы, оперативы), такие, как назначения на
должность, присвоение имен и званий, вынесение приговора и т.п. <…>
Характеристика Р.а. обычно дается через их сопоставление с пропозицией. Значение Р.а. не
сводится к значению входящего в него пропозиционального содержания. Одна и та же пропозиция способна входить в разные Р.а.: «Я приеду завтра» может быть обещанием, угрозой, сообщением.
Понимание Р.а., обеспечивающее адекватную реакцию, предполагает правильную интерпретацию его иллокутивной силы. Последняя определенным образом взаимодействует с пропозицией, напр., побуждения и обязательства могут включать только пропозиции, относящиеся к
плану будущего. Их цель – создать такое положение вещей, которое соответствовало бы значе48
нию пропозиции. Они направлены от пропозиционального содержания к действительности.
Пропозиции характеризуются условиями истинности, Р. а. – условиями успешности…, несоблюдение которых ведет к иллокутивным неудачам. В одних случаях для эффективности Р.а.
необходима определенная социальная ситуация (приказ, приговор и т. п. имеют силу только в
устах людей, наделенных соответствующими полномочиями и опираются на социальные институты). В других случаях успешность Р.а. зависит от личностных факторов.
Аналогом требования истинности, предъявляемого к суждению (пропозиции), является
требование искренности, удовлетворение которого входит в условия успешности Р.а. Напр.,
обещание действительно тогда, когда говорящий искренне намерен его выполнить и уверен,
что в состоянии это сделать. Условие искренности (доброй воли) связывает Р.а. с намерениями
говорящего, а через них с состояниями его сознания (интенциональными состояниями): просьбы соответствуют желаниям и нуждам говорящего, сообщения – эпистемическим состояниям,
выражения чувств (экспрессивы) – тем или другим эмоциям.
Согласование Р.а. с интенциональными состояниями признается обществом обязательным
для речевых действий. Это подтверждается тем, что высказывания типа «Иван умен, но я так не
считаю» неприемлемы, хотя в них нет явного противоречия. Условия успешности предполагают, что адресат способен опознать иллокутивную силу Р.а., которая должна в нем быть
вербально или невербально (просодически, мимически) выражена. Однако существует большая
категория косвенных Р.а., иллокутивная цель которых присутствует имплицитно и выводится
адресатом благодаря его коммуникативной компетенции. Принцип вежливости, принятый в
речевом общении, требует смягчения побуждений, которые часто бывают косвенными. Напр.,
модализованный вопрос о способности адресата осуществить незатруднительное действие косвенно выражает просьбу: «Ты можешь налить мне чаю?». То же значение получают выражения
желаний: «Я бы хотел побыть один» может означать «Оставь меня одного». Косвенные Р.а.
подвержены конвенционализации: модализованный вопрос почти всегда эквивалентен просьбе.
<…>
Теория Р.а. имеет выходы в логику, когнитивную психологию, лингвистическую философию, философию сознания, теорию коммуникации и моделей общения.
49
Тема 5
Лингвоконцептология и лингвоконцептография
Основные вопросы:
1. Специфика понятия «концепт» в лингвокультурологии.
2. Лингвоконцептология и лингвоконцептография как разделы современной лингвокультурологии.
3. Лингвокультурологический концептуарий.
4. Эволюция русской концептосферы и понятие динамической лингвоконцептологии.
Материалы для самостоятельной работы
(ориентировочный текст лекции)
ЛИНГВОКОНЦЕПТОЛОГИЯ И ЛИНГВОКОНЦЕПТОГРАФИЯ:
АСПЕКТЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
1. Специфика понятия «концепт» в лингвокультурологии
Концепт – явление холистическое, в концептах фиксируются образно-понятийноэмоциональные структуры сознания, составляющие основу картины мира, выступающие в роли мировоззренческого фундамента и регуляторов человеческого поведения. В
этом качестве концепт органично входит в понятийно-терминологический ряд архетип
– концепт – миф – образ – символ, который тесно связан с понятием «языковые значения»: общекатегориальные и частнокатегориальные, лексические, словообразовательные и др. Концепт – сгусток самых разных значений и смыслов – вроде макромолекулы белка, включающей самые различные элементы. И не только смыслов, но и опирающихся на эти смыслы социальных и индивидуальных стереотипов поведения, одежды, питания – в конечном счете всего, что составляет образ жизни, стиль мышления,
своеобразие эмоциональных реакций и состояний. Слова – лишь средство вербализации, языкового опредмечивания концептов, наряду с одеждой и макияжем, интерьером
и музыкой, архитектурой и танцем. Любая семиотическая система – это система
средств опредмечивания концептов как «черных ящиков» сознания, о содержании которых мы можем судить лишь по косвенным данным, по результатам культурносемиотического опредмечивания, поскольку напрямую в содержание сознания не заглянешь.
Таким образом, по онтологическому статусу концепты – феномены не столько языкового сознания, сколько «сознания в целом», их природа холистична – в соответствии
с греческой этимологией этого термина (holos ‘весь, целый’), их развитие определяется
«фактором целостности». Основная тенденция эволюции лингвокультурных концептов
на протяжении всего ХХ столетия – их «расщепление». Многие понятия, используемые
в гуманитарном знании и практике, утратили определенность, используются в статусе
50
лингвокультурных концептов – феноменов, семантика которых по самой своей сути
многопланова, индивидуальна, ситуативно зависима и, как следствие, диффузна, обременена субъективно-произвольными смыслами.
Например, многие политологи считают, что наша страна находится в состоянии
информационно-психологической войны, важнейшее оружие которой – «система символов», утверждаемых в сознании людей с целью их дезориентации, психологического
подчинения, ср.: «Под символом “рынок” СМИ подразумевают: заполненные прилавки,
изобилие самых разнообразных товаров, регулирование цен и услуг конкуренцией, где
выживают лучшие предприятия, возникает стимул к труду – получение прибыли, каждый может найти свою нишу и продать свой труд подороже. Реальное значение символа “рынок” – хаос, нищета, полурабское существование большинства населения. <…>
Под символом “демократия” подразумевают: права и свободы личности, плюрализм
мнений, свободу критиковать Президента. Реальное значение символа “демократия” –
власть денег, нищета населения, рабский труд, авторитарный режим…»66.
С аналогичным «расщеплением» мы сталкиваемся в ситуации «двойных стандартов» в политических отношениях, в последовательном расслоении понятия «культура»:
народная, элитарная, массовая, поп…, арт…, рок…, в феномене «клипового сознания»
в СМИ и т.д., что приводит исследователей к необходимости использовать понятия и
термины типа макроконцепт67, метаконцепт68, суперконцепт69, лингвокультурная доминанта как «система особых концептов, которые раскрывают ценностные приоритеты соответствующей культуры»70, – понятия, акцентирующие иерархическую, полевую
природу концептосферы как системы лингвоконцептуальных полей (а не просто «набора концептов»), наличие различных «прочтений» таких масштабных лингвокультурных
феноменов, как «чужой»71, менеджмент72, труд73 и мн. др.
66
Лисичкин В.А., Шелепин Л.А. Война после войны: Информационная оккупация продолжается. М.:
Алгоритм; Эксмо, 2005. С. 304.
67
Например: Димитренко Л.Ю. Макроконцепт «Mouvement» во французской языковой картине мира:
Структура и лексическая объективация: Дис. … канд. филол. н. Воронеж, 2005.
68
Например: Белозерова Е.В. Реклама как жанровый метаконцепт (на материале современной русской лингвокультуры): Автореф. дис. … канд. филол. н. Волгоград, 2007.
69
Например: Евтушенко О.В. К вопросу о структуре концепта (на основании сопоставления суперконцептов «Россия» и «Любовь») // Русский язык: Исторические судьбы и современность. III Международный конгресс исследователей русского языка. М., 2007. С. 486-487.
70
Свицова А.А. Лингвокультурная доминанта «Дом – Родина – Чужбина» в русских и английских пословицах: Автореф. дис. … канд. филол. н. Ижевск, 2005. С. 4.
71
Например: Судакова В.В. Концептуализация «чужого» в языковой картине мира: Автореф. дис. …
канд. филол. н. М., 2005.
72
Ср.: Клименко Е.О. Концепт «менеджмент» в американской и русской лингвокультурах: Автореф. дис.
… канд. филол. н. Волгоград, 2004.
73
Ср.: Токарев Г.В. Теоретические проблемы вербализации концепта «труд» в русском языке. Дис. ...
докт. филол. н. Волгоград, 2003.
51
2. Лингвоконцептология и лингвоконцептография как разделы
современной лингвокультурологии
Лингвоконцептология, в соответствии с внутренней формой этого термина, понимается как учение об опредмечивании концептов средствами естественного языка.
Лингвоконцептология, будучи одним из разделов лингвокультурологии (а эта последняя, в свою очередь, частью гигантской пограничной зоны между, с одной стороны,
языкознанием, с другой – культурологией, философией и другими гуманитарными дисциплинами), рассматривает только один способ опредмечивания концептов, имеет дело
лишь с одним типом «входов» и «выходов» того «черного ящика», который вслед за
Ю.С. Степановым принято характеризовать как «сгусток культуры в сознании человека; то, в виде чего культура входит в ментальный мир человека»74. С этой точки зрения,
содержание понятия «концепт» хорошо соотносится с этимологической внутренней
формой, с семантическим этимоном термина концепт – из лат. сущ. conceptus, образованного от глагола с «накопительной», аккумулятивной семантикой concipere ‘собирать, принимать, вбирать в себя, впитывать, поглощать > представлять себе, воображать > соображать, прикидывать > задумывать, замышлять, затевать’75.
Однако, поскольку естественный язык – это универсальная семиотическая система,
средствами которой могут быть переданы значения, выражающиеся любыми другими
семиотическими средствами (с очевидными ограничениями, связанными с принципиальной «непереводимостью» некоторых классов смыслов, например музыкальных),
лингвоконцептологии принадлежит решающая роль как в исследовании концептов, так
и в формировании теоретических основ этнокультурных компетенций различных категорий носителей языка76.
Концептография (лингвоконцептография) понимается в данной работе как раздел лингвоконцептологии, решающий задачи двоякого рода: во-первых, систематизированное описание концептосферы русского языка как совокупности концептов различной степени обобщенности; во-вторых, разработка процедур использования лексикографических данных в лингвоконцептологических исследованиях и конструирование
лингвокультурологических словарей с целью лексикографического отображения концептосферы языка.
Возможность и необходимость создания словарей лингвокультурных концептов
стала очевидной с появлением Словаря Ю.С. Степанова, первое издание которого вышло в 1997 году. При всех многочисленных достоинствах, этот словарь строится по
преимуществу на этимологической и исторической основе, а совокупность заголовочных единиц (концептов, констант) трудно считать системно упорядоченной. К примеру, представлена вера – но нет атеизма, есть любовь – нет ненависти, есть правда – нет
74
Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры: Изд. 2-е. М.: Академический Проект, 2001. С. 43.
Дворецкий И.Х. Латинско-русский словарь. М.: Русский язык, 1976. С. 222.
76
См.: Кушнир О.Н. Языковая и этнокультурная компетенция как критерий профессионализма государственных и муниципальных служащих // Реальность этноса. Этнонациональные аспекты модернизации
образования: Материалы V Международной научно-практической конференции. СПб.: Астерион, 2003.
С. 97-100.
75
52
лжи. Это замечание – ни в коем случае не упрек автору выдающегося научного труда,
который практически сразу оказался в числе «классики лингвистической мысли».
Нельзя не согласиться с Ю.С. Степановым, что количество базовых концептов культуры невелико, «…четыре-пять десятков, а между тем сама духовная культура всякого
общества состоит в значительной степени в операциях с этими концептами»77. Но это
количество именно базовых концептов; исходная же задача лингвоконцептологии – получить их относительно полный перечень – по возможности систематизированный.
Отчетливо понимая эту проблему, Г.Г. Слышкин называют в качестве основных
следующие лакуны в концептографии русской культуры: «1) отсутствие концептуария,
направленного на моделирование современной национальной концептосферы, т.е. ориентированного на представление концептов в синхронии, а не в диахронии; 2) неразработанность системной фиксации концептов, функционирующих в повседневной коммуникации (как институциональной, так и персональной), а не только в литературнопублицистическом общении; 3) неопределенность оснований и неразработанность методик для выделения наиболее актуальных для данной культуры концептов, а также
для определения иерархических и прочих связей внутри национальной концептосферы;
4) отсутствие концептуария, составленного на основе всего многообразия речеязыковых апелляций к концептам, а не только при помощи номинантов-существительных»78.
Концептосфера живого языка постоянно эволюционирует: неизменны только мертвые языки. Из этого следует, что синхроническая концептография неизбежно оказывается динамической – не «срезом», а «вырезом» актуального состояния.
3. Лингвокультурологический концептуарий
Понятие «концептография» отражает очевидную реальность взаимосвязи лингвистики и лексикографии: с одной стороны, никакое лингвистическое исследование не
обходится без обращения к словарям, с другой – результаты практически любого исследования могут быть представлены в словарной форме.
Поскольку любой словарь современного языка представляет собой именно синхронный «вырез», он оказывается потенциальным источником лингвоконцептологии.
Однако на разных этапах лингвоконцептологического исследования необходимы словари различных типов.
Лингвоконцептология, как никакая другая лингвистическая дисциплина, отчетливо
отражает основное назначение языка – семантическое. Язык строится на фундаменте
значений и существует не «ради форм» – «ради смыслов». Концепты и являются теми
наиболее значимыми для культуры смыслами, ради вербализации которых существует
язык. Из этой очевидности следует два противонаправленных подхода – семасиологический («от формы») и ономасиологический («от значения»), отчетливо противопоставленные еще О. Есперсеном в книге «Философия грамматики» (1924): «Любое язы77
Степанов Ю.С. Константы: Словарь русской культуры: Изд. 2-е. М.: Академический Проект, 2001. С. 5.
См.: Слышкин Г.Г. К проблеме составления лингвокультурологического концептуария // Языковая
личность: проблемы когниции и коммуникации: Сб. науч. тр. – Волгоград: Колледж, 2001. С. 27.
78
53
ковое явление можно рассматривать либо извне, либо изнутри, исходя из его внешней
формы или из его внутреннего значения. В первом случае мы начинаем со звучания
(слова или какой-либо иной части языкового выражения), а затем переходим к значению, связанному с ним. Во втором случае мы отправляемся от значения и задаем себе
вопрос, какое формальное выражение это значение находит в данном конкретном языке. Если обозначить внешнюю форму буквой Ф, а значение буквой З, эти два подхода к
языковому явлению можно изобразить соответственно формулами Ф → З и З → Ф»79.
Однако, «устанавливая категории…, необходимо помнить, что они должны иметь
лингвистическое значение. Мы хотим понять языковые (грамматические) явления, а
поэтому было бы неправильно приступать к делу, не принимая во внимание существование языка вообще, классифицируя предметы и понятия безотносительно к их языковому выражению»80.
Именно эту задачу имел в виду Л.В. Щерба, говоря в статье 1945 года «Очередные
проблемы языковедения», что необходимо «…различать активную и пассивную грамматику, в связи с чем стоит вопрос о возможности или невозможности построения
“идеологической грамматики”, т.е. исходящей из семантической стороны…»81.
Лингвокультурологический концептуарий, понимаемый как перечень основных
концептов, вербализуемых средствами естественного языка, неизбежно соотносится с
«ядром», глубинным уровнем лексикона – с тем, что В.В. Виноградов называл «основным словарным фондом», который «дает языку базу для образования новых слов, то
есть является главной устойчивой материальной и структурной основой обогащения и
развития словарного состава языка»82.
Конкретные исследовательские процедуры, ведущие к определению состава «основного словарного фонда», а следовательно, к набору языковых единиц, связанных с
основными лингвокультурными концептами, могут строиться на основе материалов
ономасиологических словарей – прежде всего словарей антонимов и синонимов.
Хорошо известно, что в основе архетипической модели мира лежит система бинарных оппозиций. По мнению Т.В. Цивьян, «их набор обычно включает в себя 10–20 пар
противопоставленных друг другу признаков, имеющих соответственно положительное
и отрицательное значения»83. В частности, это базовые пространственные оппозиции
верх – низ, правый – левый, близкий – далекий, развивающиеся в небо – земля, консервативный – прогрессивный, свой – чужой; временные оппозиции, также связанные с
различными вариантами дальнейшей метафорической развертки (день – ночь, зима –
лето); цветовые (белый – черный), социальные (старший – младший) и др.
Архетипические структуры относятся к более глубоким слоям сознания, чем концептуальные, – скорее к бессознательному, чем к осознаваемому (по К.Г. Юнгу, архе79
Есперсен О. Философия грамматики. М.: Изд-во иностр. лит., 1958. С. 32-33.
Там же. С. 60.
81
Щерба Л.В. Очередные проблемы языковедения // Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л.: Наука, 1974. С. 48.
82
Виноградов В.В. Об основном словарном фонде и его словообразующей роли в истории языка // Виноградов В.В. Избранные труды: Лексикология и лексикография. М.: Наука, 1977. С. 47-48.
83
Цивьян Т.В. Лингвистические основы балканской модели мира. М.: Наука, 1990. С. 5.
80
54
тип отражает содержание именно коллективного бессознательного, ср.: «“Архетип” –
это пояснительное описание платоновского eidos. Это наименование … значит, что, говоря о содержании коллективного бессознательного, мы имеем дело с древнейшими,
лучше сказать, изначальными типами, т.е. испокон веку наличными всеобщими образами»84). Концепты, в отличие от архетипов, вполне осознаются и могут быть посвоему вербализованы любым носителем языка. На этом основываются и это подтверждают, в частности, многочисленные психодиагностические исследования и тесты. К
примеру, факторный анализ личностных качеств в психодиагностике выявляет 12–15
основных поддающих измерению оппозитивных личностных качеств, каждое из которых, помимо именования на естественном языке, получает и специальнопсихологическое терминологическое именование, ср.: сердечность (аффектотимия) –
отчужденность (сизотимия), беспечность (сургенсия) – озабоченность (десургенсия),
смелость (пармия) – робость (тректия) и т.д.85 В личностных опросниках используется еще бóльшее число значимых оппозиций – обычно до пятидесяти (ср.: искренний,
честный, понимающий, умный, непредубежденный, тактичный, ответственный, честолюбивый и т.д.)86.
Словари антонимов включают несколько тысяч антонимических пар87, которые
сводятся лишь к десяткам синонимико-антонимических парадигм и словообразовательно-антонимических гнезд. Каждая из таких лексических группировок может рассматриваться как репрезентант лингвокультурного концепта. Словари синонимов менее
показательны, хотя доминанты синонимического ряда, как семантически элементарные
заголовочные единицы группы однородных по значению слов, также могут рассматриваться как вербализации лингвокультурных концептов.
Еще один важный лексикографический источник лингвоконцептографии – тезаурусы как словари семантических полей. В свое время Ю.Н. Караулов выполнил огромную
работу по определению списка дескрипторов («основных понятий с относящимися к
ним словами»88), составляющих «потенциальное ядро» русской языковой картины мира, которое, по его данным тех лет, включает 464 единицы: болезнь, время, война, возраст, ходить, звать, расти, неделя, спорт, главный и т.д.89 (в Русском семантическом
словаре, созданном под руководством Ю.Н. Караулова несколько позже, – 1564 дескрипторные статьи90).
Сходные функции презентации русской языковой картины мира выполняет и Русский ассоциативный словарь, который, по характеристике авторов, «есть не что иное,
как модель знаковой языковой системы, указывающей на образы сознания коммуни-
84
Юнг К.Г. Об архетипах коллективного бессознательного // Юнг К.Г. Архетип и символ. М.: Renaissance, 1991. С. 98.
85
Бурлачук Л.Ф., Морозов С.М. Словарь-справочник по психологической диагностике. К.: Наукова думка, 1989. С. 158.
86
Смит Г.К. Тренинг прогнозирования поведения: Тренинг сенситивности. СПб.: Речь, 2001. С. 104-105.
87
Ср.: Львов М.Р. Словарь антонимов русского языка: Более 2000 антонимических пар. М.: Рус. яз., 1984.
88
Караулов Ю.Н. Лингвистическое конструирование и тезаурус литературного языка. М.: Наука, 1981. С.
150.
89
Караулов Ю.Н. Общая и русская идеография. М.: Наука, 1976. С. 324-326.
55
кантов – образы, достаточные для взаимопонимания»91, и разнообразные энциклопедические издания, аккумулирующие коллективный опыт как лексикографов, так и специалистов, работающих в других областях, связанный с выявлением наиболее существенных феноменов культуры – как, например, в томе «Духовный мир человека» серии энциклопедических изданий для детей, основное содержание которого на первых страницах анонсируется следующим образом: человек познающий, человек свободный, человек
созидающий, человек в измерениях культуры, человек в поисках смысла, человек будущего92, а размещенный в разделе «Приложение» предметный указатель включает всего
66 ключевых понятий (агностицизм, аномалии, бессмертие, благо, вера, восприятие,
гедонизм, гений и др.)93, практически каждое из которых вполне заслуживает специального лингвоконцептологического исследования.
4. Эволюция русской концептосферы и понятие
динамической лингвоконцептологии
Будучи ценными источниками для определения состава русского концептуария,
данные словари едва ли могут напрямую использоваться в целях выявления закономерностей эволюции русской концептосферы. Это задача неографических словарей и «словаря языковых изменений»94.
Весь лексикографический материал авторы Толкового словаря русского языка конца ХХ века делят на пять групп, каждой из которых соответствует специфический аспект сихронной динамики, а именно: 1) новое слово (значение); 2) относительно новое
слово (значение); 3) актуализация слова (значения); 4) возвращение слова в актив из
пассивного запаса; 5) уход слова в пассивный запас95.
Лингвоконцептологическое осмысление этой лексикографической систематизации
связано с представлением о том, что в России «на исторических гранях … действуют
хаотические процессы, объединяемые общим для них релятивным механизмом культуры – “смутой”»96. Языковые приметы «смуты» бросаются в глаза с первых страниц
Словаря: уходят в пассив ставшие одиозными на исходе 80-х годов слова административно-директивный и административно-командный, а вместе с ними и соответствующие явления – тут же возвращаются в актив банкрот и банкротство, бастовать и бастующие, безработица и безработный, актуализируется целое словообразовательное
90
Русский семантический словарь. Опыт автоматического построения тезауруса: от понятия к слову /
Ю.Н. Караулов, В.И. Молчанов, В.А. Афанасьев, Н.В. Михалев. М.: Наука, 1982.
91
Русский ассоциативный словарь. В 2 т. Т. 1. От стимула к реакции: Ок. 7000 стимулов / Ю.Н. Караулов, Г.А. Черкасова, Н.В. Уфимцева, Ю.А. Сорокин, Е.Ф. Тарасов. М.: ООО «Издательство Астрель»;
ООО «Издательство АСТ», 2002. С. 7.
92
Энциклопедия для детей. Том 18. Человек. Ч. 3. Духовный мир человека / Гл. ред. Е. Ананьева; вед.
ред. Т. Каширина. М.: Аванта+, 2004. С. 8-9.
93
Там же. С. 598-599.
94
Толковый словарь русского языка конца ХХ века: Языковые изменения / Под ред. Г.Н. Скляревской.
СПб.: Фолио-Пресс, 1998.
95
Там же. С. 32.
96
Кондаков И.В. Культурология: История культуры России. Курс лекций. М.: ИКФ Омега-Л., Высш. шк.,
2003. С. 585.
56
гнездо блатной, блатарь, блатарка, блатняга, блатняк, блатяга, что оказывается очевидным лексическим свидетельством явной криминализации не только общества, но и
менталитета – хотя и не в ядерной его основе. Возвращается в актив гнездо анархизм,
анархист, анархистский, анархический – явно в связи с уходом в пассив гнезда коллективизм, коллективист, коллективистский и т.д.
Однако есть по крайней мере одна очевидная особенность динамической синхронии в лексике, которая явно отражает силу, активно противостоящую «смуте» и распаду. Случаи десакрализации единичны (например, гнездо апокалипсис, апокалипсический, апокалиптический), тогда как возвращение в актив церковно-религиозной лексики и ее ресакрализация носит массовый характер, ср.: алтарь, аналой, антихрист, апокриф, архиерей, архимандрит, аскеза, блаженный, ближний и т.д.
Лингвоконцептологическое явление, стоящее за этим лексикографически удостоверенным фактом, очевидно: возвращение сакральных концептов как вершинных, структурообразующих начал культуры. Святость, Небо, Душа, Грех, Молитва возвращаются, но едва ли суждена долгая жизнь концептам типа Крутой. Религиозная составляющая русской концептосферы возрождается, а с ней исконные идеалы, которые «неизбежно коренятся в религиозной сфере человеческого сознания, ибо именно религия
претендует на то, что хранит в себе абсолютную Истину, именно религия отвечает на
вопросы о добре и зле, о добродетелях и пороках, о смысле жизни человека»97.
Тема 6
Филологическая экология: проблема языковой, речевой и
лингвистической среды
Основные вопросы:
1. Экология духа и экология сознания.
2. Филология в системе средств моделирования сознания.
3. Языковая, речевая и лингвистическая среда в истории и современном состоянии
общества.
Материалы для самостоятельной работы
ФИЛОЛОГИЧЕСКАЯ ЭКОЛОГИЯ: ПРОБЛЕМА ЯЗЫКОВОЙ,
РЕЧЕВОЙ И ЛИНГВИСТИЧЕСКОЙ СРЕДЫ
(Ориентировочный текст лекции)
1. Экология духа и экология сознания
Образование на рубеже тысячелетий начинает переориентироваться с антропоцентрической на экогуманитарную модель, на ноосферный «феномен человека» (П. Тейяр
97
Митрополит Иоанн (Сычев). Русская симфония: Очерки русской историософии. СПб,: Изд. Царское
Дело, 2009. С. 446.
57
де Шарден), на «симфоническую личность» (Л.П. Карсавин), начинает осознавать, что
человек в его индивидуальности – не только высшая ценность и самоцель педагогического взаимодействия, но и центральный элемент системы «природа – человек – общество», гарант ее стабильности и развития. «Высший смысл и “сверхзадача” этой модели, – разъясняют исследователи, – в самоценности человеческой жизни и развития личности в гармонии с миром природы, социума и собственного внутреннего мира, а
наиболее продуктивной и динамичной силой, “ядром” модели выступает социальногуманитарная составляющая, основой которой является научное представление о человеке и обществе как живое и открытое знание»98.
С точки зрения экологии ноосферы, задача школьного филологического образования – развить средствами родного языка и литературы не только понимание, но и живое, непосредственное ощущение своего «срединного» положения в мироздании, свою
ответственность за целостность бытия и его будущее, как у Арсения Тарковского:
Я человек, я посредине мира,
За мною мириады инфузорий,
Передо мною мириады звезд.
Я между ними лег во весь свой рост –
Два берега связующее море,
Два космоса соединивший мост.
Наука, культура и общество – как любой народ и любой человек (можно добавить:
и природа), – живы своим языком. Осознавшаяся к концу века проблема нейролингвистического программирования – проблема модулирования сознания и поведения средствами языка – никогда не была проблемой для имущих власть или рвущихся к ней, –
это была практика власти. Практика формирования особой филологической среды –
языковой, речевой и лингвистической.
Разные виды эгоизма – группового, партийного, экономического, потребительского
и проч., – пытаясь организовать филологическую среду по соображениям выгоды или
прихоти, поставили нас на грань национальной и глобальной духовной катастрофы,
«катастрофы сознания» – личностного и общественного. Общество оказалось лицом к
лицу с задачей экологизации филологической среды – в целях сохранения духовных
начал бытия. Осознается необходимость в разработке теории и практики филологической экологии, которая возникает на пересечении задач прикладной филологии и социальной экологии – в той ее части, которую называют экологией личности (сознания,
культуры) или даже «экологией духа».
Только один пример. В современном русском языке слово логос принято трактовать
как ‘понятие’ или как ‘мысль, разум’, а в составе сложных слов – названиях наук (элемент -лог) – как ‘наука’, ср. прямые этимологизации: биология, психология – «наука о
живом», «наука о душе». Можно сожалеть, что в такой трактовке важные историкофилософские, в том числе религиозно-философские, ассоциации утрачиваются, задается технократический, узко сциентистский контекст восприятия названия науки, а зна98
Андреев Э.М., Миронов А.В. Социально-гуманитарное образование и масс-медиа как факторы изменения социальной структуры // Социально-гуманитарные знания. 1999. № 5. С. 29.
58
чит, в какой-то мере – всего ее содержания, формируется представление, что отдельные
науки – королевства с труднопреодолимыми жесткими границами, а не части единого
«пространства знания и понимания».
Восстановить контекст восприятия слова логос и элемента лог-, достойный их
скрытой энергетики, – задача не одного десятилетия педагогических усилий. Чтобы
наметить уже сейчас, в современной образовательной реальности, контуры контекста,
органичного для новой, экогуманитарной модели образования, совсем не обязательно
обращаться, например, к трудам отцов церкви, к сложной трактовке понятия логос в
русской православной традиции99, – достаточно актуализировать представление о
начальном Божественном Смысле, который, развиваясь, «распаковываясь»100 в культуре, подвергаясь поаспектной разработке в частных науках, сохраняет и обогащает свою
гармоническую целостность.
Так, именно устремленность на восстановление целостности культуры побудила
редакционный совет международного ежегодника по философии культуры «Логос»,
выходившего в 1910-1914 гг. на нескольких европейских языках и с началом мировой
войны прекратившего существование, предварить возрождающий его первый новый
выпуск таким комментарием: «И все же, почему – “Логос”? Современного читателя могут оттолкнуть коннотации такого названия, ассоциации с антигуманной рациональностью сайентизма и технократии, тоталитаризма и бюрократического утопизма. Однако
рациональность рациональности рознь. Так, в традиции, восходящей к античной идее
«техне», рациональное трактуется как искусственное (а значит, и насильственное) преобразование действительности. Традиция же, восходящая к античной идее «космоса» (а
возможно, и восточного «Дао»), трактует рациональность как гармоническую целостность мира. Обе эти традиции являются воплощениями логоса. ... Логос – изначальная
рациональность мира, его разумность, в том числе и разумность, недоступная разумению человека: неразумный мир, лишенный логоса, непонятен и чужд»101.
Для школьников и даже студентов – разъяснение не самое доступное. В переводе на
язык лингвистических терминов, обогатить ключевые понятия культуры их исконным
смыслом – значит актуализировать их внутреннюю форму. Применительно к словам
с элементом лог- – толковать названия наук с учетом той многозначности, которая связана в истории с понятием логос. Результат не заставит себя ждать долго: наше представление о предназначении многих наук может существенно обогатиться, а в чем-то и
измениться. Применительно к термину психология: «Если учитывать всю историческую
полноту значений двух корней слова психо-логия, то получится, что это область знаний
о восприятии и трансляции душой божественной энергии. И эта область знаний накла-
99
Так, по определению “Полного православного богословского энциклопедического словаря», СловоБог Слово () “означает второе Лицо св. Троицы, Сына Божия, как вечное Ипостасное Слово Божие, от вечности бывшее с Отцом, и воплотившееся потом для нас человеков и для нашего спасения” (т.
2, стлб. 2078).
100
См.: Налимов В.В. Спонтанность сознания: Вероятностная теория смыслов и смысловая архитектоника личности. – М.: Прометей, 1989.
101
Логос: Ленинградские международные чтения по философии культуры. Книга 1. Разум. Духовность.
Традиции. – Л.: Изд-во ленингр. ун-та, 1999. С. 3-4.
59
дывается на религию»102. Толкование спорное, но, безусловно, продуктивное, – в том
чисел и потому, что связано с поиском органичных путей интеграции знания из совершенно разных областей, в данном случае психологии и богословия.
2. Филология в системе средств моделирования сознания
Филология и экология – сближение, неожиданное лишь на первый, невдумчивый
взгляд. Его необходимость становится очевидной, если вспомнить, что, помимо «академического», филология насчитывает десятки прикладных аспектов. Чтобы необходимость синтеза понятийного инструментария филологии и экологии стала очевиднее,
– немного истории.
Как и любая фундаментальная наука, филология возникла в силу практической потребности, а именно, в силу необходимости сохранять и развивать традицию истолкования священных текстов. Так было и в Древней Индии – родине первой научной
грамматики, и на Руси, когда она, приняв христианство, оказалась перед необходимостью перевода и истолкования текстов Священного Писания и Священного Предания.
Христианство на протяжении многих веков составляло фундамент нашей духовности,
обусловливало характер и способы решения разнообразных проблем политического,
социально-психологического и иного порядка. Сакральный характер текстов, воздействующих на массовое сознание, обеспечивал духовное здоровье нации.
С развитием книгоиздательского дела и периодической печати в XIX веке приобрели особое значение новые факторы воздействия на индивидуальное и общественное
сознание – художественная литература, а вслед за ней литературная критика и публицистика. Десакрализация текстов, рассчитанных на массового читателя (а не только на
узкий круг культурной элиты), несомненно, расширила духовные горизонты, но вместе
с тем спровоцировала энтропийные процессы в сфере духа – несмотря на – а скорее,
именно в силу – антропоцентрической, «антиноосферной» направленности культуры
того времени. По всей вероятности, это одна из важнейших причин, что ХХ век оказался самым кровавым за всю историю человечества – и по количеству жертв, и по «качеству» злодеяний.
К концу столетия возможности по сути бесконтрольно (в том числе в условиях отсутствия жесткого внутреннего «этического рецензента») использовать энергетические
возможности слова стали доступны практически всем: во-первых, благодаря развитию
средств коммуникации и массовой информации; во-вторых, в силу того, что некогда
сакрализованные области гуманитарного (в том числе филологического) знания вошли
в содержание широкодоступных образовательных программ и все чаще стали использоваться в узкоэгоистических групповых целях. Сейчас можно констатировать, что в
обществе царит идейная анархия. А если ни одна из сакральных идей не «правит миром» – складывается идеальная среда для духовно-нравственного разложения, «править
102
Дубова Е.Т. Духовный кризис в современной России как религиозная и психологическая проблема //
Журнал прикладной психологии. 1999. № 4. С. 73.
60
бал» начинают совсем иные представления, – оптимальные, в частности, для расцвета
криминальной ментальности, для формирования и развития тоталитарных сект и т.п.
Поэтому нельзя не согласиться с оценкой, пусть и несколько категорично сформулированной, что «конец ХХ века уже предстает как первая фаза Глобальной Экологической Катастрофы, синхронизированной по своим процессам с Глобальными
Информационной и Духовной Катастрофами», в числе «индикаторов» которой –
«растущая неадекватность информационных картин мира, формируемых массовым телевидением и видеоиндустрией, реальному миру, в котором живет человек; сексуальная революция, которая имеет смысл «эндоэкологической бомбы», разрушающей репродуктивные популяционные механизмы, в том числе семью; культы некрофилии,
насилия, денег, наживы, бездуховности в так называемой американской масс-культуре,
изливающейся с экранов телевидения в форме ядовито-токсической субстанции, убивающей человеческое в человеке и соответственно самое святое – любовь и жизнь»103.
Броуновское движение индивидуальных сознаний, духовно-нравственный хаос в
условиях тотальной «деидеологизации» общества – следствие аморфности общественного сознания. И велик соблазн для проходимцев всех мастей лепить из этой глины что
выгодно, – лишь бы далась в руки власть! Любая власть – в микрогруппе (например,
религиозной секте) или макрогруппе – в политической партии, сфере бизнеса и т.д.
Противостоять духовно-нравственной энтропии можно двумя основными способами:
 общегуманитарным, на основе формирования новой национальной идеологии
через объединенные усилия государства, общественности, науки и церкви;
 суггестопедическим, развивая способности к самостоятельному творческому
мышлению в любой области знания на основе совершенствования механизмов восприятия, понимания и интерпретации «чужих» текстов и продуцирования текстов
«своих».
Необходимо упорядочить идеологический хаос, сформировать филологическую
среду, отражающую целостность культуры как гармонически развивающегося Логоса.
Или хотя бы устремиться – если не к порядку, то к упорядоченности. В любом случае –
и первом, и втором – прикладная филология оказывается средством если не формирования, то во всяком случае организации языковой среды, оптимальной для духовнонравственного развития личности. В наши дни, в отличие от XIX века, – посредством
не столько художественной литературы и религиозного православного воспитания,
сколько через средства массовой информации и в ходе изучения основ наук в школе и
основ специальности в средних специальных и высших учебных заведениях.
Главная социально-психологическая проблема нашего времени – духовнонравственная аморфность индивидуального и общественного сознания. Его кристаллизация посредством навязывания некоей системы ценностей невозможна не только
потому, что этот способ, однажды использованный идеологией коммунизма, вторично
не сработает, но и потому, что всеобъемлющей национальной идеи у нас пока нет. А
103
Субетто А.И. «Концепция цивилизации» в разработке стратегии будущего // Экология и образование.
– 1999. – № 1-2. – С. 2.
61
значит, необходимо разрабатывать технологии воздействия на отдельные стороны индивидуального и общественного сознания, создавать частные, фрагментарные «идеологические системы», связанные с сознанием правовым, экологическим, эстетическим,
политическим и т.д.
3. Языковая, речевая и лингвистическая среда в истории и
современном состоянии общества
С точки зрения социальной экологии, филологическая составляющая среды человеческого существования вызывает все большую озабоченность уже в силу того, что
язык, речь и тексты, выступая в роли универсальных информационных «скреп», обеспечивают связность всех элементов человеческого Космоса – социального, экономического, религиозного и иного. И если в этих скрепах появляются «вирусы», если язык
как важнейшее средство информационного взаимодействия начинает использоваться в
узкокорыстных, эгоистических целях, – не как средство взаимодействия, но как средство воздействия, средство подчинения или прямого диктата, как средство модулирования или даже «зомбирования» индивидуального и общественного сознания, – это уже
забота не только (а может, и не столько) филологов, но и экологов, всей научной общественности, всех людей, составляющих наш народ, и всех людей на Земле.
Три составляющие филологической среды как базового фактора экологии личности
и «экологии духа» – речевая, языковая и лингвистическая (понятийнотерминологическая).
Речевая среда – это среда, в которую погружено наше «внешнее Я», – совокупность отдельных фраз, диалогических реплик и прочих привычных речений и целых
связных текстов, в которые мы каждодневно погружены и которые продуцируем мы
сами, – от разговоров кухонных до вещания на миллионы.
Языковая среда – это среда, в которую погружено наше «внутреннее Я», – накопленная нами языковая картина мира, «понятийно-языковой запас», которым наше сознание пользуется, чтобы думать и действовать. Лингвистическая среда – то теоретическое знание о языке, которое внедряется системой образования и позволяет нам
осмыслить свое и чужое речевое поведение, взглянув на него «со стороны». Знание,
обеспечивающее возможность рефлексии в сфере духа, формирующее в нас здоровый
критицизм и способность взглянуть на любую ситуацию не изнутри, а извне.
Обращаясь к советским десятилетиям нашей истории, нетрудно увидеть, что еще
задолго до прихода к власти, а тем более после того, как власть была захвачена, большевизм целенаправленно формировал особую речевую среду и вырабатывал особую
языковую подсистему в рамках общенародного русского языка, – подсистему, которая
со временем развилась в хорошо знакомый всем по советским временам «язык тоталитаризма». Его назначение – модулировать черты личности «гомо советикуса»104, – в
противовес предназначению любого национального языка формировать черты «це104
Изящно и незлобно о «человеке советском» см.: Зиновьев А. Мой дом – моя чужбина. Гомо советикус.
– М.: Приложение к журналу «Лепта», 1991.
62
лостного человека»105. Великолепной поддержкой в решении этой задачи стала нисколько с советским времен не изменившаяся «школьная грамматика», которая формировала и продолжает формировать сциентистскую, по самой сути своей «антигуманистическую» лингвотерминологическую среду, которая модулирует отношение к языку
как объекту, внеположному человеку, – а не как к «субъекту» его сознания и деятельности, не как к средству формирования, развития и самовыражения личности.
Быстрые изменения в русском языке послеоктябрьского периода почти сразу, в
начале 20-х годов, стали объектом пристального внимания исследователей. А.Г. Горнфельд, С. Карцевский, Н. Прянишников и другие пытаются если не осмыслить, то хотя
бы отфиксировать их глазами современников.
Своеобразными миниэнциклопедиями не только языковых изменений в ту эпоху,
но и характерных сдвигов в русской ментальности, как они отразились в языке первого
послеоктябрьского десятилетия, стали книги А.М. Селищева «Язык революционной
эпохи» и Г.О. Винокура «Культура языка», вышедшие почти одновременно, в 1928 и
1929 годах (первое издание работы Г.О. Винокура – в 1925 году)106. Написанные по горячим следам первых изменений в филологической среде, эти работы – не только добросовестно выполненные лингвистические исследования, но и нечто вроде «записок
очевидца» языковых событий тех лет, – записок, отражающих как факты языковой
жизни, так и их эмоциональную оценку исследователем.
«После революции 1917 года языковые черты революционеров стали распространяться весьма интенсивно, проникая в широкие слои населения городского, фабрично-заводского и отчасти деревенского»107 (подчеркнуто мною – В.В.).
А.М. Селищев называет этот процесс так: «Распространение особенностей речи деятелей революционной эпохи в условиях общения»108, – и рассматривает его в трех аспектах, связанных с основными функциями языка – коммуникативной, эмоциональноэкспрессивной и номинативной. Такая постановка вопроса была во многом революционной. Обычно исследовалась номинативная функция: отражение мира в слове, отражение изменений в мире в изменениях словаря. Коммуникативная и эмоциональноэкспрессивная функции ориентированы не столько «на мир», сколько «на личность», и
их анализ может привести к выявлению изменений в ментальности народа. По всей вероятности, именно за такую устремленность и упрятали в свое время вроде бы невинную лингвистическую работу А.М. Селищева в спецхран, откуда извлекли только с
началом перестройки.
«Вопрос о возможности языковой политики, – писал в те годы Г.О. Винокур, – сводится в сущности к вопросу о возможности сознательного, активного и организующего
отношения общества к языку как социальной традиции»109. Однако стремление внести
105
О понятии «целостный человек» см., например: Пуляев В.Т. Целостный человек и детерминанты его
общественного развития // Социально-гуманитарные знания. 1999. № 6.
106
Селищев А.М. Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком последних лет (19171926). – М.: Работник просвещения, 1928; Винокур Г.О. Культура языка. – М.: Федерация, 1929.
107
Селищев А.М. Язык революционной эпохи: Из наблюдений над русским языком последних лет (19171926). – М.: Работник просвещения, 1928. С. 27.
108
Там же. С. 28.
109
Винокур Г.О. Культура языка. – М.: Федерация, 1929. С. 140.
63
«сознательное, организующее начало» на деле означало диктат – в экономике, в культуре, а через язык – и диктат «как мыслить».
Какие же черты советского «новояза» оказались настолько примечательными, что
сразу же бросились в глаза наблюдательным лингвистам?
1. Книжная терминология (философская, социально-экономическая, социологическая), в том числе заимствованная.
2. Канцеляризмы и архаизмы как следствие многочисленности канцелярий и
стремления к выражению «некоторой повышенности настроения или к выражению
иронии»110: коего, коему, каковой, сей, дабы, ибо, согласно. Распространение «канцелярского языка» трактуется Г.О. Винокуром как простая речевая неопытность, недостаточная стилистическая грамотность «члена говорящего коллектива, стремящегося организовать свою речь»111 и потому пытающегося строить свою устную речь по законам
письменной. Но дело не только в этом: активно шло «подравнивание» личности под
рождающийся тоталитарный стереотип, речевая нивелировка бок о бок с нивелировкой
личностной.
3. Славянизмы, активизацию которых А.М.Селищев связывает с тем, что в среде
русских революционеров было «немало лиц, прошедших духовную школу»112: сугубый,
некий, иже с ним, имярек, гордыня, стезя, грядет, зиждется, узреть, воздать, вотще,
вкупе и др.
4. Вульгаризмы и «блатная музыка»: «Вращаясь в среде широких масс населения, революционеры употребляют крепкие словечки и выразительные сочетания языка
деревни, фабрики, низших слоев населения города. Склонность коммунистических деятелей к крепким словам и выражениям получила у их противников название “заезжательства”»113: парень, ребята, богатей, буржуй, склока, затирать, нехватка, пьянка,
похабный, жульничать, разбазаривать и т.д. Примеры из “жаргона преступников»: липовый (фальшивый), маруха (возлюбленная), перо (нож), трепач (лгун), финка, фомка
(ломик для взламывания запоров), шамать (есть), шмара (развратная женщина) и др.
«Фабрично-заводская молодежь стала считать слова и сочетания воровского жаргона
такими чертами, которые отличают ее от интеллигенции, Это – “пролетарский
язык”»114.
5. Стремление к «опрощению» языка: «Большевицкое “заезжательство» в особенности резко выражается по отношению к противникам коммунистической партии и
к лицам своей среды, нарушающим партийное единство. ... По их адресу направлены
самые “крепкие” словечки коммунистических деятелей, – словечки, вызванные теми
или иными выступлениями противника. Эти слова должны были выразить с особой силой всю непосредственность настроения коммуниста. Но вследствие частого употребления эмоциональная значимость некоторых из этих слов и выражений утрачена: они
стали употребляться, как обычные термины по отношению к тем или иным лицам и яв110
Селищев А.М. Указ. соч. С. 59.
Винокур Г.О. Указ. соч. С. 139.
112
Селищев А.М. Указ. соч. С. 62.
113
Там же. С. 69.
114
Там же. С. 80.
111
64
лениям. Например, если речь заходит о русской эмиграции, то она называется обычно
белогвардейская сволочь; если говорят о социалистах-меньшевиках, то это говорят о
социал-изменниках, социал-предателях; противокоммунистические мероприятия того
или иного правительства – это махровая реакция империалистической клики»115.
6. Отражение в языке программы и деятельности партии: «Различные стороны
партийной деятельности отражаются и в языке. Особенности партийной речи распространяются не только в среде партийной, но и в прочем населении страны»116. В изобилии встречаются «и в устной речи советских граждан»117 такие слова из партийного
лексикона, как диалектика, итог, подытожить, бюджет времени, смычка, актив,
развертывать, разворачивать (работу), агитировать, пропаганда, уклон, директива и
т.д.
7. Специфическая эмоциональная окрашенность речи, – не просто «право», скорее «обязанность» пользоваться по отношению к оппонентам сколь угодно хлесткими и
даже оскорбительными характеристиками, иллюстрацией чему может служить едва ли
вся партийная публицистика – от Ленина и Сталина до наших современниковдепутатов.
Чтобы не смогли работать механизмы защиты ценностей традиционной филологической культуры через систему обучения родному языку, на протяжении всей советской истории насаждалось представление о филологии как науке, расчлененной на
«языкознание» и «литературоведение» – с жесткими границами между ними. Родной
язык вынуждали воспринимать как формальный механизм, его базовые единицы «изучали», не знакомя с их значениями, – как набор каких-то пакетиков с трудноосмыслимыми названиями и неведомым содержимым, не давая заглянуть внутрь.
«Изучали» грамматику, – без семантики.
Чтобы разъяснить существо этого противоречия, побеседуем о нем в условиях
«как-бы-урока» на тему «Грамматика или семантика?» Наш предполагаемый учитель мог бы начать разговор так.
Грамматика – учение о языковых формах и структурах, семантика – учение о
языковых значениях. В необходимости этого разъяснения – уже некий внутренний
драматизм. Нас приучили, что язык – это скелет и кожа, грамматика и правописание. О том, что есть кровь и мышцы, нервы и сердце, языковые значения, семантика,
– умолчали. Вернее, лишь намекали: великий и могучий...
Чем велик и чем могуч? Сердцем. Мыслью. Богатством языковых значений. Спрошу: какие языковые значения вы знаете? Существительное, прилагательное? Нет,
это части речи. Подлежащее, сказуемое? Нет, это члены предложения. Именительный, родительный? Нет, это названия падежей. Синонимы и антонимы? Нет, это
виды отношений между словами.
Много ли еще вы припомните из школьного курса родного языка? Орфография и
пунктуация? Нет, это уже «кожа», добротность внешнего оформления.
115
Там же. С. 83.
Там же. С. 97.
117
Там же. С. 115.
116
65
Поэтому так трудно объяснять, что язык жив смыслами, которые и есть его тело. «Смыслам» нас не учили.
К примеру, есть такие значения – ‘субъект’ и ‘объекn’. Но этих слов нет в школьной грамматике. Якобы эти слова детям «трудно» понять. И дети старательно запоминают: подлежащее – главный член предложения, обозначающий «предмет мысли». И еще: обычно выражается именительным падежом существительного. Что
такое «предмет мысли»? Пользуясь сказуемым, мы что, не мыслим?
Сказуемое, как говорит, суммируя данные школьных учебников, словарь-справочник
для учителей, – это главный член предложения, обозначающий активный или пассивный признак того предмета, который выражен подлежащим. Вот так. Оказывается,
«признак» может быть «активным». Как говорится, покажите мне, как накормить
голодного запахом, и я с вами соглашусь.
Попробуем определить эти понятия иначе. Подлежащее прежде всего обозначает
субъект действия, речи или мысли. А субъект – это человек, который познает внешний мир (объект) и воздействует на него в своей практической деятельности. Субъект относится к миру не только как к данному извне, но и как к творимому им самим.
Или другими людьми.
Будь моя воля, я бы так и назвал школьный курс – «Семантика русского языка».
Грамматика – внутри. На то она и скелет. Без него не проживешь, но одними костями сыт и жив не будешь.
Вернемся к понятию субъект – одному из краеугольных камней всего здания семантики. Способы выражения этого значения – самые разные, как различны и роли
человека в мире. Я думаю. Действительно, я это делаю сам. Меня одолели грустные
мысли. Подлежащее – мысли, а субъект по-прежнему я – у мыслей в плену. Мне сегодня хорошо думается. Или: Мне скучно. Теперь я – субъект состояния. Я это состояние не звал, не искал, – само пришло.
А сколько у языка возможностей показать, что твое я не одиноко!
Когда бежишь, дыши ритмично. Любого это касается. Меня тоже.
Так не делают. Никто не делает. И говорим ребенку: ты, мой маленький, тоже
так не делай. В этом (что ты там негодное натворил) будь как все: не делай так. Хорошим будь. Из этой же серии – авторское “мы» в научной речи: мы полагаем, как
мы уже говорили... Кто это мы? На обложке – только одна фамилия. Но автор говорит не только от себя самого, – от имени некоего сообщества, содружества. И вовсе не прячет свое «я», просто дает понять, что оно всего лишь часть научного целого.
Что имеем – не храним, потерявши – плачем. Опять мы. Пословица. Утешение:
не ты один такой глупый, всем свойственно бывает. Надо бы исправиться.
В языке кроются невероятно мощные силы. Об этом известно издревле. Рассказывают, как в античные времена философ Ксанф послал однажды своего раба, баснописца
Эзопа, купить на рынке и приготовить всего самого лучшего, самого прекрасного, что
есть на свете. Эзоп накупил языков и приготовил их разными способами. Первые блюда понравились гостям, но потом однообразие надоело и Ксанф потребовал объяснений.
66
По преданию, Эзоп ответил так: «Есть ли на свете что-нибудь лучше, прекраснее,
чем язык? Разве не языком держится вся философия и вся ученость? Без языка ничего
нельзя сделать – ни дать, ни взять, ни купить; порядок в государстве, законы, постановления – все это существует лишь благодаря языку. Всей нашей жизни основа – язык;
нет ничего лучше на свете».
Желая загладить вину перед гостями, Ксанф вновь пригласил их на обед и приказал
Эзопу купить на рынке на этот раз самого дрянного, самого негодного на свете. Эзоп
опять накупил языков и объяснил это так: «Что же на свете хуже языка? Язык нам
несет раздоры, заговоры, обманы, побоища, зависть, распри, войну. Разве может быть
что-то еще хуже, еще презреннее, чем язык?»
Владеть языком – значит владеть всеми скрытыми в нем силами, значит владеть
своим собственным «я». Но владеет далеко не каждый, и часто оказывается пешкой в
чужих играх, потому что лишен способности самостоятельно мыслить, а лишен этой
способности, в свою очередь, потому, что когда-то его не научили самостоятельно говорить.
Мы живем и умираем в одежде из слов – по преимуществу из чужих, освоенных
через других людей и внешние обстоятельства. В детстве наша задача – понять и освоить чужие слова, потом – научиться ими пользоваться, а дальше мы уже не замечаем,
что повторяем чужое как свое, что наша собственная языковая личность так и не
проснулась, что мы владеем и пользуемся только навязанными нам стереотипами
мышления и речи, а наше внутреннее «я» и его способность к самовыражению – спят.
С одной стороны, в этом нет ничего плохого: язык – универсальный код, общий
всем его носителям, что и позволяет нам понимать друг друга. С другой стороны, язык
– код, способный обеспечить осознание себя и возможность индивидуальнонеповторимого выражения себя в речи. Без первого невозможно второе. Язык сначала
социален и лишь затем индивидуален. Но если мы пренебрегаем вторым, то оказываемся обречены жить лишь общей «роевой» жизнью, не сознавая, что главная наша обязанность перед Богом, людьми и самим собой – развивать то неповторимое, в чем только и заключается наша ценность.
Подведем итоги. Речевая среда внятна даже маловнимательному взору, и ее
экологические проблемы могут быть осознаны каждым (хотя бы на уровне «Да уберите
наконец эту дебильную рекламу!»). Языковая среда – как отображение нашей картины
мира, органически вплавленной не только в логику нашего мышления, но и в стереотипы восприятия, как стихия народного бессознательного, модулирующая личность, –
требует специального эколого-филологического исследования. Наконец, лингвистическая среда, в которую оказывается погруженным ребенок с момента, когда его начинают в школе знакомить с системой родного языка – его лексикой и грамматикой, фонетикой и правописанием, – наиболее трудный объект для оценки с позиций экологии духа. Эта среда предстает как результат последовательного научного «объективного» исследования языка-объекта, и ее рационалистически-выхолощенный характер можно
осмыслить разве что с позиций религиозно-трепетного отношения к слову как к «выразителю» и народной души, и Божьего промысла, и сатанинских соблазнов.
67
ЛИТЕРАТУРА
Основная литература
1. Алефиренко Н.Ф. Современные проблемы науки о языке: Учебное пособие. М.:
Флинта; Наука, 2005. – 416 с.
2. Арнольд И.В. Основы научных исследований в лингвистике: Учебное пособие. М.:
Высш.
школа,
1991.
URL:
http://www.superlinguist.com/index.php?option=com_content&view=article&id=46:2010
-03-22-20-35-30&catid=2:2009-11-23-13-32-25&Itemid=5
3. Винокур Г.О. Введение в изучение филологических наук. М.: Лабиринт, 2000.
4. Зализняк А., Левонтина И., Шмелев А. Ключевые идеи русской языковой картины
мира // Отечественные записки. 2002. № 3(4). URL: http://www.stranaoz.ru/?numid=4&article=219
5. Лихачев Д.С. Концептосфера русского языка // Известия РАН. Сер. лит. и яз. 1993.
№ 1. С. 3-9. URL: http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Literat/lihach/koncept.php
6. Лотман Ю.М. Семиосфера. СПб.: Изд-во «Искусство–СПБ», 2000. URL:
http://yanko.lib.ru/fort-library/culture/index.html#_Toc170634658
7. Милославский И.Г. Наука о русском языке в постсоветской России // Мир русского
слова. 2001. № 1. URL: http://www.gramota.ru/biblio/magazines/mrs/mrs200101/28_204
8. Сиротинина О.Б. Элитарная речевая культура и хорошая речь // Хорошая речь /
О.Б.Сиротинина, Н.И. Кузнецова, Е.В. Дзякович и др. Саратов, 2001. URL:
http://www.gramota.ru/biblio/magazines/gramota/kultura/28_108
9. Соколянский А.А. Введение в славянскую филологию: Уч. пособие. М.: Изд. центр
«Академия», 2004.
Дополнительная литература
1. Аверинцев С.С. Филология // Краткая литературная энциклопедия. М.,1972. Т. 7.
ИЛИ: Литературный энциклопедический словарь. М., 1987;
2. Вежбицкая А. Язык. Культура. Познание. М.: Русские словари, 1996.
3. Вепрева И.Т. Языковая рефлексия в постсоветскую эпоху. М.: Олма-Пресс, 2005.
4. Виноградов В.В. О теории художественной речи. М., 1971.
5. Гумбольдт В. фон. Избранные труды по языкознанию. М.: Прогресс, 1984.
6. Гумбольдт В. фон. Язык и философия культуры. М.: Прогресс, 1985.
7. Караулов Ю.Н. Лингвистическое конструирование и тезаурус литературного языка.
М.: Наука, 1981.
8. Караулов Ю.Н. Русский язык и языковая личность. (Любое издание.)
68
9. Кубрякова Е.С., Мельников Г.П. О понятиях языковой системы и структуры языка.
// Общее языкознание. Внутренняя структура языка. М., Наука, 1972.
10. Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990.
11. Лихачев Д.С. О филологии. М., 1989.
12. Лурия А.Р. Язык и сознание. М.: Изд-во МГУ, 1979.
13. Макаров М.Л. Основы теории дискурса. М.: ИТДГК «Гнозис», 2003.
14. Почепцов Г.Г.. Теория коммуникации. М.: Рефл-бук; К.: Ваклер,.2001.
15. Рождественский Ю.В. Введение в общую филологию. М., 1979. ИЛИ: Рождественский Ю.В. Общая филология. М., 1996.
16. Роль человеческого фактора в языке: Язык и картина мира / Отв. ред. Б.А. Серебренников. М.: Наука, 1988.
17. Русская словесность: От теории словесности к структуре текста. Антология. М.,
1997.
18. Серебренников Б.А. Роль человеческого фактора в языке: Язык и мышление. М.:
Наука, 1988.
19. Слышкин Г.Г. От текста к символу: лингвокультурные концепты прецедентных
текстов в сознании и дискурсе. М.: Academia, 2000.
20. Тимофеев К.А. Религиозная лексика русского языка как выражение христианского
мировоззрения.
Новосибирск,
2001.
URL:
http://www.philology.ru/linguistics2/timofeev-01.htm.
21. Харрис Р. Психология массовых коммуникаций. М.: Олма-Пресс; СПб.: ПраймЕврознак, ИД «Нева», 2002.
22. Щерба Л.В. Языковая система и речевая деятельность. Л.: Наука, 1974.
Интернет-ресурсы
1. Архив Петербургской русистики. URL: http://www.ruthenia.ru/apr/
2. Балканская русистика (Balkan Rusistics). URL: http://www.russian.slavica.org/
3. Библиотека Гумер: Языкознание. URL:
http://www.gumer.info/bibliotek_Buks/Linguist/Index_Ling.php
4. Библиотека Конгресса США. URL: http://lcweb.loc.gov/
5. Всероссийский институт научной и технической информации (ВИНИТИ). URL:
http://www.viniti.ru/
6. Институт лингвистических исследований РАН. URL: http://iling.spb.ru
7. Институт научной информации по общественным наукам (ИНИОН). URL:
http://www.inion.ru/
8. Институт русского языка им. А.С. Пушкина. URL: http://www.pushkin.edu.ru
9. Институт русского языка им. В.В. Виноградова. URL: http://www.ruslang.ru
10. Институт языкознания РАН. URL: http://iling-ran.ru/beta/
11. Интерактивные словари русского языка на сайте ИРЯ им. В.Виноградова. URL:
http://www.slovari.ru/lang/ru/
12. Казанская лингвистическая школа. URL: http://kls.ksu.ru/
69
13. Культура письменной речи. URL: http://www.gramma.ru
14. Лингвистика в России: Ресурсы для исследователей. URL:
http://uisrussia.msu.ru/linguist/_A_linguistics.jsp
15. Научная электронная библиотека (РФФИ, Москва). URL: http://www.elibrary.ru/
16. Национальный корпус русского языка. URL: http://ruscorpora.ru
17. Ономастика России. URL: http://www.onoma.newmail.ru/
18. Российская государственная библиотека. URL: http://www.rsl.ru/
19. Российская национальная библиотека. URL: http://www.nlr.ru/
20. Русскiй язык – ресурс для лингвистов-филологов, семиологов, учителей русского
языка и литературы. URL: rusjaz.da.ru
21. Русский филологический портал “Philology.Ru”. URL: http://www.philology.ru
22. Русский язык. Русская грамматика. URL: http://www.russkie-slovari.ru/
23. Русский язык. Справочно-информационный портал. URL: http://www.gramota.ru/
24. Сайт «Superlinguist.com» (Электронная библиотека). URL:
http://www.superlinguist.com/
25. Сайт “Словесник”, некоммерческая онлайн библиотека. URL:
http://www.slovesnik.ru
26. Сайт «Языки России в Интернете». URL: www.peoples.org.ru
27. Сайт в помощь переводчикам и филологам. URL: http://uztranslations.net.ru/
28. Университетская информационная система РОССИЯ. URL: http://www.cir.ru/
29. Филологические науки (сообщество). URL: http://blogs.mail.ru/community/philology/
30. Центр развития русского языка. URL: http://www.ruscentr.ru/
31. Электронный журнал и справочно-исследовательский интернет-ресурс Текстология.Ру. URL: http://www.textology.ru/index.html
32. Языковая энциклопедия «Lingvisto». URL: www.lingvisto.org
70