20

20
ДРЕВНИЙ МИР
2003.01.002. ЦИРКИН Ю.Б. ДРЕВНЯЯ ИСПАНИЯ. – М.: РОС-СПЭН,
2000. – 367 с. – Библиогр.: с.303–366.
Монография представляет собой комплексное исследование
истории древней Испании с конца II тыс. до н.э. до падения Западной
Римской империи (475 г. н.э.), частью которой она являлась в конце
античного периода. В книге прослеживается эволюция этнических,
социально-экономических и политических отношений, а также форм
культуры на территории Пиренейского полуострова в разные
исторические эпохи в рамках рассматриваемого периода.
Многие особенности древней Испании, как подчеркивает автор во
введении, были обусловлены тем обстоятельством, что эта страна в
известном смысле, если не географически, то исторически, долгое время
стояла на грани Востока и Запада, испытывая сильнейшее влияние, с
одной стороны, финикийской, а с другой – грекоримской цивилизаций
(с.5).
Начало протоистории страны (глава I) автор, вслед за испанскими
исследователями, относит ко времени около 1200 г. до н.э., когда
этнокультурная ситуация на Пиренейском полуострове начинает
радикально меняться в связи с начавшимся проникновением на его
территорию первых индоевропейцев, более поздние группы которых, по
его мнению, уже можно отождествлять преимущественно с кельтским
этносом. В целом этот процесс завершается около 500 г. до н.э.
формированием на полуострове двух этнокультурных зон –
индоевропейской, главным образом кельтской (центральные, северозападные и западные области), и неиндо-европейской (восточная и
южная части полуострова), населенной преимущественно племенами
иберов. Впрочем, как отмечает Ю.Б.Циркин, имело место также
взаимопроникновение и смешение этих двух этнических групп.
Подобным образом, считает он, происходило, в частности, формирование
на юго-западе в XI–X вв. до н.э. тартессийского этноса (с.9–17). В конце
XII в. до н.э. на побережье Испании появляются финикийские
мореплаватели из Тира, основавшие на юго-западном побережье страны
свою первую колонию – Гадир (Гадес). Таким образом, пишет
Ю.Б.Циркин, в самом начале протоистории Испании устанавливаются
прямые контакты ее с развитыми цивилизациями Ближнего Востока
(с.28–34).
21
Глава II посвящена истории первого собственно испанского
государственного образования – Тартессу, сложившемуся к началу VIII в.
до н.э. в западной части нынешней Андалусии, на что, помимо весьма
скудных свидетельств античных писателей, указывает также
прослеживаемое археологами формирование здесь однородного
культурного горизонта. На основе имеющихся данных автор
реконструирует социально-политическое устройство и особенности
экономики Тартессиды. Их совокупность дает, по его мнению, основания
полагать, что Тартессийская держава представляла собой по сути
федерацию племен под гегемонией тартессиев, во главе которых, однако,
стояла, судя по имени царя Аргантония, скорее всего индоевропейская
(вероятно, кельтская) династия (с.37–39).
Основой почти легендарного богатства Тартесса и его правящей
элиты, известного как по античной, так и по библейской традициям, было
обилие металлов, особенно серебра, являвшихся главным, если не
единственным, экспортным товаром этого государства в его торговле с
финикийцами и греками. Но эти контакты, прежде всего с финикийскими
городами Восточного Средиземноморья, оказали сильнейшее влияние не
только на ориентацию экономики Тартееса (интенсивная разработка
горно-рудных месторождений), но и на тартессийскую цивилизацию в
целом, которая уже в первой половине VIII в. до н.э. приобретает ярко
выраженный ориентализирующий облик. Финикийское влияние,
отмечает автор, обнаруживается в тартессийской религии и мифологии,
погребальной практике, системе письма. Благодаря наличию на юге
Испании целого ряда тирских колоний, эта ориентализирующая
цивилизация продержалась здесь вплоть до падения Тартессийской
державы (с.52–54).
В главе III рассматривается финикийская колонизация южного
побережья Испании, которая приобретает со второй половины IX в. до
н.э. особенно интенсивный характер. Создание здесь тирских колоний и
факторий, как полагает автор, имело целью не только обеспечить доступ
к источникам металлов и их транспортировку на Восток (в чем была
заинтересована Ассирийская держава, для которой Тир был важнейшим
посредником в связях с Западом), но также и снизить демографическую
напряженность в самом Тире за счет эмиграции избыточного населения
(тем самым колонизация приобретала не только торговый, но и аграрный
аспект) (с.61).
22
Взаимоотношения финикийских колоний и Тартессийской
державы, несмотря на взаимовыгодную торговлю и культурный обмен,
отнюдь не были безоблачными, поскольку тартессии старались не
допустить своих восточных партнеров непосредственно к разработкам
рудных богатств. Именно поэтому появившиеся в конце VII в. до н.э. у
берегов Южной Испании греки из малоазийской Фокеи – конкуренты
финикийцев на средиземноморских торговых путях – были приняты в
Тартессе как потенциальные союзники в борьбе с финикийской
экспансией (с.71–78). Обосновавшись в ряде пунктов южного, юговосточного и северо-восточного побережья, в том числе и на территории
самой Тартессиды (см. главу IV), фокейцы нарушили существовавшую
до сих пор финикийскую монополию на связи Тартесса с Восточным
Средиземноморьем. Впрочем, как отмечает автор, ни греки, ни
финикийцы не обладали силами, достаточными для вытеснения
противника, и предпочитали избегать прямой конфронтации (с.84).
Однако уже в VI в. до н.э. баланс сил в Западном Средиземноморье был нарушен Карфагеном, который к этому времени
превратился в крупный торгово-ремесленный центр и приступил к
созданию собственной морской державы (глава V), постепенно подчиняя
своей гегемонии другие финикийские центры региона и проводя
политику ограничения доступа в сферу своего влияния торговых
конкурентов, т.е. прежде всего фокейцев. К этому времени испанские
финикийцы теряют позиции главных поставщиков металлов на Ближний
Восток. Причиной этого, как считает Ю.Б.Циркин, явился кризис
экономики Тартесса, вызванный как истощением собственных
серебряных рудников, так и потерей монополии на поставку олова из
Северной Европы по Атлантике в результате создания трансгалльского
«оловянного пути», проложенного греками из Массалии – фокейской
колонии на юге Франции (с.98–101).
В конце VI – начале V в. до н.э. карфагеняне, воспользовавшись
войной между Гадесом и тартессиями, под предлогом помощи
финикийцам переправляют свои войска в Испанию и захватывают как
территорию Тартессиды, так и финикийские города юга Пиренейского
полуострова, где появляются собственно карфагенские колонии.
Накануне первой войны с Римом (к 264 г. до н.э.) владения Карфагена в
Испании, как полагает автор, охватывали, вероятно, всю территорию
бывшей Тартессийской державы. Однако в ходе войны и последовавших
внутренних конфликтов карфагеняне утратили контроль над большей ее
23
частью. И в 237 г. до н.э. их полководец Гамилькар Барка должен был
начать новое завоевание Испании, предполагая использовать в
дальнейшем ее материальные и людские ресурсы и в качестве плацдарма
для новой войны с Римом.
Оккупированная карфагенскими войсками страна (до реки Ибер на
севере) фактически стала доменом семьи Баркидов – территорией, слабо
контролируемой центральным правительством Карфагена. В целом, по
мнению Ю.Б.Циркина, типологически «держава Баркидов» (глава VI) по
своей структуре и системе управления была близка эллинистическим
государствам (с.130). Основой власти Гамилькара, Гасдрубала и
Ганнибала была тесная личная связь с армией и местной племенной
аристократией, а также популярность баркидской «партии» в
демократических кругах самого Карфагена, санкционировавших эту
власть вопреки воле карфа-генской олигархии. Это позволяло Баркидам
проводить относительно самостоятельную внутреннюю и внешнюю
политику. Однако появление на Пиренейском полуострове с началом
Второй Пунической войны (218–201 гг. до н.э.) римских армий в скором
времени положило конец как политической власти Карфагена
и
Баркидов в Испании, так и процессу «пунизации» культуры этой страны.
Накануне римского завоевания на территории Пиренейского
полуострова существовало множество этнополитических образований,
находившихся на разных ступенях развития (глава VII). На юге и юговостоке, в области турдетанов, на развалинах тартессийского государства
возникло несколько небольших царств и ряд еще более мелких
«номовых» государств, состоявших из одного городского центра и
прилегающей к нему сельской округи. На остальной территории
располагались племенные сообщества, часть которых стояла уже на
пороге государственности. При этом некоторые племена иберов
(илергеты, эдетаны) шли к возникновению монархий на племенной
основе, тогда как общества кельтиберов все более приобретали форму
аристократических республик. Менее продвинутыми были племена
запада и северо-запада Испании (лузитаны, астуры, кантабры),
имущественное расслоение среди которых еще не привело к
формированию обособленного аристократического слоя, подобного
кельтиберскому (с.152).
На полное покорение Испании (глава VIII) римлянам
понадобилось почти 200 лет, в течение которых периоды активных
боевых действий перемежались с периодами относительного мира.
24
Неоднократно римские войска терпели крупные поражения. Уже в 197 г.
до н.э. на Пиренейском полуострове были образованы две римские
провинции: Hispania Citerior («Ближняя») и Hispania Ulterior («Дальняя»),
охватывавшие, соответственно, восточную и южную его части. Но
прочно утвердиться здесь римляне смогли лишь в 60-х годах II в. до н.э.
К 30-м годам того же столетия в результате крайне напряженных войн с
лузитанами и кельтиберами эти провинции были расширены за счет
присоединения к ним центральных и западных областей. И хотя север
Испании (районы обитания астуров и кантабров) был завоеван только
при Августе (к 19 г. до н.э.), т.е. уже в императорскую эпоху, а
сопротивление в ранее покоренных областях неоднократно вспыхивало
вновь, с последней трети II в. до н.э. начинается интеграция испанских
провинций в античную (римскую) цивилизацию путем их романизации.
Именно этот процесс, как отмечает автор, во многом определял
содержание истории римской Испании в эпоху республики (глава IX) и
ранней империи (глава X).
Романизация, пишет Ю.Б.Циркин, имела четыре основных
аспекта: экономический (включение провинциальной экономики в
общеримскую, внедрение римско-италийских форм ведения хозяйства),
социальный (формирование социальной структуры, характерной для
античного общества в его римском варианте), политический
(распространение римского гражданства, вытеснение местных
политических институтов римскими, создание на месте туземных общин
муниципиев и колоний по римско-италийской модели) и культурный
(распространение латинского языка и вытеснение им местных наречий,
усвоение испанцами римской культуры, включая религию, и римского
образа жизни в целом). При этом, отмечает автор, романизация
осуществлялась по двум встречным руслам: благодаря переселению в
Испанию римлян и главным образом италиков, приносивших с собой
привычные для них элементы цивилизации, и в результате
трансформации под их влиянием местного общества (с.168–169).
Особенно крупные масштабы римско-италийская эмиграция в
Испанию приобрела в I в. до н.э., после Союзнической и Гражданской
войн на территории Италии. репрессий и конфискаций в период
диктатуры Суллы, что позволило одному из вождей оппозиционной
«партии» сторонников Гая Мария – Квинту Серторию – создать в
Испании нечто вроде еще одного «римского государства» с собственным
сенатом и магистратами из числа знатных римских граждан. Однако
25
двойственный характер этого государства, состоявшего из римскоиталийской эмигрантской общины и союза испанских общин, единство
которых скрепляла только личность самого лидера, предопределил его
непрочность и в конечном итоге крах. Тем не менее политика Сертория,
активно привлекавшего к сотрудничеству местную элиту (в том числе и
путем предоставления римского гражданства) сыграла важную роль в
романизации Испании (с.190).
Качественно новый этап интеграции Испании в римский мир
Ю.Б.Циркин связывает с диктатурой Цезаря, при котором иммиграция
римлян и италиков (особенно пролетариев и ветеранов) на Пиренейский
полуостров приобрела организованный характер основания государством
новых колоний и муниципиев, а кроме того римское и латинское
гражданство впервые стало предоставляться не отдельным испанцам, но
целым городским общинам, получавшим статус римских и латинских
колоний и муниципиев. Впрочем, к началу императорской эпохи
относительно романизированными были только долина Бетиса на юге
полуострова и некоторые районы восточного побережья, где иммигранты
из Италии составляли, как полагает автор, не менее десятой части
населения (с.198).
Переломным моментом в романизации Испании стала реформа
Флавия Веспасиана (69–79 гг. н.э.), распространившего латинское
гражданство на все ее население, до того в массе своей не имевшего
гражданства ни римского, ни латинского, что привело к завершению
политико-административной романизации и убыстрению развития
экономической, социальной и культурной составляющих этого процесса.
Наличие латинского гражданства открывало путь к римскому и,
следовательно, давало возможность местной аристократии войти в состав
правящей элиты империи (с.223).
Однако и после веспасиановской реформы реальная степень
романизации разных частей страны оставалась различной. К началу
кризиса III в. н.э. в ней, как и прежде, выделялись три зоны: полностью
(или почти) романизованная (южная и восточная части полуострова),
романизующаяся (центральные и западные районы) и нероманизованная
(мало доступные горные районы севера). Первые две характеризовались
большим или меньшим распространением структур античного полисного
(муниципального) типа, а также вилл классического италийского
образца, основанных на рабском труде и ориентированных на рынок, в
качестве главных хозяйственных единиц. При этом параллельно с ними
26
(особенно во второй зоне) существовали и туземные формы организации
гентильно-общинного типа, трансформирующиеся под влиянием
античного уклада в квазимуниципальные образования (civitates, форумы,
вики и кастеллы). Наряду с виллами средних размеров и мелкими
крестьянскими хозяйствами, здесь имелись и крупные поместья
латифундиального
типа,
экзимированные
(т.е.
изъятые
из
муниципальных территорий) домены императоров, сенаторов и туземной
знати, основанные преимущественно на нерабских формах эксплуатации,
таких как колонат и клиентелла туземного типа. Наконец, в третьей,
сравнительно небольшой зоне в полном расцвете продолжал
существовать родоплеменной строй. Подобная картина, отмечает автор,
была характерна и для других регионов Римской империи и определяла
социально-политическую структуру этого государства (с.256).
В целом, однако, античный уклад на территории Испании явно
преобладал, как и общеимперская культура и римский образ жизни.
Повсеместное распространение получил латинский язык, почти
вытеснивший местные языки (кроме нероманизованной зоны). Поэтому,
как подчеркивает автор, об испанской цивилизации имперского времени
можно говорить как о провинциальном варианте античной, римской
(с.302).
Кризис III в. (глава XI), охвативший весь римский мир, в том числе
и Испанию, был прежде всего кризисом античного уклада, наиболее
ярким проявлением которого стал упадок городов и связанного с ними
муниципального землевладения, с одной стороны, а с другой – рост
внегородских латифундий, т.е. социально-экономического сектора,
противоположного античному. Соответственно, снижается по сравнению
с предшествующим периодом степень товарности хозяйства и роль
торговли. На фоне определенной натурализации экономики наблюдается и
некоторая «рустификация» культуры. Испания включается в общий
процесс возрождения доримских форм жизни и культуры (так называемое
«кельтское возрождение»), которые были оттеснены романизацией в тень,
а теперь снова выступили на авансцену (в частности, восстанавливается
почитание казалось бы давно забытых местных богов). Этому не в
последнюю очередь способствовала практически полная смена состава
социальной и культурной элиты Испании, среди которой абсолютно
преобладающими теперь становятся лица туземного, а не римскоиталийского происхождения.
27
Тем не менее, как отмечает автор, нет оснований говорить о
победе туземного мира над римским (поскольку сохранялось римское
государство со своими институтами, культурой и идеологией), но, скорее,
о слиянии ослабевшего римского и усилившегося туземного в один,
обладавший новыми качествами, отличными от кельтского (включая
кельтиберский) и от античного римского. Речь, таким образом, считает
Ю.Б.Циркин, может идти о формировании, в результате кризиса III в. и
под его воздействием на обширных пространствах Испании общества
романо-кельтского синтеза, предшествующего романо-германскому
(с.271–273).
В позднеримский период (глава XII) античный сектор социальноэкономической жизни Испании, базировавшийся на античных городах,
продолжал существовать, и даже еще преобладал в некоторых регионах
(Бетика, юг Лузитании, восток Тарраконской Испании), хотя и находился
в стадии разрушения. Однако на большей части территории полуострова
безраздельно господствовали крупные латифундии, фактически ставшие
ячейками формирования протофеодальных отношений. Районы с их
преобладанием являлись ведущими в экономическом отношении, а
владельцы латифундий, имевшие собственные вооруженные отряды,
составляли верхушку провинциального общества и вливались в
общеимперскую правящую элиту (с.288–289). Но уже в первой половине
V в. в ходе серии вторжений и переселений на территорию Испании
германских племен (вандалов-асдингов, свевов, вестготов) происходит
полный развал системы имперского управления, а в 475 г. она не только
фактически, но и юридически отделяется от империи, став частью
королевства вестготов. Это событие рассматривается как конец
античного периода в истории страны (с.297).
Таким образом, отмечает автор в заключение, в древней истории
Испании четко различаются две эпохи: доримская и римская. Первая
эпоха характеризуется тесными контактами с развитыми цивилизациями
Древнего Востока и Эллады, которые оказывали хотя и весьма
значительное, но не определяющее влияние на внутреннее развитие
страны. Римское завоевание, открывшее вторую эпоху, означало не
просто переориентацию внешних связей, но включение Испании в рамки
античной римской цивилизации и, как следствие, существенную
трансформацию испанского общества и его культуры под воздействием
внешних импульсов (с.298–300).
А.Е.Медовичев