Михаил Маяцкий Образ российской мысли во Франции

Thinking Russia Out 3/2/06 2:14 PM Page 319
319
Михаил Маяцкий
Образ российской мысли во Франции
Как представлена современная российская мысль во французском интеллектуальном пространстве? Сам этот вопрос дисциплинарно лежит в области исследований, весьма активно разрабатываемой именно французской гуманитаристикой. Здесь это называется
transfert culturel 1, т. е. культурный трансфер (букв. «перенос» 2), а именно о его мыслительной составляющей. Тот или иной сценарий культурного трансфера зависит в основном от характеристик репрезентируемого сообщения и от особенностей реципиента. Взаимная валентность
этих двух факторов и определяет то или иное протекание культурного
трансфера. По отношению к встречному трансферу он может характеризоваться большей или меньшей уравновешенностью. Во французскороссийском интеллектуальном обмене встречные трансферы крайне
асимметричны. Образ французской мысли интенсивно присутствует в
России, активно воздействует на российскую мысль, а для некоторых
ее областей даже конститутивен 3, тогда как, рассматривая представленность российской мысли во Франции, мы говорим, безусловно, о
периферийном для французского интеллектуального пространства
феномене. По своей периферийности она сопоставима с представленностью здесь других «иностранных», инорегиональных или иноязычных мышлений: скажем, венгерской или скандинавской. Она несомненно мизерна по сравнению с интеллектуальными проявлениями,
исходящими из США, монополиста мировой культурной сцены. Но и
интеллектуальное присутствие во Франции соседних европейских
стран или традиционных зон и стран взаимодействия и/или интереса
(Магриб, Черная Африка, Китай, Япония, Польша) также значительно
ощутимее. Здесь сказывается, в частности, и высокая культурная активность французов — выходцев из этих регионов и стран, служащих проводниками своих культур происхождения. Необходимо иметь в виду и
1
См. также: Кануны и рубежи. Типы пограничных эпох — типы пограничного сознания: В 2 т.
/ Под ред. Е. Дмитриевой, В. Земскова, М. Эспаня. М.: ИМЛИ, 2002.
2
Совокупность двух встречных переносов образует «обмен» (échange culturel).
3
Интерес к тому, что из французского мыслительного ресурса находит отклик в России, существует и во Франции. См., например: семинар
«Рецепция и перенос западного понятийного
аппарата в России» (Réception et transposition
des concepts occidentaux en Russie) под руководством Сильвии Мартен (Sylvie Martin), ЖанРобер Равио (Jean-Robert Raviot), Мириам Дезер
(Myriam Désert ) и др.) в Институте Восток —
Запад (Institut Européen Est-Ouest) при Высшей
нормальной школе (ÉNS).
Thinking Russia Out 3/2/06 2:14 PM Page 320
320 Мыслящая Россия
VI. Взгляд со стороны
относительно выраженную до недавнего времени закрытость, самодостаточность французской культуры, на которую часто сетовали французские интеллектуалы. Однако о русском культурном трансфере во
Францию можно сказать, что он знавал в своей истории и более интенсивные фазы, которые, кстати, продолжают привлекать профессиональное внимание 4.
Взаимная валентность месседжа (послания) и реципиента
может снижаться оттого, что месседж истолковывается по обе стороны
процесса различно. В данном случае со стороны отправителя месседж
(российская мысль) дается преимущественно в своих политических,
экономических и социологических ипостасях, тогда как со стороны реципиента (Франция) под мыслью (la pensée) ожидается нечто (а) иное,
(б) более узкое и (в) более обширное.
(а) Эту инаковость можно проиллюстрировать, например, устоявшейся во Франции трактовкой политического, включающей в себя
муниципальный и ассоциативный уровни, властные отношения в сферах труда, быта, других социальных отношений. Различение между политикой и политическим (la politique vs le politique) здесь общепринято и общепонятно. Если в политическое мышление в России входит,
даже если судить по данному аналитическому обзору, почти исключительно сфера политики, то во Франции жалобы на то, что мысль (французская и мысль вообще) покинула и программы, и вообще дискурс
французских политиков по всему спектру слева направо, что политика
в результате стала лишь политиканством (politique vs politicien), стали
общим местом, что косвенно свидетельствует об иных ожиданиях и, в
частности, о представлении о том, что мысль не производится политикой автоматически, но может и должна питать ее как бы извне. Сходным же образом в сегодняшней Франции мало кому (за исключением,
может быть, некоторых корсиканских или бретонских интеллектуалов) придет в голову зачислять в мысль национализм.
(б) Одной из особенностей французского культурного пространства является, как известно, особый статус интеллектуала. Интеллектуал как таковой действует вне своей узкопрофессиональной сферы, реагируя на проблемы преимущественно политические или
политизируя проблемы априори неполитические. И наоборот, то, что
перешло из англосаксонского политического языка в российский под
названием «экспертная деятельность» во Франции рассматривается
скорее как платная услуга, чем как собственно дело мысли.
(в) Следует учесть и непереводимость 5 понятия «русская/
российская мысль». «Правильный» перевод «pensée russe» неизбежно
отсылает французского респондента к одноименной эмигрантской
4
У таких авторов, как Патрик Серио (Patrick
Sériot), Эва Берар (Ewa Bérard), и многих других
славистов.
5
«Непереводимость» философского языка стала
недавно предметом объемной энциклопедии «Европейский словарь философий» под редакцией
Thinking Russia Out 3/2/06 2:14 PM Page 321
321 Михаил Маяцкий
Образ российской мысли во Франции
газете, существующей при поддержке Ватикана и с ослабевшей, но все
же ощутимой соответствующей тенденцией. Современная «русская
мысль» должна оказаться чем-то вроде религиозного модернизма, осмыслением социальных и политических проблем России с православной точки зрения, — ожидание не абсурдное, но все же не отвечающее
реальному составу сообщения 6. Если справедливо, что французский
реципиент понимает под «мыслью» и нечто более обширное, чем то, что
актуально предлагает российский месседж, то это особенно относится
к философии, наукам о человеке (истории, антропологии-этнографии,
лингвистике), паранаучным практикам (психоанализ) и к искусству
(литературе, музыке, пластическим и зрелищным видам искусства,
будь то театр, хореография, кино или опера), которые во Франции
давно действуют как генераторы идей. Если даже настоящий исследовательский проект не тематизирует эти виды российской интеллектуальной деятельности, то естественно, что они — в этом качестве —
никак не представлены и на французской культурной сцене. Что не отменяет того, что во Франции известны некоторые российские писатели и театральные режиссеры и что в разных научных областях во Франции работают российские или бывшие российские ученые, не говоря
уже о французской славистике, для которой русистика метрополии, т. е.
России, так или иначе выступает точкой отсчета (пусть даже иногда и
негативной).
В «мысль» французская интеллектуальная среда включает и
связанную с наукой (но далеко не исчерпываемую ею) систему практик
«осознания» (prise de conscience): отношение к своему прошлому, так называемая «работа памяти», отношение к «другому», к меньшинствам и
маргиналам, эволюция нравов, правового сознания и практик, изменения в экологическом сознании и поведении, отношение к науке, образованию, медиа и т. п. Сведения об этой области российского интеллектуального пространства до среднего француза практически не доходят.
Какие идиосинкратические характеристики реципиента задают его потенциальное отношение к месседжу? Россия как ментальный фактор присутствовала во французском культурном пространстве последовательно в двух ипостасях: до революции как одна из
провинций всемирной франкофонии и французского Просвещения
(Lumières), а затем как страна коммунизма у власти. Для понимания
современного положения дел особенно важна вторая ипостась. Россия
остается и, вероятно, еще долго останется для Франции страной осуществления и краха коммунистического проекта 7, а «post-soviétique»,
Барбары Кассен: Vocabulaire européen des
philosophies. P.: Seuil/Le Robert, 2004.
6
Оправдайся это ожидание, интерес к нему был
бы в секулярной Франции еще меньше…
7
Важными для французского общественного мнения была книга Стефана Куртуа и др. «Черная
книга коммунизма. Преступления, террор, репрессии» (Stéphane Courtois e.a. Le Livre noir du
communisme. Crimes, terreur, repression. P.:
Robert Laffont, 1997) и дебаты вокруг нее.
Thinking Russia Out 3/2/06 2:14 PM Page 322
322 Мыслящая Россия
VI. Взгляд со стороны
как раньше «soviétique», долго будет синонимом «russe» (российскогорусского: французский язык не делает различения между ними). Советский Союз как социополитическая реальность долгое время служил во Франции как левым, так и правым аргументом в идейной
борьбе. Характеристики «сталинист» или «троцкист» остаются понятными во французском левом политлексиконе. Россия остается точкой
резкой поляризации (по резкости к ней приближаются, пожалуй,
только США, предмет одновременно «нутряного антиамериканизма»,
anti-américanisme viscéral, и американофилии). Как некогда Советский Союз, так сегодня Россия редко описываются в медиа нейтрально или взвешенно, но всегда с эмоциональной окраской. Если в ней
преобладают осуждение, опаска или иные отрицательные чувства, то
реальные потребители, даже не имеющие другого доступа к информации о России, могут высказывать и недовольство тенденциозностью медиа.
Франция, в данном случае страна-реципиент, отличается, как
известно, высокой степенью государственного централизма в экономике и администрации, в целом сильной и структурированной государственной властью, что не может не отражаться и на ее интеллектуальном ландшафте. Артефакты интеллектуальной деятельности,
исходящие из советского пространства, всегда интересовали французов поэтому не только сами по себе, но и как продукты определенной,
государственной культурной политики. Это характерно особенно для
эпохи, когда Франция сама искала приемлемую формулу «управления
культурой» (реформы системы образования, протекционистские меры
на эстраде и в кинематографе, особый статус «работников зрелищных искусств», дебаты о легальном статусе психоанализа, Генеральные
Штаты философии и т. д.), поиски, которые привели к формированию
так называемой «французской культурной модели», «французской исключительности» (le modèle culturel français, l’«exception française»).
В послевоенные годы культурный обмен между Францией и
СССР был весьма интенсивным, чему способствовала благоприятная
политическая конъюнктура: традиционная опора на Россию как на
потенциального союзника против недавнего врага, Германии, конкуренция-партнерство с СССР во влиянии на третий мир, сила левых в
самой Франции.
Собственно же интеллектуальное присутствие было вместе с
тем довольно слабо. Советский, так называемый интеллектуальный
марксизм (сложившийся, как известно, не без воздействия французской марксистской мысли; ср. Альтюссер — Мамардашвили) остался во
Франции неизвестен, а официальный хотя и был известен (благодаря
обильной франкоязычной полиграфической продукции «Политиздата»,
«Прогресса» и пр.), едва ли принимался всерьез. Если советский фактор присутствовал напрямую весьма слабо, то необходимо учитывать
его опосредованное влияние через франкоговорящие страны третьего
Thinking Russia Out 3/2/06 2:14 PM Page 323
323 Михаил Маяцкий
Образ российской мысли во Франции
мира. Гораздо более известной была диссидентская мысль 8, остающаяся
в привилегированном положении и сегодня: взгляды Лимонова, например, по-прежнему более известны во Франции, чем другие политикоинтеллектуальные программы, будь то властные или оппозиционные.
В более широком, цивилизационном, ключе интеллектуальная Франция остро переживает вместе со всей Европой радикальную
смену вех. Впервые в истории совокупный социальный пейзаж претерпел такие глубокие изменения за жизнь одного поколения и без «перерыва постепенности» революцией или войной. Сдвиг всех экономических, социополитических и культурных ориентиров контрастирует с
опустошением (при формальном полиграфическом и медиатическом
изобилии) интеллектуального потенциала. Господствует ностальгия по
70-м гг., последнему золотому веку французской мысли; уход «последних интеллектуалов» символически подчеркивает конец очередного
эона. Это настроение в значительной мере определяет и конкретное
протекание интеллектуально-культурного трансфера, что можно наглядно проиллюстрировать неожиданным кассовым успехом немецкого «остальгического» 9 фильма «Good-bye, Lenin!». По идее задуманный
как восточногерманская идиома, заведомо не совсем понятная даже
западным немцам, не говоря уже об «иностранцах», этот фильм попал
точно в нерв современного французского мироощущения (это, вероятно, справедливо и для других стран Европы): французский интеллигент, без всякого захода в коматозное состояние (как персонаж фильма), т. е. если не при полном своем содействии, то, во всяком случае,
при непрерывной вменяемости очутился в новом мире, который
предъявляет себя как единственно нормальный, единственно невыдуманный, единственно реальный и который переживается тем не менее
как невыносимый. Третьим, «присутствующим в отсутствии», членом
этой аналогии является, несомненно, советско-российский опыт последних двух десятилетий.
В этом смысле во Франции русское присутствие ощутимо гораздо более в форме урока, чем в виде каких-то интеллектуальных
артефактов (теорий, подходов, методов, открытий). Какой же интеллектуальный урок преподает Франции Россия последних лет и как современная Франция его усваивает? Коротко на этот вопрос можно ответить так: и содержание урока, и его усвоение в значительной степени
обусловлены собственной французской духовной ситуацией. Разумеется, здесь речь может идти лишь о попытке реконструкции некоторых,
часто нигде и никем не артикулированных представлений (стереотипов, мифов и т.п.).
8
Солженицын был для Франции последней фигурой русской литературы, значение которого вышло за узколитературные рамки (как Бахтин —
последней русской фигурой, вышедшей за пределы собственно славистики).
9
От нем. Ost (восток), т. е. ностальгия по восточногерманскому социализму. — Прим. ред.
Thinking Russia Out 3/2/06 2:14 PM Page 324
324 Мыслящая Россия
VI. Взгляд со стороны
(1) Ментальное состояние страны состоит в нелинейной зависимости от ее политического состояния. Если некоторые сферы интеллектуальной деятельности были, очевидно, стимулированы возвращением России к капитализму, другие от этого пострадали. Даже самый
малоинформированный (и/или антисоветски настроенный) француз
знает, в частности, что советская наука (преимущественно, математическая, физическая, химическая и др.) и советская школа во многом отвечали высшим мировым критериям. Он же знает и о том, что этот уровень сегодня утрачен. Это знание налагается на его переживание
кризиса как современной французской науки, так и особенно школы.
(2) Для среднего француза вызванное падением коммунизма
переструктурирование российского культурного производства (о нем
он может судить, например, по резкому сокращению российской кинопродукции) может служить — и так или иначе служит — аргументом в
пользу сохранения и укрепления сильной, государственной, модели
культурной политики. Однако поскольку эта модель стала все больше
показывать свои пределы, то это обстоятельство стало обусловливать и
внимание к другим типам поддержки культуры. «Российская культурная модель» как таковая не обсуждается — прежде всего в силу своей
непрозрачности для французов и, во всяком случае, своей смешанности и разнородности, однако продолжающееся культурное воспроизводство в России (французам знакомы в основном области театра,
литературы, музыкального исполнительства, классической хореографии) позволяет предполагать относительную эффективность этой модели, даже если для всех и очевидно, что она во многом живет за счет
ресурса прежней модели. Любой француз знает, что многие российские
ученые нашли работу во Франции, но он знает и то, что французской
науке грозит та же утечка мозгов, что и России, и что для части российских ученых Франция лишь временная (и/или вынужденная) станция
на их пути.
(3) В целом Россия из уникального геоисторического случая
постепенно подпадает во французском воображаемом под тот или
иной род. Современная Россия, видная Франции прежде всего своей
«новорусской» стороной, предстает, прежде всего, как страна демонстративного неравенства: в этом смысле она входит в один род с некоторыми латиноамериканскими странами. В этом культурный контраст
наиболее велик: Франция рассматривает свое — нарастающее — неравенство как проблему, считает за благо исповедовать равенство. Борьба
с неравенством входит в программы всех политических партий. Сведений же о том, как российская мысль реагирует на неравенство своего
общества, во французские медиа не поступает.
(4) Смена регистра с уникального до типичного обеспечивает
некоторое «знакомство» с Россией, хотя бы в силу возникающих аналогий с более знакомыми странами. Сочетание авторитарного режима с
экономической стабильностью, например, сближает Россию с Тунисом.
Thinking Russia Out 3/2/06 2:14 PM Page 325
325 Михаил Маяцкий
Образ российской мысли во Франции
Доминирование в экономике сырьевых, добывающих отраслей — с некоторыми из наиболее благополучных африканских стран, преобладание во внешней политике нервозного силового жеста — с Ираном или
Северной Кореей. Средним французом режим современной России, вероятно, оценивается как недемократический парламентаризм.
(5) Средний интересующийся француз черпает информацию
о России из медиа. Ее в целом поступает немало, если сравнить ее с информацией из, скажем, Австралии. Однако сведения о России в целом
фрагментарны, если сравнить их с информационным потоком из регионов традиционного французского материального и духовного инвестирования. Падение интереса к России, отражающее, конечно, утрату
ею веса как геополитического партнера, привело к тому, что в медиа
попадают только сведения либо точечно-событийные, либо сенсационные, обе категории, как правило, в негативе. Видеть в этом проявление
какой-то априорной «русофобии», разумеется, не приходится: потребитель медиа знает эту черту как общую тенденцию медиа и в принципе способен корректировать ее.
(6) Следует указать и на феномен определенной «нормальной» слепоты реципиента к отдельным, особо ему чуждым аспектам
сообщения. В частности, средний француз относительно малочувствителен к федеративному опыту и связанным с ним политическим и интеллектуальным усилиям. Аграрный вопрос также вышел из фокуса
интереса широкой публики и, следовательно, может заинтересовать ее
применительно к удаленной стране.
(7) Рефлектирующий потребитель французских медиа не может не задуматься о связи страха с интересом. Общественное внимание сегодня во Франции безраздельно завоевано исламом, и причины
этого интереса более чем очевидны. Интерес (выражающийся, например, в количестве теле- и радиопередач, статей, новых и переиздаваемых книг), однако, не ограничился феноменом терроризма и смежными явлениями, а распространился на всю историю и культуру ислама
и мусульманских стран. Россия — как и другие культуры и регионы (более), не вызывающие страха, — стали смещаться на периферию любознательности широкой публики. Та же перспектива (и продолжающающееся осмысление опыта алжирской войны) стала причиной тому,
что для среднего француза чеченская война остается самым известным
фактом о сегодняшней России.
Сказанное касалось преимущественно присутствия-отсутствия интеллектуальной России в культурном поле французского обывателя. Разумеется, российская жизнь во всех ее ипостасях остается предметом пристального, глубокого интереса специалистов, некоторых из
которых медиа периодически приглашают на свои страницы и экраны.
Профессиональная ситуация «россиеведения» (études russes/postsoviétiques) может быть непростой: падение интереса сказывается и
на нем (сокращение числа студентов, урезание субсидий, закрытие
Thinking Russia Out 3/2/06 2:14 PM Page 326
326 Мыслящая Россия
VI. Взгляд со стороны
кафедр, снижение интереса издательств и периодики и пр.). Но зато
значительно возросло общение с российскими коллегами (например,
в рамках Французско-российского центра по общественным наукам
в Москве).
Среди французских исследовательских учреждений, занимающихся Россией, следует назвать прежде всего Центр исследований
российского, кавказского и центральноевропейского миров (Centre
d’études des mondes russe, caucasien et centreeuropéen, бывший Центр
исследований российского, советского и постсоветского мира (Centre
d’études du monde russe, soviétique et post-soviétique)), а также Центр исследований и документации о бывшем СССР, Китае и Восточной Европе (Centre d’études et de documentation sur l’ex-URSS, la Chine et l’Europe
de l’Est) 10 и отделы крупных политологических институтов, например,
Центр исследований международных отношений (CERI). Кроме славистов («русистов»), особенно тесно сотрудничают (и, следовательно,
наиболее детально информированы о «мысли» другого) историки двух
стран 11. Упомянем лишь нескольких исследователей, так или иначе
интересующихся различными аспектами российской мысли:
экономика: Ж. Фонтанель (J. Fontanel), Ж. Сапир (J. Sapir);
политика: А. Блюм (A. Blum), И. Коэн (Y. Cohen), Ж. Радвани
(J. Radvanyi), Н. Верт (N. Werth);
общество: А. и В. Берелович (A. & W. Berelowitch), К. Кабан
(C. Cabanne), М. Мандрас (M. Mendras), М. Меполе (M. Mespolet), Н. Муан (N. Moine);
геополитика: Ж.-К. Ромер (J.-C. Romer);
правосудие: Ж. Фаварел-Гарриг (G. Favarel-Garrigues);
религия: К. Русле (K. Rousselet);
культура, философия: М. Дэн (M. Dennes), М. Дэзер (M. Désert),
Б. Жё (B. Jeu), Ф. Лесур (F. Lesourd), М. Малия (M. Malia), Ж.-Р. Равио (J.-R. Raviot).
Среди журналов, целиком или большей частью посвященных
российской проблематике, следует назвать: «Курьер стран Востока» (Le
courrier des pays de l’Est), «Тетради российского мира» (Cahiers du
monde russe), «Русский журнал» (La revue russe), «Журнал сравнительных исследований Восток — Запад» (Revue d’études comparatives Est —
Ouest), Slavica Occitania. Многие другие журналы регулярно печатают
материалы, касающиеся России: «Международные альтернативы»
(Alternatives Internationales), «Комментарий» (Commentaire), «Международная критика» (Critique internationale), «Национальная оборона»
(Défense nationale), «Политическая экономия» (L’Economie politique),
10
См.: Россия и другие страны СНГ в 2004 году (La
Russie et les autres pays de la CEI en 2004) // Курьер стран Востока (Le courrier des pays de l’Est,
numéro spécial). 2005. № 1047.
11
См., например: Неприкосновенный запас. 2005.
№ 42 (французские историки и «пост-советологи» о Российском государстве).
Thinking Russia Out 3/2/06 2:14 PM Page 327
327 Михаил Маяцкий
Образ российской мысли во Франции
«Международный и стратегический журнал» (La Revue internationale et
stratégique), «Тетради по внутренней безопасности» (Les Cahiers de
la sécurité intérieure), «Дипломатический мир» (Monde Diplomatique),
«Внешняя политика» (Politique étrangère), «Журнал новой и современной истории» (Revue d’Histoire Moderne et Contemporaine), «Международный журнал сравнительной политики» (Revue Internationale de Politique
Comparée), «Современные общества» (Sociétés Contemporaines).